Пожалела ли она, что вообще пришла сюда?
Уже возле входной двери мы снова посмотрели друг на друга, девушка выдавила из себя легкую улыбку, и я попытался сделать то же самое, не смотря на то, что ни ей ни мне, сейчас не хочется улыбаться, пусть по разным причинам. Кто-то из нас должен попрощаться первым, но почему-то никто не может решиться, вместо этого мы переминаемся с ноги ногу, поджимаем губы, нервно блуждая взглядами по прихожей.
- Я задерживаю тебя, - вдруг сказала Линдси и открыла перед собой дверь, а потом переступила порог и обернулась ко мне. – Еще раз извини за все, что было не так. И удачи тебе, - снова улыбка, на этот раз искренняя, не притворная.
Я отвечаю ей лишь словом «спасибо» и, дождавшись, когда она уйдет, закрываю дверь.
Думаю, теперь нам обоим стало легче от того, что все закончилось.
Я поплелся в спальню с единственным желанием – уснуть, и надеждой, что, когда я проснусь, сердце уже не будет так болезненно сжиматься в груди, а вместе с этим исчезнет и душевная тревога, беспрерывно терзающая и сводящая меня с ума.
Заснуть я так и не смог, и это ощущение мне настолько знакомо, что я спокойно принял его, до вечера пролежав на кровати и бессмысленно пялясь в потолок. Я спал наяву, а может, бодрствовал во сне, но все вокруг стало настолько абстрактным, что я не замечал ни, как проходит время, ни себя в этом времени, которое неумолимо летит вперед.
Сердце все так же тяжело бьется в груди, ничего не изменилось. Пожалуй, мне стало только хуже, хотя я все еще пытаюсь убедить себя, что в этом нет ничего страшного. Я бы мог даже поверить в это, если бы не переживал подобного раньше. Симптомы очень похожи на обыкновенную простуду, вот только в моем случае вряд ли все ограничится насморком. Я знаю, во что потом это выльется, знаю, но никак не могу остановить, как бы ни хотел.
Все заново. Но я устал проклинать и ненавидеть себя, все бессмысленно, потому что, этот механизм не остановить, если он запущен. За героин нужно платить своей болью, своей жизнью. Слишком дорого, и мне придется расплатиться. Тут нет выбора, я ведь знал, на что иду, хотя и могу убеждать себя в обратном, я все равно знал и понимал, во что ввязываюсь.
*****
На последующие дни у меня было назначено пару деловых встреч, которые, кстати, прошли весьма удачно, не смотря на то, что я пережил их с огромным трудом. И дело не только в том, что я стал чувствовать себя намного хуже и каждое движение теперь отдается резкой болью по телу, а и в том, что у меня не было даже желания с кем-то встречаться, о чем договариваться.
Я перестал радоваться от того, что наконец-то получаю плоды своих долгих стараний, что мое творчество получило чье-то признание. Я безумно хотел этого успеха, ждал, когда это произойдет, а теперь я опустошен, и радость умирает во мне, не успев даже родиться. Мне говорят, что я талантлив, предлагают неплохие деньги за картины, приглашают на новые выставки, а я просто соглашаюсь, не успевая сообразить, что происходит.
Все равно это не будет иметь значения, если я потеряю Фрэнка, если его не будет рядом со мной, ничего не будет иметь значения. К черту эти картины, искусство, мои амбиции, мечты. К черту! Без Фрэнка не было бы ничего, и ничего не будет.
Потому что я ничтожен.
Потому что я жалок.
Иногда меня и вовсе не существует.
Вместо сна ночью я просто плачу, порой без слез, но душа плачет внутри, она рыдает не переставая. Каждый вечер я разговариваю с Фрэнком по телефону, улыбаюсь его голосу, только так я еще могу почувствовать себя счастливым. Я совсем потерял силы бороться, потерял последние капли веры в себя, в то же время мое самочувствие стало просто невыносимым – я с трудом поднимаюсь с кровати из-за жуткой боли в костях и мышцах.
Но и этим вечером я звоню Фрэнку, неизменно, не зависимо от того, насколько мне плохо. Мы говорим с ним, и когда он спрашивает меня, почему мой голос так странно звучит, мне хочется сказать ему правду, но я не могу. Наверное, не стоит говорить об этом по телефону, не хочу, чтоб он узнал об этом вот так, он в любом случае узнает, но это должно произойти иначе. И я отвечаю, что просто приболел. Я не хочу ему врать, но что еще мне остается?
Мы прощаемся раньше обычного, но как всегда со словами «я люблю тебя».
Сможет ли Фрэнк когда-нибудь простить меня? Сколько бы я не задавал себе этот вопрос, я не могу найти ответ, существует только два варианта, и оба из них возможны. Даже если он не простит, я приму это, я соглашусь с этим, если он не простит, значит, я не заслужил его прощения.
Я практически неподвижно лежу на кровати, пока спустя час я не беру свой мобильный и не набираю номер Робби, но он сам не очень-то спешит брать трубку.
- Приезжай ко мне. Сейчас. Ты знаешь, где я живу, - сразу же сказал я, как только услышал короткое «слушаю» после занудных гудков.
Я не собирался здороваться с ним, вести какие-то разговоры, мы оба знаем, зачем я звоню, и это не нуждается в каких-либо объяснениях, потому тратить на них время я не буду.
- Так срочно? – спросил Робби, и по его голосу явно можно было услышать, что он улыбается. Еще бы он не улыбался – это было бы не похоже на него. – Хотя, честно говоря, я думал, ты позвонишь раньше. Можно сказать, я ждал твоего звонка, - насмешливо произнес он, и я непроизвольно скривился.
- Ты приедешь? – спросил я, проигнорировав издевки Робби. Он засмеялся, и некоторое время просто молчал, дыша в трубку. Меня это ужасно раздражает, но я ничего не говорю, не возмущаюсь, а послушно жду, когда этот придурок наконец-то соизволит хоть что-нибудь сказать.
- Я скоро буду. Знаешь, я даже скидку сделать для тебя могу, - уверен он опять улыбнулся, я даже могу представить ядовитую ухмылку на его лице. Как я мог вообще связаться с этим человеком?
- Да пошел ты, - прошипел я и на другом конце линии опять раздался смех.
- Не злись, Джи. Жди меня где-то через полчаса, а может быть, даже раньше, - сказал он, и я, услышав все, что мне было нужно, положил трубку, откинув телефон в сторону.
Мне противно от одной мысли, что я не могу так просто отказаться от героина, что сейчас это невозможно, хотя бы потому, что если мое состояние еще больше ухудшится, я не смогу даже доехать до аэропорта, не говоря уже о самом полете. Мне нужно дожить до пятницы, до того дня, когда я вернусь домой.
POV Gerard
Наркотик опять подействовал. С новой силой, новым безудержным потоком помчался по моим венам. Эйфория мешается со страхом, я смеюсь и одновременно страдаю. Моя беспричинная радость убивает, превращает меня в куклу, механизм, который вот-вот выйдет из строя. Но я держусь, в очередной раз ныряя в бездну зависимости, в которой, наверное, мне и суждено задохнуться, однажды опять нырнув, всплыть уже бездыханным телом.
Я вижу, как жизнь катится вниз, как я падаю, слишком быстро, и уже не могу остановиться, лечу туда, откуда пришел, оставляя позади то, что могло стать моим будущим. Светлым будущим, теперь окутанным мраком. Я успеваю лишь помахать рукой, сказать тихое прощай своим мечтам, пока мой разум совсем не перестает слушаться меня.
Зачем я убиваю себя? Чем я могу себя оправдать?
Мне просто нужно дожить до пятницы. И кроме героина мне никто в этом не может помочь. Дожить до пятницы, чтоб умереть в субботу. Может быть, немного позже. Но сколько еще это будет продолжаться? Дожить до пятницы и наконец-то попасть домой. Пролететь над чертовой Америкой и не выблевать себе под ноги свой желудочный сок. Не привлекать лишнего внимания ни в чем не повинных пассажиров, избежать возможных подозрений. Эти шесть часов полета все будет будто бы нормально. И я попаду домой. Где все и закончится, где закончится моя история, где я потеряю последние силы. Слишком пессимистично. Но есть ли причины для оптимизма? Есть ли причины верить, что я смогу все исправить?
Где-то внутри меня еще есть надежда, но она так мизерна и незначительна против тысячи сомнений. Я знаю себя, я знаю, что никогда не умел справляться с серьезными проблемами. Ничего не изменилось, и один я все так же бессилен. А Фрэнк не должен помогать мне во второй раз. Я не имел права предать его, но я это сделал, а значит, и права на его помощь у меня больше нет. Это было бы не справедливо заставлять его еще раз проходить через все эту грязь, опять спасать меня. Я не заслужил второго шанса, и я ничего не прошу. Вряд ли я достоин того, чтоб Фрэнк снова тратил на меня время. Я не хочу становиться его проблемой, я и так многое испортил, во многом разочаровал его.
Я обречен и в этом только моя вина, которую я полностью признаю, я пожинаю плоды своих собственных ошибок, своей собственной глупости. За все нужно платить, за каждый свой поступок – это неизбежно, да и бежать некуда, скрываться негде, оправдываться нечем. Это не сказка – счастливого конца не будет, по крайней мере, я в него уже почти не верю.
- Спасибо. Приезжайте еще, - улыбнулась девушка на рецепции, когда я протянул ей ключ, выселяясь из отеля. Она схватила его и положила в одну из многочисленных ячеек, под которой написан номер комнаты, где я проживал.
Местное время. Нью-Йорк. Лондон. Париж. Токио.
Над моей головой во всю работают часы, крутятся стрелки. Жизнь бежит вперед во всех уголках планеты, и все мы бежим вместе с ним. И я тоже. Разве у меня есть выбор?
- Всего доброго, - пытаюсь улыбнуться в ответ, пытаюсь выглядеть любезно, но мне кажется, моя улыбка выглядела довольно жалко.
Я медленно отхожу от рецепции, бросая еще один мимолетный взгляд на часы, а потом разворачиваюсь и, проходя через весь просторный холл, выхожу на улицу. Передо мной открываются стеклянные двери, в лицо дует прохладный ветер, а мне навстречу идет таксист, подхватывая мою дорожную сумку и запихивая ее в багажник. Он начинает что-то увлеченно рассказывать, над чем-то смеяться, а я просто киваю и сажусь на заднее сидение, не слушая его болтовни.
Мы сдвигаемся с места, за окнами пролетает город, над городом чернеют тучи и, кажется, собирается дождь – надеюсь, из-за него не отменят рейс. Я не хочу задерживаться здесь больше ни одного лишнего часа, ни минуты, я не волнуюсь за свою безопасность, не боюсь нелетной погоды – это все пустяки, я просто хочу наконец-то оказаться в этом гребаном самолете, я наконец-то хочу отправиться домой, оказаться подальше отсюда.
- Так резко погода испортилась, правда? – вдруг обратился ко мне водитель, обернувшись через плечо. Я равнодушно посмотрел на его жизнерадостную улыбку и промычал тихое «угу» в ответ, надеясь, что мне не придется больше выслушивать его, но он продолжил. – Хотя это хороший знак – дождь в дорогу. Домой едите, наверное? – спросил он, явно желая завести разговор и, по всей видимости, не замечая, что я не настроен на общение с ним. Я вообще сейчас ни на что не настроен, ни на какие контакты с внешним миром.
- Да, домой, - все же ответил я, поворачиваясь лицом к окну и смотря, как по нему стекают тоненькие струйки только что начавшегося дождя, который с каждой секундой становится все сильнее и сильнее.
Водитель сразу же включил дворники, и они ломаными рывками стали смахивать воду с лобового стекла. Как только она размывает весь обзор, превращая его в мокрое неразборчивое пятно, дворники в ту же секунду вступают с ней в борьбу, расчищая стекло.
И так опять и опять. Снова и снова. И так сотню раз.
Водитель что-то пробормотал себе под нос и включил передние фары для лучшего видения, как сделало еще множество машин за и перед нами. Слышится звук дождя, бьющегося об асфальт и машины и звук соприкосновения шин с мокрой дорогой, такой мягкий и скользкий. Движение не прекращается, впереди горит зеленый свет, а значит, мы можем двигаться дальше вместе с остальным потоком автомобилей.
- Далеко лететь? – опять заговорил водитель, и его голос прозвучал достаточно резко в царящей тишине.
Я устало вздохнул, подняв глаза и уставился на таксиста, хотя отсюда мне видно только часть его лица. Я еще некоторое время молчу, словно задумавшись, но на самом деле у меня просто нет сил разговаривать, мне лень сказать даже пару слов, да и не очень-то хочется.
- Нью-Йорк, - промямлил я, и водитель в ответ лишь присвистнул.
Надеюсь, он больше ничего не спросит, надеюсь, что ехать осталось не долго. Надеюсь, скоро все закончится и мне станет спокойней. Я смогу быть честен, пускай, это убьет все мои мечты, но я наконец-то буду честен. С самим собой, с Фрэнком, пусть это убьет наше будущее, но это лучший выбор из всех и единственный правильный. Слишком много грязи, слишком много лжи, все это лишнее, и пора уже открыться, смыть свой грим, признать свою ничтожность, свою слабость. Ложь причинит больше боли, чем правда, даже такая ядовитая, как моя. Но, по крайней мере, это буде правдой. Скорее бы все закончилось, скорее бы.
Водитель что-то рассказывает, какие-то свои истории абсолютно не интересные мне, и я его совсем не слушаю, да и ему самому, кажется, плевать на то, есть у него слушатели или нет. Я слышу только глухой стук дождя и собственные мысли, хаотично кружащие в моей голове.
Скоро все закончится. И мне вроде бы не страшно, но безумно больно. Ведь так и должно быть, когда ты знаешь, что твоему счастью пришел конец. Когда ты знаешь, что сам во всем виноват.
Сердце бьется, словно в истерике, когда я представляю, как Фрэнк улыбнется мне при встрече, еще ничего не зная, как мне станет еще больнее, чем сейчас. Я должен справиться. Хоть раз. Хотя бы теперь, когда уже поздно. Я должен был быть сильным раньше, я должен был беречь то, что у меня было. Но я не сумел, и я никогда себе этого не прощу.
Люди. Очереди. Чужие голоса, сливающиеся в шум. Светящиеся табло с информацией о рейсах.
Ваш паспорт, пожалуйста. Ваш билет, пожалуйста. Ваш багаж, пожалуйста.
Зал ожиданий. Синие сидения. Глупые магазины. Вокруг бессмысленная суета, от которой начинает кружиться голова, все превращается в хлам, все вокруг. Люди чему-то радуются, чему-то улыбаются, они счастливы, и я знаю какого это, я чувствовал это сам, но теперь могу гордиться лишь воспоминаниями, больше гордиться нечем.
Какой же я дурак. Что я наделал. Это уже не крик души, а ее тихий шепот, предсмертный хрип, разочарованный и лишенный всякой веры. Что же я наделал…
Объявление о посадке на самолет. Электронный женский голос разлетается по огромному залу и толпа людей сразу же выстраивается змейкой, теребя билеты в руках.
Следующий. Следующий. Пока очередь не доходит до меня.
Приятного полета!
Дождь немного утих, осталась лишь морось, которая вряд ли может помешать взлету.
Мягкие сидения. Стюардессы, бегающие по проходу. Звонки родным. Я почему-то не звоню, я хочу, но не могу. Мне больно, очень больно, и я откидываю голову на спинку сидения, прикрывая глаза.
Щелчки ремней. Видеоролик с демонстрацией правил безопасности в случае аварийной ситуации.
И на минуту я задумываюсь, что если бы самолет разбился, просто рухнул куском металла в каком-нибудь поле, лесу или водоеме. Это решило бы все проблемы, и мы с Фрэнком остались бы счастливыми навсегда, и не было бы больше ни героина, ни лжи. Он бы никогда не узнал, я бы не был предателем в его глазах. Все прекратилось бы: страдания, боль, я стал бы жертвой авиакатастрофы, а так стану жертвой наркотиков и своей тупости. Что хуже: мое признание или моя смерть? Что же хуже? Этот вопрос прокрутился в моей голове тысячу раз, пока я не заснул.
А когда я проснулся, то все вернулось на свои места – самолет все еще цел, мы все еще в небе, а реальность не стала лучше для меня.
Пятнадцать минут до посадки. Десять. Мы снижаемся.
В салоне нарастает балаган, все держат наготове телефоны, потирая пальцем кнопку включения, и я один из этих людей. Мне больно, но я должен позвонить, ведь Фрэнк ждет меня.
Мы приземляемся, все улыбаются и аплодируют экипажу, таким образом благодаря за успешный перелет. Я присоединяюсь к основной массе людей, вяло похлопав несколько раз, в это же время смотря как засветился экран моего телефона при включении. Я долго смотрю на него, слыша, как пассажиры рядом со мной уже говорят со своими семьями или друзьями, все говорят практически одно и то же, словно по одному и тому же сценарию. «Я прилетел. Все в порядке. Скоро буду. Жди. Целую», - что-то подобное звучит буквально от каждого, хотя, что еще они должны говорить? Тем более я сам вряд ли скажу что-нибудь другое, если выдавлю из себя эти короткие и простые слова.
- Джи! Ты уже в Нью-Йорке? – голос Фрэнка звучит так живо и радостно, и у меня перед глазами тут же появилась его искренняя улыбка, его глаза... его лицо. Все органы болезненно сжались в один комок, а к глазам подступают слезы, но я не могу заплакать, только не сейчас и не здесь.
- Да. Только что приземлились. Все хорошо, думаю, через минут двадцать мы увидимся, - на последних словах я грустно улыбнулся.
Одновременно во мне смешалось слишком много чувств, и мне сложно справляться с каждым из них. Я счастлив, что наконец-то встречусь с Фрэнком после долгой разлуки, что наконец-то смогу прикоснуться к его коже, заглянуть в его глаза, но в то же время понимание того, что это ненадолго, максимум на пару часов, уничтожает мое без того кровоточащее и разбитое сердце.
Я испортил всю свою жизнь, и каждая моя рана – моих рук дело. Во всех моих страданиях – только моя вина. Хорошо, что у меня есть хотя бы эти пару часов, пару часов на любовь, пару часов на счастье, но этого вряд ли хватит, чтоб я успел попрощаться. Мне не хватит и вечности. Потому что я не хочу терять, не хочу пытаться забыть, но уже поздно думать об этом, поздно бить тревогу. Как это странно: сейчас мы еще вместе, а совсем скоро абсолютно все будет по-другому. И мир перевернется, он будет гореть в моих глазах, в душе.
- Я очень соскучился по тебе, - прошептал Фрэнк, и я, ответив короткое «я тоже», положил трубку.
Прозвучал сигнал, разрешающий отстегнуть ремни, и все один за одним сразу же последовали этому разрешению, не медля поднимаясь с сидений. Постепенно мы продвигаемся в сторону выхода, где улыбчивая стюардесса с безупречной голливудской улыбкой пожелает всего доброго, а каждый из нас в свою очередь скажет ей спасибо.
Все спешат, желая как можно скорее увидеть своих близких, и теперь остается только внимательно смотреть на движущуюся ленту, с кружащим по ней багажом. Я переминаюсь с ноги на ногу, наблюдая за выезжающими чемоданами, и как только в поле моего зрения попадает моя сумка, я тут же подхватываю ее, вешая через плечо, и направляясь к одному из выходов.
Сердце бьется чаще и сильнее, а я представляю, какой была бы наша встреча при других обстоятельствах. Для Фрэнка бы вряд ли что-то изменилось, но вот для меня все было бы совсем иначе. Я стараюсь не думать об этом, не думать о том, что могло бы быть – прошлое не исправить, не думать о том, что будет – будущее еще не настало, а пользоваться моментами настоящего, может быть, последними, но проживать их, проживать каждую эмоцию, ценить каждую секунду, которая осталась у нас двоих в нашей счастливой жизни. Я уверенно шагаю вперед, до раздвижных дверей, которые автоматически открываются передо мной, а вместе с тем мне открывается вид на многочисленных ожидающих.
Конечно, я сразу увидел среди этой толпы, среди мелькающих цветочных букетов и человеческих лиц, Фрэнка. Сердце закололо и перевернулось груди, но я не смог сдержать улыбки, да и не хотел. Я наконец-то увидел его, вживую, совсем скоро я услышу его голос, не из телефонной трубки, а рядом. Я махнул ему рукой, хотя он и сам меня заметил, сразу же, как и я его.
Расстояние между нами становится все меньше и меньше с каждым мгновением, и в следующую секунду я уже оказываюсь в объятиях Фрэнка. Мы проявляем свою радость в криках и восторженных возгласах. Мы просто так близко, и этого достаточно...
- Наконец-то ты вернулся, - шепнул он мне на ухо, а потом немного отстранился, смотря на меня оценивающим взглядом. – Ты неважно выглядишь, Джи... – взволновано сказал он, скользнув пальцами по моей щеке.
Да, пожалуй, выгляжу я не то что неважно, а просто отвратительно. Героин бесспорно отразился и на моем физическом состоянии и на внешнем виде, и моя кожа стала еще бледнее, а синяки под глазами еще контрастней выделяются черными пятнами.
- Немного приболел, - соврал я, хотя какая-то доля правды все же в этом есть.
Я ведь зависим, а значит, болен. Если бы это была простуда или даже грипп, что угодно... Если бы я был болен раком, даже в таком случае мне было бы легче, чем сейчас, может быть, мое самочувствие было бы значительно хуже, но моя душа была бы спокойна. Я бы умер счастливым.
Но моя смерть будет другой, и я достоин ее в самом ужасном своем проявлении. Черт с ней. Черт со мной. На эти мысли, я думаю, у меня еще будет время, но сейчас глупо терять на них драгоценные минуты.
- Значит, ничего страшного, - улыбнулся Фрэнк. – Я вылечу тебя, - добавил он, и мне ничего не оставалось кроме как кивнуть. Конечно, он не вылечит, конечно, он даже не представляет насколько все страшно. Он доверяет мне. Пока что. – Нас уже ждет такси, - сказал Фрэнк, и схватил меня за руку, ведя за собой.
Долго идти не пришлось, кажется, нам потребовалось не больше пары минут, чтоб добраться до ничем не приметной машины, разве что своим желтым цветом. Но, что больше всего меня удивило, так это водитель, вышедший из салона автомобиля – это тот же самый водитель, что вез нас сюда, и судя по его взгляду, его немного настораживает его клиентура в нашем лице, что в принципе совсем не удивительно.
Я повернулся к Фрэнку, вопросительно подняв брови и он, засмеявшись, ответил:
- Да, нам повезло, - он пожал плечами, открывая заднюю дверь и садясь внутрь. – Но на этот раз я постараюсь вести себя приличней. Хотя все равно ничего не обещаю, - и его глаза таинственно засверкали в темноте салона.
Такие большие, живые, горящие чувствами, такие, какими я всегда их любил и буду любить. И я просто смотрю, не говоря ни слова, смотрю на него, и не могу оторваться.
«Я не хочу терять тебя», - шепчет душа, а я безмолвно тону в тишине.
Мы трогаемся с места, я вздыхаю и на секунду отворачиваюсь, обращаясь к водителю:
- Извините, ладно?
Он сначала не понимает, за что я извиняюсь перед ним, но через миг, когда мои губы касаются губ Фрэнка, мужчина резко разворачивается, и до конца поездки старается не бросать даже мимолетных взглядов в нашу сторону.
Я просто не мог больше ждать, да и я не располагаю таким количеством времени, чтоб ждать. Мне нужен был этот поцелуй, и он должен быть долгим, настолько долгим, насколько это вообще возможно. Без лишних слов, лишних действий, только его губы на моих, и наши языки то и дело сталкивающиеся друг с другом.
«Я не хочу терять тебя», - говорят мои руки, дрожащие ладони, держащие лицо Фрэнка.
Мы отрываемся от губ друг друга только на пару секунд, обмениваясь нежными взглядами и вслушиваясь в собственные рваные вздохи. Кажется, мы не видели друг друга вечность... ну, а дальше, что дальше? Дальше только пропасть, беспросветный туман, мрак, но мне придется сделать первый шаг, протянуть руку в бездну, иначе она сама затащит меня в свои объятия.
По дороге домой, я не смотрел на дорогу, не смотрел на город – он просто не был мне нужен, в этом тесном салоне, на заднем сидении у меня было все, в чем я нуждался, весь мой мир.
«Я так не хочу тебя терять», - болезненно выстукивает мое сердце. И такси останавливается прямо под домом, я говорю короткое «спасибо» водителю и он на этот раз уже знает за что.
Кое-как мы все же дошли до квартиры, медленно, но я не хотел спешить, никто из нас не хотел, правда, у меня на то другие причины.
Ключ проворачивается в замочной скважине, на шее горят поцелуи Фрэнка, а его пальцы расстегивают замок моей куртки.
Тут ничего не изменилось. Все точно так же, как и было до моего отъезда, разве что чище.
Я дома. Здесь все закончится. И сердце, оборвавшись, летит вниз.
- Фрэнк, - выдыхаю я сквозь поцелуй, а моя куртка оказывается у меня под ногами. – Постой...
- Что такое? – настороженно спрашивает Фрэнк, буравя меня своим пронзающим взглядом.
- Я не могу, - ответил я, отступив на шаг назад. – Я... – так и не найдя нужных слов, я произнес тихое: - Прости...
- Что черт возьми произошло? – голос Фрэнка звучал напугано, я вижу, как он нервничает.
В голове крутится бесконечное прости. Прости, прости прости.
Но больше нет времени тянуть. Больше нет времени врать. Времени больше нет. Моя душа замерзает в еще живом теле и я делаю шаг, тот самый шаг в бездну. Без слов, молча, я засучил рукав рубашки, обнажая покрасневший след на сгибе руки.
Ты нужен мне, Фрэнк, но с этого момента это больше не имеет значения.
POV Frank
Я все понял, сразу же. Мне нужно было бы быть идиотом, чтоб не понять, что означает это бардовое пятно на руке Джерарда, чтоб не понять из-за чего оно появилось. Но я не могу поверить, и кажется, словно все происходит не со мной, словно все вокруг – странный сон, и чем дальше, тем страшнее он становится. Мне хотелось бы сказать стоп, открыть глаза и проснуться, вдохнуть в легкие побольше воздуха, и вернуть все на свои места, так, как мы жили до этого момента. Но мои глаза открыты, а мой сон более чем реален, и теперь вся ситуация больше походит на злую шутку. Мне хочется рассмеяться, истерично и безумно, до слез, потому что этого не может быть... Какая глупость!
Я все еще смотрю на этот чертов укол, на синеющую точку на бледной коже, по телу проходит дрожь, а сердца я и вовсе не чувствую. Секунды пролетают одна за другой, но я все еще не могу поверить, что моя жизнь так резко и внезапно перевернулась. Я отказываюсь верить, но в конце концов мне все равно придется. Я смотрю и молчу, не поднимая глаз, только тихо вдыхая воздух. Это маленькое пятно разрушило все, что я успел полюбить, всю мою жизнь. Всего лишь маленькое пятно уничтожает все, к чему мы шли, все, что мы так бережно выстраивали. Маленькое пятно... а ведь его могло бы не быть.
Как оно появилось? Ради чего? Разве оно стоит того, чтоб лишаться всего, что у нас есть? Разве мы плохо жили, разве не были счастливы? Нет? Ведь были, я же помню, я же видел, я же чувствовал это в каждом прикосновении, в каждом взгляде. А сейчас? Неужели мы все потеряли и ничего уже не осталось?
Я был бы рад найти ответ на этот вопрос, ответить четко и без всяких сомнений, я бы хотел ответить, что еще есть надежда, ведь однажды мы справились с этой проблемой, может быть, мы сможем еще раз. Но я не знаю, не знаю, во что верить и на что надеяться. И я не знаю, что мне делать теперь. Что говорить, что предпринимать? Я словно парализован: воздух застрял в горле вместе со всеми словами, а тело окаменело, не в состоянии двигаться.
Мне понадобилось еще немного времени, чтоб поднять глаза и наконец посмотреть на лицо Джерарда, стоящего прямо передо мной. Как он мог? Как он мог так поступить? Со мной, с нами... ведь этого больше не должно было повториться. Ведь все теперь должно было быть по-другому, когда жизнь, казалось, стала идеальной.
Мы должны были быть счастливы, не больше и не меньше, просто счастливы...
- Что это? – чуть ли не шепотом проговорил я, схватив Джерарда за запястье.
Не знаю, зачем я задал этот вопрос, ведь ответ предельно ясен и очевиден, но в сердце всегда живет крохотная надежда, даже когда надеяться не на что. И до последнего она будет гореть маленьким огоньком внутри меня, пока не погаснет, струясь черным дымом.
«Скажи, что это розыгрыш. Скажи, что пошутил. Сделай что угодно, но не убивай меня своей правдой. Только не сейчас», - молюсь я, прекрасно зная, что ложь ничего не спасет и никому не станет легче. Ложь не изменит реальности, а значит, в ней нет никакого смысла. Теперь нет выбора, остается только принять то, что есть, и я жду, смиренно жду хоть парочки слов, хотя бы чего-нибудь из уст Джерарда, чтоб разорвать это чертово молчание.
Он просто смотрит на меня, смотрит, не отводя взгляда, почти не моргая, а я медленно, но верно теряю терпение, теряю контроль над эмоциями, рвущимися на волю.
Я сжимаю запястье сильнее, а мой голос из испуганного шепота превращается в нервный крик.
- Ты сам показал мне эту хрень, ты сам решился! Так теперь скажи мне, что это! Я хочу услышать это от тебя! Скажи! – заорал я, не в состоянии совладать с бешено пульсирующим сердцем, разрывающимся от отчаяния, обиды и злости.
Сил держать себя в руках и сохранять спокойствие не осталось, эмоции сами рвутся наружу, вся моя боль выворачивается наизнанку из свежей раны на душе. И гнев – это проявление моей слабости, моей беспомощности, когда я становлюсь попросту бессильным против внезапно возникших из ниоткуда проблем.
- Героин, - сказал Джерард.
Всего лишь одно слово, и надежды уже не осталось, хотя я и понимал, насколько она невозможна, я знал, как все будет на самом деле. Я знал, но до последнего момента мне не хотелось верить, до последнего я хотел хранить в себе какие-то призрачные иллюзии, чтоб они исчезли на пару секунд позже с острой режущей болью, убивающей меня изнутри.
Из горла вырвался нервный смешок, на губах появилась безумная улыбка, и я, отпустив запястье Джерарда, сделал пару шагов назад, закрыв лицо руками. Теперь я и сам перестал понимать плачу я или смеюсь – все смешалось во что-то непонятное, сгусток разочарования, нашедший свое внешнее проявление в моей истерике.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |