– Все это впустую, Крах. Чародейка никогда не договорится со жрицами. Слишком велики различия в наших… мировоззрениях. А уж чтобы позволить чародейке воспользоваться «священной» реликвией или артефактом…
– Зачем тебе, собственно, нужен такой бриллиант?
– Чтобы создать «окно», то есть телекоммуникационный мегаскоп. Мне необходимо связаться с несколькими людьми.
– Магически? На расстоянии?
– Если б достаточно было подняться на вершину Каэр Трольда и орать оттуда, я бы не забивала тебе голову.
Кричали кружащие над водой чайки и глупыши. Пронзительно пищали гнездившиеся на отвесных скалах и рифах Хиндарсфьялла красноклювые устричники, хрипло скрипели и гоготали желтоголовые олуши. Черные чубатые морские бакланы внимательно наблюдали за проплывающим баркасом своими отдающими в зелень глазами.
– Вон та нависшая над водой скала, – указал опирающийся о релинг Крах ан Крайт, – это Каэр Хеймдалль, Страж Хеймдалль. Хеймдалль – наш мифологический герой. Легенда гласит, что, когда наступит Tedd Deireadh, Час Конца, Час Белого Хлада и Волчьей Пурги, Хеймдалль встанет против злых сил из страны Морхёгг, против демонов и призраков Хаоса. Он встанет на Радужном Мосту и затрубит в рог, подавая знак, что время браться за оружие и строиться в ряды. Для Rad nar Roog, Последней Битвы, в которой решится, опустится ли ночь или настанет рассвет.
Баркас ловко проскочил по волне, выплыв на спокойные воды залива между Стражем и другой скалой со столь же фантастическими формами.
– Скала поменьше – Камби, – пояснил ярл. – В наших мифах имя Камби носит волшебный золотой петух, который своим пением предупредит Хеймдалля, что приближается Нагльфар, драккар ада, везущий воинство Тьмы – демонов и призраков из Морхёгга. Нагльфар построен из ногтей трупов. Ты не поверишь, Йеннифэр, но на Скеллиге все еще есть люди, которые, прежде чем предать покойников земле, обстригают им ногти, чтобы не поставлять призракам и упырям Морхёгга строительного материала.
– Поверю. Я знаю силу легенд и мифов.
Фиорд немного заслонил их от ветра, парус захлопал.
– Трубите в рог, – приказал экипажу Крах. – Подходим к берегу, надо упредить благочестивых дамочек, что мы прибываем в гости.
Возведенное на вершине длинной каменной лестницы здание напоминало гигантского ежа – так сильно оно обросло мхом, плющем и кустарником. Йеннифэр заметила, что на его крыше растут не только кусты, но даже небольшие деревца.
– Вот и храм, – сказал Крах. – Окружающая его рощица называется Гиндар и тоже является местом отправления культа. Отсюда берут священную омелу, а на Скеллиге, как ты знаешь, омелой украшают все, от колыбели и до гроба. Осторожнее, ступени скользкие… Религия, хе-хе, сильно обрастает мхом… Позволь взять тебя под руку… Все те же духи… Йенна…
– Крах, прошу тебя… Пожалуйста. Что было – то быльем поросло…
– Прости. Идем.
Перед храмом ожидали несколько молодых и молчаливых жриц. Ярл вежливо поздоровался и выразил желание поговорить с Верховной Жрицей, которую называл Модрон Сигрдрифа. Вошли в помещение, внутрь здания, освещенного столбами света, падающими из высоко расположенных витражей. Один из таких столбов освещал алтарь.
– Сто морских дьяволов! – буркнул Крах ан Крайт. – Совершенно забыл, какой он огромный, этот Брисингамен. Не бывал тут с детства. За то, что тут есть, можно бы скупить все верфи в Цидарисе. Вместе с рабочими и годовой продукцией.
Ярл преувеличивал. Но не сильно.
Над огромным мраморным алтарем, над изваяниями котов и соколов, над каменной чашей для благодарственных подношений возвышалась статуя Модрон Фрейи, Великой Матери, в привычно материнском воплощении – женщина в свободных одеждах, выдающих нарочито подчеркнутую беременность. Голова опущена, лицо скрыто покрывалом. Над сложенными на груди руками богини сверкал бриллиант, элемент золотого ожерелья. Отдающий в голубизну. Чистейшей воды. Огромный.
На глаз – около ста пятидесяти каратов.
– Его даже не пришлось бы резать, – шепнула Йеннифэр. – У него шлиф в розетку, точно такой, какой нужен. Аккуратные фаски для дифракции света…
– Значит, нам повезло.
– Сомневаюсь. Сейчас явятся жрицы, а я, как безбожница, буду оскорблена и с позором выдворена отсюда.
– Преувеличиваешь.
– Нисколько.
– Приветствую тебя, ярл, в храме Матери. Приветствую и тебя, уважаемая Йеннифэр из Венгерберга.
Крах ан Крайт поклонился.
– Будь благословенна, почтенная мать Сигрдрифа.
Жрица была высокая, почти с Краха ростом, а значит – на голову выше Йеннифэр. У нее были светлые волосы и глаза, продолговатое, не очень красивое и не очень женственное лицо.
«Где-то я ее уже видела, – подумала Йеннифэр. – Недавно. Где?»
– На лестнице Каэр Трольда, ведущей к порту, – с улыбкой напомнила жрица. – Когда драккары выходили из пролива. Я стояла выше тебя, когда ты оказывала помощь уже начинавшей рожать беременной женщине, не заботясь о платье из очень дорогого камлота. Я это видела. И уже никогда не поверю байкам о бесчувственных и расчетливых чародейках.
Йеннифэр откашлялась, наклонила голову в поклоне.
– Ты стоишь пред алтарем Матери, Йеннифэр. Да снизойдет на тебя милость ее.
– Почтенная, я… Я хотела смиренно просить…
– Молчи. Ярл, у тебя наверняка достаточно много дел. Оставь нас одних здесь, на Хиндарсфьялле. Мы сумеем понять друг друга. Мы – женщины. Не важно, чем мы занимаемся, не важно – кто мы; мы всегда служим той, которая одновременно и Дева, и Матерь, и Старуха. Опустись рядом со мной на колени, Йеннифэр. Склони голову пред Матерью.
– Снять у богини с шеи Брисингамен? – повторила Сигрдрифа, и в ее голосе было больше недоверия, чем праведного гнева. – Нет, Йеннифэр. Это просто невозможно. Дело даже не в том, что я не осмелюсь. Даже если б я отважилась, Брисингамен снять невозможно. У ожерелья нет застежки. Оно намертво сплавлено с изваянием.
Йеннифэр долго молчала, спокойно изучая жрицу.
– Если б я знала, – сказала она наконец холодно, – я сразу же отплыла бы с ярлом на Ард Скеллиг. Нет-нет, я вовсе не считаю потерянным время, проведенное в беседе с тобой. Но у меня его очень мало. Поверь мне, очень. Признаюсь, меня обманули твои доброжелательность и сердечность…
– Я доброжелательна, – спокойно сказала Сигрдрифа. – Твоим планам я тоже сочувствую всем сердцем. Я знала Цири, я любила эту девочку, меня волнует ее судьба. Я восхищаюсь тобой и той решительностью, с которой ты собираешься идти на помощь ребенку. Я выполню любое твое желание. Но не Брисингамен, Йеннифэр. Не Брисингамен. Об этом не проси.
– Сигрдрифа, чтобы отправиться на помощь Цири, мне необходимо получить некоторые сведения. Кой-какую информацию. Без этого я бессильна. Знания и информацию я могу получить только путем телекоммуникации. Чтобы связываться на расстоянии, мне нужно построить при помощи магии магический артефакт – мегаскоп.
– Устройство вроде вашего знаменитого хрустального шара?
– Гораздо более сложное. Шар обеспечивает телесвязь исключительно с другим, сочетающимся с ним шаром. Даже у местного краснолюдского банка есть такой шар, используемый им для связи с центральным банком. У мегаскопа намного большие возможности… Впрочем, к чему теоретизировать. Без бриллианта все равно ничего не получится. Ну что ж, давай прощаться…
– Не спеши так…
Сигрдрифа встала, прошла через неф, остановилась перед алтарем и изваянием Модрон Фрейи.
– Богиня, – сказала она, – покровительствует также вещуньям, ясновидящим, телепаткам. Это символизируют ее священные животные: кот, который слышит и видит укрытое, и сокол, который видит сверху. Это символизирует драгоценность богини – Брисингамен, ожерелье ясновидения. Зачем строить какие-то видящие и слышащие приборы, Йеннифэр? Не проще ли обратиться за помощью к богине?
В последний момент Йеннифэр удержалась, чтобы не выругаться. Как ни говори, а это было место культа.
– Подходит время вечерней молитвы, – продолжила Сигрдрифа. – Вместе с другими жрицами я посвящу себя медитации. Буду просить богиню помочь Цири. Той Цири, которая не раз бывала здесь, в храме, не раз глядела на Брисингамен на шее Великой Матери. Пожертвуй еще часом или двумя твоего бесценного времени, Йеннифэр. Останься здесь, с нами, на время молитвы. Поддержи меня, когда я буду молиться. Поддержи мыслью и присутствием.
– Сигрдрифа…
– Я прошу. Сделай это для меня. И для Цири.
Драгоценность Брисингамен. На шее богини.
Йеннифэр сдержала зевоту.
«Хоть какое-нибудь бы пение, – подумала она, – какие-нибудь заклинания, какие-нибудь мистерии… Какой-нибудь мистический фольклор… Было б не так нудно, не так бы клонило в сон. Но они просто стоят на коленях, склонив головы. Неподвижные, молчаливые…
А однако могут, когда хотят, оперировать Силой, и порой – не хуже нас, чародеек. И по-прежнему остается загадкой, как они это делают. Никакой подготовки, никакого обучения, никаких занятий… Только медитация и молитва. Вдохновение? Разновидность самогипноза? Так утверждала Тиссая де Врие… Они черпают энергию бессознательно, в трансе, и в трансе обретают способность ее преобразовывать подобно тому, как делаем мы нашими заклинаниями. Трансформируют энергию, трактуя это как дар и милость божества. Вера дает им силу.
Почему нам, чародейкам, никогда не удавалось ничего подобного?
А что, если попытаться? Воспользоваться атмосферой и аурой этого места? Ведь я могла бы сама погрузить себя в транс… Ну, вот хотя бы глядя на этот бриллиант… Брисингамен… Интенсивно размышляя о том, как изумительно он выполнял бы свою роль в моем мегаскопе…
Брисингамен… Он горит, как утренняя звезда там, во мраке, в дыме кадил и коптящих свечей…»
– Йеннифэр!
Она подняла голову.
В храме было темно. Сильно пахло дымом.
– Я уснула? Прости…
– Прощать нечего. Иди за мной.
Снаружи ночное небо горело мерцающим, меняющимся как в калейдоскопе светом. Полярное сияние? Йеннифэр протерла глаза, пораженная увиденным. Aurora borealis?[23 - Северное сияние (лат.).] В августе?
– Чем ты можешь пожертвовать, Йеннифэр?
– Не поняла.
– Готова ли ты пожертвовать собой? Своей бесценной магией?
– Сигрдрифа, – зло ответила она. – Не испытывай на мне свои вдохновенные штучки. Мне девяносто четыре года. Но прими это как тайну исповеди. Я открываюсь тебе только для того, чтобы ты поняла, что нельзя относиться ко мне, как к ребенку.
– Ты не ответила на мой вопрос.
– И не собираюсь. Ибо это мистицизм, который я не принимаю. Я уснула во время вашего моления. Меня оно утомило. Потому что я не верю в твою богиню.
Сигрдрифа отвернулась, а Йеннифэр помимо воли вздохнула. Очень глубоко.
– Не скажу, что твое неверие мне льстит, – сказала женщина с глазами, заполненными расплавленным золотом. – Но разве твое неверие что-нибудь изменит?
Единственное, что Йеннифэр была в состоянии сделать, это выдохнуть.
– Придет время, – сказала златоглазая женщина, – когда абсолютно никто, включая детей, не будет верить в чародеек. Я говорю тебе это намеренно зло. В виде реванша. Пошли.
– Нет. – Йеннифэр наконец удалось переломить пассивные вдохи и выдохи. – Нет! Никуда я не пойду! Довольно! Это наговор или гипноз. Иллюзия! Транс! У меня выработаны защитные механизмы… Все это я могу развеять одним-единственным заклинанием, вот так! А, дьявол…
Златоглазая подошла ближе. Бриллиант в ее ожерелье горел как утренняя звезда.
– Ваша речь постепенно перестает служить взаимопониманию, – сказала она. – Она превращается в искусство ради искусства, чем менее она понятна, тем считается более глубокой и мудрой. А ведь я призывала вас уже тогда, когда вы только и умели, что «Э-э-э-э» да «Гу-гу». Идем.
– Это иллюзия, транс… Никуда я не пойду!
– Я не собираюсь тебя принуждать. Это было бы позорно. Ведь ты разумная и гордая девушка. С характером.
Равнина. Море трав. Вересковые заросли. Камень, выступающий из вересков, будто спина притаившегося хищника.
– Ты возжелала обладать драгоценностью, Йеннифэр. Я не могу ее тебе дать, предварительно не уверившись кое в чем. Я хочу проверить, что в тебе сокрыто. Поэтому я привела тебя сюда, на то место, которое с незапамятных времен было и осталось местом Силы и Могущества. Утверждают, что твоя бесценная магия действует всюду. Кажется, стоит протянуть руку. Ты не боишься ее протянуть?
У Йеннифэр пресеклось дыхание. Она молчала, не в состоянии произнести ни единого слова.
– Сила, способная преобразовывать мир, – сказала женщина, которую нельзя было называть по имени, – есть, по-твоему, Хаос, искусство и наука? Проклятие, благословение и прогресс. А случайно, не есть ли она Вера? Любовь? Жертвенность?
Слышишь? Поет петух Камби. Волна бьет о берег. Волна, которую разрезает нос Нагльфара. Поет рог Хеймдалля, стоящего лицом к врагу на радужной дуге Бифроста. Подступает Белый Хлад, надвигаются Вьюга и Пурга… Земля дрожит от содроганий Змея…
Волк пожирает Солнце. Луна чернеет. Есть только холод и тьма. Ненависть, месть и кровь…
На чью сторону ты встанешь, Йеннифэр? Где ты будешь – на восточном или же на западном краю Бифроста? Будешь с Хеймдаллем или против него?
Поет петух Камби.
Решай, Йеннифэр. Выбирай. Ибо только для того вернули тебе некогда жизнь, чтобы ты в нужный момент могла свершить выбор.
Свет или Тьма?
– Добро и Зло, Свет и Тьма, Порядок и Хаос? Все это лишь символы, в действительности такой полярности не существует! Свет и Тьма есть в каждом, немного того, немного другого. Это бессмысленный разговор. Бессмысленный. Я не принимаю мистицизм. Ты и Сигрдрифа считаете, что Волк пожирает Солнце. Я же знаю, что это – затмение. И пусть так оно и останется.
Останется? Что?
Она почувствовала, как земля уходит из-под ног, как какая-то чудовищная сила выкручивает ей руки, ломает суставы в плечах и локтях, натягивает позвонки, словно при пытке страппадо. Она крикнула от боли, рванулась, открыла глаза. Нет, это не был сон. Это не мог быть сон. Она висела на дереве, распятая на ветвях огромного ясеня. Высоко над ней кружил сокол, под ней, внизу, во мраке, слышалось шипение змея, шелест трущихся одна о другую чешуек.
Что-то пошевелилось рядом. По ее напряженному, измученному болью плечу пробежала белочка.
– Ты готова? – спросила белочка. – Готова ли ты к самопожертвованию? Чем ты готова пожертвовать?
– У меня нет ничего! – Боль ослепляла и парализовывала. – И даже если б было, я не верю в смысл такого самопожертвования! Я не хочу страдать ни за какие миллионы! Я не хочу страдать вообще! Ни за кого и ни ради кого!
– Страдать не хочет никто. А ведь это – удел каждого. Просто некоторые страдают сильнее. Не обязательно по собственному выбору. Дело не в том, что ты терпишь страдания. Дело в том, как ты их терпишь.
Янка! Яночка!
Забери от меня это горбатое уродище! Я не хочу ее видеть!
Это твоя дочка, точно так же, как и моя.
Да? Мои дети – нормальные!
Как ты смеешь… Как ты смеешь намекать…
Это в твоей эльфьей родне были чаровницы. Это ты прервала первую беременность. Вот все из-за чего. У тебя порченая эльфья кровь и лоно, женщина. Поэтому ты рожаешь уродов.
Это несчастное дитя… Такова была воля богов! Это твоя дочь, точно так же, как и моя! Что мне было делать? Удушить ее? Не перевязывать пуповину? Что мне делать теперь? Вывезти ее в лес и оставить там? Чего ты, о боги, от меня хочешь?
Папа! Мама!
Вон, чудовище!
Как ты смеешь! Как ты смеешь бить ребенка! Стой! Куда ты? Куда? К ней, да? К ней?
Да, женщина. Я – мужчина, мне вольно удовлетворять желание, где хочу и когда хочу. Это мое естественное право. А ты мне отвратительна. Ты и плод твоей вырожденной матки. Не жди меня к ужину. Я не приду ночевать.
Мама…
Почему ты плачешь?
Зачем ты бьешь меня и отталкиваешь? Ведь я была послушной.
Мама! Мамочка!
– Способна ли ты прощать?
– Я уже давно простила.
– Насытившись первой местью?
– Да.
– Ты сожалеешь?
– Нет.
Боль. Чудовищная боль истязаемых рук и пальцев.
– Да, я виновна! Ты это хотела услышать? Признание и раскаяние? Ты хотела увидеть, как Йеннифэр из Венгерберга кается и бьет себя в грудь? Нет, такого удовольствия я тебе не доставлю. Вину признаю и жду кары. Но моего раскаяния ты не дождешься!
Боль доходит до предела.
– Ты перечисляешь мне преданных, обманутых, использованных, ты обвиняешь меня от имени тех, кто умер от моей ли руки, или из-за меня покончивших с собой? То, что когда-то я подняла руку на самое себя? Значит, были основания! И я не жалею ни о чем! Даже если б могла повернуть время вспять… Я не жалею ни о чем.
На ее плечо опустился сокол.
Башня Ласточки. Башня Ласточки. Спеши к Башне Ласточки.
Доченька.
Поет петух Камби.
Цири мчится галопом на вороной кобыле, пепельные волосы разметал ветер. С лица льется и брызжет кровь, яркая, живая… Вороная кобыла взвивается птицей, гладко перемахивает над воротами. Цири качается в седле, но не падает…
Цири среди ночи, в каменисто-песчаной пустыне, с поднятой рукой, из руки вырывается светящийся шар… Единорог, разгребающий копытом щебень… Много единорогов… Огонь… Огонь…
Геральт на мосту. В битве. В огне. Пламя отражается в острие меча.
Фрингилья Виго, ее зеленые глаза широко раскрыты от удовольствия, ее темная стриженая головка лежит на раскрытой книге, на фронтисписе… Видна часть заглавия: «Заметки о смерти неминуемой»…
В глазах Фрингильи отражаются глаза Геральта.
Бездна. Дым. Лестница, ведущая вниз. Лестница, по которой надо пройти. Что-то кончается. Надвигается Tedd Deireadh, Час Конца…
Тьма. Сырость. Пронизывающий холод каменных стен. Холод на запястьях, на щиколотках. Боль, пульсирующая в изуродованных руках, разрывающая размозженные пальцы…
Цири держит ее за руку. Длинный, темный коридор, каменные колонны, а может, статуи… Мрак. В нем шепоты, тихие, как шум ветра.
Двери. Бесконечное множество дверей с гигантскими тяжелыми створками беззвучно отворяются перед ними. А на конце, в непроглядной тьме, те, которые не откроются сами. Которых открывать нельзя.
Если боишься, вернись.
Эти двери отворять нельзя. Об этом ты знаешь.
Знаю.
И все-таки ведешь меня туда.
Если боишься – вернись. Еще не поздно. Есть еще время возвратиться.
А ты?
Мне – поздно.
Поет петух Камби.
ПришелTedd Deireadh.
Aurora borealis.
Рассвет.
* * *
– Йеннифэр, проснись.
Она подняла голову. Посмотрела на руки. Обе на месте. Целые.
– Сигрдрифа? Я уснула…
– Идем.
– Куда? – шепнула она. – Куда теперь?
– Я тебя не понимаю. Идем. Ты должна это увидеть. Случилось нечто… Нечто поразительное… Никто из нас не знает, как и чем это объяснить. Но я догадываюсь. Милостью… Снизошла на тебя милость богини, Йеннифэр.
– О чем ты, Сигрдрифа?
– Взгляни.
Она взглянула. И громко вздохнула.
Брисингамен, священная драгоценность Модрон Фрейи, уже не висел на шее богини. Он лежал у ее ног.
– Я верно понял? – удостоверился Крах ан Крайт. – Ты отправляешься с этим магическим устройством на Хиндарсфьялл? Жрицы отдают тебе священный бриллиант? Позволяют использовать в твоей адской машине?
– Да.
– Ну-ну, Йеннифэр. Уж не обратили ли тебя жрицы в свою веру? Что там произошло, на острове?
– Не важно. Я возвращаюсь в храм, вот и все.
– А финансовая поддержка, о которой ты просила? Понадобится?
– Вероятно, да.
– Сенешаль Гутлаф выполнил все твои поручения. Но, Йеннифэр, потрать деньги побыстрее. Я получил новые сведения. Поспеши.
– Чертовщина! Этого я и опасалась. Они уже знают, где я?
– Пока еще нет. Однако меня предупредили, что ты можешь появиться на Скеллиге, и, если это случится, посоветовали немедленно арестовать. Велено также брать во время экспедиций пленных и выжимать из них информацию или хотя бы обрывки касающихся тебя сведений. О твоем пребывании в Нильфгаарде либо в провинциях. Йеннифэр, поспеши. Если они тебя выследят и доберутся сюда, на Скеллиге, я окажусь в несколько щекотливом положении.
– Сделаю все, что в моих силах. Постараюсь тебя не скомпрометировать. Не бойся.
Крах оскалился.
– Я сказал: «в несколько». Я не боюсь. Ни королей, ни чародеев. Они ничего не могут мне сделать, ибо я им нужен. А оказывать тебе помощь я обязан в силу ленной присяги. Да, да, ты верно поняла. Формально я остаюсь вассалом короны Цинтры. А Цирилла имеет формальные права на эту корону. Представляя Цириллу в качестве ее единственного опекуна, ты имеешь формальное право приказывать мне, требуя послушания и сервитутов.
– Казуистические софизмы.
– Конечно, – фыркнул он. – Я сам заявлю об этом во весь голос, если, несмотря ни на что, окажется, что Эмгыр вар Эмрейс принудил девушку к замужеству. А также в том случае, если с помощью каких-либо юридических выкрутасов и крючкотворства Цири лишили права на престол и возвели на него кого-нибудь другого, например, балбеса Виссегерда. Тогда я незамедлительно отрекусь от послушания и ленной присяги.
– А если, – прищурилась Йеннифэр, – несмотря ни на что, окажется, что Цири… мертва?
– Она жива, – твердо заявил Крах. – Я знаю это наверняка.
– Откуда бы?
– Ты не захочешь поверить.
– А ты попробуй.
– Королевская кровь Цинтры, – начал Крах, – удивительнейшим образом связана с морем. Когда умирает кто-либо из женщин этой крови, море начинает безумствовать. Тогда люди говорят, что Ард Скеллиг оплакивает дочерей Рианнон. Потому что в этих случаях шторм бывает таким зловещим, что бьющие с запада волны продираются сквозь расщелины и пещеры на восточную сторону острова и из скал неожиданно вырываются соленые потоки. А весь остров дрожит. Простой народ говорит: это рыдает Ард Скеллиг. Опять кто-то умер. Умерла кровь Рианнон. Старшая Кровь.
Йеннифэр молчала.
– И это не сказки, – продолжал Крах. – Я видел сам, собственными глазами. Трижды. После смерти Адалии Ворожейки, после смерти Калантэ… И после смерти Паветты, матери Цири.
– Паветта, – заметила Йеннифэр, – погибла именно из-за шторма, так что трудно говорить о…
– Паветта, – прервал Крах, по-прежнему задумчиво, – не погибла из-за шторма. Шторм разыгрался после ее смерти, море, как всегда, отреагировало на гибель представительницы цинтрийской королевской крови. Я достаточно долго изучал это явление. И уверен в своем.
– Интересно б знать, в чем именно?
– Корабль, на котором плыли Паветта и Дани, пропал на знаменитой Седниной Бездне. Это был не первый корабль, исчезнувший там. Ты наверняка знаешь.
– Сказки. Корабли терпят крушения, дело вполне естественное…
– На Скеллиге, – резко прервал Крах, – мы достаточно много знаем о кораблях и мореходстве, чтобы уметь отличить естественные катастрофы от противоестественных. На Седниной Бездне корабли погибают неестественно. И не случайно. То же относится и к кораблю, на котором плыли Паветта и Дани.
– Не стану спорить, – вздохнула чародейка. – Да и какое это имеет значение? Спустя без малого пятнадцать-то лет?
– Для меня имеет, – стиснул зубы ярл. – Я объясню. Все упирается во время. Но я докопаюсь… Я найду объяснение. Найду объяснение всем этим загадкам. И той, во время цинтрийской бойни…
– Что еще за очередная загадка?
– Когда нильфгаардцы ворвались в Цинтру, – проворчал он, глядя в окно, – Калантэ приказала тайно вывезти Цири из города. Дело в том, что город уже горел. Черные были повсюду, шансы выбраться из окружения были минимальными. Королеву отговаривали от рискованного мероприятия. Советовали Цири формально сдаться гетману Нильфгаарда и тем самым спасти жизнь себе и самостоятельность Цинтре. А на пылающих улицах она неизбежно и бессмысленно погибла бы от рук солдатни. Но Львица… Знаешь ли ты, что, по словам очевидцев, она ответила?
– Нет.
– «Уж лучше пусть кровь девочки прольется на брусчатку Цинтры, чем подвергнется осквернению». Осквернению чем?
– Супружеством с императором Эмгыром. Мерзким и скверным нильфгаардцем, ярл. Уже поздно. Завтра на заре я начинаю… Я буду держать тебя в курсе…
– Надеюсь. Спокойной ночи, Йенна… Хм-м…
– Что еще, Крах?
– А у тебя нет, хм-м-м, желания…
– Нет, ярл. Что было, то было да быльем поросло. Спокойной ночи.
– Это ж надо! – Крах ан Крайт поглядел на гостью, наклонив голову. – Трисс Меригольд собственной персоной. Ах, какое прелестное платье. А шубка… Шиншилла, не так ли? Я б спросил, что привело тебя на Скеллиге… Если б не знал что. Но знаю.
– Ну и прелестно. – Трисс обольстительно улыбнулась, поправила изумительные каштановые волосы. – Как славно, что знаешь, ярл. Это избавит нас от вступлений и предварительных выяснений и позволит сразу же перейти к делам.
– К каким делам? – Крах скрестил руки на груди и окинул чародейку холодным взглядом. – Что именно нам надо было бы предварять вступлениями, на какие пояснения ты рассчитываешь? Кого ты представляешь, Трисс? По чьему поручению прибыла? Король Фольтест, которому ты служила верой и правдой, отблагодарил тебя за службу изгнанием. Хоть ты ни в чем не провинилась. Тебя выгнали из Темерии. Я слышал – тебя взяла под крыло Филиппа Эйльхарт, в данное время фактически правящая в Редании на пару с Дийкстрой. Похоже, ты отрабатываешь право на убежище со всяческим старанием. Не колеблешься даже взять на себя роль тайного агента, чтобы следить за своей бывшей подругой.
– Ошибаешься, ярл.
– Смиренно извиняюсь. Если ошибся. А я ошибся?
Они долго молчали, недоверчиво разглядывая друг друга. Наконец Трисс махнула рукой, выругалась, топнула каблучком.
– А, к чертям собачьим! Хватит водить друг друга за нос! Какое теперь имеет значение, кто кому служит, кто за кого держится, кто кому верит и почему? Йеннифэр мертва. По-прежнему не известно, где и в чьей власти находится Цири… Какой смысл играть в прятки? Я приплыла сюда не как шпион, Крах. Я прибыла по собственной воле как частное лицо. Гонимая заботой о Цири.
– Все только и знают, что заботятся о Цири. Везет девочке.
У Трисс заблестели глаза.
– Я б не стала смеяться. На твоем месте – особенно.
– Прости.
Они помолчали, глядя в окно на красный шар солнца, заходящего за лесистые вершины Спикерооги.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |