– Да, да, я помню. Ты не подавала на развод. Потому что тебе было некогда, – он глянул на нее свысока, хотя всегда едва доставал ей до виска. – Зато у меня было времени предостаточно, Катя. И я давно развелся с тобой, давно. И решение о расторжении нашего с тобой брака находится в отделении суда по месту моей прописки. Мое у меня на руках. Твое – там. Не могли выслать, не зная твоего адреса. Ты ведь пять лет не давала о себе знать.
– Ты развелся??? – сипло выдавила она, ее глаза наполнились слезами. – Ты со мной развелся???
– Да, – Грищенко развел руками и свесил ногу из машины. – Я с тобой развелся.
– Но когда???
Она ошарашенно моргала, сделавшись не такой уж и привлекательной. Сейчас как никогда отчетливо проступили ее тридцать пять лет. И морщинки у глаз, и складки возле рта. И идеальная шея вдруг показалась дряблой.
– Три года назад, – ответил Грищенко и вылез из машины.
– Три года назад… – потрясенно выдохнула Катя. – И что теперь?!
– А я не знаю.
Он равнодушно пожал плечами и подумал, что если бы не Маринка, он бы, может, и пожалел теперь Катю. И даже, возможно, впустил бы ее к себе в дом. И потом бы жил и мучился, жил и ждал, когда она его снова бросит. А так, с Маринкиным присутствием в его жизни, он свободен! Он силен. И удачлив. Правда, не совсем независим. Но это, как говорит Маринка, дело времени. Дело времени…
– Кто это был?!
Ее руки вцепились в его локоть, стоило им поравняться. Ревнует? Это хорошо. Он даже ей простил, что она забыла о субординации. Хотя сама всегда за это ратовала и на людях не показывала, что их связывает нечто.
– Моя бывшая жена Катерина, – он пропустил ее впереди себя в подъезд, заботливо придержав дверь.
– А что ей надо?! Чего она явилась? – Маринкины руки дрожали, когда она вставляла ключ в замок.
– Хотела вернуться, – Грищенко зашел следом за ней в тесный коридорчик, а оттуда в приемную. – Претендовала на долю в нашей с ней квартире.
– На долю??? – зашипела Маринка, и ее спутанная ветром грива взметнулась. – Она обнаглела, да?! Бросила тебя пять лет назад, а теперь явилась требовать долю в квартире??? И какую долю?! В этой халупе!
Маринка там однажды была. Она без конца косилась на отклеившиеся по углам обои, морщила носик от старого кафеля в ванной. И сказала, что она лучше станет заниматьсяс ним любовью в офисе, чем в его запущенном холостяцком жилье. Он был не против.
– Марин, ну чего ты разошлась? – миролюбиво крикнул Грищенко, усаживаясь на свое рабочее место и не прикрывая двери в приемную. – Я отослал ее куда подальше. И разочаровал, сказав, что давно с ней развелся.
– А она что же?! – Маринка тут же появилась в дверном проеме. – Надеялась на то, что вы еще женаты?!
– Да, – он уткнулся в бумаги. – Она не только рассчитывала, она была в этом уверена.
– Ага!
Марина исчезла, и минут двадцать Грищенко слушал ее тяжелую поступь от окна к двери, от двери к окну и обратно. Так Маринка размышляла, он точно знал. И не стал ей мешать лишними вопросами. Расскажет сама. Он ушел с головой в работу, время от времени отвлекаясь на то, чтобы похвалить самого себя.
Дела шли превосходно! Направление, в которое хотел перенаправить свой бизнес господин Севастьянов и которое они с Мельниковым благополучно у него перехватили, приносило прибыль. Более того, оно было перспективным!
Ах, если бы в свое время был у него стартовый капитал, и он обошелся без Мельникова! Как бы теперь было сладко от мысли, что все деньги, которые он зарабатывает с утрадо ночи, – его. Ну, ничего, все впереди! Все еще впереди!
Маринка появилась в дверном проеме в самый неподходящий момент. Грищенко только-только домечтался до небольшого домика где-нибудь на побережье. И как раз обдумывал дизайн гостиной, не зная, выбрать ли ему настоящий камин с громадным мраморным порталом или электрический, с легкой конструкцией под песчаник. И тут она – полная, потная, лохматая, в мятой одежде и иссиня-бледным лицом.
– Ты чего? Заболела? – забеспокоился он.
– Дело дрянь, Ваня! – выпалила она и полезла с ногами в пыльной обуви на маленький диванчик, на котором они обычно занимались любовью.
– Что случилось? – тут же екнуло сердце – Маринка паниковать зря не будет.
– Этот ее визит… Все это как-то… Как-то уж слишком вовремя, – сузив глаза (сегодня в них были ярко-зеленые линзы) прошептала Маринка. – Сначала это говно у Мельникова, теперь Катя нарисовалась. Что-то затевается, одним местом чую! Дело дрянь, Ваня! – подвела она черту и глянула на него затравленно. – Нам с тобой надо срочно уехать.
– С ума сошла! – ахнул Грищенко и помотал в воздухе кипой бумаг. – Это знаешь, что? Это новый контракт! Это прежде всего обязательства. На их выполнение уйдет недели четыре – минимум, шесть – максимум. А ты – срочно уехать! Это деньги, Марина! И не просто деньги, это огромные для нас с тобой деньги. И это путевка в будущее. Если мы сорвем этот контракт с этим клиентом, то все! Это приговор нашему делу! Никто в нашу сторону больше не посмотрит, поняла, женщина???
Она сделалась спокойной, на лицо вернулся румянец. Марина свесила ноги на пол, глянула на него холодно и спросила:
– Ты хорошо меня слышал, Ваня?
– Да. И что? – Он снова помотал бумагами.
– Ты слышал про Мельникова?
– То, что он говно?
– Не он, а у него! Ты хоть в курсе, что у него произошло? Почему не поинтересовался, отчего он не явился в привычный день за конвертом? А это было вчера, Ваня! Вчера! Совсем заработался, да? Или визит бывшей жены тебе голову вскружил? – В голос просочились нотки ревности.
Но Грищенко ее ревность оставил в покое. Он уцепился за ее слова про Мельникова. И взвесив все и сопоставив, опешил.
А ведь действительно! Вчера Валерий Сергеевич должен был явиться за конвертом. А не явился. И конверт по-прежнему лежит в сейфе, вмонтированном в стену. Почему не приехал и не позвонил? И тут Катька. Что, существует какая-то причинно-следственная связь? Господи! Начинается, да?!
– Ничто мне голову не кружило, Марин, – проговорил он, не желая признаваться теперь даже самому себе, что размечтался до такого, что дом себе мысленно построил на побережье с окнами на море. – Просто заработался. А что там у Мельникова? Чего он не приехал? Заболел?
– Может, и заболел, а может, пьет, спрятавшись за высоким забором своего особняка, – она подергала полным плечиком. – Прячется он, Ваня.
– От кого? – Ему сделалось неуютно в собственном кресле, которое еще утром прекрасно подходило его заду и локтям.
– Думаю, он и сам не знает, – она вздохнула. – У меня есть свой человек на его фирме.
– Ничего себе! – удивился он. – А чего раньше никогда не говорила?
– Особо нечего было рассказывать, вот и не говорила. А теперь у них там, как в похоронном агентстве: все затихли и ждут. Чего – и сами не знают.
– Ты начнешь уже рассказывать или нет? – вспылил Грищенко, устав бояться неизвестности. – А то сейчас отшлепаю, Маринка, так и знай!
Она слабо улыбнулась и кивнула с видом: успеешь еще, отшлепаешь. И снова потянула ноги с пола под себя, забыв снять обувь.
– Кто-то угнал его машину неделю назад. От супермаркета угнал, – начала она рассказ.
– Ишь ты! – перебил Грищенко, вспомнив шикарный внедорожник. – Теперь что? У меня эту рухлядь отберет?
– Слушай дальше! – Она высоко задрала тонко выщипанные бровки. – Это только начало истории!
– И?
– И… И машину эту потом нашли в нескольких километрах от города. В лесополосе одной, там раньше была свалка химического завода. Из близлежащего поселка все благополучно свалили, в лес ходить перестали, чтобы в зеленых человечков не превратиться. Говорят, что после дождя там вонь до сих пор стоит. А прошло не одно десятилетие.
– И машину эту нашли в том лесу? Я правильно понял?
– Да. Нашли. В самых зарослях. Полностью выгоревшую.
– Ни фига себе!!!
Ваня почувствовал, как во рту пересохло. Тут же вспомнил хищную улыбку Кати. Почему он не распознал в ней хищницу много лет назад? С чего решил, что она умная, порядочная и бескорыстная? Может, к ней тянется след из того леса от той сгоревшей машины?!
– Это еще не все, Ваня, – голос Маринки сел от волнения, когда она завершила свой рассказ. – А в машине той, Ваня, труп сгоревшего человека.
– Господи, нет!!! – Он закрыл обеими ладонями рот, боясь, что его сейчас вырвет прямо на дорогостоящий контракт. – Кто там был???
И тут же подумал, что там мог запросто сгореть избранник Катерины, от которого она решила избавиться таким вот чудовищным способом. Как она сказала, его зовут? Стасик??? Он завел себе молодую любовницу и…
Нет, ну чушь собачья! Чушь!!!
Зачем Катерине убивать своего любовника в машине Мельникова?! Зачем???
– А может, она знает о вашем партнерстве? – часом позже предположила Марина, когда у них уже все версии закончились, одна эта и осталась. – Она знает и решила таким вот образом избавиться и от ненавистного изменника-любовника и подставить Мельникова, чтобы расчистить тебе дорогу к единовластному правлению. А? Как тебе?
– Ну-у-у, не знаю, – он покачал головой недоверчиво. – Это каким стратегом надо быть, чтобы это провернуть! Катя… Не хватит у нее мозгов, и сил не хватит!
– Грищенко! – прикрикнула на него Марина. – Откуда ты знаешь, на что у нее сил хватит, на что нет?! Ты пять лет ее не видел. И не знаешь, как и с кем она жила! Почему столько совпадений за такой короткий срок, а?! Устраняет любовника, устраняет Мельникова и снова лезет к тебе в постель. Она же думала, что до сих пор она твоя жена.
– Думала, – понуро кивнул Грищенко.
К такому опасному повороту событий, где гибнут люди и горят угнанные автомобили, он не был готов. Он был готов работать. Много работать. Все остальное его не касалось! Он не хотел никакого криминала, не хотел!!! И всегда считал, что Мельников с его связями и влиянием его от этого сможет оградить. А он сам теперь в такой заднице, что…
– Вот и смотри, что у нас получается, – Маринкин острый ноготь резко провел по кожаному подлокотнику маленького диванчика, оставив вмятину. – Твоя Катя ссорится с любовником. Может, даже он ее выгоняет, спорить не стану. Раз завел себе молодую, то, скорее всего, так и было. Этот самый Стасик ее выгнал. Она тут же вспоминает о тебе, начинает наводить справки и узнает, что тебе теперь принадлежит некая фирма, о которой пока мало что кому известно. Она устанавливает за тобой наблюдение и засекает Мельникова, который сюда регулярно суется за отчетами и конвертами, падла! Катя быстро смекает, что вы партнеры. Ты ведь не раз его провожал до машины, подобострастно сгибаясь. Сколько раз предупреждала… Ладно. Дальше. Катя начинает думать. Пребывая в уверенности, что до сих пор является твоей законной женой, а значит, имеет полное право на половину тобой заработанного, она проворачивает всю эту операцию, то есть избавляется от твоего партнера, а заодно – и от своего любовника. А потом снаглой мордой является к тебе и говорит, что возвращается. Как тебе?
– Честно? – Грищенко за время ее рассказа немного успокоился. – На три с минусом.
– Почему? – Маринкино лицо обиженно вытянулось.
– Потому что про участие Мельникова никому, кроме нас, неизвестно. То, что он сюда приезжал… Да мало ли! Может, тоже является нашим клиентом. Не он один сюда ездит. И наши склады тоже тьма народу посещает. И уверенности у Катьки быть стопроцентной не могло, что она еще моя жена. Не стала бы она так рисковать, не узнав все доподлинно, Марин. Нет, эта твоя версия – ерунда.
– Да? – Ее глаза снова хищно сузились. – И уезжать, стало быть, не хочешь?
– Не то что не хочу, а не могу! – Его палец ткнул в аккуратную стопку бумаг. – Я бизнесмен, Марина.
– И история с Мельниковым тебя никак не пугает?
– А что? Это его дело! У него, кроме нас с тобой, знаешь, сколько всякого рода дел и занятий! – Он присвистнул, прорезав ладонью воздух над своей головой. – И врагов полно! И вообще это могло к нему не иметь никакого отношения. Машина была в угоне, Марина, в угоне…
Глава 8
– Машина была в угоне, Маш. Что они мне предъявят?..
Мельников лежал в одних трусах поверх шелкового покрывала на кровати в своей спальне. Он уже неделю так лежал. Даже есть не спускался в столовую. Маша носила ему еду на большом серебряном подносе. Правда, первые два дня после происшествия он вообще ничего не ел, только пил – прямо из горлышка, тупо рассматривая пространство в метре от себя. Сядет на край кровати, ноги свесит и пьет, глядя в никуда.
Маша огромной тенью бродила по спальне. Она тихо плакала, без конца вздыхала и то и дело собирала детей на семейный совет в гостиной.
– У отца беда! – шептала она, опасливо косясь на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Мать, не драматизируй! – морщился старший Серега и смотрел на часы. – У него угнали машину какие-то урки. Что-то там не поделили и бабах друг друга! Отец-то при чем?
– Да! – вставлял Игорь. – Отец при чем? Тачка застрахована. Деньги вернут.
– Деньги! – фыркала Маша. – Помешались все на деньгах! Забыли, как жили раньше?!
– А вот это тут совсем некстати, – Серега вскакивал с дивана, где мать им устраивала день за днем лобное место. – Чего ты вспомнила? Возврата к тому нет и быть не может.
– Умный какой! – зло щурилась на него мать. – От сумы и тюрьмы, знаешь, не зарекайся.
– А ты бы не каркала, мать, – хамил средний Игорь, и минут через пять они с братом исчезали.
Софийка исчезала еще раньше, ссылаясь на то, что ей некогда заниматься разбором чужих полетов, ей надо учить китайский.
– Будет вам и китайский, и армянский! – фыркала Маша им вслед. – Все вам будет, идиоты! Вот отца посадят…
Когда Мельников услышал об этом от нее первый раз, он ее ударил. Не больно, слегка, но Машка завалилась на спину на пол. И проревела часа два, пока он не пригрозил ей добавить, если она не заткнется. Заткнулась до сегодняшнего утра. Сегодня опять начала стенать.
– Машина была в угоне, Маш. Что они мне предъявят? – повторил он и оттолкнул ее, когда она хотела отобрать у него бутылку. – Пусть преступников ищут. А я… Я – лицопострадавшее.
– Чего тогда, пострадавшее лицо, на работу не ходишь, а?! – Она подперла толстые бока.
– Болею я, – Мельников сморщился. – Уйди, а!
Машка раздражала его все сильнее. Он ведь редко видел ее, когда уходил поутру на службу, редко замечал ее возраст, неряшливость. К его возвращению она успевала приводить себя в порядок, переодевалась, и он представить себе не мог, что она бродит по дому до двух часов дня в ночной рубашке и непричесанная! Она даже ванную посещала после обеда! Вот корова! Дверь же вон она – в паре метров от кровати. Сползи с подушек и войди туда. А она что? А она первым делом в столовую бежит, жрать! Потом по саду гуляет, с Валентином болтает часа полтора. Посторонний мужик, да, а она перед ним в ночной рубашке! Охренела баба совершенно! Надо наказывать, надо!
Валерий поставил бутылку у своей правой ноги, левой оттолкнул поднос с пустыми тарелками и со стоном завалился на спину. Потолок перед глазами поплыл, закачался. К горлу подступила тошнота, к которой он за неделю привык. Надо было брать себя в руки. Надо было выходить на работу. Грищенко надо навестить, там деньги ждут. Чего он расползся?
Он вдохнул, выдохнул, еще раз, но не помогло, из уголков зажмуренных глаз выкатилось по слезе. Ему…
Ему было стыдно признаваться даже самому себе, насколько ему было себя жалко. Так жалко, что так и взял бы себя на руки и понянчил. Только вот беда – сам он этого сделать не может, а больше некому. Некому с ним нянчиться. Он же сильный! Он обязан быть сильным! Кто же его станет нянчить? Машка? Той лишь бы поныть. Дети? Они за минувшуюнеделю не поднялись к нему ни разу! Ни разу!!! Даже Софийка! Вот от кого не ожидал, так не ожидал! Все норовили из дома побыстрее удрать, будто на втором этаже, где у Мельникова располагалась супружеская спальня, буйствовала проказа.
Только одного понять не могут его неблагодарные дети: случись сломаться их отцу, и у них все тут же будет поломано. Все! Начиная с привычного уклада жизни и заканчивая роскошью, которая их окружала последние годы. И уроки китайского у неблагодарной дочери прекратятся тоже. Как бы не пришлось милостыню просить!
Нет, ну это перебор, конечно. До милостыни далеко. У него в залоге нет ничего. Вся недвижимость давно выкуплена. У него денежки имеются. И на счетах, и в сейфе, спрятанном в гараже, о котором даже Машка ничего не знает. Нет, о том, чтобы идти по миру, речи нет. Но все же! Все же могли бы проявить максимум сочувствия и уважения к отцу. И Серега – этот вечный студент. И Игорь – спортсмен недоделанный. И Софийка – любимица…
– Валера, позвонил бы на работу, а? – заныла Машка откуда-то из-за спины. – Они все утро телефон обрывают. Что-то срочное.
– Позвоню, – огрызнулся он. – И вообще… Больше мне не наливай. Приготовь бежевый костюм, кофейного цвета рубашку с коротким рукавом, завтра поеду.
– Куда? – насторожилась Мария.
– Закудахтала!!! – разозлился он. – На работу поеду завтра! Гонять там бездельников буду!!! Небось уже мое кресло рвут на части! Идиоты…
Он провалялся на спине еще с полчаса, балансируя на грани сна и реальности. Потом с кряхтением поднялся, стащил с себя трусы и пошел в ванную. Сначала парился в ванне в горячей воде, потом перешел в душ под ледяные струи. Тщательно брился, расчесывался, поливал себя одеколоном, дезодорантом, умащивал распухшее от недельного запоя лицо лосьонами и кремами. Порывшись в шкафу, нашел там легкие домашние брюки и тенниску. Вышел на террасу, осмотрел сад. Везде полный порядок, если не считать толстой Машки, бродившей между кустов в ночной сорочке.
– Мария! – гаркнул Мельников так, что птицы из кустов вспорхнули. – Зайди в дом!
Она примчалась с улыбкой, заметив в муже перемены. Но вскоре улыбка померкла. Когда Мельников выходил из спальни, Мария уже ревела белугой и прошипела злобно ему вслед:
– Лучше бы ты пил, скотина!
Мельников этого не слышал. Он трижды обошел по периметру сад. Перебросился парой слов с садовником Валентином, похвалив за работу. Велел его супруге приготовить окрошку к обеду и пошел к себе в кабинет.
Вообще-то изначально эта комната предназначалась под бильярдную. Но потом Мельников, не очень жалующий гостей на своей территории, передумал и бильярдный стол убрал. А вместо него заставил комнату дорогой офисной мебелью. Провел сюда связь, Интернет, повесил экран для проектора. Пользовался комнатой редко, в основном для подсчета денег. Сейчас же хотел посидеть в тишине и подумать. Останься он в гостиной, покоя не видать. Машка начнет сновать туда-сюда. Софийка с учебниками и трудно произносимым лепетом опять же без конца высовывалась из своей комнаты. Валентине приспичит непременно в этот момент цветы полить или пыль с мебели смахнуть.
А в кабинете хорошо: тихо, полумрак, приятно. Вдвойне приятнее от работающего кондиционера, выстудившего комнату до восемнадцати градусов. То, что как раз требуется сейчас его изможденному алкоголем организму.
Мельников широко разложил локти на столе, глянул в черный экран монитора, отразившего его крупную голову с густой шевелюрой. Он провел пальцами по своему отражению, будто хотел стереть напряжение, застывшее на лице.
Все проходит. Пройдет и это. Все проходит…
Он поднял телефонную трубку и набрал номер приемной.
– Слушаю вас, – отозвалась бесцветным противным голосом его секретарша.
– Таня, это Мельников, – буркнул он. – Что там на фирме? Как дела?
– Ой, Валерий Сергеевич! Как я рада вас слышать!!! – Ее голос слабо оживился. – Как ваше здоровье?
– Нормально. Отвечай на вопросы!
– На фирме? Все в порядке. Все хорошо. Вчера были массовые отгрузки, восемь машин отпустили. Все по плану, – щебетала она полудохлой птицей. – Вас тут заждались все. Каждый день про вас спрашивают.
– Это хорошо, – он не без удовольствия улыбнулся. – Ну, а так, вообще, что? Какой треп идет?
– Треп?
– Татьяна, уволю! – пригрозил он секретарше, когда она попыталась дурочку свалять. – Ты поняла, о чем я! После той истории с моей машиной, что за сплетни там в офисе?
– Не поверите, Валерий Сергеевич, тишина полная! Ничего!
– Вообще ничего? – не поверил Мельников.
И тут же решил, что если оставленная им прослушка ничего не засечет, и Танька права – сплетен никаких, он ее поощрит. Но тут же вдруг подумал, что она и так зарплату хорошую получает. И ту не отрабатывает, если честно.
– Вообще ничего! – пискнула Таня. – Тут из полиции наведывались. Все пытались коллектив разговорить.
– И?
Под левым глазом вдруг болезненно принялась пульсировать невидимая жилка, заволакивая зрение пеленой. Даже дальний угол комнаты сделался невидимым, превратившись в черную дыру.
– И ничего! Все его, мягко говоря, послали, – возрадовалась Татьяна.
– А кто был? – Он перебрал в памяти всех, с кем ему довелось общаться в первые дни после происшествия.
– Востриков какой-то. На вид лет тридцать – тридцать пять. Симпатичный.
Вострикову Александру Александровичу было сорок. И слыл он весьма въедливым, опытным опером. Многие его хвалили. Мельников успел навести справки о нем за день до того, как ушел в запой.
– И что он хотел?
– Поговорить с вами хотел. Говорю: нет его! А он наглый такой, в ваш кабинет лезет! – пожаловалась Татьяна. – Потом долго по кабинетам ходил. Но говорю вам: никто с ним не откровенничал. Да и кто что знает-то?
Это точно!
– И что потом? – перебил ее Мельников.
Его всегда раздражал голос секретарши – неприятный, вялый, с гнусавинкой. Сегодня особенно раздражал – потому что на похмельную голову.
– Потом он ушел ни с чем. Но…
– Что? – Он сразу насторожился, потому что Татьяна об это «но» споткнулась и заглохла.
– Но охранник мне позвонил и сказал, что этого Вострикова кое-кто догнал и долго с ним беседовал, сидя в машине в паре кварталов от офиса. Уж о чем говорили – не знаю! – спохватилась Таня, поторопившись с уточнениями. – Может, личные проблемы у человека. И никакого отношения не имеют к угону вашей машины, но…
– Кто? – перебил ее болтовню Мельников.
– Эта, как ее… Из отдела продаж.
– Илюхина??? – Отросшие за неделю ногти проскребли по столу.
– Нет, не Илюхина, вторая. Ее помощница. Такая невзрачная. Зубки у нее кривенькие, – с удовольствием описала Таня.
– Ольга?! – удивился Мельников. – Она догнала опера и сидела с ним в машине?
– Да, да, совершенно верно, Валерий Сергеевич, Ольга. Догнала и сидела, – и снова она спохватилась: – Так охранник сказал.
– Понятно… А ну-ка, соедини меня с ней, живо!
Ему пришлось подождать, пока бестолковая секретарша пару раз перепутает кнопки и без конца за это станет извиняться. Когда наконец голос помощницы Илюхиной зазвучал в телефонной трубке, Мельников готов был взорваться.
– Валерий Сергеевич? – спросила нахалка, осмелившаяся за спинами всех сотрудников сплетничать с полицейским.
– Ольга? – в свою очередь уточнил он.
– Да, да, это я.
– Ты в кабинете с Илюхиной? Она там?
– Нет, она уехала в банк. Отпросилась.
«Интересно, у кого?» – хмыкнул Мельников.
– Стало быть, в кабинете ты одна?
– Да, Валерий Сергеевич.
– Это хорошо… – и мгновения не прошло, когда он спросил: – И о чем ты с ним говорила?
– С кем??? – Она слабо охнула.
– С оперативником, который явился к нам на фирму сплетни собирать! Только не ври мне, поняла!!! – Он привычно повысил голос, он всегда так говорил с подчиненными. – Ты догнала его, сидела с ним в машине. О чем ты с ним говорила??? Соврешь – уволю прямо сегодня!!!
– Валери-и-и-ий Сергееви-и-ич… – захныкала сразу Оля. – Я ничего такого! Поверьте! Я про Илюхину с ним говорила.
– А что Илюхина?
– Про ее слова, которые она в ваш адрес сказала за пару недель до того, как… Ну, до того, как все это случилось! – Она плакала, глотая окончания. – Она нехороший человек, Валерий Сергеевич. Очень нехороший! Вы вот прощаете ей все ее опоздания и промашки, а она…
– Что она?
– Она вам смерти желает! – понизила голос до зловещих низов Ольга.
– Смерти-и-и? Ишь, ты-ы-ы! Круто! – Он хохотнул. – А кишка у нее не тонка, смерти мне желать. Ольгунь?
– Я не знаю, Валерий Сергеевич, не знаю! Но ведь все произошло именно так, как она вам желала!!!
– А как она желала?
Мельников вдруг поймал себя на том, что пальцы его правой руки, не занятые телефонной трубкой, выбивают победный марш по столу.
– Она желала вам сгореть заживо, Валерий Сергеевич! Это… Это ужасно! Ужасно страшно!!! Только сказала и бац – в вашей машине находят сгоревшего человека. Я что думаю, Валерий Сергеевич… – она тяжело прерывисто дышала, будто бегала теперь по кабинету. – Может, киллер, которого она наняла, перепутал вас с тем, кто хотел угнать вашу машину?!
Ух, ты! Ай да Оленька!
– Не знаю, – произнес он со вздохом. – Ты об этом говорила Вострикову?
– О чем?! – Она снова переполошилась до слез.
– Ну, о киллере, который перепутал меня с угонщиком?
– Нет, это мне только что пришло в голову. Прямо вот только что, – поспешила она оправдаться. – С оперативником я только про Илюхину говорила, про ее слова и пожелания в ваш адрес. Никто ведь, Валерий Сергеевич, никто и никогда не посмел бы вам желать такого, а она! И это после всего, что вы для нее сделали!!!
Он озадаченно крякнул мимо трубки и глянул на свое отражение в мониторе. Вот как раз за то, что он для Илюхиной делал, ему и надлежало гореть в аду, если уж быть справедливым. Но Оленьке не следует об этом знать. И кому бы то ни было еще. А Илюхина – не дура, молчать станет об их художествах в его кабинете. Это ведь мотив, да еще какой!
– Валери-и-иий Сергееви-и-иич! Вы ведь не уволите меня, нет??? – снова принялась хныкать Оля. – Я вам только добра желаю! И Вострикову рассказала про Илюхину только, чтобы знали, где искать. А то уже сколько времени прошло, а она… А ей… Ходит себе, улыбается!
– Я никому ничего не скажу, Олька, – рассмеялся он, прекрасно понимая, в каком направлении мостит себе дорогу предприимчивая девушка. – И ты особенно языком не болтай на работе.
– А в полиции?! Если вызовут вдруг???
– Там все скажи, как и мне сказала. Всю правду. Жаль, что никто не может подтвердить твои слова, жаль, – фальшиво опечалился он.
– Да? Никто? – Она была явно разочарована. – Но…
– Никто, Оля! – с нажимом повторил он.
– Понятно… А, может, мне Таню-секретаршу подговорить и…
– Не смей, дурочка. Это дача ложных показаний. Это уголовная ответственность.
И, положив трубку, закончил мысль: равно как и незаконное прослушивание. Это тоже наказуемо. Так что свою запись он никому не покажет. Никому. А Илюхина – дура принципиальная – сама все про себя выложит. Прижмут ее маленько, она и выложит.
Настроение у него заметно улучшилось. Он даже собирался в бассейне немного поплавать, как в кабинет к нему влетела Машка. Без стука! Вломилась. Как медведица! Морда бледная, будто мукой протиралась. Глазищи бешеные!
– Что стряслось? – спокойным голосом спросил он и выразительно глянул на дверь, отлетевшую к стене.
– Там!.. – ее трясущийся палец указал куда-то ей за спину. – Там менты!!!
– И что? Что хотят-то? – Он медленно провел рукой по богатой седеющей шевелюре.
– Говорят, что хотели бы поговорить с тобой, – ее грудь, до сих пор обтянутая ночной сорочкой, высоко вздымалась.
Коровища, даже не подумала переодеться! А он ведь велел! А она его слова – мимо ушей. Ну ничего, ментов проводит, он ей воспитательный час устроит.
– Так пусть говорят. Чего бельмами-то ворочаешь? Украла чего?
– Тьфу ты, дурак! – плюнула Машка через минуту. Спокойствие мужа притушило ее страх. – Выйдешь или сюда звать?
– Пригласи в кабинет, – велел он.
И не видел, как скривилось и потемнело лицо жены, когда она выходила. И не знал, что за мысли ее терзали в тот момент.
А мысли были нехорошими, ядовитыми, потому что обижена была Мария за его нагоняй.
До кабинетов он дорос, скажите пожалуйста! Десять лет назад, прости господи, соломой зад вытирал за сараем у бабки в гостях. А теперь: пригласите к нему в кабинет! Незарывался бы, Валера! Не возносился бы так высоко! А то падать-то больно будет, ой, как больно! Чего пристал из-за сорочки этой? Она что, в магазин в ней пошла? Валентин ее видел. И что? А сарафан она наденет, лучше что ли? Там грудь вообще вся на виду, и зад обтянут.
Барин он, ишь ты! И следует в его присутствии подобающе выглядеть! А как без копейки был, то по чьей груди сопли размазывал? По ее! Не было больше желающих уговаривать не расстраиваться такого большого дядю. Не было! А если и теперь найдутся, то только за деньги. Станет его кто любить за просто так, как же!
Но это опять ее догадки, разбуженные обидой. Если точно что узнает, то она…
Она их просто живьем зароет обоих! И его, и ту, кто на место в постели рядом с ним претендует! Живьем! Зароет! Сил хватит! Кабинеты у него, ишь ты! Барин…
Глава 9
Вострикову дом Мельникова понравился. Он бывал во многих домах – и богатых и не очень, шикарно и модно обставленных и почти совсем без мебели, и везде его охватывали разные чувства. Иногда бывало уютно среди груды нераспакованных коробок с посудой. А иногда тяготило мягкое кресло, в которое его усаживали радушные и не очень хозяева.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |