- Посмотрим, что ты скажешь завтра, - съехидничал Билл, нежно поглаживая мужа по бокам и спине.
Они долго мылись, потом прокрались к колыбельке своей дочери, чтобы посмотреть, как она спит, а после, вернувшись в свою спальню, уснули сами.
Утром Том был разбужен хныканьем Агаты, которую Билл принес к ним в спальню, чтобы покормить. Мужчина из-под полуприкрытых век наблюдал за суетящимся над дочерью мужем. Он придвинулся ближе, ложась так, чтобы Билл мог кормить ребенка и устроить голову у него на плече, и с улыбкой увидел, как девочка, обхватив пухлыми губками соску, тут же затихла и удовлетворенно зачмокала. Супруги лежали, не говоря ни слова, слушая это довольное причмокивание и наслаждаясь каждой секундой, которую проводили вместе.
Их жизнь вступила в пору тихого семейного счастья, которое не опишешь словами, а даже если и попытаешься, то выйдет так скучно и неинтересно, что читатель надолго забросит рассказ, поэтому оставим наших героев в столь светлый момент и вернемся к ним немного позже.
*Аска – растение, листья которого при употреблении внутрь оказывают опьяняющее действие.
Глава 19
Пари
Listen to me,
Looking at me,
I am think of you.
I am whispering,
I am singing
This my song for you.
So sad…
You must be think about
I waiting for your love…
Just look around.
I need…
To be with you tonight.
I want be with like!
So not give up!
(Lalo Project feat. Aelyn – Listen to me, Looking at me)
Нет ничего прекраснее вида меняющего краски неба в тот момент, когда красная луна покидает пределы нашей планеты, чтобы на утро вернуться вновь. Небо становится волшебно-глубоким, вспыхивая оранжево-желтым вслед уходящей звезде. И мир приобретает совсем иные оттенки: прозрачно-голубое небо становится бездонно-синим, у предметов остается лишь одна тень, а листва кустов и деревьев, отражая свет белой луны, серебристыми волнами колышется на легком ветру. Тут и там в садах знати вспыхивают фонарные сгустки, призванные осветить садовые дорожки и столбики беседок, сплошь увитые благоухающими розами, знаменующими своими дивными яркими бутонами, конец жаркого лета.
Мир поистине прекрасен в те моменты, когда происходят ежедневные и необходимые перемены, ведь если бы не было ночи, мы бы не знали, как прекрасно своей свежестью утро, и каким ярким бывает день, мы бы не видели красочных закатов и пастельных восходов, мы бы даже не догадывались, что мир прячет в себе множество загадок, проявляющихся только в ночи.
До конца светского сезона оставалось два месяца, и сейчас, когда жара спала, каждое знатное семейство спешило устроить светский прием в своем доме. Что не день, то бал или маскарад собирал всю знать столицы в одном месте. Увеселения часто продолжались до поздней ночи. Блеск этих светских сборищ вполне мог затмить бы свет обеих лун, в прочем для пресыщенных повес и умудренных опытом глав семейств, все, что происходила на этих балах, не было в новинку, многие были пресыщены, как и Билл.
Билл Каулитц из клана Софитов блистал уже третий сезон. Обладая необычной, притягивающей взгляды красотой, практически безграничным богатством, в свои двадцать он знал все о светских сборищах и увеселениях. Теперь он задавал моду и по продолжительности его присутствие на том или ином балу люди судили об успехе вечера. Ему удавалось без труда обходить множество подводных камней, которые с радостью и старанием расставляли на его пути завистники и злопыхатели. Это объяснялось не его опытом и даже не презрением к окружающим, а четкими представлениями Билла о том, что для него важно и что является основой его жизни. Он любил своего мужа и маленькую дочь, вся его жизнь вращалась вокруг них. Светские сезоны являлись для него лишь возможностью развеяться, а зачастую и повеселиться.
- Он просто удивительно прекрасен, - один из младших сыновей клана Треф, также входящего в Анклав, восхищенно следил за темноволосым Сурмом.
- Да, - кивнул Оле Санко, - иначе его соблазнение не стоило бы так дорого.
- Не верится, что он настолько неприступен…
- Он просто знает себе цену. – Санко умело соблазнял молодого и легкомысленного и скучающего повесу. Оле нужны были деньги, а единственное, чему он научился за свою жизнь были азартные игры. Последние два года Билл был его постоянным источником дохода, еще никому не удалось соблазнить его или хотя бы скомпрометировать.
Темноволосый Сурм любил бывать в обществе, чем постоянно подогревал интерес к себе. Изначально ему было просто весело среди людей, ему вообще очень нравилось общаться, смеяться, знакомиться. Билл сам по себе был душой компании. Но сейчас, в этот сезон он просто прятался среди людей. Что-то было не так в его семейной жизни, но что, Сурм никак не мог понять что.
Вся чаще Том уезжал из дома и все чаще подолгу не возвращался. Да и когда возвращался, казалось, что он делает это только из-за дочери. Между ними росла недоговоренность, но оба не озвучивали своих проблем, оба боялись услышать ответ, потому что знали, какие ответы последуют, но ни один не желал пойти другому на встречу.
Иногда люди так привыкают быть счастливыми, что забывают простую истину: счастье – лишь оборотная сторона неприятностей и боли, они искренне верят в свою удачливость и не замечают, что уже несчастны сами и их партнер отдалился от них так далеко, что невозможно найти путей назад.
Они никогда не работали над своим счастьем, оно у них всегда было, им не нужно было искать общий язык – они, порой, без слов понимали друг друга. У них было это и сейчас, но проблема состояла в том, что они не хотели слышать того, что кричали друг другу их сердца.
Вместо того, чтобы поговорить и попытаться принять друг друга, они прятались за ложными улыбками и прежней страстью, изображая счастье и довольство существующей жизнью.
Но Билл уже не мог прятаться, напряжение, которое сковывало его душу, было велико, и музыка, танцы и разговоры уже не могли вытеснить из его головы мрачные мысли.
Сурм рано отбыл домой. Агата еще не спала и радостно залепетала, оказавшись на его руках. Малышка была удивительно похожа на Тома. Билл каждый раз удивлялся, когда она копировала его движения. Агата была маленькой копией его мужа, но любить ее было безопасно, она не могла причинить боли, потому что ее детское сердце всецело принадлежало родителям, и эта привязанность не могла измениться.
- Папа, дем Ио, - девочка взглянула на Сурма одновременно просящее и вопросительно, обхватив пухленькими ладошками его лицо.
- Пойдем. Но только потом сразу спать. – Билл заправил растрепавшиеся смоляные кудряшки за маленькое ушко.
- Ио пою песенку.
- Ио споет песенку, - поправил Агату Сурм и направился на большую террасу.
Террасу столичного дома мантикор облюбовал себе в качестве жилища, он свил на ней гнездо и зорко следил, когда слуги убирались на ней, поэтому, когда супруги устраивали приемы, двери, ведущие на нее, были плотно закрыты и завешаны – Ио не любил посторонних. Но для хозяина здесь стояло большое кресло, которое он занимал, когда спускался отдохнуть, подышать свежим воздухом и почесать крылатой кошке спинку.
Ио любил Агату, он громко мурчал и подставлял огромную голову, чтобы девочка могла гладить его своими маленькими ручками. И с некоторых пор стало традицией приносить девочку перед сном на террасу, она успокаивалась и хорошо засыпала после этих прогулок.
Том нашел свою семью на террасе, какое-то время до того, как его заметили, он наблюдал, как мантикор фыркает прямо в лицо Агате, вызывая звонкий детский смех. Но едва девочка заметила присутствие отца, то тут же бросилась к нему громко визжа. Том подхватил малышку и подбросил вверх, не спуская с рук ребенка, он подошел к Биллу, который с радостью открыл ему свои объятия.
Несмотря на все недоговоренности, супругам по прежнему нравилось прикасаться друг к другу, в постели все их проблемы как будто исчезали, и они просто делили свою страсть, ни о чем не задумываясь и ни о чем не жалея.
В этот вечер супруги сами купали малышку и вместе укладывали ее спать. Приезд отца возбудил ее, и она долго не засыпала, перечисляя все, что делала в его отсутствие. Но перебирая кудряшки дочери и слушая ее звонкий голосок, Том становился все задумчивей, что не укрылось от его мужа, также сидящего рядом. Когда Агата стала засыпать, Билл тихонько вышел и спустился в кабинет Тома, он хотел немного выпить и поговорить с ним о предстоящем маскараде в доме его родителей. Сурм надеялся, что уговорит мужа сопровождать его.
Том тихо вошел в кабинет, налил себе в бокал немного настойки аски, отошел к окну и принялся разглядывать что-то на террасе. Билл не знал, как начать разговор с задумчивым мужем и просто ждал, пока тот сам заговорит.
- Я слышал, Гор с Мауэром заключили пари. – Том отпил из бокала, который держал в руке, и взглянул на Билла из-за плеча. – Гор клянется, что соблазнит тебя еще до конца месяца.
- Какая глупость, - улыбнулся Сурм, обнимая Тома сзади. – Я не видел тебя целую неделю и ужасно соскучился. – прошептал он мужу в самое ухо, потираясь о него своим возбуждением.
- По мне или моей заднице? – усмехнулся Том, разворачиваясь, притягивая Билла к себе и задирая его рубашку.
- По вам обоим, - Сурм впился в губы мужа страстным, жадным поцелуем.
Они целовали и раздевали друг друга, не удосужившись даже подняться в спальню, постанывая и сминая плоть руками, хватаясь друг за друга, жарко выдыхая, охваченные страстью они упали на неудобный кабинетный диван.
- Я хочу в тебя, - горячо прошептал Том, оказавшись сверху.
- Нет, - Билл резко отстранился, - нет! Мы же говорили об этом! – неверными руками он стягивал на себе рубашку, садясь прямо и испытывая ужас от того, что, кажется, пришло время поговорить по душам.
- Я хочу ребенка, - тихо сказал Том, опустив голову и пытаясь успокоить сбившееся дыхание.
- У нас есть Агата! Мы сто раз говорили об этом, - Билл поднялся, застегнул штаны и нервно заходил по комнате. – Я не хочу больше детей.
- Ты не хочешь расставаться с тем образом жизни, который ведешь! – Том встал напротив Сурма, мешая ему продолжать движение. – Балы, обеды, выезды на природу! Ради Богов! – резко выкрикнул мужчина. – Это всего несколько месяцев!
- Я чуть не умер! Или ты забыл? Моя жизнь больше ничего не значит? – злясь, отвечал Сурм.
- Это были первые роды! Ребенок лежал неправильно! – Том вдруг, вспомнив весь ужас, который пережил, перестал кричать. Он взял Билла за руки и попытался заглянуть ему в глаза. – Врачи говорят, что вторые роды не обязательно будут такими же тяжелыми.
- А если врачи ошибаются? – отворачиваясь, прошептал Сурм.
- Ты сам говорил, что Агата стоила того! – у Тома заканчивалось терпения, точнее у него совсем уже не было желания терпеть. Он вздохнул и продолжил:
- Дело ведь не в боязни родов или еще чего-то. Все дело в тебе и той жизни, которая тебе нравится. Что же во всем этом такого привлекательного? Где тот мальчик, на котором я женился?
- Тот самый, что сбежал со Штефаном, сразу после церемонии? – едва Билл произнес это, как пожалел. Он желал уязвить мужа, но совсем забыл, что чувствует его боль, как свою.
К сожалению, Том тоже совсем забыл об этом, уязвленный, он просто желал ответить той же монетой.
- На самом деле, я вообще не о том хотел поговорить. – Том сел на диван и, глядя, снизу вверх на Билла продолжил, - Я просто хотел сказать, что собираюсь жениться во второй раз.
- Что? – заорал Билл. – Что? Ты же мне обещал!
- Я обещал, что не женюсь, пока мы любим друг друга. Сейчас, по-моему, очевидно, что это не так. – Том говорил довольно спокойно, как будто давно заготовил речь. – У нас все так идеально. Мне надоело играть в эту игру. Я хочу быть счастливым! Мне наскучили балы и маскарады, вся эта фальшь! Эта маска веселья и превосходства на твоем лице! Я хочу семью, свою семью!
- Тебе надоело! – презрительно промолвил Билл. – Тебе надоело? – Он хмыкнул, его просто распирало от негодования. – Да я из кожи вон лезу, чтобы быть идеальным мужем, таким, какого ты заслуживаешь! Я твоя семья! Я и Агата!
- Мне не нужен идеальный муж! Мне нужен мой муж!
- Я и есть твой муж! Я он и есть! – Сурм не мог прийти в себя от отчаяния и боли. – Я тот самый, кого ты все время бросаешь одного, уезжая по своим делам. Тот самый, кто организует все в этом доме, кто ведет всю необходимую светскую жизнь, кто следит за тем, чтобы нашу семью принимали и уважали в обществе! Это все я! Я! – Билл, наконец, просто сорвался на крик. – Тебя же никогда нет рядом, я всегда один! Я так давно один, что забыл, что это такое, быть любимым!
- О Боги! Я просто не могу смотреть, как все разваливается! – Том схватился за голову. – Я мужчина! Я хочу брать, я хочу быть хозяином в доме! Но в последнее время мне все очевидней, что единственный хозяин здесь – ты!
- Бедный, униженный и обделенный! – не сдерживая себя, кричал Билл. – И почему это все разваливается? Как удивительно! Не потому ли, что ты предпочитаешь сбежать, лишь бы ничего не делать? А потом только и удивляешься, почему все так плохо? Неужели ты думаешь, что все разрешиться само собой без нашего участия?
Не желая больше смотреть в лицо мужа, так легко отказавшегося за них бороться, Билл выбежал за дверь, чтобы укрыться в своей спальне. Но Том не пошел за ним, он не видел выхода из сложившейся ситуации, кроме как сбежать, но слова Билла, кажущиеся ему сейчас несправедливыми, сильно задели его, как может задевать только правда, которую не желаешь признавать. Они все время крутились в голове, причиняя боль.
Они засыпали в разных кроватях и разных комнатах, находясь при этом в одном доме. Это было странно, но наступил момент их жизни, когда они не хотели слушать друг друга, когда все, что требовалось каждому – это одиночество и время.
Глава 20
Маскарад
Niemand und nichts nehm wir mit Und irgendwann schaun wir auf jetzt zuruck 1.000 Meere weit
1.000 Jahre ohne Zeit
1.000 Meere weit
1.000 Sterne ziehen vorbei vorbei
Lass dich zu mir treiben Ich lass mich zu dir treiben Vertrau mir
(Tokio Hotel "1000 meere")
Маскарад в доме главы Анклава был одним из главных событий года, сюда хотели попасть все без исключения. К этому дню готовились задолго до получения гостями официальных приглашений с указанием тематики и костюмов, надеть которые было необходимо, чтобы пройти в украшенный сад с летающими помостами и беседками, где располагались не только столики с закусками, но и музыканты, чтобы гостям казалось, будто звуки музыки проливаются на них сверху, подобно божественному гласу.
Билл, конечно, знал, что маскарад в этом году будет посвящен животным, умеющим летать, задолго до рассылки официальных приглашений. Сурм помогал женщинам семьи Софитов готовить все это празднество. Он сильно сдружился с Еленой и Катериной за прошедшее время. Они часто навещали Агату, привозили ей подарки и нарядные платьица. Иногда Билл опасался, что его ребенок будет самым избалованным на свете: бабушка и тетя позволяли ей все, чего бы она ни захотела, Том, видевший ее всего лишь несколько раз в месяц, тем более не мог ни в чем отказать очаровательной маленькой проказнице, и даже Ио потакал ей во всем!
Сколько раз Билл наблюдал, как мантикор стоит на трех лапах и терпеливо ждет, когда Агата отпустит четвертую, которую, как казалось девочке, она подняла и держит в воздухе. Сурм просто не понимал, почему обычно вредная и независимая кошка, третирующая всю прислугу в доме, позволяет Агате заплетать свои усы и нежно вылизывает ушибы и царапины, которые постоянно появлялись на коже непоседливого ребенка. Малышка отвечала Ио взаимностью, она с радостью играла с ним, гладила и обнимала, вставая на носочки, смешно вытягиваясь и прижимаясь всем телом.
Сурм очень любил свою дочь, но все чаще ловил себя на мысли о еще одном ребенке. Его останавливал не страх родов – его пугали их с Томом отношения. Он помнил, как муж поддерживал его всю первую беременность, как заботился о нем, но теперь, когда тот все время отсутствовал дома, Сурм не был уверен, сможет ли пройти через это еще раз один.
Всем окружающим он казался самодостаточным и уверенным в себе, но на самом деле всю его уверенность составляла любовь Тома, его доверие и привязанность, в которых теперь он стал сомневаться. Биллу было очень обидно, что муж обвиняет его в эгоизме. Чувство одиночества и потерянности затягивало его все сильнее и сильнее.
Еще большую тоску на Билла нагонял Шелдон, который заявился в дом Софитов ни свет ни заря. Под предлогом того, что помогает с организацией маскарада, светловолосый Сурм мешался под ногами и не отходил от Билла ни на минуту, не прекращая трещать, делясь последними светскими сплетнями.
К величайшему расстройству Шелдона, он опять носил ребенка. Он был на третьем месяце беременности, и это должен был быть уже четвертый его ребенок: за прошедшие два с половиной года чета Листингов обзавелась третьим сыном. Сурм расстраивался и злился: он смотрел на Билла, который что ни сезон, блистал на балах, выезжал на природу и играл в скетч, делая немыслимые пируэты на своем мантикоре. В то время как Шелдон ожидал очередного ребенка и ухаживал за уже рожденными, Билл развлекался. Мужу Георга казалось, что жизнь Каулитца прекрасна, полна новых знакомств и веселья. Билл же, в свою очередь, привык играть в эту игру и делать вид, что все хорошо, и не мог даже Шелдону признаться в своем одиночестве и желании изменить устоявшуюся жизнь.
Казалось, только Елена замечает что-то неладное между супругами, однако Билл не спешил обременять ее своими проблемами: мать имела слишком большое влияние на Тома, и Сурму не хотелось лишний раз давить на и так почему-то вечно заведенного супруга.
Билл видел, у его мужа появилась какая-то проблема, но не спешил спрашивать о ней, уже слишком хорошо зная, что Тому, не умеющему быстро принимать решения, нужно время.
Шел уже третий день их противостояния, и сдерживать себя было мучительно, сложно и больно, но они упрямо продолжали спать в разных комнатах и не говорили друг с другом, предпочитая обмениваться ничего не значащими фразами и делать вид, что все как обычно.
Супруги собирались на маскарад одновременно и, вместе с тем, по отдельности. Это было несложно, ведь покои, выделенные им в доме Софитов, занимали целый этаж жилого крыла, и здесь было все: две спальни с примыкающими к ним кабинетами, салонами для приема посетителей и гардеробными, детская комната с двумя отделениями для прислуги, общая гостиная и даже три ванные комнаты.
В этом году приемные залы, тропинки в саду, навесы, понтоны и беседки были украшены струящимся воздушным тюлем разных расцветок и тонов. Перевязанная тонкими ленточками воздушная ткань загадочно колыхалась на ветру, переливаясь и создавая ауру волшебства и легкости. Вошедшему в сад казалось, что он перенесся в волшебную страну, где разноцветные облака спустились прямо на землю и окутали клубами тумана все строения, деревья и цветы.
Гости одетые в наряды, украшенные крыльями различной формы, наслаждались прогулками под лирическую музыку и легкими угощениями, расставленными на понтонах.
Вечер протекал спокойно и размерено, гостей веселили мимы и музыканты, где-то танцевали специально приглашенные танцоры, а под высоким навесом около жилого крыла центрального дома под звуки оркестра поражала гостей своим мастерством и гибкостью балетная труппа.
Но настоящее веселье началось после обильного ужина, во время которого отвары и настойки аски лились рекой.
На празднике присутствовали все мало-мальски знатные семейства, были здесь и Гор с Мауэром, так некстати заключившие пари на Билла. Последний же был великолепен: черный блестящий костюм необыкновенно шел ему, красно-оранжевые гребни, которыми были убраны длинные черные волосы, оставили несколько смоляных прядей, косо падающих на лоб, а глаза, подведенные лакшей, казались абсолютно черными. Билл был красив и статен, он будто светился изнутри, и каждый мечтал поймать на себе его взгляд и улыбку.
Том следовал за ним, словно тень, не желая выпускать мужа из виду – несмотря на обиду и все невеселые мысли, он наслаждался, глядя на него, прекрасного и раскованного. Том был горд им, их собственная размолвка, сейчас казалась ему глупостью, и он искал лишь удобного момента, чтобы попросить прощения за ужасные слова о второй женитьбе. Софит надеялся, что, разомлевший от веселья и сладких настоек, Сурм охотнее выслушает и простит его.
Когда Шелдон вылил что-то на Билла и они вместе направились в одно из помещений, которое было приспособлено на время маскарада для отдыха семьи Софитов, Том лишь досадливо нахмурился – вездесущий Шелдон никак не давал ему этим вечером завладеть вниманием мужа.
Еще более странным Тому показалось поведение мужа Георга, когда он вместо того, чтобы помочь с переодеванием, вновь появился в зале для танцев и стал собирать вокруг себя народ.
Когда же все двинулись в сторону салона, где, по предположению Тома, должен был находиться Билл, в груди у Софита что-то неприятно ухнуло – слишком давно он вращался в обществе и очень хорошо знал, что может означать такое нездоровое внимание публики. Он метнулся в противоположное крыло здания, по дороге все больше утверждаясь в своих подозрениях, так как изо всех углов доносился гомон возмущения чьим-то предосудительным поведением.
Шелдон же, возглавляя небольшую компанию из самых заядлых сплетников, дошел до салона и распахнул дверь. Собравшимся предстала интереснейшая картина: Билл Каулитц, раздетый по пояс, стоял, прижавшись спиной к портьере, украшающей стену комнаты, и к нему прижимался Гор. Оба замерли и повернулись на звук открытой двери. И тут, когда уже все, казалось, было ясно и репутация Билла была потеряна навсегда, с грохотом открылась боковая дверь в салон, и вошел Том.
- Вот, я принес… - он протянул что-то Биллу, глядящему на него большими глазами и пытающемуся прикрыться, а потом недоуменно воззрился на собравшихся. – Господа, Шелдон всего лишь пролил на моего мужа напиток, уверяю вас, незачем так беспокоится. Как только вы выйдете и дадите ему переодеться, мы не замедлим присоединиться к общему веселью.
Гости покидали салон, оглядываясь на супругов Софит и не веря глазам, когда Том подошел к Биллу и помог ему облачиться в свежую рубашку.
Сурма трясло, он понимал, что был на волосок от страшного скандала, но еще больше боялся того, что скажет ему муж. Билл смотрел на него во все глаза, стараясь понять, что Том думает и что собирается делать.
- Не надо так расстраиваться. Они только этого и ждут, – Том нежно провел ладонью по скуле Билла и постарался пригладить растрепавшиеся черные прядки. – Ты сейчас оденешься, и мы выйдем, как ни в чем не бывало.
- Ты веришь мне? – удивленно спросил Сурм, заглядывая мужу в лицо.
- Билл, ты никогда не давал мне повода усомниться в тебе хоть на минуту. Конечно, я тебе верю, – Том выглядел немного сбитым с толку, он вдруг понял, что истоки их ссоры намного серьезнее, чем он думал, обижаясь на Билла. Муж, действительно, не знал, что он него ждать, неудивительно, что он не мог решиться на второго ребенка. Когда они успели так отдалиться? Впрочем, додумать он не успел – Сурм крепко сжал его в своих объятиях.
- Прости меня, это были самые ужасные три дня в моей жизни.
Том охотно обнял Билла в ответ, поглаживая его по спине:
- И ты прости меня, - прошептал он ему в самое ухо, полный внезапного облегчения и понимания, что может довериться. – Ты мой самый родной человек. Без тебя мне ничего не важно. Я и на маскарад пошел только в надежде, что ты не сможешь избегать меня, и мы помиримся. Это так тяжело – думать, что ты ненавидишь меня!
- Я люблю тебя, каждый день, даже когда злюсь и обижаюсь, – Билл уже улыбался, удобно устроившись в объятьях мужа.
- И я тебя, сильно-сильно, – Сурм улыбнулся, вспомнив, что именно это сказал мужу, когда в первый раз признался ему в любви. Они долго целовались, ласкаясь друг к другу. Все их недомолвки и недавняя ссора вдруг перестали что-либо значить, они поняли, что доверие и любовь, казавшиеся им утраченными, все еще живы в них и никуда не делись – это просто они сами забыли о самом важном, поддавшись своим обидам.
Супруги были так счастливы своим примирением и получали такое удовольствие от совместного веселья, что гости, все еще перешептывающиеся о произошедшем, невольно должны были признать, что Сурм действительно просто облился и отправил мужа за рубашкой, чем не замедлил воспользоваться Гор в надежде выиграть пари. Иначе просто невозможно объяснить, каким образом Софит оказался в комнате в столь нужное время и почему совершенно не злится на мужа.
Том же с Биллом быстро забыли о недавнем происшествии, вдруг открыв для себя, каким замечательным может быть праздник, если душа не болит от отчаяния и обиды, а любимый человек рядом. И все, что недавно казалось неразрешимым и мрачным, совершенно перестало беспокоить супругов в этот вечер, наполненный танцами, прогулками и мимолетными поцелуями украдкой. Их поспешный и довольно ранний уход в собственные покои, завершился долгожданным единением в общей кровати, где они сплелись в страстном танце, неожиданно вспомнив, как приятно не только брать, но и отдавать.
Разомлевшие, они гладили друг друга по покрытым испариной телам, пока Том не заговорил, признаваясь:
- Ты прав насчет второго ребенка, – он тяжело вздохнул, – я просто хотел сделать тебя зависимым от меня. Ты необыкновенный. Мне кажется, я просто бледная тень по сравнению с тобой. И я не знаю, как по-другому удержать тебя рядом.
- Том, ты такие глупости иногда говоришь. Все только и твердят, какая мы красивая пара, – Билл улыбнулся, заглядывая в лицо мужу и нежно проводя пальцами по линии его бровей. – У меня никого нет, кроме вас с Агатой. И у нас обязательно будут еще дети. Я тоже этого хочу, но мне нужно время, и ты все время в разъездах… – сделав паузу, Сурм все же решился затронуть болезненную для него тему.
- Прости меня, за то, что меня никогда нет рядом, – Том выдохнул, собираясь с силами, а потом решительно заговорил. – На периферии идет постоянная подпольная война. Я не говорил тебе. Анклав скрывает настоящее положение вещей, но я просто не могу больше молчать. Это ужасно, – Том продолжил совсем тихо. – Билл, я приезжаю в столицу, и здесь все веселятся, улыбаются и пляшут, а там умирают люди. И я почему-то злюсь на тебя за то, что ты не хочешь ничего замечать.
- Странно, но я злюсь на тебя за то же. Наша дочь по тебе сильно скучает, мне совсем не до веселья, ты нужен и мне, и ей. А ты даже не говоришь, зачем уезжаешь. Как же я могу узнать, что происходит?
- Билл, происходит что-то страшное, я не говорю, потому что боюсь… Боюсь, что, произнесенное, оно обретет еще большую силу и станет реальностью здесь, у нас дома.
- Том, это уже реальность, но я не могу делить с тобой только хорошее. Не отталкивай меня, и нам обоим будет легче.
В эту ночь супруги обрели утраченную было близость: Билл с болью в сердце рассказал Тому, что Шелдон совершил ужасную подлость по отношению к нему только из зависти и желания затмить собой более молодого Сурма. А вот откровения Тома оказались намного более пугающими.
Восточные и южные земли охватила смута: нехватка воды заставила жителей восставать против правительства и скрываться в маленьких партизанских деревушках, к партизанам присоединились и недовольные обращением с ними Сурмы. Том, раз за разом пытаясь совладать с восставшими, все отчетливее понимал, что контроль и власть ускользает из его рук – под влияние смутьянов попадало все больше земель и людей. Становилось очевидным, что справиться с вольнодумными настроениями, не проливая кровь, невозможно, а развернуть широкомасштабное наступление мешала несогласованность в Анклаве, где правящие семейства сошлись в весьма несвоевременной борьбе. Многие из сановников, одурманенные светской жизнью, не хотели верить, что положение дел настолько плохо. Они требовали от Тома невозможного – уладить все без лишнего шума. По сути, они своим упрямством и твердолобостью мешали разрешить проблему, не давая достаточно власти даже для ежедневных и рутинных решений.
Молодой Софит слишком хорошо понимал, что эта смута может привести к утрате решающей роли в Анклаве его клана, более того – перевести их в ранг изгоев, а это не устраивало амбициозного Тома.
Но впервые за всю его жизнь, разговаривая с Биллом и обсуждая возможные пути решения проблемы, он понял, чего действительно хочет и чего станет добиваться. Его цель, до этого скрытая мишурой обязательств и традиций, стала абсолютно ясной и понятной – наступило время борьбы за единоличную, безусловную и ничем не сдерживаемую власть.
И мнение отца впервые не играло никакой роли, у Тома была поддержка – он положился на Билла.
Глава 21
Война с Анклавом
Красная луна стояла высоко в небе, озаряя своим светом Сартру. Последний месяц лета был нежарким, и травы, омытые росой, благоухали, наполняя утренний воздух душистыми ароматами.
Неделя, последовавшая за маскарадом, оказалась для супругов удивительно счастливой, ведь они проводили ее вместе. Оказалось, что у них накопилось множество тем для разговоров, настолько интимных и личных, что ни с кем, кроме возлюбленного, ими было невозможно поделиться. Сурм чувствовал себя так, будто парит в облаках, орошающих его холодными и свежими каплями росы. Он отдавался мужу целиком, всей душой, наслаждаясь новым витком в их отношениях. Это было совсем иное ощущение влюбленности, порожденное чувством глубокой и взаимной любви двух взрослых, состоявшихся людей. Совсем новый этап, когда они признали, что изменились, но все еще нравятся друг другу, и их чувства претерпели изменения вместе с ними, но стали только крепче.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |