Жизнь - шахматная партия. Фигуры на доске. 50 страница

Никогда не было Гарри и Гермионы. Были Рон и Гарри. Было Золотое трио. Были Рон и Гермиона.

Невозможное стало возможным, окутанное светом ее души.

Плед комком лежал у их ног. За окном падал снег, освещенный лунными бликами уличного фонаря.

И словно далекое эхо прошлого, когда-то и где-то услышанного и увиденного, – пение феникса…

Жизнь задаёт вопросы без ответов.

Пересеченье душ... Когда и кем

Решилось, без подробностей и схем,

Что мы - две стороны одной монеты?

Я попрошу тебя о трёх вещах:

Не изменяйся - вопреки природе,

Не плачь о тех, кто в лучший мир уходит,

И никогда не говори: "Прощай!"

Глава 4. Теодик.

Рассвет. Он разогнал низкие облака. Снег начал золотиться. Рассвет.

Через два часа проснется замок. Начнется новый день. Новый. Второй новый день.

Через три часа он пойдет в Министерство. Как вчера.

Бруствер. Министерство ждет расцвет. Уже сейчас видно. По оборотням – видно.

Сорок три человека. Пятнадцать – виновны. Их ждет Азкабан. Одиночные камеры. Принудительное употребление волчелычного зелья.

Остальные ждали помощи. Комнаты в отсеке Отдела Тайн. Книги. Радио. Общение через невидимые решетки. Внимание целителей. Посещение родственников.

Они смотрели с надеждой. На него, на Тео. Он приходил. Смотрел. Исследовал.

Рассвет. Для них – это рассвет надежды. Потому что он понял. Не спал ночь. Искал в книгах. В себе. Ходил к отцу и Дамблдору. И понял.

Империус. В их крови – управляемость. Они – оборотни. Это не изменить. Изменить можно управляемость. Ментальные приемы. Они сильнее Империуса. Создание образов в сознании. В темной тени Волан-де-Морта. Образа не магглов. Не полукровок. Вообще – не цели нападения. Образа покорности. Образа спокойствия.

Он создаст образ покоя. Сильный и долговечный. Они превратятся. Это не исправить. Но они будут безвредны. Собака в углу. Никакой агрессии. Никакого стремления напасть. Только забиться в угол. И ждать.

Сегодня он попробует. Хотя был уверен – получится. Потому что установка в крови этих людей-оборотней. Они не станут обычными оборотнями. Просто - безопасными.

Министр предложил их учет. Когда Тео им поможет. Когда их отпустят. Они будут под надзором. Но Тео знал – и этого им будет достаточно. Их глаза – глаза жертв.

Их будет больше. Через три дня. Когда резервации будут открыты. Изолированы. Когда действительно закончится дело оборотней.

Тео все рассказал. Все, что видел. Видел в сознании Тома. И Тео пойдет туда. Он поможет.

Он будет помогать. Тем, кто ждет помощи в Отделе Тайн. Он поможет. У него есть Ксения. Когда та поправится. Есть Роза.

Рассвет. Яркое солнце. Выпавший снег. Он скоро растает. Растает под солнцем.

Тео вздрогнул. Странно. Хотелось залезть на подоконник. Как в детстве. Как в восемь лет. Залезть и сидеть. Смотреть на рассвет.

Странно. Он не слышал. Не слышал, как она вошла. Значит, вечером ее выписали. Вчера. Но еще рассвет. А она – тут.

Встала рядом. Смотрит. На рассвет.

- Гарри Поттеру предложили стать главой мракоборцев.

Роза. Чуть улыбнулась. Отдохнувшее лицо. Добрые глаза.

- Ты был в Министерстве?

Тео кивнул. Об этом не писали газеты. Писали лишь о победе. О лесе Дин. О тех, кто там был. Конечно, не обо всех. Официально там не было детей. И журналисты об этом не раскопали. Кингсли Бруствер проявил силу.

Писали о празднике в магическом мире. Праздник длился второй день. Праздник…

- Он отказался. Гарри Поттер отказался от поста.

Она подняла брови. Чуть улыбнулась. Стоит рядом. От нее веет теплом. Как от солнца.

- Дядя Гарри устал, наверное, ему нужно время… Меня совсем не удивляет, что Кингсли предложил ему этот пост. Справедливо…

Она повернулась. И села на подоконник. Лицо в тени.

Тео поднял взгляд. Вздрогнул. От ее взгляда. Она улыбалась.

- Ты не считаешь это хорошей идеей, да?

Тео кивнул. Странно. Она поняла. Без слов. Без какого-либо контакта. Просто взглянула. И поняла.

- Справедливо – дать Гарри Поттеру спокойно жить. Жить. Не касаясь крови. Не касаясь чужой боли. Чужого горя. Не касаясь тьмы. Любой тьмы. Это – справедливо.

Роза. Она чуть удивлена.

- Тео… Как ты считаешь, то, что случилось с тем оборотнем, Томом, справедливо?

Вздрогнул. Луч солнца. Прямо по глазам. Зажмурился.

- В лесу Дин – справедливо. На зло отвечают злом. На силу – силой. А остальное – не мне судить.

Она молчала. Смотрела. Странно. Смотрела на луч солнца. Луч на его черной мантии.

Тишина. Рассвет. Диск солнца. Почти половина. Снег бьет по глазам.

Странно. Хочется выйти на улицу. Выйти и слепить снежок. Как в детстве. Как до того человека в их семье.

Тео помнил. Лай собаки. Смех мамы. Далекий. Почти забытый. Нет, не забытый. Загнанный далеко в память. Шлепок снежка о спину. Смех.

Его смех…

- Я рассказала маме об отце. О том, что он решил быть с женщиной, которую укусил.- Ее голос. Он ворвался в его смех. Смех внутри него. Далекий смех. Ранящий. Причиняющий неудобства.- Я не должна была скрывать, правда? Я знаю, что отняла у нее надежду… Но ведь это правильно, да?

Тео молчал. Слушал ее. Странно. Никто и никогда не делился с ним подобным. Никто не говорил о своих чувствах. Своих мыслях. Переживаниях.

- Папа изменился. Так и должно было быть… Теперь мы ему не нужны. Я знаю. Он отнял у нас надежду. А мама…

- У нее есть Гарри Поттер.

Тео вздрогнул. Ее ладонь. Обжигающее прикосновение на руке. Странно. Он не любил этого. Но не отшатнулся. Она сама разорвала контакт. Оперлась на руки.

- Ты тоже это почувствовал?

Чуть растеряна. Даже напугана. Переживает.

Тео кивнул. Он не почувствовал. Просто знал. Иначе Гермиона Уизли никогда бы не стала источником. А Ксения - чувствовала.

Роза. Опустила голову.

Странно. Хотелось ее коснуться. Просто коснуться.

Переживает. Борется с собой.

Взрослая Роза. И юная Роза. Они боролись. Внутри нее.

Любовь к родителям. Как к целому. И любовь к матери.

Понимание отца. И понимание одиночества матери.

Странно. В ней совсем не было детского эгоизма. Нет, был. Но невесомый.

Тео видел. Она думала о матери. Взвешивала. Решала. Старалась быть логичной. Отрешиться от чувств. Конечно, это сложно. Но у нее получится.

ОНА.

Подняла лицо. На щеке – слеза.

Странно. Тело не подчинялось. Рука сама потянулась. Горячая слеза.

- Как прежде уже никогда не будет,- прошептала. Не оттолкнула. Не вздрогнула. Просто смотрела.

Да. Она понимала. Она принимала. Принимала тот мир, что теперь окружал их.

- Ты не предаешь отца. И твоя… мать его не предает,- Тео опустил руку. Широко открытые, чуть удивленные глаза. Не ожидала, что он понимает.- Он сам ушел. И не обещал вернуться. Ждать бесполезно. Ты это знаешь. И твоя… мама знает. Это не предательство. Это справедливость.

Роза. Влажные глаза. Губы-лепестки. Странно… Все странно.

- Тео, тебя кто-то предал?

Он вздрогнул. Внутри – словно холодный ветер.

Ее глаза. Ждет. Смотрит.

Странно. Хочется рассказать. Но он не может. Не может рассказать. Это не облечь в слова.

Он поднял взгляд. Пуская ее. Впервые добровольно кого-то пуская в свое сознание. Она поняла.

Мягкое прикосновение. Бережное.

И он рассказал ей. Как умел.

Об отце, которого никогда не было. Об отце, которого они ждали. О мечте маленького Теодика.

О разбитой мечте. О чужом мужчине. О предательстве.

О мести матери.

Об Омуте Памяти. О «безотцовщине».

О Северусе Снейпе.

Тео тяжело дышал. Он был весь перед ней. Впервые он был слаб. Впервые за много лет. Слаб. Беззащитен. Раним. Он сам дал ей силу – своей слабостью.

Она молчала. Странно. Из-за тишины было горько.

- Странно…- словно эхо, ее голос.- Ты можешь понять мою маму, но не понял собственную.

Без осуждения. Без порицания. Теплый голос. Теплые руки – на его плечах.

- Она заслуживала счастья. Каждая женщина заслуживает счастья. Твой отец сам выбрал для вас такую жизнь. Он сам сделал выбор, стерев себя из памяти твоей мамы. Он стер себя из ее жизни. И она стерла его самого. Разве это не справедливость?

Тео опять вздрогнул. Нет, не просто вздрогнул. Дрожь по всему телу. От ее слов.

- Ты говорил с ним? Говорил со своим отцом?

Тео кивнул. Острое ощущение тепла.

- А с мамой? Ты рассказал ей, что нашел отца?

Он покачал головой.

- Мы с ней чужие люди.

- Неправда! Я уверена: она ждет тебя. Всегда ждала и будет ждать. Потому что ты – ее сын…

Странно. Он не стал отрицать. Не хотелось. Потому что она действительно ждала. Он знал.

- Высшая справедливость, Тео, это не воздаяние по заслугам,- шепчет, совсем близко.- Высшая справедливость и высшая сила - это умение прощать.

Рассвет. Солнце. Оно оторвалось от земли. И ослепило.

Глава 5. Скорпиус Малфой.

Жаль, что битвы со злом не случаются каждый день, потому что вдруг настали обычные учебные будни, от которых хотелось взвыть пуще пьяного Хагрида, ползущего из Хогсмида и натыкающегося на каждую елку у дороги.

А вообще, спасибо бешеному фестралу, что волчат перестреляли. Даже физиономии преподавателей стали краше и приятнее, без гримасы напряжения, словно сейчас кто-то разродится ежиком-мутантом.

Утром в субботу Скорпиус проснулся в самом радужном настроении.

Во-первых, конечно, он все еще ощущал себя одним из спасителей магического мира, и это было приятно. Говорили, что через пару недель состоится торжественное вручение министерских наград всем, кто участвовал в отлове лохматых врагов волшебников. Скорпиус не без самодовольства думал о том, как будет горд папочка, узнав, что его сыночек отличился перед всем магическим сообществом и прославил великую и древнюю фамилию Малфоев.

Во-вторых, вчера объявили о том, что возобновляются походы в Хогсмид и усиленная охрана со школы будет снята вечером в воскресенье. Судя по всему, в этот день гвардия в министерских мантиях разнесет в пух и прах последние норки серых и ужасных зверьков. Значит, опять свобода, можно будет в любой момент сбежать в деревню, проветриться, отдохнуть от школьной атмосферы.

В-третьих, сегодня квиддич. Черт, игра с Гриффиндором – одно из самых ярких событий в школьном году. С этим согласится даже Слизнорт, ни черта не понимающий в квиддиче. Из тех трех матчей, что Скорпиус сыграл с гриффиндорцами, один они все-таки выиграли, но Кубок все равно достался «факультету Уизли». По чистой случайности.

Малфой встал и потянулся, улыбаясь яркому солнцу, что заглядывало в окно. Три однокурсника тоже поднимались, возбужденно переговариваясь. Скорпиус ухмыльнулся себе в зеркале, натянул спортивную мантию, пригладил волосы и поспешил в Большой зал. Интересно, за чью команду будет болеть Лили?

Кстати, о Лили. Скорпиус шел из подземелий и хмурился. Что-то с ней опять происходило, но что, она говорить отказывалась. Нет, она была обычной, они много времени проводили вместе, поскольку Поттер прикинулся сиделкой в больничном крыле. Она много улыбалась, была оживленной, но иногда вдруг застывала, погружаясь в какие-то не особо веселые мысли. Малфою это не нравилось. Очень не нравилось. Он мог предположить, что девушка думает о маме, которую не вернуть, даже если четвертовать всех оборотней. Но что-то подсказывало, что не все так просто.

Скорпиус вошел в Большой зал с ухмылкой на лице, вспомнив, что Дрейк Забини всю оставшуюся жизнь проведет в закрытой палате больницы Святого Мунго, поскольку сдвинулся из-за пережитого болевого шока. Нет, даже быстрая смерть не смогла бы стать более достойной платой за кровь Лили Поттер.

Три четверти зала традиционно было облачено в ало-золотое, поскольку и Рейвенкло, и Хаффлпафф болел за Гриффиндор. Зато слизеринский стол встретил Малфоя дружными хлопками и подбадривающим свистом. Благо, Фауста еще не было в зале, чтобы снять пару десятков баллов.

Из-за стола соперников Скорпиусу помахала Лили, и широко улыбнулся Джеймс. Поттеры сидели рядом, тут же – играющие и не играющие Уизли. У Поттера было чуть грустное лицо – судя по всему, Ксения все еще медленно восстанавливала силы в больничном крыле, иначе с чего бы такое выражение лица, словно всех ежиков мира наголо побрили?!

На миг Малфой остановился, глядя на Лили, которая повернулась к нему на скамейке. На ней был шарф ее факультета, но на груди – зеленая розетка с мерцающей надписью «Скорпиус Малфой». Гриффиндорцы со снисходительными улыбками глядели на это свидетельство измены, а Скорпиус лишь подмигнул девушке, а потом сел за свой стол, чтобы основательно подкрепиться.

- Так, команда, в раздевалку!- скомандовал Тобиас Паркинсон, вставая и поправляя на груди значок капитана. Остальные игроки тоже поднялись и направились к выходу. Их провожал гул голосов за спинами.

Все-таки было высшей справедливостью, что Поттер – ловец, а Скорпиус был вратарем. Было бы затруднительно играть непосредственно друг против друга, как когда-то происходило с их отцами. Малфой знал, что поймать снитч раньше Гарри Поттера удавалось лишь одному игроку, Седрику Диггори, и то по случайности, что уж говорить о шансах Драко Малфоя...

Скорпиус, конечно, никогда не признался бы Джеймсу, но считал, что если бы Поттер уделял больше внимания квиддичу, то мог бы стать еще более великим ловцом Гриффиндора, чем его дед и отец. Хотя, как-то гриффиндорец заикнулся, что после школы хотел бы серьезно посвятить себя квиддичу.

Интересно, а ежики летают на метлах?

В раздевалке Малфой взял свою метлу, любовно проведя рукой по древку, надел щитки и перчатки, сшитые летом на заказ, проверил шнурки и застежки мантии. В это время Паркинсон толкал нудную речь о том, что в этом году Гриффиндору не победить, даже если Поттер вывернется наизнанку. Тобиас не забыл упомянуть Уизли, проехаться по новичку команды-противника – в общем, поднял боевой дух слизеринцев.

Снаружи уже доносился недружный гомон зрителей, но Скорпиус не слушал. Он поглаживал метлу и разминал руки.

На поле, залитом светом, кое-где лежал снег. Солнце было как раз посередине, и не слепило ни одного из вратарей. Зрители оглушили вылетевшие на поле команды, но Скорпиус лишь равнодушно ухмыльнулся. Поймал взгляд Поттера и подмигнул. Тот ответил тем же.

Игра началась. Малфой привычно разместился перед средним кольцом, следя серебристыми глазами за квоффлом и не теряя бдительности в отношении бладжеров. Было неудивительно, что он стал именно вратарем – он умел сосредоточить внимание, распределить его, умел за несколько движений противника понять его намерения. По крупицам собрать информацию и принять мгновенное решение. Обычно это срабатывало. Хотя в школе было несколько Охотников, с которыми было труднее, потому что прочесть их намерения было зачастую сложно.

Скорпиус видел, как перемещается над полем квоффл, мяч постоянно переходил от команды к команде. Бладжеры летали с катастрофической скоростью, но пока никого не ушибли.

И вот к нему устремилась Шарлотта Уизли – девчонка совершенно непредсказуемая. Ее-то бросков Скорпиус обычно больше всего и опасался. И она, белокурая бестия, это знала. Наверное, ее корни, шедшие к вейлам, помогали ей скрывать свои намерения даже от Малфоя.

Трибуны дружно выдохнули, когда бладжер чуть не сбил Шелли с метлы. Девочка увернулась, пасуя мяч Кэтлин Уизли, а та уже бросила в левое кольцо. Скорпиус метнулся, вытянув руку, и отбил мяч, одарив чуть расстроенную Уизли гнусной улыбочкой. Та хмыкнула и полетела прочь.

Малфой с любопытством следил за своими охотниками. Они были не хуже гриффиндорских, даже в чем-то лучше. Защитники обеих команд с силой лупили битами по бладжерам, стремясь сбросить с метлы противников.

Малфой еще три раза отбивал мячи, а вот Уильямс был сегодня явно не в форме.

- Счет пятьдесят–ноль в пользу Слизерина,- кричал комментатор.

Скорпиус видел, как над ним промелькнул Поттер, глаза Джеймса рыскали по полю с холодной методичностью. Кажется, ловец Гриффиндора понимал, что если в ближайшее время не поймает снитч, их команду просто разгромят. Что случилось с Уильямсом?

Ах, ну, да, вспомнил Скорпиус, отбив шестой мяч, но пропустив седьмой – от Шарлотты. Небось, Роза Уизли окончательно кинула мальчика. Или закрутила с другим. С Манчилли, нюхлер тебя покусай! В Хогвартсе, тем более от слизеринцев, тем более от Малфоя, почти ничего не скрыть.

На счете 140:20 гриффиндорцы взяли тайм-аут. Скорпиус лениво потянулся, оглядел трибуны в поисках рыжей головы с зеленой розеткой. Лили чуть хмурилась, но улыбнулась, когда поймала взгляд Скорпиуса. Она сидела не так уж и далеко от колец Слизерина, на самом краю гриффиндорской трибуны, где сейчас царило смятение.

Игра возобновилась, но, кажется, даже тайм-аут не в силах был привести в чувства Майкла Уильямса. Наверное, Хьюго Уизли стоило бы дать капитану битой по голове, может, мозги – если они у того есть – встали бы на место.

Еще шесть мячей из восьми Малфой отбил. Один чуть не вывихнул ему плечо, но слизеринец даже не поморщился. Счет стал просто угрожающим для Гриффиндора: 180:40.

В тот момент, когда охотники Слизерина устремились в очередной раз к кольцам раскисшего окончательно Уильямса, трибуны издали дружный вздох.

Джеймс Поттер увидел снитч. Это было видно по тому, как гриффиндорец напрягся на метле, как поджал ноги, устремляясь куда-то в только ему видную точку, где была желанная победа.

А потом был общий рев трибун, когда Джеймс схватил снитч. Но Малфой был просто ошеломлен – потому что за секунду до того, как пальцы гриффиндорца сжались вокруг мячика, Хелена Эйвери забила квоффл в кольцо Гриффиндора.

Трибуны затихли, как и игроки. На табло сверкали пугающе неожиданные цифры: 190:190. Игра закончена. Но никто не победил.

- Ничья!!!- заорал кто-то в микрофон, словно пробуждая стадион. Гомон, шум, свист, крики.- Впервые за долгое время – ничья!

К Малфою подлетел Джеймс Поттер со снитчем в кулаке. Он улыбался и протягивал руку. Скорпиус тоже улыбнулся и пожал ладонь друга.

Они вместе шли после игры к школе. Их нагнала Лили и обняла сразу обоих, весело смеясь.

- Это невероятно!- улыбалась она, взяв обоих парней за руки.- Вы играли просто блестяще!

Друзья улыбались и молчали, переглядываясь над рыжей головой девушки.

Ничья, гиппогриф тебя затопчи! Это событие стоит того, чтобы его отметить.

Кажется, Поттер думал о том же, но промолчал, взглянув на сестру. Малфой поднял светлую бровь, чуть прищурившись. А что, это идея…

Глава 6. Гермиона Уизли.

Как это, оказывается, легко – заснуть в одном мире, а проснуться в другом. И как сложно!

Это был ее дом, но его постель.

Это было ее тело, но в его объятиях.

Это была ее жизнь, но теперь связанная с его судьбой.

Думала ли она когда-нибудь, что проснется однажды, через столько лет, уже не Гермионой Уизли? Потому что Гермиона Уизли никогда даже мысли не допускала о том, что сможет быть с другим мужчиной, даже если этот мужчина – самый лучший, самый близкий…

Было раннее субботнее утро. Она сидела на постели в комнате, которую занимал все эти недели Гарри, и перебирала волосы. Гарри спал, раскинув руки в стороны и чуть приоткрыв рот. Без очков, с обнаженным торсом, он казался каким-то безумно беззащитным и немного незнакомым. Хотя теперь она знала его полностью: каждый шрам, каждый изгиб, каждый вздох…

В окно заглядывало низкое ноябрьское солнце. С улицы доносился лай собак и крики игравших на площадке недалеко отсюда детей. А в этой комнате – тишина и сумрачный свет, раскиданная у кровати одежда.

Гермиона взяла с тумбочки палочку Гарри и стала призывать к себе вещи, аккуратно складывая их и отправляя на стул. Шорохи, едва уловимые и не тревожащие спящего мужчину, наполняли Гермиону каким-то тихим умиротворением. Даже слова Розы, что то и дело всплывали в памяти, становились не такими болезненно ощутимыми.

Страшно, когда умирает надежда, когда не остается даже крохотного шанса, когда ожидание чуда теряет всякий смысл. Страшно и больно.

Вчера в их с Роном спальне, у их камина, который много лет согревал их и окутывал теплом, умерло прошлое. Теперь оно умерло и в ней, потому что появилась другая женщина. Раз Рон сказал об этом дочери, значит, действительно все. И Гермиона чувствовала тупую боль и судороги, с которыми внутри нее умирало прошлое. Умирало все то, что когда-то было с Роном. Оставалась лишь память, которая с годами, наверное, перестанет болезненно отдаваться внутри.

Он сам выбрал свой путь. Он сам решил вычеркнуть ее из своей жизни. Он сам сделал выбор. Он своими руками разорвал все то, что связывало их.

Кольцо. Гермиона уменьшила его и вложила в медальон. В медальон Рона. Теперь это свидетельство счастливо прожитых лет лежало где-то в их спальне, у потухшего камина, как свидетельство ушедшего безвозвратно.

Теперь уже ничего не изменить. После сегодняшней ночи пути назад уже нет. Да у нее его и не было. И выбора у нее не было. У Рона был, и он его сделал. Выбор был у Гарри – и он тоже его сделал. Он увидел свет и шагнул за ним из своего ада. Он шагнул за светом ее глаз.

У нее не было выбора. Рон ушел, и остался лишь один человек, который мог заполнить пустоту в ее душе. И в ее сердце. Один. Единственный. Самый близкий. Самый сильный. Самый ранимый. И, наверное, самый любимый.

Рон. Гарри.

Теперь Рона нет. Есть Гарри.

Она смотрела на спящее лицо мужчины и замечала каждую морщинку вокруг усталых, даже во сне усталых глаз. Складку на лбу, которая и сейчас была видна, даже когда он был расслаблен. Каждый серебряный волос, смешавшийся со смоляными прядями…

Тихо открылась дверь, и в комнату вошел сонный Альбус с зажатым под мышкой Липучкой Джо, который улыбался и подмигивал большими карими глазами. На мальчике была клетчатая пижама, надетая наизнанку – видимо, Ал сам одевался. На носу – очки.

Альбус на цыпочках прошлепал к кровати, забрался на нее и сел рядом с Гермионой, наблюдая, как та плетет косу из непокорных волос.

- Привет,- прошептала она, чуть улыбаясь.- Ты почему так рано встал?

- Мы съели все леденцы и выпили весь тыквенный сок,- Альбус старался говорить тихо. Гермиона чуть нахмурилась.- Ну, дедушка Альбус отправил дядю Северуса, чтобы тот принес еще леденцов, а потом пошел за ним, потому что боялся, что дядя напутает и принесет не леденцы, а Берти Ботс, а дедушка их не любит… Он ушел, а мне стало скучно, и я проснулся…

Гермиона протянула руку и обняла мальчика за худенькие плечи, прижав к себе. Альбус прильнул к ней, зарываясь лицом в ее плечо.

Она была одета в рубашку Гарри, но Ал, кажется, даже не обратил на это внимания. Видимо, он вообще воспринимал все происходящее между его отцом и тетей как само собой разумеющееся. Возможно, тут было влияние «дедушки Альбуса», а, может быть, все еще действовала ментальная нить, что неизвестно когда и как появилась между Алом и Гарри… Хотя это тоже можно было списать на влияние Дамблдора из сновидений.

- Как ты себя чувствуешь, Ал?- Гермиона перебирала его черные, шелковые волосы и смотрела на ямочку на худой щеке, когда Альбус поднял к ней улыбающееся лицо.

- Хорошо. И папа тоже – хорошо,- они одновременно взглянули на крепко спящего Гарри.- Ты ведь не оставишь его, правда? Ты не уйдешь, как мама и дядя Рон? Ты будешь с нами?

Гермиона сморгнула, чувствуя щемящую нежность к этому маленькому чуду. Он казался хрупким и совсем юным, но недетская мудрость, а главное – понимание чего-то взрослого, чего-то самого важного в жизни было в зеленых глазах семилетнего мальчика.

- Я буду с вами, если ты не против,- прошептала Гермиона, целуя Ала в макушку. Она не могла обмануть такого доверия со стороны ребенка, который всего два месяца назад потерял родного и близкого человека.

- Дедушка Альбус сказал, что ты очень сильная и очень смелая, а еще он сказал, что ты была самой-самой-самой умной в школе… И ты никогда не любила леденцы, значит, мне не придется с тобой ими делиться,- Альбус отстранился и уселся по-турецки, улыбаясь.

Гермиона была готова расплакаться от странного светлого чувства, что дарил ей этот мальчик с зелеными – отцовскими – глазами.

- Что ты хочешь на завтрак?- спросила она, осторожно вставая с постели и беря со стула свой халат.

- Я люблю йогурт. И молоко. А еще хлопья, если их залить тыквенным соком, накрошить туда сыр и порезать клубнику, но только мелко-мелко,- со знанием дела рассказал Альбус, тоже вставая.- А папа любит яичницу…

Гермиона, увидев, что Гарри заворочался, приложила к губам палец и протянула руку Алу. Тот поднялся, и они вместе вышли из спальни, спустились в кухню, где было прохладно. На столе – недоеденный кусок яблочного пирога. Видимо, его оставил Гарри, когда вставал ночью.

Альбус залез на высокий табурет и стал наблюдать за тем, как Гермиона ставит чайник и разогревает плиту.

- Гермиона, я не люблю собак…

Она резко повернулась и увидела, что мальчик смотрит на картину, вышитую Розой года четыре назад – на ней был большой черный пес. Глаза Альбуса были чуть испуганными и широко открытыми.

Она подошла и обняла его за плечи, понимая, что Альбус помнит то, что произошло на берегу:

- Не бойся. Ты же волшебник, ты легко можешь справиться с любой собакой. Вот увидишь.

Он кивнул, опять начиная улыбаться.

- А дядя Северус из снов грозился, что меня отправят на Хаффлпафф, когда я приеду в Хогвартс.

Гермиона разбила несколько яиц на сковороду и повернулась к холодильнику, чтобы достать все ингредиенты для странного завтрака Альбуса.

- Ну, ты его не слушай…

- А я ему ответил, что заставлю Шляпу отправить меня на Слизерин,- заявил твердо мальчик, беря протянутую ему коробку с хлопьями и насыпая в глубокую тарелку.

- Ты хочешь учиться на Слизерине?- немного удивилась Гермиона, вспоминая одного слизеринца, которого непроизвольно начала уважать.- Ведь все в твоей семье учились на Гриффиндоре…

Альбус улыбнулся, обильно заливая хлопья тыквенным соком:

- А я не такой как все. Я Альбус, как дедушка из снов, а он самый умный и самый добрый, а еще я Северус, как дядя, а он очень серьезный и тоже умный, он знает много-много зелий, и он учил меня играть картинками…

- Но ты ведь еще и Поттер,- Гермиона стала тереть сыр, стараясь не думать о том, что потом его придется смешать с тыквенным соком.

- Поэтому я буду играть в квиддич ловцом и буду самым лучшим на Защите от темных искусств,- привел свой аргумент Ал, беря ложку и размешивая сыр, который сыпал прямо рукой.

Гермиона лишь улыбнулась, возвращаясь к сковороде, где готовилась яичница для Гарри. На душе было тепло и светло, словно так и должно было быть, словно так было уже много дней подряд.

Конечно, были еще Роза и Хьюго, Джеймс и Лили. Было еще столько всего, но Гермиона не думала сейчас об этом, потому что этим утром она сделала первые шаги в новом мире. И этот мир не был ни хуже, ни лучше того, что остался в прошлом.

Этот мир был другим.

Глава 7. Тедди Ремус Люпин.

Кто-то считал, что добровольно прийти на работу в субботу утром – это нонсенс. Но для Тедди это было даже правилом, потому что именно в субботу ему на стол клали самые интересные номера газет, готовые к печати.

Особенно интересны они были сейчас, когда по всей Англии обсуждают две новости. Первая полоса – о том, что Министра Амбриджа сменил Министр Бруствер. Вторая полоса или целый разворот – окончательная победа над оборотнями и подробности битвы в лесу Дин. С той только разницей, что количество достоверной информации в подобных статьях сильно варьировалось.

Тедди провел просто чудесное утро, читая о том, как Гарри Поттер одним взмахом могучей руки положил пару штабелей оборотней и расправился со всеми врагами одним заклинанием, а потом громко объявил о том, что Министром должен стать Кингсли. В журнале «Все о гномах» утверждалось, что на стороне Министерства сражалась армия вооруженных лукотрусами гномов, которые оказали огромную помощь в борьбе с врагами магического мира.

Люпин надеялся, что его хохот не напугал редких работников, что также в субботу пришли в типографию. Самыми серьезными были материалы и размышления о том, почему Гарри Поттер отказался от поста главы Штаба Мракоборцев, о чем официально объявили прессе еще вчера днем. Многие гадали, чем теперь займется народный герой, потерявший жену и оставшийся один с тремя детьми. В газете «Маг в большом мире» прозорливо отметили, что Гарри сейчас нужен отдых, а мракоборцы как-нибудь обойдутся и без него.

Тедди поднял взгляд на часы – в полдень он обещал прийти в театр, где возобновились репетиции. Мари настаивала на том, что он обязательно должен увидеть ее в роли Елены Рейвенкло. Ведь это будет ее последняя новая роль в ближайшее время.

- Тед, тебе посылку принесли,- в кабинет заглянул Джон Спраут, обитавший в соседнем кабинете и отвечавший за молодежные издания. К слову, он был издателем и редактором популярного среди школьниц журнала «Магия любви» и за этот журнал получил не только какую-то премию отдела печати, но и две тысячи шестьсот двадцать две вопилки от родителей. Тедди даже был свидетелем того, как на столе Джона полыхал маленький пожар – последствия сразу четырех вспыхнувших в его руках писем.

Дата добавления: 2015-09-29