— А что, еще не все?
— Да нет, это только начало. Я еще почерк посмотрел, у меня допуск есть на почерковедение.
— Она писала?
— Она, без сомнения. Только очень давно. Я насторожилась.
— Что значит — давно? Почерковедение почерковедением, а чтобы определить давность исполнения документа, нужна другая экспертиза. И потом, за два дня ты давность не определишь, там методика очень трудоемкая, требует времени.
— Конечно, я тебе заключения за два дня не напишу. Я посмотрел предварительно, но думаю, что коллеги подтвердят мои догадки. Этой записке не меньше двух лет.
Я помолчала, и Гена забеспокоился.
— Маш, ты где?
— Я здесь. Ген, знаешь, что самое смешное? Я сегодня подумала, что мне нужен реквизитор из съемочной группы фильма «Сердце в кулаке». Интересно, кто писал предсмертную записку героини? Помнишь, там актриса оставляет записку «Меня никто не любит, я должна умереть»? Эта записка в кадре.
— Нет, Маша, самое смешное — это то, что у меня в видике кассета с фильмом «Сердце в кулаке», — поделился Гена. — Я сегодня сделал стоп-кадр на записке и провел сравнительное почерковедческое исследование. Та записка, которая использована в фильме, написана рукой самой Климановой.
— Я так и думала. Поэтому у меня к реквизитору вопрос — а куда потом записка делась, после того, как фильм сняли?
— Маш, ты можешь даже не искать реквизитора, я тебе и так скажу. На записке, использованной в фильме, имеется ряд характерных особенностей: почерка, расположения текста на бумаге, качества красителя и так далее.
Совпадений по этим параметрам с нашей запиской достаточно для категорического вывода…
— Что это та самая записка?
— Да, — просто ответил Гена.
— Нет, реквизитор мне все-таки нужен. Мне интересно, записку сразу сперли, два года назад, или уже сейчас?
Сашка, с любопытством прислушивавшийся к моим репликам, и, очевидно, хорошо понимавший, о чем идет речь, тихо заметил:
— А ты не допускаешь, что записку тогда, на съемках, взяла себе сама Климанова? Может, она собирает реликвии какие-нибудь с фильмов, в которых снимается?
— Ген, извини, — я закрыла трубку рукой и повернулась к Сашке. — Никакого архива мы у нее не нашли.
— Это ты с кем обсуждаешь секретную информацию? — ревниво спросил Федорчук.
— А ты еще не понял? С доктором Стеценко, — услышав это, Гена сразу успокоился.
— Гена, я поняла. Но у тебя на такие исследования допуска нет?
— В принципе, у меня есть допуск на техническое исследование документов, просто для такой» экспертизы у меня возможностей нет.
— Ген, а куда назначать? Это Москва делает?
— Поскольку речь идет о старом документе, давностью более года, это тебе специалисты в региональном экспертном центре сделают, у нас. А Москва делает давность до года.
— А почему? — удивилась я.
— Вот такое у них. распределение. Так что вези в региональный центр.
Да, Гена Федорчук меня озадачил. Неужели еще тогда, два года назад, кто-то стибрил записку-реквизит, имея дальний прицел на инсценировку самоубийства Климановой? Хотя можно допустить и такой вариант: кто-то утащил со съемок записку, собираясь воспользоваться ею немедленно, тогда же. Но почему-то не смог. Или не захотел. Или отпала нужда. А теперь опять появилась. Тогда надо признать, что похититель реквизита — весьма дальновидный субъект, с недюжинным терпением.
Интересно, что же такого сногсшибательного расскажет мне Костик Мигулько?
Сегодня все сговорились меня удивлять, начиная с доктора-психолога и режиссера.
А Костик-то что приготовил, раз Зоя говорит, что он так меня домогался?
Костик сообщил мне, что они тоже времени зря не теряли и установили личность окровавленного гражданина, в кармане у которого было найдено буровское удостоверение.
— Старший менеджер фирмы «Бест-ойл». В связях, порочащих его, не замечен.
Выходил от своей любовницы с третьего этажа.
— А это, по-твоему, не порочащая связь?
— Напротив, это его очень хорошо характеризует. Именно поэтому поначалу возникли сложности в его привязке к месту — он джентльмен и даму впутывать не хотел. А дама тем более впутываться не хотела. Но блестящая оперативная работа….
— Хорошо, а что он говорит?
— Маша, ты же видела, в каком он был состоянии. Неужели ты думаешь, что он что-то помнит?
— А любовница что говорит?
— Говорит, что он пришел к ней с обещанием любви и вместо этого напился до зеленых чертей. Она его выставила.
— Понятно. Тут мы не продвинулись ни на шаг, хотя я примерно представляю, как оно было.
— Да и я тоже представляю, — уныло сказал Костик. — Притащили труп, бросили в парадной, а тут вываливается такой подарок судьбы, лыка не вяжущий.
Вымазали ему рожу и руки в крови, сунули в карман буровскую ксиву, чтобы уж точно не отвертелся…
— Костя!
— Маша! — это мы сказали одновременно, нас обоих осенило в одну и ту же минуту. — Кто навел патруль на этого старшего менеджера? Что-то мне не верится, что они сами проявили такую бдительность.
— Да. Ты же видела дорожку, по которой он шел. С чего бы вдруг они поперлись за кусты? Кто-то явно им подсказал.
— Костик, займись постовыми, вытряси из них все, что есть.
— Хорошо бы. Ты в командировку-то едешь?
— Еду. А ты не хочешь со мной?
Сашка, до того момента делавший вид, что изучает высохший кожный лоскут, валяющийся на столе рядом с пряниками, перегнулся через стол и сказал в трубку негромко, но внушительно:
— Мигулько, если скажешь, что хочешь, тебе и пистолет не поможет.
— Маша, ты передай Стеценко, — не растерялся Костик, — чтобы он в наши с тобой семейные дела не вмешивался. А вообще мы тебе хотим Петра Козлова в пару выделить. Он парень грамотный, и тебя в обиду не даст. Ты заметила, как он на тебя смотрит?
— Господи, — театрально простонал Стеценко, — еще одного мочить придется!
Этак у вас вообще никого не останется.
— И этот человек давал клятву Гиппократа! — сказал мне в трубку Костик. Но Стеценко услышал:
— Ничего подобного. Я давал клятву советского врача, там говорилось, что мы должны бороться с империализмом, вот и все.
— Я вам не мешаю? — осведомилась я, и получив заверения, что не мешаю, распорядилась:
— Раз со мной Петр Валентинович едет, вся организационная сторона на нем.
Как мы поедем? Что в этот Коробицин идет, едет или плавает?
— Поедете на машине с Петром.
— Отлично.
После разговора с Мигулько я сделала менее важные звонки, и в итоге не дозвонилась только до Латковского. Но я понадеялась, что он меня простит, — Зоя сказала ему, что я уезжаю в командировку. Хотя по уму-то надо было его допросить перед командировкой….
Часа через полтора, когда я исчерпала список и наконец пристроила на законное место слегка сплавившуюся телефонную трубку, Сашка вволю поизображал, специально для меня, жгучего ревнивца, и только после этого поинтересовался, где мы будем ночевать.
Понятно, что ко мне ехать нельзя. Даже если я не буду снимать телефонную трубку, я все равно не смогу абстрагироваться от телефонного маньяка.
— Маша, неужели действительно за такое телефонное хулиганство нельзя привлечь к ответственности?
— Нет.
— И получается, что мы все совершенно беззащитны в таких ситуациях?
— Практически да.
— Что за бред?
— Знаешь, Саша, — устало сказала я, — если речь идет о нашем законе, то про логику порой можно забыть. Наверное, дело в том, что нашим законодателям не звонят по ночам телефонные маньяки.
— А я такую историю слышал, — не успокаивался Сашка, — про то, что к одному помощнику прокурора пришла женщина на прием и пожаловалась, что ей по ночам кто-то звонит и угрожает.
— И что же помощник прокурора? Стал дежурить по ночам у ее телефона?
— Нет, он ей сказал, что ничем помочь не может. Мол, закона такого нету, привлекать к ответственности за то, что кто-то по телефону звонит..
— А как насчет угроз?
— А как доказать, что ей действительно кто-то угрожает?
— Поставить ей на телефон записывающее устройство.
— А где гарантии, что не она сама организовывает эти звонки с целью бросить тень на кого-то?
— Это ты придумал такое?
— Нет, помощник прокурора.
— Так; и что же?
— Отказали ей в возбуждении дела.
— И все?
— Нет, не все. Через некоторое время этому помощнику прокурора кто-то стал звонить по ночам домой и угрожать.
— Какой ужас!
— И этот помощник прокурора вызвал заявительницу и возбудил уголовное дело по хулиганству.
— В отношении того, кто ей звонил?
— Нет, в отношении этой заявительницы.
— С какой это стати?
— А он решил, что она мстит ему таким образом за отказ в возбуждении дела.
— Это сюрреализм какой-то.
— Да уж. Маш, ты там в командировке поосторожнее, ладно?
— Да ладно, Саш. Что там со мной может случиться? Я же с Петром еду.
— И это тоже я имею в виду. Звони, ладно?
Я дала торжественное обещание звонить, и с тоской подумала про то, что мне еще писать рапорт с обоснованием необходимости командировки, составлять развернутый план расследования и назначать экспертизы.
— Ну что, поехали ко мне? — предложил Сашка.
— Не хочу, — уперлась я.
— Маша, — произнес он терпеливо, — к себе домой ты не хочешь, ко мне ты не хочешь, а больше вариантов нет. Только здесь остаться.
— Я лучше здесь останусь, — неожиданно для себя сказала я.
Справедливости ради следует отметить, что Стеценко перенес мой очередной закидон с удивительной снисходительностью. Он покладисто сказал:
— Здесь, так здесь. Пойдем, я тебя устрою в комнате дежурного эксперта.
— А почему там? Я здесь хочу! — капризничала я.
— Там спальное место лучше, — уверял Сашка, — но если ты хочешь остаться здесь…
Я сразу заподозрила, что уговаривая меня пойти спать в комнату дежурного эксперта, Сашка просто боится, что завтра утром Марина Маренич придет на работу и застукает в их общем кабинете меня спящую. Как только мне это пришло в голову, мое желание остаться на ночь в кабинете Сашки немедленно возросло.
Жалко, у меня презервативов с собой нет, я бы и презервативы, якобы использованные, подсунула бы под нос Маринке. Ладно, ограничусь эротической позой, якобы принятой мной во сне после всяких любовных излишеств, пусть поревнует.
Сашке я объяснила, что хочу остаться в его кабинете, потому что мне надо поработать на компьютере, которого в комнате дежурного эксперта нет. Стеценко изобразил лицом такую гримасу, долженствующую дать мне понять, что даже если я захочу походить по потолку, он будет только счастлив, и включил компьютер. Я разложила бумажки и углубилась в творческую работу. Оторвал меня от составления плана расследования резкий телефонный звонок. Стеценко снял трубку, коротко поговорил и, обняв меня сзади, поцеловал в шею.
— Машуня, — позвал он, — меня на труп вызывают…
— А ты разве дежуришь? — спросила я под негромкий шелест клавиш.
— Нет, но дежурная смена не справляется.
— А ты вернешься?
— Постараюсь, но ты ведь знаешь — зависнуть можно надолго.
— А ты меня в командировку проводишь?
— Буду стремиться. Тебе не страшно оставаться?
— Не-а.
— Ну и правильно. Внизу охрана. Телефонная связь функционирует. Когда пойдешь в туалет, говори «кыш-кыш».
— Зачем?
— Наши клиенты иногда встают и бродят по коридорам. Ха-ха…
Он изобразил утробный хохот.
Конечно, после его ухода я закрыла дверь изнутри на ключ, щеколду и еще ножкой стула приперла (я хоть и понимаю отчетливо, что жмурики не встают и не бродят по коридорам, но знаю, что с наступлением ночи можно поверить во все, что угодно). Но распечатав все свои бумажки, улегшись на заботливо расстеленную мне Сашкой постель, я вдруг осознала, что здесь, в пустынном и гулком морге, мне значительно спокойнее, чем дома. Может, мне вообще в морг переселиться, пока не найдут урода, который мне названивает?
Естественно, проснулась я от стука в дверь озверевшей Маренич, которая безуспешно пыталась сорвать с двери собственного кабинета щеколду и выражалась таким затейливым матом, что я даже помедлила с отпиранием двери, заслушавшись.
Поскольку Маринке все было понятно, впускать ее, а потом принимать эротическую позу я посчитала излишним. Добрая Марина тем не менее напоила меня чаем, накормила меня из принесенной мисочки творожком со сметаной, и дала свою тушь накрасить глаза. Времени было в обрез, домой заскочить я уже не успевала, — только-только в прокуратуру. Шеф уже сидел в кабинете, дожидаясь меня. Я вкратце доложила ему о достижениях вчерашнего дня.
— Значит, соприкоснулись с миром искусства? — задумчиво спросил он, подписывая мой рапорт. — Ну, и как?
— Сложные впечатления, — призналась я.
— Я тоже когда-то соприкасался с этим миром, — признался прокурор. — Консультантом был на съемках…
Я заинтересовалась.
— А что консультировали, Владимир Иваныч?
— Фильм на правовую тему, — вздохнул шеф и пожевал губами, вспоминая. — Вызвали меня на съемочную площадку. Прихожу, вижу картину: сидят в комнате трое мужчин в штатском и один в прокурорской форме, о чем-то разговаривают. В разгар беседы входит девушка в короткой юбке, всех чаем обносит. Спрашиваю, что здесь происходит. Режиссер говорит — это совещание суда в совещательной комнате.
Хорошо, спрашиваю, а прокурор тут зачем? Нарушается тайна совещания судей, кроме них, никто не имеет права там находиться. А режиссер говорит — как же, прокурор дает составу суда умные советы. А это кто, — я на девушку показываю. А это секретарь суда, она несет эстетическое начало… В общем, прокурора мне удалось из совещательной убрать, а секретаршу режиссер не отдал, так она и мельтешила по совещательной с голыми коленками…
Выйдя от шефа, я наткнулась на Петра Валентиновича, который в приемной ожидал указаний. Договорились, что как только я буду готова, я позвоню. Я, правда, немножко обидела Петра Валентиновича, спросив, есть ли у него пистолет.
— Конечно, есть, — подтвердил он и покраснел до корней волос.
— А стрелять вы из него умеете? — задала я дополнительный вопрос, и была посрамлена.
Петр Валентинович, покраснев еще больше, сообщил, что вообще-то он мастер спорта по стрельбе, и предложил отвезти меня в прокуратуру города. Я не стала спрашивать, есть ли у него права.
К моему удивлению, со всеми бумажными процедурами я справилась уже к обеду. На сборы мне хватило полутора часов. А поскольку машина, на которой мы с оперуполномоченным Козловым собирались ехать в командировку, отходила не по расписанию, а когда мы захотим, — мы так и поехали: когда захотели.
Проезжая мимо РУВД, Петр Валентинович предложил заскочить к Мигулько, в последний раз обсудить план действий. Мы заскочили, и Мигулько, заспанный и небритый, с красными глазами, порадовал меня сообщением о том, что они установили, откуда были звонки мне домой ночью.
— Костя, — я восхищенно сложила руки, — как тебе это удалось?
— Дедукция, — скромно сказал Мигулько. — Я телефонную станцию запросил, были ли к тебе звонки из межгорода. Раз наши не смогли установить, откуда пошел к тебе звонок, это мог быть только межгород.
— Ну? — поторопила я.
— Ну, это довольно непросто было сделать. Подключили спецслужбы, то, се…
В общем, звонки были из Коробицина.
— А кто звонил?
— Кто, не знаю. У меня пока только номер телефона, но это не квартира.
— А что?
— Маша, — сказал Костя, щуря воспаленные глаза, — я дам Петру координаты, вы там на месте установите.
— Послушай, Костя, — спросила я напоследок, — а Климановой откуда звонили?
Может быть, оттуда же?
— Может быть. Пока не знаем. Как ответ получим, сразу сообщу.
По дороге выяснилось, что Петр Валентинович машину водит просто виртуозно.
Я узнала, что он еще и в ралли участвовал. Разглядывая его бесхитростный профиль, я подумала, что у парня просто идеальная подготовка для работы в спецслужбах: стрелковое мастерство, водительское мастерство, да еще и внешность такая, что заподозрить в нем работника правоохранительных органов затруднительно. Распорядиться бы его талантами с толком, а не использовать его как извозчика…
В город Коробицин мы прибыли ровно в ноль часов. Выехав из-за леса, мы понеслись по трассе прямо на замок с зубчатыми стенами, возвышавшийся на утесе над рекой. Этот замшелый замок в ярком свете полной луны выглядел просто фантасмагорически, и когда из леса донесся волчий вой, он так вписался в общую картину, что у меня не осталось сомнений — здесь должны водиться привидения и вампиры.
Петр Валентинович по дороге рассказал, что на самом деле в замке располагается химкомбинат — градообразующее предприятие, которое дает работу восьмидесяти процентам населения Коробицина. Что замок построен в восемнадцатом веке для графини Молочковой, фрейлины двора ее императорского высочества, которая влюбилась в гвардейского офицера, младше ее на десять лет, и с ним вместе убежала в его родовое имение Коробицино. Муж покинутый ее проклял, родня отвернулась, император чуть было не взял под стражу вместе с любовником, но императрица очень за свою фрейлину просила, и беглецов простили, гвардейского офицера даже не стали лишать прав состояния. Возлюбленный графини, чтобы компенсировать ей ее мезальянс и потерю положения при дворе, построил для нее вот это палаццо, которое и по сей день в хорошем состоянии. Во всяком случае, замок не развалился даже после открытия в нем химкомбината. И вообще, гвардейский офицер так старался скрасить провинциальные будни своей Брунгильды, что устроил в родовом имении прямо-таки центр развлечений, балы закатывал…
Постепенно имение его разрослось, и село Коробицино стало именоваться городом, Коробицином.
А самая главная достопримечательность города, после химкомбината, — это могила графини и офицера на местном кладбище. Дата на могиле стоит одна — графиня и ее возлюбленный умерли в один день. Каждое лето на могиле буйно зацветает белый шиповник, и его нещадно обламывают местные кавалеры. Хоть и существует примета, что с кладбища ничего уносить нельзя, здесь, в Коробицине, верят, что если подаришь своей девушке цветок шиповника, натыренный с той могилы, — приворожишь ее навсегда, до смерти.
— Откуда вы все это знаете? — поразилась я. — Вы тут бывали?
— Нет, — пожал он плечами, — я просто звонил сюда в уголовный розыск, договаривался, чтобы нас в гостиницу поселили, если мы ночью приедем…
— Это вам что, уголовный розыск по телефону рассказал?
— Нет, я еще книжку купил «Ленинградская область», там все написано.
Видимо, в книжке был еще и подробный план Коробицина, который Петр Валентинович, наверное, учил всю ночь, поскольку он без всяких проволочек, не скитаясь по пустынным улицам города, лихо подкатил к гостинице с сияющей надписью «Ковчег».
— Петр Валентинович, а в городе одна гостиница? — поинтересовалась я, пока он парковался и глушил мотор.
— Две, — сосредоточенно ответил он.
— Тогда я вас поздравляю, мы будем жить там же, где и Климанова два года назад.
— Я знаю, — сообщил мне Петр Валентинович. — Я специально договорился, чтобы нас именно сюда поселили.
Естественно, двери гостиницы были уже накрепко заперты. Но Петр Валентинович позвонил в звоночек, и нам открыли. Встречали нас аж двое — женщина-портье и директриса гостиницы, судя по бэйджику на лацкане ее пиджака.
Они выдали нам по листику анкеты и терпеливо ждали, пока мы заполним свои данные.
— Куда вас поселить? — приветливо спросила директриса. — Есть пожелания? У нас даже люкс имеется.
Я даже не поняла, что меня толкнуло, но вдруг я поинтересовалась, свободен ли номер, в котором два года назад, когда тут снимали кино, жила актриса Климанова. Портье и директриса переглянулись и помолчали. Потом портье уточнила:
— Вы хотите туда заселиться?
— Ну да.
Они снова переглянулись, и директриса чуть заметно кивнула. Только после этого портье пожала плечами:
. — Ну хорошо. Это как раз люкс. Номер тринадцать.
Петр Валентинович получил номер по другую сторону коридора. Нам выдали ключи и проводили в наше временное пристанище.
Мой сопровождающий, дождавшись, пока местные дамы откроют номера и отправятся спать, жестом предупредил мое намерение войти в номер, достал пистолет, передернул затвор и тщательно осмотрел мои апартаменты. Только после этого он разрешил мне занять мой люкс.
Люкс состоял из двух комнат — будуара и гостиной. Вообще интерьеры тут были миленькие, хоть и мрачноватые. А из моего окна открывался вид на замок.
Вид, если честно, невероятный; сразу приходили мысли, почему при наличии такого замка город Коробицин до сих пор еще не центр мирового туризма.
Пока я наслаждалась видом из окна, Петр Валентинович, не говоря лишних слов, пристроил мои вещи, повесил в шкаф мою куртку, которую тащил в руке из машины; еще раз окинул взглядом номер и пожелал мне спокойной ночи, дав наставления по безопасному поведению. И хотя от этих наставлений я отмахнулась точно так же, как мой ребенок отмахивается от моих материнских напутствий, я подумала, что мой спутник — удивительно надежный мужчина, из тех людей, рядом с которыми чувствуешь себя спокойно и уверенно.
В ночной тишине гостиницы, прерываемой только далекими криками ночных птиц, я слышала, как Петя открыл свой номер и зашел в него. Не в силах оторваться взглядом от завораживающей громады замка на отвесном берегу реки, я вдыхала воздух коробицинской ночи, который казался мне коктейлем из горького запаха диких трав, речной свежести и аромата шиповника.
Вдруг мимо окна пронеслась тень. Я вздрогнула, но это была всего лишь сова, которая тяжело опустилась на толстый сук дерева неподалеку от гостиницы, не торопясь сложила крылья и уставилась на меня своими желтыми глазами. Я задернула шторы, в соответствии с указаниями Петра Валентиновича, и отправилась в ванную. Директриса предупредила нас, что до утра горячей воды не бывает. Что ж, это не самое страшное испытание, которое подстерегает в командировках.
Спать мне совершенно не хотелось, но на следующий день предстояло включаться в работу с самого утра, завтрак планировался аж в восемь, поэтому я забралась в постель и честно попыталась уснуть. И когда мне это уже почти удалось, ночную тишину вдруг нарушил телефонный звонок. Я вздрогнула, потому что зуммер был очень резким и непривычным. Подумав, что Петр Валентинович что-то забыл мне сказать, я сняла трубку и сказала:
— Слушаю, Швецова.
Но вопреки моим ожиданиям, голоса Петра я не услышала. В трубке молчали, и почему-то это молчание было ужасно мне знакомо. У меня вдруг от ужаса онемел позвоночник. В панике я бросила трубку на рычаг, но тут же звонок раздался снова. Дрожащей рукой я подняла трубку, и снова уловила оттуда еле слышный шорох и сдерживаемое дыхание. Как в лихорадке я сообразила, что даже не знаю, как позвонить в номер Петру. Но даже если бы я знала, мне бы это не удалось, потому что как только я клала трубку на рычаг, звонок тут же раздавался снова.
В этом была какая-то мистика. Должен же быть какой-то перерыв, хотя бы на набор номера. Но новые звонки раздавались в течение доли секунды после разъединения.
Я не успевала вклиниться между ними даже для того, чтобы просто снять трубку и создать видимость, что мой телефон занят.
Наконец я устала от этого единоборства. Проверенным способом я засунула звонящий аппарат под подушку, подумав, что неизвестно, что хуже — непрерывные звонки или молчание в трубке. О том, чтобы выйти в коридор и постучаться в номер к Петру Валентиновичу, не могло быть и речи. Неизвестно, что подстерегало меня в коридоре. Может, конечно, и ничего, но мое воображение уже вовсю подкидывало мне картинки одна краше другой. На негнущихся ногах я вышла из будуара в гостиную и стала рыться в сумке, ища мобильный телефон. Перерыв всю сумку, раскидав по паласу все свои вещи, я убедилась, что мобильник я успешно забыла дома. Минуты три ушли на разборки с самой собой; за эти три минуты я сказала себе все, что я о себе думаю.
Что же делать? Стиснув зубы, я заставила себя подойти к двери номера, приговаривая мысленно, что раз кто-то звонит мне по телефону, значит, он не может в то же самое время стоять у меня под дверью. Значит, я могу выйти в коридор и постучаться к Петру. А у него есть пистолет.
Но как раз в тот момент, когда я уже отпирала задвижку, зажмурив глаза и трясясь от ужаса, телефонные звонки смолкли. Я как ошпаренная отдернула руку от задвижки и некоторое время стояла перед дверью, не в силах пошевелиться. Потом отошла. Стоять у двери, прислушиваясь к тишине в коридоре, было выше моих сил.
Я села на диван в гостиной и обхватила голову руками. И услышала, как кто-то заскребся в дверь моего номера.
Я почувствовала себя в западне.
Бросив отчаянный взгляд на дверь номера, я с каким-то даже безразличием подумала, что замок хлипкий, нажмешь плечом — и вошел. С тем же безразличием я стала ждать взлома, и вдруг услышала из-за двери тихий голос, зовущий меня по имени:
— Мария Сергеевна, Маша!..
Голос был какой-то завывающий; но как ни странно, именно он меня отрезвил.
Хватит уже трястись как заячий хвост, ожидая того, что маньяк утащит меня в преисподнюю. Я решительно встала, подошла к двери и твердым голосом спросила:
— Кто там?
— Это я, Петр, — ответили из-за двери.
— Петр Валентинович? — я не поверила своим ушам.
— Ну да. Мария Сергеевна, у вас все в порядке?
— Нет! — крикнула я. — А это точно ты?
Сгоряча я не заметила, что назвала Петра на «ты». Но если это действительно был он, в эту секунду я уповала на него, как на единственную родственную душу в огромном враждебном мире.
— Ну, я, — подтвердил голос за дверью.
— Тогда скажи номер телефона Мигулько, — продолжала я, не придумав больше никакого испытания с целью установления личности человека в коридоре. Но он справился с ним блестяще, без запинки назвав Костин телефон, и даже не выказав удивления.
Будь что будет, — подумала я. Если это злоумышленник или ужасный фантом, он так быстро назвал конфиденциальную информацию, что мне все равно с ним не справиться. И я распахнула дверь.
Это действительно был Петр Валентинович. И даже с пистолетом в руках. Я высунулась в коридор, проверяя, нет ли кого-нибудь поблизости. Убедившись, что коридор пуст, я втащила Петра в свой номер и заперла дверь.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |