Они надели верхнюю одежду. Эйла заметила, что беременной женщины уже не было. Ш'Армуна повела их за свой дом к дальней окраине селения, к группе женщин, окруживших довольно безобидное строение с крутой крышей. Женщины сносили туда хворост, дрова, кости — все необходимое для костра, как поняла Эйла. Там была и беременная юная женщина. Эйла улыбнулась ей. Кавоа смущенно улыбнулась в ответ.
Ш'Армуна вошла в домик и, повернувшись, пригласила гостей, которые топтались у входа, не зная, могут они войти или нет. Внутри горел костер, и в круглом небольшом помещении было тепло. Левую часть занимали дрова и кости. Справа по круглой стене располагались несколько грубых полок из плоских костей мамонта, положенных на камни, на которых стояло множество каких-то маленьких предметов.
Они подошли ближе и с удивлением поняли, что это все фигурки, сделанные из глины и поставленные здесь сушиться. Несколько женских статуэток изображали Великую Мать, другие были еще не завершены, валялись заготовки отдельных частей тела. На полках были и изображения животных, также не вполне законченные. Можно было увидеть львов, медведей, мамонтов с их крутыми спинами и характерной куполообразной головой.
Статуэтки, казалось, лепили разные люди: некоторые были грубыми, другие же отличались искусной лепкой. Хотя Эйла и Джондалар не поняли, почему они так различаются, но почувствовали, что каждое изделие носило нечто личное.
Напротив входа находилось углубление, вырытое в лёссовой почве на склоне горы. Оно напоминало яму для готовки пищи, только вырытую в наклонной плоскости. Это явно было предназначено не для приготовления пищи. Во второй комнате Эйла увидела кострище. По пеплу она поняла, что здесь горели кости. Место походило на ямы для костра у племени Мамутои. Эйла огляделась в поисках входного отверстия для воздуха. Чтобы кость горела, нужен очень жаркий огонь, а для этого необходим приток воздуха. У Мамутои печи-ямы снабжены были траншеями, по которым снаружи подавался воздух и которые были оборудованы заслонками. Джондалар, изучив содержимое второй комнаты, пришел к такому же выводу: судя по цвету и твердости стен, здесь мог долгое время поддерживаться очень жаркий огонь.
Да, никогда прежде он не видел ничего похожего на то, что показала Ш'Армуна. Фигурка была сделана из керамики, обожженной глины, а не из природного сырья, и это был первый материал, созданный руками и умом человека. Камера служила печью не для приготовления пищи, а для обжига и сушки. И первая такая печь была создана вовсе не для изготовления непроницаемой для воды полезной утвари. Задолго до изготовления посуды так обжигались маленькие фигурки из глины, изображавшие животных и людей, — только женщин, но не мужчин, это были не портреты, но символы, метафоры, которые говорили о большем, чем показывали. Это была аналогия, духовное сходство. Это было искусство. Оно появилось раньше создания полезных вещей. Джондалар обратился к Ш'Армуне:
— Здесь горит священный огонь Великой Матери? Женщина кивнула, зная, что он поверил ей. Молодой женщине понадобилось для этого меньше времени.
Эйла обрадовалась, когда они вышли оттуда. Она не знала, была ли причиной жара в помещении, или стоящие там фигурки, или еще что-то, но у нее стало тяжело на сердце. Она вдруг ощутила там опасность.
— Как ты додумалась до этого? — Джондалар подразумевал печь для обжига.
— Великая Мать привела меня к этому.
— Разумеется, но как?
Ш'Армуна улыбнулась его настойчивости:
— Впервые эта мысль пришла, когда мы строили дом. Ты знаешь, как мы строим их?
— Наверное. Ваши дома похожи на жилища Мамутои, и мы помогали Талуту и другим строить дом в Львином стойбище. Они начали с каркаса из костей мамонта, затем положили толстый слой ивовых веток, затем слой травы и тростника. Еще слой дерна, а сверху все это обмазали глиной, которая, высыхая, становится очень прочной.
— Точно так строим и мы. И вот когда мы добавляли глину, Великая Мать открыла мне первую часть тайны. Мы заканчивали работу, но стало уже темно, и мы разожгли большой костер. Глина густела, и какая-то часть ее попала в огонь. Это был жаркий костер, горело много костей, и мы поддерживали огонь всю ночь. Утром Бругар велел мне очистить кострище, и я нашла несколько кусков затвердевшей глины. Помню, что один кусок напоминал очертаниями льва.
— Тотем Эйлы — Лев, — сказал Джондалар. Шаманша взглянула на женщину и продолжила рассказ:
— Когда я обнаружила, что этот лев не размокает в воде, я попыталась сделать еще. Было много попыток, Великая Мать подсказала мне еще кое-что.
— Почему ты выдаешь свои тайны нам? Показываешь нам свою силу? — Вопрос Эйлы был настолько прямым, что застал женщину врасплох, но она тут же улыбнулась:
— Не воображай, что я рассказываю тебе все. Я лишь показываю тебе то, что само по себе ясно. Бругар тоже думал, что узнал все мои секреты, но вскоре понял, как все обстоит на самом деле.
— Бругар знал о твоей работе, — сказала Эйла. — Невозможно развести жаркий огонь без того, чтобы кто-то не знал об этом. Как ты умудрилась скрыть от него секреты?
— Вначале ему было все равно, чем я занимаюсь, пока он не увидел некоторые результаты. Тогда он решил, что может делать фигурки сам, но он не знал всего того, о чем поведала мне Великая Мать. Она с яростью отклонила все его попытки. Фигурки Бругара разрывались с большим шумом. Осколки разносились Ею с такой скоростью, что некоторых ранило. После этого Бругар стал бояться моей силы и больше не пытался властвовать надо мной.
Эйла представила себя в тесном помещении, где в разные стороны разлетаются раскаленные куски глины.
— Но это еще не объясняет, почему ты так много говоришь о своей силе. Возможно, что Великая Мать могла открыть эти секреты и еще кому-то.
Ш'Армуна кивнула. Она ожидала таких вопросов и решила, что полная искренность — лучший способ разговора.
— Конечно, ты права. У меня есть причина. Мне нужна ваша помощь. Великая Мать дала мне большую силу, которая пугает даже Аттароа. Но эта женщина непредсказуема, и когда-нибудь она преодолеет страх. Тогда она убьет меня. — Она взглянула на Джондалара. — Моя смерть, кроме меня, никого в общем-то не тронет. Но я боюсь за других, за людей моего стойбища. Когда ты рассказал, как Мартона передала власть сыну, я поняла, насколько у нас здесь скверная обстановка. Я знаю, что Аттароа никогда не отдаст власть добровольно, и боюсь, что, пока она правит, от стойбища ничего не останется.
— Почему ты так убеждена в этом? Если она так непредсказуема, то вполне может устать от этого, — сказал Джондалар.
— Уверена, потому что она убила того, кому должна была передать власть, — своего ребенка.
— Она убила своего ребенка? Когда ты сказала, что Аттароа была причиной их смерти, я подумал, что это была случайность.
— Это была не случайность. Аттароа отравила их.
— Отравила собственного ребенка! Как кто-то может убить собственного ребенка? За что? — спросил Джондалар.
— За что? За то, что тот хотел помочь спутнику Кавоа, той молодой женщины, которую вы видели. Она влюбилась в мужчину и хотела бежать с ним. Ее брат хотел им помочь. Все четверо были пойманы. Аттароа помиловала только Кавоа, потому что она беременна, но ей грозит опасность: если она родит мальчика, их обоих казнят.
— Ничего удивительного, что она выглядит такой несчастной, — сказала Эйла.
— Я тоже в этом замешана, — побледнев, сказала Ш'Армуна.
— Ты! Что ты сделала против тех молодых людей? — спросил Джондалар.
— Я ничего не имела против них. Дитя Аттароа была моей помощницей, почти моим ребенком. Я несу ответ и за нее, но чувствую себя, как если бы сама отравила их. Я ответственна за эти смерти. Если бы не я, Аттароа никогда не достала бы яд и не знала бы, как им пользоваться.
Они видели, что женщина глубоко переживает случившееся.
— Но убить собственного ребенка! — Эйла потрясла головой, как бы стараясь избавиться от таких мыслей. Она была в ужасе. — Как она могла?
— Не понимаю. Расскажу, что знаю, но это длинная история. Пожалуй, нам надо вернуться в мой дом. — Она не желала говорить об Аттароа в столь людном месте.
Эйла и Джондалар последовали за ней. Раздевшись и усевшись возле очага, они пили согревающий чай. Ш'Армуна молчала, собирая свои мысли.
— Трудно сказать, когда это началось. Возможно, с первыми скандалами между Аттароа и Бругаром. Даже тогда, когда Аттароа уже была на сносях, Бругар продолжал избивать ее. Когда она начала рожать, он не послал за мной. Я узнала об этом, когда она стала кричать от боли. Я пошла к ней, но он запретил мне присутствовать при ее родах. То были нелегкие роды, и он ничем не мог помочь ей. Ему просто хотелось увидеть ее мучения. Ребенок все же родился, хотя и с некоторыми физическими недостатками. Думаю, что причиной этого были постоянные побои. Позже стало видно, что позвоночник у ребенка искривленный и слабый. Мне никогда не разрешали как следует осмотреть ребенка, но думаю, что там были и другие проблемы.
— Это была девочка или мальчик? — спросил Джондалар.
— Не знаю, — объявила Ш'Армуна.
— Не понимаю. Как это ты не знаешь?
— Никто не знал, кроме Аттароа и Бругара, но они хранили это в тайне. Даже в детстве ребенку не позволялось появляться на людях без одежды, и имя ему дали не мужское, не женское — Омел.
— А ребенок сам ничего не говорил? — спросила Эйла.
— Нет. Он тоже хранил это в секрете. Думаю, что Бругар просто убил бы тех, кто узнал бы пол ребенка.
— Но есть определенные вещи, особенно в зрелом возрасте. Тело было телом взрослого человека, — сказал Джондалар.
— Омел не брился, но позже мог бы и бриться, о груди говорить было трудно. Омел носил свободную одежду неопределенной формы. Он был слишком высоким для женщины, несмотря на искривленный позвоночник, и в то же время в нем проявлялись черты, несвойственные мужчинам.
— И ты так и не поняла, кем же является ребенок, пока он рос?
— В душе я всегда считала Омел девочкой, но, наверное, мне этого хотелось. Бругар же хотел, чтобы думали, что это мальчик.
— Возможно, ты права насчет Бругара, — сказала Эйла. — В Клане каждый мужчина хочет, чтобы подруга рожала мальчиков. Он считает себя неполноценным мужчиной, если у него нет мальчиков. Если это была девочка, то Бругар хотел утаить, что его подруга родила девочку… Но новорожденные с уродствами обычно уносятся. Если ребенок, особенно мальчик, родился с недостатками, его невозможно было научить охотиться. Бругар хотел скрыть это.
— Трудно объяснить причины, но Аттароа была с ним заодно.
— Но как умер Омел? И те двое? — спросил Джондалар.
— Это странная и запутанная история. Несмотря на все проблемы и тайны, ребенок стал любимцем Бругара. Омел был единственным человеком, которого Бругар никогда не ударил и даже не пытался. Я была рада, но мне было любопытно — почему?
— Он не понимал, что сам виноват в том, что ребенок родился нездоровым, потому что так сильно избивал Аттароа до родов? — спросил Джондалар.
— Возможно, но Бругар винил во всем Аттароа. Он часто говорил, что она не та женщина, чтобы родить нормального ребенка. После этих слов он гневался и начинал бить ее. Но эти избиения уже не предшествовали Наслаждению с подругой. Он просто унижал Аттароа, а всю свою любовь обратил на ребенка. Омел стал относиться к Аттароа так же, как и Бругар. Женщина чувствовала, что ее все больше отстраняют, и потому начала ревновать к собственному ребенку, ревновать к тому, что Бругар полюбил его, и еще более к тому, что Омел полюбил Бругара.
— Это трудно было перенести, — сказала Эйла.
— Да. Бругар придумал новый способ издеваться над Аттароа, но она была не единственной, кому он причинял страдания. Со временем мужчины во главе с Бругаром стали все хуже и хуже относиться к женщинам. Мужчин, которые были против этого, избили или выгнали из стойбища. В конце концов, после того как он сломал Аттароа руку и несколько ребер, она восстала и поклялась убить его. Она попросила меня дать ей что-нибудь для этого.
— И ты дала? — Джондалар не мог умерить свое любопытство.
— Та, Кто Служит Матери, знает много секретов, иногда очень опасных, особенно если училась в Зеландонии. Но те, которых выбирают Служить Великой Матери, должны дать клятву от имени Священных Пещер и Старых Легенд, что эти секреты не будут использованы неправильно. Та, Кто Служит Матери, отказывается от своего имени и берет имя своего народа, становится посредником между Великой Земной Матерью и Ее детьми, благодаря ей Земные Дети общаются с миром духов. Тем более что Служить Матери — значит служить Ее детям.
— Я понимаю, — сказал Джондалар.
— Но ты можешь не понимать, что люди откладывают особый отпечаток на душе Тех, Кто Служит. Стремление помочь им, служить им становится таким же сильным, как желание Служить Матери, желание руководить ими, не прямо, конечно, а в смысле показа пути. Тот, Кто Служит Матери, становится проводником к пониманию вещей, к поискам смысла в незнаемом. Часть обучения — это толкование знаков, видений и снов, посылаемых Ее детям. Существуют разные методы и способы искать ответы в мире духов, но в конце концов все сводится к собственному суждению. Я хотела служить как можно лучше, но боюсь, что мои суждения были затуманены горем и злостью. Сюда я вернулась, ненавидя мужчин, а увидев Бругара, стала ненавидеть их еще больше.
— Ты сказала, что чувствуешь себя ответственной за смерть трех молодых людей. Ты учила ее, как пользоваться ядами? — спросил Джондалар.
— Я учила Аттароа многим вещам, сын Мартоны, но не учила быть Той, Кто Служит. У нее острый ум, и она схватывает больше, чем следует. Я знала это.
Она замолчала, чтобы не распространяться о своей вине и чтобы они сами сделали выводы. Увидев, что Джондалар задумался, а Эйла кивнула в знак понимания, Ш'Армуна продолжила:
— В любом случае я помогла Аттароа установить власть над мужчинами. Вначале. Возможно, я сама хотела бы властвовать над ними. По правде говоря, я хотела больше. Я все время подстрекала и убеждала ее, что Великая Земная Мать хочет, чтобы женщины руководили всем, и помогла ей убедить в этом других женщин, большинство из них. После того как их унижали Бругар и другие мужчины, это было нетрудно. Я дала ей кое-что, чтобы усыпить мужчин, и сказала, чтобы она положила это в их любимое питье — перебродивший березовый сок.
— Мамутои тоже пьют его, — сказал Джондалар.
— Ночью, когда мужчины спали, женщины связали их. С удовольствием. Но Бругар уже не проснулся. Аттароа пыталась доказать, что он оказался более восприимчивым к сонному питью, но я уверена, что она положила туда еще что-то. Она хотела убить его. И убила. Но как бы там ни было, я была той, кто убедил ее в том, что женщинам стало бы лучше жить, если бы не было мужчин. Я была той, кто убедил ее в том, что, если не будет мужчин, духи женщин могут смешаться с духами других женщин и появится новая жизнь, но будут рождаться только девочки.
— Ты в самом деле веришь в это? — нахмурился Джондалар.
— Я почти убедила себя в этом. Я не говорила об этом вслух — не хотела сердить Великую Мать, — но я заставила ее думать так. Аттароа думает, что беременность нескольких женщин доказывает это.
— Она ошибается, — сказала Эйла.
— Конечно. И мне следовало бы знать. Моя хитрость не ввела в заблуждение Великую Мать. В душе я уверена, что если существуют мужчины, то, значит, так хочет Мать. Если бы Она не хотела, Она бы и не создала их. Их дух необходим. Но если мужчины слабы, то их дух тоже слаб, и Великая Мать не использует его. Вот почему у нас родилось так мало детей. — Она улыбнулась Джондалару. — Ты очень сильный молодой человек. Не сомневаюсь, что твой дух уже пригодился Ей.
— Если освободить мужчин, они станут достаточно сильными, чтобы женщины забеременели… без помощи Джондалара, — сказала Эйла.
Джондалар посмотрел на нее и улыбнулся.
— Но я был бы счастлив помочь.
— Возможно, ты помог бы, — сказала Эйла. — Просто я не считаю, что это необходимо.
Джондалар вдруг нахмурился: не важно, кто прав, но пока у него нет уверенности, что он вообще может принимать участие в зачатии детей.
Ш'Армуна посмотрела на обоих, зная, что они говорят о том, что ей не полагается знать. Тогда она продолжила рассказ:
— Я помогла ей и вдохновила се, но не знала, что Аттароа будет еще более скверным вождем, чем Бругар. В действительности, когда его не стало, женщины по крайней мере вздохнули с облегчением. Но не мужчины и не Омел. Это понимал брат Кавоа: он был близким другом Омел. А это было единственное существо, которое страдало от утраты Бругара.
— Это понятно, тем более при таких обстоятельствах, — сказал Джондалар.
— Аттароа этого не понимала. Омел считал, что Аттароа была причиной смерти Бругара. Она не повиновалась ему, за что ее избивали. Аттароа как-то сказала, что она лишь хотела, чтобы Омел понял, что сделал Бругар с ней и другими женщинами. Хотя она не говорила, но, наверное, все же надеялась, что поскольку Бругара нет, то Омел теперь будет любить ее.
— Побои не заставят полюбить, — сказала Эйла.
— Ты права. Омел никогда не били прежде, и он возненавидел еще сильнее Аттароа. Мать и ребенок терпеть не могли друг друга. Тогда я предложила, чтобы он стал помогать мне. Аттароа, казалось, обрадовалась, что Омел не будет жить в ее доме. Но хотя Омел и ушел, Аттароа становилась все хуже и хуже. Она стала более жестокой, чем Бругар. Мне бы нужно было понять это раньше. Вместо того чтобы держать их подальше друг от друга, я пыталась найти способ помирить их. Что предпримет Аттароа теперь, когда не стало Омел? Которого она убила собственными руками.
Женщина смотрела на пламя костра, словно пытаясь прозреть неведомое.
— О Великая Мать! Я была слепа! Она искалечила Ардобана и заточила его в загоне. И еще другой мальчик.
— Они были покалечены? — спросила Эйла. — Эти дети в загоне? Это было сделано специально?
— Да, чтобы сделать мальчиков слабыми и боязливыми. Аттароа сошла с ума. Я боюсь за всех нас. — Она прижала руки к лицу. — Будет ли конец? Вся эта боль, эти страдания, в которых виновна я, — зарыдала Ш'Армуна.
— Не только ты участвовала в этом, Ш'Армуна, — сказала Эйла. — Ты могла позволить, могла даже одобрить, но не стоит брать вину на себя. Зло — это Аттароа и те, которые так плохо обращались с ней. Жестокость порождает жестокость, боль вскармливает боль, оскорбление и плохое обращение ведут к тому же.
— И как много молодых, которым она причинила страдание, передадут это следующему поколению? — с болью выкрикнула женщина. Затем она начала раскачиваться взад и вперед, страдая от горя. — Кто из этих мальчиков в загоне унаследует ее путь? И кто из девочек захочет быть такой, как она? Глядя на Джондалара, я вспоминаю свое обучение. Меня, единственную из всех, нельзя было допускать учиться. Это создает чувство ответственности. О Великая Мать! Что я натворила?!
— Вопрос не в том, что ты сделала, а в том, что ты можешь сделать сейчас, — сказала Эйла.
— Я должна помочь им. Я должна как-то помочь, но что я могу сделать?
— Слишком поздно, чтобы помочь Аттароа, теперь ее необходимо остановить. А вот детям и мужчинам в загоне мы должны помочь, но вначале их надо освободить. Затем подумаем о помощи.
Ш'Армуна взглянула на молодую женщину, которая сейчас казалась такой могущественной, и задалась вопросом: кто же она в действительности? Та, Кто Служит Матери, поняла, что наделала, и знала, что злоупотребила своей властью. Она боялась за свой собственный дух, так же как и за жизнь стойбища.
Все замолчали. Эйла поднялась и взяла чашку.
— Разреши мне самой приготовить чай на этот раз. У меня с собой хорошая смесь разных трав.
Ш'Армуна молча кивнула, и Эйла достала свою сумку с травами.
— Я подумал о тех двух искалеченных мальчиках в загоне, — сказал Джондалар. — Если даже они не будут ходить как прежде, они могут стать хорошими каменотесами или кем-нибудь еще, если кто-то поможет им. Должен же быть кто-то среди Шармунаи, кто может обучить их. Возможно, ты найдешь кого-нибудь на Летнем Сходе.
— Мы не ходим больше на Летний Сход племени Шармунаи.
— Почему?
— Аттароа не хочет. Люди были не слишком добры к ней. Когда она стала вождем, она не захотела иметь ничего общего с другими. Сразу же после того, как она пришла к власти, несколько стойбищ прислали к нам послов, приглашая присоединиться к ним. Они прослышали, что у нас много одиноких женщин. Аттароа оскорбила их и выгнала, а через несколько лет она перессорилась со всеми. Сейчас никто не приходит, ни родственники, ни друзья. Они избегают нас.
— Привязать к столбу в качестве мишени — это больше чем оскорбление, — сказал Джондалар.
— Я уже говорила, что она становится хуже. Ты не первый. То, что она сделала с тобой, она делала и с другими. Несколько лет назад пришел человек, путник. Увидев столько одиноких женщин, он так поверил в себя, что решил, что его не только примут с удовольствием, но еще он будет пользоваться большим спросом. Аттароа поиграла с ним, как лев с добычей, а затем убила. Ей так понравилась эта игра, что она стала задерживать всех проходящих мимо. Ей нравилось делать их жизнь несчастной, затем обещать им, мучить их, а потом избавляться. Так она хотела поступить и с тобой.
Добавляя успокаивающие травы в чай Ш'Армуны, Эйла вздрогнула, услышав это.
— Ты была права, что в ней не осталось ничего человеческого. Мог-уры иногда говорили о злых духах, но я всегда считала это сказками, которыми пугают детей. Но Аттароа — не сказка. Она — зло.
— А когда не стало гостей, она начала издеваться над мужчинами из загона. — Ш'Армуна не могла остановиться, как бы стремясь выплеснуть все, что накопилось за эти годы. — Вначале брала мужчин посильнее, вожаков или мятежников. Их становилось все меньше и меньше, пока они не исчезли вовсе, а те, которые остались, потеряли желание сопротивляться. Холод или жара, жизнь впроголодь. Она сажает их в клетки и привязывает к столбу. Они даже не могут помыться. Многие умерли из-за плохих условий. А детей родилось слишком мало, чтобы возместить потери. Когда умирают мужчины, умирает стойбище. Мы очень удивились, что Кавоа забеременела.
— Должно быть, она ходила в загон и встречалась с мужчиной, — сказала Эйла. — Возможно, она влюбилась в кого-то. Ты наверняка знаешь в кого.
Ш'Армуна знала, но не понимала, откуда известно об этом Эйле.
— Некоторые женщины проникают в загон, чтобы увидеть мужчин. Иногда приносят им еду. Джондалар, возможно, говорил тебе.
— Нет, не говорил. Но я не понимаю, почему женщины позволяют, чтобы мужчины содержались в загоне.
— Они боятся Аттароа. Некоторые ей охотно подражают, но большинство хотело бы вернуть мужчин. А сейчас она грозится изувечить их сыновей.
— Скажи женщинам, что мужчины должны быть свободными, или здесь никто больше не родится. — Эйла произнесла это таким тоном, что холод пробрал Джондалара и Ш'Армуну. Джондалар знал это выражение лица Эйлы. Какое-то отстраненное. Обычно оно свидетельствовало о том, что она думала о ком-то, кто болен или ранен, хотя он понял, что на этот раз она думает не только о помощи. И никогда прежде он не видел, чтобы она была так холодна и разгневана.
Но пожилая женщина восприняла заявление Эйлы как пророчество.
Они пили чай молча, думая каждый о своем. Внезапно Эйле захотелось на улицу подышать чистым холодным воздухом и заодно проверить лошадей, но, присмотревшись к Ш'Армуне, она решила, что сейчас не лучшее время для этого. Она знала, что пожилая женщина чувствует себя опустошенной и нуждается в поддержке.
Джондалар же думал о мужчинах, которые остались в загоне. Без сомнения, они знали, что он вернулся, но его не засадили опять к ним. Ему хотелось бы поговорить с Ибуланом, Ш'Амаданом и Добаном, но надо самому держать себя в руках. Они находились на враждебной земле, и пока все ограничилось лишь разговорами. То ему хотелось убраться отсюда как можно быстрее, то остаться и помочь. Но если они собираются что-то делать, то надо делать это быстрее. Ему не нравилось сидеть просто так.
От отчаяния он произнес:
— Я хочу что-то сделать для тех в загоне. Чем я могу помочь?
— Ты уже помог. — Ш'Армуна почувствовала необходимость самой составить план действий. — Когда ты отказал ей, это приободрило мужчин. Но этого самого по себе недостаточно. Мужчины и раньше отказывались и сопротивлялись, но впервые мужчина ушел от нее, а потом вернулся, да еще и по собственной воле, что более важно. Авторитет Аттароа пострадал, и это дает другим возможность надеяться.
— Но надежда не вытащит их оттуда.
— Нет. Добровольно Аттароа не выпустит их. Никто из мужчин не покинет это место живым, хоть некоторым это и удалось. Ну а женщины нечасто отправляются в путь. Ты первая, кто пришел сюда, Эйла.
— А может она убить женщину? — спросил Джондалар, невольно придвигаясь к женщине, которую любил.
— Для нее трудно осудить женщину или даже посадить в загон, хотя многие женщины здесь находятся против своей воли, несмотря на то что вокруг нет частокола. Некоторые, движимые чувством любви, остались здесь ради своих мужчин и сыновей. Вот почему твоя жизнь в опасности, Эйла. У тебя нет никаких родственных связей. Она не будет терпеть тебя, и если убьет, то ей легче будет убивать других женщин. Я не только предупреждаю тебя, но говорю об этом потому, что это грозит жизни всего стойбища. Вы еще можете уехать, и, возможно, это именно то, что вы могли бы сделать.
— Нет, я не могу уехать, — сказала Эйла. — Как я могу оставить этих детей? Или мужчин? Женщинам тоже нужна помощь. Бругар называл тебя целительницей, Ш'Армуна. Не знаю, что это значит для тебя, но я являюсь целительницей Клана.
— Ты — целительница? Я должна была бы догадаться. — Ш'Армуна не знала точно, что такое «целительница», но, после того как Бругар назвал ее так, она считала это звание самым высшим.
— Вот почему я не могу уехать. У меня нет выбора. Целительница должна сделать это: вот для чего она предназначена. Кусочек моей души уже принадлежит иному миру. — Эйла дотронулась до амулета на шее. — Его обменяли на обязательство души людей, которые нуждаются в моей помощи. Трудно объяснить, но я не могу позволить Аттароа и дальше издеваться над людьми, а этому стойбищу понадобится помощь, после того как освободят тех, кто в загоне. Я должна оставаться здесь, пока это нужно.
Ш'Армуна понимающе кивнула.
— Мы останемся настолько, насколько сможем. — Джондалар помнил, что этой зимой им еще надо пересечь ледник. — Вопрос в том, как мы заставим Аттароа освободить мужчин?
— Она боится тебя, — сказала шаманша Эйле. — И большинство ее Волчиц тоже. Те, кто не боится, испытывают перед тобой благоговейный трепет. Шармунаи — охотники на лошадей. Мы охотимся и на других животных, включая мамонтов, но мы знаем лошадей. На севере есть скала, куда поколения наших предков гнали лошадей. Не будешь же ты отрицать, что твоя власть над лошадью — могущественная магия. Такая могущественная, что в это, даже видя воочию, трудно поверить.
— Ничего таинственного в этом нет, — хмыкнула Эйла. — Я воспитывала кобылу с тех пор, когда она еще сосала молоко. Тогда я жила одна, и она стала моим другом. Уинни делает то, что я хочу, потому, что сама хочет этого, потому, что мы — друзья.
То, как она произнесла имя лошади, напоминало мягкое ржание. Путешествуя вдвоем с Джондаларом и животными, она опять стала произносить «Уинни», как это делала в самом начале. Ржание в устах женщины ошеломило Ш'Армуну, да и сама мысль, что можно быть другом лошади, была недоступна ее пониманию. И никакого значения не имело, что Эйла отрицала, что это магия. Она лишь убедила Ш'Армуну, что так оно и было.
— Может быть, — сказала женщина, думая, что, каким бы простым ни было объяснение, никто не перестанет интересоваться, кто же эта молодая женщина и почему она пришла сюда. — Люди надеются, что ты пришла помочь им. Они боятся Аттароа, но с твоей и Джондалара помощью они, возможно, встанут против нее и заставят освободить мужчин. Они преодолеют свой страх.
Эйле опять захотелось покинуть помещение, где ей было неуютно.
— Мне нужно кое-куда. Не скажешь ли, Ш'Армуна, куда идти? — Прослушав объяснения, она добавила: — Хорошо бы посмотреть на лошадей, убедиться, что они в порядке. Мы можем пока отставить чашки в сторону?
— Конечно. — Ш'Армуна допила свой чай и посмотрела вслед уходящим.
Возможно, Эйла не являлась воплощением Великой Матери и Джондалар был действительно сыном Мартоны, но мысль о том, что в один прекрасный день Великая Мать может потребовать возмездия, тяжким грузом довлела над Той, Кто Служит Великой Матери. Кроме всего, она была Ш'Армуна. Она обменяла свою неповторимую личность на власть в мире духов, и это стойбище, и все населявшие его люди — мужчины и женщины — были ее владением. Ей на хранение был вверен дух стойбища. Дети Великой Матери зависели от нее. Взглянув на происшедшее с точки зрения чужеземцев — мужчины, который был ниспослан, чтобы напомнить ей о ее долге, и женщины с ее необычной властью, — Ш'Армуна поняла, что она предала свой долг. Ей оставалась лишь надежда искупить, если это еще возможно, свою вину и помочь стойбищу вернуться к нормальной, здоровой жизни.
Глава 32
Выйдя из дома, Ш'Армуна смотрела, как путники покидают пределы стойбища. Аттароа и Ипадоа стояли у жилища вождя, тоже глядя вслед уходящим. Шаманша уже собиралась вернуться в дом, когда заметила, что Эйла, вдруг изменив направление, направилась к загону. Аттароа и предводительница Волчиц также увидели это и едва не бегом попытались перехватить ее. Они почти одновременно подошли к огороженному пространству. Чуть позже подоспела и шаманша.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |