Светлана
Раз в крещенский вечерок Девушки гадали:
За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном Слушали; кормили
Счетным курицу зерном; Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой Клали перстень золотой,
Серьги изумрудны; Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад Песенки подблюдны.
Тускло светится луна В сумраке тумана -
Молчалива и грустна Милая Светлана.
«Что, подруженька, с тобой? Вымолви словечко;
Слушай песни круговой; Вынь себе колечко.
Пой, красавица: «Кузнец, Скуй мне злат и нов венец,
Скуй кольцо златое; Мне венчаться тем венцом,
Обручаться тем кольцом При святом налое».
«Как могу, подружки, петь? Милый друг далёко;
Мне судьбина умереть В грусти одинокой.
Год промчался - вести нет; Он ко мне не пишет;
Ах! а им лишь красен свет, Им лишь сердце дышит...
Иль не вспомнишь обо мне? Где, в какой ты стороне?
Где твоя обитель? Я молюсь и слезы лью!
Утоли печаль мою, Ангел-утешитель».
Вот в светлице стол накрыт Белой пеленою;
И на том столе стоит Зеркало со свечою;
Два прибора на столе. «Загадай, Светлана;
В чистом зеркала стекле. В полночь, без обмана
Ты узнаешь жребий свой: Стукнет в двери милый твой
Легкою рукою; Упадет с дверей запор;
Сядет он за свой прибор. Ужинать с тобою».
Вот красавица одна; К зеркалу садится;
С тайной робостью она. В зеркало глядится;
Темно в зеркале; кругом Мертвое молчанье;
Свечка трепетным огнем. Чуть лиет сиянье...
Робость в ней волнует грудь, Страшно ей назад взглянуть,
Страх туманит очи... С треском пыхнул огонек,
Крикнул жалобно сверчок, Вестник полуночи.
Подпершися локотком, Чуть Светлана дышит...
Вот... легохонько замком Кто-то стукнул, слышит;
Робко в зеркало глядит: За ее плечами
Кто-то, чудилось, блестит Яркими глазами...
Занялся от страха дух... Вдруг в ее влетает слух
Тихий, легкий шепот: «Я с тобой, моя краса;
Укротились небеса; Твой услышан ропот!»
Оглянулась... милый к ней. Простирает руки.
«Радость, свет моих очей, Нет для нас разлуки.
Едем! Поп уж в церкви ждет. С дьяконом, дьячками;
Хор венчальную песнь поет; Храм блестит свечами».
Был в ответ умильный взор. Идут на широкий двор,
В ворота тесов. У ворот их санки ждут;
С нетерпенья кони рвут Повода шелковы.
Сели... кони с места враз; Пышут дым ноздрями;
От копыт их поднялась Вьюга над санями.
Скачут... пусто все вокруг; Степь в очах Светланы;
На луне туманный круг; Чуть блестят поляны.
Сердце вещее дрожит; Робко дева говорит:
«Что ты смолкнул, милый?» Ни полслова ей в ответ:
Он глядит на лунный свет, Бледен и унылый.
Кони мчатся по буграм; Топчут снег глубокий...
Вот в сторонке божий храм Виден одинокий;
Двери вихорь отворил; Тьма людей в храме;
Яркий свет паникадил. Тускнет в фимиаме;
На средине черный гроб; И гласит протяжно поп:
«Буди, взят могилой!» Пуще девица дрожит;
Кони мимо; друг молчит, Бледен и унылой.
Вдруг метелица кругом; Снег валит клоками;
Черный варан, свистя крылом, Вьется над санями;
Ворон каркает: печаль! Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль, Подымая гривы;
Брезжит в поле огонек; Виден мирный уголок,
Хижинка под снегом. Кони борзые быстрей,
Снег взрывая, прямо к ней. Мчатся дружным бегом.
Вот примчались... и вмиг. Из очей пропали:
Кони, сани и жених. Будто не бывали.
Одинокая, впотьмах, Брошена от друга,
В страшных девица местах; Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться - следу нет... Виден ей в избушке свет:
Вот перекрестилась; В дверь с молитвою стучит...
Дверь шатнулась... скрепит... Тихо растворилась.
Что ж?.. В избушке гроб; накрыт Белою запанной;
Спасав лик в ногах стоит; Свечка пред иконой...
Ах! Светлана, что с тобой? В чью зашла обитель?
Страшен хижины пустой Безответный житель.
Входит с трепетом, в слезах; Пред иконой пала в прах,
Спасу помолилась; И, с крестом своим в руке,
Под святыми в уголке Робко притаилась.
Все утихло... вьюги нет… Слабо свечка тлится,
То прольет дрожащий свет, То опять затмится...
Все в глубоком, мертвом сне, Страшное молчанье...
Чу, Светлана!.. в тишине Легкое журчанье...
Вот глядит: к ней в уголок Белоснежный голубок
Со светлыми глазами, Тихо вея, прилетел,
К ней на перси тихо сел, Обнял их крылами.
Смолкло все опять кругом... Вот Светлане мнится,
Что под белым полотном Мертвый шевелится...
Сорвался покров; мертвец (Лик мрачнее ночи)
Виден весь - на лбу венец, Затворены очи.
Вдруг... в устах сомкнутых стон; Силится раздвинуть он
Руки охладелые... Что же девица?.. Дрожит...
Гибель близко... но не спит Голубочек белый.
Встрепенулся, развернул Легкие он крили;
К мертвецу на грудь вспорхнул... Всей лишенный силы,
Простонав, заскрежетал Страшно он зубами
И на деву засверкал Грозными очами...
Снова бледность на устах; В закатившихся глазах
Смерть изобразилась... Глядь, Светлана... о творец!
Милый друг ее - мертвец! Ах!.. и пробудилась.
Где ж?.. У зеркала, одна. Посреди светлицы;
В тонкий занавес окна. Светит луч денницы;
Шумным бьет крылом петух, День, встречая пеньем;
Все блестит... Светланин дух Смутен сновиденьем.
«Ах! ужасный, грозный сон! Не добро вещает он -
Горькую судьбину; Тайный мрак грядущих дней,
Что сулишь душе моей, Радость иль кручину?»
Села (тяжко ноет грудь) Под окном Светлана;
Из окна широкий путь Виден сквозь тумана;
Снег на солнышке блестит, Пар алеет тонкий...
Чу!.. в дали пустой гремит Колокольчик звонкий;
На дороге снежный прах; Мчат, как будто на крылах,
Санки, кони рьяны; Ближе; вот уж у ворот;
Статный гость к крыльцу вдет. Кто?.. Жених Светланы.
Что же твой, Светлана, сон, Прорицатель муки?
Друг с тобой; все тот же он. В опыте разлуки;
Та ж любовь в его очах, Те ж приятны взоры;
Те ж на сладостных устах Милы разговоры.
Отворяйся ж, божий храм; Вы летите к небесам,
Верные обеты; Соберитесь, стар и млад;
Сдвинув звонки чаши, в лад. Пойте: многие Леты!
Улыбнись, моя краса, На мою балладу;
В ней большие чудеса, Очень мало складу.
Взором счастливый твоим, Не хочу и славы;
Слава - нас учили - дым; Свет - судья лукавый.
Вот баллады толк моей: «Лучшей друг нам в жизни сей
Вера в провиденье. Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье - лживый сон; Счастье - пробужденье».
О! не знай сих страшных снов Ты, моя Светлана...
Будь, создатель, ей покров! Ни печали рана,
Ни минутной грусти тень. К ней да не коснется;
В ней душа - как ясный день; Ах! да пронесется
Мимо - Бедствия рука; Как приятный ручейка
Блеск на лоне луга, Будь вся жизнь ее светла,
Будь веселость, как была, Дней ее подруга.
Дубровский
Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирилла Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирилла Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения. Никто не дерзал отказываться от его приглашения или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское. В домашнем быту Кирилла Петрович выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства, и каждый вечер бывал навеселе. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окна во флигеле были загорожены деревянною решёткой; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилла Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место. С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; несмотря на то, они были ему преданы: они тщеславились богатством и славою своего господина и в свою очередь позволяли себе многое в отношении к их соседям, надеясь на его сильное покровительство. Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых и жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец; хотя и старинные приятели не всегда их избегали за исключением одного Андрея Гавриловича Дубровского. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии, был ему ближайшим соседом и владел семи десятью душами. Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского, несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе, и Троекуров знал по опыту нетерпеливость и решительность его характера. Обстоятельства разлучили их надолго. Дубровский с расстроенным состоянием принужден был выйти в отставку и поселиться в остальной своей деревне. Кирилла Петрович, узнав о том, предлагал ему свое покровительство, но Дубровский благодарил его и остался беден и независим. Спустя несколько лет Троекуров, отставной генерал-аншеф, приехал в свое поместие; они свиделись и обрадовались друг другу. С тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирилла Петрович, отроду не удостаивавший никого своим посещением, заезжал запросто в домишко своего старого товарища. Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах, и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку. Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирилла Петровича росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром, что он гол как сокол». Андрей Гаврилович качал головою и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирилла Петрович: мой Володька не жених Марии Кирилловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки». Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирилла Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противоречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирилла Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил. Раз в начале осени Кирилла Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены были вперед на место, где Кирилла Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирилла Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак под присмотром штаб-лекаря Тимошки и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирилла Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осматривал его, по крайней мере, уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровее больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностям восхищаться псарнею Кирилла Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, – спросил его Кирилла Петрович, – или псарня моя тебе не нравится?» – «Нет, – отвечал он сурово, – псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, – сказал он, – благодаря бога и барина не жалуемся, а что, правда, то, правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Кирилла Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестись и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кириллу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил. Возвратись с гостями со псарного двора, Кирилла Петрович сел ужинать и тогда только, не видя Дубровского, хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. Отроду не выезжал он на охоту без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решателя всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за столом, и доложил своему господину, что, дескать, Андрей Гаврилович не послушался и не хотел воротиться. Кирилла Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова поскакал, Кирилла Петрович, встав из-за стола, отпустил гостей и отправился спать. На другой день первый вопрос его был: здесь ли Андрей Гаврилович? Вместо ответа ему подали письмо, сложенное треугольником; Кирилла Петрович приказал своему писарю читать его вслух и услышал следующее: «Государь мой премилостивый, Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю – потому что я не шут, а старинный дворянин. – За сим остаюсь покорным к услугам Андрей Дубровский». По нынешним понятиям об этикете письмо сие было бы весьма неприличным, но оно рассердило Кирилла Петровича не странным слогом и расположением, но только своею сущностью. «Как, – загремел Троекуров, вскочив с постели босой, – высылать к нему моих людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! – да что он, в самом деле, задумал; да знает ли он, с кем связывается? Вот я ж его.… Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!» Кирилла Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностью, – но охота не удалась. Во весь день видели одного только зайца, и того протравили. Обед в поле под палаткой также не удался, или, по крайней мере, был не по вкусу Кирилла Петровича, который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского. Прошло несколько дней, и вражда между двумя соседями не унималась. Андрей Гаврилович не возвращался в Покровское, Кирилла Петрович без него скучал, и досада его громко изливалась в самых оскорбительных выражениях, которые благодаря усердию тамошних дворян доходили до Дубровского исправленные и дополненные. Новое обстоятельство уничтожило и последнюю надежду на примирение. Дубровский объезжал однажды малое свое владение; приближаясь к березовой роще, услышал он удары топора и через минуту треск повалившегося дерева. Он поспешил в рощу и наехал на покровских мужиков, спокойно ворующих у него лес. Увидя его, они бросились было бежать. Дубровский со своим кучером поймал из них двоих и привел их связанных к себе на двор. Три неприятельские лошади достались тут же в добычу победителю. Дубровский был отменно сердит: прежде сего никогда люди Троекурова, известные разбойники, не осмеливались шалить в пределах его владений, зная приятельскую связь его с их господином. Дубровский видел, что теперь пользовались они происшедшим разрывом, и решился, вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями, коими запаслись они в его же роще, а лошадей отдать в работу, приписав к барскому скоту. Слух о сем происшествии в тот же день дошел до Кирилла Петровича. Он вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе. Таковые подвиги были ему не в диковину. Но мысли его вскоре приняли другое направление. Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в окно и увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кириллом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением, ожидая его приказаний.
– Здорово, как бишь тебя зовут, – сказал ему Троекуров, – зачем пожаловал?
– Я ехал в город, ваше превосходительство, – отвечал Шабашкин, – и зашел к Ивану Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства.
– Очень кстати заехал, как бишь тебя зовут; мне до тебя нужда. Выпей водки да выслушай. Таковой ласковый прием приятно изумил заседателя. Он отказался от водки и стал слушать Кирилла Петровича со всевозможным вниманием.
– У меня сосед есть, – сказал Троекуров, – мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него имение – как ты про то думаешь?
– Ваше превосходительство, коли есть какие-нибудь документы или…
– Врешь, братец, какие тебе документы. На то указы. В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение. Постой, однако ж. Это имение принадлежало некогда нам, было куплено у какого-то Спицына и продано потом отцу Дубровского. Нельзя ли к этому придраться?
– Мудрено, ваше высокопревосходительство; вероятно, сия продажа совершена законным порядком.
– Подумай, братец, поищи хорошенько.
– Если бы, например, ваше превосходительство могли каким ни есть образом достать от вашего соседа запись или купчую, в силу которой владеет он своим имением, то конечно…
– Понимаю, да вот беда – у него все бумаги сгорели во время пожара.
– Как, ваше превосходительство, бумаги его сгорели! чего ж вам лучше? – в таком случае извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие.
– Ты думаешь? Ну, смотри же. Я полагаюсь на твое усердие, а в благодарности моей можешь быть уверен. Шабашкин поклонился почти до земли, вышел вон, с того же дни стал хлопотать по замышленному делу, и благодаря его проворству ровно через две недели Дубровский получил из города приглашение доставить немедленно надлежащие объяснения насчет его владения сельцом Кистеневкою. Андрей Гаврилович, изумленный неожиданным запросом, в тот же день написал в ответ довольно грубое отношение, в коем объявлял он, что сельцо Кистеневка досталось ему по смерти покойного его родителя, что он владеет им по праву наследства, что Троекурову до него дела никакого нет и что всякое постороннее притязание на сию его собственность есть ябеда и мошенничество. Письмо сие произвело весьма приятное впечатление в душе заседателя Шабашкина. Он увидел, во 1) что Дубровский мало знает толку в делах, во 2) что человека столь горячего и неосмотрительного нетрудно будет поставить в самое невыгодное положение. Андрей Гаврилович, рассмотрев хладнокровно запросы заседателя, увидел необходимость отвечать обстоятельнее. Он написал довольно дельную бумагу, но в последствии времени оказавшуюся недостаточной. Дело стало тянуться. Уверенный в своей правоте, Андрей Гаврилович мало о нем беспокоился, не имел ни охоты, ни возможности сыпать около себя деньги, и хоть он, бывало, всегда первый трунил над продажной совестью чернильного племени, но мысль сделаться жертвой ябеды не приходила ему в голову. Со своей стороны Троекуров столь же мало заботился о выигрыше им затеянного дела, Шабашкин за него хлопотал, действуя от его имени, стращая и подкупая судей и толкуя вкривь и впрямь всевозможные указы. Как бы то ни было, 18… года, февраля 9 дня, Дубровский получил через грядовую полицию приглашение явиться к ** земскому судье для выслушанные решения оного по делу спорного имения между им, поручиком Дубровским, и генерал-аншефом Троекуровым, и для подписки своего удовольствия или неудовольствия. В тот же день Дубровский отправился в город; на дороге обогнал его Троекуров. Они гордо взглянули друг на друга, и Дубровский заметил злобную улыбку на лице своего противника.
Выстрел
Рассказчик во время своей службы познакомился с загадочным молодым человеком русской наружности по имени Сильвио. Сильвио было 35 лет, он некогда служил гусаром и отличался меткостью в стрельбе. Его уважали за опытность и буйный нрав. Почему этот бесстрашный молодой человек вышел в отставку никто не знал. Но любовь Сильвио к боевым искусствам дополнительно подтверждалась наличием книг по этой тематике в его библиотеке и ежедневными упражнениями в стрельбе. Вел Сильвио довольно загадочный образ жизни. Он жил в бедной обстановке, но при этом у него были ежедневные приемы офицеров полка, во время которых шампанское лилось рекой. Каково было его финансовое положение никто не мог даже представить. Сильвио никогда не обсуждал и не поддерживал разговоров о дуэлях и драках. На вопрос приходилось ли ему принимать участие в драках, он сухо отвечал, что да. Это создавало впечатление, что на совести Сильвио есть невинная жертва его умения отменно стрелять. Все офицеры полка ощущали, что Сильвио хранит какую-то тайну. Однажды вечером по обыкновению все собрались в доме Сильвио. Тут же присутствовал и недавно поступивший на службу в полк молоденький поручик, не знавший нрава и привычек Сильвио. Все, как обычно, были пьяны и решили сыграть в карты. Сильвио уговорили прометать банк. Как правило, он следил за ошибками игроков в их записях. Никто с ним никогда не спорил. Но в этот раз все вышло иначе. Новенький офицер решил, что Сильвио ошибочно исправил запись и сказал об этом. На что Сильвио никак не отреагировал. Тогда поручик повторил еще раз. Но и на этот раз Сильвио сделал вид, что не слышит его. Поручик исправил запись, стерев мел. Сильвио, по-прежнему молча, вновь поправил запись на свое усмотрение. Тогда взбешенный офицер швырнул в голову Сильвио шандалом, но промахнулся, т.к. последний успел уклониться. Сильвио тут же попросил молодого офицера покинуть его дом. Все считали, что участь поручика предопределена и скоро в их полку появится новая вакансия. Но дуэли не последовало ни на утро следующего дня, ни через неделю. Подобный случай сильно пошатнул репутацию Сильвио, но, казалось, что его это ничуть не заботит. Спустя какое-то время, ссора забылась и только один человек, сам рассказчик, в душе никак не мог смириться с таким непонятным поведением Сильвио. Надо отметить, что рассказчик и Сильвио были дружны. Случалось, что они частенько оставались и беседовали. Но с момента несостоявшейся дуэли рассказчик стал избегать прежних отношений. В один из почтовых дней в полку пришло послание для Сильвио. Прочитав сообщение, Сильвио обрадовался и всех пригласил на прощальный ужин. О чем сообщалось в этом письме никто не знал. Как и никто не знал, почему Сильвио решил так неожиданно покинуть это неприглядное местечко, где он провел несколько лет. В тот вечер Сильвио был очень весел, а когда все стали расходиться по домам, Сильвио попросил рассказчика задержаться. Вот тогда и открылась тайна загадочного человека. Сильвио признался рассказчику, что не стал требовать удовлетворения у офицера, швырнувшего в него шандалом, т.к. не был уверен до конца в исходе этой дуэли. Ему нельзя умирать пока он не отомщен. Оказывается в годы службы Сильвио пользовался большой популярностью среди однополчан и преуспевал. Но однажды в полк поступил молодой офицер большого богатства и знатной фамилии. Он был на редкость удачливым малым. Он пошатнул значимое положение Сильвио, чем вызвал у него сильную зависть. Молодого офицера уважали в полку, и, он пользовался успехом у женщин. Поначалу новенький желал сблизиться с Сильвио, но был, отвергнут. Молоденький офицер ничуть не расстроился. Сильвио стал искать ссоры. И такой случай предо ставился во время бала у польского помещика. Сильвио видел, как избранник фортуны пользуется огромным успехом у женщин, включая хозяйку бала, с которой Сильвио состоял в связи. Тогда Сильвио подошел к ненавистному счастливчику вплотную и сказал на ухо какую-то плоскую и грубую шутку. Молодой человек «вспыхнул» и дал Сильвио звонкую пощечину. Соперники схватились за сабли, но их разняли. В ту же ночь они отправились на дуэль. Сильвио находился в сильном волнении. Чего нельзя было сказать о его сопернике. Он пришел с одним секундантом и спокойно ждал. Боясь, что верная рука дрогнет от волнения, Сильвио предложил первый выстрел сопернику в надежде унять за это время свою злобу. Но тот отказался. Тогда было решено бросить жребий. Удачливому юноше выпало стрелять первому. Пуля пробила лишь фуражку Сильвио. Наступила очередь Сильвио. Умелый стрелок поднял пистолет и увидел, как его соперник наслаждается черешней, ничуть не беспокоясь за свою жизнь. Тогда Сильвио настигло сильное разочарование. Угасшая жизнь счастливчика не смогла бы удовлетворить Сильвио. Поняв это, он опустил пистолет и отказался от продолжения дуэли. Право на свой выстрел Сильвио оставил за собой. И вот теперь ему пришло сообщение, что его соперник намерен жениться на красавице. Следовательно, он счастлив и ему есть что терять! Потому Сильвио решил предъявить свое право на свой выстрел именно сейчас. Прошло несколько лет. Рассказчик поселился в глухой деревне и сильно скучал. Но тут до него дошел слух, что в соседнее поместье приехала графиня с мужем. Рассказчик собрался к ним с визитом. Хозяева оказались приветливыми. Рассказчик поначалу очень смущался. Ища предмет для разговора, он невольно рассматривал стены, на которых висели картины. В живописи рассказчик был не силен. Но одна из картин его все-таки поразила, так как она «была прострелена двумя пулями, всаженными одна в другую». Рассказчик очень обрадовался близкой ему теме и заявил, что знал одного человека, владеющего талантом метко стрелять. Граф тут же спросил, как звали этого человека. Услышав ответ, хозяева сникли. А через некоторое время рассказчик узнал продолжение тайной истории Сильвио, ведь отверстия от пуль в картине были оставлены именно им. Вот что сообщил граф. 5 лет назад он женился на красавице Маше. Они были очень счастливы и проводили медовый месяц в деревне. Однажды графу доложили, что его дожидается человек, не пожелавший назвать своего имени. Увидев Сильвио, граф не сразу его узнал. Тогда Сильвио напомнил о себе, заявив, что заехал к нему разрядить свой пистолет. Граф попросил Сильвио стрелять как можно быстрее, до прихода любимой супруги. Но Сильвио тянул время и предложил графу кинуть жребий, чтобы выяснить, кому стрелять первым. Жребий пал на графа и тот прострелил картину. В этот момент вбежала перепуганная супруга. Тогда граф попытался успокоить жену, сказав, что Сильвио старый его приятель, с которым они шутят. Но графиня не поверила и кинулась в ноги Сильвио. Тогда граф попросил Сильвио стрелять как можно скорее. Но его соперник заявил, что он не будет стрелять, т.к. увидел на лице графа страх и смятение. Удовлетворенный Сильвио уже выходил, но у самых дверей он остановился и выстрелил. Его пуля пробила в точности то место, куда попала до этого пуля графа. С того момента ни граф, ни рассказчик не видели Сильвио, лишь слухи принесли весть, что он сражался на стороне восставших греков под предводительством Александра Ипсиланти и погиб.
Метель
В русском поместье Ненарадово жил барин Гаврила Гаврилович Р.** со своею женой Прасковьей Петровной. У них была дочь 17 лет Марья Гавриловна. Она была стройной и бледной, воспитанной на французских романтических романах. Марья Гавриловна считалась богатой невестой, поэтому многие желали либо жениться сами, либо женить на ней своих сыновей. Гаврила Гаврилович был радушным и гостеприимным. Но одного молодого человека барин не особо жаловал к себе в гости. Это был молодой бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуске в своей деревне, Владимир Николаевич. По воле судьбы именно в него влюбилась дочь Гаврилы Гавриловича Маша. Молодой человек отвечал ей взаимностью. Они летом встречались каждый день и писали друг другу любовные письма. Зимой просто вели оживленную переписку, сетуя на свою горькую судьбу. Владимир Николаевич уговаривал Машу убежать с ним и тайно обвенчаться. Позже броситься к ногам любящих родителей Маши и молить о прощении. Влюбленные рассчитывали, что родители девушки сжалятся, простят и примут их в свои объятия. Маша долго мучилась сомнениями, но, в конце концов, решилась на побег. План был таков: Владимир в назначенный вечер и час присылает за Машей сани. Встретится, влюбленные должны были в церкви села Жадрино, где их тут же и обвенчают. В решающий вечер погода выдалась ужасной. Стояла страшная метель. Но кучер вопреки обстоятельствам доставил Машу к назначенному времени в назначенное место. Чего нельзя сказать о Владимире. Он сбился с пути и в Жадрино попал под утро. Церковь оказалась к тому моменту запертой. Владимир отправился к священнику. Но на дворе его тройки не было. Далее Пушкин обрывает события с Владимиром загадочным предложением: «Какое известие ожидало его!» и перешел к описанию происходящего в усадьбе Ненарадово. А там Марья Гавриловна, как ни в чем не бывало, позавтракала с родителями, словно ночью не ездила ни в какую церковь. Все, кто знал о побеге, молчали. Однако к вечеру Маше стало плохо. Несколько дней она была на грани смерти. В забытье болезни Марья Гавриловна выдала свою тайну, но родители решили, что Маша в бреду. Однако поняли, что их дочь очень сильно влюблена во Владимира Николаевича. Когда Маша выздоровела, родителями было решено послать за молодым человеком с предложением руки Маши. Однако в ответ помещикам пришло «полусумасшедшее письмо«, в котором Владимир писал, что больше ноги его в их доме не будет! Позднее в Ненарадово узнали, что Владимир Николаевич покинул деревню и уехал в армию. Тогда шел 1812 год. Прошли месяцы. Гаврила Гаврилович скончался. Маша унаследовала все его состояние и стала вдвойне притягательной для женихов. Чтобы не печалиться, Маша и Прасковья Петровна решили переехать жить в ***ское поместье. Прошли годы. За это время Владимир умер в Москве. Маша берегла о нем память. Многие вокруг удивлялись ее верности. Но однажды Марья Гавриловна познакомилась с раненым гусарским полковником Бурминым. Она влюбилась в него. А он в нее. Через некоторое время Бармен решился на объяснения и пошел в сад, где его ожидала Марья Гавриловна. Однако разговор их получился не совсем ожидаемый для Маши. Оказалось, что у молодого человека был секрет, который он раскрыл. Проблема заключалась в том, что он был женат уже 4 года! При этом он не знал о своей жене ровным счетом ничего! Ни имени, ни где она живет, ни что с ней сейчас. А все потому, что он однажды совершил непростительную ветреную глупость. Было это так. Ехал
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |