то есть как на источник удовольствия, и не превращал ее в помеху своим
трудам, они бы радовались, видя, что он занят делом и чего-то добивается;
ему давно уже пора взяться за ум.
"С тех пор как Оноре перебрался в Париж, наша дама частенько туда
наведывается. Она проводит там по два дня кряду, вот почему я боюсь, что
опасения мои были справедливы и, покинув родительский дом, он лишь искал
для себя полной свободы".
Госпожа Бальзак с горечью отнеслась к тому, что женщина, которая была
на год старше ее самой и успела уже стать бабушкой, похитила у нее сына.
Что касается Лоры де Берни, то она признается, что влюблена в Оноре больше
чем когда-либо.
Госпожа де Берни - Бальзаку:
"Отчего так получается, дорогой, что, обретая огромное счастье в нашей
любви, мы испытываем столько огорчений по вине окружающих?.. О да, я люблю
тебя! Ты мне нужен больше, чем воздух птице, чем вода рыбе, чем солнце
земле, чем тело душе. Повторяя простые слова: "Милый, я люблю, я обожаю
тебя", я хотела бы чаровать твой слух, как чарует его весенняя песня
пташки, я просила бы тебя прижать к сердцу свою милую и совершить вместе с
ней чудесную прогулку; мне хотелось бы уверить тебя, что наступят погожие
летние дни; но в этой радости мне отказано, боюсь, что мое письмо может
навлечь на моего дорогого, моего любимого неприятности, вызвать дурные
толки, и все удовольствие будет этим испорчено. Ты даешь мне так много, но
твоя милая способна это почувствовать и оценить, как никто другой. О
почему не дано мне принять множество обличий, чтобы и самой давать тебе
все, что я хотела бы, и так, как я хотела бы! Но, милый друг, если мое
тело, моя душа, все мое существо, которое украсила ныне самая возвышенная
любовь, дарует тебе радость, я бесконечно счастлива, ибо всецело
принадлежу тебе!"
Если госпожа де Берни в начале этой связи держала себя по-матерински
нежно и чуть насмешливо, то теперь, четыре года спустя, она страстно
привязалась к молодому человеку, чей незаурядный талант она почувствовала
первой. Она страдала, видя, что он убивает все свое время на жалкие
поделки, которые ему заказывает Рессон, литературный маклер, ловко
эксплуатировавший этот неиссякаемый источник вдохновения. Бальзак был не
просто журналист, он был поистине блестящий журналист. Чуть не всякий день
он отправлялся либо в кафе "Вольтер", либо в кафе "Минерва", возле
Комеди-Франсез, где встречался со своими приятелями. Рессон, умевший
гораздо лучше, чем Оноре, соблазнять книгопродавцев, предлагал Бальзаку
работу над всевозможными "кодексами"; в ту пору жанр этот был в моде, и
можно назвать множество забавных, циничных или игривых его образцов:
"Гражданский кодекс", "Кодекс честных людей", "Кодекс коммивояжера",
"Кодекс литератора и журналиста", "Любовный кодекс". Бальзак, умевший
работать, как никто, был способен написать брошюру в несколько ночей.
Пользуясь трудами Лафатера, он мог сочинить, скажем, "Кодекс щеголя",
легкомысленный, блестящий и в то же время остроумный.
"Кодекс честных людей" появился сперва без подписи, а затем за подписью
Рессона. Но создан он был главным образом Бальзаком, и сам Рессон это
признал. Трактат сей можно, пожалуй, назвать бальзаковским и вместе с тем
свифтовским. Цель его - предостеречь честных людей от опасностей, грозящих
их любезным денежкам, за которыми на каждом шагу охотятся парижские
"ирокезы". Автор не слишком возмущается ворами. Всякий социальный порядок
зиждется на ворах: без них жизнь была бы такой же тусклой, как комедия без
Криспена и Фигаро. "К чему бы это повело? Как стали бы жить жандармы,
судейские чиновники, полицейские, слесари, привратники, тюремщики,
адвокаты?" К тому же ведь все воруют. Поставщик, снабжающий армию
провиантом (а Бальзак хорошо знал людей этого сорта), который должен
прокормить тридцать тысяч человек, вносит в списки "мертвые души", сбывает
затхлую муку и подпорченную провизию - иначе говоря, ворует; иной сжигает
завещание; этот запутывает отчеты по опеке; тот придумывает "тонтину".
И Бальзак, опираясь на опыт, который он приобрел, общаясь с судейской
братией, со знанием дела разоблачает всевозможные уловки адвокатов и
нотариусов - они искусно стряпают всякие кабальные контракты, фальшивые
закладные. Автор дает честным людям благоразумные советы:
"Запомним, как первую заповедь, что самая худая мировая сделка лучше
самой доброй тяжбы... Если же вас все-таки вынудят судиться, откажитесь от
разорительных прошений и никому не нужных требований... Ублажайте клерка и
не занимайтесь его патроном; не скупитесь на трюфели и хорошее вино,
помните, что, потратив триста франков, вы сбережете тысячу экю".
Книжечка была пропитана циническим сарказмом.
"Как правило, светский человек, получивший хорошее воспитание, может
пожертвовать своей безукоризненной честностью лишь ради крупных сумм,
которые сулят ему надежное богатство".
Эта небольшая брошюра по-своему важна. То была настоящая записная
книжка писателя со множеством набросков. Здесь нетрудно обнаружить в
зародыше будущие романы, где большую роль станет играть закон и
всевозможные судебные кляузы; вместе с тем художник пока еще с насмешливой
снисходительностью относится даже к худшим из своих моделей.
Когда мода на "кодексы" миновала и на смену им пришли различные
"физиологии", Бальзак сделал первый набросок "Физиологии брака". Отец уже
давно излагал ему свои экстравагантные взгляды на плотскую любовь и на
евгенику. Старый друг Оноре - Вилле-Ла-Фэ - много рассказывал юноше о
женщинах, об их хитростях, о супружеской дипломатии. Орас Рессон и Филарет
Шаль дали ему прочесть книгу Стендаля "О любви", и он пришел в восторг.
Семейная жизнь его собственных родителей позволила ему сделать немало
наблюдений об адюльтере и связанных с ним опасностях. Необыкновенная
любовь госпожи Бальзак к младшему сыну Анри, этому чужаку, которого она
ввела в семью, не признававшую его своим, в отрочестве заставляла Оноре
немало страдать. Суровые уроки преподала ему жизнь четы Берни, четы
Сюрвилей, четы Монзэглей. Словом, уже в ранней молодости Бальзак
достаточно нагляделся на семейные неурядицы и подумывал о том, чтобы все
это описать. Он долго искал название будущей книги: "Супружеский кодекс",
"Искусство сохранить верность жены", "Искусство уберечь жену"; наконец он
остановился на заголовке "Физиология брака". Тон этого произведения
подсказал Бальзаку один из его любимых писателей - Лоренс Стерн,
"советовавший, - по определению Бардеша, - смотреть на брак как на
известный недуг, который время от времени проявляется в физиологическом
акте". Хотя "Физиология брака" вышла в свет гораздо позднее, уже в
1824-1825 годах был написан первый ее вариант; возможно, в работе над ним
деятельно участвовал и Бернар-Франсуа, ибо сохранился экземпляр этого
произведения, который Оноре велел переплести вместе с брошюрой своего отца
"История бешенства".
Для такого рода второстепенных работ Бальзаку приходилось очень много
читать, он рылся в книгах, изучал иностранных авторов. Он выказывал
энергию, достойную Наполеона. Однако ему уже исполнилось двадцать пять
лет, а успех все не приходил. Романы Ораса де Сент-Обена? В их ценность он
не верил; он и писал-то их с усмешкой, а порою даже немного стыдясь.
Почему? Да потому, что чувствовал: он способен совсем на иное; он ощущал
себя философом, мыслителем. Оноре приобрел известную сноровку, овладел
некоторыми приемами мастерства и теперь мечтал о чем-то большем.
Какой-нибудь Рессон или Ле Пуатвен могут довольствоваться ролью
литературных поденщиков, готовых взяться за любую поделку. Но он... Все
заставляло его стремиться к великому, и все неумолимо отбрасывало его к
ничтожному.
"Я был жертвою чрезмерного честолюбия, я полагал, что рожден для
великих дел, - и прозябал в ничтожестве... Как все взрослые дети, я тайно
вздыхал о прекрасной любви. Среди моих сверстников я встретил кружок
фанфаронов, которые ходили задрав нос, болтали о пустяках, безбоязненно
подсаживаясь к тем женщинам, что казались мне особенно недоступными, всем
говорили дерзости, покусывая набалдашник трости, кривлялись, поносили
самых хорошеньких женщин, уверяли, правдиво или лживо, что им доступна
любая постель, напускали на себя такой вид, как будто они пресыщены
наслаждениями и сами от них отказываются, смотрели на женщин самых
добродетельных и стыдливых как на легкую добычу, готовую отдаться с
первого же слова, при мало-мальски смелом натиске, в ответ на первый
бесстыдный взгляд!.. Позже я узнал, что женщины не любят, когда у них
вымаливают взаимность; многих обожал я издали, ради них я пошел бы на
любое испытание, отдал бы свою душу на любую муку, отдал бы все свои силы,
не боясь ни жертв, ни страданий, а они избирали любовниками дураков,
которых я не взял бы в швейцары" [Бальзак, "Шагреневая кожа"].
Между тем надо было жить. Теперь он обитал один на улице Турнон.
Пуповина была перерезана. Иногда мать тайком платила за его жилье.
Известно, что в 1824 году Оноре долго болел. Он слишком много работал. И
по-прежнему мечтал прославить имя Бальзак. Однако он все еще писал под
псевдонимами, ибо сам не верил в ценность того, что создавал. В начале его
литературной карьеры родители ждали чуда. Неизменно благожелательный и
бодро настроенный, Бернар-Франсуа, как и раньше, писал родственникам:
"Оноре работает без передышки, он занят изящной словесностью, из-под его
пера выходят славные и весьма интересные произведения, их хорошо
раскупают". Но сам автор судил себя гораздо строже; он до такой степени
себе опротивел, что иногда подумывал о самоубийстве. Так по крайней мере
рассказывает Этьен Араго. Вот как передает эту сцену Аригон.
"Однажды вечером, проходя по какому-то мосту через Сену, Этьен Араго
заметил Бальзака: тот стоял неподвижно, облокотившись на парапет, и глядел
на воду.
- Что вы тут делаете, любезный друг? Уж не подражаете ли персонажу из
"Мизантропа"? Плюете в воду и любуетесь расходящимися кругами?
- Я смотрю на Сену, - отвечал Бальзак, - и спрашиваю себя, не следует
ли мне улечься спать, завернувшись в ее влажные простыни...
Услышав такой ответ, Этьен Араго остолбенел.
- Что за мысль! - вскричал он. - Самоубийство? Да вы с ума сошли! Вот
что, пойдемте-ка со мной. Вы ужинали? Поужинаем вместе".
Маловероятно, что веселый юноша, чья голова была битком набита планами,
счастливый любовник и в самом деле собирался наложить на себя руки... Но
неужели ему было суждено всю свою жизнь - а она, как известно, коротка и
неповторима - выполнять поденную работу для книгопродавцев?
VIII. ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК... В СОБСТВЕННОМ ВООБРАЖЕНИИ
Никогда не следует судить тех, кого
любишь. Настоящая привязанность слепа.
Бальзак
Шел 1825 год. Бальзак, живший на улице Турнон, почти ежедневно виделся
с госпожой де Берни: она продала свой дом в Вильпаризи и поселилась теперь
неподалеку от возлюбленного. Она давала ему все: обожание опытной женщины,
сладострастной и вместе с тем нежной; материнскую, любовь стареющей эгерии
к молодому человеку, глаза которого, по словам Теофиля Готье, походили на
"два черных бриллианта и время от времени вспыхивали яркими золотистыми
искрами; то были глаза властелина, ясновидца, укротителя"; она знала свет
и давала Оноре ценные советы, как там себя вести; она много рассказывала
ему о старом режиме, о Революции и обществе времен Империи, зародившемся в
период Директории. Проницательная, насмешливая и страстная, не питавшая
иллюзий насчет людей и все же относившаяся к ним беззлобно, способная на
безграничную преданность, она описывала ему всевозможные интриги, алчные
устремления, заговоры. Словом, объясняла жизнь.
Он и сам наблюдал современное ему общество, общество Реставрации.
Человеческая энергия, которая в годы Империи расходовалась на воинские
подвиги, теперь накапливалась, и это таило в себе опасность. Бальзак
постигал особые интересы, отличавшие эту эпоху, как и все переходные
эпохи. На самом верху общественной лестницы смешивались два социальных
слоя. С одной стороны, прежняя аристократия, населявшая Сен-Жерменское
предместье, поредевшая в годы якобинской диктатуры; она опять укрепилась
после возвращения короля и ныне опрометчиво пыталась вновь утвердить свое
первенство, свои исключительные права, требовала возмездия; с другой
стороны, множество выскочек, рожденных Империей, финансовые воротилы,
многие из которых удержались на поверхности, приняв сторону монархии если
не по велению души, то по расчету. Оба эти слоя были почти недоступны
Оноре Бальзаку.
Ниже их располагалась уже обузданная, осторожная, затаившая злобу часть
буржуазии, которая боялась утратить то, что она приобрела и завоевала
благодаря Революции. Юный отпрыск буржуазной семьи, сын наполеоновского
чиновника, Бальзак должен был ненавидеть ультрароялистов. "Все
свидетельствует о том, что бонапартистский пыл, видимо, переполнял сердце
этого юноши", - пишет Бернар Гийон. Ему был понятен гнев молодых либералов
и ярость оставшихся не у дел героев былых сражений, офицеров на половинном
пенсионе - они не могли найти себе применения в мирной жизни, а потому все
дни играли на бильярде в кафе и вынашивали заговоры против существующего
режима.
Надо всем стоял король - Людовик XVIII; он ясно видел опасность и хотел
бы засыпать пропасть, разделявшую две группы французов; Бальзак отдает
должное его благоразумию: "Последний из Бурбонов столь же старался
угождать третьему сословию и людям Империи... сколь ревностно первый из
Наполеонов усердствовал, чтобы привлечь на свою сторону высшую знать и
ублаготворить церковников" [Бальзак, "Загородный бал"].
Никому не ведомый свидетель, молодой Бальзак наблюдает общество
Реставрации так, как умеет наблюдать только художник или счастливый
любовник, он видит все, по выражению Сент-Бева, как бы "снизу, из толпы,
среди страданий и битв, с тем безмерным вожделением, порождаемым талантом
и натурой, благодаря которому запретный плод заранее предвкушаешь тысячу
раз, воображаешь, наслаждаешься еще прежде, чем завладеешь им и отведаешь
его".
Представшее его взорам парижское общество казалось ему безжалостным,
даже жестоким. Ради карьеры тут плели самые коварные интриги, замышляли
козни. Бальзак, от природы добрый малый, с душой, открытой всему высокому,
недостаточно остерегался акул, шнырявших вокруг. Он, конечно же, наблюдал
в родительском доме невзгоды супружеской жизни, ожесточенные ссоры из-за
денег; он не раз слышал циничные парадоксы своих приятелей-литераторов;
вдыхал смрадный запах грязной кухни продажных журналистов и изголодавшихся
книгопродавцев. И тем не менее он был подвержен приступам простодушной
доверчивости.
В то время как Оноре мало-помалу терял надежду добиться литературной
славы и даже стал сомневаться, сможет ли он заработать себе на жизнь пером
(ибо хотя книгопродавцы не скупились на посулы, их векселя часто
оставались неоплаченными), один из друзей его отца, Жан-Луи Дассонвиль де
Ружмон, владелец поместья Монгла (в департаменте Сена-и-Марна),
посоветовал ему попытать счастья в иной сфере - стать дельцом. Жан
Томасси, постоянный советчик Бальзака, говорил то же самое.
"Предпримите какие-нибудь практически полезные шаги, а литературой
занимайтесь сверх того. Прежде чем думать о десерте, позаботимся, чтобы у
нас было два сытных блюда; только тогда можно спать спокойно и с чистой
совестью; тот, кто видит о литературе средство сделать карьеру, берет в
руки оружие без предохранителя, которое часто ранит смельчака; к тому же
зависть постоянно преследует человека, посвятившего себя одной только
изящной словесности; и, напротив, тот, кто занимается ею на досуге, из
прихоти, скорее выкажет свой ум и добьется успеха".
Почему бы и в самом деле не сочетать деловую и литературную
деятельность?
У Оноре была общая черта с отцом - оба любили дерзкие начинания.
Воображая себя деловым человеком, Бальзак легко загорался от каждого
смелого проекта.
Увидя первые дагерротипы, он сразу же понял, какое блестящее будущее
открывается перед новым изобретением, и горевал, что не может посвятить
себя этому делу. Нетерпеливый от природы, он стремился к быстрому успеху,
пренебрегая надежными средствами для достижения его, ибо они требовали
слишком много времени. И вот в лавке книгопродавца Юрбена Канеля (она
помещалась на площади Сент-Андре-дез-Ар, в доме номер тридцать), с которым
Бальзака познакомил Рессон и который готовился издать роман "Ванн-Клор",
Оноре узнал, что Канель в компании со своим собратом по профессии
Делоншаном намерен издавать Лафонтена и Мольера; полное собрание сочинений
каждого из них должно было уместиться в одном томе, набранном мелким
шрифтом в две колонки. Такая мысль привела Бальзака в восторг. Разумеется,
тысячи просвещенных читателей пожелают приобрести столь удобные издания
классиков. Если он примет участие в этом предприятии, то почти без труда
сколотит себе состояние, а кроме того, у него останется очень много
времени для того, чтобы писать.
И Бальзак заключил с Юрбеном Канелем контракт, по которому он должен
делить с ним доходы, расходы и опасности, связанные с опубликованием всего
Мольера в одном томе. Чтобы покрыть расходы, нужны были деньги. Дассонвиль
де Ружмон ссудил Оноре 6000 франков, затем еще 3000, но под большие
проценты; госпожа де Берни охотно дала 9250 франков для издания Лафонтена;
она одобряла план, к тому же ей очень хотелось, чтобы ее юный друг стал
независим от семьи, которая, кстати сказать, тоже была в полном восторге.
Родители терпеливо ждали литературного успеха сына, но ему уже исполнилось
двадцать шесть лет, а признания все не было. Пусть попытает теперь счастья
в делах!
Только один человек призывал Оноре к осмотрительности - бедная Лоранса,
которая с каждым днем угасала: ее здоровье было подорвано тяжелыми
переживаниями и неприятностями. Бездельник муж требовал от жены подписи
под документом, который позволил бы ему обобрать несчастную; госпожа
Бальзак запретила дочери подписывать доверенность. В последние дни новой,
тяжело протекавшей беременности таявшая от чахотки Лоранса вынуждена была
искать прибежища у родителей - в доме номер семь по улице Руа-Доре. Но
здесь мать терзала ее обидными попреками. "Я всегда буду делать то, что
смогу, для дочери, - заявляла она, - но я не властна отныне любить ее".
Лоранса де Монзэгль - Бальзаку, 4 апреля 1825 года:
"Твои коммерческие начинания, дорогой Оноре, - а их уже целых три не то
четыре - не идут у меня из головы; писатель должен довольствоваться своей
музой. Ведь ты с головой ушел в литературу, так разве это занятие, без
остатка заполнявшее жизнь знаменитых людей, посвятивших себя
сочинительству, может оставить тебе время для новой карьеры, может
позволить тебе отдаться коммерции, в которой ты ничего не смыслишь...
Когда человек впервые берется за такие дела, то, чтобы преуспеть, он
должен с самого утра и до поздней ночи помнить об одном: надо постоянно
заискивать перед людьми, расхваливать свой товар, дабы продать его с
прибылью. Но ты для этого не годишься... Окружающие тебя дельцы будут,
конечно, все расписывать самыми радужными красками. Воображение у тебя
богатое, и ты сразу же представишь себя обладателем тридцати тысяч ливров
годового дохода; а когда фантазия у человека разыграется и он строит
множество планов, то здравый смысл и трезвость суждений оставляют его. Ты
очень добр и прямодушен, где уж тебе уберечься от человеческой подлости...
Все эти размышления, милый Оноре, вызваны тем, что ты мне очень дорог и я
предпочла бы знать, что ты по-прежнему живешь в скромной комнате на пятом
этаже без гроша в кармане, но зато трудишься над серьезными сочинениями,
пишешь, а не занимаешься блестящими коммерческими операциями, которые
сулят состояние... А теперь я с вами прощаюсь, господин предприниматель.
Будьте предприимчивы, как и положено хорошему коммерсанту, только
смотрите, чтобы за вас самого часом не принялись... А если добьетесь
богатства, то не женитесь, ибо у вас растут два прелестных племянника и
племянница. Я, конечно, шучу, братец. Но об одном прошу тебя очень
серьезно: не позволяй своей музе слишком долго дремать; мне не терпится
увидеть твои новые произведения, прочитать их".
Бедняжка Лоранса как в воду глядела, но Оноре с головой ушел в свою
коммерческую авантюру. Юрбен Канель искал гравера со скромными запросами,
которому можно было бы поручить иллюстрации к изданию классиков. Такой
человек нашелся в Алансоне: то был местный книгопродавец Пьер-Франсуа
Годар. Бальзан сел в дилижанс и вскоре отыскал Годара среди живописного
нагромождения старых домов с коньками на крышах, башенок, лавчонок -
безошибочные взгляд и память Бальзака тут же запечатлели эту картину.
Договор с Годаром был подписан в его лавке 17 апреля 1825 года.
Распрощавшись с ним, Бальзак отправился в гостиницу "Мавр" - харчевню,
каких много в Нормандии, с конюшней в глубине двора и кухней под навесом.
Еще одна картина попала в кладовую его памяти.
Вернувшись в Париж, он принялся за предисловие к сочинениям Мольера и
Лафонтена, ему надо было закончить роман "Ванн-Клор, или Бледноликая Джен"
и одновременно приходилось хлопотать о том, чтобы, выйдя в свет, Мольер
был встречен доброжелательными статьями. Бальзак рассчитывал на содействие
Филарета Шаля, приятеля Рессона. Филарет был умный критик и много писал.
Отцы молодых людей - член Конвента Шаль и якобинец Рессон - в свое время
были товарищами по политическим битвам. Филарет Шаль недавно вернулся в
столицу после двухлетнего пребывания в Англии и теперь деятельно
сотрудничал в журналах и газетах. Бальзак обратился к нему за поддержкой.
Госпожа де Берни и Дассонвиль выдали вексель под его будущие успехи, надо
было оправдать их доверие, добиться удачи.
Сюрвиль между тем получил вожделенный пост: его назначили на должность
инженера департамента Сена-и-Уаза с местопребыванием в Версале. Оноре
часто приезжал туда погостить к сестре. Дочь близкой приятельницы семьи
Бальзаков, Камилла Делануа была очень дружна в пансионе с "прелестной, как
ангел", Жозефиной д'Абрантес, дочерью Лоры Пермон, вдовы генерала Жюно,
герцога д'Абрантес. Лора Сюрвиль через своих друзей Делануа познакомилась
с прославленной герцогиней, которая также жила в Версале. В прошлом у Лоры
д'Абрантес, женщины темпераментной и не слишком строгих правил, было много
связей; в частности, она была близка с князем Меттернихом, канцлером
Австрии и душой Священного Союза. В 1825 году она говорила, что ей сорок
один год.
При Реставрации дама эта, как и многие другие, внезапно обнаружила в
себе монархические чувства. Наполеон, некогда бывший ее кумиром, теперь
сделался "чудовищным узурпатором". После Ватерлоо она было попыталась
вновь устраивать свои "обеды для узкого круга друзей", однако пассив по
наследству, оставшемуся после Жюно, достиг миллиона. Разоренной вдове
пришлось продать драгоценности, обстановку и винный погреб. Полина
Боргезе, которая по-прежнему была богата, давно уже зарилась на сапфиры и
испанские вина своей старинной приятельницы.
Получив пенсион в размере шести тысяч франков, Лора д'Абрантес
поселилась в Версале, в небольшом особнячке на улице Монтрей, где вела
очень скромное существование. Она хотела попробовать свои силы в
литературе, с тем чтобы пополнить скудные доходы. Она все еще оставалась
красивой и привлекательной: у нее были живые глаза, свежий рот, черные как
смоль волосы. Оноре был очарован. Знакомство с герцогиней, пусть даже с
герцогиней времен Империи, льстило его тщеславию - Лора д'Абрантес жила
при дворе, в Тюильри.
"Эта женщина, - писала о ней в своих воспоминаниях Виржини Ансело, -
видела Наполеона, когда он был еще никому не известным молодым человеком;
она видела его за самыми обыденными занятиями, потом на ее глазах он начал
расти, возвеличиваться и заставил говорить о себе весь мир! Для меня она
подобна человеку, сопричисленному к лику блаженных и сидящему рядом со
мной после пребывания на небесах возле самого Господа Бога".
Живой, любознательный, начитанный юноша не оставил герцогиню
равнодушной. У него были связи в литературном мире; она попросила Бальзака
прочесть ее перевод. Оноре подсказал ей более честолюбивые планы. Отчего
бы ей не написать мемуары? Он попытался сделать Лору д'Абрантес своей
любовницей, дама уклонилась, и он обвинил ее в том, что она "позволяет
рассудку одерживать верх над чувствами". Существуют, говорил он ей, два
сорта женщин: одни олицетворяют собой грацию и покорность, в других
мужской ум и смелые замыслы причудливо переплетаются со слабостями их
пола. Бальзак высказал такую аксиому: "Женщина только тогда по-настоящему
трогательна и хороша, когда она покоряется своему господину - мужчине".
Однако Лора д'Абрантес не была расположена играть роль покорной любовницы.
Она предложила ему свою дружбу.
"Дружба - это химера, за которой я вечно устремляюсь в погоню, несмотря
на разочарования, часто выпадающие на мою долю, - отвечал он с досадой. -
С детских лет, еще в коллеже, я искал не друзей, а одного-единственного
друга. На сей счет я разделяю мнение Лафонтена, но я до сих пор еще не
нашел того, что в самых радужных красках рисует мне романтическое и
взыскательное воображение... Однако мне приятно думать, что есть такие
натуры, которые сразу же понимают и по достоинству оценивают друг друга.
Ваше предложение, сударыня, так прекрасно и так лестно для меня, что я
далек от мысли отклонить его".
Кто-то сказал герцогине д'Абрантес, что Бальзак "влачит ярмо,
украшенное цветами" (намек на его связь с Лорой де Берни). Он возмутился:
"Уж если я могу чем-либо гордиться, то именно своей душевной энергией.
Подчинение для меня невыносимо. Я отказался от многих должностей, потому
что не хотел ни у кого быть под началом; в этом смысле я настоящий
дикарь". Красавицы любят дикарей, и подобная декларация независимости
могла внушить женщине желание поработить такого человека. Оноре на это
надеялся. Вот как он описывал себя герцогине.
"Во мне всего пять футов и два дюйма роста, но я вобрал в себя
множество самых несообразных и даже противоречивых качеств; вот почему те,
кто скажет, что я тщеславен, расточителен, упрям, легкомыслен,
непоследователен, самонадеян, небрежен, ленив, неусидчив, безрассуден,
непостоянен, болтлив, бестактен, невежествен, невежлив, сварлив,
переменчив, будут в такой же мере правы, как и те, кто станет утверждать,
что я бережлив, скромен, мужествен, упорен, энергичен, непривередлив,
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |