«Боже! Есть ли что-нибудь на свете

Друзья - товарищи.

«Боже! Есть ли что-нибудь на свете

Друга верного дороже!»

(Ш. Руставели. «Витязь в тигровой шкуре»)

«Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестает.

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьет.»

(К. Симонов «Смерть друга»)

«Мне теперь не понять – кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя,

Мне не стало хватать его только сейчас,

Когда он не вернулся из боя.»

(В. Высоцкий «Он не вернулся из боя.»)

Мысль о том, чтобы рассказать о дружбе вообще и о моих друзьях в частности, никогда не покидала меня. И вот, наконец-то, я решился приступить к изложению своих соображений по этому поводу.

Слово «друг» мы начинаем употреблять с раннего детства, совершенно не сознавая того, что оно ко многому нас обязывает. Первыми нашими друзьями бывают, как правило, либо наши сверстники, с которыми мы посещаем детский сад, либо ребята, живущие с нами в одном дворе. Со временем мы расстаемся с ними по тем или иным причинам, от нас совершенно не зависящим, и дружба на этом заканчивается. Такой вид дружбы можно назвать «детской». Перерастает ли она в то, что принято называть мужской дружбой? Не знаю. Возможно, такие случаи и бывают, но лично мне они не известны.

Гораздо сложнее обстоит дело с дружбой, назовем ее «школьной». В школе мы взрослеем, читаем книги, в которых часто пишут о настоящей мужской дружбе, и сами хотим испытать что-нибудь подобное. Еще с начальных классов у нас появляются многочисленные товарищи, которых мы совершенно искренне называем друзьями, но чем старше мы становимся, тем больше понимаем, что это все-таки не совсем то, чего мы ожидали. Товарищи остаются товарищами, и только некоторые из них, как правило, двое-трое, становятся настоящими друзьями, о которых принято говорить: «хлеба горбушку и ту пополам». История дает нам многочисленные примеры того, как школьная дружба переходила в настоящую мужскую, сохранявшуюся годами, а иногда и всю жизнь. Таковой была дружба между А. С. Пушкиным и В. К. Кюхельбекером, возникнувшая еще в годы их совместной учебы в Царскосельском лицее. Да и моя жизнь дает основание считать, что настоящая дружба может зародиться и за школьной партой.

1. Владимир.

Когда в далеком 1955 году я начал учиться в Усть-Нерской школе меня, Володю Пеканова и Марика Дынкина все считали закадычными друзьями и называли неразлучной троицей. Когда мне грозило отчисление из школы, они, не раздумывая, приняли мою сторону и вместе со мной, устроившись на работу, перешли учиться в вечернюю школу. Настоящая дружба и проверяется в критических ситуациях. Казалось бы здесь все ясно, но вот наступила другая критическая ситуация и наша неразлучная троица это испытание не выдержала. Учась еще в десятом классе, мы твердо решили, что все втроем поедем продолжать свое дальнейшее образование в город Харьков. Более того, наши родители вроде бы и не имели против этого никаких возражений. Школа окончена, получены аттестаты и выясняется, что Марик никуда не поедет, моя мама настаивает на том, чтобы я ехал с ней в Тбилиси, а что касается Володьки, то о его намерениях я просто не помню. И все-таки, я до сих пор уверен, что не поддайся мы с Мариком настояниям родителей, Пеканов поехал бы в Харьков. Теперь, спустя столько лет, мне стало ясно, что отношения с Дынкиным у нас были чисто товарищеские, а вот с Володькой мы как были друзьями, так и остались ими до конца. Правда, в силу не зависящих от нас обстоятельств нам приходилось долгие годы поддерживать друг с другом только почтовую связь, но при каждой личной встрече чувствовалось, что повторись сейчас школьная ситуация и Пеканов поступит так же как и тогда. А таких встреч у нас было не мало. Первая из них состоялась в 1968 году в Одессе, когда мы с Леной были уже женаты, а нашему сыну исполнилось несколько месяцев.

В один прекрасный день я, как обычно, возвратился домой из института. Дверь мне открыла Лена и с таинственным видом завела в комнату. Навстречу мне со стула поднялся какой-то незнакомец и только когда он заговорил, я узнал в нем Володю. Я ни как не мог понять, что происходит. Голос Пеканова, а лицо другого человека. Оказывается, что Володя и его жена Полина попали в автомобильную катастрофу, когда совершали очередную поездку по Колымской трассе. В свое время эту трассу создавали из отходов золотодобывающих предприятий. Тогда эти отходы хоть и содержали золото, но в таком малом количестве, что перерабатывать их не имело смысла. Со временем золотодобывающая промышленность настолько усовершенствовалась, что стало экономически целесообразным подвергнуть все эти отходы вторичной переработке. Именно поэтому в начале шестидесятых годов началась интенсивная работа на трассе по добыче из нее золота. Завезли сюда технику, так называемые драги, и постепенно, участок за участком, стали перемывать дорожное покрытие. В результате с одной из сторон вся трасса была усеяна глубокими ямами, доверху залитыми водой, а с другой стороны находились или крутой обрыв, или не менее крутые скалы. Для проезда машин оставалось настолько узкое место, что встречный транспорт не всегда мог разминуться. Когда Володя вел по одному из таких мест свой автомобиль, то ему навстречу внезапно выскочил грузовик. Времени на раздумье не оставалось и Пеканов, вывернув до отказа руль, направил машину в сторону, врезавшись в скалы. Направь он ее в противоположную сторону, то свалился бы в глубокую яму, в которой машина сразу затонула бы. И Володя, и Полина очень сильно разбились, но, слава Богу, остались в живых. При ударе особенно сильно пострадали оба, у Полины как бы «сняли скальп», Володькино лицо попросту было смято, вот почему я не сразу смог узнать его. Впоследствии, когда ему уже сделали пластическую операцию, он вновь стал походить на прежнего Пеканова.

Воспоминаниям нашим о жизни в Усть-Нере не было конца. Рассказывал Володя и о том, что происходило с ним, за те семь лет, которые мы не виделись. Многое я, конечно, знал из его писем, а вот Лена слушала раскрыв рот. О такой жизни ей до этого приходилось только в книжках читать. Пробыл в этот раз Володя у нас совсем не долго, ведь отпуск у него заканчивался, а впереди предстоял долгий перелет в Магадан, где его ждали Полина и сын Андрей.

Следующая наша встреча произошла ровно через год. Я в это время успешно защитил дипломную работу и находился на военных сборах, где готовился к сдаче экзаменов на присвоение первого офицерского звания. Вдруг меня вызывают к начальству, от которого я узнаю, что ко мне приехали гости. Каково же было мое удивление, когда я увидел Володю и Полину, решивших, в отличие от прошлого раза, навестить меня вдвоем. Сейчас я уже и не помню, куда они направлялись на этот раз. Сутки они пробыли на наших сборах, о многом мы переговорили и очень жалели, что я не могу приехать к ним в Магадан, который и для меня был родным городом. Разве мы могли тогда предполагать, что эта, казалось бы, неосуществимая мечта, в недалеком будущем претвориться в жизнь. Произошло это спустя четыре года.

В 1973 году, когда мы жили уже в Болшево, а я проходил службу в институте космических средств, к нам в гости наведался Володька. Он находился в очередном отпуске и располагал несколькими свободными днями до своего отлета в Магадан. Совсем не далеко от Москвы проходил срочную службу его брат Василек, и мы решили навестить его. Часть, в которой служил Василек, дислоцировалась вблизи города Клин, что в нескольких часах езды от столицы на электричке. Добрались мы до места благополучно, встретились с командиром части и договорились, что Володиному брату дадут увольнительную для свидания с нами. Когда я увидел Василька, то поначалу глазам своим не поверил. В Усть-Нере это был маленький паренек, а тут пред нами предстал здоровенный детина, как говорится «косая сажень в плечах». И фигурой и внешностью он очень походил на своего отца. Провели мы с Васильком целый день, накормили его, чем только могли и сфотографировались на память. Однако время увольнения не безгранично, поэтому через несколько часов пришлось Васильку возвращаться в часть. У нас еще оставалось свободное время, и мы решили посетить дом-музей П. И. Чайковского, великого композитора, который одно время жил и работал в Клину. Прослушав интересную лекцию экскурсовода и осмотрев экспонаты музея, мы сели на электричку и отправились домой. По дороге Володя высказал мысль о том, что хорошо бы нам было вместе полететь в Магадан. «А что, подумал я, - в принципе сделать это вполне возможно». К тому времени я только что перевелся в институт со Щелковского НИПа, толком не умел ничего делать по своей новой работе, да и в отпуске за этот год еще не был. По прибытию к себе я обговорил это предложение с Леной и, после ее одобрения, отправился к своему начальнику с соответствующим рапортом. Получив его добро, я двинулся в отдел кадров, где мне выписали отпускной билет и проездные документы на поезд до Владивостока и на теплоход до Магадана. Правда, воспользоваться этими проездными в полной мере я бы не смог при всем своем желании. Ведь навигация в Охотском море должна была начаться только через месяц, о чем наши кадровики совершенно забыли. Впрочем, мы все равно собирались лететь самолетом, поэтому, сдав проездные в кассу и доплатив рублей десять, я получил билет на самолет «ИЛ-18», который должен был доставить нас к месту назначения за двенадцать часов. Пятнадцатого мая мы, попрощавшись с Леной, Колей и моей мамой (бабой Кети), отправились в далекий путь. Хотя у нас стояла погожая весенняя погода, и уже зацвели фруктовые деревья, Володька посоветовал взять в дорогу несколько теплых вещей, ведь Охотское море, на берегу которого раскинулся Магадан, было еще покрыто льдом, и температура в городе стояла минусовая, по крайней мере, по ночам.

Прилетев на место, мы отправились к Володе домой, где нас с нетерпением ожидала Полина. Жили они тогда в небольшой однокомнатной квартире и именно поэтому Володина мама – тетя Катя устроили меня в гостиницу, где я расположился в одноместном номере. Тетя Катя занимала в то время довольно высокую должность в Магаданской администрации, и сделать это не доставило ей затруднений. Впрочем, прожил я в своем номере всего-то несколько дней, ибо впереди нас ожидала дальняя дорога в Усть-Неру. Но даже за столь короткое пребывание в гостинице мне довелось встретить там известного киноартиста Бориса Новикова. Играл он во многих фильмах, но лучшая его роль, по-моему, была в многосерийном кинофильме «Тени исчезают в полдень». Что он делал тогда в «столице Колымского края», я представления не имею.

Пробыл я в Магадане не долго. Вместе с Володей мы посетили дом, в котором я жил, когда был совсем маленьким. Никого из прежних соседей в этом доме найти я не смог, но комнату, в которой жили папа, мама и я, мне посмотреть удалось. Она показалась мне такой небольшой, что трудно было себе представить, как мы все в ней помещались. Побродили мы и по городу. Некоторые места я узнавал, но в большинстве своем все казалось мне новым, да это и не мудрено, за двадцать пять лет моего отсутствия Магадан очень сильно преобразился.

Настало время собираться в дальнейший путь, ведь мы намеревались съездить в Усть-Неру. Для разнообразия мы решили, что будем добираться до родного поселка всеми возможными видами транспорта. Первый отрезок нашего тысячекилометрового маршрута мы преодолели по воздуху, долетев до города Сусумана самолетом «АН-24». Следующую часть пути решено было преодолевать на рейсовом автобусе, который довез нас от Сусумана до поселка Артык. Оставалось нам осилить последние сотни километров, для чего мы решили воспользоваться попутным транспортом, как в старые добрые времена. Однако времена изменились, и если десять лет назад достаточно было просто поднять руку для остановки попутной машины, то сейчас можно было «голосовать» часами, но никто и не собирался останавливаться. Наступила ночь, и хотя она была почти «белая», т.е. темнота длилась всего около двух часов, но сильно похолодало. Пришлось нам развести костер и прикорнуть подле него. Рано утром движение по трассе возобновилось и нам, наконец-то удалось поймать «попутку», да и то благодаря тому, что за баранкой сидел водитель, хорошо помнивший Пеканова по прежним годам. Через несколько часов мы прибыли в Усть-Неру и высадились возле той самой автобазы, где я когда-то начинал свой трудовой путь. т Далее мы двинулись пешком и вскоре зашли на почту, где должны были работать девушки, с которыми мы учились в одном классе. Еще по дороге мы встретили нескольких Володиных знакомых, что не удивительно, ведь он еще после окончания школы работал в Усть-Нере и уехал из нее, передав свою должность заведующего леспромхозом нашему школьному товарищу – Славе Найденову. Вскоре весть о том, что прибыли Васюнин и Пеканов разнеслась по всему поселку. Никогда не забуду, с какой радостью встретила нас Лариса Кузнецова, одна из наших одноклассниц. Человек она была инициативный и, благодаря ее хлопотам, к вечеру мы были обеспечены жильем. В наше полное распоряжение была предоставлена двухкомнатная квартира, хозяева которой находились в это время в отпуске на «большой земле». Далее началась такая круговерть, что мне до сих пор все пребывание в Усть-Нере кажется сном. Начну с того, что в отличие от нас, отпускников, все остальные днем находились на работе. Отсюда следует, что для встреч и взаимного времяпрепровождения оставались только вечера и часть ночи. Днем мы с Володькой отсыпались, а потом начинались встречи, обильное застолье и так почти каждый день. Правда, мы все-таки нашли время для того, чтобы посетить нашу старенькую школу, и посидеть за своими партами. Навестили мы и своих бывших учителей, которые постарели не менее нашей школы. Вспомнив былые времена, мы даже совершили марш-бросок по близлежащим сопкам, с которым я едва справился. Нашлось у нас время и для того чтобы посетить только что открывшейся пивной бар, пиво в котором подавали, почему-то, в пол-литровых банках.

Честно говоря, дни нашего пребывания в Усть-Нере были настолько насыщены всевозможными событиями, что сейчас я не могу отделить то, что происходило на самом деле, от того, что мне причудилось, или мы только намеревались сделать, но из-за нехватки времени так и не сделали. Ходили мы с Володькой охотиться на медведя, или нас только приглашали на такую охоту? Угощал нас Слава маринованной лосятиной собственного приготовления, или это было что-то другое, но не менее вкусное? Десять дней пролетели как один, и вот уже пора собираться в обратный путь. Каким транспортом мы добирались до Магадана, я точно не помню, но мне кажется, что это все-таки был самолет. Таким был мой последний визит в Усть-Неру, теперь я навещаю родной поселок только виртуально, посещая раз в месяц соответствующий сайт.

После нашего возвращения в Магадан у меня еще оставалось несколько дней до окончания отпуска. Большую часть из них мы посвятили поиску подарков и сувениров для Лены, моей мамы и Коли. Без этого Володя и Полина не хотели отпускать меня домой. Не помню точно, что мы тогда накупили. Знаю доподлинно, что мой скромный багаж пополнился красной рыбой, икрой и кое-какой одеждой. Для Лены Пеканов достал прекрасные «торбаса» - это такие мягкие сапоги, сшитые из оленьей кожи мехом наружу и украшенные узорами народов Севера. Были они очень теплыми, и Лена долго носила их, пока они не были съедены молью. Купили и игрушки для нашего сына, а мне подарили зимнюю шапку из меха сурка. Помогала нам доставать все это Володина мама. Наконец со сборами было покончено, и мы с Володей поехали в аэропорт. Когда объявили посадку на мой рейс, Пеканов сказал, чтобы я, не мешкая, бежал к самолету и занимал свое место. Только впоследствии я понял, чем была вызвана такая спешка. Большинство пассажиров, вылетавших из Магадана, отправлялись в длительные отпуска (от трех до шести месяцев), и поэтому везли с собой массу багажа. Загрузка самолета определялась не количеством пассажиров, а общим весом этого самого багажа. Как только он достигал предельного значения, посадка заканчивалась. Ты мог иметь на руках билет на данный рейс, но не попасть на него. Поскольку у меня была только ручная кладь, я быстро добежал до самолета, уселся на свое законное место, и через час отправился в обратный путь. Через двенадцать часов мы приземлились в аэропорту Внуково, от которого до нашего дома я доехал на такси. Вот так и завершалась моя поездка по дорогим с детства местам.

Впоследствии Володя довольно часто приезжал к нам в Юбилейный. После того, как он уехал из Магадана, и стал работать в Бобруйске, ему не редко удавалось ездить в командировки в Москву. Естественно, что при каждом удобном случае он заезжал к нам. Однажды он приехал в декабре, причем вид у него был не веселый. На мои расспросы о причинах столь грустного состояния, он, в конце концов, поведал историю, которая приключилась со вторым его братом – Сергеем. Оказывается, Сергей заканчивал в этом году институт, в котором учился заочно. Приехал он в Москву для защиты дипломного проекта, но ее все время откладывали по разным причинам. Дошло до того, что через неделю ему защищаться, а из Магадана пришла телеграмма, что если он через трое суток не явится на призывной пункт, то против него возбудят уголовное дело. Что делать? Пошел я в приемную Министра обороны и изложил суть дела полковнику, который занимался подобными случаями. Выслушал он меня очень внимательно, даже проявил сочувствие, но после всего сказал, что в данной ситуации бессилен чем-либо помочь. Сергей срочно вылетел в Магадан, думая, что он там сможет что-нибудь сделать, но с ним в военкомате даже и разговаривать не стали, переодели в солдатскую форму, и отправили служить на Дальний Восток. Вот тут я и решил, что если кто и сможет нам помочь, то это мой дядя Арчил Викторович Геловани. До этого я никогда не обращался к нему с личными просьбами, а здесь вот решился. Встретил он меня, как и всегда очень приветливо, но, почувствовав мое волнение, стал расспрашивать о моих делах. Вот тут я ему и выложил всю историю, которая приключилась с Сергеем. Все дальнейшее походило на сказку. Дядя Ачико (так его называли в домашнем кругу) при мне позвонил своему заместителю и попросил его связаться с командующим Дальневосточным округом, дабы парню дали возможность прибыть на защиту дипломного проекта в Москву. Кстати, заместителем был ни кто иной, как Всеволод Викторович Волков. В свое время он был начальником Тенькинского горнопромышленного управления, в котором мой папа занимал должность главного инженера. Кстати, именно при его прямом содействии моей маме удалось обменять свою тбилисскую жилплощадь на однокомнатную квартиру в нашем городке. После звонка Волкова командующему округом начали происходить форменные чудеса, о которых мне известно со слов Сергея. Его срочно вызвали к командиру полка, в котором он проходил службу, отвезли в город Хабаровск и специальным рейсом отправили в Москву. Через два дня состоялась защита дипломного проекта и, после всех формальностей, связанных с получением диплома об окончании института, его опять возвратили на прежнее место. В дальнейшей службе Сергея это событие повлекло существенные изменения. Так как он теперь имел высшее образование, то служить ему было положено не два, а только один год. Через год он вернулся в Магадан и стал работать геологом. При его непосредственном участии происходили успешные поиски месторождений нефти и газа на Чукотке, впоследствии Сергей разработал ценные рекомендации по использованию залежей бурого угля в Магаданской области. Обо всем этом можно найти информацию в Интернете.

Описанные мною события дают лишний повод убедиться в том, что в нашей стране и тогда, да и сейчас не все нормально обстоит с отношением к людям. Ведь вопрос о допуске Сергея к сдаче дипломного проекта можно было решить на месте в Москве. Тогда не пришлось бы тратить государственные деньги на его перелеты, но какое до этого дело чиновникам, даже если они одеты в форму полковника. У английского писателя Джеймса Оруэлла есть прекрасный роман под названием «Скотный двор». Не вдаваясь в подробности, скажу только, что у свиней, одних из героев этого романа, которые олицетворяют чиновников скотного двора, был популярен лозунг «все животные равны, но некоторые животные равнее других». Вот наша страна и уподобилась этому скотному двору, с той лишь разницей, что лозунг должен звучать несколько иначе «в нашем государстве все люди равны, но некоторые люди равнее других».

Дружба наша с Володей продолжалась до самой его кончины. В 2013 году ушла из жизни его Полинушка и в нем произошел какой-то надлом, от которого Володя так и не оправился, и ровно через год скончался практически на руках у сына Андрея. Так я потерял своего первого друга.

Это я привел пример, так называемой, «дружбы со школьной скамьи». Однако гораздо чаще дружеские отношения формируются в несколько более зрелом возрасте. Обычно во время учебы в институте или службы в армии, по крайней мере, со мной происходило именно так.

2. Робик.

Одним из трех моих друзей был Робик Адамян. Между тем обстоятельства нашего знакомства никак не располагали к возникновению не то что дружественных, а даже приятельских отношений. Когда я учился в Тбилисском университете, у нас существовала традиция встречать Новый год всей группой. На одну из таких встреч мой однокурсник Валера Березовский привел с собой своих школьных товарищей Юру Никитина, Борю Каменского и Робика. Все происходило как обычно, мы пили, пели, танцевали, одним словом веселились. Единственное, что меня несколько смущало, это повышенное внимание к моей особе со стороны названных выше трех лиц. Складывалось впечатление, что они ищут повода для ссоры со мной. Поскольку такого повода я не давал, то после окончания застолья, которое прошло без каких-либо эксцессов, вся наша компания вышла гулять по вечернему Тбилиси. По дороге нам встретилась другая компания, а поскольку все были возбуждены выпитым вином, то между нами возникла сначала словесная перепалка, а затем и стычка, в которой мы одержали убедительную победу, «враг» был повержен и покинул поле «битвы». Мы, довольные своим успехом, разошлись по домам, договорившись встретиться, после того, как отоспимся. Вот во время этой встречи и выяснилось, что я чем-то пришелся не по душе товарищам Березовского, причем до такой степени, что они намеревались поколотить меня в ту Новогоднюю ночь. Поводом крутого перелома в их отношении ко мне стало мое поведение во время ночной стычки, в течение которой я оказался на должной высоте. С той самой поры между нами завязались хорошие приятельские отношения. Робик жил на улице имени Клары Цеткин, т.е. той же самой, на которой проживала моя бабушка Капитолина (баба Капа). От Собачьего переулка, где я одно время жил со второй бабушкой Тамарой, до дома Робика было идти минут десять, поэтому я очень часто заходил к нему в гости. Другие ребята, Валера Березовский, Юра Никитин, по прозвищу «рыжий», и Боря Каменский, о котором еще будет речь впереди, жили поблизости, и мы часто собирались все вместе у кого-нибудь на квартире. Там мы играли в шахматы, вели умные разговоры, слушали музыку. Любили мы, и гулять по городу всей компанией, пройтись по проспекту имени Шота Руставели, попить там вкуснейшей газированной воды с разнообразными сиропами. Не пропускали мы и заведений, где можно было полакомиться хинкалями, запивая их истинно студенческим вином – «Саперави». Хинкали это такое грузинское блюдо, которое можно сравнить, в какой-то степени, с нашими пельменями. Нравилось нам и просто сидеть вечерами в каком-нибудь парке и подтрунивать друг над другом. Надо сказать, что все мы много читали и любили обсуждать прочитанное. Как сейчас помню, сколько разговоров было у нас о романе немецкого писателя Эриха Мария Ремарка «Три товарища». Не скрою, каждому из нас хотелось хоть в чем-то походить на героев этого произведения. Очень нравилось нам читать вслух полюбившиеся книги. Особенным успехом в этом случае пользовались «Трое в лодке не считая, собаки» английского писателя Джером К. Джерома и «Двенадцать стульев» наших Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Чтение этих произведений каждые пять минут прерывалось диким хохотом. Не чурались мы тогда и классической музыки. Не могу сказать, что Тбилисская консерватория, или Тбилисский оперный театр были местом нашего частого присутствия. До такого понимания музыки мы еще не дошли. Зато я и Робик по два раза посмотрели фильмы-оперы «Пиковая дама», с юным Олегом Стриженовым, поющим голосом Зураба Анджапаридзе, в главной роли, и «Евгений Онегин». Вообще мы довольно часто проводили время вдвоем с Робиком. Проголодавшись на свежем воздухе, мы съедали по десять вкуснейших пирожков с мясом и отправлялись по домам, чтобы плотно пообедать. После этого мы могли пойти к кому-нибудь в гости и там еще раз поесть что-нибудь вкусненькое. Чаще всего мы заходили к Березовскому, и его мама угощала нас говяжьими мозгами, обжаренными в сухарях, до сих пор не ел ничего более вкусного. Зимой, если выпадал снег, вся наша компания отправлялась кататься на лыжах, прихватив с собой знакомых девушек. Мы взбирались на гору Мтацминда с помощью фуникулера, а затем скатывались с ее вершины до самого подножья. Поскольку девушки на лыжах держались не очень уверенно, то у них случались частые падения, и образовывалась настоящая куча мала. Мужчины со смехом ее растаскивали, и все продолжали дальнейший спуск. Вот так мы и жили в те времена. Между нами установились нормальные товарищеские отношения, и только с Робиком они впоследствии перешли в настоящую дружбу, и что удивительно, произошло это во время нашей службы в армии, хоть мы и были в тот период на разных концах нашей большой страны.

Я попал служить в стройбат о исколесил с ним половину страны, от Белоруссии до Тюмени, а Робик проходил в это время службу в Грузии, в отдельном вертолетном полку. В период моей службы в Красноуральске наши письма стали подвергаться только выборочной проверке. Ведь мы работали теперь на гражданской стройке, т.е. разгласить каких-либо военных секретов не могли. А проверялись письма, да и будут проверяться всегда, для выявления настроений среди военнослужащих. Как бы то ни было, но одно из моих очень откровенных писем Робику благополучно дошло до его части. Писалось это письмо в отвратительном настроении, и высказывал я в нем разные крамольные мысли, вплоть до того, что мне вообще осточертела военная служба. На наше с ним счастье письмо это попало в руки начальника секретного отдела, в непосредственном подчинении у которого и находился Адамян. Тот вызвал Робика к себе в кабинет, прочитал вслух мое письмо и сказал: «По всем правилам я должен доложить о письме твоего друга в компетентные органы, но, учитывая мое уважительное отношение к тебе лично, сделаем так. Я этого письма не видел, а ты напишешь своему другу, чтобы он думал, прежде чем писать всякую муть. Заодно прочисти ему мозги хорошенько, и объясни, что он мог подвести под монастырь не только себя, но и тебя».

Робик так и поступил, за что я был ему и его начальнику крайне благодарен.

В конце мая наш батальон перебросили на новую стройку в город Липецк. Там начинали возводить огромный азотно-туковый комбинат. Строительство было объявлено «Всесоюзной ударной комсомольской стройкой». По прибытии в Липецк мне приказали готовить для себя смену. Ведь в июле я собирался отправиться в Одессу для поступления в Институт инженеров морского флота, как мы планировали с Робиком. Уже через месяц меня заменил молодой воин, тоже с неоконченным высшим образованием, а я перешел работать в бригаду. Так как в это время сантехнических работ еще не проводилось, то трудился я в бригаде широкого профиля, а проще говоря – землекопом. Одновременно проходил военно-врачебную комиссию, т.к. для получения допуска к сдаче вступительных экзаменов в институт требовалась справка о том, что я годен по всем медицинским показателям. Вот тут-то и произошла досадная осечка, меня забраковали по зрению. Что делать? Я сразу написал об этом Робику, и предложил поступать там же в Одессе, но в Политехнический институт или сокращенно «Политех». Получив от него положительный ответ, я обратился с письмом в приемную комиссию «Политеха» с просьбой принять меня на инженерно-физический факультет переводом из Тбилисского университета. К письму я приложил все необходимые документы, включая справку о том, где и как я учился. Ответ пришел быстро. В нем комиссия выражала свое согласие и просила меня подождать официального вызова.

Потекли дни томительного ожидания. До конца июня оставалось неделя, а вызова все не было. Я, естественно, очень волновался, но тут пришел на выручку наш комбат подполковник Ильин. Он пригласил меня в кабинет и сказал: «Не отчаивайся Васюнин. Подождем еще два дня, а потом я, на свой страх и риск, прикажу оформить тебе отпускной билет и проездные документы. Думаю, что ты нас не подведешь». Через два дня, получив соответствующие документы, всеми доступными средствами я стал добираться до Одессы, в которую и прилетел 30 июня.

Встречал меня Робик, как мы с ним и договаривались. Он уже успел не только прибыть в город, но и снять для нас двоих комнату на улице Тенистой. С тех пор, как только я услышу песню Ю. Антонова «На улице Каштановой», мне вспоминаются самые первые дни нашего пребывания в Одессе, поскольку там есть такие строки: «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную, и на Тенистой улице, я постою в тени». И действительно вся улица, на которой мы жили все то время, пока шли приемные экзамены в Политехнический институт, была усажена деревьями, от которых всегда падала густая тень. Именно туда я и предложил сразу же поехать, но Робик настоял на том, чтобы мы сначала заехали в приемную комиссию «Политеха». Хорошо, что я его послушался, и мы заскочили в институт.

Появившись в приемной комиссии, я обратился к секретарю, представился и поинтересовался, почему мне так и не прислали вызов. Секретарь очень удивился и сказал, что ему ничего не известно о моем переводе из Тбилисского университета. На мой вопрос: «А что же мне делать?», - последовал обескураживающий ответ: «Председатель комиссии сейчас в отъезде и единственное, что я могу предложить Вам это сдавать вступительные экзамены на общих основаниях». Мне вручили экзаменационный лист, в котором отмечаются результаты всех сдаваемых экзаменов, и предупредили, что первый экзамен у меня завтра по физике. Понурив голову, я с Робиком отправился на Тенистую улицу.

Положение мое представлялось безвыходным, ведь я совершенно не думал о том, что мне придется сдавать экзамены, я просто не был готов к этому. Обсудив сложившуюся ситуацию, мы с Адамяном решили, что утром я приду на экзамен, а там будь что будет.

Наступило утро. Я надел свою солдатскую форму и отправился в институт. Экзамен по физике принимал сравнительно молодой мужчина по фамилии Протопопов. Впоследствии я узнал, что зовут его Рудольф. На первых курсах он преподавал нам физику и получил прозвище «Рудик». Вытащив билет, и мельком взглянув на него, я сел на свободное место, сделав вид, что тщательно готовлюсь к ответу. На самом деле мне знаком был ответ только на один из трех вопросов, да и то с грехом пополам. В конце концов, я решился на отчаянный шаг, и изложил на листе бумаги, которую нам выдали для подготовки ответа, всю странную историю, в которой я оказался. Когда подошла моя очередь отвечать по билету, я подал этот лист преподавателю. Протопопов внимательно ознакомился с моим посланием и спросил: «Вы что же совсем ничего не знаете?» «Почти ничего, - сказал я, - могу только ответить на первый вопрос билета». Он внимательно выслушал мой лепет и произнес совершенно неожиданную для меня фразу: «Ставлю Вам четверку и смею надеяться, что к следующим экзаменам Вы успеете подготовиться. Желаю успехов». Вылетел я из аудитории буквально на крыльях и радостный помчался на нашу квартиру. Робик получил по первому экзамену тройку, но нам, как военнослужащим, главное было не получить двойку, а с тройками мы попадали в институт.

Для подготовки к каждому следующему экзамену отводилось по четыре дня. За это время уже можно было хоть что-то, да успеть выучить. Математику и химию я сдал на вполне устраивавшие меня три балла, а вот на экзамене по русскому языку и литературе опять оказался в крайне сложном положении. Для написания сочинения предлагалась на выбор одна из трех тем, и я остановился на теме «Мое любимое произведение Максима Горького». Дело в том, что на выпускном экзамене в школе и на вступительном – в университете я писал сочинения на примерно такие же темы. В связи с этим написание текста как такового трудностей для меня не представляло. Совершенно иначе обстояло дело с грамматикой. Я и сейчас с ней не очень в ладу, а в то время и в тех условиях она представляла для меня большую проблему. Но, как я уже понял на личном опыте, свет не без добрых людей. Строчу я свое сочинение и чувствую, что за моей спиной кто-то стоит. Оглядываюсь, а это одна из преподавательниц, из числа тех, кто ходил по рядам и контролировал нас на предмет использования нами шпаргалок. Постояла она немного и говорит: «А Вы вообще грамматику русского языка признаете?». Я просто обомлел, ну, думаю, дело мое труба. Поднимаюсь и спрашиваю: «Можно выйти покурить?». Отношение к нам, солдатам, было крайне благоприятное, и мне разрешили выйти. Курил я минут десять, а потом вернулся в аудиторию, сел на свое место и посмотрел на написанное мною сочинение. Было огромное желание порвать его и закончить на этом сдачу экзаменов. Вдруг мое внимание привлекло обилие запятых, которыми пестрил текст. Я точно помнил, что столько запятых у меня раньше не было. Сочинение у меня было уже почти закончено, я дописал его короткими, односложными предложениями и, сдав на проверку, быстро покинул аудиторию. Как мне потом рассказали другие абитуриенты, преподавательница все десять минут, что я курил, не отходила от моего стола и что-то исправляла в моем сочинении. Результаты этого экзамена, который был последним по счету, нам объявили через день. Против моей фамилии красовалась вожделенная тройка, т.е. я набрал проходной балл и поступил в Одесский политехнический институт, в котором мне предстояло учиться еще долгих пять лет.

Мы с Робиком поступали на один и тот же инженерно-физический факультет, но на разные специальности. Я на специальность «Производство полупроводниковых материалов», а Адамян на «Электроакустику и ультразвук». В связи с этим экзамены по одним и тем же предметам мы сдавали в разные дни. Я уже сдал химию, а Робику еще только предстояло держать экзамен по этому предмету. Честно говоря, с химией дела у него обстояли плачевно, и он попросил меня о помощи. Я набрался смелости, подошел к преподавателю, которому уже сдал этот экзамен, и объяснил сложившуюся ситуацию. «Видите ли, - сказал я, - не могли бы Вы оказать моему другу помощь при сдаче экзамена по Вашему предмету?». В первое мгновения экзаменатор просто опешил от такой наглости, но затем, выслушав мой подробный рассказ о том, как мы мечтаем поступить в Политехнический институт, пообещал сделать все, от него зависящее. Он действительно сделал буквально невозможное, потому что ответа по билету от Робика так и не последовало. Как бы там ни было, но свою тройку Адамян получил.

Вместе с Робиком сдавал экзамены еще один военнослужащий – Толик Магденко. Службу он проходил в Группе Советских войск в Германии, в артиллерийских войсках. Уже с первого взгляда он производил неизгладимое впечатление на окружающих какой-то внутренней мужественностью, за что и получил уважительное прозвище «полковник», которое сохранилось за ним на долгие годы. Родом Толик был из Одессы и жил на 2-ой станции Большого фонтана, в пяти минутах ходьбы от института. За время сдачи экзаменов я и Робик тесно сошлись с Магденко, он часто приводил нас к себе домой, где его мама - тетя Клава угощала вечно голодных абитуриентов чем-нибудь вкусненьким. Впоследствии мы трое стали близкими друзьями. К сожалению и Толика уже нет в живых, а мне его порой очень не хватает. В следующей главе я расскажу о нем и о своем отношении к понятию «мужская дружба» намного подробнее. А сейчас скажу только, что мы все трое благополучно преодолели барьер вступительных экзаменов, это означало одновременно и окончание нашей службы в армии. Оставались только формальности, связанные с посещением военкомата и получением военного билета

После окончания экзаменов все принятым в институт предстояло две недели отработать на строительстве нового корпуса, в котором нам и предстояло учиться. Работа эта очень напоминала ту, которую выполняет Шурик из известной кинокомедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Извиняюсь, но, может быть, я немного исказил название фильма, однако, сути дела это не меняет, так как трудились мы, как и Шурик, разнорабочими. Работали вновь испеченные студенты днем, а вечера оставались свободными. В это время в Одессу приехал Боря Каменский, товарищ Робика и мой еще по Тбилиси. Остановиться он должен был у знакомых своей мамы, к которым имел рекомендательное письмо. Захватив Робика и меня, он отправился в Аркадию, где по адресу Морской переулок, дом № 5 и проживали его знакомые. Мог ли я предполагать тогда, что еду на встречу своей судьбе, что именно там я познакомлюсь с девушкой Леной Носкиной, которая впоследствии станет моей женой.

Встретили нас в Морском переулке очень дружелюбно, определили Борису место для проживания, а нас попросили не стесняться и посещать его в любое время. Поселился Каменский в маленьком домике на территории большой дачи, которая принадлежала родителям Лены – Борису Ефимовичу и Раисе Леонидовне, а также брату Лениной мамы – Алексею Леонидовичу. В дальнейшем с этой дачей было связано много всяческих историй, о некоторых из которых я возможно и расскажу впоследствии. Так как в выходные дни мы не работали, то проводили время на море или посещали кафе, кинотеатры, а однажды даже побывали в одном из одесских ресторанов, который находился в знаменитой гостинице «Лондонская». Если читателю эти строки, когда-нибудь доводилось читать книгу К. Паустовского «Время больших ожиданий», то он встретит в ней практически все названия, которые упоминаются мной при рассказе о жизни в Одессе.

В одно из воскресений мы отправились на знаменитый пляж «Каролино-Бугаз», находившийся в нескольких километрах от города. Еще до революции 1917 года этот пляж принадлежал румынскому королю. Такого прекрасного песчаного пляжа с очень пологим берегом я не встречал больше нигде. Провели мы там весь день и накупались, как нам тогда казалось, на всю оставшуюся жизнь. Надо сказать, что почти во всех походах и поездках, в том числе и в ресторан, и на «Каролино-Бугаз» нашей неизменной спутницей была Лена, которая с каждым днем все больше и больше привлекала мое внимание. Почему-то уже в те дни в моей голове поселилась мысль, что она станет моей женой, а ведь тогда я был еще женат на другой женщине.

Во время пребывания Каменского в Одессе, с нашей компанией произошла одна история, о которой мне хочется рассказать отдельно. Жил Борис, как я уже писал, в Аркадии. Есть такое место в Одессе и там тоже был пляж, но только очень маленький и каменистый. Это уже потом его расширили и покрыли берег песком. Был в Аркадии причал, от которого по вечерам отправлялся прогулочный теплоход «Капелла». Он совершал рейс вдоль побережья Одессы, заходя по дороге и на другие пляжи. Вот и отправились Робик, Борис и я на такую прогулку. На борту теплохода, на нижней палубе имелся буфет, а на верхней играл оркестр, и танцевали отдыхающие. Во время одного из очередных танцев произошел неприятный инцидент. Молодой человек ударил девушку, с которой до этого танцевал. Такого хамского поведения по отношению к женщине стерпеть было не возможно и Каменский, подойдя к молодому человеку, сделал ему строгое внушение. Тот оглядел злым взглядом всю нашу компанию и куда-то скрылся, а мы, как ни в чем не бывало, продолжали любоваться вечерним видом Одессы с моря, представлявшим собой великолепное зрелище. Внезапно к нам подошла группа здоровенных ребят, среди которых находился и возмутитель спокойствия во время танцев. «Эти, - спросил его один из подошедших «амбалов». Получив утвердительный ответ, «амбал» обратился к своим попутчикам с вопросом: «И что же мы с ними будем делать?». Не обращая на нас никакого внимания, как будто нас вообще не существовало, вся группа начала хладнокровно обсуждать план своих действий по отношению к нам. В конце концов, они пришли к выводу, что всю нашу компанию надо просто выбросить за борт. Единственное в чем им не удавалось придти к согласию – это где нас лучше выбросить, подальше или поближе от берега. А, надо сказать, что лично я, что тогда, что сейчас, умел плавать примерно так же, как плавает топор без топорища. В этой связи мне было совершенно безразлично, на каком именно расстоянии от берега я буду, выкинут за борт. Воспользовавшись временными разногласиями в стане противника, я вырвался из плотного кольца окруживших нас соперников, и, оставив при этом клок своей новенькой рубашки в руках одного из «амбалов», стремглав кинулся на нижнюю палубу, где ранее заметил ребят с красными повязками на руке. Это были, так называемые дружинники, т.е. блюстители порядка на теплоходе и именно к ним я обратился за подмогой, рассказав о драме, которая может разыграться на верхней палубе, вверенного им судна. Один из дружинников поднялся со мной наверх и, подойдя к группе обступавших нас здоровил, начал вести с ними задушевную беседу. Оказывается, он был хорошим знакомых этих ребят и, поэтому, вся его беседа сводилась к одной фразе: «На борту теплохода должен быть порядок, вот когда причалим к берегу, можете делать с этими «защитниками женщин» все, что сочтете необходимым». После этого нас временно оставили в покое, пообещав разобраться с нами на берегу. Вечерняя морская прогулка оказалась вконец испорченной, потому, что справиться с этими крепышами, мы вряд ли бы смогли, а покидать поле предстоящей битвы бегством нам представлялось постыдным. Наконец наше путешествие закончилась и «Капелла» причалила к пирсу. Мы сошли на берег и стали ожидать дальнейшего развития событий, однако, к нашему глубокому удивлению никто и не думал к нам подходить. Мы даже попытались докричаться до наших соперников, но никакого результата этим не добились. Постояв еще немного, мы, распираемые от гордости за одержанную моральную победу, отправились по домам. В этом эпизоде ярко проявился характер Бориса Каменского, который в дальнейшем принял фамилию своей мамы и стал известным кинорежиссером Борисом Небиеридзе.

Жили мы с Робиком в частном, каменном доме с мезонином. Хозяйку этого, скорее не дома, по меркам тогдашних жителей Аркадии, а небольшого дворца, звали Клавдия Петровна. Она выделила нам одну комнату на первом этаже и брала за проживание пятнадцать рублей с каждого. Получить такое хорошее жилье нам помогла Раиса Леонидовна – мама Лены. Ведь дом, где мы поселились, стоял прямо напротив дачи, на которой, как я уже упоминал. мы познакомились с Леной. Раиса Леонидовна хорошо знала Клавдию Петровну, как соседку, и рекомендовала нас ей с самой лучшей стороны. Прожили мы с Робиком в этом «дворце» весь учебный год, но после летних каникул наша хозяйка, Клавдия Петровна, попросила нас поискать себе новое жилье. По всей вероятности она собралась сдавать комнату, где жили Робик и я, более выгодным клиентам. Делать было нечего, и мы отправились на поиски, которые вскоре увенчались успехом. Нам удалось снять комнату на 5-ой станции Большого Фонтана. Конечно, новое жилье не выдерживало никакого сравнения с хоромами Клавдии Петровны, но мы опять имели крышу над головой и место, где могли готовиться к занятиям. Правда, жили мы уже не вдвоем, а втроем, это позволило снизить плату за проживание. К нам присоединился Стас Зотов, парень из группы, в которой занимался Робик. Правда, теперь на дорогу до института времени уходило немного больше, но, зато, к Толику Магденко, частыми гостями которого мы были, добираться стало гораздо проще. Наш новый жилец был младше нас на пять лет, а потому относился к Робику и ко мне очень уважительно. В принципе он был не плохим парнем, но с некоторыми странностями, самыми нетерпимыми из которых были скупость и непрерывное вранье, иногда по поводу но, чаще всего, без всякого повода. Кроме того, увлекался Зотов излишним потреблением горячительных напитков. Мы все были не без греха по этой части, но норму свою знали и редко выходили за ее пределы. Стас, видимо по молодости, своей нормы не знал, и это зачастую приводило его к попаданию в нелепые и смешные истории. Единственное, что в то время расстроило меня, это крайне неудачная учеба Робика, завалившего на осенней сессии два экзамена. Несомненно, в случившемся была доля и моей вины. Ведь пока мы жили вместе, я, так или иначе, оказывал на него сдерживающее воздействие, хотя бы своим личным отношением к учебе. После того, как мы с Леной поженились, Робик остался жить со Стасом Зотовым, а это был еще тот баламут. Кроме того, Адамян влюбился в очень красивую девушку с благозвучным именем Наташа. Как уж там между ними складывались отношения, я не знаю, но то, что это не способствовало его занятиям в институте, это точно. В общем, закончилось все это тем, что за Робиком приехали его мать и старшая сестра, уговорили его забрать документы из института и переехать в Тбилиси. Дружбе нашей это событие ни в коей мере не повредило, но возможностей для встреч стало у нас намного меньше. Через полгода после возвращения в Тбилиси Робик женился на девушке Тане, армянке по национальности. Таковым было желание родителей Робика, а в армянских семьях желание родителей – это почти закон. Жили они с Таней очень дружно, но каждый раз, когда Робик приезжал в Одессу, он не мог не вспоминать Наташу, а приезжал он достаточно часто.

В мае 1987 года, мне исполнилось сорок пять лет. Именно в этом возрасте скончался мой отец. Только сейчас мне стало понятно, каким молодым он был, когда умер, и как много успел бы еще сделать в жизни. Такая дикая тоска меня обуяла, что я решил в этом году поехать в Тбилиси и побывать на могиле отца, привести ее в порядок. Созвонившись с Робикома, я вылетел в столицу Грузии.

Робик встретил меня в аэропорту на собственной машине. У своих родственников мне останавливаться не хотелось, и я жил в его квартире. Пробыл я в Тбилиси несколько дней. За это время мы с Робиком посетили могилу моего отца, где рядом похоронены моя баба Капа и дед Дмитрий. Там же сейчас похоронена и моя мама. За два посещения мы придали могиле надлежащий вид, после чего мне сразу полегчало на душе. Остальные дни ушли на встречи с университетскими товарищами, которые все еще меня помнили. Встречались мы и с товарищами Робика, и возникло ощущение, что мы вернулись в молодость, что будто бы и не было десятилетнего перерыва в нашем общении друг с другом. Дни моего короткого пребывания в Тбилиси подошли к концу, и я, сев на поезд, отправился домой. Больше мы с Робиком не встречались, но дружба наша не прерывалась, пока её не оборвала совершенно неожиданная смерть Робика в 1994 году. С его уходом я почувствовал, что потерял частицу самого себя. Константин Симонов в одном из своих стихотворений приводит такие строки:

«Умер друг у меня – вот какая беда…

Как мне быть – не могу и ума приложить,

Я не думал, не верил, не ждал никогда,

Что без этого друга придется мне жить».

Они как нельзя точнее подходят к тому состоянию, которое мне довелось ощутить, когда я понял, что никогда уже не смогу ни то, что увидеть Робика, а хотя бы услышать его голос, отличающийся очень мягким, почти неощутимым армянским акцентом.

3. Анатолий.

Третьим моим другом был Толик Магденко. Родом Толик был из Одессы, здесь он окончил школу, отсюда был призван в армию и отслужил три года в артиллерии. Служить ему пришлось в Германии, где он в совершенстве овладел немецким языком. Вообще у Толика были удивительные способности к языкам. Он всего один год, будучи в школе, учил английский язык, а разговаривал на нем лучше меня, хотя я изучал его и в школе, и в университете, и в институте. Знакомство наше состоялось при сдаче вступительных экзаменов в Политехнический институт. Затем мы каждый день встречались на лекциях в первые два года учебы, не смотря на то, что обучались на разных специальностях. Ведь именно на первом и втором курсах у наших групп проходили общие занятия по всем предметам. За эти годы Толик, Робик и я стали очень близки друг другу, хотя по характеру мы были довольно различны. Робик, будучи истинным кавказцем, отличался вспыльчивостью и неуравновешенностью, Толик, в этом отношении являлся ему полной противоположностью, хотя, как это потом выяснилось, тоже мог взорваться, ну а мой характер, который формировался в условиях Крайнего Севера, был чем-то средним между тем и другим. Все это нисколько не мешало нашим дружеским отношениям. В свободное от занятий время мы были почти всегда вместе, за исключением тех случаев, когда посвящали его сугубо личным делам. Для меня это были свидания с Леной, да и у Толика с Робиком тоже возникала необходимость в подобных встречах с другими девушками. Все мы были молоды, и ничто человеческое не было нам чуждо.

У Магденко был школьный друг – Коля Дзень. Есть такая поговорка «скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты». Это в полной мере можно было отнести к Дзеню. Очень начитанный, любящий поэзию, увлекающийся чеканкой по металлу, он был еще и страстным любителем путешествий. К этому времени Коля успел объездить половину страны, поработать на Дальнем Востоке матросом на рыболовном траулере и привезти оттуда массу впечатлений. Довольно часто мы собирались у него на квартире и слушали его занимательные рассказы. Кстати, он и Толик были большими поклонниками Булата Окуджавы, и сделали таковым меня. Иногда по вечерам мы позволяли себе совершать прогулки по вечерней Одессе, заглядывая по дороге в винные подвальчики, где можно было пропустить стаканчик сухого вина, закусив его шоколадной конфеткой. Прогулки наши совершались по малому или по большому кругу. Отличались они длиной маршрута и количеством встречавшихся на пути подвальчиков. Малый круг брал свое начала на улице Пушкинская, продолжался по Малой Арнаутской, далее по Решильевской, заканчиваясь на знаменитом рынке «Привоз». Большой круг начинался там же где и малый, продолжался по Дерибасовской, переходил на Решильевскую, и заканчивался все на том же «Привозе». Обычно нас собиралось человек десять, но если с малым кругом справлялись все, то одолеть большой удавалось далеко не каждому. Впрочем, к Толику, Робику, Дзеню и ко мене это не относилось.

По национальной принадлежности Толик был истым украинцем. Один раз мы сидели у него дома, и я высказал мысль, что украинский язык это ни что иное, как испорченный русский. Совершенно неожиданно я получил такую пылкую отповедь от Магденко, что в дальнейшем никогда не затрагивал эту тему. Для меня было полнейшей неожиданностью проявление от него столь страстного национализма, тем более что сам я по натуре, как и подобает человеку, родившемуся и выросшему на Колыме, истинный интернационалист. А ведь Толик был очень начитанным человеком, обожал русскую литературу и мог по несколько раз перечитывать книги Н. С. Лескова, считая, что именно у него русский язык проявляется во всей своей красоте. Помню, как он читал мне вслух «Левшу», восхищаясь написанным, и обращал мое внимание на те или иные места, особо понравившиеся ему.

Я уже говорил, что мужская дружба проявляется не на словах, а в поступках, особенно тех, которые совершает человек в критических ситуациях. Случилось и нам с Толиком оказаться в такой ситуации. Как-то вечером мы завершили традиционный маршрут по малому кругу и собирались расходиться по домам. Робика, с которым я обычно возвращался к себе в Аркадию, на этот раз с нами почему-то не было. Именно по этой причине Толик вызвался проводить меня, «Дабы, - как он выразился, - с тобой ничего не случилось по дороге». Видно какое-то шестое чувство подсказало ему это сделать. Я сперва отнекивался, но если Толик что-то решал, то это было бесповоротно. Сели мы с ним в троллейбус и покатили в Аркадию. Хотя мы в этот вечер ходили только по малому кругу, но были все-таки слегка навеселе. Время было позднее и в троллейбусе кроме нас находилось еще только три парня. Двое, примерно нашего возраста, разместились на переднем сидении и о чем-то беседовали. Третий, парнишка лет шестнадцати, сидел рядом с нами и производил впечатление крепко выпившего. Мы разговорились с ним и выяснили, что он учится в производственно-техническом училище и возвращается к себе в общежитие. Видя его состояние, Толик и я решили довести его до места проживания, а потому, не доезжая до своей остановки, сошли с этим парнишкой и повели его в нужном направлении, так как хорошо знали, где находится общежитие. Вместе с нами вышли и двое парней, на что мы не обратили никакого внимания, а зря.

Прошли мы буквально минуты три, как я почувствовал, что кто-то обхватил сзади меня за шею и начал душить. Чисто инстинктивно я применил прием, которому меня когда-то обучил Пеканов, и вывернулся из рук нападавшего, которым оказался один из парней, ехавших с нами в троллейбусе. Был он на полголовы выше меня и производил довольно внушительное впечатление. Отскочив в сторону, я снял солдатский ремень, который на всякий случай всегда носил на себе, и нанес нападавшему несколько ударов по голове. Ремень у меня был не простой, его большая пряжка была залита свинцом, благодаря чему он становился грозным оружием в умелых руках. По крайней мере, один из моих ударов достиг цели, потому что парень прикрыл лицо руками и не делал никаких попыток двинуться в мою сторону. Тогда я рванулся к Толику, которому приходилось сражаться с двумя противниками, причем парнишка, казавшийся ранее пьяным, внезапно протрезвел. Когда я подбежал к ним, все было кончено. Здесь надо сказать, что в свое время Магденко становился чемпионом Одессы по боксу, поэтому он просто послал в нокаут обоих нападавших. К сожалению один из них все-таки успел нанести Толику удар кастетом по голове, но он пришелся вскользь и только сильно рассек кожу на макушке. Из раны лилась кровь, и надо было что-то срочно предпринимать. Поскольку все происходило вблизи троллейбусного парка, то мы туда и направились, где рассказали находившимся там водителям обо всем происшедшем. Они оказали Толику всю посильную помощь, промыли ему голову и смазали рану зеленкой. Так как плащ у него был весь в крови, то пришлось его постирать и высушить с помощью калорифера. Где-то через час мы были готовы к тому, чтобы ехать домой. Теперь уже мне пришлось выступать в качестве провожатого, тем более что еще предстояло объяснение с родителями Толика. Когда его мама открыла нам дверь и увидела своего сына с головой, вымазанной в зеленке, то ей стало плохо, и мы с трудом успокоили ее. Хорошо, что отец Толика – Николай Дмитриевич встал на нашу сторону, сказав, что в жизни всякое бывает, и мы еще легко отделались.

Нам и до этого приходилось бывать в разных передрягах, а этот случай только лишний раз подтвердил то, что каждый из нас всегда может, смело положиться друг на друга в любой ситуации. Между прочим, где-то через год мне довелось встретиться с нападавшим на меня парнем. По крайней мере, ростом и телосложением он был очень похож, а пересекавший левую щеку шрам только давал мне лишний повод убедиться в том, что я не ошибаюсь. Никаких последствий эта встреча не имела, ведь во время нашей схватки было темно, так что, скорее всего, он просто не запомнил меня.

В конце 1966 года мы с Леной поженились. Кстати, знакомством со своей будущей женой я обязан Боре Каменскому. Вскоре женился и Толик, избранницу которого тоже звали Лена. Училась она на нашем факультете, только одним курсом старше. Репутацией она пользовалась не очень хорошей, и все уговаривали Толика не делать опрометчивого шага. Но, как говорится «любовь зла, полюбишь и козла». Сложилась ситуация, похожая на ту, которую описывает в своих стихах мой любимый Константин Симонов:

«Дурную женщину любил,

А сам хорошим парнем был,

С врагами – не застенчивым,

К друзьям не переменчивым…

А где же были мы – друзья?

Тут виноват и ты и я!

Молчали, замечали да головой качали».

Впрочем, жили они на удивление хорошо. Лена родила Толику двух прелестных девчушек Наташу и Аню, умело вела хозяйство, но только по уровню интеллектуального развития намного уступала Толику. Конечно, он прилагал всяческие усилия, чтобы исправить эту ситуацию, они посещали курсы иностранных языков, какие-то философские курсы, Толик прививал ей вкус к чтению высокохудожественной литературы. Все это не могло не принести положительных результатов, если бы в последствии Лена не увлеклась выпивкой. Вот тогда все пошло насмарку и в последние годы они даже жить стали раздельно. Толик переехал в квартиру родителей, а его жена с дочкой Аней остались жить в собственной квартире. Наташа к этому времени вышла замуж и переехала жить в город Днепропетровск.

С Наташей связана одна интересная история. Как-то я приехал в Одессу со своим сыном, которому было уже шестнадцать лет. Поскольку Наташа являлась ему ровесницей, то мы с Толиком их познакомили с тем, чтобы они вместе смогли любоваться Одессой, ходить на пляж, кататься на теплоходе. Так они и делали, а Толик и я подшучивали друг над другом. «Смотри, - говорил Магденко, - еще немного и мы с тобой из друзей перейдем в разряд родственников». Что касается меня, то я ничего не имел против такого развития событий, но между Колей и Наташей сложились чисто товарищеские отношения, которые закончились с нашим отъездом домой.

Из того, что я успел уже написать, ты знаешь, что настало время, когда судьба разбросала троих друзей по разным городам. Робик жил в Тбилиси, Толик – в Одессе, ну а я обосновался в Подмосковье. Встречи наши стали редкими, но хоть раз в год мы все-таки виделись. То Адамян вырвется в Москву в командировку, то Толик, а бывали случаи, когда они появлялись у нас вдвоем. Довольно часто и я приезжал провести свой отпуск в Одессе. И вот однажды, после пребывания в госпитале, где меня лечили по поводу язвы желудка, я отправился в гости к своей любимой теще, а значит и к Магденко тоже. Толик только что выписался из больницы, в которой лежал с тем же заболеванием, что и я. Сидят два язвенника за столом и думают, как же им отметить встречу. Пошарили в холодильнике, и нашли огромную миску со свежайшим творогом. Теперь к этой диетической закуске необходимо было добыть не менее диетическое питье. Поскольку жена Толика имела дело с медицинским спиртом, то мы, хоть и не без труда, но обнаружили бутылку оного. Теперь все стало на свои места, и мы могли выпить за «зустричь», если перейти на украиньску мову. Вообще-то спирт рекомендуют употреблять при лечении язвенной болезни, но не в таких же количествах. Впрочем, благодаря диетической закуске, радости встречи и лечебной выпивке все прошло нормально, и здоровье наше не пострадало. Вот только от Лены нам немного попало, но мы и это пережили.

На следующий день мы остро почувствовали, что для полного счастья нам очень не достает присутствия Адамяна. Долго думая над тем, каким образом нам вызвать его и Тбилиси, мы решили послать Робику телеграмму хитрого содержания: «Грузите апельсины бочках. Братья Карамазовы». Не сомневаясь, что он, как и мы знает наизусть роман «Золотой теленок» Ильфа и Петрова, мы были уверены в результативности нашего послания. Действительно, буквально через два дня Робик прилетел в Одессу, и мы замечательно провели несколько дней втроем. Как и всегда, не обошлось и в этот раз без пения любимых украинских песен. Толик и Робик пели в два голоса свою любимую «Черемшину», а я предпочитал слушать, ведь они вечно подшучивали надо мной, говоря: «Слух у тебя, Гига, конечно есть, но только очень внутренний, поэтому можешь подпевать, но про себя». Так, то весело, то немного грустно протекали годы нашей дружбы, пока не случилось не поправимое.

В начале 1992 года Толик упал и сильно ушиб голень левой ноги. Кто из нас не падал, и не ушибался, но на этот раз на месте ушиба образовалась опухоль, которая, к несчастью, оказалась злокачественной. Сделали Толику в Одессе операцию, но она положительных результатов не принесла. Ему посоветовали ехать в Москву, и в апреле Толик появился у нас дома. С помощью нашей соседки, живущей на третьем этаже, его уложили в один из лучших онкологических центров имени Герцена, где Толика тщательно обследовали. Результаты оказались не утешительными. Врачи предложили два варианта, полностью ампутировать ногу, или сделать сложную операцию по замене поврежденной кости. Толик обдумал это предложение и спросил у меня совета, как лучше поступить. До сих пор не могу простить себе того, что я порекомендовал ему сохранить ногу. Не мог я представить себе Толика, передвигающегося на костылях, с культяпкой вместо ноги. А кто знает, сделали бы ему ампутацию, и все могло бы сложиться иначе.

После того, как было принято решение о замене кости, Толика перевели в специализированный ортопедический институт, где делались операции такого рода. На операцию требовалась крупная сумма денег, которой ни у Толика, ни у меня не было. Требуемую сумму выделила организация, в которой Толик работал, и где снискал к себе большое уважение. Операция прошла успешно, но первое время после нее Толик мог передвигаться только в инвалидной коляске, затем, спустя месяц он начал учиться ходить с помощью костылей. Я старался, как можно чаще навещать его, но приезжать к нему более двух раз в неделю мне не удавалось. Скоро приехала из Одессы подруга Толика Вера. Теперь уход за Толиком обеспечивала она, и мне стало спокойнее. Выздоровление шло медленно, и только спустя четыре месяца Толика выписали домой. Я довез его и Веру на такси до аэропорта Внуково, и они отправились в Одессу. Там лечение продолжили, но у него была самая страшная из опухолей – саркома, которая уже успела поразить весь организм. Вера написала мне об этом, и я решил съездить в Одессу. Должен сказать, что можно было только восхищаться мужеством Толика, потому что ему приходилось испытывать сильнейшие боли. Вера доставала и колола ему болеутоляющие средства, а в последний месяц даже наркотики, так как только с их помощью можно было хоть немного, но облегчить страдания Магденко. Несмотря на все это, он еще находил в себе силы продолжать работать почти до самых последних дней своей жизни. В довершении ко всему в ноябре умерла мама Толика, что еще больше подкосило его силы. 27 декабря 1993 года раздался телефонный звонок из Одессы, и Вера сообщила мне, что Толика больше нет с нами. Вместе с его уходом ушла, как бы, и часть меня самого. Проживая жизнь, мы неизменно теряем кого-нибудь из своих близких, и очень переживаем потерю. Но одно дело, когда уход человека из жизни связан с естественным процессом старения. Как бы это не было горько и обидно, но внутренне ты готов к этому. А когда из жизни уходят люди, которым еще бы жить да жить, то это воспринимается как крайняя несправедливость. И весьма тяжело, когда умирают твои друзья – ровесники.

4. Светлана.

До этого я писал о мужской дружбе, но бывает и дружба женская, но это нечто иное. А вот о дружбе мужчины и женщины я знаю не по наслышке.

Именно настоящим другом была для меня двоюродная сестра Света. Знал я ее еще с измальства, ведь Света была на одиннадцать лет младше меня. Родители ее долгое время после рождения Светы жили в Магадане, в той самой квартире, где когда-то проживали мои папа и мама. Проработав на Колыме много лет, семья перебралась в один город на границе Московской области (более трех часов езды до столицы), где мы их часто навещали. Впрочем, не менее часто и они приезжали к нам в гости. Света и ее сестра, которая была года на три младше нее, росли и воспитывались вместе, учились в музыкальной школе, обучались английскому языку. Мать держала их в строгости, в доме, например, не было телевизора, чтобы девочки не отвлекались, по мнению матери, на просмотр всякой ерунды. И вот, несмотря на одинаковое воспитание, у сестер были совершенно разные характеры. Младшая страшно тяготилась жизнью в захолустном, по ее понятиям, городке, и, будучи на втором курсе института, уехала, вскоре вышла замуж и осталась жить на родине мужа. Если называть вещи своими именами, то она попросту сбежала из дома. Светочка же продолжала жить с родителями, с отличием окончила институт нефти и газа имени Губкина, получила специальность геолога и стала работать в том же научно-исследовательском институте, в котором работали ее мать и отец. Поскольку она была геологом, то почти каждый год уезжала летом в поисковые экспедиции, как правило, в Казахстан, а все остальное время жила и работала в институте.

Дата добавления: 2015-09-29