«Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы».

МИРАЖ

«Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы».

Евангелия от Марка (гл. 4, ст. 22) и от Луки (гл. 8, ст. 17)

Харбер твердой походкой прошел по просторной, но полутемной и сыроватой лаборатории, наблюдая за работой двух своих ассистентов. Слабая, вымученная улыбка застыла на его лице, как маска, но черные глаза сверкали хищным блеском. Он был уверен, что его работа не может, не должна, просто не имеет права быть провальной, несмотря на то, что сам Харбер по сути никто. Он сам всего лишь ассистент мистера Хофмана, профессора и доктора наук, работающий с ним в лаборатории уже пятнадцать лет над делом, которое Хофман считал величайшим открытием его жизни. Он говорил, что если все выйдет, то это будет прорыв в науке и медицине.

Как и другие ассистенты, Харбер знал, что Хофман трудится над сознанием вакцины, которая излечивает рак, заболевание, от которого еще не было найдено лекарство, как и от ВИЧ. Вакцина Хофмана предполагала излечение болезни, как на последней, так и начальной стадии. Хофман давал однажды интервью о том, что на этот раз он, кажется, действительно нашел то самое, что, наконец, поможет справиться с раком.

Ренар Харбер уже давно перестал верить в эту мистическую возможность и относился ко всему проекту как к окончательно погибшему и закрытому делу. Хилый химик-ассистент начал было подумывать об увольнении, но он настолько привык получать деньги, как он считал, ни за что, поэтому долго откладывал увольнение, пока оно совсем исчезло из его планов само собой. И все же, как бы Харбер втайне не насмехался над шестидесятипятилетним стариком Хофманом, он завидовал ему, завидовал и уважал, хотя так часто пытался забить в себе это чувство.

Харберу казалось, что он способен на нечто столь же благородное, как и Джонас Хофман, способен изобрести нечто подобное, только более, во стократ более великое и могущее взорвать все известные законы науки. И вот, по вечерам, живя у своего друга Джима Арди, он подолгу перебирал в памяти все, что не было открыто наукой, пока не погружался в водоворот мистики и не углублялся в непроходимые дебри фантастики.

Однажды в среду, когда моросил холодный дождь, а октябрьское хмурое небо сотрясалось от ударов грома, Джим принес журнал-еженедельник и, бросив его на стол, пошел переодеваться. Ренар без интереса, по наитию, взял влажный от дождя журнал, который благодаря стараниям Джима не вымок совсем, и пролистал его. Разумеется, интересного там ничего не было, кроме объявлений, сплетен, скандальных статеек и многого другого, чего Харбер просто не переносил. Где-то в середине еженедельника Ренар наткнулся на колонку, в которой располагалась афиша о театральной постановке по мотивам какой-то новомодной книжки, несомненно, дрянной, ведь Харбер вкусы нашего времени считал пошлыми и дурными. Но его внимание привлекла эмблема театра: две маски, грустная и веселая. Настроенный философски, Харбер невольно подумал: «Маски… Они закрывают настоящие лица людей, прячут на пару часов их истинное «я», выдают за других…»

И именно тогда ему пришла в голову та мысль. Ренар решил найти способ изменять свой внешний облик с помощью какого-нибудь состава. В принципе, Харбер точно не мог понять, чем может стать это открытие, чем может помочь человечеству, но он гнал эти мысли прочь, и уже пять лет, работая ассистентом в лаборатории Хофмана, трудится над созданием химической смеси, которая могла бы менять его внешность.

Обо всем этом думал Харбер, стоя в полутемной лаборатории, в сущности, являющейся большим подвалом с низким потолком, и жалел себя, как всякий неудачник. Вдруг Алекс Ирвин, один из ассистентов Харбера, поднял голову и воскликнул:

- Одна составляющая…. Пигмент кожи, я нашел его изменение! Ваши формулы были верны!

Харбер немедленно подошел к Алексу, и его глаза загорелись новым, лихорадочным, почти болезненным блеском. «О Господи, это правда! – ликуя, думал Харбер после проверки. – Одна составляющая найдена!»

Ренар чувствовал, видел, что дело сдвинулось с мертвой точки, и насколько! Следующим шагом Харбер решил найти формулу, позволяющую сделать некий состав, изменяющий пигмент волос. В химике будто ожил давно дремлющий гений, он стал веселее, улыбка на лице ученого не была более маской, прикрывающей подлинное отчаяние человека, страстно желающего сделать что-нибудь великое.

Но были в Харбере и давно забытые чувства: чувство меры и сарказм к самому себе. Первое чувство упорно твердило, что его желание перешло все границы возможного и нужно бы поумерить свой пыл, а сарказм насмехался над Ренаром, мол: а к чему это открытие? К чему весь этот маскарад? Но Харбер снова усилием воли подавлял это чувство.

***

Джонас Хофман давно знал, что все его старания могут пойти впустую, но он работал так, будто завтра ему предстояло умереть. Результаты были уже недюжинные, но все время не хватало двух компонентов, причем если один из них был бы найден, то другой проявился бы сам. Но пока что такой составляющей не было. Джонас обернулся на скрип открывающейся двери и увидел своего главного помощника Ренара Харбера.

Они сразу принялись за работу. Харбер изо всех сил пытался скрыть скуку, в сотый раз проводя одни и те же опыты, добавляя и убирая соединения, нужные и ненужные. Хофман самозабвенно выполнял все, почти не замечая окружающих. Ренар медленно и неохотно выполнял свои обычные обязанности, но все мысли ассистента были в его полутемной лаборатории. Выполняя одно, он думал совершенно о другом. И тут, когда он соединял два вещества, кислоту и щелочь, он вдруг осознал, что ему нужно сделать для создания второй составляющей, способной изменить цвет волос. Глаза его, до этого потухшие, теперь снова сияли, и он не просто шел домой, а летел, будто за его спиной выросли крылья.

Харбер влетел в лабораторию, пока пустующую. Алекс и Джером должны были прийти через час. Но Ренар не мог терпеть так долго. Химик схватил несколько пробирок и колбу. Стараясь унять дрожь в руках, Харбер вылил все вещества в колбу и наблюдал за тем, как они реагировали друг с другом. Из золотистой жидкость стала красной, а потом и вовсе обесцветилась. Харбер торопливо вырвал у себя несколько волосин, невольно стиснув зубы от резкой боли в коже головы, опустил их в смесь. Сначала с ними ничего не происходило. Потом волосы на его глазах порыжели, а потом побелели, став светло-русыми вместо темно-каштановых. Харбер издал восторженный вопль:

- Вторая составляющая!

Затем химик с размаху уселся в кресло. Его мысли уже неслись в сторону третьего компонента: изменение формы лица. Он сознавал, что такая метаморфоза сложна, и найти химическое вещество такого типа будет делом далеко не легким, но Ренар верил в себя, как никогда. Со свойственной ему привычкой забегать далеко вперед, Харбер уже видел себя светло-русым низким юношей, крадущимся (а почему крадущимся?) по улицам Лондона.

Алекс и Джером застали Харбера в таком прекрасном расположении духа, что тот даже позволил себе рассказать товарищам анекдот. Затем они втроем удалились в лабораторию и принялись за работу, воодушевляемые Ренаром.

***

- Черт возьми! – зарычал Харбер, дико сверкая глазами и по-звериному скаля зубы. - Три месяца работы, и полная неудача! Третьей составляющей как не было, так и нет!

Алекс и Джером попятились, когда Ренар поднял на них свои колючие глаза.

- Мы перейдем на четвертый компонент! Мы попытаемся найти вещество, изменяющее цвет глаз! А третью составляющую оставим на более благоприятное время! – проговорил он, задыхаясь. Болезненные розовые пятна выступили на бледном лице. Когда Харбер гневался, он всегда покрывался лихорадочным румянцем. Он закашлялся и встал, выходя из лаборатории, повернулся к ассистентам, хотел что-то сказать, но потом нахмурился и быстро вышел из сырого помещения.

Да, Ренара Харбера постигла неудача, жестокое разочарование. Прошло три месяца, в течение которых он с Алексом и Джеромом бился над созданием третьего компонента. Сарказм и скептицизм снова подняли головы и наперебой твердили, что так и должно было случиться, Рен, а чего ты ожидал? Харберу претили неожиданные успехи профессора Хофмана, который был уже на пути к величайшему открытию, к созданию того решающего компонента, появление которого повлекло бы за собой создание вакцины Хофмана. Харбер злился, завидовал. Эта черная, как ночь, зависть не давала ему спокойно спать.

Так продолжалось еще два месяца, а дело Харбера стояло в мертвой точке. Еще два. И еще месяц… И вот однажды Ренар понял, что вся его идея абсурдна. Да-да, как-то во время очередного опыта его осенила мысль: «Зачем все это?» Такой вопрос был новым для ума Харбера. И он немедленно принялся за обдумывание своей цели, для чего он тратит деньги, для чего убил на это пять лет своей жизни, что… Рассудок отвергал все предложения по поводу ценности его опытов, настойчиво твердя, что его открытие вместо добра послужит процветанию преступной деятельности: бандитизму, мошенничеству и распутству. Для Ренара это было ударом. Никогда прежде не задумываясь над вопросом полезности его открытия, Харбер начинал понимать, что все это было лишь плодом его фантазии и тщеславия, которое он питал немыслимыми надеждами все эти годы.

Тогда Ренар положил все колбы, пробирки и мерные стаканы на стол и сказал своим сотрудникам:

- Вы свободны.

Те недоуменно посмотрели на него в замешательстве. Джером, подняв брови, удивленно взглянул на Харбера и спросил с тенью насмешки в голосе:

- То есть как свободны?

- Повторяю, вам здесь больше делать нечего!

Алекс по-прежнему хранил молчание, а Джером, усмехнувшись, бросил Харберу, презрительно кривя губы:

- Наконец-то! Вы поняли, что все это абсурд от начала до конца? Ну что ж, не желаю больше здесь оставаться.

Джером бросил свою работу и, не оглядываясь, вышел из подвала, хлопнув дверью. Алекс негромко кашлянул:

- Раз вы отпускаете нас… Что ж, до свидания, мистер Харбер… - и Алекс вышел вслед за Джеромом.

Ренару показалось, что он сейчас заплачет. Но вместо рыдания у него вырвался злой рык. Злые слезы неудачника стали шипением змеи.

Когда Харбер, чувствуя себя постаревшим лет на двадцать, пришел в квартиру Джима, того не было еще дома. Ренар, ушедший полностью в свои горькие мысли, был немного испуган резким звуком телефонного звонка. «Кто еще звонит?»- раздраженно подумал он, готовый разорвать любого человека на части.

Это звонил Хофман. Его голос срывался от волнения на хрип, но, прокашлявшись, профессор крикнул в трубку:

- Я нашел, Ренар! Я нашел предпоследний, решающий компонент! Завтра я добавлю его при тебе в состав, и вакцина будет почти готова! Все, до свидания, мне нужно еще много выяснить и проверить!

Телефонная трубка тут же стала издавать гудки. Харбер так и не убрал ее от уха. Он невидящим взглядом смотрел в стену напротив. Все эти пять гнусных лет, потерянных впустую, всплыли перед его мысленным взором. Сегодня он понял, что вся его затея не стоит и крупицы тех стараний, какие Харбер прилагал к созданию

Абсолютно ненужного, абсурдного вещества. И сегодня же, именно сегодня! Профессор Хофман подошел к завершению своего величайшего открытия. Какая ирония!

Мысли Ренара беспорядочно сменяли одна другую. Он схватился рукам за голову. И тут среди этого невозможного хаоса вырисовались абсолютно четкие действия и до смешного простой план. Губы химика тронула злая усмешка, и он отправился на поиски яда…

***

Хофман улыбнулся, как ребенок, которому подарили то, о чем он всегда мечтал. Но это отчасти было так, профессор еще с юношеских лет был захвачен идеей спасения человечества от рака и трудился над созданием вакцины пятнадцать лет. И вот сегодня – день, когда лекарство будет создано! Он дожидался Харбера. Открыв свой рабочий дневник, сделал короткую запись: «Сегодня наступит новая эра в медицине».

Наконец, пришел Ренар, и Хофман радостно встретил его.

- А, вот и ты, Ренар! Сейчас я добавлю это (профессор показал Харберу хорошо знакомую им обоим пробирку) в смесь и мы найдем последний компонент, вакцина будет готова.

- Отлично – кивнул Харбер, видя, как ученый наливает себе воды в стакан. Отпив немного, Хофман поставил стакан на тумбочку и подошел к лабораторному шкафу, достал колбу и вылил все содержимое пробирки в нее, включил центрифугу для смешивания. Он не мог видеть, как Харбер вынул небольшой пузырек и вылил немного прозрачной жидкости в стакан с водой. Когда профессор оглянулся на Ренара, то на том не было видно и следа злой ухмылки, еще несколько секунд назад присутствующей на его лице.

Хофман взял стакан одной рукой, держа колбу с заветной смесью в другой, и выпил воды. Харбер был непроницаем. Через несколько минут лицо ученого посерело, а глаза его выкатились из орбит. Смерть наступила через несколько секунд. Но едва Ренар успел что-либо предпринять, колба с заветной вакциной успела упасть на пол, разбиваясь об бетонный пол лаборатории вдребезги. Харбер не потерял присутствия духа, он помнил, что уже покойный Джонас Хофман все описывал в своем рабочем дневнике. Он вынул пузырек с ядом, вылил содержимое в раковину вместе с отравленной водой из стакана. Затем разбил пузырек и смешал его осколки с остатками колбы, уничтожая все следы преступления. После этого он вызывал карету скорой помощи. Та прибыла незамедлительно и была встречена причитающим Ренаром, который говорил, что он пришел, а профессор уже начал показывать признаки того, что он себя плохо чувствует. Врачи констатировали смерть. Ренар претворялся, как мог, и его так и не заподозрили.

Когда лаборатория опустела, Харбер оглянулся, и увидел на белом столе толстую потрепанную тетрадь. Бросившись к ней, он стал проверять все записи ученого. Да, там все было описано: все опыты и результаты, ход работы, а на отдельной странице было подробно описано, что с чем и как смешивать. Харбер не собирался ждать завтрашнего дня, лабораторию могли опечатать, поэтому тут же быстро нашел смеси, аккуратно расставленные в пробирках Хофманом по своим местам. Ренар принялся за смешивание. Все выходило согласно всем указаниям. Вскоре получилось то, что было в колбе, выпавшей из руки умирающего профессора. Харбер усмехнулся, а затем вышел из лаборатории, тихо прикрыв за собой дверь.

На следующий день Харбер во всеуслышание объявил о том, что в связи со скоропостижной смертью выдающегося ученого Джонаса Хофмана, он продолжит его дело, которое через несколько дней будет завершено.

Этим заявлением он в буквальном смысле взорвал общество, в вечернем номере газеты «The Times» на главной странице красовались данные Ренара Харбера, его совместная работа с покойным профессором и сообщение химика. Утренние же газеты уже пестрели объявлением Харбера. Через несколько дней он уже читал о себе красноречивые статьи и заметки, чувствуя себя знаменитостью. К нему относились с величайшим почтением, ведь именно он дал человечеству спасение от рака, а не профессор. Харбер, читая все это, чувствовал непомерную гордость, истинное блаженство, сознавая свою выросшую за несколько дней бешеную популярность, все возрастающую и возрастающую. Хватило немного времени пребывания на лаврах славы, и Ренар забыл об убийстве и уверовал, что это он создатель. Он чувствовал себя на вершине.

И вот настал день, когда он явил миру «свое» творение. Все общество аплодировало ему, а журналисты восхваляли, вознося до небес талант ученого. Кто-то из бумагомарателей, как презрительно именовал журналистов Харбер, написал о нем как о «Харбере-спасителе», что безумно льстило химику, любившему похвалы и лесть, пускай даже незаслуженные, в свой адрес.

Журналисты отныне считали своим долгом следить за деятельностью Ренара, создавая все новые сенсационные статьи. То и дело, просматривая газеты, можно было увидеть следующие заголовки: «Магическая вакцина», «Великий Создатель», «Ученый Харбер собрал симпозиум в университете…», «Ренар Харбер собрал двухтысячную пресс-конференцию…» и так далее, и так далее.

После двух недель самолюбования Харбер решил собрать симпозиум и публично передать ее для исследования в Лондонский университет королевы Марии. Естественно, собралась многочисленная толпа зевак, всем хотелось увидеть знаменитого Ренара Харбера, претендента на Нобелевскую премию.

Готовя речь, Харбер с удовольствием думал о том, как будет презентовать «свое» великое открытие. Да-да, он уже воспринимал вакцину Хофмана как свою собственную, и не испытывал не малейших угрызений совести.

И вот настал его звездный час, когда он вышел к кафедре, держа в руках заветное средство, спасающее людей от рака. Говорил Харбер долго, убедительно, красочно и ладно, как и полагалось образованному человеку. Никто не замечал некоторой фальши и манерности в том, как он рассказывал о якобы своей работе, а между тем она сквозила во всей его речи. Наконец, закончив свою речь, Ренар торжественно передал вакцину представителям исследовательского университета королевы Марии.

Затем Харбер преспокойно уехал домой в крайне благодушном расположении духа.

***

Ренара разбудил звонок телефона, как всегда очень дребезжащий и очень противный, режущий уши. Сонный, он поднял трубку:

- Алло…

- Ренар? Это ты? – затараторил возбужденным голосом его друг Фрэнк Эйден, явно чем-то шокированный. – Ты читал утренние газеты?

- Нет. Накой черт ты будешь меня в такую рань, Фрэнк? – недовольно поинтересовался у друга Харбер.

- А ты почитай! – ответил Фрэнк и повесил трубку. Послышались монотонные гудки. Ренар заинтересовался и встал. Он, как ни странно, все еще жил вместе с Джимом Арди, а тот вставал рано, поэтому свежий номер «The Times» лежал на столе открытым. Харбер взял газету в руки и прочитал заголовок: «Миражи спасения». В статье говорилось собранном два месяца назад симпозиуме, а затем он прочитал вот что: «После проведенных испытаний вакцины на раковых клетках, было обнаружено, что они прекрасно чувствуют себя в среде, которую создает вакцина Ренара Харбера. Специалисты университета сделали вывод, что открытие, сделанное ученым ложно и скорее это яд. Но что, же можно сказать о внезапной смерти Джонаса Хофмана, ассистентом, которого был вышеупомянутый Ренар Харбер? Не приложил ли ученый руку к смерти профессора? Полиция начала расследование по этому делу и уже выяснено несколько неопровержимых фактов, доказывающих безусловную причастность Ренара Харбера к смерти мистера Хофмана…».

Статья была написана в единой изобличительной форме, позорившей имя Харбера, раскрывая все вероломство, алчность поступка. Газета выпала из ослабевших рук Ренара. Он посмотрел куда-то в окно, и глаза его были пусты. Перед ним вырисовывалась вполне четкая, понятная картина. Мерзкий старик Хофман все знал о Харбере, видел его насквозь и записывал не все в свой дневник, храня какой-то секрет при себе. Он перехитрил убийцу, обвел вокруг пальца. Теперь никто не узнает секрета формулы вакцины! Он все знал! Все! Наверное, видит, как мучается несчастный Харбер и с удовлетворением потирает руки - «Что дальше Ренар?»

Харбер все еще не до конца понимал, что же случилось, перечитывал убийственные строки еще и еще, но сознание отказывалось принимать происшедшее. Когда он, наконец, осознал весь ужас ситуации, то взвыл волком, потом разорвал газету, затоптал ее и схватился за голову.

«Полиция начала расследование по этому делу и уже выяснено несколько неопровержимых фактов, доказывающих безусловную причастность Ренара Харбера к смерти мистера Хофмана…», вспомнил он выдержку из статьи. Все надежды рухнули на глазах у Харбера, и химик понял, что выхода из этого бедственного положения нет.

Когда полиция с ордером на обыск и арест приехала к дому Джима Арди, то ворвавшись в квартиру, обнаружила тело Ренара Харбера висящим в ванной на ремне.

14.04.2013. Королева деепричастия.

Дата добавления: 2015-10-21