Прыг-скок, обвалился потолок 1 страница

ПРЫГ-СКОК, ОБВАЛИЛСЯ ПОТОЛОК

ПРОЛОГ

Пусть прологом этой истории будет то, как рано утром по светлым, снежным, дождливым улицам дети идут в школу.

Заспанные еще, в своих заботах.

С портфелями, ранцами, в расстегнутых пальтишках или аккуратные, особенно девочки — просто женщины молодые, в цветных колготках, и даже школьные платья у них чуть выше колен:

Городские дети — в трамваях, в метро. Осторожно, за руку переводят их родители через опасные улицы, но и городские дети сегодня чаще всего идут одни.

Вот они, ближе к школе, встречаются, обмениваются по дороге словами.

Они — те же рабочие люди, и утро их рабочее, раннее.

И пусть в этом прологе идут ребята и девчонки в сельскую школу.

Дорога их куда длиннее.

Километров десять, бывает, — по лесу, по жесткой осенней траве, по обочине шоссе.

Их подвозят, когда машина встретится по дороге, но все равно надо встать досветла, в темноте, еще при звездах, если погода хорошая, а если пасмурно, ветер с дождем — все равно надо идти учиться, хотя тянет обратно, домой, в тепло, но и школа зовет неумолимо — там их ждут, понимают, знают каждого и каждую, помнят и верят.

Дети идут в школу.

Поле перед ними, ровное, бесконечное.

В тот день, ближе к вечеру, повалил снег. Был конец ноября, но дни стояли теплые, с дождями, все темнело от луж, а воздух был такой сырой, влажный, что начало зимы как бы само по себе откладывалось на неопределенные сроки. Но вот однажды, ближе к вечеру, стемнело вдруг и повалил снег.

День этот запомнился Ане Сидоркиной по многим обстоятельствам, но снег она непременно вспоминала, как он тогда повалил вечером. Большой снег. Они тогда с дочкой только-только полы в квартире домыли. В пятницу, 23 числа, в день получки. Надо же, в пятницу. Все-таки люди не зря говорят: несчастливый день. Хотя кто его знает? У нее, честно, никаких предчувствий не было. Она тряпку над тазом отжимала, поглядывая на посветлевший, сохнувший паркет. Пластинка у нее веселая вертелась: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди». Хиль. Он им нравился, этот певец. Они когда полы мыли или с утра в плохую погоду для бодрости всегда ее ставили. А снег пошел незаметно.

Стемнело. Аня открыла балконную дверь, а там, на улице, — снегопад... Аня, как была, в лифчике, в трусах, выскочила босиком на балкон. Повернулась к дочери шальным лицом — сквозь белые крупные хлопья, которые валили без конца, свежо тая на ее щеках, на ресницах, на губах.

— Зима! — с уважением сказала Аня и ничего больше не добавила.

Ксеня рванулась к матери под этот внезапный снежок, но та уже опомнилась, толкнула дочь в комнату, захлопнула дверь.

У Ани Сидоркиной и, следовательно, у дочери ее настроение было прекрасное. Все дела по дому окончены. Квартира блестит. Кафель на кухне светится. На отдельной желтой доске сверкают вычищенные кухонные ножи. Медный таз — просто зеркало. Форточки чуть приоткрыты, и занавески в ярких цветах, крахмальные, отутюженные, чуть покачиваются. Уже одетые, мать и дочь все медлили в передней, свет не гасили, оглядывая весь этот основательный, прибранный дом. И глаза у них были при этом похожие — хозяек, гордых сознанием того, что все у них идет как следует, как у людей. И вообще, они очень похожи, мать и дочь, в одинаковых вязаных шапках-шлемах из пушистой зеленой шерсти, и светлые челки равно торчат, и обе какие-то очень самостоятельные, уверенные в себе женщины; хотя одной из них едва за десять, а другой под тридцать — смотрятся они почти сестрами.

— Ладно, пошли, — говорит наконец Аня, гасит свет. — А то опоздаем!

И то верно, дел у них еще много. Аня работает в двух местах. Правда, они расположены рядом, но успеть надо и там, и тут — день сегодня такой. День получки. Они вышли с дочкой под снег. И тут уже Аня смотрела вполне профессионально, как он заносит проезжую дорогу перед домом, дорожки. Аня Сидоркина — дворник этого дома и слесарь (по совместительству). Вышагивает она мимо дома по-хозяйски. Все с ней здороваются первыми. Она кивает. Дочка идет рядом, совсем как взрослая, как мама.

— Ох, и навалит к утру! Ох, навалит! — озабоченно говорит Ксеня, задирая голову.

— Подумаешь! — усмехается Аня. — Это разве снег? Мелочь какая-то! Пустяки! Вот прошлый год— другое дело... Трамваи не ходили! Пивной ларек, слава богу, до самой крыши замело! Как уж они туда пробирались! — Аня кивнула на длинную очередь мужчин к пивному ларьку.

Снег летит в кружки, в пену. Ярко, желто светится ларек. Очередь огромная, но очень спокойная. Стоят, ждут безропотно и даже с видимым удовольствием. Закусывают на узком прилавке, развернув газеты. И на пустой бочке.

— Взгляд Ани становится пристальным, хотя шаг она не замедлила.

— С праздничком, Анна Николаевна! С первым снегом!..

— Ладно, ладно! У тебя каждый день — праздник! — отвечает Аня.

— Аня, лопаты готовь!..

— Мой тут не появлялся? — спрашивает Аня.

— Нет пока что! — весело отвечает человек в длинном пальто. — Что-то опаздывает!

Аня протиснулась к продавщице. Ее почтительно пропускают.

Продавщица — огромная, румяная. Полные руки ловко распоряжаются кружками. Голос громкий, командирский. Всех она тут в лицо знает.

— Аня! — улыбается она приветливо, не прекращая работы.

— Света, ты Юрку моего увидишь, конечно. Скажи, чтоб в прачечную зашел, ладно? Там белья — мешок!

— Передам, — говорит Света. — Не волнуйся, притащит! Я его тут же отправлю!

— Ну, счастливо тебе, — говорит Аня. — Ты зашла бы. Все здоровы?

— Слава богу. А твоя? — спрашивает Света.

— Да хватит вам! — возмущается кто-то из очереди. — Нашли место!

— А ты помалкивай! — тут же осекает его Света.

— Успеешь еще глазища залить! — добавляет Аня добродушно.

— Завтра в баню, да? — спрашивает Света, наливая подряд кружки.

— Не знаю еще... Как дела будут... — кивает Аня. — Позвони. Не забудь про Юрку. Мы его у бассейна ждем.

— Ты не беспокойся! — говорит Света уверенно.

И конечно, беспокоиться тут нечего. И не забудет, и все передаст, и отправит куда надо.

И Ксене она успела весело подмигнуть, эта большая тетя в белом халате, натянутом поверх теплой куртки.

Ксене она очень нравилась. Глаза у нее синие. Волосы золотые. И еще нравилось, как она командует, и не боится никого.

— Мама, — спросила Ксеня, когда они пошли дальше. — А чтобы пиво продавать, где учатся?

— В университете, — сказала Аня. — В МГУ, где же еще?

— Да ну тебя! — обиделась Ксеня. — Я серьезно спрашиваю!

— А я тебе отвечаю! — Аня тряхнула огромный куст рябины. И на нее, и на дочку рухнула с ветвей белая лавина снега.

— Ах, ты так? Так, да? — Ксеня была вся в снегу, глаза блестели.

Ногой, что было сил она ударила по тонкому стволу, да еще ветку, дотянувшись, дернула — и теперь уже облако снега закрыло и маму, и дочку.

Аня получила зарплату в жэке. Расписалась в ведомости. Пересчитала деньги. Ксеня стояла рядом. Смотрела.

Комната была знакомая. Стены в плакатах. Пока мама разговаривала с бухгалтером («Вот заявка из сто семьдесят шестой квартиры...», «Ох, эта мне сто семьдесят шестая! Опять бачок сорвали?..», «Заседание товарищеского суда на пятнадцатое...», «...Инвентарь...», разговоры ее не очень интересовали. А вот плакаты на стенах — всегда. Плакаты были по гражданской самообороне. Очень красочные. Что надо делать, если атомная бомба взорвется. Много чего предлагалось. Как только над домами, над горизонтом возникнет атомный гриб (он был нарисован очень хорошо), тут же надо надевать специальные накидки, шлемы, маски, длинные чулки-сапоги. Нужно ложиться на разные предметы. Ногами в сторону взрыва. А также скрываться в подвалах и котельных. На плакате была нарисована котельная, очень похожая на ту, которая была у них в доме, и там сидели люди, накрытые кто одеялом, а кто специальным плащом, и с ними были дети.

— Нечего тебе эту глупость смотреть! — сказала Аня. — Тоже придумали!

— Инструкция такая! — сказала бухгалтерша. — Самооборона!

— Глупость, и все! — в сердцах повторила Аня. — Только детей пугать! Пошли, дочка! — Она ткнула пальцем в плакат. — Как же тут спасешься? А я думаю, чего у нас это слесаря из котельной не вылазят? А они, оказывается, к атомному нападению тренируются! Надо будет, кстати, туда заглянуть. Ну, счастливо тебе, Рита, — кивнула она бухгалтерше.

В котельной, куда они спустились, было тепло, ярко горели лампочки. Слесари отмечали по-своему день зарплаты. Они уже, свое приняли. Раскрасневшиеся, в расстегнутых ватниках. Закуска на столе. Консервные банки, колбаса на газете. Огурцы. Хороший мужской разговор, а тут Аня с дочкой. Бутылку они не спрятали, потому что она была пустая уже. Но такое движение было. Аню, видно, побаивались, хотя человек она вроде бы свой.

— Вот видишь, дочка, — сказала Аня. — Бомбу пока что не сбросили, а дяди уже на месте. В укрытии. Как там, на плакате.

Слесари с недоумением смотрели на Аню.

— Похоже? — спросила Аня у дочки.

— Да, — сказала Ксеня.

— Ну вот. Все по инструкции, — сказала Аня.

— Ты, Аня, насчет бомбы очень не шути, — сказал наконец один из слесарей. — Особенно к вечеру.

— А ты, дочка, не бойся, — поддержал его товарищ. — Тем более в международных отношениях теперь у нас сдвиг. Барометр поднимается. Поняла? Потепление.

— Ладно, ты помолчи...— усмехнулась Аня,— Потепление...

— А скажешь, нет? — настаивал парень. — Ну, скажи — нет? Я что, не прав? Барометр поднимается! Континенты!

— Ну ладно, — улыбнулась Аня. — Закрывайте вашу конференцию. А тебе, — обратилась она к парню, — в сто семьдесят шестую квартиру заявка...

— Опять бачок сорвали?— парень даже сплюнул.— Ну люди! Ну хуже эскимосов! Им бы в чуме жить!

—...И в сто семьдесят первую зайди. — Аня заглянула в бумажку. — Что-то там с трубами. Ты погляди...

— Да! — вдруг вспомнил парень. — Я же тебе трешку должен!

— Спасибо! — Аня взяла деньги. — Молодец, помнишь!

— А как же! Трешка — святое дело!

—...Ты ее, Ксеня, не слушай,— пожилой слесарь в расстегнутом ватнике гладил девочку по голове. — Никаких бомб. Поняла? Этого еще не хватало, бомб. Ведь верно?

— Что ты ее, дядя Леша, уговариваешь? — сказала Аня. — Она у меня вполне за мир.

— Может, сообразим по этому поводу? — горячо предложил парень. — За всеобщее разоружение! Я лично не возражаю!

— А никто в этом и не сомневается, Петя, — сказала Аня. — Ну пошли, — она потянула парня за собой. —

Пошли. Дел много...

Вышли из котельной. А снегу прибавило за это время. И он все валил и валил.

Петя даже кепки не надел, с удовольствием подставляя лицо снегу.

— Ну, Анна Николаевна,— весело сказал он. — Не завидую тебе! Снег-то какой! Антарктида! Махать тебе лопатой все воскресенье!

— А ты б помог!

— А я что? Я пожалуйста! — согласился парень. — За соответствующее вознаграждение!

— Смотри, Петя, сопьешься.

— Я? Никогда. Я не закусываю! — сказал он. — Поняла?

Аня Сидоркина работала в жэке, и еще была у нее другая работа. Тоже недалеко от дома. Сначала улицей идти, а после дворами. Но недалеко. Никакого транспорта не надо, поэтому очень удобно.

Так они с дочкой и шли под снегом. Причем Аня не слишком торопилась, так как время у нее еще было, а погода стояла замечательная. Снежно, тепло. Вот так бы идти да идти, медленно, под снегом, ловить его губами, следы оставлять. Чего там много говорить! Прекрасная погода, редкостная. Но Ксеня спешила. Тянула мать за рукав. Недовольно убегала вперед. Ждала, переступая красными резиновыми сапожками.

Та, другая работа была недалеко. Огромный куб плавательного бассейна, весь стеклянный, светился внутри, как драгоценность. Сверкал во тьме сквозь снегопад и даже как-то переливался. Ну, просто горным хрусталем.

Вот туда Ксеня и спешила.

Та, другая работа была у Ани по прямой специальности: слесарь-смотритель в плавательном бассейне. Хозяйство бассейна сложное. Но, по сути, все его подземные коммуникации мало чем отличались от обычных, с которыми Аня привыкла иметь дело у себя в домах. Кроме заработка, была еще одна (и немалая) выгода: Ксеня здесь занималась плаванием, да и сама Аня, если было время и настроение, с радостью ныряла и прыгала с вышки.

В светлом холле бассейна они с дочкой расстались.

Ксеня побежала к своим девочкам. Они ее уже ждали. Девочки были стройные, длинноногие. Лет им было по двенадцать, но смотрелись они старше. Короткие юбочки, цветные чулки, яркие куртки. Рослые девочки, бойкие. Акселерация — так, кажется, это следует называть. Но не хочется. Слово какое-то скучное. А девочки — живые. Лица у них хорошие. Челочки так и прыгают — русые, рыжие, темные.

И у Ксени челка, и ноги у нее тоже длинные. Так что все как надо.

Но кроме девочек и ребят, сегодня сюда, в бассейн, пришли и взрослые. И не просто взрослые спортсмены, у которых своя, отдельная от детей, суровая спортивная жизнь, а родители. Папы, мамы. Вид у них был такой, родительский. Толпятся, озираются по сторонам. И вообще сразу видно — родители.

Объяснение этому последует позже — почему они сюда пришли.

Вокруг бассейна, внизу, расположено целое хозяйство. Сложное. Там такой коридор вокруг, и даже специальные круглые окна, чтобы тренеры могли наблюдать своих учеников как бы из-под воды. Так оно и есть. В эти небольшие окошки очень хорошо видно, как в подсвеченной зеленой воде работают на дистанциях пловцы. Как у них ноги двигаются. Какие гребки руками. Как они повороты исполняют. И прочее. Обзор просто отличный. Тренеры так вдоль этих окошек и ходят.

Аня шла по этому коридору, но по своим делам. У нее были свои заботы.

Трубы, и не в один ряд, опоясывали бассейн. Система регуляции воды. Тепловая система. Воздух здесь был влажный, тяжелый. Лампочки светились тускло, как в слабом тумане. Стены коридора мокрые, в крупных каплях. Влажно здесь. Только вот смотровые окошки голубели ярко.

Тренеры кивали Ане, как своему человеку.

Она отвечала на ходу.

Молодой парень в белой безрукавке остановил ее, позвал к смотровому окну.

— Ну, как тебе? — с гордостью кивнул он на окно.

Там, в бассейне, стремительно скользило длинное тело пловца.

— Ну? — нетерпеливо спросил тренер.

— Этот, что ли? — наклонилась Аня. — Ничего, старается. Ты когда дочку посмотришь? Ведь обещал! Трепло ты все-таки, Анатолий!

— Аня, ты погоди... Раз обещал... — Тренер не отрывался от стекла. — Как лежит на воде! — восхищенно сказал он,

— Из военнослужащих, что ли? — спросила Аня. — Рядовой?

— Сержант.

— Ну, все понятно. Срочник, — сказала Аня. — Еще бы не старался! Тут ему санаторий... Это тебе не с винтовкой на животе ползать... Плескайся в тепле, и все дела...

— Ну, не скажи,— возразил тренер.— Современные нагрузки...

— Какие там нагрузки? — Аня махнула рукой. — Нагрузки! Ты в армии был, Анатолий?

— Можно подумать, ты там была! — весело сказал тренер.

— Я там не была, — сказала Аня. — Но мой Юрка три года отбарабанил в десантных войсках. Понял? Он в танке с парашютом прыгал! Нагрузки!

— «Мой Юрка, мой Юрка»! — К ним подошел высокий парень в синем костюме, тоже тренер. — Аня, ты бы хоть показала эту легендарную личность.

— Ну, личность! — вдруг обиделась Аня. — Это уж как-нибудь! И не то что некоторые! Подумаешь! Герои голубых дорожек! Ихтиандры!

— Аня, не заводись!— миролюбиво сказал парень.

— Ладно, ладно! — Аня все же завелась. — Личности! У моего Юрки седьмой разряд! И не по какому-нибудь плаванию на спине! Слесарь, а побольше другого инженера в дом приносит!

— Ну и слава богу! — сказал тренер. — Процветайте! Я что, против?

— Этого еще не хватало! — воинственно произнесла Аня, но тут она вдруг осеклась, посмотрела на ребят, а те улыбались вполне мирно. — Что это я? — Аня удивленно провела ладонью по лицу. — Ох, господи... Устала я, что ли... Вы уж меня простите... — Она засмеялась. — И Юрка мой охломон... И все вы одинаковые... Затмение какое-то... Толя! — обратилась она к тренеру. — Ты Ксеню посмотришь?

— Да понимаешь, Аня, сегодня праздник какой-то устроили, — сказал Толя. — Телевидение понаехало...

— Какое телевидение? — оживилась сразу Аня. — Я ничего не знаю. Кто тебе сказал? И всех будут показывать? А по какой программе?

— Ты-то что суетишься? — спросил Толя.

— А не твое дело, — озабоченно говорила Аня, думая уже о своем. — Телевидение! Это же надо! Это же на всю страну! Чего же Ксеня молчала? Вот дурочка! Такой случай! Ее, может, в кино заметят! Да мало ли что! По какой программе, не знаешь?

— По Интервидению, — сказал парень в синем костюме, — или в крайнем случае на весь мир. Как Олимпийские игры.

— Через спутник, по системе «Орбита», — уточнил Толя.

— А-а! Трепачи! — Аня махнула рукой и быстро зашагала к выходу; очень далеко она шла, и усталости вроде бы уже никакой не было.

Вот как там было, в бассейне этом.

Через него был натянут плакат:

«День у папы выходной»

Акустика в бассейне прекрасная. Вода, воздух, высокие потолки — резонанс. Правда, есть момент отражения, и тогда возникает что-то вроде эха, и звуки мешаются. Так что все же это не консерватория.

Но бассейн выглядел сегодня необычно. Телевизионные камеры. Яркие лампы подсветок. Музыка. И вода в бассейне тоже очень яркая от этих ламп, зеленая, синяя, и такая прозрачная, что полосы на кафельном дне видны. А бассейн был украшен флагами, флажками, вымпелами. И вышка вроде мачты тоже была в разноцветных флажках. Вдоль бассейна ходил диктор телевидения с микрофоном на длинном шнуре. И вообще было много во всем праздничной суеты: родители с надувными, тоже разноцветными, матрацами, с черными упругими автомобильными камерами, и даже были небольшие резиновые лодки, которые надо было накачивать ногой, а вернее, пяткой; а одной девочке мама прикрепила на запястье браслет, такой особый браслет— приспособление с белой кнопкой, и если ее нажать, эту кнопку, то немедленно надувался шар, прямо на руке: ни за что не утонешь. Все, кто хотел, подходили, нажимали на эту белую кнопку и удивлялись, конечно, как быстро появляется на руке у девочки вполне надежное средство спасения на воде.

У Ани Сидоркиной никакого, конечно, купальника не оказалось. Зашла она в зал сухого плавания (есть при бассейне такой), где разминались спортсмены, которым надо было выступать в паузах между различными соревнованиями и розыгрышами призов. И вот пока что они себя готовили. Репетировали пирамиды. Был там один спортсмен в плавках, который крутил на голове другого спортсмена. Так ловко крутил и еще рукой его вращающуюся руку подкручивал. Была еще девушка в серебряном платье до горла, по костюму — русалка, наверно. Девушка скинула свой синий, с капюшоном, халатик и, сидя на скамейке около шведской стенки, рассматривала то свои вытянутые ноги, то ноги тех, кто работал на шведской стенке.

Аня после душа, накрывшись полотенцем, зашла в зал этот, оставляя мокрые следы. Взяла она напрокат очень нелепый полосатый лифчик и такие же трусы.

Девушка в костюме русалки сразу привлекла внимание Ани; о чем они говорили, останется тайной, но только разговор их был короткий, и синий, с капюшоном, халат тут же перешел во владение Ани. Она еще поясом туго перевязалась и пошла в бассейн.

А там гремела музыка.

«Неужели в самом деле

Не хватило им недели.

Им недели не хватило,

Чтоб хоть день побыть со мной, —

Ведь и детям нужно все же

Выходной устроить тоже,

А без мамы и без папы

Это что за выходной».

Голоса, плеск воды. Все разноцветно. Девочки, родители. Вода эта яркая.

«...Мне бы хотелось быть в зоопарке,

Я бы на детские фильмы пошла,

Лишь бы со мной были мама и папа,

Лишь бы я с ними целый день была...»

— Мама! — сказала Ксеня сразу же увидев, как та размашисто идет в халате, запахнувшись, между судьями, телекомментаторами, родителями и прочими людьми.

— Мама! — Ксеня даже встала на теплую, из теплого, подогретого кафеля, скамейку и взмахнула полотенцем.

— Мама! — повторила она не слишком громко, но тут, в этой суете, разве услышишь.

— А мама все шла, очень свободно, вдоль бортика, поглядывая, чуть прищурясь, вокруг на голубую воду, где на автомобильных камерах папа-«конь» головой погружался под тяжестью сына, который, сидя верхом на родителе, сражается с надувным мячом; папы соперников изредка тонули, то есть не совсем, но воду они хлебали, так как папы случаются разного роста, и это зрелище очень веселило Аню, поскольку характер у нее был насмешливый, и ничего похожего на эти состязания она еще ни разу не наблюдала.

Ксене было важно иное: мама ее некстати появилась — шумная, нарядная, в этом халате голубом, и даже как будто самая главная здесь. Но было уже поздно.

— Пошли. — Аня тянула ее куда-то, где от ламп сверкало, где мягко поворачивалась телевизионная камера.

— Мама! — пробовала протестовать Ксеня. — Мы тут ни при чем, это и не наш район! Мама, я не пойду!

Ксеня упиралась, но силы были, конечно, неравные, а к тому же, если Аня что-то решила, остановить ее не было никакой возможности.

Аня привела ее прямо к судьям в белоснежных костюмах, которые раздавали номера участникам. И судьи, люди молодые, несколько обалдевшие от грохота, суеты и веселого напора Ани, тут же выдали ей номер «37», который давал право на участие в соревнованиях, а также необходимый инвентарь: надувную лодку, красный резиновый круг и гибкий шнур из нейлона. Теперь надо было идти на старт, но Ксеня решительно отказывалась.

Аня спорить не стала. Надела, круг на голову дочки. Толкнула ее в воду, легко соскользнула сама.

«Неужели в самом деле

Не хватило им недели...».

Рядом, на дорожках, готовились к старту надувные лодки, в которых гребцами были родители: папы и мамы, а за лодкой тянулся круг, на котором сидел ребенок.

Аня была одна в лодке.

Ксеня, оглянувшись внутри круга и соперников оглядев, и маму, очень решительную, поняла, что отступать нельзя.

...Вдоль по бортику бассейна, а также на вышке стояли и двигались телевизионные камеры...

Аня подтянула чуть круг с Ксеней, улыбнулась ей, поцеловала ее и просто так сказала:

— Надо всех тут удивить, поняла? Или первой, или никакой! Вся жизнь на том!

— Зачем? — спросила Ксеня.

— Эх, дочка! Грудь в крестах или голова в кустах! Рванем!

Так в этой жаре, влажном воздухе, в плеске-блеске воды, в том, что они боролись не на равных, так как у иных лодок были парные экипажи (мама-папа), были и весла, а у Ани и Ксени ничего не было, только мощные руки Ани; гребла она неистово, распластавшись на резиновой лодке, и не ластами, а ладонями, и Ксеня внутри круга помогала как могла. Ксеня вошла во вкус борьбы, а мама ее, распластавшись поверх лодки, летела просто!

Были там, конечно, соперники, но что значат соперники, если вдохновение, а не расчет тут явен, и они — мама и дочь, — опережая далеко и лихо, неслись по зеленым, синим, ребристым волнам к теплой стене финиша, где на них в упор смотрели объективы телевизионных камер.

Их, Аню и дочку, снимали, но Аня все старалась дочь свою как-то подтолкнуть на первый план, а Ксеня очень ловко сумела нырнуть, исчезнуть.

Пока Аня оглядывалась, глотая в разворотах хлорированную воду, и отплевывалась, и старалась при этом еще что-то такое делать приподнятой рукой, что, по ее мнению, делали чемпионы, тут неожиданно возникла та самая девушка-русалка, та, что халат синий Ане дала. Вот прямо у бортика она и возникла. И помогла ей вылезти из бассейна, и халат накинула, и как-то в разговоре, в восхищении, увлекла ее за собой, на вышку, где её ожидали товарищи по выступлениям, и уже музыку запустили: «Мэри, Мэри, чудеса», а в разговоре Аня и девушка-русалка в серебряном платье все выше поднимались, до 10 метров, в окружении флажков.

И Ксеня, уже сидя у бортика, все это видела, как мама стоит на вышке в окружении артистов, одетых по-цирковому.

Это, конечно, были настоящие мастера; и детям, и взрослым, и телевидению они собирались показать самые сложные прыжки. Сложность их в том, что они — внешне — нелепы. Они, эти прыжки, — клоунада. Люди прыгают одетыми. Они якобы ничего не умеют. Они случайно на такой высоте. И падения артистов сложны, ничуть внешне не спортивны; они падают — и всё: спиной, боком, теряя башмаки, брюки, шлемы. Только женщина-русалка летела ласточкой, и очень красиво, легко.

Ксеня видела свою маму на вышке в окружении артистов.

Телевизионные камеры были нацелены вверх.

То, что делала Аня, было похоже на преднамеренные, заранее разученные движения. Она стеснялась, она боялась, она уходила в глубь вышки.

Публика смеялась внизу.

Актеры на вышке уговаривали ее прыгнуть. Вот один из них на руках прошел к краю вышки, обернулся, дернул ногами, призывая Аню — смелее!

Ксеня рванулась к маме. Ее не пустили сразу. Тогда она крикнула весело:

— Мама!

И Аня на глазах у зрителей, ничуть не смущаясь, взяла у одного из артистов зонтик, раскрыла его. Проверила прочность.

— Ксеня! — весело позвала она дочь. — Привет! — И шагнула вниз с десяти метров.

Зонтик (он был цирковой) — не сломался, а плавно донес ее до воды, и камеры телевизоров успели запечатлеть и плавность ее приводнения, и радость дочери, которая, не выдержав, прыгнула к матери.

...А слесари, товарищи по работе, сквозь смотровые стекла внизу бассейна увидели, как она, расслабившись, едва двигая руками, опускалась ко дну бассейна. Как в невесомости.

А после Аня коснулась дна, замерла на мгновение и, вытянувшись, полетела вверх.

Навстречу ей, быстро перебирая руками, ногами, вертикально летящим телом, глаза раскрыв, неслась Ксеня; так они и встретились под водой и всплыли вместе в ярком направленном свете телевизионных ламп, и вода вокруг их голов, всплывших, была зеленой, белой, рябой, так, что лица всплывших терялись, и объективы телекамер то приближали вплотную слепые еще от хлорки, от света, плеска и шума лица Ани и Ксени, которые и дышали тяжело, и надо было им нырнуть раза два еще, чтоб опомниться и дыхание восстановить.

Передача эта была не прямая, а запись (и мало ли, как все после сложится — режиссеры в последний момент могли все переменить), поэтому на студии телевидения сидел режиссер / со своими помощниками, перед ним был ряд телевизионных экранов, где все это последовательно и в разных масштабах крупности возникало, и его задача была в том, чтобы смонтировать эти пока еще разобщенные кадры для последующих передач. Режиссер был человек молодой, добросовестный и хотел сделать хорошую передачу впоследствии, поэтому, когда на всех его (монтажных) экранах возникли эти самые героини (Аня и Ксеня), всплывшие около бортика, а на одном экране даже появился нетонущий зонт, с которым так замедленно летела Аня, то он приготовился все выслушать, тем более что обе были в кадре, и микрофон был к ним протянут.

Экран показывал две рядом всплывшие головы. И микрофон, протянутый к ним, к Ане и Ксении. Голос диктора спрашивал:

— Ваше имя? Где вы работаете?

— Сидоркина Анна Николаевна. Работаю слесарем. А это моя дочь, Ксения! — ответило множество экранов. — Ксеня, не тони! Тебя сейчас показывают! Не ныряй! — Она все старалась показать Ксеню перед камерой, а та все скрывалась.

— Что бы вы хотели сказать зрителям вот по поводу нашего праздника?

— А спеть можно? — вдруг спросила Аня со множества экранов студии телевидения.

— Пожалуйста.

— Я сейчас, — сказала Аня. — Я только отдышусь немного. И она исчезла под водой. Раз, два. Вдох, выдох.

— Ну, давайте. — И Аня запела:

«Я люблю тебя, жизнь,

Что само по себе и не ново,

Я люблю тебя, жизнь,

Я люблю тебя снова и снова!»

Ксеня в смущении снова нырнула.

Но (на экранах студии это отчетливо было видно) Аня рывком вытащила дочь из воды прямо под объективы телекамер.

— Дальше слова мои. — Аня слегка задыхалась от всех своих действий, но все-таки допела на тот же мотив:

Я люблю свою дочь.

Я без матери на ноги встала,

Я смогу ей помочь,

Помогу ей во что бы ни стало!

Ксеня снова погрузилась под воду.

И снова все это возникло на многочисленных экранах студии.

И режиссер передачи, человек опытный (хотя и молодой), глядя на экраны, ничего не приостановил и даже не стал монтировать эти разрозненные планы.

Видел он только лицо Ани, счастливое, вдохновенное. И дочь рядом, в смущении уходящую под воду.

А времени, между прочим, не так уж много прошло.

Юра, освободившись от работы, даже без предупреждения Светы из пивного ларька взял сверток с бельем из прачечной, но к Свете подошел через боковую дверь. Очередь ничуть не уменьшилась, а снег все валил и валил. Юра был вот какой (чтобы долго не задерживаться на внешности): здоровый, крепкий, чисто выбритый, в начищенных до блеска (в снег!) ботинках, в синей длинной куртке японского производства, очень аккуратно подстриженный, без этих баков и прочего. Со Светой он коротко переговорил, выпил кружку пива, но так, лениво, поскольку уж она предложила, и отошел в сторону гаражей, которые строились около этого нового дома. Гаражи сбились на пустыре ближе к деревьям. К ним были через грязь проложены доски, но сейчас выпал снег, и ни досок, ни следов не было видно.

Юра пошел напрямик, через пустырь, к одному из гаражей, где двери были распахнуты и внутри горел свет. Он сверился на ходу по часам, сплюнул в снег и вошел в гараж.

Дата добавления: 2015-10-21