Боги и герои мифов древней Греции: Прометей 3 страница

он в начале 1812 года в Вильну. В пути его застала сильная метель. Он сбился с пути и оказался в какой-то деревне, названия которой он не знает. Он увидел церковь. В ней горел огонь. Тогда он велел ямщику ехать на свет. Не успел он подъехать, как к нему подскочили люди со словами: «Сюда! Сюда!». Войдя в церковь, Бурмин увидел в полутьме невесту, которая показалась ему недурной. Священник спросил» Изволите начинать?» и Бурмин в каком-то забытье согласился. Их обвенчали. Предложили поцеловаться. Новоиспеченная супруга повернулась к Бурмину и только тут позволила себе взглянуть на него. Тогда-то невеста поняла, что ее обвенчали с совершенно незнакомым мужчиной и упала в обморок. А Бурмин воспользовался растерянностью окружающих, беспрепятственно вышел из церкви и бросился в кибитку. С тех пор он свою жену ни разу не видел. И не знал, как и где ее искать. На эти откровения Марья Гавриловна только и смогла сказать: «Боже мой! Боже мой! Так это были Вы! И Вы не узнаете меня?» Так Бурмин, наконец, познакомился со своей женой.

Тарас Бульба

Сыновья Тараса Бульбы, Остап и Андрей, возвращаются после долгих лет обучения в Киевской бурсе. При встрече Тарас начинает насмехаться над одеждой сыновей. Старшему сыну, Остапу, не понравились насмешки отца, и он просит его прекратить смеяться. Тарас и Остап начинают драться. Их шутливую потасовку прерывает мать. Она обнимает своих детей. Тарасу не понравилось нежное отношение сыновей к матери. По его мнению, истинному казаку нужны только чистое поле и добрый конь. Он решает, что через неделю Остап и Андрей должны будут отправиться в Запорожскую сечь, чтобы набраться казацкой науке. Мать очень расстраивается, что сыновья так мало времени проведут дома рядом с ней. По случаю приезда сыновей, Тарас созывает своих самых близких сослуживцев на дружескую пирушку. Он представляет им Остапа и Андрия. Тарас расспрашивает сыновей об их учебе в Киеве. Выпив горилки, Тарас решает «тряхнуть стариной» и вместе с сыновьями ехать в Запорожскую сечь уже завтра. Жена Тараса давно привыкла к сумасбродству мужа, вот только такое скорое расставание с детьми печалит ее до слез. Всю ночь, не смыкая глаз ни на минуту, она сидит у постелей сыновей, таким образом, прощаясь с ними перед неминуемой разлукой. Нелегка была ее женская судьба. Она терпела оскорбления и даже иногда побои, состарилась без любви и ласки. Вся ее нерастраченная любовь обратилась на сыновей. Но и их завтра муж увезет в сечь, и может так статься, что больше она их и не увидит. Тарас был страшно упрям. Только в 15 веке в выжженном опустошенном набегами татар и турок южном крае мог зародиться такой характер. По соседству с грозными и опасными соседями зародился казацкий дух. Казачество можно считать самым необыкновенным явлением русской силы. На месте разрозненных мелких городков и наделов возникли грозные курении и селения казаков, связанные ненавистью к не христианам Польские власти быстро поняли значение такого соседства и всячески поощряли и льстили казаком. Многие представители русского дворянства поддались польскому влиянию. Они перенимали польские обычаи и любовь к роскоши. Тарасу Бульбе это не нравилось. Ему была по сердцу простая жизнь казаков Он даже перессорился со своими товарищами, которые склонились на польскую сторону. Он называл их панскими холопами. Бульба искренне считал себя законным защитником православия Если в каком-то селении жаловались на притеснения арендаторов-жидов, глумились над православием, не уважали старшин, Тарас со своими казаками наводил порядок в этом селении. Против турок и татар, он считал позволительным поднять и оружие. Сейчас он тешил себя мыслью, как явится в сечь и похвастается своими сыновьями, какими добрыми и справными казаками он их вырастил и воспитал. А утром Бульба, проснувшись очень рано, начал готовится к отъезду. Бывшие бурсаки переоделись в шаровары и казакины. Посидев перед дорогой, Тарас просит мать благословить сыновей. Когда же они тронулись в дорогу, мать как бы обезумев от горя, кинулась обнимать то Остапа, то Андрия. Ее увели в хату слуги, а сыновья с трудом смогли удержать слезы. Тарас тоже был смущен, но не показывал свое состояние сыновьям. Тарас, Остап и Андрий ехали молча, думая каждый о своем. Старый отец вспоминал прошлое, думая о предстоящей встрече в сечи. Сыновья вспоминали бурсу. Остап бежал из нее в первый же год обучения. Его, вернув в бурсу, страшно высекли и засадили за учебу. Он даже четыре раза закапывал свой букварь, его секли и покупали новый учебник. Только когда Тарас пообещал продержать его в монастырских служках целых 20 лет, Остап начал учиться с необычным рвением. Он редко был предводителем дерзких шалостей школяров, но был преданным другом и никогда не выдавал своих приятелей. Младший его брат, Андрий, учился охотно, не чурался он и лидерства в школярных заварушках. Но в отличие от Остапа, был хитрее, и чаще всего за проделки отвечали другие, а он, как правило, «выходил сухим из воды». Уже в 18 лет Андрий мечтал о женщинах, но приятелям в своих желаниях не признавался, боясь их насмешек. Сейчас, качаясь в седле, по пути в сечу Андрию вспомнилась встреча с прекрасной полячкой. Однажды во время прогулки по Киеву Андрия чуть не сбила колымага польского пана. Кучер ударил бичом зазевавшегося школяра, тогда Андрий вскипел от ярости и одной рукой за колесо остановил экипаж. Но лошади рванули, и он упал лицом в грязную лужу. Вот тогда и рассмешил он незнакомую красавицу. Именно эту встречу и лицо прекрасной полячки не может забыть Андрий. Он даже дерзнул тайком через дымоход пробраться к ней в спальню. Но так оробел при встрече, что опять только насмешил ее. Об этой прекрасной полячке и думал Андрий по дороге в Запорожскую сечь. Они долго ехали степью, останавливаясь только на обед и ночлег. Ели хлеб с салом на обед, перед сном варили кулеш на костре. За время пути им не встретился ни один путник, ни один всадник. Только однажды Тарас указал сыновьям на мелькнувшую черную точку, сказав, что это проскакал татарин. Переправившись через Днепр, они въехали в сечь. Она встретила их мирно, кто зашивал рубаху, кто лихо отплясывал гопака, кто просто спал. Вскоре Тарас нашел своих старых знакомых. Тарас с сыновьями почти неделю жил в сечи. Остап и Андрий мало упражнялись в воинском искусстве, сечь воспитывала казаков опытом битв. Запорожская сечь представляла собой беспрерывное пиршество, шумное и бесконечное. Но гуляли здесь не горькие пьяницы, а веселые беззаботные казаки. Это был тесный круг товарищей, которые по первому зову шли на врага в бой. Сечь была своеобразным прибежищем изгоев. В нее стекались сбежавшие из бурсы школяры и от помещиков крепостные крестьяне, офицеры, которым было все равно где воевать, а так же охотники до больших денег. Только обожателей женщин здесь нельзя было встретить, так как женщины не смели показываться в сечи. Церемония приема была проста, в сечь принимались только православные. Все было здесь общим – деньги, пища, одежда. Воровство считалось бесчестным поступком, а убийство каралось страшно – убийцу хоронили живьем в одной могиле с убитым. Остап и Андрий легко вписались в казачье разгульное море. Им нравились веселые обычаи сечи, и даже ее суровые и строгие законы. Братья быстро обзавелись товарищами. Скоро они заметно выделились среди молодого казачество удалью и сноровкой. Тарасу не особо нравилась такая праздная жизнь. Он подумывал об отважном предприятии, в котором бы сыновья набрались воинского опыта. Но сечь заключила мирные договора с турками и татарами, и нарушить их не могла. Кошевой атаман, главный над казачьей сечью, был против развязывания войны. Тогда Тарас подбил часть казаков на бунт. Казаки переизбрали кошевого атамана. Новым кошевым стал старый приятель Бульбы, казак Кирдяга. Кирдяга был казаком хитрым и тертым. Он не стал сам приказывать казаком рушить мирные клятвы. По его наущению часть казаков созвала общее собрание и решила сделать военную вылазку на турок. Пока шла подготовка, к берегу подошел паром. Прибывшие на нем казаки начали стыдить гуляк Запорожья. Ведь пока они здесь веселятся и пьют, на родной Украине поляки притесняют православных христиан. На такие слова поднялась вся сечь как один. Начались погромы и убийства евреев. Тарас спас от смерти одного знакомого жида Янкеля. Запорожцы стали готовиться в поход на поляков. Запорожское войско шло на войну с поляками. А впереди него шел страх. Пожары охватывали деревни, угонялись скот и лошади. Казаки жгли католические монастыри, убивали арендаторов-жидов. Молодые казаки чурались грабежей и убийств немощных. Они оттачивали свое воинское мастерство в битвах с польскими войсками. Остап и Андрий быстро возмужали и закалились в схватках с врагами. Бульба очень гордился успехами сыновей. Остапу, как казалось Тарасу, на роду было написано стать полководцем, бесстрашным и рассудительным. Андрий же поражал отца безрассудной удалью в бою. Вскоре запорожцы решили штурмовать богатый город Дубно, но встретили жесточайший отпор жителей и гарнизона. Казаки отступив, осадили город и занялись грабежами окрестных деревень. Вскоре осада наскучила казаком, особенно молодым. Дисциплина начала падать, все чаще можно было увидеть хмельных дозорных. В один из вечеров в лагерь казаков тайным ходом пробралась служанка польской панны, киевской знакомой Андрия. Она увидела его среди казачьего войска и прислала служанку к нему за едой, так как в городе закончились запасы, и начался голод, от которого умирала мать прекрасной полячки. Андрий собрал продуктов и с татаркой-служанкой пошел в осажденный город. Пройдя подземным ходом, Андрий со служанкой вошли в город. В городе царил голод, люди умирали от истощения, переловили и съели даже кошек и собак. Горожане не имели привычек держать большие запасы продовольствия. Город готов был уже сдаться, но горожан предупредили, что к ним идет помощь. Андрий встретился со своей киевской знакомой. Полячка была так красива, что Андрий влюбился в нее, да так, что был готов на самый безумный поступок. Ради ее любви он предал родину, отца, брата и друзей. В эту ночь совершилось не только страшное предательство Андрия Бульбы. В город, прорвав осаду казаков, пришло подкрепление. Они привезли с собой не только продовольствие, но и пленных казаков. Скучающие без дела казаки напились в дозоре и пропустили подкрепление к полякам. Кошевой собрал войско и отругал запорожцев за пьянство. Один из куренных атаманов пообещал побить поляков. Казаки начали готовиться к битве. А Тарас нигде не мог найти Андрия, беспокоясь, что он мог попасть в плен. К нему подошел Янкель, знакомый еврей. Он рассказал Бульбе, что ходил в город и видел там его младшего сына. Янкель, сказал Тарасу, что Андрий там не в плену. Он просил передать отцу, что отрекается от своей родины, товарищей и отца. Теперь Андрий будет воевать против своих товарищей. Вскоре состоялась вылазка осажденных поляков. Казаки лихо отбили атаку. В бою отличился Остап. После боя казаки Уманского куреня выбрали Остапа своим атаманом, вместо погибшего в бою куренного. Тарас был горд за старшего сына, а за младшего — у него болело сердце. Из сечи пришла печальная весть. Прослышав об отлучке казаков на Запорожье совершили набег татары. Избив оставшихся в куренях казаков и взяв их в плен, они угнали скот и лошадей, а также забрали войсковую казну. Казаки спешно собрали совет, чтобы решить проблему. Ведь, если они не поспешат на выручку, пленных татары продадут в неволю. Кошевой решил снять осаду Дубно и идти отбивать пленных и казну. Но Тарас был против этого плана. Он говорит, что в осажденном городе тоже есть пленные казаки, которым грозят пытки и смерть. Тогда решили, что часть казачьего войска во главе с кошевым атаманом идет выручать из татарского плена своих товарищей и казну, а оставшиеся, выбрав временным атаманом, Тараса Бульбу продолжат осаду Дубно. Ночью часть казаков уходит на поиски татар. После расставания казаки приуныли, но Тарас велел распаковать вино. Казаки выпили за веру и сечь. В городе снова закончилась провизия. Поляки пробовали сделать вылазку за продуктами, но казаки перебили половину из них, другая половина вернулась в город с пустыми руками. Евреи, воспользовавшись вылазкой, пробрались в лагерь казаков и узнали об ушедших на татар казаках Эту новость они тут же распространили в городе. Поляки приободрились и начали готовиться к битве, они решили снять осаду, перебив казаков Тарас, видя оживление в городе, стал спешно готовить запорожцев к бою. Он произносит речь, которая воодушевляет казаков. Страшная и жестокая была битва. Много хороших казаков сложило головы за веру и отчизну. В этом бою Тарас Бульба убил своего сына Андрия. «Я тебя породил, я тебя и убью» — так сказал Тарас. Но даже перед смертью Андрий шептал имя своей полячки. А вот храбрый и честный Остап попал в плен. В том последнем сражении Тарасу тоже изрядно досталось. Целых две недели он провел в горячечном бреду. Ему чудом удалось избежать плена. Верный товарищ Товкач, чуть живого привез Тараса в сечь, даже нашел лекарицу. Только через месяц Тарасу стало легче. Вот только на душе его было тяжело из-за Остапа. Да и в сечи не все было в порядке. Все кого он знал, погибли или были пленены. И те казаки, что ушли с кошевым на татар, и те, кто остался с ним под Дубно. Тарас так тосковал о сыне, что не выдержал и решил узнать о судьбе Остапа. Он нашел жида Янкеля и за 5 тысяч золотых уговорил его отвезти в Варшаву. Прибыв в Варшаву, Янкель с Тарасом остановились у знакомых Янкеля. Бульба, надеясь, что знакомые Янкеля помогут устроить ему свидание с сыном, просит их об этой услуге. Тарас даже надеется устроить Остапу побег. Переодевшись в богатую графскую одежду, Тарас идет на свидание с сыном. Подкупом и лестью, им с Янкелем удается пройти в тюрьму, но, даже взяв деньги, охранник подло их обманул и к Остапу не пропустил. Тогда Тарас решает идти на площадь, чтобы хотя бы издали посмотреть на сына. На площади, где производилась казнь, собралась большая толпа народа. Все ждали начала казни. Перед казнью пленных ждали жестокие пытки. Остап мужественно перенес все нечеловеческие мучения. Тарас гордился стойкостью своего сына. И когда Остап перед смертью позвал отца, Тарас громко отозвался на призыв сына. Тараса пытались найти в толпе, но он благополучно скрылся. На борьбу с польскими захватчиками поднялось все казачество. Сто двадцати тысячное войско шло на поляков. Среди этого войска был один полк. Самый отборный. Им командовал Тарас Бульба. Лютая ненависть к врагам двигала Бульбой. Казаки, освобождая города, вешали предателей. Поляки пробовали заключить мирное соглашение с казаками, обещая им возврат прежних прав и преимуществ. Коронного гетмана от смерти спасло русское духовенство. Только перед христианской церковью преклонили казаки головы. И согласились отпустить поляков, взяв с них клятвы забыть прежние обиды на казачье воинство и оставить на свободе христианские церкви. Только Тарас Бульба не верил клятвам поляков и призывал не верить и других казаков Но не прислушались казаки к Тарасу, подписали мирные условия. Тогда Бульба ушел из войска и увел свой полк. Поляки действительно обманули казаков и убили атамана и многих полковников. А Тарас жег костела и поселения по всей Польше, грабил богатые замки и лучшие земли. Не спастись ни кому было от праведного казацкого гнева, ни женщинам, ни детям. Жестокие поминки по Остапу справлял Тарас по всей Польше. Самому гетману Потоцкому королем было поручено разобраться с Бульбой. Десять дней уходили казаки от погони и бились с польскими войсками. Казаки прорвались через польское войско, только Бульба вернулся искать выпавшую трубку. Тогда его и схватили. И присудили сжечь Тараса живьем, на виду у всех. Бульба погиб, но товарищи его смогли уйти.

Детство

12-го августа 18..., ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же, в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и хлопать. «Положим, — думал я, — я маленький, но зачем он тревожит меня? Отчего он не бьет мух около Володиной постели? вон их сколько! Нет, Володя старше меня; а я меньше всех: оттого он меня и мучит. Только о том и думает всю жизнь, — прошептал я, — как бы мне делать неприятности. Он очень хорошо видит, что разбудил и испугал меня, но выказывает, как будто не замечает... противный человек! И халат, и шапочка, и кисточка — какие противные!» В то время как я таким образом мысленно выражал свою досаду на Карла Иваныча, он подошел к своей кровати, взглянул на часы, которые висели над нею в шитом бисерном башмачке, повесил хлопушку на гвоздик и, как заметно было, в самом приятном расположении духа повернулся к нам.

— Auf, Kinder, auf!.. s'ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal 1, — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! 2 — говорил он. Как я ни боялся щекотки, я не вскочил с постели и не отвечал ему, а только глубже запрятал голову под подушки, изо всех сил брыкал ногами и употреблял все старания удержаться от смеха. «Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нем думать!» Мне было досадно и на самого себя, и на Карла Иваныча, хотелось смеяться и хотелось плакать: нервы были расстроены.

— Ach, lassen Sie 3, Карл Иваныч! — закричал я со слезами на глазах, высовывая голову из-под подушек. Карл Иваныч удивился, оставил в покое мои подошвы и с беспокойством стал спрашивать меня: о чем я? не видел ли я чего дурного во сне?.. Его доброе немецкое лицо, участие, с которым он старался угадать причину моих слез, заставляли их течь еще обильнее: мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку; теперь, напротив, все это казалось мне чрезвычайно милым, и даже кисточка казалась явным доказательством его доброты. Я сказал ему, что плачу оттого, что видел дурной сон — будто maman умерла и ее несут хоронить. Все это я выдумал, потому что решительно не помнил, что мне снилось в эту ночь; но когда Карл Иваныч, тронутый моим рассказом, стал утешать и успокаивать меня, мне казалось, что я точно видел этот страшный сон, и слезы полились уже от другой причины. Когда Карл Иваныч оставил меня и я, приподнявшись на постели, стал натягивать чулки на свои маленькие ноги, слезы немного унялись, но мрачные мысли о выдуманном сне не оставляли меня. Вошел дядька Николай — маленький, чистенький человечек, всегда серьезный, аккуратный, почтительный и большой приятель Карла Иваныча. Он нес наши платья и обувь: Володе сапоги, а мне покуда еще несносные башмаки с бантиками. При нем мне было бы совестно плакать; притом утреннее солнышко весело светило в окна, а Володя, передразнивая Марью Ивановну (гувернантку сестры), так весело и звучно смеялся, стоя над умывальником, что даже серьезный Николай, с полотенцем на плече, с мылом в одной руке и с рукомойником в другой, улыбаясь, говорил:

— Будет вам, Владимир Петрович, извольте умываться. Я совсем развеселился.

— Sind Sie bald fertig? 4 — послышался из классной голос Карла Иваныча.

Голос его был строг и не имел уже того выражения доброты, которое тронуло меня до слез. В классной Карл Иваныч был совсем другой человек: он был наставник. Я живо оделся, умылся и, еще с щеткой в руке, приглаживая мокрые волосы, явился на его зов. Карл Иваныч, с очками на носу и книгой в руке, сидел на своем обычном месте, между дверью и окошком. Налево от двери были две полочки: одна — наша, детская, другая — Карла Иваныча, собственная. На нашей были всех сортов книги — учебные и неучебные: одни стояли, другие лежали. Только два больших тома «Histoire des voyages»2, в красных переплетах, чинно упирались в стену; а потом и пошли, длинные, толстые, большие и маленькие книги, — корочки без книг и книги без корочек; все туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку. Коллекция книг на собственной если не была так велика, как на нашей, то была еще разнообразнее. Я помню из них три: немецкую брошюру об унавоживании огородов под капусту — без переплета, один том истории Семилетней войны — в пергаменте, прожженном с одного угла, и полный курс гидростатики. Карл Иваныч бо́льшую часть своего времени проводил за чтением, даже испортил им свое зрение; но, кроме этих книг и «Северной пчелы», он ничего не читал. В числе предметов, лежавших на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает. Это — кружок из картона, вставленный в деревянную ножку, в которой кружок этот подвигался посредством шпеньков. На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света. Как теперь вижу я перед собой длинную фигуру в ваточном халате и в красной шапочке, из-под которой виднеются редкие седые волосы. Он сидит подле столика, на котором стоит кружок с парикмахером, бросавшим тень на его лицо; в одной руке он держит книгу, другая покоится на ручке кресел; подле него лежат часы с нарисованным егерем на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для очков, щипцы на лоточке. Все это так чинно, аккуратно лежит на своем месте, что по одному этому порядку можно заключить, что у Карла Иваныча совесть чиста и душа покойна. Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься на верх, в классную, смотришь — Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем. Бывало, он меня не замечает, а я стою у двери и думаю: «Бедный, бедный старик! Нас много, мы играем, нам весело, а он — один-одинешенек, и никто-то его не приласкает. Правду он говорит, что он сирота. И история его жизни какая ужасная! Я помню, как он рассказывал ее Николаю — ужасно быть в его положении!» И так жалко станет, что, бывало, подойдешь к нему, возьмешь за руку и скажешь: «Lieber 5 Карл Иваныч!» Он любил, когда я ему говорил так; всегда приласкает, и видно, что растроган. На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна — изрезанная, наша, другая — новенькая, собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой — черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от доски был угол, в который нас ставили на колени. Как мне памятен этот угол! Помню заслонку в печи, отдушник в этой заслонке и шум, который он производил, когда его поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания. Оглянешься на Карла Иваныча, — а он стоит себе с книгой в руке и как будто ничего не замечает. В середине комнаты стоял стол, покрытый оборванной черной клеенкой, из-под которой во многих местах виднелись края, изрезанные перочинными ножами. Кругом стола было несколько некрашеных, но от долгого употребления залакированных табуретов. Последняя стена была занята тремя окошками. Вот какой был вид из них: прямо под окнами дорога, на которой каждая выбоина, каждый камешек, каждая колея давно знакомы и милы мне; за дорогой — стриженая липовая аллея, из-за которой кое-где виднеется плетеный частокол; через аллею виден луг, с одной стороны которого гумно, а напротив лес; далеко в лесу видна избушка сторожа. Из окна направо видна часть террасы, на которой сиживали обыкновенно большие до обеда. Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, Бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки. Карл Иваныч снял халат, надел синий фрак с возвышениями и сборками на плечах, оправил перед зеркалом свой галстук и повел нас вниз — здороваться с матушкой.
Детство Темы

Действие происходит в доме Карташевых. Глава семейства — отставной генерал Николай Семенович Карташев. Суровый характер и выправка николаевского генерала Карташева-старшего дают вполне определённое направление воспитанию детей, среди которых Тёма, старший в семье из мальчиков, оказывается главным «поджигателем обычного возбуждения», а значит, его шалости становятся предметом наиболее пристального внимания его отца, сопротивляющегося «сентиментальному» воспитанию сына, «вырабатывающего» из него «противную слюнявку». Однако мать Тёмы, Аглаида Васильевна, женщина умная и тонко образованная, придерживается иного взгляда на воспитание собственного сына. По её мнению, любые воспитательные меры не должны уничтожить в ребёнке человеческого достоинства, превращать его в «огаженного зверёныша», запуганного угрозой телесных наказаний. Восьмилетний Тёма, оказавшись между двумя полюсами понимания родительского долга и объясняя свои поступки себе и окружающим, пытается прогнозировать реакцию каждого из родителей. Такова первая встреча с героем, когда он, случайно сломав любимый цветок отца, не может честно признаться в своём поступке: страх перед жестокостью отца превосходит доверие к материнской справедливости. В этом заключается причина всех последующих «подвигов» героя: немыслимый галоп на жеребце Гнедко, разорванная юбка бонны, разбитый судок и, наконец, украденный сахар — вся «повесть грустного дня» — первого дня повествования, заканчивающегося для Тёмы суровым отцовским наказанием. Недобрая память о подобных экзекуциях сохранится у Тёмы на долгие годы. Так, спустя почти двадцать лет случайно оказавшись в родном доме, он вспоминает место, где его секли, и собственное чувство к отцу, «враждебное, никогда не мирящееся». В этот ранний период для матери Тёмы важно то, что, «несмотря на всю сутолоку чувств» и разнообразие детских впечатлений, дающих повод не только к капризам, но и к самым необдуманным поступкам, в груди её сына «сидит горячее сердце». Внимательная, но требовательная любовь Аглаиды Васильевны находит отклик в душе мальчика, с готовностью рассказывающего ей историю своих несчастий. После искреннего признания и раскаяния Тёма испытывает особенно возвышенные чувства, но, находясь в эмоционально возбуждённом состоянии от перенесённых физических страданий, следствием которых становится и последующая болезнь, он проявляет бездумную храбрость и совершает по-настоящему отважный поступок. «Набедокуривший баловень» вспоминает о своей любимой собачонке Жучке. Узнав от няни, что «какой-то ирод» бросил её в старый колодезь, Тёма сначала во сне, а затем и наяву спасает свою любимицу. Воспоминания о чувстве отвращения от соприкосновения с «вонючей поверхностью» и «слизистыми стенками полусгнившего сруба» надолго остались в памяти Тёмы. Этот эпизод окажется настолько сильным эмоциональным впечатлением, что в дальнейшем сквозь призму произошедшего с ним той памятной летней ночью герой интерпретирует все самые сложные обстоятельства собственной жизни (например, в третьей части тетралогии герой заболевает сифилисом — в прощальной записке к матери он сравнивает себя с Жучкой, брошенной в колодезь). Тогда Тёмины «подвиги» заканчиваются ледяным компрессом, горячечным бредом и несколькими неделями тяжёлой болезни. Однако здоровый организм ребёнка берет верх — следует выздоровление, а тёплая, по-осеннему примиряющая погода создаёт у героя такое настроение, когда «вокруг все то же», «все радует своим однообразием» и снова есть возможность «зажить одной общею жизнью». Выздоровление Тёмы совпадает с ещё одним важным, не считая предгимназических ожиданий и приготовлений, событием. Тёме разрешают посещать «наёмный двор», пустырь, сдававшийся в аренду отцом Карташева, где он мог целыми днями «носиться с ребятишками», «отдаться ощущениям жизни своих новых приятелей»: их играм в «дзигу» (вид волчка), вылазкам на кладбище и прогулкам к морю. Так прошло ещё два года привольной жизни, и «подоспела гимназия». Тёма выдерживает экзамен в первый класс — начинаются первые страхи перед «свирепым латинистом» и обожание добродушного учителя естественной истории, возникает острота первых дружеских переживаний. Но постепенно эмоциональный подъем сменяется более ровным, будничным настроением, и тянутся дни, «бесцветные своим однообразием, но и сильные, и бесповоротные своими результатами». На фоне общепознавательных впечатлений особенное значение имеет обретение в лице «доброго и кроткого» одноклассника Иванова друга, который оказывается, по сравнению с Тёмой, довольно начитанным мальчиком. Благодаря ему во втором классе Карташев читает Майн Рида и Гоголя. Однако после неприятной истории Иванова исключают из гимназии, и дружба между ними прекращается: не только из-за отсутствия общих интересов, но и потому, что Иванов становится свидетелем малодушного поступка своего друга. Для Тёмы это испытание не заканчивается разрывом с Ивановым: в классе за ним закрепляется репутация «выдавшего», и ему приходится пережить несколько дней «тяжёлого одиночества». Впрочем, с Ивановым Тёма ещё встретится в своей жизни, учась в Петербурге, а между тем у него появляются новые приятели, с которыми, преисполненный авантюрно-романтических мечтаний, он строит планы побега в Америку, чтобы не идти «избитым путём пошлой жизни». Приятели, увлечённые строительством лодки для морского путешествия, проявляют значительно меньшее рвение к учёбе. Результатом этого становятся отрицательные оценки в гимназическом журнале. Тёма скрывает свои «успехи» от домашних, поэтому последующие события оказываются для них полной неожиданностью. «Америка не выгорела»; компания заслужила прозвище «американцев», а тем временем подошло время экзаменов, когда обнаружилось общее безделье. Страх провалиться на экзаменах рождает у Карташева различные фантазии, среди каковых оказывается мысль о «самоубийстве» посредством «глотанья спичек», счастливо и без последствий закончившееся. Тёма сдаёт экзамены и переходит в третий класс. Именно на это время приходится сближение Тёмы с отцом, который стал мягче, ласковее и все более искал общества семьи. Прежде немногословный Карташев-старший рассказывает сыну о «походах, товарищах, сражениях». Но сильный организм Николая Семеновича начинает изменять ему, и вскоре шумный и весёлый дом Карташевых наполняется «рыданиями осиротевшей семьи». Этим печальным событием заканчивается первая часть тетралогии, а во второй книге — «Гимназисты» — читатель встречается с Тёмой Карташевым — учеником шестого класса.
В дурном обществе

Дата добавления: 2015-10-21