Леша возвращался из школы.

Танец над бездной.

Леша возвращался из школы.

Шел неторопливо, вдоль длинной улицы, мимо низкорослых деревьев, по листве которых расползалась осенняя желтизна, мимо невзрачных, неказистых домов. Руки он упрятал глубоко в карманы узких тертых джинсов, хотя стояла довольно теплая погода. Взгляд его серых тусклых глаз был холоден и безучастен. Загорелое лицо не выражало ничего.

С каждым шагом становился ближе дом. Уже осталась далеко позади трамвайная остановка, на которой выходил Леша. Еще немного, и он окажется в своей привычной двухкомнатной квартире, давно ждущей ремонта, где жил все пятнадцать лет с самого рождения. Однако Леша не спешил домой. Предстояло готовить уроки. В дневнике красовалась фасонистая двойка за несделанное упражнение по английскому языку.

Из-за огромной занятости на работе отец и мать Леши мало уделяли ему внимания. Но если выпадало свободное время, интересовались лишь оценками, и ничем другим. Про Лешино здоровье, друзей, увлечения, мечты, стремления, они как-то забывали узнать или не успевали. «Только и волнует, как я учусь, - с досадой и обидой думал Леша. – Ничего больше не колыхает». Обнаружив в дневнике очередную тройку, или, что еще хуже, «пару», мать и отец долго и дотошно выясняли, как докатился Леша до жизни такой, и как собирается жить дальше, и чего добьется, имея такие «успехи». Леша изнывал в эти минуты. Хотелось заткнуть уши, закрыться у себя в комнате, а то и уйти из дома куда глаза глядят. С большим трудом подавлял он это желание. Лишь тупо рассматривал яркий, цветастый постер группы «Рамштайн», украшавший стену его комнаты. Он не в силах был понять, почему папа и мама так зациклены на его оценках. Зачем так его распекают? Ну не даются ему многие предметы, что же тут сделаешь… Не быть ему физиком, химиком, биологом, переводчиком, математиком, и что тут страшного? Разве это помешает найти свое место в жизни? Сколько «двоечников» в люди выбилось, заработали большие деньги, даже к власти пробились. Неужели «предки» не знают об этом? Или окончательно в своем мирке замкнулись, не знают ничего, и знать не хотят…

Иногда Леше казалось, что родители получают настоящее наслажденье, ругая его. Это было не так. Прекрасно знал Леша, что ошибается, что папа и мама волнуются за него, за его будущее; если придется, они жизнь за него отдадут. Тогда почему их укоры так болезненны, вонзаются в него как раскаленные иголки? Ведь учителя ругали его не меньше, однако их слова не казались такими резкими и язвительными.

Наверно, вдвойне обидно выслушивать несправедливые, на Лешин взгляд, упреки самых дорогих ему людей, от которых так хотелось больше ласки, больше тепла, понимания и снисхождения.

Наступит ли тот день, когда папа или мама раскроют дневник или тетрадь, увидят плохую отметку, но не нахмурятся, не поглядят укоризненно, не примутся отчитывать и ругать, а мягко улыбнутся и тихо произнесут: «Что же ты так, Алеша… Ладно, обязательно исправишься, не раскисай. Пусть будет самым большим огорчением. Оценки – это ерунда, главное, чтоб ты здоров был, и все бы у тебя сложилось хорошо». Ах, если бы они хоть раз сказали это.. Каким счастливым почувствовал бы себя Леша.

Он тяжело вздохнул, увидев, наконец, свой дом – пятиэтажную серую коробку. Пуст был двор, только у крайнего подъезда сидела высохшая сутулая старушка, да в песочнице деловито рылся карапуз в красной, уже порядком испачканной майке. С легкой завистью поглядел на карапуза Леша: копается себе в песке, в школе пока не учится, забот никаких.

Подъезд, где находилась Лешина квартира, недавно покрасили. Однако, с каждым днем на стенах появлялись пожелания, признания, послания разных цветов и разных размеров.

Широко распахнув сонно заскрипевшую дверь, Леша шагнул в прихожую. Разулся, войдя в занимаемую им самим и младшей сестренкой комнату, бросил сумку с учебниками возле письменного стола. Быстро переоделся, умылся и разогрел обед.

Пообедав, немного подумал, чем сперва заняться: уроками или мытьем посуды. Вообще-то не хотелось ни того, ни другого. Можно было оставить посуду грязной, но ведь мама станет недовольна. И уроки можно было не готовить, тогда в дневнике опять может появиться пара, вторая за неделю. И опять выслушивать упреки и ворчания…

Поплелся Леша в комнату, неохотно извлек книги и тетради, раскрыл дневник. И едва увидел красиво выведенную двойку, замаячило перед ним омерзительное лицо Веры Ильиничны – учительницы английского. Круглое, низколобое, удивительно добродушное, но в то мгновенье, когда Вера Ильинична выводила двойку, на лице этом, как показалось Леше, читалось явное злорадство. Одному Леше ставила она плохие оценки с еле скрываемой радостью. Так Леше почему-то хотелось думать. И жутко нравилось воображать, как однажды швырнет дневник в Веру Ильиничну и смачно плюнет прямо в физиономию.

Подобные картины становились все страшнее и красочнее.

Последним вернулся домой отец – рослый, дюжий мужчина с большими залысинами. Устало прошел на кухню, где дожидался ужин: вареная картошка, сосиски, салат. Сев на квадратный табурет, отец засучил рукава полинялой, зашитой в нескольких местах рубашки, взял мускулистой рукой один из крупно нарезанных хлебных кусков, аккуратно размял вилкой дымящиеся картофелины.

- Что у вас нового? – низким надтреснутым голосом произнес он.

- Лично у меня ничего, - тихо сказала мать, худощавая статная женщина, довольно привлекательная – На работе одно и то же, дома одно и то же.

«Сейчас про мои «успехи» спросит», - мрачно подумал Леша, прожевывая сосиску.

- А вот Катюша кое-что сообщить хочет, - мама кивнула на десятилетнюю сестренку Леши, сразу зардевшуюся и заулыбавшуюся.

- Мы с ребятами на областной конкурс едем, - с достоинством и даже с кокетством объявила Катя. Она играла в детском музыкальном театре.

- Хотите прославиться на всю область?.. А потом дело за малым – страну покорить, - шутил отец. – Соперников не боитесь?

- Пусть они нас боятся! – воскликнула Катя.

Веселый смех разнесся по квартире. От хохота Леша чуть не подавился. Все внимание родителей сосредоточилось на ожидающем Катю конкурсе, и появилась надежда, что об его учебе не вспомнят.

Сестренку Леша любил. Помогал ей делать уроки, охотно играл с ней. Отца не то что любил – гордился.

Когда-то отец был боевым офицером. Воевал в Чечне, два раза был ранен. Во время штурма Грозного батальон его, отрезанный от своих, засев в какой-то полуобгоревшей школе, полдня отбивался от боевиков. Много рассказывал отец о том бое, и Леша мог представить его во всех красках. Ожесточенный треск пулеметов, истошный, надрывистый лай автоматов, пороховой дым стелется белым облаком, глухие разрывы сотрясают опаленные стены; яростно лупят бойцы частыми очередями по наседающим осатанелым «чехам», упорно рвущимся к школе, бегущим, укрывающимся за обломками, за кучами мусора, за безжизненными телами, скрюченными или распростертыми. Оттаскивают бойцы убитых и раненых товарищей, встают на их места, перебегают, пригибаясь, от окна к окну. Все забыли, что такое тишина, и есть ли она вообще. Что в любую секунду погибнешь, никто не думает. Что вот-вот придет подмога, ни один не вспоминает. Вчера, сегодня, завтра, дом, родные, друзья, жизнь и смерть забыты. Каждый одержим одной мыслью – не дать ворваться «чехам». И среди этого кошмара – отец. Весь перепачканный, небритый, с опухшими от недосыпания глазами, отдает команды, носится по коридорам и этажам, остервенело строчит в наступающих боевиков, хриплым, давно сорванным голосом орет, пытается подбодрить ребят, не надеясь, что услышат… Просит, умоляет, требует по рации помощь. Отчаянно огрызается школа огнем. Вся земля перед ней завалена трупами. И в самой школе лежат погибшие, а совсем рядом стонут раненые. Кого-то перевязывают товарищи, кто-то сам торопливо и неумело силится помочь себе.

Солдаты отца продержались…

Настоящим героем был для Леши отец. Смелым, решительным, мужественным, и вдобавок честным, прямым, не боящимся сказать правду в глаза любому. Однажды он высказал одному полковнику все, что о нем думает, напомнил, как бездумно бросил полковник роту солдат захватить аул в одном горном районе, не проведя разведки, не выяснив толком особенностей местности, только бы раньше других развить успех, выслужиться и добиться повышения. Бросил и погубил. Высказал это отец, не стесняясь в выражениях. Может, поэтому не дослужился до высоких званий, не сделал блистательную карьеру, хотя имел все шансы.

В мирной жизни не нашел отец достойного места. Кто-то из его товарищей-офицеров сделался большим чиновником, кто-то открыл свой бизнес, кто-то стал депутатом. А отец устроился на две работы: подсобником на мебельную фабрику и грузчиком на вокзале. Не хотел он никуда пробиваться, говорил, что все теплые, доходные места заняты бандитами. «Или сам стань бандитом, - говорил он, - или не лезь вообще». Его презрение и ненависть к сильным мира сего передавались и Леше.

Ужин прошел весело.

А поздно вечером вышел Леша на улицу.

Наступала ночь. Воспаленное солнце сползало за громады домов. Брел по небу разрозненный отряд облаков. Удивительно свежим был вечерний воздух. Замедлялся, спадал напряженный городской ритм.

Леша двигался быстро, совсем не так, как шагал домой. Он спешил…

Он шел, а мысленно упорно возвращался к наспех выученному параграфу из учебника географии. Усиленно припоминая, что там написано, Леша одновременно гадал, спросят ли его завтра на уроке, или нет. Географию Леша любил, но побаивался учительницу Валентину Игоревну – хмурую, строгую, въедливую. Едва входила она в класс, важно и надменно, и цепким и внимательным взглядом окидывала ребят, решая, кого вызвать к доске, Леша низко опускал голову, чувствуя, как тревожно начинает стучать сердце. Это происходило даже тогда, когда Леша хорошо знал урок. Ему было стыдно, он не мог объяснить, почему испытывает такой страх.

Спустя минут пятнадцать, Леша сел в автобус. Пассажиров было много, но свободных мест хватало. Удобно устроившись возле мужчины средних лет, респектабельного вида, он равнодушно смотрел в окно.

Миновав три остановки, Леша покинул автобус. Вышедшие вместе с ним люди разошлись в разные стороны.

Леша огляделся, смачно сплюнул под ноги и направился своей дорогой.

Он вдруг почувствовал себя по-иному. Появились другие мысли. Изменилось настроение. Зловеще начали поблескивать глаза. Даже походка сделалась другой: легкой, уверенной, пружинистой.

Пустырь был безлюден. Поблизости находились серые «хрущевки», в окнах которых горел свет. Изредка доносились голоса прохожих. Долетал шум машин. Потухало зарево заката.

В маленькой, поросшей травой ложбинке расположилась группа пацанов. Тринадцать ребят в черных ветровках с обрезанным воротом, узких джинсах, трое в тяжелых щедро намазанных ваксой ботинках с кровово-красными шнурками, шестеро бритые наголо. Пацаны сидели прямо на траве, о чем-то оживленно разговаривая, громко смеялись, запрокидывая головы, и даже катаясь по земле. Один перебирал на своем мобильнике мелодию за мелодией. Иногда кто-то начинал петь во все горло, остальные или оглушительно гоготали, вынуждая товарища умолкнуть, или же подхватывали, стараясь перепеть, а точнее, переорать друг друга. Становилось настолько весело, что некоторые пускались в пляс под дикий рев и звонкие хлопки в ладоши. По кругу передавалась большая пластиковая бутылка с пивом.

Ребят можно было принять за отдыхающих. Не хватало только костерка, гитары, шашлычков…

Среди ребят находился и Леша. Ему было весело, как и остальным. Он то пел, то отхлебывал пивка, с видом знатока смакуя каждый глоток, то рассказывал скабрезные анекдоты.

Компания расходилась больше и больше. Неизвестно, сколько бы еще времени они провели здесь, но вдруг раздался чей-то злорадно-торжествующий голос:

- Глянь, вон они!

Приземистый пацан вытянул руку в сторону мусорных контейнеров, смутно угадываемых в метрах ста от ложбинки.

Мгновенно все, как один, затихли. Недопитая бутылка покатилась в темноту. Пацаны стремительно поднялись.

И тут Леша ощутил то, что ощущал часто с того дня, как связался с этими пацанами: его руки словно принялись срастаться руками других; отчетливо почувствовал, как сливается его плечо с плечами товарищей. И спереди, и сзади, и справа и слева стала наполнять его сила. Страшная, безудержная сила. И показалось Леше, что тело делается гибким, упругим, и будто разгорается изнутри. Глаза теперь не блестели – они сверкали. Ноздри раздувались и расширялись. Медленно, но решительно двинулись пацаны к видневшимся у контейнеров двум темным силуэтам. Шли сперва плотной кучей, но, приближаясь к силуэтам, растягивались, образуя маленький полумесяц.

Силуэтами оказались бомжи, густо обросшие, грязные, в изношенном тряпье. Они по-хозяйски рылись в мусоре, запуская потрескавшиеся, бурые от грязи руки в самую глубину, низко наклонившись, порой опуская туда изъеденные вшами головы.

Поздно услышали они, как подступили пацаны. Поздно было убегать. Ни слова не успели сказать они. Успели только осознать, что произойдет сейчас что-то страшное.

И раздалась команда:

- Погнали!

Бросились на бомжей не пацаны – бросилось что-то безликое, размытое, жестокое, безжалостное. Один растворился в другом.

Прижатые к контейнерам бомжи тщетно старались отбиться от напавших. Удары кастетов, цепей и кулаков сыпались отовсюду, молотили яростно и свирепо по головам, ребрам, животу. Пошли в ход тяжелые ботинки. Защищаясь локтями, кривясь от боли, покрываясь синяками и ссадинами, бомжи силились вырваться от звереющих с каждой секундой пацанов. А те входили в раж, лупили несчастных, как своих заклятых врагов. Они прыгали на бомжей, били по ногам, чтобы свалить и растоптать… В какой-то момент бомжи решили, что в живых им не быть.

Крики, ругань, дикие возгласы разносились по пустырю. Впавшие в безумный экстаз колотили, рвали, растерзывали бомжей.

А один из пацанов спокойно снимал избиение на видеокамеру, забегая с разных сторон, то отходя подальше, то приближаясь вплотную к избиваемым, надеясь поймать в кадр разбитые, обезображенные лица…

.

Городской парк был ничем не примечателен. Тенистые деревья вдоль аллей, газоны и клумбы, пестрые летом и безжизненные зимой, скамейки с облупившейся краской, фонари, вечерами заливающие парк мягким янтарным светом. Здесь, под присмотром мам и бабушек, гуляли дети, отдыхали пенсионеры, уединялись подальше от посторонних глаз влюбленные парочки. Но ближе к ночи многие горожане спешили покинуть парк; здесь возникали молодежные компании, распивали пиво, галдели, матерились, мусорили направо и налево и оглушительно гоготали. Когда было очень тепло, после обильных возлияний, парни и девушки из этих компаний направлялись в кусты, и вскоре оттуда долетали возня, хихиканье, вскрикивания, прерывистое дыхание… Нередко в парке случались массовые драки, постоянно кто-то ломал скамейки, топтал газоны, опрокидывал мусорные урны.

Леша шел на очередное сборище группировки «Сила и воля» вместе с товарищами – Клещом, худеньким, долговязым парнем, чуть косившему на левый глаз, и Хайнцем – симпатичном пареньком, учеником престижной гимназии, вдобавок, окончившим музыкальную школу. В отличие от многих бритоголовых, он не курил, не ругался матом, почти не пил даже пива. В «Силу и Волю» он вступил недавно, но очень быстро добился здесь уважения, даже стал примером для подражания.

Ребята не виделись со дня нападения на бомжей, им не терпелось поделиться впечатлениями.

- Здорово мы их загасили, - возбужденно говорил Клещ. – Как следует отделали…

- Я одному два раза в глаз ногой попал, - хвастался Леша. - Представляю, какой он изуродованный.

Хайнц говорил мало, только посмеивался. В тот вечер он превзошел остальных - выхватил нож и отрезал одному бомжу ухо. Сделал это легко и быстро, словно всю жизнь занимался этим.

Клещ, Хайнц и Леша шагали медленно, вальяжно, засунув руки в карманы черных ветровок, никому не уступая дороги, даже женщинам, иногда нарочно толкали не понравившихся прохожих. Проходя мимо сидящих на скамейках людей, презрительно плевали в их сторону. Лешу подмывало дать кому-нибудь пинка.

Возле карусели уже находилась часть группировки. Кто слонялся из стороны в сторону, кто смолил бычки, кто щелкал семечки.

- Слава белой расе! – рявкнули Клещ, Хайнц и Леша, и взметнули руки в фашистском приветствии. Свыше десятка рук взметнулось в ответ, и ответное приветствие докатилось до самых дальних уголков парка. Проходившая мимо карусели шумная молодежная компания затихла, с опаской покосилась на собравшихся и поспешно скрылась. Пацаны заулюлюкали ей вслед, засвистели. Нравилось, что их сторонятся; завидев очередных гуляющих, они вели себя еще шумнее и развязнее.

Вскоре вся «Сила и воля» была в сборе. Бритоголовые образовали круг, и в центр этого круга выступил главарь – широкоплечий, рослый, обаятельный молодой человек Андрей Баянов.

- Бойцы! – крикнул он, обводя всех горящим взглядом. – За кого мы бьемся?

В ответ грянуло и раскатилось:

- За арийскую расу!

- Кто враг арийской расы?

- Чужие! – сотрясло воздух.

- Что делать с чужими?? – яростно завопил главарь. И страшный клич взорвал вечерние сумерки, пронесся над парком и вылетел на оживленный проспект:

- Мочить!!! Мочить!!! Мочить!!!

- О нас уже говорят, - более спокойным, но громким голосом продолжал главарь. – Нас уже боятся. Но мы не должны расслабляться! Надо действовать активно, нагло, беспощадно, чтобы у чужих со страху крыша съезжала! Они должны понять, что в любой момент любой из них будет замочен! Пора развязывать террор!

Слово «террор» привело бритоголовых в неописуемый восторг. Хоть сейчас они готовы были пройтись по городу, оставляя за собой избитых, покалеченных людей. Если бы в руках бритоголовых появились автоматы и гранаты – они, не задумываясь, пустили бы оружие в ход. Главарь чувствовал, как загорается в них жажда крушить всех направо и налево. Ощущение власти над этими отморозками пьянило главаря. Желание будоражить город полыхало в нем.

- Прежде всего – агитация, - с этими словами главарь извлек из черного рюкзака внушительную пачку листовок, текст которых он сочинил сам, после посещения одного нацистского сайта. – Это надо расклеить по всему городу, – он раздал каждому по несколько листовок и распределил места, где нужно распространить. – Пусть все убедятся, что мы не шпана, а организованная группа.

Леша ощущал себя героем, воображая, какой переполох вызовут расклеенные им листовки. Люди станут читать, качать головами, обсуждать друг с другом, все городские газеты напишут, по телевизору сообщат… Город забудет все насущные проблемы, в центре внимания окажется «Сила и воля».

Но пока город жил своей размеренной жизнью. Все вокруг было спокойно. По аллеям парка прогуливались люди. Сонно качали головами деревья. Из разных концов парка изредка долетали голоса, откуда-то струилась песня под гитару. Внезапно на соседней аллее зазвучал магнитофон.

- Металлисты тусуются, - кивнул в ту сторону Клещ. – Может, вломить им? – повернулся он к главарю.

- Успеется, - заверил главарь. – Врубай нашу музыку.

Кто-то нажал кнопку принесенной с собой мощной магнитолы. Из динамиков ее вырвалась бешеная песня. Мгновенно подхватив давно заученные слова, бойцы закружились под музыку, махая руками, словно отбивались от комаров, яростно запрыгали, будто хотели пробить асфальт. Со стороны могло показаться, что безумие овладело ими, и вот-вот они разорвут одежду, изо рта хлынет пена, бросятся они на землю и начнут кататься по ней, отчаянно колотясь головой.

Леша кружился в дикой пляске, размахивал сорванной с себя ветровкой. Молния ее больно задевала кого-то. Но, даже сталкиваясь друг с другом, бойцы не чувствовали боли. Изрыгаемая магнитофоном музыка бесновалась в их душах. И когда казалось, что они сейчас рухнут в изнеможении, главарь выключил магнитофон и крикнул:

- Погнали!

Все поняв, бойцы черным роем устремились в ту сторону, где собрались металлисты.

Каждый день, на углу двух оживленных улиц, между остановкой и новым кинотеатром, открывалась цветочная палатка. Живые яркие цветы виднелись издалека. Пожилой торговец Эльдар расставлял вазы с цветами так, словно хотел украсить место, на котором торгует, а не просто продать.

Свою нынешнюю работу Эльдар очень любил. И в очередной раз составляя из цветов новую мозаику, получал большое удовольствие. Созданная им причудливая, затейливая игра красок радовала глаз. Синие, желтые, красные, белые цвета весело резвились друг с другом, поневоле привлекая внимание, хотелось любоваться цветами не отрываясь. А посреди цветов стоял Эльдар, улыбающийся и приветливый. Он старался быть вежливым и обходительным со всеми покупателями, был готов поторговаться. Продаваемый товар заворачивал в целлофан аккуратно и бережно, словно собирался подарить самому дорогому человеку, и учтиво протягивал покупателю, желая всего доброго. И даже когда бывали неприятности и портилось настроение, мрачно и уныло становилось на душе, Эльдар не позволял себе сорваться на покупателях, нахамить им. Если становилось вконец отвратительно, просил кого-то поторговать за него. Но такое случалось редко.

Долгое время работал Эльдар художником-оформителем сцены в одном из театров родной республики. Работа нравилась. После развала страны театр закрылся. Жить стало трудно. А семья была большая, подрастали внуки. Родственники, друзья, соседи отправлялись на заработки в Россию. Не все, но многие сумели как-то устроиться в чужой стране. И Эльдар решил ехать.

На первых порах пришлось трудно. Долго не мог найти сносное жилье, пришлось вкусить все «прелести» жизни в общежитии, где Эльдар ютился в маленькой комнатенке, куда, кроме раскладушки и тумбочки, не вмещалась никакая мебель. Наконец, земляки помогли снять отдельную квартиру. Нашлась доходная работа – торговля цветами. Пришлось налаживать хорошие отношения с милицией, налоговой, разными чиновниками и просто бандитами. Порой Эльдар сильно нервничал, не зная чего от кого ожидать, какой суммой лучше откупиться, на кого лучше рассчитывать. С трудом сдерживал себя, когда сталкивался с несправедливостью и хамством. Иногда все надоедало, наступало ощущение безысходности, хотелось бросить все и уехать обратно. Однако Эльдар сразу же вспоминал о родне, которой он главная опора, кормилец и защитник. И права бросить работу нет. Ради этого нужно многое перетерпеть, многое преодолеть. И чем лучше он будет работать, тем лучше для семьи.

Нужно полюбить свою теперешнюю работу, ведь благодаря ей, помогаешь родным. Сумеешь ежедневно привлекать как можно больше покупателей – хорошо заработаешь и семье хорошо поможешь.

С недавнего времени у Эльдара стала часто покупать цветы девушка Лена. Эльдар всегда был рад ей. На первый взгляд она ничем не отличалась от других девушек, но чем-то неуловимым притягивала к себе внимание. Она общалась с пожилым Эльдаром легко и естественно, как со старым знакомым. Могла непринужденно рассказать, кому хочет подарить цветы. После ее ухода на душе оставалась приятная теплота. Когда она не приходила подолгу, Эльдар задумывался, где она сейчас? Чем занимается, что поделывает.. Пришла бы поскорее. Интересная все-таки девушка. Очень приятно, что она покупает у него цветы.

В тот день ничто не предвещало беды. Эльдар красиво расставил вазы с цветами и принялся ожидать покупателей.

Подошла старушка с плетеной сумкой, купила четыре розы. «Наверно, на похороны, или на чью-то годовщину», - грустно подумал Эльдар, провожая ее взглядом. Сколько уже времени он собирается поехать на могилы отца и матери, и не получается. А надо, давно надо…

Трое веселых, развязных молодых человека попросили большой букет тюльпанов. Их приподнятое настроение передалось и Эльдару, он отвлекся от грустных мыслей. Захотелось даже пойти вместе с ними, присоединиться к намечаемому торжеству. Он вспомнил, что буквально на днях третий раз стал дедом. Очень хотелось поделиться Эльдару своей радостью, да не с кем было. Не подойдешь ведь к первому встречному, не скажешь: «У меня внук родился». Хотелось поскорее съездить на родину, посмотреть на маленького внука, поговорить со взрослыми детьми, которых не видел уже давно. Его продолговатое лицо, затянутое паутиной морщин, просветлело.

Хорошо было бы, если бы пришла Лена. Вот кому можно запросто рассказать о своей радости. Лена наверняка поздравит его с этим замечательным событием и пожелает всего наилучшего. Приятные, добрые пожелания были ей к лицу. Хотелось почаще видеть ее, общаться с нею.

Вдруг остановился перед палаткой дюжий парень, коротко стриженный.

- Давно торгуешь? – спросил он.

Еще ни один покупатель не задавал Эльдару такого вопроса. Он удивился:

- А что вы хотели?

- Я спрашиваю, давно торгуешь? – голос парня не предвещал ничего хорошего. Эльдар заволновался: не бандит ли. Рука его опустилась в брючный карман, где лежал мобильник. А может, это не бандит вовсе… Кто же тогда?

- Сколько уже денег из моей страны вывез?! – парень широко расставил ноги, ссутулился, казалось, он сейчас прыгнет на Эльдара. – Понаехали сюда, за наш счет обогащаетесь!

И тут Эльдар понял. Это скинхед. Сколько слышал о них, а теперь увидел. Что же делать? Этот парень явно не один, где-то рядом целая ватага… Эльдар беспокойно огляделся. Мимо проходили люди, кто-то даже оборачивался, но продолжал спокойно идти дальше. Только не паниковать, только не показать страх, убеждал себя Эльдар.

- Слушай, сынок, - мягко заговорил он, но голос задрожал. – Я никому плохого не делаю. Никого не обманываю, не обсчитываю. Работаю честно…

Глаза парня превратились в узенькие щелочки, голова чуть склонилась набок:

- Еще скажешь, что семью кормить надо, да? Нахаркать мне на твою семью, понял! - Эльдар задохнулся от таких слов. – Мы вас со всеми семьями вырежем! – и вдруг крикнул кому-то: - Погнали!

Только сейчас увидел Эльдар, что к палатке с двух сторон стремительно приблизились юнцы в черных ветровках. Едва Эльдар успел выхватить мобильник, чтобы вызвать милицию, как несколько ваз с цветами опрокинулись ему под ноги, и вода вылилась из них. Закрывшись локтями, инстинктивно отпрянул Эльдар назад, снова отчаянно огляделся по сторонам: неужели никто не поможет?! Но прохожие делали вид, что ничего не происходит…

Орава молодчиков хлынула в палатку, сметая вазы, сосуды и ведра, безжалостно растаптывая цветы, отбросила Эльдара к стене. Искаженные злобой лица замелькали перед ним, удары кулаков и кастетов обрушились ему на плечи и на голову, кто-то выбил мобильник. От яростных воплей можно было оглохнуть. Каким-то чудом Эльдару удавалось держаться на ногах, и это злило бритоголовых, их удары сыпались отовсюду. Эльдар ничего не видел перед собой. Неужели забьют насмерть?! И Эльдар, собравшись с силами, ринулся вперед, сбросил насевших юнцов, еще бы немного – и он бы выскочил из разрушаемой палатки, но, зацепившись за опрокинутое ведро, растянулся на земле. Встать ему не дали. Чья-то заточка вошла ему в горло. Захрипев, Эльдар судорожно выгнулся, успел еще подумать о маленьком внуке, о детях… Несколько ножей и заточек вонзились в него.

Много раз слышал главарь «Силы и воли» Андрей Баянов, что убийцы приходят на место преступления.

Сам он не убивал торговца. И даже приказания такого не отдавал. Однако, что-то заставило его отправиться на место недавней расправы.

Уже минут двадцать стоял он, задумчиво рассматривая асфальт, на котором зарезали человека. О трагедии напоминала лишь оставленная кем-то засохшая гвоздика.

Это место, этот асфальт, эта гвоздика чем-то приковывали Андрея. Странное ощущение владело им с той минуты, когда Андрей узнал об убийстве. Долго пришлось осознавать, что его бойцы посреди белого дня растерзали человека. Андрей даже удивился, почему случившееся так ошеломило его. Он ведь знал, что убийства рано или поздно начнутся. Постоянно настраивал на это пацанов. Видел, как с каждым днем распаляется в них желание лишить кого-то жизни. Давно наскучили Андрею их сообщения об очередном избиении, то и дело возникала мысль: ну когда же, наконец, замочат чужого. Со жгучим нетерпением ждал этого Андрей. И вот дождался.

И все переменилось… Стало как-то не по себе. Мысли упорно возвращались к случившемуся. Словно невидимые, но крепкие щупальца протянулись с места убийства через множество улиц, дворов, зданий, и крепко опутали его. Андрей и любимую музыку включал, и телевизор, и садился играть в компьютерную игру – все было бесполезно. Все раздражало и угнетало. Андрей маялся по квартире, как неприкаянный, то присаживался, то растягивался на диване. Он не знал, сумеет ли заснуть этой ночью. Все-таки заснул и довольно крепко. А наутро все повторилось. И опять тщетно силился понять он: почему человек, абсолютно незнакомый, никогда не виденный, к тому же чужой, лишил его покоя.

Андрей стоял, и по-прежнему не находил ответа.

Начинало казаться, что сам серый непроницаемый асфальт, сама одиноко лежащая гвоздика пристально всматриваются в него… Ноги словно врастали глубоко в землю. Кромешная пустота росла в душе Андрея. С большим трудом, но вынужден был признать Андрей: настоящий убийца - он. Пацанов науськивал он. Распалял, разжигал в них злобу и ненависть он. Не было угрызений совести – было осознание вины за гибель человека, которого вовсе жалеть не хотелось. И все более озадачивался Андрей, как же так, нисколько не жаль торговца, а осознание вины давит и давит.

С трудом, но сумел Андрей подавить в себе сомнения и терзания. «Ты воин!, - мысленно крикнул он себе. – Чего ты раскис! Мужик ты или кто?! Ты устанавливаешь в городе свой порядок! Пролилась кровь? Ее должно быть много! Только так можно чего-то добиться! Действуй беспощадно и свирепо!»

Вспомнил Андрей, как яростно доказывал всем Леша, что именно его удар оказался смертельным. Особенно упорно доказывал он это Хайнцу. Леша давно мечтал превзойти Хайнца. Но Хайнц ожесточенно спорил с ним, не желая признавать, что смертельную рану нанес Леша… Оба вошли в такой раж, что принялись, брызжа слюной, наскакивать друг на друга, как бойцовские петухи, пихать друг друга в грудь…. Если бы Андрей не вмешался, без драки бы не обошлось. Но теперь между Лешей и Хайнцем развернулась борьба за лидерство. И другие бритоголовые стремились превзойти друг друга.

«Звереют ребята, - понял Андрей. – Далеко пойдут»

Вырос он в благополучной семье. Отец его работал адвокатом, мать директором лицея. Чем бы ни занимался Андрей, все получалось легко и отлично. И в школе, и в институте был он на хорошем счету. Учеба нравилась ему безумно. Он охотно и с удовольствием помогал друзьям, был открыт, общителен, располагающий к себе. К нему тянулись, с ним хотелось общаться. В шумных веселых компаниях Андрей всегда находился в центре внимания: шутил, рассказывал анекдоты, произносил оригинальные тосты, мог спеть под гитару…

Однако, с некоторых пор, уверенность, что и дальше будет так же здорово, стала таять. Окружающая жизнь день ото дня становилась все более непредсказуемой. Взрывались дома, автобусы, поезда. Захватывались театры и школы. Где-то назревали войны. Самое ужасное могло произойти в любой день, в любой час с любым близким Андрею человеком Мрачные мысли могли посетить Андрея на занятиях, и сразу пропадала охота записывать за лектором. Грустно и тоскливо могло сделаться на вечеринке, и не хотелось больше участвовать в общем веселье. Изо всех сил боролся Андрей с этими внезапными приступами. Но стоило иногда на минуту, на секунду представить отца, маму, друзей, знакомых и даже соседей по подъезду жертвами, становилось страшно и жутко. Ничего бы не пожалел Андрей, пошел бы на все, только бы защитить и уберечь их…

Но больше всего беспокоили Андрея приезжие. Они наполняли город. Казалось, все им достается очень просто. Какими-то лишь им известным путями обзаводились они жильем, быстро занимали торговые и рабочие места, привозили своих родственников. До глухих ворчаний и открытых негодований коренных жителей им дела не было. С коренными, как представлялось Андрею, они считаться не собирались. Было похоже, что приезжие вытесняют местных отовсюду. И рано или поздно вытеснят и Андрея…

В соседнем подъезде приезжий с Юга снимал квартиру у одинокой старенькой бабушки. Помогал ей, исправно платил, а потом предложил оформить квартиру на него. Скоро квартира наполнилась многочисленной родней приезжего, а бабушка очутилась в обшарпанном общежитии, в тесной, грязной комнатенке с протекающим потолком… Друг Андрея часто рассказывал, как приезжие мешают торговать его дяде-фермеру: на пушечный выстрел не подпускают к рынку, скупают весь товар за копейки, а продают втридорога. К сестре приятельницы Андрея приставал приезжий возле палатки, где торговал. Когда к нему пришел отец девчонок, чтобы поговорить по-мужски, его скрутили охранники рынка и вышвырнули вон, а торговец визжал, что тот хотел поджечь палатку. О многих похожих случаях узнавал Андрей. Росла и крепла тревога за самых дорогих ему людей, накапливалась неприязнь к чужим. Не намерен был ждать Андрей, когда обидят приезжие родных его и друзей. Пора самому наводить порядок. Пора изменять жизнь. Пора защищаться, не дожидаясь нападения. Бить нужно на опережение…

И создал Андрей «Силу и волю»…

Тут рядом с Андреем кто-то остановился. Стараясь сохранить самообладание, медленно, осторожно Андрей повернулся – возле него была девушка.

Она не обращала на Андрея внимания. Просто стояла, скрестив на груди руки, возле места, где совсем недавно была цветочная палатка; грусть и сожаление читались на ее лице. Может, она была знакома с торговцем. Андрей нервно переступил с ноги на ногу. Он хотел было уйти скорым шагом, но что-то заставило остаться. Захотелось повнимательнее рассмотреть девушку.

Красотой она не отличалась. Приземистая, пухленькая, чуть нескладная, глаза с прищуром, тонкие губы. Но в каждой черточке обыкновенного на первый взгляд лица ярко мерцал огонек обаяния, манящий и зачаровывающий. Что-то неуловимо теплое, доброе исходило от девушки. Хотелось побыть с ней рядом.

Постояв еще немного, девушка легкой упругой походкой пошла своей дорогой. И Андрей готов был поклясться, что ноги сами понесли его следом за девушкой. Теперь он ждал подходящего момента завязать разговор.

Не одной девушке вскружил голову Андрей. Редко кто мог устоять перед ним. Не сомневался Андрей, что покорит и эту

-Вы никуда не спешите? – сказал он приблизившись.

Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась. С недоумением и любопытством оглядела она Андрея.

- А что вы хотели?

- Проводить, - сказал Андрей, улыбаясь

- Я в провожатых не нуждаюсь, - гордо заявила девушка, невозмутимо продолжая путь, но чувствовалось, что она кокетничает. Андрей не растерялся:

- Вдвоем веселее. Мне все равно в ту сторону, - соврал он.

- Вот и идите в ту сторону, - бросила девушка через плечо.

- А давайте лучше познакомимся.

Девушка помолчала. Наверно, решала, отшить Андрея как следует, или узнать поближе.

- Ну что мы время теряем. Меня Андрей зовут.

Девушка смотрела уже более приветливее.

- Лена, - представилась она в ответ и улыбнулась.

Давно поселилось в Леше Нечто.

С того самого дня, когда его приняли в «Силу и волю».

Готовясь к вступлению, Леша напряженно думал, как его станут испытывать. Заставят с кем-то драться? Справится ли он… Леша дрался нечасто, и побеждал далеко не всегда. Но теперь решил драться как зверь. Все свободное время Леша прыгал перед большим зеркалом в прихожей и махал кулаками, воображая, что сражается с противником. Один раз так увлекся, что едва не разбил зеркало.

Но все оказалось не так, как он ожидал. Когда Леша явился в темный мрачный парк, где должно было состояться его посвящение, там собралась вся «Сила и воля». Едва Леша приблизился, один из юнцов, громко шмыгнув носом, размахнувшись, врезал ему в грудь. Задохнувшись, Леша согнулся в три погибели, и в тот же миг четверо парней налетели на него и принялись бить. Леша заорал было: «Вы че, придурки!», однако, молниеносно сообразил – это не поможет. Он испугался, что сейчас его забьют насмерть, но не пал духом, стал крутиться, извиваться, как змея, сначала неуклюже, потом очень быстро и ловко. Он старался ударить кого-то ногой; ударить долго не получалось; вдруг один из молодчиков заругался и схватился за ушибленную Лешей голень. «Сейчас порвут», - пронеслась в голове Леши страшная мысль. Зажмурившись, он отчаянно молотил наугад ногами, вертелся, как бешеный, матерился. Юнцы со смехом и улюлюканьем отскакивали, нападали снова, и снова отскакивали, пока не раздалась команда главаря: «Стоп, хватит!». Тяжело дышащего, помятого, покрытого пылью Лешу подняли, отряхнули, похлопали по плечу.

- Ты здорово держался, - сказал Андрей Баянов. – Настоящий боец. Такие нужны нам.

Жгучая слепая злоба душила Лешу, дико хотелось разбить эти ухмыляющиеся рожи. Кулаки его сжимались, глаза горели, весь он побагровел. Тогда-то и почувствовал Леша, как зарождается в нем что-то. И скоро стало расти, набирать силу. Понемногу, с каждым днем.

Леша как-то не придавал этому значения. Новые впечатления накрыли его с головой. Было безумно захватывающим расклеивать на дверях подъездов, досках объявлений, на остановках погромные листовки, разбрасывать их по почтовым ящикам, разрисовывать заборы и стены домов свастикой и нацистскими призывами в любой момент рискуя быть замеченным и пойманным. Леша и не представлял, насколько сладостным бывает чувство опасности. Собираться поздно вечером где-то на пустырях, на заброшенных стройках, в подвалах и обсуждать за бутылочкой пива планы на ближайшее время было не менее увлекательно. Но самым главным и самым интересным были нападения.

Они нападали на разных неформалов – рэперов, панков, металлистов, готов. Нападали на бомжей, не понравившихся прохожих. Били жестоко, свирепо.

- Мы кого угодно загасим, - часто любил говорить главарь, небрежно сплевывая. – Мы сила.

День ото дня Леша убеждался в этом: захотел – оскорбил любого, захотел- расквасил лицо, захотел – переломал ребра. Это была не просто сила, а настоящая власть. И во время очередной драки, очередного избиения, Нечто внутри Леши набирало силу. И требовало бить еще свирепее, еще яростнее. Нечто жаждало крови и боли.

Все чаще давало оно о себе знать, даже когда Леша находился дома, сидел на уроке или шел в магазин. Тесно делалось ему. Оно копошилось, ворочалось, настойчиво скреблось, словно старалось найти выход. С тревогой прислушивался Леша к тому, что происходит внутри, тщетно стараясь понять, что же поселилось в нем. Как назвать его… И что оно способно сделать с ним.

Однажды ночью Леша проснулся в испуге, с отчаянно колотящимся сердцем, ясно и отчетливо ощущая, как Нечто пытается вылезти наружу. Похолодев от ужаса, Леша вскочил с постели, не зная, что делать, куда бежать. На соседней кровати мирно посапывала безмятежно спящая сестренка. В другой комнате спали родители. Страшно было представить, что Нечто сейчас выберется и накинется на самых дорогих людей. Не зная, как совладать с Нечто, Леша выбежал в коридор, хотел было мчаться наугад, в одном белье. Никогда такая паника не охватывала Лешу. Однако, Нечто вдруг затихло само собой.

Долго маялся Леша то по прихожей, то по кухне, ступая тихо, чтобы никого не разбудить. Спать не хотелось. Ему было очень страшно. Он напряженно прислушивался к себе, пытаясь уловить хоть малейшее движение внутри. Так прослонялся он целый час. Потом все-таки лег, но до самого утра не уснул.

Что же вселилось в него? Что будет дальше? Рано или поздно оно выберется. Как же справиться с ним… Эти мысли терзали Лешу всю ночь, пока в окно робко не заглянул рассвет.

В школе в тот день Леша был рассеян. Сосредоточиться на уроках не получалось, слипались глаза, тянуло лечь на парту и уснуть. Учительница химии Вера Аркадьевна заметила это:

- Капронов, тебе скучно? Или не выспался? – и язвительно добавила. – Впрочем, ты и бодрый ничего толком не усваиваешь. Хоть сонный, хоть бодрый – выше «тройки» не получаешь.

По классу прокатился смешок. Но лишь услыхал Леша эти слова, как Нечто напомнило о себе…

Леша уперся локтями в парту. Кровь прилила к лицу. От внезапного приступа злобы стиснулись зубы. Огромного усилия стоило Леше удержаться и не врезать Вере Аркадьевне, не схватить за седоватые волосы и долбить головой о стену.

Вера Аркадьевна заметила, что Леша не в себе. Однако невдомек ей было, какая опасность ей угрожает.

- У тебя все в порядке?

Леша что-то буркнул в ответ.

- Капронов, я спрашиваю, у тебя все в порядке?

- Все нормально, - выдавил из себя Леша.

Вера Аркадьевна больше не отвлекалась на него. А Леша как не слушал ее, так и продолжал не слушать.

Нечто заговорило с ним:

«Почему ты не вломил ей? Чего боишься? Кто ей дал право тебя унижать?»

«Так меня же в ментовку потащат, и из школы выгонят, - мысленно начал жалобно оправдываться Леша.

«Боишься, боишься, - шипело Нечто. – Кишка тонка. Смелости у тебя нет. Только в стае ты силен. А одному напасть страшно, признайся? Страшно, что из школы выгонят? Страшно, что предки в шоке будут? Ну и трус ты… Давай побори страх..»

Нечто шептало и шептало, настаивало и требовало. Гнев и ненависть закипали в Леше, затуманивали сознание. Он плохо помнил, как удалось совладать с собой и заставить Нечто замолчать.

А вечером того же дня Леша вместе с пятью дружками избили пожилую цыганку. Всю свою обиду на «химичку», свой стыд, свою досаду вкладывал он в удары. Избивая цыганку, Леша воображал, что лупит Веру Аркадьевну. Хотелось забить цыганку до смерти, втоптать в землю… Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не появившаяся поблизости сухонькая старушка в красном пальто не подняла крик:

- Милиция! На помощь! Убивают! – она вопила так истошно, словно полумертвая от побоев цыганка была ее родной дочерью.

Леша мчался прочь, а Нечто хохотало, издевалось над ним: «Опять струсил! От клюшки вонючей улепетываешь! Башку бы пробил ей и дело с концом…»

- Мне это надоело, - категорически заявил отец, сердито распахивая дверь. – Заканчивай свои ночные похожденья, ясно? Чтобы в десять был дома, и ни минутой позже! Почему мы должны постоянно волноваться!

- Ладно, ладно, в последний раз, - бормотал Леша, торопливо раздеваясь. Он боялся, что Нечто станет подстрекать его напасть на отца… От одной этой мысли Лешу бросило в пот, у него задрожали колени. Но Нечто молчало. Оно осталось вполне довольно избиением цыганки. Нечто прибавило силы.

«А ведь скоро оно вырвется из меня. И его не остановишь», - и Леша стал мертвенно-бледным.

Чуть приглушенный свет оранжевых ламп освещал бар. Посетителей было мало. Компания из шести мужчин распивала коньяк и водку, закусывая салатом. Один, явно захмелевший, то и дело покачивался, и если бы товарищи, сами изрядно перепившие, не подхватывали его, давно бы оказался на полу. Парень и девушка потягивали через соломинку коктейль, о чем-то оживленно беседуя. Сидевшая поблизости от входа девушка в строгом черном костюме пыталась до кого-то дозвониться, забыв о стоявшей перед ней чашке остывающего шоколада. Звучала веселая, задорная музыка, на экране телевизора, установленного почти под самым потолком, стремительно, один за другим, сменялись кадры видеоклипов. Шустрый, сухопарый бармен возился за стойкой. То появлялась, то исчезала миловидная официантка.

Войдя в бар, Лена и Андрей заняли столик возле окна.

- Ты что будешь? – поинтересовался Андрей

- Чай и пирожные.

Себе Андрей взял какао и бутерброды.

Это была их четвертая встреча за месяц. Чаще видеться не получалось. Оба работали, Лена к тому же увлеченно занималась восточными танцами, и готовилась к предстоящему чемпионату области.

Андрею было легко с ней. В любом месте, в любой обстановке Лена чувствовала себя непринужденно и свободно. Андрей не знал, бывала ли она в этом баре раньше, но она вошла так уверенно и деловито, словно наведывалась сюда много раз.

- Ты бывала здесь?

- Захаживала. Я много где бывала.

- В этом я уже убедился, -улыбнулся Андрей. – Куда бы ни зашли – ты везде в своей тарелке.

- Ты сам не монах. Что сказать знаешь, ухаживаешь красиво, даже галантно. У тебя, наверно, богатый опыт общения с девушками.

Андрей многозначительно улыбнулся.

- Разве не так? Сознайся, -взгляд Лены сделался ироничным и лукавым одновременно.

- А что здесь особенного? Ничто человеческое мне не чуждо.

- Правильно. Ты же мужчина. Ты интересный, сильный, умный. Такие девушкам нравятся, их тянет к тебе. И не стесняйся признаваться в этом.

Андрей усмехнулся. Поистине своеобразная девушка. Ни одна другая еще так не разговаривала с ним.

- Фестиваль через две недели будет? – уточнил он.

Изящно поднеся чашку к губам, Лена кивнула.

- Вчера еще казалось, что далеко, - она засмеялась. – Каждую минуту о нем думаю, - она произнесла это более серьезно. - Это мое первое выступление такого уровня.

- Волнуешься…

- И не говори. – Лена махнула рукой. – Представляю, какой перед выходом страх будет…

Андрею очень захотелось подбодрить девушку:

- Да не переживай так. Все отлично пройдет. Станцуешь замечательно, достойное место займешь. Главное, не щади живота своего.

- Пощады не дождется, - пошутила Лена. Потом немного помолчала, жуя сладкое пирожное. – Ладно, давай о другом. Ты у Ричарда Баха прочитал что-нибудь?

Андрей замялся. В прошлую встречу Лена с упоением говорила об этом писателе и настоятельно посоветовала прочесть хотя бы одну книгу, уверяя, что Андрей не пожалеет. Однако, он не удосужился этого сделать. И нельзя же было сказать, что все последнее время провел в Интернете, участвуя в форуме, организованном на одном из нацистских сайтов. Андрей и думать забыл о книгах. Теперь стало довольно-таки неловко.

- Извини, не успел, - сознался он. – Весь в делах был. Но я прочитаю, - заверил он.

Лена помешивала ложечкой чай.

- Обязательно. У него очень светлые книги. Света в жизни на вес золота. Людей светлых меньше, чем остальных. Тем они и ценны.

- А кого ты считаешь светлым?

- Да хотя бы Эльдара. Он цветами торговал.

Андрею показалось, что он внезапно побледнел. Легкий холодок пробрал его.

- Что с тобой? – девушка удивленно смотрела на него.

- Ничего, нормально. – Андрей сумел сохранить самообладание. – А он знакомый твой?

- Я часто покупала у него цветы, - объяснила девушка. – Он очень приятный был, вежливый. Всегда улыбался, всего доброго желал. Таких продавцов редко встретишь.

Андрей отхлебнул какао.

- А ты не считаешь, что чужих вокруг слишком много? Приезжают, все места захватывают, местных притесняют, хамят, издеваются, как хотят. Еще удивляются, что их не любят.

- Ой, и ты туда же, - вздохнула Лена, беря с тарелки последнее пирожное. – А местным кто мешает все захватить и чужих не пускать? Ну, выгонят приезжих, и что изменится? Все наши проблемы решатся? Можно подумать, наши коренные торговцы цены не взвинтят и спекулировать не станут. Очень даже станут. И вдвойне обидно будет. Если чужой тебя не уважает, как-то понятно, а когда свой… Свои своих не любят, а на чужих злобу срывают.

- Слушай, поражаюсь тебе, - развел руками Андрей. – Молодая совсем, а так рассуждаешь, - он вынужден был признать, что Лена права. У самого глубоко в сознании робко, осторожно, время от времени давали о себе знать подобные мысли, только каждый раз подавлял их. Зачем подавлял, почему боялся их… Почему страшился разубеждаться… Прислушался бы к себе раньше, сейчас бы все сложилось по-другому. И на душе было бы по-другому…Безликий призрак мертвого торговца замаячил перед ним.

Мужская компания тем временем собралась уходить. Трое самых развязных и шумных с трудом вытянули из-за стола совершенно невменяемого товарища и поволокли к дверям. Тот старался идти сам, однако, ноги выписывали замысловатые узоры.

- И кто виноват, что мы так спиваемся? – кисло улыбаясь, Лена провожала компанию взглядом. – Никто, приезжие нас не спаивают.

Андрей молчал. Нечего было возразить. Приходилось лишь сожалеть, что не осознал этого раньше. А какой смысл теперь о чем-то сожалеть? Отморозков уже вряд ли остановишь. Распустить «Силу и волю»? Глупо и поздно. Что же тогда делать? Как выпутаться?

- Что молчишь? – голос Лены вывел Андрея из задумчивости.- Что-то тебя так и тянет размышлять. Я не мешаю?

- Все хорошо. Что нового в кино?

- Хочу «Любовник леди Чаттерлей» посмотреть и никак не получается. Ты не видел?

- Не хочется, - сказал Андрей, и опять ему стало неловко. – «Почему бы не сходить, не посмотреть? - подумал он. – Может, и понравится. Заодно Лену приглашу».

- Наверно, ты к другим фильмам привык,- Лена допивала чай.

- Хотя… Давай сходим, - предложил Андрей.

- Тебе же не хочется, зачем идти. – Лена улыбнулась. - Тебе хочется одно посмотреть, мне другое. Это нормально.

- Ничего страшного не случится, если посмотрю. Когда у тебя время будет?

- Я позвоню тебе. А если у меня будет время, а ты занят?

Ты позвони, я сориентируюсь.

Они посидели еще около получаса. Им было хорошо вдвоем. Было о чем поговорить, что обсудить, чем поделиться.

Возле подъезда Лены они расстались.

- Пока, Андрей, - сказала она, поднимаясь на высокое крыльцо. – Спасибо тебе за вечер.

- Тебе спасибо. Жду звонка. Спокойной ночи.

- И тебе приятных снов. На досуге Баха почитай. Не пожалеешь.

- Хорошо.

Нежный и в то же время обжигающий поцелуй завершил их сегодняшнее свидание, и тяжелая кодовая дверь медленно затворилась за Леной.

Тихо было во дворе и пустынно. Домашним уютом веяло от освещенных окон. Небо украсилось звездными блестками и словно наполнилось теплом.

Хотелось поделиться великолепным настроением с первым же встречным.

Интересно, есть ли у Лены еще кто-то, вспыхнула неожиданная мысль. У таких как она поклонников хватает. Наверняка, она еще с кем-то встречается.

Давно не посещало Андрея чувство ревности. Сейчас же его радушный настрой несколько омрачился. Живо вообразил он, как в легкой, непринужденной манере разговаривает Лена с другими парнями, прогуливается с ними, даже целуется. Вполне возможно, что и спит…

Тут Андрей разозлился сам на себя. Не представлять нужно всякую ерунду, а превзойти других, доказать Лене, что он лучше всех ее друзей. Это не так-то просто, но вполне по силам. Главное – не терять головы, и быть уверенным в себе.

Впрочем, стоит ли… Чем Лена лучше его знакомых девушек. Ну, танцует танец живота, ну не совсем обычная. Необычных, интересных девчонок хватает. Хотя вряд ли кто из них западет в душу так, как запала Лена. Как не запала ни одна его подружка. Что особенного в Лене, пожалуй, и не объяснить. Почаще бы видеться с нею.

Подойдя к машине, Андрей взглянул вверх. Скоро одно из окон Лениной квартиры озарилось тусклым светом ночника. Андрей пристально всматривался в окно, надеясь хотя бы на секунду разглядеть силуэт Лены…

Андрей возвращался домой в превосходном настроении. Машину он вел на средней скорости, то и дело преодолевая соблазн ударить по газам и промчаться по засыпающему городу с ветерком. Он уже подъезжал к дому, когда заметил идущую мимо ярко освещенного супермаркета компанию парней в иссиня-черных куртках с накинутыми на голову капюшонами. Шли скученно, вразвалочку, чуть сутулясь и набычившись. Притормозив у самой бровки тротуара, Андрей внимательно присмотрелся, не его ли ребята. Нет, не похоже. Впрочем, бойцы «Силы и воли» сейчас тоже могли бродить по ночным улицам, выискивая очередную жертву. Может, на кого-то уже напали и теперь свирепо обрабатывают. Если сразу не убили… За последнее время они убили четверых.

Великолепного настроения словно и не бывало. Тягостное чувство овладело Андреем. Он уткнулся подбородком в руль и уныло глядел на удаляющуюся ватагу. Только один вопрос угнетал его: что он наделал? Что натворил? Да разве можно жить спокойно, зная, что ты виновен в гибели людей?! Как смотреть в глаза родителям, друзьям, Лене? В каком же бреду находился он, когда создавал «Силу и волю»?! Ведь в любой момент кого-то да поймают, а потом и до него доберутся… Его бойцы молчать не станут, сразу сдадут его.

Перестань паниковать, ты мужик в конце концов, твердо сказал себе Андрей, силясь подавить душевные терзания. Твои ребята все делают правильно, в этом мире выживает тот, кто бьет первым. А если убиваешь кого-то, шансы выжить увеличиваются в разы.

То ли Андрей не убедил себя в этом, то ли совесть оказалась сильнее, но спокойнее на душе не стало.

Андрей надавил на педаль газа, и машина резко сорвалась с места.

Лена на цыпочках прошмыгнула в свою комнату, зажгла ночник, и стала расстилать постель. В коридоре послышались тихие шаги. Лена обернулась: на пороге стояла мама: полная симпатичная женщина с высокой прической, в наброшенном на ночную рубашку халате.

- Мамуля, ты почему не спишь? – Лена подошла к ней. – Со мной все нормально, что ты волнуешься?

- Я стараюсь не волноваться, - сказала мама, улыбаясь Лене. – Но когда тебя нет долго, толком не заснуть. Лежу, ворочаюсь, а сна нет.

- Мамуля, ну что со мной может случиться… Если очень поздно, меня всегда проводят. Не переживай, пожалуйста, спи спокойно.

- Ладно, попытаюсь, - вздохнула мама. – Только…

- Ложись, мама. – Лена крепко поцеловала ее. – Я дома, я провела замечательный вечер.

- Я очень рада за тебя. Спокойной ночи.

Мама ушла к себе. Вытянувшись на прохладной простыне, Лена укрылась пышным одеялом. Сегодняшним днем она осталась очень довольна. Андрей нравился ей все больше. Он казался сильным, уверенным, добрым.

Интересно, во что перерастет их дружба. Очень хотелось связать свою жизнь с сильным и надежным мужчиной, с которым просто будет хорошо.

Мысли ее плавно перетекли к предстоящему фестивалю по восточным танцам. Насколько успешно она выступит, как жюри оценит ее. Борьба будет жесткой. Очень много девушек приедет на фестиваль, и каждая сделает все возможное и невозможное, чтобы стать лучшей. Лена старалась не грезить лаврами первого места. И места, скорей всего, заранее куплены. Но нужно обо всем забыть, выйти и красиво, зажигательно станцевать, восхитить и жюри, и зрителей, и даже соперниц. Поскорее бы настал этот день. Лена уставала от напряженного ожидания. Еще две недели. Слишком долго тянется время.

Уже полтора года занималась Лена танцами. Не сразу решила она записаться на них. Лишь представив, как, полуголая, выйдет на сцену и начнет плясать под сотнями взглядов самых разных людей, Лене делалось страшновато. Разве она способна на такое? Разве у нее хватит смелости? Как перешагнуть через стыд и полностью раскрепоститься?.. Но сходив на концерт одной из студий восточного танца, Лена отважилась.

Завораживающая музыка заполняла душу. И, сменяя друг друга, выходили на сцену девушки и женщины в красивых, вызывающих костюмах. Лица их светились, было видно, что они получают огромное удовольствие от своего выступления. Одна плыла, весело плескалась и резвилась в волнах музыки. Другая страстно, настырно, звала к себе, соблазняла. Каждое движение, каждый жест третьей выражал гордость, величие и надменность. Играл в безумную чехарду свет на украшавших костюмы блестках. Чарующе и призывно звенели монеты на бедрах. И Лене казалось, что музыка изливается не из колонок, а из самих танцующих. Внутри Лены разгорался огонь. Что-то упорно порывало ее вскочить с кресла, она с трудом сдерживала себя.

Нельзя было определить, кто выступает лучше, кто хуже. Каждая девушка была неповторима и уникальна, каждая дарила зрителям радость, восторг, очарование.

Большое впечатление произвели на Лену соло под барабаны. Настойчивый, требовательный, ежесекундно ускоряющийся ритм заставлял замирать сердце. И девушки изящно и грациозно трепетали под этот ритм. Разгорались глаза их, пылали лица. Они торопили ритм, он едва поспевал за ними. А девушки забавлялись с ритмом, как им вздумается. Колыхались и содрогались тела, разметывались распущенные волосы, блестки и монеты вот-вот должны были разлететься в разные стороны. Охватившая девушек эйфория выплескивалась на зрителей, затопляла зал. И некоторые зрители громко хлопали, прищелкивали пальцами, кричали, подбадривая. И Лена не смогла больше усидеть. Она вскочила с места и пустилась в пляс.

Ни одного занятия не пропускала Лена. После первых же уроков вспыхнули боли в спине, в мышцах живота, в ногах, но Лена понимала, что не бывает иначе. Далеко не каждое движение удавалось сразу. Лена сердилась и досадовала, тихо плакала по ночам в подушку. Ругала себя: ну почему не получается так, как у других. Иногда хотела бросить все и забыть о танцах. Однако брала себя в руки и упорно продолжала танцевать. И с восторгом ощущала, как постепенно раскрепощается. Ее тело становилось другим. За все годы своей молодой жизни Лена настолько привыкла к нему, что почти не замечала. Теперь же тело открылось ей по-новому. Лена чувствовала, как оно хорошеет. Словно невидимый панцирь спал с тела. Жизненные соки разливались по нему. Ощущение свободы и силы наполняли тело. Оно делалось крепким и одновременно пластичным и гибким. Лена не представляла прежде, какое удовольствие жить в своем теле, чувствуя, как оно преображается. Кожа осталась та же, только ощущалась более гладкой и светлой. Плечи развернулись. Выпрямилась спина. Некогда дрябловатый живот подтянулся. Присущая Лене дородность делала ее соблазнительной.

Теперь часто Лена любовалась собой, стоя обнаженной перед большим зеркалом. Мягко, нежно осязала себя, прикрыв глаза… Наслаждалась собой. Какой великолепный живот. Груди упругие, пышные. Так приятно прикасаться к ним. Приятно провести ладонью по бокам, по бедрам, почувствовать, какие они широкие, округлые. В эти минуты Лена млела. Сколько же красоты, силы и прелести заключено в ее теле. Обладать им было не просто удовольствие – это было счастье. Лена влюбилась в свое тело до безумия.

Лена сделалась более раскованной, открытой и жизнерадостной. Она поневоле привлекала внимание, и всегда была окружена друзьями и поклонниками. Всем хотелось пообщаться с ней, пригласить ее куда-нибудь, даже просто побыть с ней рядом, наслаждаясь ее завораживающим обаянием.

Сколько уже раз выступала Лена. На концертах, на днях рождения, на вечеринках друзей. И всегда волновалась, и с жутким страхом выходила к зрителям, видя, с каким большим интересом рассматривают ее, изучают, исследуют. Эти взгляды, казалось, хотят пронзить ее насквозь. Лена боялась иногда глаза поднять. Даже поражалась, что хватает решимости выйти. Но стоило зазвучать музыке, Лена отдавалась ей, и становилось не до страха. «Осознавай, что ты в эти минуты самая лучшая, самая красивая, самая чудесная на всем свете, и все у твоих ног», - вспоминались слова ее педагога. И замечая, с каким восторгом собравшиеся реагируют на ее танец, как улыбаются, как горят их глаза, Лена плясала еще задорнее, еще зажигательнее. А когда зрители буквально ревели от восторга, она доходила до исступления, и жаждала свести их с ума.

Однажды она танцевала на дне рождения своей подруги. Одетая в открытый, вызывающий костюм, словно не касаясь пола, Лена поплыла вдоль гостиной, где собрались гости. Нельзя уже было отвести от нее глаз. Лена знала, что ее пляска впечатлит каждого. Крепкий, подтянутый живот пришел в движение, легкая волна пробежала по нему, за ней вторая, третья. Притягательный стан начал изящно изгибаться, зовя и дразня. Гости замерли. Музыка в этом момент зазвучала быстрее и громче, ритм ее, повелительный, непрерывный, проникал в душу, поглощал; теперь музыка не струилась, а лилась мощным потоком. Лена следовала ему, но вдруг воспарила над ним, подчинила себе ускоряющийся ритм, стала вытворять с ним что хотела. Волны каскадом катились по ее животу, грациозно колыхалась талия, красиво, причудливо извивались обнаженные руки, словно опутывая танцующую девушку. Лена словно светилась, с каждой минутой все ярче, и этим светом обдавала собравшихся. Они сидели затаив дыхание, боялись даже моргнуть. Лена превратилась в королеву. И все парни готовы были броситься к ее ногам и признаться в любви. Какое же это блаженство, думала Лена, дарить людям радость… А когда люди радуются, мир становится лучше. Гораздо лучше.

Приближался долгожданный для всей «Силы и воли» день.

День, на который Андрей назначил погром общежития для иностранцев. Бойцы привлекли на подмогу мелкие шайки бритоголовых. Заготовили дубины, бейсбольные биты, арматурные прутья, цепи. Решили, на сколько групп разбиться, по сколько человек будет в каждой, в каких местах они соберутся. Разработали маршруты отхода. Условились, что никто никуда в этот день не уйдет, не уедет, и не будет ничем занят. И бойцы «Силы и воли», и обычные бритоголовые предвкушали нападение. Они живо, ясно представляли, как ворвутся в общежитие, вышибут двери комнат, переломают всю мебель, как до смерти станут избивать иностранцев. Бойцы сгорали от нетерпения. Привычные повседневные дела, учеба, работа наводили скуку. Каждого поглотила мысль о погроме. Каждый красочно и тщательно рисовал себе его картину. Одна мысль будоражила их: скорей бы. Они ждали и считали оставшиеся дни.

Один Андрей ожидал этого дня с тяжелым чувством. Бойцы становились ему отвратительными. Ему все меньше хотелось видеть их. В чертах их лиц, жестах, повадках появилось что-то, чего не было раньше. Никто из них больше не принадлежал себе. Что-то завладело ими и требует крови. Много крови. И бойцы будут проливать ее, когда захотят. Уйти бы от них, забыть навсегда, как кошмарный сон… Да только слишком поздно.

Беспокойство часто овладевало Андреем. Иногда он входил в свой подъезд с замиранием сердца, боясь, что здесь засада, и сейчас его арестуют. Бывал рассеян на работе. Даже в компании друзей могло стать неуютно и тоскливо. Веселые шутки не вызывали смеха, не хотелось петь вместе со всеми, то и дело порывало поскорее уйти.

Желая отвлечься хоть немного, забыть на какое-то время о «Силе и воле», Андрей решил наконец-то прочесть «Чайку Джонатан Ливингстон».

Как после прочтения хотелось благодарить Лену… Книга впечатлила его. Что за сила, что за магия царили в ней. Книга очаровала Андрея. Если бы раньше кто-то сказал Андрею, что в книгу можно влюбиться, он бы рассмеялся. Теперь же он не просто влюбился – он был покорен, пленен книгой. Он почувствовал, что и в нем живет чайка Джонатан Ливингстон. И она давала о себе знать. Она билась внутри, настойчиво стремилась вырваться наружу. Что мешало отпустить ее, и полететь следом…

Впечатления переполняли, хотелось перечитывать книгу взахлеб снова и снова, рассказывать о ней. Прежде всего Лене.

Конечно, здорово, что они познакомились. Лена очень интересная девушка. Скорей бы состоялся фестиваль восточных танцев. Андрей заранее переживал за Лену, и горячо желал ей победы. Как будет здорово, если Лена получит награду. Андрею очень хотелось оказаться в жюри и присудить Лене главный приз. Интересно, из кого состоит жюри. Чем оно будет руководствоваться, раздавая награды. Будет ли судейство честным, непредвзятым… Об этом все больше думал Андрей, и все меньше о предстоящем погроме. Прежнее чувство жгучего азарта, охватываемое при подготовке подобных акций, потухало.

И вдруг Андрей узнал, что арестован Клещ.

Как ненавидел Леша Хайнца! За какие особенные заслуги Андрей признает его одним из самых лучших бойцов? За то, что тот при каждом нападении сразу хватается за нож и хладнокровно пускает в ход? Все, у кого есть ножи и заточки, используют их по назначению, однако Андрей выделяет лишь нескольких. Чем он, Леша, хуже Хайнца? Разве, нападая на кого-то, не выхватывает свою заточку, не стремится тут же зарезать? Разве не старается бить наверняка, с расчетом уложить мгновенно, первым же ударом, не боясь запачкаться кровью?! Он настоящий боец! Он является лучшим! Только, похоже, Андрей считает, что рано еще пятнадцатилетнему пацану быть лучшим.

Дата добавления: 2015-09-29