– Что соизволите приказать, ваше величество?
– Пошлите ему двести дукатов от меня. Может, ласка приведет его в чувство и наша доброта его облагоразумит?..
Терсье приложил к дукатам и письмо от себя – дружеское. Просил не глупить, не делать свое положение опасным, рыцарски хранить тайны короля, и заключал словами: «Ваши акции стоят очень низко на версальской бирже». Де Еон дукаты взял, письмо прочел, но выводов никаких не сделал. Ему было некогда.
Толпа англичан в ожидании штурма не убиралась из-под окон минированного дома. Время от времени де Еон в злости сочинял стихи и, вскочив на подоконник, распевал их толпе – на улицу:
За сотни от Парижа долгих лье,
С пером в руке и на боку со шпагой,
Живет великодушный шевалье,
Прославленный безумною отвагой,
Тебе же, рогоносец граф Герши,
Как крысе, не выглядывать из сыра;
Ревнуй жену, доносами греши,
Но скоро под тобою будет сыро...
Граф Герши просто усыхал от зависти, но не мог сочинить в ответ даже строчки. Только уныло тикали часы... Богатейшая коллекция!
В свободное время де Еон с ожесточением работал над новой книгой. Что бы сказал Людовик, увидев те материалы, которыми кавалер пользовался в творческие минуты? Вдохновение де Еон черпал прямо из переписки Нивернуа, Пралена и Герши!
Король узнал об этом и велел посольству в Лондоне очернить автора еще до выхода книги. Тогда перед графом Герши предстали два матерых борзописца – Гудар и тот же Трейссак де Вержи.
– Любители нежных муз, – обратился к ним посол, – время не ждет, рвение де Еона надо опередить.
– Можете не сомневаться, граф, – заверил посла Гудар. – Де Еон не успеет поставить точку, как все будет готово. Мы обладаем секретом одной закваски, от которой любое блюдо на второй день не жрут даже свиньи...
А вот де Еон торопиться не стал.
– Профаны! – фыркнул он. – Может быть, они что-то и знают обо мне. Может быть. Но, рассчитывая на похвалы графа Герши, очень трудно создать шедевры.
Вскоре брошюры наемных писак вышли из печати. Де Еон с достоинством выстоял под ушатами грязи. Он украл деньги из посольства? Пусть. Он гермафродит? Пусть...
В один из дней Манэн ворвался в кабинет графа Герши:
– Первый том у де Еона готов!
– О боже, как он плодовит, – застонал Герши, холодея...
В марте 1764 года Лондон выбросил на прилавки громадный том под заглавием «Письма, мемуары и переговоры кавалера де Еона». Герши первым из французов раскрыл книгу и прочел о себе, что он дурак, каких свет не видывал, а жена его – шлюха. Данные эти, весьма прискорбные для графа, были подкреплены цитатами из писем Пралена, Нивернуа и самого Людовика.
– Нового тут ничего нет, – сказал Герши. – Перешлите книгу Пралену, тут о нем тоже немало написано...
Прален прочел оскорбительную для себя переписку короля с де Еоном, а заодно министр имел удовольствие узнать несколько тайн дипломатии, о которых он и должен бы знать, как министр.
– Но я этого не знаю! Однако похоже на правду... Передайте книгу его величеству. О короле здесь, слава богу, не упоминается. Но перед нами пока что первый том сочинений...
Людовик узнал из книги, что все его министры слова путного не стоят, а во Франции есть только один человек, достойный высокого звания дипломата, – это... де Еон!
– Ужасно, – волновался король. – И дальше – хуже. Смотрите: это лишь первый том... Неужели у него хватит материалов?
– К сожалению, – мудро отвечал королю Терсье, – автор придвинул свой творческий алтарь к самому первоисточнику!
* * *
Как раз в это время умерла мадам Помпадур. Закрытое простынями тело женщины, возлюбленной короля, ночью с руганью утащили куда-то лакеи, которым хотелось выпить, но не было денег. И шел дождь...
Король, стоя у окна, показал на струи воды, со звоном бегущие по стеклам. И сказал, обращаясь к покойнице:
– Ах, мадам! Какой неудачный день выбрали вы для вашей дальней прогулки...
Но смерть фаворитки вернула из деревни графа Брольи – теперь человек «огня и железа» мог активнее руководить секретной политикой короля. Брольи не успел еще осмотреться в Париже, как де Еон вдруг стал в Англии популярнее короля. Продажность министерства Бьюта была на устах каждого англичанина. Книга де Еона читалась нарасхват.
– Откройте глаза! – призывали ораторы на улицах. – Теперь мы наглядно видим, почему Франция преследует своего дипломата де Еона... Да, да, именно в его руках таятся сейчас все тайны подкупа нашего парламента! Мы пойдем к нему, и пусть он скажет нам всю правду...
Громадная толпа англичан собралась под окнами:
– Де Еон, покажитесь... Мы хотим видеть де Еона!
Шевалье вышел на балкон, сверкнула на солнце его сережка.
– Что вам надобно от меня, джентльмены?
– Скажи, что ты знаешь о наших министрах, – просила толпа.
Де Еон перегнулся через цветочные горшки:
– Первый том моих мемуаров читали?
– Читали... Читали!
– Ну так ждите. Заключению Парижского трактата о мире я отвожу весь тринадцатый том моих сочинений!
В убежище де Еона проник один из пэров Англии – Уилкс.
– Вы не должны бояться меня. – сказал он. – Я член парламентской оппозиции. Мы, радикалы, хорошо осведомлены о тех гонениях, какие вы претерпеваете от своего гнусного правительства...
– Ничего из бумаг не продаю, – поспешно произнес де Еон.
– Но... – замялся Уилкс, – двадцать тысяч фунтов!
– Хоть сто!
– Двадцать пять тысяч, – набавил Уилкс.
– Хоть двести!
– Тридцать тысяч.
– Хоть триста; я не торговец.
Парламентер не спешил уйти:
– Оппозиция Англии следит за вашей безопасностью. Британцы недовольны нынешним курсом политики и пойдут за нами. Вы можете быть уверены: мы постоим за вас в борьбе с деспотизмом, и графу Герши не поздоровится... Ну, сорок тысяч фунтов!
– Я подумаю, – ответил де Еон.
* * *
Терсье развернул перед королем лист бумаги:
– Получено письмо от де Еона, слушайте...
«Вожаки оппозиции предложили мне денег, сколько я хочу, за выдачу бумаг и писем. Вы можете себе представить, как мне противен сей поступок. И, однако, если меня все покинут, то что же мне делать?.. Я объявляю вам формально: заставив меня перейти на сторону английского короля, Франция должна ждать, что вскоре возобновится война, она неизбежна!..»
– За дело, – сказал король, – за дело... Бастилия ждет, камни плачут, цепи рыдают по де Еону! Если не можете залучить его живьем, так убейте же его наконец... Убейте!
Вокруг де Еона сжималось кольцо. Он ходил по улицам, обвешанный оружием, окруженный своей гвардией. Посылал письма к великим людям Англии, но только один Питт-старший ответил ему, и то – уклончиво. Прален слал агента за агентом: в любом виде подайте мне сюда этого паршивца! Граф Брольи, более осторожный и помнящий о заслугах де Еона, действовал путем переговоров: он послал в Лондон своего секретаря Нора.
– Мы согласны оплатить ваши долги, – заявил Нор де Еону.
– Что это значит? Долги делал я, значит, я и буду их оплачивать... Вы мне только дайте для этого денег.
– Но суммы определенной не выделено, – заметил Нор.
– Так, так... А что граф Герши? Остается послом?
– Да.
– Убирайтесь, – ответил де Еон. – Я не спущу своего флага!
– Зачем вам бумаги короля? Верните их! – взмолился Нор.
– Как зачем? Герши начал против меня судебный процесс по законам Англии о привлечении меня к ответу за клевету... Отдай я вам эти бумаги, чем же мне тогда защищаться?
Ночью человек в маске набросился на де Еона из-за угла. Ударил шевалье прямо в сердце шпагой. Но клинок застрял в портмоне с деньгами, и де Еон успел, выхватив оружие, сразить убийцу наповал... А потом он раскрыл пробитое шпагой портмоне.
– Ну и ну! – сказал де Еон. – Это, кажется, первый случай в моей жизни, когда я удачно поместил свои сбережения...
Накануне суда де Еон пропал, и Лондон наполнился мрачными слухами, что французы заманили его в ловушку и убили. Толпы англичан стекались отовсюду к зданию французского посольства, запасаясь по дороге каменьями.
Зазвенели стекла в окнах, заухали кирпичи в ворота.
– Убийцы! – ревела толпа. – Отродье королевского деспотизма! Вот пусть только выглянет этот ублюдок Герши...
Особенно неистовствовала моложавая кухарка в кружевном чепчике на голове. В подоле ее передника был запас камней как раз по ее маленькой ладони, и она ловко высаживала стекло за стеклом в затаившихся окнах посольства; при этом она звонко кричала:
– Герши, ты скоро уберешься из Англии?..
Читатель, надеюсь, уже догадался, что этой кухаркой был сам кавалер де Еон.
* * *
Спокойно проживал он ныне в новом убежище, которое приискал у старухи француженки Дюфур, занимавшейся в Лондоне разными темными делами и делишками. Он скрылся от суда. Судебные пристава, при поддержке солдат с оружием, явились для исполнения приговора. Но вместо кавалера де Еона, изящного дипломата, они обнаружили трех женщин-замарашек. Они гладили белье. На вопрос полиции, где здесь скрывается де Еон, они только рассмеялись.
Особенно хохотала одна из них, распаренная от утюга, с блестящими глазами. Узнать в этой гладильщице белья самого посла Франции, конечно, было можно. Но для этого надо было прийти сюда не полиции, а кому-либо другому – более проницательному...
Трейссак де Вержи, вдыхая запахи нищеты, привычные ему с детства, перебирал ногами сто двадцать первую ступеньку грязной и разрушенной лестницы. Нетерпеливо толкнул заплесневелые двери.
– Мне хотелось бы видеть мадам Дюфур, – сказал он.
Навстречу ему, вытирая руки, поднялась от стола кухарка:
– Мадам Дюфур (маленькая запинка) здесь не проживает...
Трейссак де Вержи снял шляпу и улыбнулся:
– А вы, господин посол, готовите ужин для вечернего раута?
– Дело за мясом! – и де Еон взялся за кухонный нож.
– Позвольте присесть вечно голодному писателю?
– Садитесь! – И нож вошел в доску стола, колеблясь. – Так и быть: сегодня я накормлю вас до отвала.
– А какой приятный вид из окна: крыши, крыши... – начал де Вержи, озираясь. – Знаете, сударь, ведь я большой поклонник вашего таланта. Ваше имя будет бессмертно!
– В приложении к моему ваше – тоже, – отвечал де Еон. – Вы прославили себя тем, что осмелились соперничать со мною.
– Что делать! – огорчился де Вержи и, кажется, искренне. – Нужда заставила продать свое перо. Меня подбил Гудар, эта отъявленная бездарность, и... наконец, мне заплатили!
– За деньги можно сделать все, – сказал де Еон, – но никогда не пишите за деньги. Это заставляет торопиться, чтобы золото скорей забренчало в кармане, и писатель уже не заботится о стиле. А стиль – это главное, ради чего стоит потрудиться!
– Пожалуй, вы правы, – согласился де Вержи, поразмыслив.
Де Еон посмотрел ему прямо в глаза:
– Есть веская причина, по которой вы пришли ко мне. Честно признаюсь, что я об этой причине не могу догадаться.
– У вас в Тоннере, шевалье, живет старая мать, – неожиданно произнес Трейссак де Вержи. – Случайно я узнал, что Версаль начал ее преследовать за ваши деяния... В моей чересчур сложной биографии, – поморщился он, – тоже было однажды нечто подобное, и потому-то я решил стать честнее самого себя.
– Благодарю, – ответил де Еон. – В самом деле, я сейчас говорю уже без иронии, не останетесь ли вы со мной пообедать?..
За обедом де Вержи исповедался перед де Еоном. Манэн тогда подсыпал в вино усыпляющий яд по указке графа Герши; посол пытался подкупить и его, бедного литератора, на убийство кавалера.
– Запечатлейте на бумаге, – попросил его де Еон, – свой рассказ о кознях посольства против меня...
Добровольные показания литератора были размножены в копиях, и де Еон не замедлил разослать их по министрам Франции.
Отравление и подкуп наемных убийц – обвинения куда как хлесткие! Но первым пострадал писатель Трейссак де Вержи: агенты Людовика схватили его (как самого опасного свидетеля) и бросили через Ла-Манш – в «Башню молчания». Утром накануне процесса газетчики Лондона выкрикивали:
– Новое свидетельство версальского деспотизма! Арестован еще один свидетель... на этот раз буфетчик посольства Франции, который подсыпал яд в бокал де Еона! Вчера ночью буфетчик тоже отправлен за Ла-Манш!
Герши потускнел, часы его тикали вразнобой. Графиня Герши перестала пользоваться успехом среди мужественных британцев. Дело передали в высокий суд «королевской скамьи». Правительство Англии было согласно погасить этот крупный скандал, но...
– Вы слышите? – сказал в парламенте генерал-атторней Флетчер Нортон. – Вы слышите, что кричат на улицах? Мы не можем не учитывать эти голоса. Откройте окна – пусть услышат глухие...
– Герши – на виселицу! – раздавалось с улицы.
В один из дней процесса, когда Герши вылезал из кареты, толпа англичан набросилась на него. Лошади, испуганные, дернули. Посла поволокло по земле. Окровавленный граф Герши закричал:
– Вы не того бьете, кого надо бить... Я совсем не граф Герши, я только секретарь графа Герши!
Толпою были сорваны с посла Франции все его ордена и разбросаны по земле. Бежав от суда и покинув посольство на произвол судьбы, граф Герши на первом же корабле убрался за Ла-Манш.
– Я изнурен, – заявил Герши министру Пралену. – На этом посту нужен человек, умеющий прыгать в игольное ушко, стрелять из пушек, плавать рыбою под водою, мыться огнем... И еще надо очень многое уметь, чтобы соперничать с хитрецом де Еоном!
Прален даже не удивился:
– Такой человек в министерстве есть! Вот идет к нам граф Дюран, как всегда веселый и милый... Граф Дюран, – поднялся Прален из кресла, – мы как раз говорим о вашей карьере!
* * *
Незадолго до этого Брольи беседовал с Людовиком:
– Ваше величество, как это ни странно, но пора начать мирные переговоры с государством, которое выросло незаметно у нас под боком, грозит нам оружием, и этот гневный прыщ называется государством де Еона!
Король был уже сыт по горло – с него хватит.
– Да, хватит, – сказал он. – Если вы настаиваете на мирных переговорах, то послом в эту удивительную страну я назначаю вас... Вот вы, Брольи, сами и выкручивайтесь!
Теперь все надежды Брольи были на Дюрана.
И вот два веселых чудака встретились на чужбине:
– Это ты, бродяга Дюран?
– А это ты, моя красавица де Бомон?
– Все толстеешь, Дюран?
– А ты хорошеешь? Про тебя много говорят...
– Что на родине, Дюран? – печально вздохнул де Еон.
– Не хватает только революции, а жертв для нее уже достаточно, и даже больше, чем надо для революции... Так что несомненно будут излишки в жертвах.
– Не нужен ли опытный палач? – серьезно предложил де Еон. – Я знаю тут одного, который берет недорого. Работает сдельно – с башки! К тому же он давно без работы, теперь нуждается.
– Сознайся: уж не ты ли этот опытный палач?
– Нет, я при нем состою в помощниках. Под мой топор ложится общий человеческий стандарт. А маэстро выступает на сцену лишь в затруднительных случаях, когда шея закоренелого преступника состоит из одних жил и хрящей.
Дюран был давним другом де Еона; оба они вышли из Тампля, этой школы «секретов короля»; сообща они готовили план высадки французов на берегах Англии: перед Дюраном скрываться было нечего – де Еон уступил, заявив решительно:
– Едем! Мне все чертовски надоело, я устал... Но – условие: пусть никто во Франции не тревожит мою старуху мать. Матери не должны отвечать за детей своих. Тем более когда мать глядит в могилу, а сын ее уже начал седеть...
На квартире де Еона было чистенько прибрано, как у пожилой старательной девы. Пяльцы стояли возле окна (мужчины XVIII века любили вышивание не меньше женщин). Острые перья шпаг и рапир висели по стенам... Де Еон открыл люк в подвал:
– Осторожно, Дюран! Прыгайте на эту бочку...
Дюран прыгнул в подвал – это был винный погреб. Де Еон – за ним. Долго ковырял зубилом стены. Вынул кирпич, вмазанный среди камней:
– Прошу передать мне сертификат короля о пенсии...
Дюран выдал ему подлинное обязательство Людовика выплачивать пенсию кавалеру, о котором было сказано в сертификате в самых лестных для де Еона выражениях.
– Я люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.
– А вот и подпись короля, – показал Дюран.
Де Еон поднял кирпич над головой. Грохнул его под ноги. А внутри кирпича оказался пергаментный пакет, в котором хранилось письмо Людовика от 3 июля 1763 года с планом нападения Франции на Англию...
Дюран повертел письмо в руках:
– Послушай, если только это главное, то... к чему шум?
– Остальное от меня не получите. Я тоже не дурак! – сказал де Еон. – Король сорвался с моего крючка. С разодранной губой и в дурном настроении, но все же сорвался... Графа же Брольи и прочих я оставлю трепыхаться и далее!
Дюран сложил письмо короля и спрятал.
– Смотри, – сказал. – Я свое дело сделал. Остальным же пусть занимаются с тобой другие.
После этого де Еон еще несколько лет поддерживал с Версалем секретную переписку, хотя Версаль не доверял уже ему тайн. Сведения де Еона были незначительны: он словно сдерживал себя. Только однажды сообщил Людовику, что либералы хотят свергнуть с престола Англии ганноверскую династию. Если Версалю надо, то де Еон согласен принять участие в заговоре...
Людовика словно прорвало:
– Какая наглость! Я не желаю более видеть писем этого шантажиста! Кроме пенсии, ему нечего ждать от меня!
И он вернул Брольи депешу де Еона, крупно начертав наверху королевскую резолюцию: «Де Еона более ни на что не употреблять».
* * *
Вот когда наступили чудесные годы. Тишина и покой.
Дипломат, сверкнувший когда-то блестящим метеором, повидавший и взлет славы и низость падения, теперь осел за письменным столом. История и политика, торговля и безбрачие, навигация и духовенство, администрация и финансы – таковы были вопросы, занимавшие теперь его буйную голову.
Особенно интересовался де Еон проблемой налогов. Франция переживала тяжелые годы, и каждый образованный патриот (а де Еон считал себя таковым) должен был много думать, чтобы вывести страну из тупика, в который ее загнали пылкие красавицы, вроде де Шатору, мадам Помпадур, а теперь на шее Франции сидела новая панельная шлюха с чужим именем – графиня Дюбарри.
Историки не признают за сочинениями де Еона глубокого анализа событий и причин надвигающейся катастрофы. Но зато никто не смог отказать ему в таланте изложения: любой сложный вопрос становился под пером кавалера изящным и легким, почти игривым, как шипенье в бокале шампанского.
Изящностью стиля де Еон побеждал отвращение к формуле!
Большая дружба была в эти годы у де Еона с лордом Феррерсом, известным астрономом и математиком, которого он знал еще по службе в Петербурге. Летние месяцы де Еон проводил в поместье своего друга, вдали от городской суеты. Работал он, как утверждают очевидцы, по пятнадцать часов в сутки.
Запах роз по вечерам бывал удушлив и горек. Бледные лепестки неслышно ложились ему на плечи. Мохнатые гусеницы падали с ветвей корявой яблони, ползали по страницам среди недописанных еще строчек. Де Еон не сгонял их – они ему не мешали...
И незаметно закрадывались в душу синие печальные сумерки.
«Что это? – думал он. – Неужели приближение старости?»
Наконец гигантский труд нескольких лет жизни был завершен.
В 1774 году тринадцать томов сочинений де Еона стали продаваться в Лондоне и сразу нашли себе читателей. Давно уже не было его врага – графа Герши: после всех побоищ и скандалов граф укрылся в своем имении, отдыхая душой и телом от де Еона. Но однажды кто-то имел неосторожность упомянуть о кавалере в разговоре.
– Повторите мне это имя, – попросил Герши. – Я не ослышался?
Он тут же умер – от разрыва сердца.
Над свежей могилой отца сын графа Герши поклялся отомстить, и вдова старого Герши бросилась в Версаль – к ногам короля:
– Ваше величество, спасите мне сына от де Еона! Последняя поросль знатного рода падет от шпаги самого опасного дуэлянта!
Людовик пожал плечами. «Когда все это кончится?»
– Но у меня, мадам, – ответил он женщине, – совсем нет времени, чтобы следить за всем происходящим во Франции.
– О, как вы жестоки... Постыдитесь! – зло выкрикнула вдова. – У вас нет времени... Но хватает же времени, чтобы быть королем!
Кавалер де Еон ничего об этом не знал, и беда задела его совсем с другой стороны. Начиналась новая эпоха его жизни.
* * *
Портреты де Еона веером лежат сейчас передо мною. Он изображен – печальный – в мундире полка маркиза дОтишана, он смотрит на меня – вызывающе – в дамском наряде. Он и женственный, он и мужественный. Улыбка – умного человека. Когда его изображают женщиной, то подчеркивают миловидность и выпуклость груди, высоко вздернутой корсетом. Мундир и кружева, парик и чепец.
К сорока годам де Еон мало изменился во внешности: мелкие черты лица, нежные губы, голубые глаза и кожа чистая, поражающая девичьей белизной. Брился он редко, но, как говорят, мог бы и вообще не бриться.
Несмотря на эту внешность, далеко не мужественную, кавалер нравился женщинам. От Парижа – до Петербурга. Но легкий флирт, пальба острот, пустяки в стихах и – полное равнодушие к прекрасному полу, – вот и все, чем кончались его романы.
Особенно досаждали с нескромными вопросами собутыльники.
– На мне мундир драгуна! – яростно огрызался шевалье. – Если бы наш век не был таким развращенным, никто не замечал бы моей нравственности... Я пью с вами – достаточно и этого великого порока, но зачем мне приписывать остальные?
Исподволь, незаметно сочились, словно едкая плесень по сырым стенам, нехорошие, темные слухи:
– Говорят, он вовсе не мужчина, а так себе...
– По секрету: он уже ходил в женском платье.
– Да что вы? Не может быть!
– А разве вы не читали книги Гудара? Там ведь сказано прямо, что де Еон – классический гермафродит.
– Гудар – бездарность! Лучше прочтите похождения распутного Фабласа... Там сказано, что девицы де Бомон следует опасаться!
Кое-что сболтнула и княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова, прибывшая в Лондон уже не девочкой, какой ее знал де Еон, а почтенной дамой, как президент Российской академии наук. Что схватили с ее языка англичане – так и не разобрался де Еон, но было сказано Дашковой нечто такое, что усилило пакостный интерес публики к драгунскому капитану.
Английский король Георг III, заинтригованный этими слухами, прямо обратился к королю Людовику XV с просьбой ответить:
– Кто де Еон – мужчина или женщина?
Феррерс предупредил де Еона:
– Неприятная новость: в Лондоне держат пари, и весьма значительные... Не пора ли вам сменить панталоны на юбку?
– К подобному любопытству я уже привык, – ответил де Еон. – Но еще не привык, и вряд ли привыкну, чтобы люди интересовались моей персоной на деньги... Я ведь не кенгуру!
– Что поделаешь, дорогой Шарло, – ответил лорд Феррерс. – Мы, англичане, всегда были заядлыми спорщиками. Пари, нисколько не зависящее от искусства красноречия, стало национальным спортом в нашем королевстве...
Вскоре де Еон заметил, что, куда бы он ни направлялся, за ним постоянно следуют один или два ротозея.
Де Еон измолотил двух особенно назойливых спорщиков прежестоко. Но спекуляторов Лондона это не остановило, и Феррерс предупредил его снова:
– Как это ни печально, но вам хорошо бы уехать.
– Что случилось опять?
– Участники пари составили заговор, чтобы заманить вас для телесного осмотра в присутствии нотариуса... Уезжайте!
Де Еон уехал в Шотландию, бродил по холмам, пил горькое пиво и сладкую водку в деревнях, танцевал под волынки на сельских вечеринках. Вернулся в Лондон, надеясь, что скотский интерес к нему поостыл, но... Нет, на следующий же день по приезде явилась целая делегация от спорщиков.
Теперь в Лондоне образовался «Клуб де Еона».
Явившись в суд, де Еон торжественно присягнул, что не имеет ничего общего с клубом спекуляторов и никогда не согласится подвергнуть себя унизительному осмотру.
– Я капитан драгунского полка и прошу палату судей учесть мое недавнее заявление своему королю: просьбу отправиться в польскую армию... Если я женщина, как вы думаете, то разве такие заявления поступают от женщин?..
– Ах, как вы не правы, мой друг, – сказал ему потом Феррерс. – Этим заявлением вы только подлили масла в огонь.
– Но почему?
– Вам надо было показать под присягой что-либо одно из двух: женщина вы или мужчина. Кто-то выиграл бы, кто-то в пух проигрался бы! Но пари тогда рассыпалось бы само по себе – и вы, Шарло, остались бы в том положении, в каком вам удобнее ныне.
Де Еон, побледнев, шагнул к старому другу:
– Почему вы так сказали сейчас? Неужели и вы... вы?
Почтенный лорд, математик и астроном, отвел глаза.
– Я тоже англичанин, – сказал он. – И притом вы же не станете отрицать, что ходили... Да, вы уже носили женское платье. И не только в Лондоне... Говорят, что вы были в России под видом женщины. Мало того, поверьте – женское платье вам идет более мужского... Разве не так?
Участники пари, разбившись на легионы, устраивали демонстрации, дебоширя возле дома загадочного драгунского капитана и экс-дипломата.
Агенты спорщиков сумели проникнуть и во французское посольство, которое возглавлял тогда прожженный интриган – граф де Шатле-Ломон.
– Скифы! – загрохотал он в ответ. – Вы разве не знали до сих пор, что де Еон – женщина?.. Ха-ха! Да об этом уже давно только и говорят в Париже!
В самом деле, Людовик заявил однажды при дворе:
– А вы ничего не слышали о де Еоне? Открылось нечто любопытное в этом бесстыднике: на поверку он оказался женщиной, и, говорят, прехорошенькой... Впрочем, в это я не совсем верю, ибо видел его небритым!
«Уехать... уехать», – мечтал де Еон. Засесть в Варшаве на Рыночной площади, поклониться королю Станиславу Понятовскому, и... «Неужто он так злопамятен?» А там – Россия! Сверкание снегов, жаркие печи в сенях, говор и смех красавиц, фырканье коней у подъездов, плещущий грохот бальной музыки...
* * *
Де Еон приехал в Орендч, где зашел в кафе-гауз; здесь ему обещали дать ответ о службе. Было зябко. Попросил, чтобы согреться, чашку горячего пива с сырым яйцом внутри и один морской «гаф-энд-гаф». Тут его застал Друэ – секретарь старого волка Брольи.
– Знать, напрасно ходят слухи, что вы женщина? – молодо рассмеялся Друэ, садясь рядом. – Любая женщина упала сразу бы, отведав из чистилища вашей ужасной кружки!
Де Еон ощущал на себе пытливый взгляд хитреца.
– Что с Польшей? – спросил он не сразу.
– Его королевское величество полагает, что вам совсем нет причин покидать Англию. Тем более вы сейчас окружены сомнительными слухами, и король не позволяет вам принять польскую службу. Ибо (и вы не станете отрицать этого) служба Польше – это же служба России... Вы далеко замахнулись, шевалье.
Де Еон допил чертовски крепкий матросский «гаф-энд-гаф».
– Послушайте, юноша, – произнес твердо. – Должно бы уже и постыдиться... Не я ли послужил Франции в двух случаях пером дипломата и шпагою офицера? Неужели его величеству приятно наблюдать, как ныне меня травят, словно обезьяну в клетке? Я не имею своего угла, не завел семьи, я одинок и ничего не скопил под старость. Теперь у меня решили отнять даже мое мужество! Стыдно... Смерть под забором от нищеты – вот что уготовлено для меня Версалем! Будьте вы прокляты!
Вернувшись в Париж, Друэ высказал в министерстве мнение:
– Она это скрывает, но она, конечно, женщина...
Брольи, на основе доклада Друэ, составил отчет для короля:
– Ваше величество, с глубоким сожалением извещаю вас, что на протяжении многих лет мы совершали чудовищную ошибку, доверяя высокие посты представительства за границей – женщине!.. Кавалерша Женевьева из бургундского рода де Еонов и де Бомонов провела и здесь нас, ваше величество.
Вольтер откликнулся на это событие ироническим замечанием:
– А наши нравы заметно смягчились, мы близки к гуманизму... Смотрите, де Еон стал орлеанской девственницей, однако до сих пор я не слышал, чтобы его сожгли на костре!
Вскоре, получив из Парижа указание носить одежду, «которая соответствует его полу», кавалер разгадал, кто повинен в этом абсурде, и Людовик получил от него издевательскую просьбу – надевать юбку только по воскресеньям («Дамские туфли ужасно жмут! – сообщал де Еон королю. – Не соблаговолите ли разрешить заодно уж носить мне ботфорты?»).
Людовик не мог слышать имени де Еона спокойно, и вдруг – новое послание. Да какое! Де Еон наконец-то сознавался королю, что он женщина, но...
«Ваше величество, – похвастал кавалер из Лондона, – Вы не можете не оценить меня за то, что, находясь среди военных людей, я сохранил такое хрупкое добро, как целомудрие».
Так писал он. И – кому? Людовику – распутнейшему из королей.
Это был опять вызов. Де Еон дразнил короля, как дразнят собак, сидящих на цепи. Собака рвется, но укусить не может.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |