Сейчас мы живем в период подъема модернити. Что находится вне ее? Можем ли мы придать какое-либо определенное значение понятию «постмодернити»? Какие виды утопий можем мы создать как ориентированные в будущее проекты, которые были бы связаны с имманентными тенденциями развития и тем самым оставались реалистическими?
Что, прежде всего, следует за капитализмом? Если социализм (что бы за этим словом ни стояло), то маловероятно, чтобы он был похож на существующие социалистические общества, которые, несомненно отличаясь от стран капитализма, представляют собой экономически неэффективный и политически авторитарный способ функционирования индустриализма. «Социализм», конечно, означает так много разных вещей, что данный термин становится зачастую не более чем ярлыком для некоего общественного строя, близкого сердцу того или иного мыслителя. Если он означает строго планируемое производство, организованное главным образом в рамках экономических систем национальных государств, то социализм, конечно, постепенно исчезает. Главное открытие двадцатого века заключается в том, что сложные системы, подобные современным экономикам, не могут быть эффективно подчинены кибернетическому контролю. Детальная и постоянная сигнализация в них должна исходить скорее «снизу», чем быть направляемой «сверху».
Если это справедливо на уровне национальных хозяйственных систем, то еще более верно в мировом масштабе, и эру постмодернити следует постигать в глобальном плане. Рынки обеспечивают сигнальные устройства в сложных системах обмена, но они также поддерживают или активно обусловливают главные формы отчуждения (согласно верному диагнозу Маркса). Выход за пределы капитализма, рассмотренный лишь с точки зрения эмансипации, предполагал преодоление классовых различий, создаваемых капиталистическими рынками. Закономерности реальной жизни, тем не менее, направляют нас еще дальше, за рамки обстоятельств, в которых экономические критерии определяют жизненные условия людей. Мы находим здесь потенциал для постдефицитной системы (post-scarcity system), координируемой на глобальном уровне.
Простое утверждение, что капиталистические рынки должны быть подвергнуты «регулированию» для преодоления их неустойчивости, подводит нас к дилемме. Подчинение рынков централизованному контролю со стороны центра экономически неэффективно и ведет к политическому авторитаризму. Предоставление рынкам свободы действия без всяких ограничений создает основные несоответствия между жизненными шансами различных групп и регионов. Постдефицитная система выводит нас за пределы этой дилеммы, ибо, когда основные предметы потребления больше не являются дефицитными, рыночные критерии могут служить всего лишь сигнальными устройствами, а не средством поддержания отчуждения.
Принимая во внимание, что положение национальных государств меняется, когда на более низком уровне возникают новые формы местных организаций, а над ними — международные организации более высокого ранга, естественно ожидать возникновения новых форм участия, которое может принять форму расширения самоуправления в рамках корпорации, в местных объединениях, демократизации средств массовой информации и транснациональных объединений различного типа.
Что касается межгосударственных отношений, то очевидна перспектива возникновения более скоординированного глобального политического порядка. Тенденция к глобализации вынуждает страны сотрудничать в решении проблем, с которыми первоначально они стремились справляться самостоятельно. Вплоть до конца девятнадцатого века многие верили, что движение к мировому правительству естественно вытекает из движения к глобальным взаимосвязям. Эти авторы недооценивали степень суверенитета национальных государств, и представляется невероятным, чтобы какая-либо форма мирового правительства была способна возникнуть в обозримом будущем. «Мировое правительство», скорее, может предполагать совместную выработку глобальной политической стратегии государств и скоординированные подходы к разрешению конфликтов, чем формирование сверхгосударства. Тем не менее, тенденция к глобализации на этом уровне вполне отчетлива.
Что касается военной силы, может показаться, будто шансы перехода к миру, в котором инструменты войны лишились бы былого значения, весьма малы. Глобальные военные расходы продолжают от года к году расти, а разработки новых вооружений не прекращаются. Но все же в ожидании мира без войн есть большая доля реализма. Подобный мир имманентен как самому процессу индустриализации войны, так и изменению позиции национального государства на глобальной арене. Теория Клаузевица безнадежно устарела с распространением промышленного производства вооружений; когда границы в основном устоялись и территории национальных государств охватывают фактически всю земную поверхность, территориальная экспансия теряет свое былое значение. Наконец, растущая взаимозависимость на глобальном уровне расширяет круг ситуаций, когда сходные интересы разделяются всеми государствами. Мир без войн — это, конечно, утопия, но утверждать, что такая картина абсолютно нереалистична, нельзя.
Все это относится и к искусственно созданной окружающей среде. Стимулом постоянной революционизации технологий являются как стремление к капиталистическому накоплению, так и соображения национальной обороны, но как только толчок дан, процесс обретает внутреннюю динамику. Главной движущей силой становится стремление расширить научные знания и желание продемонстрировать их эффективность.
Процессы технологического обновления и, в более общем плане, индустриального развития в настоящее время по-прежнему ускоряются, а не замедляются. В сфере биотехнологии технические достижения затрагивают саму нашу физическую конституцию, точно так же, как и естественную среду, в которой мы живем. Будут ли эти мощные источники обновления всегда оставаться бесконтрольными? Никто не может сказать этого с уверенностью, но есть и противоположные тенденции, проявляющиеся отчасти в экологических движениях... Ущерб, наносимый окружающей среде, ныне стал предметом глубокой озабоченности и находится в центре внимания правительств во всем мире. Во избежание серьезного и нео- братимого вреда следует противостоять не только внешнему неконтролируемому воздействию на окружающую среду, но также и логике самого ничем не сдерживаемого научного и технологического прогресса. Гуманизация технологии будет сопряжена, скорее всего, с усилением моральных аспектов в нынешних, по большей части «инструментальных», отношениях между людьми и преобразуемой внешней средой.
Поскольку судьбоносные экологические проблемы столь очевидно имеют глобальный характер, то и формы вмешательства в окружающую среду с целью минимизации факторов риска будут по необходимости планетарными. Может быть создана всеохватывающая система попечения, целью которой было бы сохранение экологического благосостояния мира как целого. Возможный путь осмысления этих целей планетарной заботы предложен в так называемой «гипотезе Геи», выдвинутой Джеймсом Лавлоком. Согласно его идее, наша планета ведет себя «как единый организм, даже живое создание». Органическое здоровье Земли поддерживается децентрализованными экологическими циклами, взаимодействие которых формирует самоорганизующуюся биохимическую систему2. Если такая точка зрения будет доказана аналитически, то она определенно отразится на заботе о состоянии планеты, которая скорее будет похожа на охрану здоровья личности, чем на возделывание сада, где растения живут сами по себе.
Почему мы должны предполагать, что мировые события будут двигаться в направлении, очерченном этими разнообразными утопическими соображениями? Конечно, мы не можем этого утверждать, хотя все дискуссии, рисующие возможность такого будущего, могут по самой своей природе воздействовать на происходящие изменения. Имманентные тенденции развития суть не более чем [сумма] влияний, и период, когда решается, будет ли вообще развитие идти в этих направлениях, весьма продолжителен по времени и наполнен различными факторами риска. Более того, то, что происходит в рамках одного институционального измерения, может неблагоприятно воздействовать на остальные. Каждый фактор может иметь последствия, угрожающие жизни миллионов людей.
Какими бы ни были новые технологические разработки (при всей их полезности для производства они могут представлять угрозу для окружающей среды или военной безопасности), должен существовать предел глобальному капиталистическому накоплению. Поскольку рынки в какой-то степени представляют собой саморегулирующиеся механизмы, некоторые виды дефицита могут быть преодолены. Но у ресурсов, доступных неопределенно долгому накоплению, есть как внутренние границы, так и внешние факторы, которые либо не затрагиваются, либо усугубляются рынком и могут стать причиной социальных взрывов.
Что касается административных ресурсов, то обратной стороной тенденции к демократизации является риск сползания к тоталитаризму. Усиление функций надзора обеспечивает многообразие форм демократического участия, но также делает возможным и групповой контроль за политической властью, подкрепляемый монопольным доступом к средствам насилия как инструменту террора. Тоталитаризм и модернити взаимосвязаны не только условно, но и по самой своей сути3. Имеется множество режимов, которые если и не достигают абсолютного тоталитарного уровня, то проявляют многие его характеристики.
Возможность ядерного конфликта — это не единственная опасность, угрожающая человечеству в среднесрочной перспективе, в форме войны, поставленной на индустриальную основу. Широкомасштабная конфронтация, использующая даже обычное вооружение, была бы опустошительной по своим последствиям, так как продолжающееся слияние науки и военной технологии может в изобилии произвести формы оружия, столь же смертельного, как ядерное. Перспектива экологической катастрофы менее вероятна, чем риск большой войны, но столь же опасна по своим последствиям. Долговременный необратимый ущерб окружающей среде уже мог быть нанесен, — и возможно, мы просто не ощущаем его видимых последствий.
Оборотной стороной модернити — и этого фактически никто не способен не сознавать — может быть не что иное, как «республика трав и насекомых» или группа разрушенных и травмированных человеческих сообществ. Никакие провиденциальные силы не вмешаются ради нашего спасения, и никакая историческая теле- ология не гарантирует, что эта вторая версия постмодернити не вытеснит первую. Апокалипсис стал тривиальностью, он знаком как контрфактическая ситуация повседневной жизни, и, как и все параметры риска, он может стать реальностью.
Когда мы говорим о модернити, мы имеем в виду институциональные трансформации, происходящие на Западе. В какой степени модернити является отличительным признаком западной цивилизации? Отвечая на этот вопрос, мы должны рассмотреть различные аналитически вычленяемые черты модернити. С точки зрения институционального развития для модернити главное значение имеют два особых организационных комплекса: национальное государство и систематическое капиталистическое производство. Оба они коренятся в специфических чертах европейской истории и имеют мало аналогий в предшествующих периодах или в других культурных контекстах. Если они в тесной связи друг с другом к настоящему времени распространились по всему миру, то прежде всего благодаря порождаемой ими мощи. Никакие иные, более традиционные, общественные формы не могут противостоять ей, сохраняя полную изолированность от глобальных тенденций. Является ли модернити исключительно западным феноменом с точки зрения образа жизни, развитию которого способствуют эти две великие преобразующие силы? Прямой ответ на этот вопрос должен быть утвердительным.
Одно из важнейших последствий модернити <...> заключено в глобализации. Это не только сметающее иные культуры распространение западных институтов по всему миру. Глобализация <...> вводит новые формы мировой взаимозависимости, [что, однако] создает новые риски, одновременно формируя далеко идущие возможности глобальной безопасности. Является ли модернити исключительно западной с точки зрения данных глобализирующих тенденций? Нет. Этого не может быть, коль скоро мы говорим о возникающих формах мировой взаимозависимости и планетарного сознания. Способы рассмотрения и решения этих проблем будут с неизбежностью затрагивать концепции и стратегии, происходящие из не-западных источников. Ибо ни радикализация современности, ни глобализация общественной жизни не являются процессами, которые в каком-либо смысле завершены. Культура может по-разному реагировать на распространение новых институтов, принимая во внимание мировое культурное разнообразие в целом. Движение «за пределы» модернити происходит в глобальной системе, которая отличается большим неравенством богатства и мощи и не может не подвергаться их воздействию.
Модернити универсализируется не только в плане ее глобального воздействия, но и в плане рефлексивного знания, фундаментального для ее динамического характера. Является ли модернити исключительно западным понятием в этом отношении? На этот вопрос следует ответить утвердительно, хотя и с определенными оговорками. Кардинальный отход от традиции, свойственный рефлексивности модернити, приводит к разрыву не только с предшествующими эпохами, но и с другими культурами. Поскольку разум оказался неспособен обеспечить себе окончательное самооправдание, то нет оснований делать вид, что данный разрыв не покоится на культурных убеждениях (и силе). Однако сила не обязательно решает проблемы, возникающие как результат распространения рефлексивности модерности, особенно в той мере, в какой методы аргументации, вырабатываемой в ходе дискуссии, становятся широко распространенными и общепринятыми. Такая аргументация, включая ту, что составляет основу естественных наук, содержит критерии, отвергающие культурные различия. В этом ничего нет «западного», коль скоро уже ощутима приверженность к подобного рода аргументации как средству разрешения споров. Кто может сказать, тем не менее, каковы пределы распространения этой приверженности? Ведь радикализация сомнения часто сама является объектом сомнения и, следовательно, представляет собой принцип, вызывающий упорное сопротивление.
Сегодня прежде всего в индустриальных обществах, но до некоторой степени и в мире в целом, наступил период высшей модернити, порывающей с традицией и с тем, что в течение долгого времени было «командной высотой» — влиянием Запада. <...>
Модернити по самой своей сути имеет глобализирующий характер, и тревожные последствия данного феномена соединяются с логически круговым характером ее рефлексивности для создания универсума событий, где риск и случайность приобретают новый характер. Глобализирующие тенденции модернити одновременно экстенсиональны и интенсиональны — они связывают индивидов с системами больших масштабов и на локальном, и на глобальном уровнях. Многие явления, часто называемые постмодернити, фактически касаются опыта жизни в мире, где присутствие и отсутствие связаны исторически непривычными способами. Прогресс становится лишенным содержания, поскольку сохраняется логически круговой характер модернити, и на горизонтальном уровне поток ежедневно притекающей информации, вовлеченной в жизнь «одного из мирово, может когда-нибудь стать непреодолимым. Однако это не есть выражение культурной фрагментации или растворения субъекта в «мире знаков», не имеющем центра. Это процесс одновременного преобразования субъективности и глобальной социальной организации на тревожном фоне риска далеко идущих последствий.
Модернити ориентирована в будущее, так что будущее имеет статус контрфактического моделирования. Хотя имеются и иные причины, но это один из факторов, на которых я основываю понятие утопического реализма. Предвосхищение будущего становится частью настоящего, тем самым влияя на то, как будущее фактически развивается; утопический реализм соединяет «открытие окон» в будущее с анализом нынешних институциональных тенденций, посредством чего политическое будущее является имманентным настоящему. Здесь мы возвращаемся к проблеме времени. Чему может быть подобен мир постмодернити — с учетом факторов, лежащих в основе динамической природы модернити? Если бы современные институты в какой-то момент значительно изменились, то это повлекло бы за собой коренное изменение и самих этих факторов. <...>
Сценарии утопического реализма противоположны как рефлексивности модернити, так и ее темпоральное™. Утопические прогнозы или ожидания составляют основу для будущей ситуации, ставящей предел бесконечно открытому характеру модернити. В мире постмодернити взаимоотношения пространства и времени уже не будут упорядочены историчностью. Может ли это означать возрож- дение религии в той или иной форме, сказать трудно, но можно предположить, что в таком случае оказались бы зафиксированы некоторые аспекты жизни, что напоминало бы некоторые свойства традиции. Такая фиксация, в свою очередь, обеспечила бы основание для чувства онтологической безопасности, подкрепленного знанием о социальном универсуме, подвластном человеческому контролю. Это не был бы мир, который «распадается изнутри» на децентрализованные организации, — в нем, без сомнения, сложно связывалось бы локальное и глобальное. Будет ли такой мир подразумевать радикальную реорганизацию пространства и времени? Это представляется вероятным. Но подобными рассуждениями, тем не менее, мы начинаем разрушать связь между утопической спекуляцией и реализмом. И от того, что выходит за пределы исследований данного типа, следует отказаться.
* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера.
1 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L, Randers J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. N.Y., 1972.
2 - Мы называем так эту модель потому, что существовали также модели World 1 и World 2. World 1 была первоначальной версией, разработанной профессором Массачусетсского технологического института Дж.Форестером в рамках проводившегося Римским клубом исследования взаимозависимости между глобальными тенденциями и глобальными проблемами. World 2 является окончательной документированной моделью, представленной профессором Дж.Форестером в книге: Forester J. World Dynamics. N.Y., 1971. Модель World 3 была создана на базе World 2, в первую очередь как следствие изменения ее структуры и расширения количественной базы данных. Мы должны отметить, что профессор Дж.Форестер является безусловным вдохновителем данной модели и автором используемых в ней методов.
3 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L., Renders J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. P. 24.
Оглавление
Новая постиндустриальная волна на Западе
Оглавление
Фрэнсис Фукуяма. Доверие. Социальные добродетели и созидание благосостояния
Фрэнсис Фукуяма родился 27 октября 1952 года в Чикаго. Окончил Корнеллский университет в 1974 году, степень доктора политических наук получил в Гарварде в 1977. Его карьера началась в Управлении политологических исследований РЭНД-корпорации, где он работал с 1979 по 1980, а затем с 1983 по 1989 и с 1995 по 1996 год. В 1981—1982 и 1989 году входил в состав группы по политическому планированию Государственного департамента США, а затем был назначен заместителем директора отдела, специализировавшегося на проблемах Ближнего Востока и бывшего Советского Союза. С 1996 года по настоящее время Ф. Фукуяма является профессором по-литологии в Университете Дж.Мэйсона в городе Фэрфаксе, штат Вирджиния.
Как яркий публицист и блестящий политический аналитик Ф.Фу-куяма стал известен после публикации в 1989 году его статьи «Конец истории?» в журнале «National Interest». Она была перепечатана пе- риодическими изданиями более чем тридцати стран мира (в СССР была опубликована в журнале «США: экономика, политика, идеология»). Он является автором двух книг— «Конец истории и последний человек» [1992] и «Доверие. Социальные добродетели и созидание благосостояния» [1995],— и каждая из них стала международным бестселлером (обе были изданы более чем в двадцати странах). Первая была признана национальным бестселлером не только в США, но и во Франции, Японии и Чили; вторая названа журналом European лучшей книгой по теории бизнеса в 1995 году и включена журналом «Newsweek» в список десяти лучших книг о проблемах предпринимательства. Новая книга профессора Фукуямы — «Великое крушение» (The Great Disruption) — готовится к выходу в конце 1998 года. Ф. Фукуяма женат, у него трое детей. Он живет в Фэрфаксе, штат Вирджиния.
Книга «Доверие. Социальные добродетели и созидание благосостояния» является, на наш взгляд, одной из наиболее глубоких работ по проблемам современного социального развития, вышедших на Западе в 90-е годы. Она состоит из пяти частей, посвященных методологическому обоснованию выдвинутой автором концепции; типизации обществ согласно предложенному им принципу; оценке с этих позиций современного состояния американского общества и, наконец, перспективам развития индустриального мира в наступающем столетии.
В отличие от многих современных футурологов, Ф.Фукуяма предпочитает начинать свой анализ с рассмотрения его методологических основ, трактуя общество как систему, которая может быть адекватно понята только при постижении природы и характерных качеств составляющих его личностей. Начиная с ряда положений, сформулированных им ранее, автор использует метод, в большей мере соответствующий классической политической экономии, чем Экономиксу, видя свою задачу в противостоянии идее экономического детерминизма, особенно распространившейся после победы западных стран в «холодной войне».
В таком контексте понятие trust, которое является центральным в книге, можно достаточно точно перевести как «доверие». Профессор Фукуяма подчеркивает, что эта характеристика формируется в результате длительной эволюции того или иного общества и что уровень доверия служит фундаментальным залогом стабильности социальной структуры. Он отмечает, что недостаток доверия может быть лишь смягчен, но не компенсирован государственным вмешательством в хозяйственную жизнь, и что в обществах с низким уровнем доверия государственная регламентация способна поддерживать хозяйственную эффективность, но не в состоянии привести к позитивным переменам в социальном целом.
Книга содержит оригинальную классификацию обществ, основанием для которой служит распространенность доверия. Последовательно выступая против противопоставления «западной» и «азиатской» моделей цивилизации, Ф.Фукуяма относит к группе «обществ с высоким уровнем доверия» такие внешне весьма разнородные страны, как Япония, США и Германия, в то время как не менее различающиеся Франция и Италия, Мексика и Бразилия, Китай и Тайвань, не говоря о странах Восточной Европы и бывшего СССР, определяются как «общества с низким уровнем доверия». Экономические успехи стран первой группы бы.ш, по его мнению, достигнуты в условиях, когда действия государства лишь дополнлчи и координировали развитие общества, основывавшееся на принципе доверия, а не пытались искусственно создать таковое. Напротив, общества с низким уровнем доверия отмечены внутренней «десоциализацией», иногда на первый взгляд незаметной; они несут на себе печать семейной, клановой или групповой замкнутости и в меньшей мере способны к стабильному и естественному развитию.
Создавая свою модель, автор стремится прежде всего показать значение той социальной преемственности, роль которой объективно принижена в эпоху бурных общественных преобразований и масштабных технологических изменений. Профессор Фукуяма говорит об экономическом прогрессе как своего рода вознаграждении обществу за его внутреннюю гармонию, отсутствие которой есть важнейший фактор, препятствующий хозяйственному процветанию. Оценивая с этих позиций перемены, происходящие в государствах Восточной Европы и бывшего СССР, автор выдвигает более взвешенные, но в то же время менее оптимистичные предположения, нежели те, что содержались в более ранних его работах.
Выбор отрывков, которые дали бы читателю адекватное представление о книге Ф.Фукуямы, был очень непрост. Мы остановились на части г.швы 1 «О человеческой ситуации и конце истории», главе 3 «Масштаб и доверие», введении к части III, отрывке из главы 19 «Ве-бер и Тейлор», начале и заключительном пассаже части IV, главе 31 «Одухотворение экономической жизни» (эти фрагменты соответствуют стр. 3-4, 6-7, 10-11, 24-32, 62-65, 149-153, 227-229, 273, 280-281, 308—309, 355-362 в издании Free Press). Такая подборка была одобрена профессором Фукуямой в ходе нашей личной встречи в Фэр-факсе в марте 1998 года. Более подробные оценки основных положений книги «Доверие» и ее значения были даны в специальной рецензии (см.: Иноземцев В. Доверяясь доверию // Свободная мысль 1998 No I С. 125-127). ' ДОВЕРИЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ И СОЗИДАНИЕ БЛАГОСОСТОЯНИЯ* ИДЕЯ ДОВЕРИЯ
На пороге XXI века происходит примечательная конвергенция политических и экономических институтов. На протяжении нынешнего столетия общественные системы характеризовались глубокими идеологическими различиями. Монархия, фашизм, либеральная демократия и коммунизм жестоко воевали друг с другом за политическое превосходство, а разные страны избирали для себя различные пути экономического развития, отмеченные протекционизмом или корпоративизмом, предпочитали свободный рынок, а иногда — социалистическое централизованное планирование. Сегодня, однако, практически все развитые страны внедрили или пытаются внедрить у себя либерально-демократические политические институты, а многие [другие] делают шаги в на- правлении перехода к рыночной экономике и интеграции в глобальную систему капиталистического разделения труда.
Как показано в другой моей работе, это движение означает «конец истории» в марксистско-гегельянском понимании Истории как широкой эволюции человеческих обществ в направлении к конечной цели. Раскрывая все новые и новые возможности, современная техника соответствующим образом влияет на экономики различных стран, неразрывно связывая их в единый глобальный механизм. В то же время повышение степени сложности и информационной насыщенности современной жизни крайне затрудняет централизованное хозяйственное планирование. Высокий уровень благосостояния, достигнутый капитализмом благодаря развитию техники, в свою очередь, служит условием для культивации либерального режима [основанного на принципе] всеобщего равноправия как высшей цели борьбы за человеческое достоинство. Многие страны испытывали трудности в создании демократических институтов и рыночной экономики, некоторые другие, особенно в отдельных частях бывшего коммунистического лагеря, скатились назад к фашизму или анархии, но для развитых стран не существует модели политической и экономической организации, к которым они могли бы стремиться, кроме демократического капитализма. <...>
Пожалуй, экономика — это важнейшая область современной жизни, в рамках которой культура оказывает прямое влияние на благосостояние населения... Хотя хозяйственная деятельность неразрывно связана с социальной и политической жизнью, существует ошибочная тенденция (поощряемая современными экономистами-теоретиками) рассматривать экономику как одну из граней жизни, которая имеет собственные законы и существует отдельно от остального общества. Если принять эту точку зрения, получается, что экономика — это особая область деятельности, в которой отдельные личности взаимодействуют лишь в целях удовлетворения своекорыстных потребностей и желаний, а потом снова возвращаются в свою «реальную» социальную жизнь. Но в любом современном обществе экономика представляет собой одну из наиболее фундаментальных и динамичных форм общения людей (of human sociability). Трудно назвать какой-либо вид экономической деятельности — от организации работы химчистки до производства сложных микросхем, — где не возникало бы социального взаимодействия. И хотя люди трудятся на предприятиях и в органи- зациях ради удовлетворения своих индивидуальных потребностей, эта деятельность также выводит их из скорлупы личной жизни и связывает с большим миром жизни общественной. Подобная связь есть не просто средство обретения жизненных благ, но и сама по себе является немаловажной целью человеческой жизни. Хотя люди и эгоистичны, важная потребность личности воплощена в жажде быть частью того или иного сообщества. Люди ощущают острое беспокойство — которое Э.Дюркгейм называл аномией (anomie) — в отсутствие норм и правил, связывающих их с им подобными, и современное рабочее место помогает снизить и побороть это беспокойство1.
Чувство удовлетворения, которое мы испытываем от ощущения соединенности с коллегами на работе, коренится в фундаментальном стремлении людей к обретению признания. Как я отмечал в книге «Конец истории и последний человек», каждый стремится к тому, чтобы его достоинство было признано (то есть оценено надлежащим образом) другими людьми. Эта потребность, безусловно, столь глубока и фундаментальна, что является одной из главных движущих сил всего исторического процесса. В ранние периоды истории она реализовывалась на военном поприще, где короли и принцы бились за превосходство не на жизнь, а на смерть. В современную эпоху борьба за признание перешла из военной сферы в экономическую, где она оказывает благотворное влияние на общество в целом, приводя к созданию, а не уничтожению материальных благ. За пределами обеспечения прожиточного минимума экономическая деятельность нередко предпринимается именно ради признания, а не просто в качестве средства удовлетворения естественных материальных потребностей. Ведь потребности эти, как указывал Адам Смит, немногочисленны и насыщаются относительно легко. Работа и деньги имеют гораздо большее значение как символы личного успеха, статуса, достоинства — кто-то создал межнациональную газетную империю, кого-то на- значили бригадиром. Такого типа признания невозможно достичь в одиночестве; оно существует только в общественном контексте. <...>
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |