— Неважно. Но если вы, действительна, хотите знать…
— Вы правы: это не имеет значения.
— Расскажите мне о книге, которую вы пишете.
— Расскажите мне об Амазонии.
— Я не для этого приехал.
— Я прекрасно знаю, почему вы приехали. И именно поэтому… в связи с этим я хотел бы…
— Тш-ш-ш, — улыбаясь, остановил его Реб.
Он поставил на стол чашку с чаем, встал, сходил куда-то за своей холщовой сумкой и достал из нее три или четыре бутылки.
— Вы действительно собираетесь, пить этот китайский чай?
— Я не пил водки больше пятнадцати лет.
— А мне приходилось раза два-три в жизни. Они откупорили первую бутылку, и Реб заговорил о себе, о далеком забытом прошлом, Сицилии, куда он приехал с Довом Лазарусом, который на его глазах убил двух человек, Лангена и Де Гроота. В этот же день он рассказа историю о том, как с маяка на мысе Малабата в Танжер Дов стрелял по пролетающим чайкам и уговаривал убивать, из мести. Реб, конечно, не был пьян, он лишь смочил губы в грузинской водке, и явно не алкоголь пробуждал в нем воспоминания. Но Таррасу все было понятно: «Он никогда особенно не умел выражать в словах свою любовь или дружбу; какое-то очень сильное и целомудренное чувство жило в нем и парализовывало красноречие. Но я уверен, что именно так, делясь воспоминания ми, он проявлял свои дружеские чувства ко мне».
— Не пытайтесь напоить меня, — сказал Таррас, один опустошивший к этому моменту три четверти бутылки. — Я — грузин по национальности, значит, почти русский или по крайней мере советский человек. И хотя я американец до мозга костей, в моих жилах течет грузинская и украинская кровь. И какой бы крепкой ни была ваша грузинская водка,..
— Несим привез ее из Тбилиси.
— Великолепная водка.
— Я не хочу надоедать вам своими историями.
— Не будьте ослом, студент Климрод. Вы же прекрасно знаете, с каким интересом и даже волнением я слушаю их. Как, вы сказали, зовут того человека из Нюрнберга, который хотел уничтожить триста или четыреста тысяч нацистов?
— Буним Аниелевич. Он умер. В один прекрасный день в восточных странах ему не нашлось места, и он уехал в Израиль. Его убили в Иордании во время шестидневной войны. Кстати, имя он носил уже другое.
Настала ночь, в десять часов с чем-то Реб сказал, что проголодался. Таррас попытался было встать, но, сделав несколько шагов, почувствовал, что его дом и, видимо, весь скалистый мыс, уткнувшийся в Атлантику, накренился. Поэтому он снова сел в кресло с подушками, подумав, что в данный момент у него самый богатый в мире слуга. Дождь перестал — слава Богу, хоть океан успокоился, стало тихо, только легкие звуки, похожие на урчание спящей собаки, еле слышно доносились с моря.
Реб принес омлет с салом и базиликом, который сам приготовил. Они разделили его и съели, запивая водкой; Джордж Таррас открыл вторую бутылку.
— Рассказывать другие истории, Джордж?
— Если надо, то можете даже сочинить их.
— Но я их и сочиняю, Джордж, а как вы думали?
Затем пошли рассказы об охоте в Австрии, о визите к Симону Визенталю, о погоне между Зальцбургом и Мертвыми горами, озере под Топлицем, смерти Дова Лазаруса, вплоть до встречи с запуганным человеком, у которого было четыре паспорта на четыре разные фамилии… «Эйхман, представляете!»
Таррас уже дремал. Наконец совсем заснул. На следующий день он проснулся после полудня; язык был ватным, а в доме — полная тишина. Хозяин подумал, что остался в доме один. Он поспешил вниз и увидел Реба с телефонной трубкой в руке, тот говорил по-португальски, потом во время следующих переговоров…
— Кофе готов, — сказал Реб, прикрыв ладонью микрофон. — Еще горячий. В кухне.
…продолжал говорить по-английски, затем по-немецки, по-испански и по-французски. За окном прояснилось, погода была великолепной, небо — безоблачное, но уже поднимался ветер. Они решили пройтись по песчаному пляжу.
— Я сам добрался до постели или вы меня отнесли?
— И то, и другое в каком-то смысле. Адольф и Бенита сидели на своем посту и выглядели глупее, чем обычно.
— Реб, — сказал вдруг Таррас, — я хочу принимать в этом участие.
Он поймал взгляд серых глаз, и очень странное смущение, такое же, как тридцать один год назад в Маутхаузене, вновь охватило его, но Таррас продолжал: — Я не так уж и стар. И вы прекрасно понимаете, на что я намекаю: на тот бой, который рано или поздно вы начнете или вам придется начать… Не знаю только, развяжете ли вы его сами или вынуждены будете принять. Я — за первый вариант.
Реб нагнулся, поднял камешек и бросил его в море. Камешек упал в воду между двумя бакланами, которые проигнорировали его, преисполненные презрения.
— Вы уверены, что они живы?
— Абсолютно. Ведь я тоже жив. Реб разулся и вошел в воду, не обращая внимания то, что замочил полотняные брюки.
— Я еще не принял решения, — сказал он, покачав головой. — Пока бразильцы меня не трогают. Так же люди из Каракаса и Боготы.
— Так будет продолжаться недолго, и вы это знаете.
Молчание.
Реб снял майку. Обнажившись по пояс, он очень спокойно лег на воду, погрузился целиком, только лицо осталось на поверхности, глаза были широко открыты, чуть вытаращены и чем-то напоминали глаза утопленника. Таррас сел на свой любимый камень.
— Я не хочу оставаться в стороне, Реб, прошу вас. Очень прошу.
Реб исчез под водой, на этот раз нырнул и только через две бесконечные минуты появился на поверхности. Подплыл к скалам, разделся догола, выжал мокрую одежду и надел снова.
— Вы были там только один раз, Джордж.
— Я терпеть не могу жару. Но не в лесорубы же я к вам нанимаюсь!
Снова молчание. Реб зашнуровывал свои теннисные туфли. И вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри:
— Я же сказал, что еще не принял решения. Так оно и есть. Я могу продолжать жить, как живу сейчас, оставив все по-прежнему.
— Сколько компаний вы на этот раз подключили?
— Сто одиннадцать.
— Официально они никак не связаны между собой?
— Никак.
— Существует ли малейший риск, что когда-нибудь кто-нибудь обнаружит, что вы единственный и подлинный их владелец?
— Не думаю.
Таррас размышлял. И наконец сказал:
— Вы правы. Конечно, можно «продолжать жить, как сейчас», по вашему выражению. В худшем случае одну из ваших ста одиннадцати компаний в чем-то могут обвинить, но полагаю, у каждой есть своя свора адвокатов, один изворотливее другого. И я припоминаю, что кое-кто из ваших людей заседает даже в правительствах. Кажется, один из них — личный советник бразильского президента?
Реб улыбнулся:
— Да.
— Единственная реальная опасность, — продолжал Таррас, — революция, подобная кубинской, в Бразилии, Венесуэле и Колумбии. В принципе это маловероятно в ближайшие двадцать лет. И кроме того, всегда ведь можно договориться с небом, даже если оно красное. У вас по-прежнему великолепные связи с кремлевскими деятелями?
— По-прежнему.
— Через Поля, Несима и этого американского коллекционера, собирающего живопись, а также другого, француза с рыкающим акцентом?
— Да, но есть и другие.
Таррасу даже удалось улыбнуться:
— Боже мой, Реб, вы же многонациональная компания в одном лице. Что я говорю! Вы — несколько таких компаний вместе. Наверное, вам ничего не стоит купить «Дженерал моторс» или «Эксон». Если не тех и других вместе. Я не ошибаюсь?
— Я об этом никогда не думал.
Они снова пошли рядом по дороге к дому.
— Реб, все очень просто: вы действительно должны принять решение. Но если по-прежнему будете хранить молчание, оставаться в безвестности, ничего не произойдет, ничего существенного, конечно.
Они вошли в дом.
— Но я-то знаю, что так не будет, — сказал Таррас.
— Не будет?
— Нет. Вы сами говорите: «Я еще не решил». Значит, думаете об этом. И уверен, сделаете, что решите. Убежден, вы объявите бой. Страна уже создана, и об этом знает не только сотня наших людей. Неизбежно наступит момент, когда вы заговорите. И я могу, думаю, что смогу помочь вам именно тогда. В последнее время я много размышлял над этим. Наверное, и вы тоже.
Реб улыбнулся, взгляд его был непроницаем.
— Пойдемте, — сказал Таррас.
Он повел Реба в кабинет. Книги и блокноты были навалены здесь так, что человек, подобный Сеттиньязу, пришел бы в ужас.
— Вчера вечером, — продолжал Таррас, — перед тем как накачать меня столь бессовестным образом, вы задали вопрос, на который я не ответил…
Он взял одну папку и открыл ее.
Внутри лежал всего лишь один листок.
— Она здесь вся целиком, Реб. Сомневаюсь, что когда-нибудь ее опубликуют. Но я ее все-таки закончил. Все — здесь. Могу вам прочесть, если хотите.
— Я буквально сгораю от нетерпения, — с улыбкой ответил Реб.
— Сначала название: «О полной глупости легитимистского принципа в устройстве государств». Автор — Джордж Таррас. Теперь — текст. Первая глава. Кстати, других глав не будет. В первой и единственной главе сказано следующее:
«Легитимистский принцип государственного устройства — странная и абсолютно нелепая концепция. Она не имеет никакого юридического смысла. В основе всякого государства лежит исторический факт, а именно: в определенный момент у одного племени каменные топоры оказались больше размером, чем у соседних племен, благодаря чему это племя и расквасило носы остальным. Поэтому напрашивается совершенно очевидный вывод, что ни одно из современных государств не имеет юридического права на существование».
Это все, Реб. Я считаю, что мое заключение очень убедительно.
— Реб, — сказал он, — я могу прочесть вам лекцию, могу…
— Я хотел бы прочесть несколько книг на эту тему.
— «Основы международного права» сэра Джеральда Фицмориса, «Международное сообщество как правовое единство» Мослера, «Принципы публичного международного права» Поля Гюггейнема, «Законодательство о мире» Кавальери, «Договор о правах людей» Редслоба, основные курсы лекций, опубликованные Академией международного права в Гааге; «Американский журнал по международному праву», «Журнал по международному торговому праву»… и, разумеется, я могу назвать еще Уэстлейка, Уитона, Рено, Альвареса и его великолепную книгу «Международное право в Америке»… А также Тункина — он был русским, — Хименеса де Аречагу, приехавшего к нам из Монтевидео, его книга только что вышла в издательстве «Вердросс и Симма», я еще не получил ни одного экземпляра, но могу достать… Не говоря уж об О’Коннеле, Келсене, фон дер Хейдте, Шварценбергере, Браунли и…
— Передохните.
— Вам понадобятся годы, Реб. Даже при вашей способности читать со скоростью света.
Таррас дотронулся до одной из сотни книжных стоп, и она рухнула.
— Здесь многие книги есть, но не все, далеко не все. Вам придется кому-то поручить это, Реб.
— Вам?
— Почему бы и нет? Мне и всем юристам, конечно, разных национальностей, которых можно собрать. Я могу даже найти вам настоящего русского, гарантированного красного, не диссидента, с именем и связями в Кремле, хотя он живет в Лондоне и иногда в Финляндии. Он вошел бы в нашу группу и молчал бы, верьте Таррасу.
— А что будет делать эта группа?
— То, что вам требуется, Реб: попытается доказать, что страна, которую вы создали, может и должна существовать в том виде, как вы ее задумали, что она имеет на это право.
Реб еще больше вытаращил свои серые глаза:
— Я действительно настолько безумен, Джордж?
— Думаю, намного безумнее, Реб.
«Во мне, наверное, есть что-то от Диего Хааса, — думал Джордж Таррас. — Мы словно созданы, родились для того, чтобы подталкивать Реба Михаэля Климрода к выполнению его миссии на земле…» Но тут же спохватился: это означало бы, что себе и Диего он придает слишком большое значение.
— Реб, — тихо продолжил Таррас, — я знаю, что мне семьдесят пять лет. И прошу об этом не как о милости, в которой вы бы мне не отказали, поскольку я остался один, и не во имя дружбы, которая, быть может, связывает вас со мной. А потому, что действительно могу создать такую группу и держать ее наготове до того момента, когда решите подключить ее.
Молчание, Затем Реб сказал:
— Я бы хотел, чтобы вы побывали на месте. Хотя еще раз. Вы уже приезжали однажды, в 1964 году.
— В 1965-м.
— В 1964-м, — с улыбкой поправил Реб. — 23 ноября 1964 года. Хотите пари?
— Да нет же, Господи, — ответил Таррас. — Мне слишком хорошо известно, что у вас за память. Вы можете даже, описать, как я был одет в тот день
— Белый костюм, галстук и платочек в кармашке — зеленые, и панама, которая поразила Яуа и его сыновей. Они до сих пор над ней смеются. Джордж, я хотел бы, чтобы вы приехали в будущем году. Скажем, в феврале. Может быть, дождей будет поменьше в это время.
— Приеду. Если доживу, конечно.
— Если вы умрете, я вам этого не прощу. Пауза. Взгляд стал еще более сосредоточенным.
— Действительно можно найти солидные аргументы?
— Государство — это некое образование, имеющее свою территорию, население и правительство. К тому же оно суверенно и независимо и в таком качестве не подчиняется другому государству или какому-то иному образованию, а напрямую подвластно лишь международному закону. Только по одному этому вопросу поколения юристов могут спорить лет пять, не меньше.
— Я, наверное, не буду ждать так долго.
— Реб, даже сам термин «международное право» не имеет никакой серьезной юридической основы. Это просто перевод выражения «international law», которое употребил около двухсот лет назад некий Бентам. И он придумал его, наверное, в состоянии глубокого алкогольного опьянения. До него этого выражения не существовало. Употребляли просто латинскую формулу jus inter gentes, изобретенную другим чудаком по имени Виториа в XV веке или около того. Кажется, в 1720 году француз д’Агессо перевел jus inter gentes как «право в отношениях между нациями». Что было абсолютной наглостью, а главное — глупостью, если знать латынь. Добрейший д’Агессо уже тогда послужил своему властелину и Франции, превращавшейся в настоящую империю. А что касается англо-саксонских юристов, точно так же озабоченных тем, чтобы оправдать свои национальные завоевания и придать им законный характер, то они пошли по его стопам. Настолько, что старый добрый Кант в своем проекте вечного мира…
— Джордж!
— …вечного мира, о котором писал в 1795 году, слово «нации» заменил словом «государства», международное право…
— Джордж. Молчание.
— Я могу говорить так сто сорок три часа подряд, — ответил Таррас. — Как минимум.
— Территория, население и правительство.
— У вас есть территория и, судя по всему, население. Сделайте Яуа премьер-министром или президентом, как вам или ему больше понравится. Никто не сможет оспорить у него права первого поселенца, если только не обратятся к эпохе дрейфа континентов, еще до образования Берингова пролива, к тем временам, когда индейцы Амазонки были еще азиатами. Что касается территорий, то вам придется открыть миру, что эти сто одиннадцать компаний — части головоломки, придуманной вами одним. В этом и заключается — вы обо всем этом, конечно, подумали раньше меня — причина ваших колебаний, ведь придется вывести на свет Божий все, что вы создали, Реб, и не только в бассейне Амазонки. Все без исключения. Весь мир тогда узнает — и, клянусь Богом, рухнет от этого задницей на землю, — что существует Реб Михаэль Климрод.
Реб повернулся к Таррасу спиной.
— Цена немалая, Реб. Вам придется выйти из тени. Это будет своего рода самоубийство. После стольких и стольких лет…
Реб промолчал, не шелохнувшись.
— Самое удивительное, Реб, что я убежден, вы поступите именно так, чего бы вам это ни стоило. И не потому, что я заговорил с вами. Я не обольщаюсь ни на секунду относительно своего влияния. Как долго идея зрела у вас в голове?
— Годы, — очень спокойно ответил Реб. — В каком-то смысле.
И он встал прямо напротив Тарраса:
— Вы действительно хотите взять на себя это дело?
— Ничего в мире я так горячо не желаю, — ответил Джордж Таррас чуть ли не с отчаянной решимостью и тут же добавил: — И это вовсе не связано с тем, что я остался один. Реб, я хочу заняться этим, потому что искренне верю и отдаю себе отчет в том, что справлюсь лучше друг Я вас немного знаю…
— Довольно хорошо знаете, — вставил Реб с улыбкой. — Но где доказательство?.
— Могу его представить, Реб. Я уже подобрал кое-какие фамилии. Пять или шесть. По крайней мере на первое время. С условием, что группа возрастет в дальнейшем, когда мы выдавим из наших мозгов все, что можно, и не высушим их до конца. Никаких архивариусов нам не надо. Я знаю одну замечательную женщину, которая сможет организовать команду. Мы отберем все, что имеет отношение к международному праву, и тщательно проработаем. Реб, с начала времен в мире нет ни одного законного государства. Такого не существует, законность — это надувательство. Ubi societas, ibi jus: где существует общество, рождается право. Враки! Слова! Мы, юристы, в таких случаях рисуем разноцветную пустоту, заявляя при этом, что возводим стены. А люди делают вид, что верят нам, хотя мы, подобно д’Агессо, подпеваем королям. Посмотрите, вот там, на уровне вашего левого плеча, стоит Холл. Откройте и прочтите, кажется, это на 127-й странице: «Государство может обрести территорию путем одностороннего акта и по своей собственной инициативе, путем оккупации, вследствие прекращения платежей другим государством или по договору дарения с общиной или частным лицом, а также в связи с истечением срока давности или расширением владения, связанного с процессами в природе…»
Я цитирую по памяти. Вы слышите, Реб: односторонний акт по собственной инициативе… Это нечто иное, как описание грабежа, завоевания посредством насилия, хищения. Законность, суверенитет и чудовищный фарс священного права — целая гамма цветов для того, чтобы приукрасить войну, закабаление, договоры, которые навязывают или принимают во имя равновесия между двумя одинаково пугливыми и измученными противниками. Бельгия возникла в результате неистовой вражды между Францией и Великобританией, так как обе эти страны по очереди подвергались нашествию завоевателей. Африканские страны представляют собой разделенные черт знает как территории, где совпадения национального флага с этническим составом коренного населения бывают только случайными, что уж говорить о Южной, Центральной и даже Северной Америке: ну что бы произошло, если бы испанцы, захватившие Мексику, не получили в Аламо взбучку от англичан, завоевателей нынешних Соединенных Штатов? А что такое СССР, как не Российская империя, империя тех русских, что живут между Прибалтикой и Украиной, а лапы протянули до японских, монгольских, афганских, китайских земель и так далее, не говоря уж о казаках, которых они за последние тридцать лет так весело истребили, о смуглых кубинцах, которых используют как наемников, или сенегальских пехотинцах? Где оно, священное право турок, степных завоевателей Центральной Азии, решавших, кстати, проблему армян почти тем же способом, каким мы решали проблему наших индейцев? После какого срока оккупации завоеватель становится коренным жителем? Я встречал в Мексике, Алжире, Вьетнаме людей, возмущавшихся тем, что их колонизовали, но Гонзалес из Мексики был прямым потомком своих предков из Кастилии и Арагоны, Мохаммед из Тизи-Узу пришел из Аравии, чтобы при помощи палочных ударов обратить в свою веру появившихся здесь до него берберов, происходивших то ли от вестготов, то ли Аллах знает от кого, а Нгуен Такой-то в дельте Меконга весело прошелся по животам чамов и прочих кхмеров, прежних жителей этих мест. Перечислять можно бесконечно. Священное право! Мне смешно до колик. Можно, привести миллиард примеров.
— Уже хватит, полна коробочка, — сказал по-французски Реб Климрод.
— Реб, никакой научной теории нет и не будет, нет никаких правил.
— Все сказали?
— Все, но миллиард вещей еще не сказано; ваше дело можно защищать, Реб. Если только будет найдена трибуна и вы сделаете харакири или по крайней мере принесете в жертву свое абсолютное инкогнито, которое стала вашей второй натурой. Реб!
— Да.
— Можете вы изготовить одну или несколько атомных бомб?
— Да.
— У вас действительно есть такая возможность?
— Да.
— Вы думали об этом?
— Я этого, конечно, не сделаю, но думал. Это было что-то вроде интеллектуальной игры, чисто умозрительное построение.
— Есть другое решение, вы его, разумеется, знаете. Объявите войну Бразилии, Колумбии и Венесуэле; сделайте так, чтобы двум нынешним крестным отцам мировой мафии — я имею в виду Соединенные Штаты и СССР — это было выгодно и чтобы они не бряцали оружием и…
— Новая Катанга.
— Сравнение вовсе не в вашу пользу. Так называемые жители Катанги защищали свои колониальные завоевания, а вы создали страну из ничего. Кроме того, вы похитрее тех, кто придумал Чомбе. Но вы такого не сделаете. Именно этого я и боялся, — сказал Таррас с обычной своей иронией. — Жаль: ничего нет лучше хорошей войны, красивой резни или кровавой бани для основания нового «юридически» неоспоримого государства — обратите внимание на кавычки.
Он увидел, что Реб складывает сумку и собирается уходить. Но неизбежность его ухода нисколько не огорчила Тарраса, тогда как накануне просто убила бы, еще острее дав почувствовать полное одиночество. «Он скажет мне „да“, он уже сказал „да“, и я развяжу эту битву…»
— Вы, разумеется, прекрасно знаете, — сказал Реб тихим голосом, — какое досье я жду от вас.
— О свободе предпринимательства и творчества, о приоритете интересов личности над государственными интересами, о непригодности всех современных систем, всех без исключения, о необходимости проведения нового эксперимента, который может послужить моделью, о разоблачении всех циничных теорий, то есть «измов», ибо в этом мире на двести стран или около того не найдется и двадцати более или менее свободных. Но нельзя быть «более или менее» свободным, так же как женщина не бывает «немножечко беременной». Что еще, Реб?
— Пока все.
Климрод направился к двери. И Таррас знал, что где-то там, невидимо, но неизменно стоит и ждет его Диего Хаас.
— Я немедленно приступаю к работе, — сказал Таррас. — Нет, не говорите о деньгах, пожалуйста. За эти годы вы мне дали столько, что я могу нанять шестьсот лучших юристов. Мой банкир думает, что я торгую наркотиками. А для семинаров я смог бы снять Версаль. Реб! Вы мне не сказали, есть ли у вас шансы быть услышанным, когда придет час…
— Ответ известен. Вы его тоже знаете-
— Шансов никаких, — ответил Таррас.
— Абсолютно и бесповоротно никаких. Но разве кто-нибудь когда-нибудь сражался с ветряными мельницами такого размера?
— 48 -
— Я был в Куала-Лумпуре в Малайзии, — сказал Элиас Вайцман. — Джордж, я никак не привыкну. Он назначил нам квоту в пять тысяч. А тут и миллиона мало.
— Он всегда так, — поддержал его Таррас.
— Великий судовладелец Ник Петридис на три месяца предоставил три судна в мое распоряжение. Это грандиозно и смехотворно. Сиамский залив и Южно-Китайское море кишат несчастными, спасающимися из дельты Меконга, видели бы вы их: на некоторых лодках, к которым мы подъезжали, люди уже умерли от голода, пока блуждали по морю, других убили местные пираты, а ведь мы живем в 1977 году!
— Пираты всегда будут.
— Но мне-то пришлось отбирать этих людей, решать, кого оставить, а кого нет, ведь мы не могли взять больше пяти тысяч человек, — худшей работой мне не приходилось заниматься. Несколько раз я пытался связаться с Ребом, чтобы он увеличил квоту. Убедить его так и не удалось, но я не могу упрекнуть его в этом. Он необыкновенно богат, это известно, или, во всяком случае, располагает значительными суммами, откуда бы они ни взялись, но нельзя же требовать, чтобы он взял на себя заботу обо всех обездоленных планеты. Не он ли сам и фрахтовал эти суда у грека?
— Ник Петридис — американец. Но я думаю, вы правы. Кстати, побывали вы в Таиланде?
И в Таиланде тоже, ответил Вайцман. Он провел два месяца в лагерях на границе с Камбоджей, там тоже отобрать пять тысяч кхмеров, готовых отправиться на Амазонку.
— Меня даже обвинили в торговле живым товаром; _ при тех немыслимых инструкциях по поводу секретности, которые были даны мне Ребом, я не мог защищаться. К счастью, фонды, которые вы указали, поручились за меня. И миллиардер Данн, магнат прессы и телевидения, встал на мою защиту в госдепартаменте и французском министерстве иностранных дел. Этот Данн имеет какое-то отношение к Ребу?
— Мне это неизвестно, — ответил Таррас, немного стыдясь своей лжи.
— О Ребе я никому не говорил, будьте спокойны.
— Не думаю, что упоминание этого имени что-нибудь могло изменить.
— Действительно. У Этель — своя теория относительно Реба. Правда, у нее есть теории на все случаи жизни: она считает, что это фигура поважнее, чем кажется, он не просто исполнитель. Этель уверена, что Реб — доверенное лицо гигантского консорциума, объединяющего около двухсот американских и бразильских компаний.
— Я сам довольно мало знаю о Ребе, — сказал Таррас, испытывая все большую неловкость.
Он приехал в Нью-Йорк неделю назад и познакомился с Вайцманом. Тот был представлен ему как президент фонда, о роли которого в Юго-Восточной Азии бывший сотрудник ЮНИСЕФ ему только что рассказал. Летом 1977 года Джордж Таррас потихоньку начал осуществлять свой проект по созданию группы юристов-международников. Акция проводилась в абсолютной тайне. Он снял две конторы на Мэдисон-авеню, якобы для своего фонда и разместил там тридцать специалистов; только трое из них знали о конечной цели предприятия — создании нового государства.
Как и просил его Реб, Таррас, преодолев глубокое отвращение к тропикам, во второй раз приехал в джунгли. Он облетел Амазонку, Негру и Бранку, но лишь вполуха слушал, например, Собеского, излагавшего ему свой новый проект строительства гигантской гидростанции, не уступающей аналогичному в заливе Джеймс (Квебек). Таррас был абсолютно равнодушен к технике: максимум, на что он был способен, это заменить электрическую лампочку. Но когда Собеский упомянул о трудностях, с которыми столкнулись адвокаты его компании, он насторожился: бразильский Совет национальной безопасности во всеуслышание заявлял, что по законам этой страны иностранная компания не имела права строить энергетические сооружения в приграничной зоне. Кроме того, запланированная сверхмощная электростанция (количество мегаватт не обсуждалось) подрывала монополию государственной компании «Электробраз». Проблема эта широко обсуждалась в Бразилии, и, несмотря на поддержку, которую оказывали Климроду, и даже близкую перспективу подписания договора, в этих трудностях Таррас увидел предзнаменование того, что рано или поздно Ребу придется вступить в конфликт с бразильским государством, каким бы безразличным оно ни выглядело до сих пор.
Он понял также, что время подгоняет его и созданную им группу.
Разговор с Элиасом Вайцманом был необходим для подготовки их досье. Вайцман, одержимый идеей, способной двигать горы, ездил по миру, собирая по квоте людей, погрязших в нищете и ужасе. И если Элиас вернулся из Азии, завербовав там южных вьетнамцев и камбоджийцев, если до этого он побывал с той же целью в Индии, Афганистане, Пакистане и на Филиппинах, то Этель, со своей стороны, ездила по странам Африки, была в Руанде, Эфиопии, Гвинее-Биссау, Уганде, Анголе и Бог знает, скольких других странах, — выбор был, увы, большой, — и также, как ее муж, вытаскивала из мерзкого болота гонимых, раздавленных и истерзанных африканцев.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |