Мадам Помпадур. Некоронованная королева 14 страница

– Так вы пригласите меня на свой ужин?

– О да, конечно. Кого бы вы хотели видеть за столом?

– Только тех, кого вы приглашаете обычно. Хозяйка вы, а не я.

– О, сир, уверяю, вы не пожалеете!

Король не пожалел, было действительно очень просто, вкусно и весело. Повар маркизы оказался на высоте, слуги, лишь подав на стол, исчезли, чтобы не смущать присутствующих, беседа завязалась как-то сама собой (при этом даже король не заметил, что ее все же организовала прелестная хозяйка), рассказы один смешней другого сыпались из уст присутствующих, звучали смех, шутки. Подшучивали даже над королем, хотя он все равно оставался на недосягаемой для остальных высоте. Его величество безобидно подшучивал над маркизой.

– Представьте себе: некоему господину выговаривают за неприличное поведение, мол, вы пьете! Он отвечает: «Покажите того, кто этого не делает». Его укоряют: «Вы бьете свою жену». – «А вы в случае провинности своей жены бьете соседскую? Или поручаете кому-то проучить свою супругу?». Обвинить так ни в чем и не удалось.

Компания весело смеялась, пытаясь представить себе, какие еще могли бы быть обвинения и как от них можно отговориться. Это превратилось в настоящую игру.

– Вы ссоритесь со своим мужем! – кричал герцогине де Бранка король.

Та с притворным вздохом отвечала:

– Но если я не буду этого делать, он решит, что я о нем совсем забыла…

– Вы транжира!

Бедолага Абель, в которого в запале игры ткнул Людовик, не сразу сообразил, что ответить. Выручила остроумная сестра:

– Но, сир, если мы не станем тратить деньги, многие люди останутся без работы.

И в рассказах ей тоже не было равных.

– Старый развратник постепенно заменил удовольствие от женщины удовольствием от выпивки и со вздохом говорил, что раньше при виде запертой двери думал, что за ней занимаются любовью, а теперь подозревает, что там пьют.

Жанна не рассказывала королю, откуда берет все эти истории, они сыпались из нее, как из рога изобилия, казалось, женщина придумывает просто на лету. Кое-что так и было, но основное она все же выуживала из книг или донесений начальника полиции Парижа, которые заставила приносить себе каждое утро. Как бы ни презирал начальник полиции фаворитку, ослушаться он не осмелился, а потому маркиза знала о состоянии дел в Париже куда больше короля.

Она вообще знала куда больше него, вынужденного все сведения о жизни получать либо со слов придворных, часто очень предвзятых, либо в постели, где до сих пор бывали те же придворные дамы. Зато теперь король узнал много нового, причем преподносилось все легко, в забавной форме, играючи.

Постепенно Людовик так привык к таким нескучным поучениям, что не мог представить себе и дня без общества фаворитки.

Оказалось достаточно всего нескольких таких вечеров, чтобы король стал откровенно тяготиться необходимостью присутствовать на парадных. Теперь Людовик не мыслил себе жизни без маркизы, ночи он проводил в ее спальне, возвращаясь в свою только чтобы провести церемонию вставания, после которой снова направлялся к фаворитке, вечером после церемонии отхода ко сну снова одевался и отправлялся в малые покои ужинать в приятном обществе.

Вот теперь придворные осознали, что явно недооценили фаворитку, здесь интерес всерьез и надолго. Отношение к ней стало странно двойственным. В своем кругу обсуждая, осуждая и попросту поливая грязью за низость происхождения, герцоги и герцогини, маркизы, графы и графини, все, от принцев крови до художников и поэтов, теперь стремились в малую гостиную фаворитки. В одиннадцать утра, когда маркиза совершала свой туалет, толпы желающих с прошениями, петициями или просто с выражением глубочайшего почтения норовили пробиться к ручке фаворитки.

Всех поражало то, как легко и непринужденно умудрялась вчерашняя мещанка справляться с этим потоком просьб, лести и знаков почтения. Оказавшись однажды в это время в покоях любовницы, Людовик обомлел, пораженный шумом, доносившимся из ее приемной. Он некоторое время стоял, прислушиваясь, за дверью спальни, потом осторожно вернулся к себе и прошел уже парадным переходом.

Появление его величества смутило большинство присутствующих, но только не саму Жанну. Маркиза присела в почтительнейшем реверансе, а король, оглядев разряженную, как на парадном приеме, толпу, тихонько поинтересовался:

– Что это?

– Они пришли приветствовать меня, ваше величество. А через меня вас.

– Часто у вас так?

– Каждый день.

Хмыкнув, Людовик присел в кресло и сделал знак, чтобы какой-то вельможа, прервавший свою речь на полуслове, продолжил. Надо ли говорить, что у того просто язык отказался действовать. Просить фаворитку – это одно, а самого короля – совсем другое. Маркиза рассмеялась:

– Что же вы смутились, господин Кошен, его величеству будет очень интересен ваш проект.

Не дождавшись вразумительной речи от художника, она так же со смехом протянула руку в его сторону:

– Давайте сюда ваши предложения, я сама познакомлю его величество с ними на досуге.

Постепенно у маркизы стал образовываться свой двор, теперь многие придворные откровенно предпочитали появляться чаще в малой гостиной фаворитки, чем у королевы, двор Жанны затмевал двор ее величества.

Но у самой фаворитки хватало ума не затмевать королеву, вернее, стараться при любой возможности выказать ей свое уважение и желание быть приятной. Удивительно, но ей удавалось удерживаться на тонкой грани между уважением и лестью, приветливостью и угодливостью. Достоинству маркизы, рожденной в Париже, могли бы позавидовать многие и многие придворные дамы Версаля.

Иногда вокруг нее складывались странные альянсы. Герцог де Люинь был не просто придирчив, он один из последних признал силу фаворитки и ее достоинства, а герцогиня де Люинь стала одной из ее постоянных советчиц и наставниц. Именно она фактически представляла интересы фаворитки при королеве, все просьбы Жанны к ее величеству передавались через де Люинь.

Не обходилось и без неприятностей. Все же маркиза де Помпадур не слишком хорошо разбиралась в дворцовых хитросплетениях, а интуиция подсказывала не всегда верно.

– Спешу вас обрадовать, маркиза, вам позволено присутствовать при отходе королевы ко сну. – Эту новость герцогиня де Люинь принесла Жанне в ответ на ее настойчивую просьбу замолвить словечко перед королевой.

Мария Лещинская согласилась допустить любовницу мужа на столь важную церемонию.

– Ах, как я счастлива!

Могла ли надеяться бывшая мадам д’Этиоль, когда-то страшно завидовавшая д’Эстрад, когда та оказалась представлена ко двору, что ей самой будет позволено то, что является привилегией принцесс и редких избранных дам? О том, что ей позволено вообще спать в постели с королем, Жанна почему-то не думала, Людовик был для нее прежде всего возлюбленным, который оказывал милости просто из любви. А вот завоевание королевы, дофина с дофиной, принцесс и двора считала собственным достижением.

У маркизы де Помпадур, не являвшейся статс-дамой королевы и никогда не присутствовавшей при отходе королевы ко сну, не было никаких обязанностей в данной церемонии, но ее величество нашла повод задержать Жанну дольше остальных. Они снова беседовали о пустяках, маркиза была очень вежлива, предупредительна и даже смогла поправить одеяло у лежавшей в постели Марии Лещинской.

А постаревшая жена смотрела на молодую красивую соперницу, которая уже и соперницей не была, и думала о том, как надолго маркиза сумеет задержаться у короля в спальне. Марию Лещинскую куда больше устраивала эта фаворитка, чем все бывшие у Людовика до сих пор. Она сама давно не спала с мужем и не возбуждала его, но в последнее время король стал относиться к супруге куда более внимательно. Мария понимала, что это влияние любовницы, и испытывала к ней двоякое чувство.

С одной стороны, была благодарность за то, что хотя бы так Людовика заставили чаще ужинать с семьей, приглашать супругу при выездах из Версаля в замки, посещать вместе с ней мессы или выставки, оказывать мелкие знаки внимания и дарить подарки, которых она давно не видела. Король заплатил карточные и другие долги ее величества, повысил ежегодное содержание, распорядился заменить кареты и пополнить интерьер…

С другой были дети. Дофин и принцессы слышать не могли о фаворитке, считая ту исчадием ада. Набожный и довольно лицемерный Луи-Фердинанд трясся от злости, если при нем только произносили имя Помпадур. Его поддерживала и дофина, также считавшая непозволительным столь откровенно попирать моральные устои общества; в Испании такое было бы совершенно невозможно. И никому из них не объяснить, что маркиза – меньшее из зол, раньше было куда хуже…

Младшие члены королевской семьи не допускали и мысли о возможной дружбе двух женщин!

Король был влюблен, дофин и принцессы маркизу ненавидели, королева держала нейтралитет. Дружбы не получилось.

Но разговоров все равно было немало. Ее величество задержала фаворитку у себя дольше остальных! Что за этим последует? Ханжи ахали, прикладывая руки к горящим от возмущения щекам, стараясь при этом не повредить многим слоям пудры и румян, самые рьяные ужасались, что если под влияние проклятой мещанки попадет и королева, то уж точно грядет гибель всего французского двора. Нет, эта наглая, самоуверенная буржуа определенно покушалась на сами дворцовые устои! «Эта страна» никогда не допустит, чтобы ей диктовала свою волю какая-то парижанка!

Дамы сплотились в намерении отразить атаки фаворитки на их преимущества аристократок перед буржуа. На королеву было оказано столь сильное давление, что она была вынуждена отступить. Больше на церемонии ее величества маркизу не допускали…

Отказала королева ей и в просьбе разрешить во время пасхальной мессы молиться в королевской часовне, тут не понадобилось давления противников маркизы, Мария Лещинская и сама не мыслила присутствия любовницы на богослужении рядом с ней самой!

Помпадур долго не размышляла, она оставалась внимательной к королеве, но несколько раз просто не подсказала королю, что нужно и ему проявить внимательность. Если Людовика не подталкивать, он самостоятельно таковую не проявлял ни к кому. Вернее, проявлял к самой Жанне, но это было удивительно, потому что остальные, даже его собственные дети, короля интересовали мало.

Ее величество быстро почувствовала разницу в поведении мужа и пошла на попятный, она пригласила маркизу в королевскую карету, как только там оказалось свободное местечко, и на ужин вместе со своими дамами двора. Но теперь маркиза хорошо знала цену королевскому вниманию, она решила добиться всего сама, добиться, чтобы ей оказывали знаки внимания не меньше королевских, решила стать некоронованной королевой.

Неизвестно, как повернуло бы, но в это время произошли радостное и следом очень грустное события.

Сначала дофина объявила, что готова подарить мужу наследника. Собравшийся уезжать на очередную весеннюю военную кампанию Людовик задумался, стоит ли это делать. Роды должны были пройти в июне, король, очень старавшийся наладить хорошие отношения с недружелюбной, вечно недовольной дофиной, отечески обещал Марии Терезии Испанской находиться рядом в столь ответственный момент, словно мог чем-то помочь. Но не ехать в армию нельзя, потому его величество обещал быстро вернуться.

Маркиза не знала, радоваться или вздыхать с облегчением. С одной стороны, она очень боялась влияния на короля своих врагов, только и мечтавших оторвать их друг от друга. Она ничуть не сомневалась, что тут же будут найдены множество поводов и возможностей познакомить его величество с хорошенькими женщинами, среди которых вполне могла оказаться та, что займет место в его сердце. Оставалось надеяться только на то, что король вернется быстро и что его сердце не дрогнет под чужим напором.

Ничего страшного не произошло, Людовик по-прежнему писал страстные и нежные письма и рвался душой к своей фаворитке. Перед своим отъездом король сделал ей роскошный подарок – первый из ее замков Креси. Конечно, обставили дело так, словно маркиза сама купила это имение с очаровательным домом на деньги, данные в долг Парисом де Монмартелем, но ни для кого не было секретом, откуда взялись эти средства и кто станет возвращать «долг».

Пока Людовик воевал, Жанна отправилась в новый замок, чтобы решить, стоит ли перестраивать дом и как его меблировать.

Карета маркизы де Помпадур, в которой находились также де Турнеэм (кому же, как не ему, осматривать то, что предстояло переделывать на казенные деньги) и Парис де Монмартель (должен же он увидеть то, на что «одолжил» средства королевской возлюбленной), подкатила к большому, совсем не старому, но уж очень запущенному дому. Перед ним разбита огромная чудная клумба, неимоверно заросшая сорняками, сквозь которые не удавалось пробиться цветам.

У Жанны руки чесались броситься самой рвать эти сорняки, чтобы показались наконец ее любимые розы. Де Турнеэм и де Монмартель с отеческой любовью наблюдали за восторженной молодой женщиной, каждый из них считал ее своей дочерью и каждый полагал, что основная заслуга в том, что Ренет красива, образованна, умна и достигла таких высот, принадлежит именно ему. Мадам Пуассон не раскрыла тайны отцовства своей дочери просто потому, что не знала сама, кто же в действительности ее отец.

За домом обнаружилась терраса, с которой открывался изумительный вид на долину с текущей по ней рекой.

– Ах, какая красота!

– Здесь богатые дичью леса и хорошая охота.

Маркиза чуть поморщилась:

– Я не люблю охоту и предпочла бы, чтоб его величество проводил время рядом со мной, а не со сворой собак или лошадью. Но вы правы, здесь очень живописно.

Потом она долго ходила по самому дому, прикидывая и приказывая, что и где нужно переделать, как меблировать и что изменить в интерьере.

Креси открыл целый список великолепных замков и дворцов, подаренных королем фаворитке и перестроенных ею. У Жанны был отменный вкус и изумительное чутье на то, что должно войти в моду. А может, она сама эту моду и формировала? Ведь любая постройка, любой интерьер, созданный по желанию и согласно вкусам маркизы, становились образцом для подражания.

Сама маркиза, нежная, хрупкая, тонкая, почти прозрачная, очень соответствовала стилю рококо, сменившему тяжеловесное, с обилием яркого, массивного декора, барокко. Как нельзя кстати пришлись вкусам Жанны новые цвета – приглушенные, такие же нежные… В ее комнатах взгляд отдыхал от красного и золотого, легко скользил по немного размытым оттенкам розового, голубого, лазоревого, зеленоватого. Если золото, то не сплошь, а только по краю, чтобы оттеняло основной цвет, если орнамент, то любимые ею розы, но не огромными букетами, а нежными бутонами… Это королеве в подарок она присылала розы охапками, вызывая откровенное недоумение у придворных дам.

В Креси, конечно, должен царить именно ее вкус… Никаких тяжелых гобеленов с массивными фигурами, никаких темно-красных занавесей или неподъемных канделябров. Все должно быть легко, изящно, воздушно…

Дом и само имение очень понравилось, придуманы и профинансированы основные переделки, маркиза вернулась в Шуази ждать возлюбленного и переживать, чтобы его не настроили против.

Король вернулся довольно быстро, но роды у Марии Терезии Испанской прошли нескоро. Только во второй половине июля, когда все уже просто извелись от ожидания, дофина наконец родила вместо ожидаемого мальчика девочку. Положение было тем нелепей, что как раз в это время пришло известие о внезапной смерти отца дофины. Чтобы не расстраивать будущую мать, было решено ничего ей не говорить и траур не объявлять.

После рождения принцессы стало казаться, что все страшное уже позади. Это ничего, что первая дочь, будут и мальчики, ведь дофина доказала свою способность рожать. И вдруг… она сгорела в одночасье, последовав за отцом! Никто даже не успел понять, с чего вдруг развилась послеродовая горячка, унесшая дофину буквально за день.

Королева испытала дополнительное потрясение – в то время как дофин и ее дочери плакали вместе с ней, Людовик рыдал, уткнувшись в колени любовницы! Марию Терезию Испанскую не любили, но никто не желал ей зла и все радовались рождению девочки. И все же Жанна не могла понять, что происходит. Короля словно подменили, вместо веселого шутливого красавца фаворитка вдруг увидела перед собой мрачного, подавленного меланхолика, одержимого множеством дурацких детских страхов.

Смерть даже в Версале не редкость, к ней относились философски, почему же Людовик вдруг потерял всякую тягу к жизни? Им овладели мрачные предчувствия и мысли о собственной смерти. Жанна не знала, что вытаскивать короля из подобного состояния придется довольно часто.

Только этого не хватало! Если в Версале все подчинено мыслям о смерти, то из него надо бежать. К удивлению маркизы, король подхватил идею уехать на время подготовки траурных мероприятий в Шуази.

Но и там не полегчало. Теперь при дворе объявлен настоящий траур, король переоделся в фиолетовый камзол, а остальные – в черное. Для Жанны куда тяжелее был траур в душе у любовника. Она прекрасно видела, что вовсе не трагическая смерть молодой женщины так потрясла короля, у него внутри словно что-то надломилось, и это что-то нужно было немедленно восстановить!

К такому пониманию ее подвиг еще один шаг его величества. Уже на следующий день после смерти снохи он всерьез задумался о другой кандидатуре на роль дофины. Не мог искренне скорбящий о смерти женщины так быстро пытаться найти ей замену. Значит, у короля просто обострилась его меланхолия, которую нужно срочно лечить. А еще его вдруг стали терзать угрызения совести из-за неподобающего образа жизни, который вел на протяжении стольких лет.

Этому способствовала еще одна смерть – в обители скончалась мадам де Майи.

Скончалась женщина, приучившая короля к разврату, безжалостно замененная им сначала на одну сестру, потом на другую. Для маркизы воспоминания о госпоже де Майи были опасны по двум причинам: во-первых, это была любовница, ничего не требовавшая себе от короля, кроме, собственно, близких отношений с ним. Майи от Людовика не получила ничего, ей не дарились подарки, не покупались замки или кареты, не приобретались лошади или предметы искусства. Даже следующая сестра Нейль не понимала Майи в ее странной бескорыстности.

Во-вторых, после того как король зашел слишком далеко, решив спать с двумя сестрами сразу, а потом и вовсе удалил от себя надоевшую безотказную любовницу, Майи вдруг осознала греховность своего поведения и бросилась отмаливать этот грех. Она удалилась в обитель, надела власяницу и вообще занималась полным уничижением, то ли надеясь, что Господь простит ей совращение примерного семьянина, то ли стараясь отмолить прегрешения и за себя, и за Людовика.

Жанне вовсе не хотелось, чтобы впечатлительный король серьезно задумался над судьбой бывшей любовницы. Вокруг и так было слишком много святош, с утра до вечера твердивших о наказании за распутство и необходимости покаяния.

После смерти дофины Людовик стал намного больше времени проводить в кругу семьи, но вовсе не потому, что так уж любил или жалел дофина, скорее попал под влияние вечно озабоченной своими молитвами, мессами, поездками в монастыри королевы. Мария Лещинская действительно давным-давно по собственной инициативе выезжала только в обители. Дофин издавна известен своей тесной дружбой с иезуитами, просто ненавидевшими фаворитку, и принцессы тоже твердили о необходимости перемены образа жизни.

Маркиза задумалась над тем, как быть. Становиться святошей даже в угоду возлюбленному она не могла. Фальшивить не хотелось, а искренне каяться Жанна не собиралась, не считая себя столь греховной, чтобы, как Майи, надевать власяницу. В чем каяться? Мужьям изменяют столь многие, что если за этот грех надевать власяницу, то она должна стать постоянным нарядом тех же придворных дам! С супругом она развелась, как только поняла, что не сможет жить без короля.

А если считать огромным грехом то, что она позволяет быть счастливым его величеству, старается, чтобы он не хандрил, был весел, приветлив со всеми, чтобы не забывал о королеве, пусть и не в спальне, то хотя бы в обычной жизни, то кто же тогда безгрешен? Неужели вечно хмурый и ворчливый, несмотря на свой юный возраст, дофин? Или капризные принцессы, неспособные ни на что, кроме нытья и ворчания? А может, Мария Лещинская, не сумевшая ни удержать мужа рядом с собой, ни заинтересовать его чем-нибудь?

Нет, маркиза де Помпадур не желала отдавать его величество всем этим противным святошам, она страстно мечтала вернуть короля к жизни, к прежней жизни.

Но как, не устроишь же праздник или фейерверк!

Не было больше веселых ужинов со многими шутками, не звучал так раздражавший придворных смех фаворитки, не слышна музыка… Да, Людовик предпочел плакать у нее на плече, именно ей доверял свое горе, свои страхи и боль, но Жанна предпочла бы видеть прежнего короля.

Людовик лежал прямо на ковре, положив голову на колени любовницы, сидевшей также на полу, и задумчиво глядел в никуда. Жанна осторожно перебирала его локоны пальчиками…

Какая уж тут поездка в армию! В таком состоянии его величество способен скорее провалить любую спланированную операцию, чем вдохновить кого-то на победу. Ехать никуда нельзя… Никуда? Почему никуда?

– Сир, давайте съездим в замок Креси?

Он только перевел на нее взгляд, ничего не ответив.

– Нет, нет, там никого пока нет, только стоит большой красивый дом… Вы лишь посмотрите на красивые места, где течет река, ласково журчит вода у берега… прогуляетесь по лесу… Никакой охоты или праздников, нет. Просто побыть в прелестном имении.

Король сел, обхватив согнутую в колене ногу. Похоже, предложение его заинтересовало.

– Может быть, вы что-то мне посоветуете в переделке. Конечно, все переделки не сейчас, после окончания траура, мы только посмотрим…

Они поехали, и маркиза не ошиблась, король буквально воскрес в новом месте, где ничто не напоминало о смерти. Ему понравилось все: дом, затеянные любовницей переделки, окрестности, вид на реку… А еще ужин, поскольку повар у маркизы всегда бывал на высоте. Конечно, ужин был скромным и спокойным, но побыть наедине с любовницей в столь красивом месте, развеяться, скинуть свое траурное оцепенение – дорогого стоило.

Фаворитке удалось вернуть короля к жизни, это стоило многих часов размышлений и страданий (Жанна просто не могла видеть мрачного, грустившего Людовика!), зато теперь она знала, как удержать его от приступов меланхолии. Нужно просто не давать покоя ни минуты.

Им было не до любви в постели. Вот когда маркиза добрым словом вспомнила герцогиню де Бранка. Фаворитка стала близка королю не столько как любовница, она сумела остаться близкой и необходимой даже в отсутствие жарких объятий и запретных ласк, Помпадур стала необходима королю как распорядительница его жизни.

В этом сказался весь Людовик. Став королем в пять лет, он был абсолютно уверен, что все если не в мире, то уж во Франции для него, ради него. Но к тому же привык, что все достается без малейших усилий, все придумано и организовано, все предусмотрено, остается только получать удовольствие.

Временами его охватывало чувство раскаяния, вроде того, что появлялось при упоминании о де Майи, но оно быстро проходило, если не переходило в жуткий приступ меланхолии. Людовик тяжело допускал в свою жизнь новых людей и так же трудно расставался с прежними, даже если понимал, что они больше вредят, чем помогают. Для него было настоящим подвигом кого-то назначить или уволить с должности, сменить министра, придворного или даже слугу. Об этом даже задумываться не хотелось.

Именно поэтому он с легкостью подчинился маркизе де Помпадур, когда та все взяла в свои руки. Назначенный по настоянию Жанны на должность директора королевских зданий де Турнеэм прекрасно справлялся со своими обязанностями? Значит, маркизе можно доверять в подборе на должности. Приобретен и перестроен новый замок, отремонтирован старый? Тоже отлично, там приятно находиться, пусть маркиза займется этими вопросами. Отделка новых апартаментов? На это есть де Турнеэм и маркиза де Помпадур, одна придумает, второй исполнит…

Но одно дело – менять интерьеры и устраивать праздники, и совсем другое – влиять на политическую жизнь.

Первую возможность маркиза получила довольно скоро, причем неожиданно. Дофину еще не похоронили, до конца траура оставалось много времени, а его величество уже спешно подбирал кандидатуру на ее место. Почему ему так срочно понадобилось снова женить только что овдовевшего сына, Жанна не понимала, но поспешила внести свою лепту в выбор невесты. Ей очень не хотелось повторения отношений с прежней дофиной, надеясь, что ставшая наследницей престола с ее помощью Мария Жозефа Саксонская будет к ней куда более благосклонна, чем была Мария Терезия Испанская, маркиза активно поддерживала именно ее кандидатуру.

– Ах вы коварная! – смеялся Людовик. – Говорят, принцесса некрасива.

– Сир, а разве прежняя дофина отличалась совершенными чертами лица? Зато она отличается отменным здоровьем, куда больше подходит его высочеству по возрасту, кроме того, дамы ее семьи отличаются плодовитостью.

Спорить было не с чем, король согласился с предложением фаворитки, дофину было все равно, а к мнению королевы не слишком прислушивались, хотя ей-то не было особенно приятно видеть рядом с собой представительницу рода, свергнувшего с польского престола ее собственного отца, короля Станислава Лещинского. Победила фаворитка, дофиной стала Мария Жозефа Саксонская, что обоснованно позволяло Жанне надеяться на ее особое к любовнице короля отношение. Кому, как не фаворитке, должна быть благодарна та, что станет королевой Франции в свое время?

Жанна не подозревала, что в угоду мужу Мария Жозефа довольно быстро превратится в одного из ярых ее врагов, напрочь забыв, кому обязана своим положением (не одна она). Но и королевой неблагодарной дофине стать не суждено, потому что король Людовик пережил своего сына Луи-Фердинанда. Только Жанна этого уже не узнала. А Мария Жозефа Саксонская действительно оказалась плодовитой и родила (помимо прочих детей) трех будущих королей – Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X. У всех троих были трагические судьбы, особенно у Людовика XVI, которого вместе с супругой Марией-Антуанеттой казнили во время Великой французской революции.

Но тогда до этого было еще очень далеко, во Франции правил король Людовик XV, а его фаворитка маркиза де Помпадур рассматривала предложения первого дворянина королевских покоев герцога де Жевра по организации празднеств по поводу новой женитьбы дофина.

Очень много времени и сил требовали театральные репетиции. Спектакли проходили с завидной регулярностью и частотой, а их вдохновительница и организатор просто сбивалась с ног. Зато это была прекрасная возможность развлечь короля и блеснуть самой.

Далеко не всем пришлась по душе деятельность фаворитки, напротив, гораздо большему числу придворных она встала поперек горла, многие почувствовали себя ненужными, ведь в театр из-за небольшого количества мест приглашали далеко не всех, парадные приемы король теперь устраивал реже, только по необходимости, многие жесткие правила этикета теперь не соблюдались.

Старики ворчали, что вот-вот его величество начнет отменять и должности, а это была уже катастрофа. Как же можно жить, если не нужно вставать чуть свет и топтаться в приемной короля, чтобы согласно своему должностному праву надеть на правую ногу короля туфлю? Или (страшно подумать!) доверить ночной горшок его величества слугам?! Кроме престижа должности давали еще и хороший доход и надежду повысить его, став, например, держателем королевского чулка вместо держателя королевской трости или третьим смотрителем ночного горшка вместо первого.

Разрушить этикет значило разрушить саму систему ценностей «этой страны», а любое разрушение чревато крупными неприятностями. И кто во всем виноват? Новая фаворитка, потому что она из Парижа, для нее «эта страна» чужая, как и сама новоиспеченная маркиза для двора. И никогда не станет своей, потому что родилась и выросла в Париже, а не в Версале, не впитала уважение к этикету и преклонение перед ним с молоком матери, а потому ненавистна всем придворным.

Ничего, что она пока соблюдает все правила и весьма четко, не за горами время, когда эта буржуа начнет их изменять. Все ее действия просто кричат об этом. Завести театр прямо во дворце и заставить играть в пьесках придворных, словно актеришек! Дамы прижимали ладони к щекам, стараясь, чтобы слой пудры не осыпался или не отвалился кусками, шепотом ахали, делая круглые глаза. Гримасничать нужно было осторожно, вообще в Версале не полагалось открыто выражать свои эмоции, смеяться можно только прикрывшись веером и тихонько, разговаривать едва разжимая губы, вполголоса… Неудивительно, черные зубы и дурной запах изо рта иначе не скроешь.

Конечно, менять правила этикета Жанна не собиралась, пока, во всяком случае, но отношения к ней завсегдатаев «этой страны» это не меняло. Она – буржуа и влиять на короля может только отрицательно – таков был вердикт придворных!

Против маркизы с первого дня стали складываться самые разные группировки, иногда в них оказывались люди, которым она не только не сделала ничего плохого, но и помогла.

Слуга Жером с самого утра был не просто на ногах, а в мыле. И не он один, когда у хозяина неприятности, и довольно крупные, покоя нет никому, даже тем, кто от него довольно далеко, а уж ближним слугам доставалось сполна.

Герцог д’Аржансон был столь взбешен, что попросту оторвал кружева на своем рукаве! Король объявил о его отставке и замене на ставленника Париса де Монмартеля маркиза де Пюизье. Герцог ни на минуту не усомнился, чьих это рук, вернее язычка, дело. Конечно, виновата маркиза де Помпадур, которую он всегда считал выскочкой, недостойной не только распоряжаться чем-то при дворе, но и вообще при нем появляться. В «этой стране» не место буржуа!

Дата добавления: 2015-10-21