Т У М Л С Т Р Л Н С Т Р К М Е Р То m as Transtromer
ИЗБРАННОЕ
TOMAS TRANSTROMER
SAMLADE DIKTER
TOMAS
TRANSTROMER
SAMLADE DIKTER
ALBERT BONNIERS FORLAG I 2001
bilingua Stockholm
ТУМАС
ТРАНСТРЁМЕР
ИЗБРАННОЕ
Перевод со шведского А. Афиногеновой и А. Прокопьева
УДК 821.133.6 ББК 84-5 (4 Шве) Т65
Идея серии Евгения Пермякова
Редактор серии Григорий Дашевский
Вступительная статья Алексея Прокопьева
Перевод Александры Афиногеновой и Алексея Прокопьева
|
Книга издана при поддержке Шведского Института
ТРАНСТРЁМЕР, ТУМАС Т65 Избранное. — М.: ОГИ, 2002. — На шведском языке с параллельным русским текстом. — 288 с.
ISBN 5-94282-187-9
В книге представлены К) из 11 оп> бликованных поэтом сборников, начиная с самого первого («17 стихотворений», 1954). Причем последний («Траурная гондола», 1996) вошел полностью, а предпоследний («Живым и мертвым», 1989) — почти полностью. Большинство стихотворений публикуется на р)сском языке впервые. В поэчии Транстрёмера множество «мгновенных» реальностей, словно бы выхваченных из вечности. При этом фрагменты } виденного мира не связаны др)г с другом напрямую, а бхдто бы совершенно случайным образом накладываются сверху на синтаксис. Так что образы, усвоенные поэтом и через него допущенные в действительность стиха, получают характер «картинки поверх картинки», характер аппликации. Они «сплющены», плоскостиы — и вместе с тем зримы и ярки. Но эта плоскостность — не что иное, как ось нового измерения.
УДК 821.133.(>
ББК 84-5 (4 Шве)
ISBN 5-94282-187-9 © Tomas Transtromei, 2001
© А. Прокопьев, статья, перевод, 2002 © А. Афиногенова, перевод, 2002 © ОГИ, издание на рхсском языке, 2002
ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА
Труднее всего поддаются переводу стихи современников. Не составляет исключения и Тумас Траистрёмер. Что убеждает нас в том, что он действительно крупный европейский поэт? Метафоры, которыми полна его поэзия? Но ими нас не удивишь — это только средство. Карл 1ейнц Борер, выдающийся немецкий критик, объявляет мегафоры средством для построения «утопии мгновения»[1], а Ларе Густафссон поэтом такого вида угопии объявляет Транстрёмера-.
Вдруг стало темно как во время грозы.
Я был в комнате, вмещавшей все мгновенья — музей бабочек.
(Перевод А. Афиногеновой)
История европейской культуры для Борера — история утопий, претерпевающих, начиная с Томаса Мора и Кампанеллы, ряд превращений и в течение столетий все более обращающихся в глубь себя самих, следствием чего (и все более заметно) становится отсутствие притязаний по отношению к внешнему миру Во времена Томаса Мора философы отваживались возлагать надежды на лучшее общественное устройство где-нибудь на отдаленном острове в далеком море. Они полагали, что — пусть и не здесь — возможен такой счастливый мир, возможен земной рай, в котором обитают их современники. Чуть позже стали верить в счастливое, хоть и отдаленное, будущее. Ко времени воспитательных романов эпохи Романтизма вера в утопию как систему общественных отношений устарела. Ее сменяет мечта о развитой в совершенстве и в гармонии личности. Но уже у братьев Шлегелей речь идет не только о личности, речь идет также о совершенном мгновении. Затем у Кьеркегора, Ницше и Достоевского из комплекса этих представлений вырастают не только эстетические, но и этические учения. Итак: утопия пространства, «блаженных островов», превращается в утопию времени (счастливого будущего). Из нее произрастает утопия гармонически развитой личности (где как бы происходит синтез пространства и времени), а из последней — утопия прекрасного мгновения.
Одновременно меняется и отношение к этому «мгновению». То, что оно прекрасно, уже не разумеется само собой. Оно может быть также мгновением ужаса и оцепенения перед головой медузы Горгоны. Вот где начинается/ эстетика модернизма. Поэзия Транстрёмера четко укладывается в эту схему. Густафссон говорит: не было бы Транстрёмера, Карл Гейнц Борер должен был бы его выдумать.
Однажды утром я брился перед открытым окном на втором этаже.
Я включил бритву, и она стала жужжать.
И жужжала громче и громче.
Пока шум от неё не превратился в грохот.
Превратился в вертолет и какой-то голос - голос пилота - перекрывая этот грохот, прокричал.:
«Не закрывай глаза!
Ты видишь это в последний раз...»
(«Открытое окно»[2])
Но для того чтобы можно было схватить мгновение, говорит Густафссон, нужно иметь какую-то устойчивую, заранее данную точку вне нас самих, с которой мы можем сравнить себя в реальном настоящемц. Эту роль — роль потерянного рая, играет у Транстрёмера детство, но не в автобиографическом смысле, а в смысле чего-то изначального, непосредственного, не успевшего стать той реальностью, к которой ужас мог бы прикоснуться своими пальцами. Поэтика Транстрёмера стремится к тому, чтобы воссоздать это состояние первозданности, состояние невинности — и одновременно созерцания.
«Невероятное мгновение — средство вернуть достоинство повседневности: уже одна эта авторская позиция говорит, что поэт — один из нас; с нами его роднит то, что ои живет во времени вместе с нами, но, кроме того, он обладает даром восприятия. Поэтому он и критик нашего времени... прежде всего потому, что его поэтика с особенной техникой стиха, всегда скрывающей в себе какую-то тайну, стремится утешить нас: эта действительность с ее угрозами человеку и подавлением его — не единственная реальность»[3]. Колбой алхимического преображения сиюминутной обыденности в райское золото Густафссон и считает метафору Транстрёмера.
Владеет метафорой поэт действительно превосходно.
Под звездным небом я стою и чувствую как мир снует в моем пальто приняв его за муравейник.
(Перевод А. Афиногеновой)
Однако, — развивая теорию Густафссона и переворачивая ее, — я скажу, что все наоборот. Не Транстрёмер владеет метафорой, а она — им. Поэт— лишь инструмент; не метафора схватывает невероятное мгновение, а, скорее, мгновение схватывает себя с помощью метафорически преображенной реальности.
Приглядимся внимательней к тому, что определяют как «тайну» в поэзии шведского мастера. В стихотворении — множество «мгновенных» реальностей, словно выхваченных из вечности. При этом фрагменты увиденного мира не связаны друг с другом напрямую, а будто совершенно случайным образом накладываются сверху на синтаксис. Так что образы, усвоенные
поэтом и через него допущенные в действительность стиха, получают характер «картинки поверх картинки», характер аппликации0. Они «сплющены», илоскостны — и вместе с тем зримы и ярки. Но эта плоскостность — не что иное, как ось нового измерения.
АПРЕЛЬ И МОЛЧАНИЕ
Весна пустынна.
Бархатно-темная канава ползет рядом со мной без отражений.
Единственное что светится - желтые цветы.
Тень несет меня словно скрипку в черном футляре.
Еди нственное что я хочу сказать блестит вне пределов досягаемости как серебро у ростовщика.
0 Исследователи отмечают, что «стремясь передать раскованность мысли и чувства, 'непосредственность эмоций, Гранстрёмер подчас отказывается от принятых грамматических норм. Специфическая черта его поэзии - концентрированность материала, особый способ выражения мысли, часто недосказанной и дощекающет широкие возможности ассоциативного развития в восприятии читателя. Мы находим в его стихах с cjmto мимолетных впечатлений, каждое из ко- то\тх может умещаться в отдельном предложении». Толстая Н. Н. О некоторых особенностях поэзии 1умаса Транстрёмера // Скандинавская филология: Межвуз. сб. Л.: 1985. Вып. 4. С. 162.
Приемы, указанные Толстой Н. Н. и наиболее характерные для поэзии Транстрёмера — синтаксические способы компрессии: это, во-первых, односоставные и неполные предложения, а во-вторых, обособленные определения. Использование таких приемов в композиционных ц е л я х я и называю здесь «аппликацией».
ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА
Здесь каждый образ располагается как бы поверх предыдущего и рядом с ним, нарушая все привычные представления о так называемой «драматургии» стиха.
Вот что действительно ново для Европы. Пока поэты занимаются филологическими вывертами или интеллектуальными играми, поэзия находит новые, чисто поэтические средства для выражения самой себя. Средства эти лежат в вербальной сфере, хотя и обогащенной визуальным восприятием. Но поскольку при этом для поэзии несравнимо важнее зафиксированный фрагмент, а не, скажем, развитие темы, или сюжет, или сценарий, то на первый план выходит умение работать с кадром, мастерство монтажа. Теперь поэту нужно уметь работать глазами и фоторезаком. От этого стихотворение не превращается в абсурд. Логика в нем также присутствует, но это д/угая логика, композиция никуда не делась, но это dj/угая композиция. Стихотворение, следуя Льву Выготскому, переживает процесс «ингериоризации», включения в себя, переживания внутри себя, усвоения истории, истории искусств, истории того, «как это делается»[4].
Получаешь настоящее наслаждение, зрительно представляя себе сквозные образы, являющиеся словно бы рисунками на «аппликационных заплатах», «аппликационных пятнах»: газета-бабочка, рубашка на бельевой веревке. Потом — камни. Летящие, падающие, катящиеся камни. Валуны, которые «вышли когда-то из моря медленно пятясь» («Медленная музыка»). Все это, повинуясь какому-то странному закону, начинает двигаться. Это переживали все: или поезд движется и перрон неподвижен, или поезд стоит, а перрон поехал. По закону апплнкативной композиции начинают движение вещи, от которых этого ну просто никак не ожидаешь.
Мы знаем: свет движется. У Транстрёмера движутся и свет, и мрак.
Вкруг форштевня стремнина, и мрак летит вперед,
а море и суша дрейфуют...
Вот почему всякое упоминание о движении столь ярко:
Какой-то мотив отделился и пошел среди кружащейся вьюги размаши cm ым шагом.
Или же движение это особым образом описано:
Ветер двигался медленно как будто толкал детскую коляску тред собой.
Или же это движение странных множеств...
И всё вокруг начинает озираться.
Мы идём, освещённые сшнцем, нас сотни.
Кто эти «мы», и почему «нас сотни»?... Каждый вынужден решать сам.
Или же это движение принципиально иначе движущихся существ (во всяком случае, в обыденном восприятии):
И дерево ходит вокруг под дождем...
Или движением пронизывается буквально все:
И опять и опять мир по-повой
снимается с лагеря. Однажды летом
ветер хватает дуб за ванты и швыряет Землю вперед.
Кувшинка гребет своей невидимой перепончатой лапой в черных объятиях омута, что спасается бегством.
Валун катится по космическим залам прочь.
В летние сумерки видны острова, встающие на горизонте. Старые деревни все глубже и глубже въезжают в леса — их везут времена года под скрипенье сорок.
ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА 10
Когда год сбросит с себя сапоги
и солнце вскарабкается выше — деревья покроются листьями, наполнятся ветром и уплывут на свободу.
У подножья горы прибоем пенится хвойный лес, но тут наступает долгая теплая зыбь лета, медленно проходит по верхушкам деревьев, длится мгновенье и снова скрывается — и побережье остается без листьев. И под конец:
Дух Божий как Нил: выходит из берегов и убывает в ритме, уловленном текстами стольких столетий.
Говоря иначе, одним из главных героев стихотворений Транстрёмера становится движение. Но движение (будучи по определению чем-то противоположным мгновению, ибо всякое движение нуждается в длительности) преодолевает мгновение, не уничтожая его.
Преодолевает, не уничтожая, благодаря своей принципиальной и парадоксальной явленности, зримости. Так складывается композиционное единство: аппликация предполагает чередование (движение) образов внутри стиха, и это соотносится с излюбленным у Транстрёмера образом чего-то движущегося. Или, еще короче, образы движения соотносятся с движением образов.
Зримость (теперь в психологическом, а не композиционном аспекте) поддержана одним чрезвычайно важным мотивом в поэтике Транстрёмера — мотивом бодрствования.
Это бодрствование, доведенное до способности видеть в темноте. Не случайно один из сборников так и называется — «Morkerseende»[5].
Бодрствование, доведенное до способности раздвинуть границы спа, так сказать, бодрствование во сне:
Сон, в котором спящий лежит пластом, стал вдруг прозрачным. Спящий пошевелился, вслепь ища, приборы вниманья вплоть до выхода в космос.
Бодрствование, доведенное до способности воспринимать свет и мрак совершенно необычным способом.
Свет дня упал, налицо тому, кто спал.
Сон стал ярче, но спящий не проснулся.
Мрак упал на лицо тому; кто тел среди других под нетерпеливыми знойными лучами солнца.
(Перевод А. Афиногеновой)
В таком состоянии бодрствования, когда открывается способность «прозревать» и свет, и мрак, начинают сдвигаться все чувственные ощущения. Характерно отсутствие звука, все же оставляющего зримые следы:
Иероглиф собачьего лая нарисован в воздухе над садом.
(Перевод А. Афиногеновой)
Однако настоящее прозрение начинается тогда, когда видишь, что видят и тебя.
У меня возникает мысль, будто улица видит меня.
Ее взгляд так мутен, что даже солнце превращается в серый клубок в 'черном космосе...
...улица видит меня...
...воспоминания видят меня...
(Перевод А. Афиногеновой)
И, наконец, зрение само становится свойством потустороннего мира, «прилетающего» к нам сюда, по эту сторону.
ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА 12
Под конец, когда почернеет космос, прилетит самолет. И пассажиры увидят, как города сверкают под ними, словно золото готов.
(Перевод А. Афиногеновой)
Так рождается эстетика эсхатологического, — чуть не сказал «мига», эсхатологического «движущегося мгновения». Каким-то странным образом коррелирующим с «Повремени, мгновенье» в гетевском Фаусте. Но и эта утопия преодолевается. Здесь мгновению не говорят «повремени» или «продлись»[6]. Здесь его, напротив, заставляют двигаться. Ибо застывшее мгновение («остановись, мгновенье» в ужасном русском переводе) — сродни аду. А в «прекрасном незастывшем мгновении» поэта есть место и настоящим прозрениям:
В зарослях послышалось бормотанье на новом языке:
гласные как голубое шбо, а согласные как черные
ветки, и речь неспешно текла над снегом.
Или пострашнее, совсем уже пророческое:
Со вздохом начинают движение вверх лифты в хрупких как фарфор небоскребах.
На асфальте внизу будет жаркий день, светофоры прикрыли веки.
(Перевод А. Афиногеновой)
И тогда появляются «люди с будущим вместо лиц» («Страница из книги ночи») и конь сбрасывает с себя всадника-пустоту («Дворец») в мире, где власть взял шлем, под которым никого нет («Царство неуверенности»).
Тумас Транстрёмер родился в 1931 году в Стокгольме10. Психолог по образованию и психотерапевт по профессии, он изучал также историю литературы и религии. Лауреат множества литературных премий. Среди них премия Карла Микаэля Бельмана (19(56, Швеция), Франческо Петрарки (Италия-1ермания, 1981), Большая Премия Северного Совета (1989), Северная Премия Шведской Академии (1992). В Швеции его называют vraken-poet, «коршун», «канюк», точнее говоря, «поэт-сарыч», намекая на то, что, глядя на мир с высоты этой птицы, Транстрёмер видит его с той же пристальной зоркостью и отчетливостью.
Ищет, кружась, сарыч покоя точку, море под ним с гулом катится к свету.
(Перевод А. Афиногеновой)
/
В детстве Тумас мечтал стать энтомологом. Об этом он пишет в автобиографическом произведении, одна из глав которого называется «Музеи». «Я находился в центре великой мистерии. Я узнал, что Земля живая, что существует огромный ползающий и летающий мир, который живет своей собственной богатой жизнью, совершенно не обращая внимания на нас»11. Странным образом и с какой-то неожиданной стороны сюда подверстывается набоковское «...мальчиком я уже находил в природе то сложное и „бесполез- ное“, которого я позже искал в другом восхитительном обмане — в искусстве»12. Мне хочется подчеркнуть во многом совпадающий у этих двух художников
10 Впервые о Транстрёмере в России узнали по статье Е. Головина («Вопросы литерату ры» 1976, апрель). В России стихотворения Тумаса Транстрёмера печатались в антологии Современная швсд(кая поэзия (М.: 1979), в журнале «Иностранная литература», в газетах «Цирк,,Олимп“» (Самара) и «Сегодня» (переводчики А. Афиногенова, Т. Бек, Е. 1улыга, В. Тихомиров). Стихи Транстрёмера представлены также в книге: Кутик II. Шведские поэты. Переводы и варианты. М.: Фортуна-Лимитед, 1992. Отдельной книжкой стихи поэта изданы в переводе Юрия Гурмана («Траурная гондола», М.: 1997).
11 Отдел беспозвоночных и Козел-латинист. Из книги «Воспоминания видят меня». Пер. А. Афиногеновой // «Ех libris НГ», № 38 (210), 11.10. 2001.
•- Набоков Кшдимпр. Другие берега // Набоков Владимир. Рассказы. Воспоминания. М.: Современник, 1991. С. 525.
ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА 14
bi lingua
способ зрения (его мнкро- и телескопичиость с одновременной отстраненностью). Такая способность обнаруживается у многих авторов XX века, являясь чуть ли не характернейшим признаком мастерства для закончившегося столетия. (Увеличивается количество планов и измерений в противоположность, скажем, глубине при «центральной перспективе» у авторов века XIX.)
Найденный уже в первой книжке «17 стихотворений» (1954) способ поэтического созерцания принципиально не меняется у Транстрёмера на протяжении многих лет. Что делает автор? Он путешествует. А путешествуя, описывает вроде бы всем знакомые вещи. Ничего экзотического. Не назовешь ведь экзотикой улицы Шанхая в эпоху интернета и CNN. Однако ощущение необычности не оставляет тебя. Лишь в последнем сборнике «Траурная гондола» (1996) появляются новые элементы стиха, значение которых предстоит еще осмыслить. Но и в последней книге главное дело поэта — путешествия. Правда, теперь в минорной тональности и в зеркальном отражении.
«Я уже не так люблю путешествовать. Но путешествие навещает меня. Теперь, когда меня все больше загоняют в угол, когда ширятся, годовые кольца, когда мне нужны тки для чтения».
(«Кукушка», пер. А. Афиногеновой)
Прежде поэт путешествовал сам, находя необычное в самом обыкновенном и даже скучном. Теперь путешествия отплачивают ему тем же: поэт — обыкновенный человек, но стоит увидеть в нем что-то необычное. Стиль — это человек. Мы многое узнаем о личности Тумаса Транстрёмера, современного анахорета, через его стихи. Например, как он любит Франца Шуберта. Осенью 2001 года полупарализованный поэт играл в музее А. И. 1ерцена пьесы Шуберта для левой руки. Мы узнаем, что поэт, невзирая на господство свободного стиха в западной поэзии и в собственном творчестве, много и охотно пользуется античными логаэдическими размерами: сапфической и алкеевой строфой. И, наконец, каждый сможет открыть в Транстрё- мере что-то свое, что-то говорящее ему одному.
Алексей Прокопьев
15 ВЧИТЫВАЯСЬ В ТРАНСТРЁМЕРА
UR
“17 DIKTER” (1954)
ИЗ СБОРНИКА «17 СТИХОТВОРЕНИЙ»
(1954)
PRELUDIUM
Uppvaknandet ar ett fallskarmshopp fran drommen.
Fri fran den kvavande virveln sjunker resenaren mot morgonens grona zon.
Tingen flammar upp. Han fornimmer — i dallrande larkans
position — de maktiga tradrotsystemens
underjordiskt svangande lampor. Men ovan jord
star — i tropiskt flode — gronskan, med
lyftade armar, lyssnande
till rytmen fran ett osynligt pumpverk. Och han sjunker mot sommaren, firas ned i dess blandande krater, ned genom schakt av gronfuktiga aldrar skalvande under solturbinen. Sa hejdas
denna lodrata fard genom ogonblicket och vingarna bredda^ till fiskgjusens vila over ett strommande vatten. Brons^lderslurens fredlosa ton
hanger over det bottenlosa.
I dagens forsta timmar kan medvetandet omfatta varlden som handen griper en solvarm sten.
Resenaren star under tradet. Skall, efter stortningen genom dodens vii'vel, ett stort ljus vecklas ut over hans huvud?
PRELUDIUM
Пробуждение — прыжок с парашютом из сна.
Свободный от душного вихря падает странник в зеленую зону утра.
Возгораются вещи. Он ощущает — трепещущий
жаворонок — как качаются лампы мощной системы
корней под землей. А наверху —
в тропическом изобилии — зелень,
подняв руки, прислушивается
к ритму невидимого насоса. И странник
падает в лето, спускается
в его слепящий кратер, вниз
по шахте зелено-влажных эпох,
сотрясающихся под турбиной солнца. Но вот
этот спуск вертикальный сквозь миг прерывается и крылья
расправлены как у скопы над бегущей водой.
Мятущийся звук в трубке бронзового века повис над бездонностью.
В первые часы дня сознанье способно объять мир как сжимает ладонь солнцем нагретый камень.
Странник замер под деревом. Раскроется ли, после паденья сквозь вихрь смерти, свет над его головой?
Перевод А. Афиногеновой
19 ИЗБРАННОЕ
STORM
Plotsligt moter vandraren har den gamla jatteeken, lik en forstenad alg med milsvid krona framfor septemberhavets svartgrona fastning.
Nordlig storm. Det ar i den tid nar ronnbars- klasar mognar. Vaken i morkret hor man stjarnbilderna stampa i sina spiltor hogt over tradet.
ШТОРМ
Здесь внезапно путник встречает старый дуб громадный с кроной гигантской словно камнем сделался лось у черно-зеленой крепости моря.
Шторм. Дыханье стужи, когда рябины гроздья зреют. Сон от тебя бежит и слышишь ты над кроной высоко в небе топот созвездий.
Перевод А. Афиногеновой
kvAll-morgon
Manens mast har murknat och seglet skrynklas. Masen svavar drucken bort over vattnet. Bryggans tunga fyrkant ar kolnad. Snaren
dignar i morkret.
Ut pa trappan. Giyningen slar och slar i havets grastensgrindar och solen sprakar nara varlden. Halvkvavda sommargudar
famlar i sjorok.
ВЕЧЕР - УТРО
Парус смялся, мачта луны сгнила и чайка вдаль парит над водой, напившись. Пирс обуглен, тяжесть квадрата. В теми
гнется кустарник.
Вон из дома. Бьется рассвет в гранитный мол морской и солнце искрится рядом с миром. Летние боги в дымке моря
ищут дорогу.
Перевод А. Афиногеновой
OSTINATO
Under vrakens kretsande punkt av stillhet rullar havet danande fram i ljuset, tuggar blint sitt betsel av tang och frustar skum over stranden.
Jorden holjs av morker som fladermossen pejlar. Vraken stannar och blir en stjarna. Havet rullar danande fram och frustar
skum over stranden.
OSTINATO
Ищет, кружась, сарыч покоя точку, море под ним с гулом катится к свету, слепо фукус жует, как конь, фыркает пеной на берег.
Мрак внизу пеленгуют летучие мыши. Сарыч — он в звезду превратился. Море с гулом катит вперед, фыркает пеной на берег.
Перевод А. Афиногеновой
GOGOL
Kavajen luggsliten som en vargflock.
Ansiktet som en marmorflisa.
Sitter i kretsen av sina brev i lunden som susar av han och misstag,
ja hjartat blaser som ett papper genom de ogastvanliga passagerna.
Nu smyger solnedgangen som en rav over detta land, antander graset pa ett ogonblick.
Rymden ar full av horn och klovar och darunder glider kaleschen skugglik mellan min faders upplysta gardar.
Petersburg belaget pa samma breddgrad som forintelsen (sag du den skona i det lutande tornet) och kring nedisade kvarter an svavar manetlikt den arme i sin kappa.
Och har, insvept i fastor, ar han som forr omgavs av skrattens hjordar, men de har for lange sedan begivit sig till trakter langt ovanfor tradgransen.
Manniskors raglande bord.
Se ut, hur morkret branner fast en vintergata av sjalar.
Sa stig upp pa din eldvagn och lamna landet!
SAMLADE DIKTER 26
ГОГОЛЬ
Сюртук потрепан как волчья стая.
Лицо как мраморный сколок.
Сидит, обложенный письмами, в роще, а та что-то шепчет про грехи и издевки,
и сердце бумажным листом вздымается и опадает в не ждущих гостей проулках.
Закат крадется лисицей над этой страной, мгновенно траву поджигая.
Космос полон рогатых с копытами, а внизу меж освещенных хуторов отцовских тенью скользит коляска.
Петербург расположен на гиблом месте
(видел ли ты красавицу в накренившейся башне)
и по обледеневшим кварталам все так же кружит медузой
бедняга в своей шинели.
И здесь он теперь постится, там, где раньше его окружали
табуны смеха,
но они уж давным-давно пребывают в краях высоко над
кромкой деревьев.
Шаткие столы людей.
Выгляни, посмотри, как мрак прижигает млечный путь душ.
Так взойди ж на огненную колесницу и покинь эту страну!
Перевод А. Афиногеновой
27 ИЗБРАННОЕ
SKEPPARHISTORIA
Det finns barvinterdagar da havet ar slakt med bergstrakter, hukande i gra fjaderskrud, en kort minut blatt, langa timmar med vagor som bleka lodjur, fafangt sokande faste i strandgruset.
En sadan dag gar val vraken ur havet och soker sina redare, bankade i stadens larm, och drunknade besattningar blaser mot land, tunnare an piprok.
(I norr gar de riktiga lodjuren, med vassta klor och drommande ogon. I norr dar dagen bor i en gruva bade dag och natt.
Dar den ende overlevande far sitta vid norrskenets ugn och lyssna till de ihjalfrusnas musik.)
МОРЯЦКАЯ БАЙКА
Бывают зимой бесснежные дни, когда море сродни
горному кряжу, что нахохлился птицей в седом оперении,
вдруг ненадолго синем, после того, как волны часами без устали рыскали —
призраком
рыси — тщетно ища твердой опоры на берегу.
В такой день, вероятно, обломки судов выходят из моря и ищут судовладельцев, занимая свое место в шуме города, а утонувшие экипажи прибивает ветром к берегу, более зыбкому, чем дым из трубки.
(На севере бродят настоящие рыси, с острыми когтями и мечтательными глазами. На севере, где день обитает в шахте — и днем и ночью.
Где единственный уцелевший имеет право греться у печки северного сияния — слушая музыку окоченевших до смерти.)
Перевод А. Прокопьева
UPPRORD MEDITATION
En storm far kvarnens vingar att vilt ga runt i nattens morker, malande intet. — Du halls vaken utav samma lagar. Grahajens buk ar din svaga lampa.
Diffusa minnen sjunker till havsens djup och stelnar dar till frammande stoder. — Gron av alger ar din krycka. Den som vandrar till havs vander styvnad ater.
ВЗВОЛНОВАННАЯ МЕДИТАЦИЯ
От шторма ночью крылья мельницы бьют, но ничего не мелют в потемках. — Ты
вот так же бодрствуешь напрасно.
Брюхом акулы — тусклая лампа.
В глубинах — странными глыбами стынут размытые воспоминанья. — Зелен
костыль от донных трав. Кто в море выйдет — вернется окоченевшим.
Перевод А. Прокопьева
STENARNA
Stenarna som vi kastat horjag
falla, glasklara genom aren. I dalen
flyger ogonblickets forvirrade
handlingar skranande fran
tradtopp till tradtopp, tystnar
i tunnare luft an nuets, glider
som svalor fran bergstopp
till bergstopp tills de
natt de yttersta plataerna
utmed gransen for varat. Dar faller
alia vara garningar
glasklara
mot ingen botten
utom oss sjalva.
КАМНИ
Камни, которые мы кидали, — я слышу отчетливо,
как они падают — прозрачным стеклом через годы. В долине
растерянно мечется то, что сделано
в эту минуту, крича, от
верхушки кроны к верхушке, замолкая
в воздухе более разреженном, чем сиюминутный, скользя,
как ласточка, от вершины горы
к вершине, пока не достигнет
того плоскогорья, что на самом краю,
у самых границ бытия. Там падают
все наши поступки,
прозрачные, как стекло
туда, где нет иного дна,
кроме нас самих.
Перевод А. Прокопьева
SAMMANHANG
Se del graa tradet. Himlen runnit genom dess fibrer ned i jorden - bara en skrumpen sky ar kvar nar jorden druckit. Stulen rymd vrides i flatverket av rotter, tvinnas till gronska. — De korta ogonblicken av frihet stiger ur oss, virvlar genom parcernas blod och vidare.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
