Диана Вежина, Михаил Дайнека 1 страница

Диана Вежина, Михаил Дайнека

Байки со "скорой", или Пасынки Гиппократа

Год издания: 2011Издательство: АСТ, Полиграфиздат, Астрель-СПбISBN: 978-5-17-075792-3, 978-5-4215-2610-0, 978-5-9725-2134-0Страниц 352Серия: Приемный покой

АННОТАЦИЯ

"Байки со "скорой" - это не просто сборник "блуждающих" медицинских баек, страшилок и анекдотов. Несмотря на кажущуюся фантастичность, это абсолютно реальные истории, которые случились с авторами порознь и вместе. Это наш сумасшедший мир, увиденный глазами людей в белых халатах и беззастенчиво ими обсмеянный. Ничего другого он, впрочем, и не заслуживает.

О роли ЛИЧНОСТИ в истории

Надо признать, что медицина для меня началась с курь-еза. Или с казуса, если с другой стороны посмотреть.Было это...Было это в тридевятом царстве, в тридесятом государ-стве, какое к нашим временам уже давно как сгинуло. Вуз, в котором я тогда училась, был весьма престижным и весь-ма режимным. К началу третьего курса все студенты полу-чали вторую форму допуска (в просторечии «секретку»), а уж окончившие его могли считать, что диплом у них в кар-мане. После третьего курса система из своих цепких лап никого не выпускала.А меня еще угораздило быть на хорошем счету. Мало то-го — еще и научной работой заниматься. На той самой ка-федре, которая мне теплое местечко в аспирантуре угото-вила. То есть живи и радуйся, будущее обеспечено.Вот только это будущее меня никак не устраивало. Ну не хотела я становиться специалистом по космическим при-борам, а хотела я быть врачом. И чем дальше, тем больше. После окончания третьего курса желание это стало совсем неодолимым, и пошла я в деканат забирать документы, чтобы начать жизнь с чистого листа и поступать в медицинский институт. В чем сдуру декану и призналась.Декан мне возражать не стал. Общеизвестно, нельзя сумасшедшим возражать, они от этого на людей бросаться начинают. А я в его глазах выглядела натуральной умали-шенной. Заучилась гордость курса, съехала с катушек, над интегральными схемами корпея. А потому он честно по-обещал мне все документы отдать, как положено. Но толь-ко в сентябре, поскольку раньше отдел кадров с такой сложной задачей не справится.А у меня вступительные экзамены с первого августа. А документы еще подать надо. Да еще приемную комиссию убедить, чтобы их приняли, поскольку одно высшее обра-зование (хоть и незаконченное) у меня теперь имеется, а по советским порядкам того времени после него очень настой-чиво рекомендовалось год отработать. Ну и на кой мне эти документы в сентябре, скажите на милость?Иду я с такими думами по бесконечному институтскому коридору и утыкаюсь понурой головой прямо в грудь сво-ему бывшему однокурснику. Он уже с год как на вечернее отделение перевелся, а днем трудился на местной инсти-тутской АТС, ремонтником. Вот ему-то я свою беду в спе-цовку и выплакала.Ха! — сказал мой бывший однокурсник.— Тоже мне, проблема. Через три дня заходи, получишь свои документы.Как через три? — Я аж в ступор впала.А очень просто. В кадрах работает куча теток. У них у всех мужья, дети, любовники, подруги в конце концов. И эти тетки с ними со всеми целый день по городскому те-лефону общаются. А завтра с утра телефон у них накроется.А как?А так. Таком телефон у них накроется.Я всё еще не понимаю:Ну и что?А то, что мастер по ремонту — это я. А заявок у меня куча. И завтра я к ним не пойду. А к послезавтрему они по всем лабораториям спирт выпрашивать начнут, чтобы ме-ня подмазать. А я спиртом не возьму. А на третий день они за работающий телефон всё что угодно сделают. То есть твои документы. Вот как сделают, так сразу телефон v них и заработает!Так оно и вышло. И на третий день получила я свои до-кументы, что характерно — еще до того, как был подписан приказ о моем отчислении. Казус, однако. Или и вовсе курьез, если с другой стороны посмотреть.Ну а дальше пошло-поехало, от одного курьеза к друго-му казусу, и в итоге оказалась я — пардон за каламбур — доктором «скорой помощи».Правду говорят, что как дело начнется, так оно и продол-жится. Нет бы моему декану отдать мои бумажки без лиш-ней мороки — может, и не нашла бы я на свою голову та-кой кучи приключений...А с другой стороны, тогда бы я вам тут и сказок не рас-сказывала.

В начале славных дел

В тридевятом царстве, тридесятом государстве, которо-го теперь и вовсе нет, студенту, чтобы устроиться работать, нужно было получить разрешение из деканата.А разрешение давали только успевающим.А работать разрешали только по специальности.А по причине отсутствия таковой студентам младших курсов ничего не светило.Но только не мне, с моей-то пробивной энергией.Нашла я на лето местечко служителя вивария при ка-федре нормальной физиологии, пользуясь отличными оценками, вырвала из декана разрешение и вступила в должность.Не без внутреннего трепета: как же, храм науки; физио-логию мозга изучают, электроды кошкам-мышкам (кры-сам, то бишь) в головы вживляют, исследования умные ис-следуют...То, что наука — дело грязное и преизрядно воняет, я по-няла сразу. Но то, что она — наука то есть — еще и опары-шами покрыта...Картинка с выставки: комнатушка, заставленная клетка-ми с голодными, орущими котами и крысами, тучи мух, мириады блох, а на полу толстым слоем лежат опилки и от этих самых опарышей шевелятся. Ну и амбре соответству-ющееОно понятно, штатный служитель неделю назад ушел в запой, а из него прямо в отпуск, но мне-то от этого не лег-че. Зверье кормить надо, а я внутрь войти не могу. Не мо-гу, и всё. Потому как я опарышей БОЮСЬ! Нет, не просто так боюсь, а именно БОЮСЬ. До судорог. Фобия у меня та-кая.Вылезла во двор, стою, курю. На мое счастье, мимо при-ятель со старшего курса проходил. Узрел мою вселенскую скорбь, поинтересовался в чем дело. Поржал от души. Ду-ра, говорит, я сейчас мужиков свистну, всех твоих опары-шей вмиг расхватают. Это ж для рыбалки лучшая наживка!Я воспряла. Но ненадолго, поскольку жаждущие рыбо-ловы кончились куда раньше, чем эти твари шевелящиеся.Мой приятель поскучнел, потом снова приободрился. Стой, говорит, и жди, через полчаса приду. И умчался в не-известном направлении.Стою. Жду. Деваться-то всё равно некуда. И ни одной светлой мысли в голове. Хотя нет, одна пришла — доехать до Кондратьевского рынка (это где всё для рыбалки прода-ют) и уговорить продавцов наживки забрать у меня всё это богатство. Ей-богу, были бы деньги, еще и приплатила бы. Впрочем, если бы деньги были, черта с два бы я сюда рабо-тать пошла.Часа через полтора вернулся мой приятель с десятилит-ровой бутылью, до половины налитой темно-красной жид-костью. Пошли, говорит, внутрь скорее, а то я у жмуриков из морга последний бутылек упер, не ровен час отнимут.В «бутыльке», как выяснилось, плескалось пять литров лизола — весьма сильнодействующей дезинфицирующей жидкости.План был прост, как всё гениальное: залить пол лизолом, дождаться, пока все опарыши сдохнут, и выгрести их на по-мойку вместе с опилками. Смущало только одно: не сдохнут ли кошки и крысы раньше, чем опарыши. Приятель привел убойный аргумент: если уж покойники в морге после лизо-ла не дохнут, то уж с крысами точно ничего не случится. Ка-сательно покойников он был сермяжно прав, их состояние после обработки лизолом к худшему не меняется...В общем, аргумент меня убедил, что свидетельствует о глубине моего умственного затмения. В шоковое состоя-ние, надо полагать, впала. От переживаний. Но лизол водой я всё-таки напополам разбавила. На всякий случай. Выли-ли мы его на пол и удалились.Наутро результаты острого эксперимента пришлось не только наблюдать, но также обонять и осязать. Во-первых, опарыши не передохли, а попросту расползлись по кафед-ре. Я самолично видела хвост организованной процессии мигрантов, неспешно втягивавшихся под дверь кабинета завкафедрой почтенного академика Б-ва. Во-вторых, сле-дом за опарышами мигрировали блохи, аршинными скач-ками удаляясь от вивария. В-третьих, на всем этаже царил специфический запах морга...Теплокровных обитателей вивария прибавилось. Неве-домо из какой дыры в полу вылез пожилой лабораторный крыс с короной электродов на плешивой башке и теперь сидел на холодильнике, вытирая передними лапами слезы, обильно льющиеся из красных глаз. Зверье в клетках чиха-ло и кашляло, но было живо. Зато кучу опилок можно бы-ло безболезненно выгребать, больше в ней уже ничего не шевелилось. Чего мы, собственно, и добивались, разве нет?Ближе к обеду примчался мой крайне озабоченный при-ятель с вопросом, все ли живы. Поглядев на обитателей ви-вария, вздохнул с облегчением и пояснил, что воды надо было добавить больше раз этак в пять, а лучше в десять, по-тому как концентрированный лизол — штука жутко ядо-витая и на слизистые оболочки действует раздражающе. Зареванный крысюк согласно чихнул с холодильника.Во второй половине дня у кабинета завкафедрой толпи-лись закусанные блохами сотрудники. Некоторые вытря-хивали из складок одежды бодро шевелящихся опарышей. У всех в руках были заявления об уходе в отпуск. Завкафед-рой упирался, выписывал всем молоко за вредность, но когда обнаружил жирных белых червяков в собственной папке с последней научной статьей, сдался.Кафедра ушла в отпуск в полном составе. Кроме меня, естественно. Я весь месяц получала за всех молоко и пила его до тех пор, пока не возненавидела столь же лютой нена-вистью, сколь и опарышей. Крыс скучал в персональной клетке.Между прочим, за этого самого крысюка премия была положена. Его, оказывается, полкафедры ловило, когда он удрал после операции. Ему какие-то особо ценные электро-ды вживили. С потерей совсем уже смирились, и жил бы он себе долго и счастливо без всяких экспериментов, если бы не наш лизол. Так что я вполне законно на вознаграждение могла претендовать.Нет в жизни справедливости, верно говорят. Премия мне обломилась, достался только выговор. В устной, но особо изощренной форме. Нашего почтенного завкафедрой ака-демика Б-ва какая-то блоха об тот момент чувствительно куснула. На том история и кончилась.А впрочем...Через пару лет почтенный академик окочурился. От за-поя, как и всякий уважающий себя интеллигентный чело-век. А лично мне сей факт пришлось законстатировать. Я тогда уже на «скорой» фельдшером работала. Говорят, что у него запои как раз со времени того лизола нача-лись...Но уж это всяко врут. Наверное.

Здравствуй, сепсис, Новый год

Студенты-медики, подрабатывающие на «скорой», очень быстро привыкают к тому, что 31 декабря—день вдвойне рабочий. Во-первых, основные работники в этот праздник работать не жаждут, несмотря на во-вторых. А во-вторых, поскольку смена праздничная, то и оплачива-ется она вдвойне. Студенту-совместителю деньги нужны всегда, и выбирать ему не приходится, а потому звон ново-годних курантов очень быстро начал у меня ассоцииро-ваться с промерзшим «Рафиком» и вумат напраздновавшимися пациентами.Однако же на шестом курсе судьба подложила мне свинью. Аккурат под Новый год пришлось из лекарей в па-циенты переквалифицироваться. Недолеченный грипп плавно перешел в пневмонию, пневмония осложнилась аб-сцессом, абсцесс привел к заражению крови, сиречь сепси-су. В результате Новый год я встречала в больнице, да не в простой, а в Военно-медицинской академии.Впрочем, Лотовой жене я уподобилась не в одиночестве. Застыв как два изваяния, в вестибюле клиники напротив громадных стеклянных дверей торчали наш лечащий врач и почтенный пузатый генерал, начальник клиники. Перед ними, браво выпятив грудь, красовался мой коллега по «скорой», полгода назад забритый в действующую армию. А на заднем плане, уперев дуло бортовой пушки прямо в двери, грозно порыкивал бэтээр. Оба медицинских началь-ника завороженно смотрели в черную дыру ствола, кото-рый, покачиваясь, направлялся то на одного, то на другого.Я потребовала объяснений.Объяснения были даны незамедлительно.Он (мой коллега) едет с учений. Часть у них под Пите-ром. А в этой части есть санчасть, начальником которой он является. И в этой санчасти есть море спирта. А потому он предлагает мне немедленно проследовать на встречу Ново-го года на присутствующем здесь транспортном средстве (коллега махнул рукой за спину в сторону бэтээра) в упо-мянутую санчасть, где мне будет обеспечено празднование по высшему разряду. Шампанское и мандарины прилага-ются (коллега потряс большим пакетом, в котором что-то звякнуло и булькнуло). А то, что он назвал меня женой, пусть никого не удивляет, поскольку женится он на мне в первый же день после дембеля.Фантазия коллеги потрясала. Медицинское начальство пребывало в полном ступоре и вопросительно взирало на меня. Опасаясь, как бы всеобщее молчание не было приня-то за знак согласия, я поспешила отказаться от предложе-ния, а заодно и от пакета, заверив чистосердечно, что у нас и так всё имеется. Коллега горестно вздохнул, молодцевато отдал честь и отбыл вместе с бронетехникой, а генерал нехорошо оживился и потребовал проводить его в нашу палату.Нас спасло только то, что высокое начальство было пуза-то и в преклонных годах. Я всё-таки успела влететь в палату раньше него, выхватить водку из тумбочки и сунуть под то-щий больничный матрас нашей самой тяжелобольной, при-кованной к постели капельницами и дренажами Люське.Военно-медицинская академия — учреждение в те вре-мена режимное. Шмон производился по полной. Тумбочки осмотрели у всех. Усамой младшей из нас даже изъяли флакон лосьона для волос, пообещав вернуть после Ново-го года. Всё это время Люська стоически лежала на четырех бутылках. Где-то в сторонке нервно и завистливо курил Гай Муций Сцевола, всего-то сжегший во славу Рима руку в огне...Под бой курантов четырем септическим (то есть нам) с избытком хватило полулитры, после чего мы ничтоже сум- няшеся пошли колядовать по соседним палатам. Люську мы гордо толкали перед собой на функциональной крова-ти на колесиках и распевали при этом непотребные ча-стушки. Часам к двум ночи трезвых на отделении не оста-лось, а на подоконнике сиротливо стояла непочатая бутылка сорокапятиградусной «Сибирской».Наш лечащий объявился с обходом в восемь утра. Вто-рой раз меньше чем за сутки бедный доктор утерял дар речи, долго тыкал в бутылку указательным пальцем, мор-щась от запаха перегара, стоящего в палате, а после выда-вил:— И где же это было?!Ладно, рассказали, отчего ж хорошему-то человеку и не рассказать, тем более что до следующей новогодней пьян-ки залеживаться здесь никто не собирался.Наш доктор скорбно махнул рукой и ушел. Впрочем, по-сле девяти утра, сменившись с дежурства, зашел к нам еще раз. И таки выпил за наше здоровье, с удовольствием заку-сив квашеной капустой.А начальнику клиники никто ни о чем не сказал. И это к лучшему. Он, бедный, и так целую неделю нервничал, вы-яснял, нет ли у меня знакомых в военно-морском флоте. Оно и понятно, Нева же — она рядом.А у боевых-то кораблей орудия побольше, чем у бэтээра.

Стриптизерка поневоле

В целом медики — народ как правило живучий. А медики колесные еще и аварийноустойчивый. Нам по-другому всё равно никак, и вообще — тому, кто к риску не приучен, на «скорой» делать нечего. Если уж даже нещедрое (я как бы деликатно) наше государство нам за этот риск преизрядную сумму к зарплате добавляет, то сами понимаете, насколько он велик.Лично у меня самым впечатляющим первый автец оказался. Тогда я, будучи еще студенткой, без году неделю на «скорой» фельдшерила. И нате вам — сразу боевое крещение получила, так сказать. К тому же тогда натуральная квинтэссенция «скорой» вышла, то есть сплошная трагикомедия.Известно же — у нас трагедий без комедий не случается.А начиналось всё вполне обыденно. Лето жаркое, асфальт плавится, гроза собирается. В бригаде кроме меня доктор и старшая фельдшерица. По случаю жары у дам халаты надеты на то, в чем мама родила, то есть на минимум нижнего белья, у меня по живости характера и молодости лет чисто символического.И время к обеду катится. И вызов-то нам дали пустяковый — судороги у пьяненького мужичка. Никаких тебе сложностей. Ни в диагностике — алкогольная энцефалопатия (мозги пропил товарищ), ни в тактике — уколол успокоительное и тащи в больницу, как нашим Минздравом заповедано.Правда, мужичок этот оказался субъектом особо выдающейся грязности и вонючести. Что-то вроде нынешних бомжей, каковых, заметим, в тридесятом государстве на самом деле не было. Разве что тенденция имелась. С запашком. Причем означенная жертва этой дурнопахнущей тенденции лечиться явно не желала: шипела, отбивалась и даже за коленку меня грязной пастью цапнула.Будь наша воля, мы лечить его бы и не стали. Но — клятва Гиппократа, то да сё… Короче говоря, куда же денешься! Заволокли мы алкаша в машину, к носилкам ремнями привязали, носилки к станине стальной пристегнули: лежи, болезный. Вот он там и лежал, плевался только матерно и безумным зраком по сторонам водил. Ни фига успокоительное наше его не успокоило.Да и ладно, нам не привыкать. Наше дело пациента в больницу доставить в кратчайшие сроки, вот и везем, торопимся. А как не торопиться, если в карете от него воняет, как от мусорного бачка. Доктору хорошо, он в кабине сидит. Мы с напарницей в карете, правда, тоже худо-бедно приспособились — все окна открыли, курим. Ветерок свежий, гроза уже рядом погромыхивает, красота.А на ближайшем перекрестке нам и прилетело. Серьезно прилетело, от души. Стоптал нашу карету «скорой помощи» КАМАЗ. На всем ходу в бочину нам впилился.Ад, короче, грохот, скрежет, лязг. Водилу от удара из кабины натурально вышибло, сверху РАФик, опрокинувшись, своим весом его тупо смял, внутри груда битых стекол и металлолом искореженный. А в придачу (это после выяснилось) кислота из разбитого аккумулятора на всё это щедро пролилась.И тишина кромешная…Во всём этом аду только я уцелела. Потому как от удара на пациента приземлилась и в него вцепилась. А он, если кто забыл, к носилкам был привязан, а носилки к станине стальной пристегнуты. Так мы с ним в обнимку и кувыркались.Правда, в мозгах у меня, не иначе как от шока, малость того, заело. То, что я сама из машины вылезла, это понятно. То, что я напарницу из-под кучи аппаратуры кое-как вытянула, тоже ясно. А вот на хрена я еще и носилки эти с алкашом вместе на своем хрупком девичьем горбу выволокла и под деревце пристроила, хотелось бы мне знать?!А вокруг машины уже зеваки собрались, кто-то «скорую» вызвал. Водитель КАМАЗа от меня на четвереньках убег и под своим грузовиком спрятался. Видать, облик у меня был соответствующий. Он из-под днища только подвывал тихонечко и, невзирая на угрозы, нипочем не вылезал, хотя я всего-то помощь ему хотела оказать. Нам так по инструкции положено.А тут и коллеги подоспели. Реанимобили аж в трех экземплярах и бригада с нашей подстанции. Без спасателей в те времена неплохо обходились, приподняли общими усилиями наш разбитый РАФ, доктора из кабины вынули и тут же вместе со старшей фельдшерицей в больницу увезли. У них на двоих только девять целых ребер оставалось.И обоих водителей забрали, нашего и КАМАЗовского. Нашего в реанимацию, а того в психушку, поскольку мужик к этому моменту не только выть не перестал, но и, на меня квадратными глазами глядючи, уже в асфальт пытался закопаться. А меня как самую целую наши подхватили и на подстанцию повезли. И очень вовремя, потому как гроза наконец разразилась и дождь хлынул.Мы уже почти доехали, как до меня дошло: а пациент?! Его-то мы забыли! Лежит, поди, клиент под деревцем, к носилкам притороченный, дождичком болезного, должно быть, поливает. В чем-то оно, может, хорошо, хоть немного грязи с него смоет, но всё равно ж не дело! К тому же на пьянца-то по большому счету наплевать, главное — носилки ж за бригадой числятся! А от бригады только я осталась, стало быть, я одна за них и отвечаю!Короче, развернулись мы и обратно полетели. Народ на перекрестке всё еще стоит, не расходится, события обсуждает, осколки стекла с проезжей части на сувениры собирает. А носилок нет. И пациента нет. Рассосался, аки нежелательная беременность.Я к народу: где? Где носилки?! Где больной мой недолеченный?! Я же, жизни своей не жалея, сама его из разбитой машины вытаскивала! Я же, позвоночником натруженным хрустя, его под деревце укладывала, надрывалась, потом, можно сказать, девичьим поливала!Оно понятно, не в себе была…А толпа молчит. Безмолвствует народ, не отвечает. А ежели какие звуки издает, то почему-то странные и местами даже неприличные. И при этом на меня, что характерно, пялится.А ларчик просто открывался, хоть и неожиданно. На себя я тоже посмотрела — и тоже удивляться начала. Халатик-то на мне был тоненький, нейлоновый. И так-то был на мне халатик — видимость одна, так еще ж, пока я в РАФе кувыркалась, этот мой нейлон, оказалось, кислотой забрызгало!И теперь, представьте, под дождем на глазах у изумленной публики остатки этого халатика на мне буквально растворяются. И стою я перед добропорядочными гражданами в одних манжетах и воротничке. Над самой головой гроза грохочет, молнии сверкают, от атмосферного электричества копна моих волос, встав дыбом, натуральным образом шевелится — и я вся из себя в чем мама родила. Ну чем не Немезида «скорой помощи»?Картинка та еще, короче говоря.Ну, меня такими пустяками не смутишь, удивили блядь вибратором, подумаешь. Но тут уже коллеги спохватились, голый фельдшер посреди толпы — непорядок всё-таки. В машину меня резвенько засунули, завернули в простыню и увезли. А то граждане уже продолжения концерта начинали требовать.А когда бригада моя из больницы выписалась, нам еще по выговору всем влепили. За утрату казенного имущества в виде тех самых носилок. А вот утрату пациента почему-то так и не припомнили.Ну и на том спасибо.

Восставшая из гроба

Что греха таить, у нас на «скорой» вечно черт-те что случается. То, к примеру, пациента утеряем, то вообще покойника. А бывает, что наоборот — бывает, что свежезаконстатированный труп в ожидании труповозки из мертвых восстает и по квартире шастает. Что ж поделать, если пациент упорно хочет жить, медицина перед ним бессильна. Сама неоднократно убеждалась.Разве только непосредственно из гроба на моих глазах еще никто не восставал.Хотя вот я — я лично раз восстала.Сама бы я, наверно, эту байку и не вспомнила. Давно всё это было, давным-давно, так давно, что и почти неправда. В незапамятные времена, короче говоря.А тут лечила давеча я очередную бабушку-старушку. Обычный гиперкриз, ничего такого экстраординарного. Вот только сын этой старушки почему-то на меня задумчиво-задумчиво смотрел. Смотрел-смотрел, а потом и выдал: «Доктор, — говорит, — а я ведь вас же помню! Я вас на Авангардной из гроба вынимал! Я же санитаром там работал!»Что ж, мир, давно известно, тесен, Питер — город маленький, а такое дело и впрямь имело место быть. Только он не вынимал меня тогда из гроба, это-то как раз неправда, а валялся рядом на полу. В конвульсиях. От хохота. А из гроба я тогда самостийно вылезла.В те времена я училась на шестом курсе, и цикл судебной медицины проходил у нас действительно в больнице на Авангардной улице. Не в самой больнице — в морге, разумеется. А еще я подрабатывала фельдшером на «скорой». И после занятий в тот самый исторический день с пяти вечера должна была трудиться на кардиологической машине с одним крепко пьющим доктором.Закончились у нас занятия, выхожу я из секционной в коридор — а там гробы у стенки штабелем стоят. И один — отдельно, открытый, на полу. Гламурный гроб такой, ядовито-розовый, внутри атласом обитый, с кистями, глазетом и прочей глазурью. И крышка от него сзади к стенке прислонена. А по коридору от меня к выходу движется тот самый кардиологический доктор, с которым мне с пяти вечера предстоит трудиться. Ясное дело, покойничка привез-сдал, дело житейское.Вот тут меня и осенило: какого, думаю я, полового органа мне своим ходом через весь город ехать, когда можно прямо сейчас к бригаде присоединиться? Халат белый на мне, так что уже одета по всей форме…В общем, я с радостным воплем ломанулась старенькому доктору вослед. И от излишнего рабочего рвения за этот розовый гроб зацепилась — и целиком, всем телом в него брякнулась. А крышка, как по законам жанра положено, на меня сверху съехала и гроб прихлопнула.Доктор услышал, что его зовут. Обернулся — пустой, как по заказу мрачный, гулкий коридор, вопиюще розовый гроб, крышкой накрытый, — и тишина кладбищенская. И тут крышка с гроба медленно сдвигается, оттуда высовываюсь я с розовой кистью на ухе, и сдавленно (ушиблась, падая) взываю замогильным голосом: «Доктор! Доктор!» Ну и руки, как вы понимаете, к нему простираю…Нет, я, конечно, тоже от такого, с позволения сказать, загробного фельдшера со всех бы ног бежала. Вот и он тоже рванул, не оглядываясь, на ходу крестясь левой рукой, поскольку в правой папочку нес.На грохот санитары местные выскочили, ситуацию оценили и в корчах на пол рядом с гробом рухнули. Так что из этого милого розового гнездышка я в итоге сама вылезла, не надо привирать.А доктора я так и не догнала. Хоть и слаб здоровьем был наш пьющий кардиолог, хоть и старенький, а от меня в галоп рванул как молодой. И пришлось мне в довершение всего на работу своим ходом добираться, потирая по дороге синяки и грязно и облыжно выражаясь.А когда я до работы доехала, выяснила, что уже не за кардиологами числюсь, а вовсе даже за совсем другой бригадой. А доктор, бедный, на больничный ушел, причем утверждал, что у него галлюцинации начались. А потом и пить, что характерно, бросил. Вообще. Долговременный целительный эффект восстание меня из гроба оказало.Не знала я, что на Авангардной так запомнилась. Между нами говоря, приятно сознавать, что за четверть века, прошедшую с тех пор, я, получается, не слишком изменилась…Об этом, впрочем, впереди. Тут лишь добавлю. Верно говорят: кто один раз в гробу уже лежал, того второй раз туда долго не уложишь.Свидетельствую, на себе проверено.

Эликсир молодости

В тридевятом царстве, тридесятом государстве…Короче, когда я на Василеостровской «скорой» работала, у нас дом на углу 7-ой линии и Большого проспекта нехорошим местом считался. Странноватым, я бы так сказала. То возле него на ровном месте пешеход ногу сломит, то с крыши кто-нибудь свалится, то глубокой ночью в подъезде покойника найдут. Беспокойное местечко, одним словом.А старожил наш скоропомощный, который акушером на «скорой» шестьдесят лет отработал, едва ли не со времен наркома здравоохранения тов. Семашко, всё на нас ворчал. Молодняк мы, дескать, бескультурный, истории города родного не знаем. А дом тот, можно сказать, легендарный и таинственный.Якобы была в этом доме аптека немца Пеля, и он там полную алхимию развел и философский камень создавал, а то и вовсе даже создал. Задолго до революции, естественно. А во дворе дома башню выстроил и грифонов ручных там этот камень охранять поселил. А еще эликсир вечной молодости изобрел, и продавал его особо избранным наряду со всяческими афродизиаками, вроде нынешней «Виагры».У знатных клиентов, говорят, большим спросом это зелье пользовалось. Оттого ему безвозбранно тайные алхимические дела вершить позволяли, и на грифонов сквозь пальцы городское начальство смотрело. Ну а как старый Пель помер и всё его семейство сгинуло, грифонов приструнить стало некому, вот они по ночам и безобразят…Правда, потом пришла советская власть, грифонов запретили; ну да суть не в этом.Такой вот странный дом. Легенда, разумеется, петербургский миф. Как же можно — Питер да без мистики! Однако ж на доме и в самом деле надпись была: «Товарищество Пель и сыновья». Но, по правде говоря, сколько я по ночам мимо этого дома ни ездила — грифонов так и не увидела, да и философский камень мне на голову не свалился. А вот насчет эликсира молодости некоторые сомнения у меня имеются.Однажды жарким июльским днем получила я вызов в дом этот окаянный. Старушку лет этак восьмидесяти кошка оцарапала. В машине душно, асфальт плавится, в воздухе марево раскаленное — кажется, будто дом этот угловой истекает и исчезает прямо на глазах.Зато в подъезде — тишина и прохлада. Лифт крохотный, на площадке верхнего этажа витражи, сумрак разноцветный. Как в другое измерение попала. Невольно мне один небезызвестный коллега вспомнился, доктор Михаил Афанасьевич Булгаков…Звоню. Открывается дверь, в темноте прихожей только силуэт девичий различаю. И звонким голоском: «Проходите, доктор!»Правнучка, думаю. Иду за ней в комнату, на свету разглядела — нет, всё-таки внучка. Или даже дочка, потому как если приглядеться хорошенько, то даме лет сорок.— А больная где? – спрашиваю.— Я больная, — дама отвечает.Смотрю в свои бумажки — нет, четко написано, возраст древний, под восемьдесят. Тут я и фамилию разобрала — Пель. И как-то вдруг все сказки нашего заслуженного акушера меня аж морозом по хребту продрали…Видно, у меня на лице что-то изобразилось, поскольку «старушка» улыбнулась так ехидненько и говорит:— Верно, я — последняя из Пелей. Похоже, вы кое-что про семью нашу слышали. И не страшно вам сюда ехать было?Я честно подумала.— Нет, — говорю, — не страшно. Во-первых, я доктор «скорой помощи», а нам по приказу бояться не положено. Во-вторых, я в чертей, инопланетян и философские камни всё равно не верю.— А в грифонов? — с хитрецой больная спрашивает.— Тем более не верю! — говорю.— Ну и хорошо, — она мне отвечает, — не верите, и ладно. Главное, чтобы они в вас ненароком не поверили.Разговорчики, однако…Ну да я по делу как-никак приехала:— Ладно, — говорю, — давайте вашу царапину обрабатывать. А заодно и кардиограмму снимем. У нас порядок такой: на всякую травму после шестидесяти лет ЭКГ снимать надо.Показала она мне эту «царапину». По всей правой руке глубокая рваная рана, будто бы не кошка — рысь как минимум проехалась. Одна радость, что кровь свернулась уже.Я малость приужахнулась:— Ну и кошечка у вас! После такой царапины в больницу ехать надо, швы накладывать! Иначе шрам останется.А дама только посмеивается:— У меня, поверьте, не останется! Вы перекисью попросту промойте и пластырем заклейте, а то мне одной рукой несподручно.Ничего не поделаешь, желание клиента — закон. Обработала я ей руку как положено, пластырем стянула. Стала кардиограмму снимать — и вовсе удивилась: ЭКГ как у двадцатилетней!А дамочка неугомонная уже кофеек тащит:— Попейте, — говорит, — вам еще до утра работать.Выпили мы с ней по чашечке, и поехала я дальше. Но, видать, непростой тот кофе был и от души предложенный. Я все сутки как на крыльях летала и ни жары, ни усталости не чувствовала. И только к утру задумалась: а ведь кошки-то в квартире я не видела! И что куда важнее — не учуяла! У меня ж на кошек аллергия-то конкретная: стоит хоть одной в радиусе ближе пятидесяти метров от меня оказаться, я потом два дня чихать буду…Так бы эта история, наверно, и забылась. Только вот с годами стали на меня коллеги и друзья с подозрением поглядывать: не берет меня возраст! Пью, курю, в излишествах замечена, работаю как я не знаю кто…Не иначе как до сих пор кофеек тот действует. Да и вообще, похоже, не всё лишь сказки были про тот дом!А и то: есть многое, друзья мои, на свете…

Дата добавления: 2015-09-30