- В чем мне нужно поступить честно? Я ее люблю. Просто принять на себя такого рода обязательства...
- Ты о свадьбе?
- Я о Снейпе. Мне с ним не просто.
Она усмехнулась.
- Ты сам хоть понимаешь, что говоришь? – она выглядит недовольно. - Девушка, с которой ты пережил многое и прожил вместе не один год, ушла, а ты даже не бросился ее догонять. Гарри, неделя - это не глупость и не равнодушие, это уже свинство. Ты сам понимаешь...
Становится очень странно.
- Понимаю. Но у нее тоже было право со мной поговорить. У нее учеба, которой я никогда не мешал, у меня теперь уже две работы Сложные, и одна из них мне даже не нравится, но я пока не нашел достойный способ от нее отказаться. Предлагаешь связаться с Невиллом? Он, разумеется, примчится, бросив то, что для него так много значит, и что дальше? Ты прикажешь мне до конца своих дней чувствовать себя подонком?
- Нет, мне просто странно, что сейчас ты им себя не чувствуешь. Джинни совсем для тебя ничего не значит?
Я пытаюсь спорить.
- Значит, – подхожу к камину и бросаю горсть дымолетного порошка. – Нора, - голова Артура почти тут же появляется в камине.
- Гарри, - вот уж кому практически никогда не изменяет доброжелательность.
- Как ваши дела?
Он улыбается.
- Отлично. Мы с Молли просто никак не можем привыкнуть к министерскому особняку, вот и мечемся. Тебе позвать Джинни?
- Да, Артур, спасибо.
- Сейчас.
Через минуту я вижу ее непривычно застывшее лицо.
- Ты что-то хотел, Гарри? – сколько людей за эти дни успели убедить ее, что я ублюдок? Кого она сама убедила?
- Я хотел поговорить, – это не просто.
- Говори.
- Видишь ли, так уж вышло, что я принял необдуманное решение, не посоветовавшись с тобой. Мне стыдно за это. Я поступил импульсивно, но так, как подсказывала мне совесть, и сейчас имею дело с последствиями этого поступка. Я не смогу избавиться от Снейпа до возвращения Невилла. Прости, что так вышло.
- Где ты был с этими объяснениями шесть дней назад, когда я хотела их услышать?
- Искал выход из сложившейся ситуации.
- Не нашел?
- Нет. И поэтому говорю сейчас то, что говорю. Если ты считаешь, что можешь вернуться при таких обстоятельствах, я буду рад.
- Иди на хрен.
Камин гаснет, я поворачиваюсь к Гермионе.
- Ну и что я сказал не так?
Она спокойно отвечает:
- Все. Ты хоть сам понимаешь, что не любишь ее? Одного этого слова хватило бы... Но ты не хочешь его произносить.
- Гермиона....
- Гарри, прекрати все это. Отпусти ее, если твое стремление быть с ней нежным перегорело. Не мучай никого. Просто смирись с происходящим. Снейп - не причина и не следствие. Он - повод для побега, и твой, и, наверно, ее тоже.
- Гермиона...
Она гладит мою ладонь. И кладет голову на плечо. Я знаю, что она всегда на моей стороне. Не потому, что не любит Джинни, просто думает, что у меня больше прав на ее тепло. Мне неприятно, что они с Роном ссорятся по этому поводу, и одновременно нравится, что она на моей стороне.
- Гарри, я просто стараюсь быть объективной. Я люблю тебя, я люблю Рона, я люблю Джинни, но это не значит, что я должна кому-то из вас поддакивать. Ты во многом виноват, но все же не во всем. Это хороший поступок. Если ей нужно было от тебя уйти, она могла бы выбрать иную причину. Ты повел себя ужасно, но все же... Только не говори Рону, что я тебя оправдываю.
- Не скажу. Но он был бы прав, и сам я себя не извиняю.
* * *
16.00
Мне стыдно. За разбитую посуду, за так и не сказанные слова. Я лежу на диване в гостиной и смотрю в потолок. Похоже, теперь у меня тоже есть своя точка, которую можно созерцать часами. Наверное, она появилась довольно давно, просто раньше я ее не замечал, а теперь вот, наконец, разглядел. Только у меня, в отличие от Снейпа, эта точка - не сосредоточение покоя и безразличия. Наоборот, она очень тревожная. Я не могу понять свои чувства. Это не Снейпу, а мне чего-то не хватает, чтобы все осмыслить. Почему я упрямо держал глаза закрытыми, пока он не ушел? Почему сейчас, слушая, как он звенит тарелками на кухне, я так мучительно переживаю, что его нет рядом, но не в состоянии сдвинуться с места? Я не знаю, какой он там, но еще хуже то, что сейчас я не знаю, какой я сам. Кто из нас более безумен? Кому больнее?
Моя точка раскачивается из стороны в сторону вместе с потолком, а я упрямо слежу за ней глазами, опасаясь моргнуть. Я хочу, чтобы она меня поглотила. Хочу перейти границу, за которой все вопросы лишены смысла. Где мой порог невозвращения? Что должно случиться, чтобы я перестал чувствовать?
Звонок в дверь не в состоянии заставить меня пошевелиться. Ни первый, ни второй, ни пятый. Снейп чертыхается на кухне и проходит мимо меня в холл, к входной двери. Мне страшно. Мне до липкой одури страшно, потому что точка лопается, и мой взгляд приклеивается к его спине и худым бедрам. Так же страшно было тогда, когда он впервые мне отсосал, странное чувство, что что-то уже произошло и теперь ничего не изменишь, нельзя отмотать время обратно, многое уже сломано. Вот и сейчас… Ну что со мной случилось?
Тихие голоса в холле. Снейп, судя по интонациям, чем-то удивлен, но скорее доволен, нежели разочарован. Кого еще принесло? Нарциссу? Паркинсон? Его снова хотят у меня забрать? Сегодня я его отдам, просто чтобы не мучиться так больше. Нет, правда, отдам, пока моя голова не взорвалась вместе с этой чертовой точкой. Быстрые шаги.
- Привет, Гарри.
Странное чувство. Словно к этому все шло несколько месяцев. К такому вот банальному разрешению ситуации, которая минуту назад казалась мне неразрешимой.
- Здравствуй, Невилл.
Наверное, со мною что-то не так. Его загорелое лицо из радостного и оживленного вмиг становится озабоченным.
- Гарри, ты здоров?
Наверное, хорошо иметь таких друзей, очень хорошо, и я стараюсь выглядеть веселым. Вскакиваю с дивана, жму его руку, обнимаю, похлопываю по плечу. У меня все отлично. Правда. Ведь, правда?
- Невилл... Но как?.. Я думал, ты вернешься не раньше, чем через полтора месяца.
Он кивает.
- Я тоже так думал, Гарри, но мне удалось закончить обучение быстрее. Ты не представляешь, сколько нового я узнал! Это просто чудо какое-то. Мне нужно многое тебе рассказать!
Я вспоминаю о законах гостеприимства.
- Чаю? Хотя какой, к черту, чай. Давай виски?
Он отрицательно качает головой.
- Прости, не могу, я три часа как вернулся. Забрал родителей - и сразу в больницу, – он оборачивается и, замечая Снейпа в дверях, понижает голос до шепота: – Как ты тут с ним справился? С ума не сошел?
Сошел, но признаться в этом не хватает сил. Я совершенно спятил, но Невилл не должен чувствовать себя виноватым в этом
- Все было не так уж ужасно, - в тон ему тихо отвечаю я.
Он улыбается с благодарностью. Вот так должно выглядеть непокореженное добро - чистое, стойкое, открытое и глупое, способное узреть в окружающих только хорошее. Уже громче он говорит:
- Ты меня, вернее, нас с профессором очень выручил. Спасибо огромное. Давай он сейчас поедет со мной? Мы только соберем самое необходимое. В пятницу я заеду за остальными его вещами, заодно мы сходим в наш любимый паб, и я обо всем тебе расскажу.
«Нет!», - хочется заорать мне. Голова мгновенно наполняется какими-то идиотскими мыслями. Мое! Не отдам! Что я вообще знаю об этом Лонгботтоме? Какие у него дома условия? Да он же попросту дурак, и если однажды ошибся в выборе сиделки, то может промахнуться и второй раз. Он же все время на работе. А что если его постоянная помощница хуже миссис Пакстон? Как именно он его отвлекает? А что если... Чего он так быстро примчался? Или того хуже, его родители совсем безумные, что если Фрэнк... Меня самого тошнит от собственных мыслей. Я смотрю в честные карие глаза Невилла и мне блевать хочется от того, сколько во мне самом разного дерьма. Он хороший, я знаю точно, что он хороший, лучше, чем я. Он не будет никого трахать, поэтому и не станет нуждаться в оправданиях. Мое смятение меня пугает. Я должен это сделать. Должен остановиться сейчас, или сумасшедших в этом доме будет двое. Я ведь мешаю Снейпу, я не даю ему собрать себя в одну кучу и вместо этого сам ломаюсь под его странные стандарты. Это должно закончиться, так или иначе. Немедленно - или я не смогу дышать. Я должен сказать, но вместо этого ищу пути побега от ответа.
- Ты же только вернулся, я вполне могу еще пару дней...
- Не нужно, – я вздрагиваю, когда слышу этот голос. – На пару дней - не нужно.
Невилл ничего не понимает, просто переводит растерянный взгляд с меня на Снейпа и обратно. Наверно, мне стоит радоваться, что он ни черта не смыслит в происходящем. Меня только что бросил человек, часть которого меня любила. Черт, о чем я думаю?
- Все нормально, это не доставит мне неудобств. Гарри, тебе, наверное, нужно отдохнуть, а у меня, правда, все уже организовано. И мне так стыдно, что я все это на тебя взвалил.
- Ничего.
Вот именно, что ничего. Я сказал то самое слово. Ничего не происходит, ничего и не было. Ведь не было же? Я все эти месяцы убеждал себя, что живу иллюзией и с иллюзией. «Моего» Северуса не существовало. Мне все приснилось. Я бредил. Я... Я слышу хлопок двери, ведущей в холл. Сухой, не слишком резкий удар, не эмоциональный. Ничего не было. Я же хотел от этого избавиться? Хотел?
* * *
Я просыпаюсь от дивного ощущения. Во мне словно кто-то медленно за ниточку распутывает странный кокон. Шелковые волокна такие тонкие и скользкие… Я дышу так часто и так свободно. Я понимаю: еще рывок - и... Наверное, я увижу что-то сокровенное. То, что скрыто, - чудо. Мне дивно хорошо, и я лечу к солнцу. Мое тело поет, как старая треснувшая арфа, которую давно забыли в чулане, но вот какой-то чудак-музыкант нашел, и у инструмента уже снова есть душа, потому что чьи-то пальцы ласкают струны. Я есть радость, я домашняя утка, которой хозяин в последний момент забыл подрезать крылья, и она смогла вырваться за границы птичьего двора, в неизвестность. Я золотой снитч, ласкающий крылышками ладонь победителя. Я бог, я дьявол, я царь горы... Я кончаю... Между сном и явью я взрываюсь калейдоскопом картинок и красок, невольно тянусь навстречу, с трудом заставляю себя поднять ресницы и... Падаю на самое дно ада. У меня нет даже слов, чтобы орать и ругаться. Я просто не могу это принять, мой мозг категорически отказывается.
- Хорошо? – на меня смотрят его черные глаза, какие-то сыто восторженные. Его лицо в моей сперме, особенно ужасно смотрится капля на носу. Словно понимая это, он снимает ее пальцем и тут же засовывает его в рот.
Это, должно быть, шок, потому что я совсем ничего не осознаю. Просто смотрю. Нет сил ни на презрение, ни на ненависть. Мой мир рухнул. Я не хотел, но это произошло. Он не вызывает ничего - ни ненависти, ни жалости, только страх. Мне почти физически больно смотреть, как он натягивает домашние брюки, виновато глядя на пятно своей собственной спермы на ковре, а потом забирается ко мне на колени. Я не могу даже пошевелиться, скованный ужасом того, что произошло. Его голова опускается мне на плечо, он мурлычет себе под нос какую-то песенку, снимает с меня очки и с любопытством их разглядывает.
- Просто уйди, - мой голос звучит даже слишком хрипло. Я не привык... Мне от него больно - до дикого перестука сердца. Я знаю, что он ни в чем не виноват, но и я тоже. Я не спал ночами, я ретировался из своей постели так часто, что уже потерял счет. Я не Невилл, я не могу это контролировать. Не могу…
Он смотрит на меня озадаченно, силясь понять, в чем же он виноват. Я не пытаюсь объяснить. Я не в состоянии говорить об этом, я не в силах его оттолкнуть, я вообще не понимаю, смогу ли я когда-нибудь двигаться. И что-то ломается в нем. В глубине его глаз зарождается какая-то огромная обида. Он медленно поднимается.
- Но я…
- Уйди.
Еще секунда - и я кого-нибудь убью, не знаю только - его или себя. Он, понурившись, плетется к двери… Он не понимает, что произошло. Я, к несчастью, тоже, вот только думаем мы, видимо, о разных вещах.
* * *
17.00
Мне нужна квалифицированная помощь. Невилл увел не того сумасшедшего. Нужно выпить какое-то зелье или, может, просто удариться с разбега головой об стену? Я сам не знаю, что мне нужно. В глаза словно насыпали песка, и из-за него мир видится через какую-то серую слезливую дымку. Мне плохо. Не как-то эфемерно, скорее физически. Сердце бьется медленно и вяло. Как оно вообще на это способно, когда кажется, что кто-то налил в грудь расплавленный свинец? Я тупо смотрю в мусорное ведро. Осколки чашки и тарелки, какие-то остатки. Чего? Должно быть, целой жизни. Я помню, как улыбался Невиллу и заставлял себя не смотреть на Снейпа, помню, что все, что он забрал, уместилось в маленький черный саквояж. Как мало он вынес из моей жизни, но, черт возьми, как много он в нее привнес. Я понимаю это, едва закрывается дверь и повисает тишина... Она теперь иная. Не мирная и не воинствующая. Так вот что такое пустота? Я не знаю, что мне делать. Я просто созерцаю мусор. Далась мне эта чашка? Ну и что - что подарок Джинни. Кто вообще такая эта Джинни, что я переживал из-за гибели ее любимых занавесок так, что ударил Снейпа? Просто имя из прошлого. А внутри что-то так непривычно звенит... Я пытаюсь с этим бороться. Взмахом палочки уничтожаю мусор вместе с ведром. Жаль, что мне не загореться самому, и хорошо, что я не феникс. Что-то подсказывает, что эта странная боль возрождалась бы вместе со мной. Я хочу дышать, и непонятно, почему это выходит у меня так плохо.
- Я свободен! – ору на весь дом, чтобы заставить себя поверить. – У меня все хорошо!
Должно быть, именно так, мне ведь больше не нужно переживать, страдать или трахаться. Я блаженно, до одури одинок. Могу ходить по дому голым, могу покрасить стены в пурпурный цвет, могу... Да ни хрена я не могу! Я пытался себя в этом уверить, даже с кухни ушел и включил компьютер. Меня давно поджимают сроки. Какая прекрасная возможность поработать! Увы, ничего прекрасного в ней не нашлось. Вместо этого я снова плетусь на кухню в надежде начать профилактическое лечение навалившегося на меня одиночества остатками вина. Но едва моя рука тянется к бутылке, я замечаю листок, исписанный его аккуратным почерком. Хватаюсь за него и перечитываю с какой-то странной меланхолией. Как можно было оставаться худым, будучи таким гурманом? Когда он только поселился у меня, я не знал даже названий половины требуемых им продуктов, благо, улыбчивые девушки в супермаркетах помогали мне разобраться во всей этой тарабарщине. Зато теперь указанные икряные морские гребешки вызывают во мне одновременно панику и умиление. Я очень любил, когда он их готовил с экзотическими фруктами и великолепным сладковато-острым соусом. Однажды он даже делал это голым, сразу после секса, просто потому, что я был голоден, а он хотел быть особенно хорошим. Тогда наши желания так совпадали... Он сидел у меня на коленях и сам меня кормил. Ему нравилось. А я знал, что это не вечно. Что еще немного, и я смогу сказать: «Этого не было». Это не он... Или все дело в том, что это был не я?
Ужасные мысли. Им самое место на помойке. Мне вдруг становится понятно, что нужно сделать, чтобы обрести душевное равновесие. Надо уничтожить память. Этого не было, его не было. Я испепеляю список и с особым рвением лечу в комнату наверху. Там все еще слишком много его вещей. Одни эти наборы... К черту. Я не был с ним добр, я вообще с ним не был. И я, конечно, не стану ничего выбрасывать. Это было бы глупо и мелочно. Просто соберу в пакеты и с глаз долой... А в пятницу придет Невилл и все заберет.
Мне почти весело. Я легко и даже аккуратно складываю его вещи. Я первый клиент в психиатрическую лечебницу... Снейп? Да он еще нормальный. В худшие дни он не вел себя как дурак, отплясывающий джигу с чужой пижамой. А что? Может, это мой способ изгнания злых духов. А ведь он был злым. Он был причиной смерти моих родителей, он... Невероятно целовался и как-то по-особому называл меня Гарри. Потому что это был как бы и не он вовсе. Или не был... Неважно. Мне хоть пять минут удается не думать, пока я не замечаю приоткрытый ящик тумбочки. Я не стану проверять... Черт... Пижама летит на пол, а я ласкаю пальцами гладкую полированную древесину, все еще повторяя: «Я не буду». Но мне отчего-то очень нужно знать, действительно ли он забрал себя из моей жизни. Я открываю ящик. Он всегда так скрипел? Словно ногтем по стеклу или моим и так весьма потрепанным нервам. И я вдруг понимаю, что снова дышу так, как надо, а сердце бьется даже слишком часто. Вот она. Маленькая паранойя в кожаном переплете. Я еще помню те первые черные волоски, заложенные между страниц. Он сам о них забывал при смене состояний, а потом подозрительно на меня косился, пока однажды я не сказал: «Снейп, мне нет дела до вашей жизни. Невилл вернется - и все это закончится. Я ничего не желаю о вас знать и никогда не прикоснусь к этой книге». Тогда он впервые поверил мне, будучи нормальным. Не начал вспоминать факты из нашего прошлого, которые подтверждали, что я всегда, при первой же возможности лез в его чертову темную душу. Он просто перестал его прятать. Мог ли он его забыть? Что это? Намерение? Его отсутствие? Он просто не хотел, чтобы этот дневник попался на глаза Невиллу? Я слишком много думаю о Снейпе. Я пытаюсь найти объяснение необъяснимому. Мне надо изгнать его дух, надо уничтожить все, что нас связывало, пусть даже в иллюзии. Я всерьез намерен совершить святотатство, после которого пути обратно не будет. Мне не нужно держать слово! Я уже определился с тем, что я дерьмо. Это просто для того, чтобы со всем покончить. Я делаю что-то, за что меня можно и должно ненавидеть. Я хочу этой простоты чувств! Но то, что меня постигает...
Нет, это даже не разочарование. У обложки такая липкая кожа, или это мои ладони такие потные? Там вообще нет записей. Нет, наверное, раньше они были... Я лихорадочно листаю страницу за страницей. Ни дат, ни событий, ничего... Только частые росчерки пера, агрессивные, пытающиеся собой что-то скрыть, иногда так сильно, что в страницах дырки. Что? От кого? С чем он так боролся? Ответ обнаруживается на последней из заполненных этими частыми росчерками-отрицаниями страниц. «Я люблю Гарри», - неровным почерком, и чуть ниже вполне каллиграфичным, но в каждой черточке - излом и весомое, ироничное, полное тоски и скорби поражение: «Ну и черт с тобой, люби!». Мне больше не хочется злиться и что-то кроить или перекраивать. Сейчас я тот, кто нуждается в ласке. Я лежу на его кровати, прижимая к груди странное, пленительное бумажное чудовище, а в ушах звучит томный джаз. Дай мне волю, я бы... Я бы отыграл все назад. Нет, это то единственное, что невозможно, но я бы попробовал. Я бы сказал, что тоже попытаюсь поверить в то, что между нами странная, но осязаемая явь. Я стал бы не терпеливее, но, наверное, добрее. Мне нужно было сказать Невиллу: «Я хочу, чтобы он остался навсегда». Боже, я ведь, правда, этого хочу. Осознание такое безумное и такое болезненное... Да, я хочу! Даже если мой копчик раскрошится от его побегов. Даже если он окончательно свихнется от моих. Он мой... Нет, неправильно - но я не могу думать иначе... Мой. Я им владею. Частью, частичкой, крупицей, но хоть она моя. Проклятье, а не сокровище, но принадлежащее только мне. Я обнимаю его дневник так, что страницы безжалостно мнутся, но мне хочется продолжать... Черт! Я бы с этими долбаными листами целовался. Мне нужно прижиматься губами к этим словам. В их чернильном привкусе больше жизни и радости, чем когда бы то ни было в моем теле. Я повержен, я не вправе… Весь мир меня осудит, но я счастлив. И этим чувством надо поделиться. Его нужно разделить и оправдать, и спятить еще больше. Я хочу терпеть, я стану. Буду помнить о том, кто мы есть, буду проклинать, но пока хоть часть его... Мне не нужно заканчивать эту мысль. Мне нужно разложить по местам его вещи так, словно этого часа отчаянья не было. Потом я просто один раз скажу "прости" и заберу то, что мое. У всех заберу, даже у собственных недоумений и горечи. Он же смог.
* * *
Я не могу спать, я запираю на ночь двери в спальню, я не смотрюсь в зеркала, потому что все, что они могут отразить, - это стыд. Мне даже разговаривать с ним сложно. Он вызывает болезненное отторжение. Вы же не станете бить ребенка за то, что он причиняет вам боль? Он просто не знает правил игры взрослого мира, потом вы расскажете, научите, объясните, почему так нельзя делать, а я даже этого не могу. Слов не подберу, да и забудет он их через пару часов. У него затравленный взгляд побитой собаки каждый раз, как я от него шарахаюсь. Все его игры теперь какие-то грустные, а в песенках, что он мурлычет себе под нос, мне слышится мотив реквиема. Я почти завидую Снейпу в нормальном состоянии. Для него ничего этого не было. Он воспринимает мое нежелание с ним говорить как должное и, наверное, даже радуется ему. Зависть - плохое чувство, но я завидую… Особенно когда слышу, как он кричит во сне в своей спальне. Я ворочаюсь, обнимаю подушку, но никуда не иду.
Меня хватает на три дня, которые кажутся тремя вечностями. Потом однажды что-то во мне не выдерживает. Наверное, я никогда не смогу равнодушно взирать на страдания живого существа. Я вспоминаю ту чертову утку, и понимание того, что я запер его «в чулане под лестницей», не дает мне спокойно уснуть. Наверное, в эту секунду он действительно становится в моем сознании чем-то разделенным - на Снейп и не Снейп. А не к Снейпу я не могу так относиться. Мне не свойственна жестокость. Я встаю и иду в спальню для гостей.
Он уже не спит, сидит на кровати в свете ночника, обняв свои колени, и тихо всхлипывает. Странная поза для взрослого мужчины, и я внутренне успокаиваюсь. Это почти легко - сесть рядом. Черные глаза смотрят настороженно. Ему нужно тепло и ласка, а не очередное отторжение. Я понимаю. Вот это уже тяжело… Казалось бы - всего-то поднять руку и дотронуться до его плеча, но я словно сдвигаю горы. Он вздрагивает, хочет податься навстречу, но не решается.
- Ты больше не будешь на меня злиться?
- Я не знаю.
Снейп кивает.
- На меня все время без причины злятся какие-то люди. Я их не понимаю. Разве я плохой? Разве я делаю что-то плохо?
Множество вещей. Но я не Невилл, я не могу краснеть и обсуждать, что подкрадываться к спящему человеку и сосать его член - это дурно. Он не поймет, что плохого в удовольствии, его моральные устои сейчас такие же шаткие, как его психика. Других грехов у этого Снейпа нет и, наверное, не будет, а я еще помню, что такое быть битым ни за что. Почему он должен отвечать за поступки того, другого, нормального?
- Я буду злиться, только если будет причина.
- Хорошо, - он обнимает меня за шею и закрывает глаза. Я понимаю, что его дыхание учащается, а пальцы гладят волосы на моем затылке отнюдь не невинно. Неужели даже такое простое действие можно до отказа наполнить сладковатым грехом с отчетливым запахом тлена?
- Не надо.
Он немного отстраняется.
- Но почему?
Я не должен все объяснять… Да я и не могу.
- Просто не делай этого. Давай я посижу, пока ты не заснешь.
Он выглядит озадаченным.
- Но ты же тоже хочешь, - его рука беззастенчиво сжимает мой член, и я со странным горьковатым удивлением понимаю, что да, хочу. Он не дает мне об этом задуматься, не дает проанализировать ситуацию и осознать ужас того, что я хочу Северуса Снейпа. – Это приятно.
Он хорошо целуется, слишком хорошо. А я… Я как-то пассивно отвечаю. Мне нужно о чем-то подумать… Нет, мыслей нет, как, впрочем, и неудобств. Мне не с чем особо сравнивать, но первые поцелуи с Джинни были упоительно ужасны - сталкивающиеся зубы, чуждые скованные движения, а со Снейпом все просто, наверное, даже слишком. Его ладони прохладные, а кожа очень тонкая, мне даже оттолкнуть его страшно, потому что кажется, что непременно останется синяк. Да я и не хочу. Это потом я что-нибудь придумаю, какое-то оправдание болезненной эрекции, начну терзать себя вопросами и шляться по борделям, а сейчас я просто хочу... До какой-то странной необходимости. Мне нужно трахнуть его и обо всем этом забыть. Никто не узнает, никто не вспомнит, даже я сам, если очень постараюсь. Для него это важно, а мне - очень нужно. Так почему нет? Мне хорошо и очень, до странности, нежно. То, как он берет мой член в рот, то, как потом толкает меня на подушки и медленно насаживается на него. И, конечно, слюны в качестве смазки недостаточно, но мне уже плевать. Он такой тугой, узкий и горячий, что может быть каким угодно - некрасивым, безумным, Снейпом… Мне сейчас все равно, я просто с особым наслаждением всматриваюсь в сладковато-мученическое выражение его лица. Я чувствую странную истому на грани боли, для него - физической, для меня - иной. Мои руки сжимают и ласкают его ягодицы, и я теряю голову от оргазма настолько, что могу затем только смотреть, как он тяжело дышит, лаская собственный член, а потом заливает мой живот спермой и падает мне на грудь. Это неважно. Смысл в другом. В том, что я молча сношу нежные поглаживания моей груди и закрываю глаза в первой за последние дни умиротворенной сонливости. Это ужасно, но до чего же хорошо. И этой ночью не будет никаких кошмаров, потому что худшее уже произошло.
* * *
18.00
Красивая, вся золотистая, как осенняя клумба. Такой вид называют цветущим. И отчего мир сегодня вдруг стал казаться мне ярче, неприхотливее и одновременно сложнее? Я больше не понимаю вселенную, но мне начинает нравиться в ней жить.
- Так что случилось, Гарри?
Она поднимает волосы, смотрит на себя в зеркало, смеется и позволяет им снова волной рассыпаться по плечам. Она спешит на свидание, я не намерен долго отнимать ее время.
- Я должен извиниться, - нет, правда, должен. Я вдруг почувствовал острую необходимость примириться со всеми, кого обидел. Если я буду достаточно хорошим, то у меня все, должно быть, получится. Ведь хорошим удается даже невозможное. – Я повел себя как свинья.
Она пожимает плечами. Такая далекая, такая чужая, словно всех этих лет не было. И как же мне хорошо от того, что она такая чужая. Я готов ей за это руки целовать, ведь это значит, что хоть я и свинья, но я не сделал главного: не пропустил в погоне за иллюзией покоя что-то по-настоящему свое, истинное и бесценное, то, что никому не позволю отнять у себя, как ту утку.
- Кто она, Гарри?
- Что? – вопрос такой неожиданный, что я застываю в процессе поиска новых извинений.
Джинни улыбается.
- Гарри, люди склонны понимать то, какую боль причинили кому-то своим безразличием, только когда сами влюблены и осознают, что станут испытывать, если с ними поступят подобным образом. Мне было очень больно, но это была правильная боль, я гневалась, злилась, а потом поняла, - она смешно хмурится. У нее озадаченность всегда выходила забавной. - Почему я сама не бросилась обратно, когда ты так легко обо мне позабыл? Наверное, тоже перегорело. И стало вдруг удивительно легко. Я поняла, что не могу любить тебя больше, поэтому если ты пришел сказать, что у тебя появилась другая девушка, это уже не важно, могу только порадоваться за тебя.
- Джинни…
Она не прислушивается, задумчиво крутя в руках сумочку.
- Впрочем, я сама давно догадалась. То, как ты пробовал со мной помириться, и эти твои виноватые взгляды, словно ты вообще считаешь себя не вправе смотреть мне в глаза… В общем, все с тобой, Гарри, ясно, и я не злюсь, так что можешь нас даже познакомить. Обещаю не грузить ее своими воспоминаниями о наших не самых простых буднях.
Я представил эту картину, и мне сделалось дурно. Знакомить Джинни с человеком, который сжег ее занавески? Впрочем, наверное, по ее мнению, это наименьшее из его прегрешений. Мне стыдно до одури, но я понимаю, что это неправильно, если я не скажу сейчас ей, то уже никогда никому не скажу. А мне надо будет. Хотя бы ему. Обо всех сложностях и сомнениях, о моем безумии и желании, чтобы оно длилось.
- Джинни, у меня есть определенные чувства, но это не девушка.
Начало мне удается легко. Она старается это осмыслить. Ее улыбка несколько натянутая, но теплая. В конце концов, она всегда была хорошей, знала цену отношениям и пыталась над ними работать. Неудачно, но, в отличие от меня, она всегда пробовала.
- Гарри, ты гей?
Я пожимаю плечами.
- Кто бы знал. Просто сейчас меня привлекает мужчина.
Она отшвыривает сумочку и садится рядом со мной на кровать.
- Ну, наверное, это не удивительно... Я в том смысле, что ты никогда не засматривался на мою грудь, а млел от задницы.
Я фыркаю. Это, правда, смешно звучит. В нашем сексе всегда чего-то не хватало. Наверное, наличия у нее члена, который мне бы понравилось сосать. Я снова лечу в своих мыслях в объятия физиологии, хотя умом понимаю: дело не в этом, да и практика уже кое-что доказала.
- Нет, Джинни, все не совсем так. В смысле, мое влечение носит ярко выраженный сексуальный характер, и я не уверен в том, какая это часть айсберга, но...
Мои слова такие путанные, что даже мне себя не понять.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |