Лариса замолчала. Больше нечего было говорить. Молчал и Гена. За окном уже совсем стемнело, а они все молчали и молчали. Потом Гена покинул кресло, подошел к дивану, на котором сидела Лариса, присел рядышком:
- А я ведь так и не излечился от любви к тебе. Я ведь до сих пор тебя люблю. Ненавидел до потери сознания, теперь понимаю, что напрасно, но все-таки ненавидел... И любил. Не мог не любить... А ты?
Как когда-то давным-давно, в их первый день, когда они ехали в лифте, Гена поднял ее лицо за подбородок двумя пальцами, и смотрел в глаза долго-долго. Ларисино сознание помутилось: Геночка, миленький, любименький! Потянулась к нему всем своим существом...
Гена не успел ее поцеловать, только было потянулся, как тут же все и кончилось.
Вместо пьянящего поцелуя Лариса почувствовала жуткий симбиоз свежего перегара, немытого тела и нечищеных зубов, и ее чуть не стошнило. И тут же словно пелена с глаз упала: да разве этого человека она когда-то любила? Нет же, ее Геночка был другим, он был молодым, безумно красивым, веселым, даже бесшабашным. А теперь перед нею сидит осунувшийся бесформенный мужичок неопределенного возраста, опустившийся, давно не стриженный, неопрятный, не совсем трезвый... И если бы семь лет назад она, как и планировала, вышла за него замуж - это теперь был бы ее муж. Вот это - ее муж?!
Неприятное открытие поразило ее. В одно мгновение Гена перестал быть заманчивой мечтой и сладким воспоминанием. Вместо запрятанной глубоко-глубоко внутрь сознания любви к нему Лариса вдруг ощутила неприязнь, граничащую с отвращением. Отшатнулась от него, как от чумы:
- Нет, нет, Гена, я не за этим пришла!
- А зачем? - удивленно спросил он.
Лариса на мгновение задумалась. А действительно, зачем? Зачем ворошить прошлое? Разве его можно вернуть? Разве можно поворотить время вспять, отмотать назад, как кинопленку? Зачем? Ах, как все глупо, как бессмысленно!
- Затем, чтобы объяснить тебе, что я порядочная женщина. Мне бы не хотелось, чтобы ты до конца жизни считал меня шлюхой. Просто решила рассказать тебе правду.
- Да, - согласился Горожанинов. - Но раз это правда, раз ты мне не изменяла - что мешает нам снова быть вместе? Ты же меня не предавала...
Ларисе вдруг стало так противно. Господи, неужели она могла когда-то любить этого человека?!
- Да, я тебя не предавала! - гордо заявила она. - Я была честна и верна тебе, мне не в чем себя упрекнуть! А ты? А ты был со мной честен? Ты не предал меня, бросив без объяснений?!
- Я-ааа?!! Я?!! - вскинулся Горожанинов. - А в чем ты можешь меня упрекнуть?! Это ты своего Дидковского упрекай, это он все подстроил, а я, между прочим, такая же жертва, как и ты!
- Жертва? - едко усмехнулась Лариса. - Ты был бы жертвой, если бы от тебя ничего не зависело.
- А что, что, по-твоему, от меня могло зависеть?! Мне показали красноречивую картинку - что мне еще оставалось делать?!
- Ты мог бы попытаться разобраться во всем. Ты мог бы не поверить своим глазам. Ты мог бы потребовать у меня объяснений. Вместо этого ты просто отказался от меня. Ты даже не объяснил причину, ты просто меня бросил...
- А что мне было объяснять? - кипятился Гена. - Что?!! Я ведь был уверен, что это была ты!
- Ты мог бы поинтересоваться, почему я это сделала. Мог бы упрекнуть меня в подлости или еще в чем-нибудь, тогда я переспросила бы, за что. В конце концов, ты мог бы банально отхлестать меня по щекам! Я бы, естественно, этого не простила, но тогда правда выплыла бы наружу, понимаешь?! Но ты ничего не стал делать, ничего не стал выяснять, ты просто бросил меня перед свадьбой.
- Потому что мне все было понятно. Я ничего не хотел выяснять, я не хотел смотреть в твои лживые глаза. Я же поверил, что это была ты, там... - ты! Я же собственными глазами видел, как тот нерусский кабан влез тебе ручищей в самое... Я же тебя ненавидел!!!
- Вот-вот, - согласилась Лариса. - Ненавидел, это точно. Потому что если бы ты меня любил, ты ни за что не поверил бы в это. Даже если и видел бы собственными глазами. Ты подошел бы к ней, ко мне, как ты думал, прямо там, прямо там взглянул бы в мои подлые глаза, отхлестал бы по щекам - если бы любил, конечно. Если бы любил так сильно, как я! И тогда все встало бы на свои места, тогда ты бы понял, что это жестокий розыгрыш. Но ты предпочел гордо удалиться! И это ты называешь любовью?!
Горожанинов резко поднялся, пафосно выбросил вперед руку, как плохой актер дешевенького театра, и провозгласил:
- Да, это я называю любовью! И очень сомневаюсь в твоей любви! Иначе ты не подвергла бы сомнению мои чувства! Ты вот семь лет как сыр в масле кувыркалась, забавлялась со своим Валериком. А я, между прочим, страдал!
- Ага, - презрительно фыркнула Лариса. - Страдал. Ты безмерно страдал от того, что тискать Сливку приходится в заплеванном подъезде, как прыщавому пацану. Знаешь, Гена? Валера, конечно, редкая сволочь, но все-таки я ему безмерно благодарна за ту подлость. Он спас меня от слабохарактерного ничтожества, которое к тридцати годам не научилось даже обслуживать собственные желания! Иди, Гена, иди к мамочке с папочкой, они утешат! Они и накормят, и напоят, и спать уложат. Иди, Гена, спокойно ночи!
Горожанинов в изумлении выпучил глаза: да как она смеет? Вот так, с ним?! Да кто она такая, да что она о себе возразила?! Развернулся и гордо прошагал в прихожую. И лишь перед самой дверью презрительно произнес:
- Слава Богу, я не женился на тебе! Хорошенькая же из тебя получилась жена, что даже урод Валерка и тот к любовнице сбежал!
И захлопнул за собою дверь.
Глава 8
Впервые в жизни Валера не ночевал дома. Вернее, периодически такое случалось, но он всегда или предупреждал мать заранее, или же звонил, не дожидаясь, пока она начнет волноваться. Но в этот раз она порядком переволновалась, прежде чем позвонила ему на мобильный. Но мобильный не отвечал.
Не отвечала и Лариса. Изольда Ильинична едва не схлопотала сердечный приступ от волнения - кошмар, ночь на дворе, а дома ни сына, ни невестки, ни Ронни! Только поздно вечером, вернее, уже ночью, Валера соизволил вспомнить о матери. Да и то не ее здоровьем интересовался, не ее самочувствием, а женой. Неблагодарный!
- Мам, Ларочка дома?
- Нет, - ледяным тоном отозвалась Изольда Ильинична. - Меня все бросили, все до единого! Спасибо, хоть папа остался со мной! И хоть бы кто позвонил - я же волнуюсь, с ума схожу! Тебя нет, Ларочки нет, даже Ронни и то нет!
Высказав обиду, сообразила, что упустила главное: так Ларочка не с Валериком? А где же она? И почему ее мобильный не отвечает? Боже, что-то случилось?
- Сынок, так где же Ларочка? Она пропала? Похитили? Тебе звонили, да? О Боже, надо звонить в милицию! И Ронни, Ронечка же был с ней! Мерзавцы, подлецы! Бедный Ронни, за что же собачка должна страдать?!
Впервые в жизни материны причитания разозлили сына.
- А Ларочка, выходит, пусть страдает?! - однако тут же взял себя в руки. - Нет, мама, успокойся, никто их не похитил, я тебе завтра все объясню.
- Завтра? - возмутилась Изольда Ильинична. - Что значит 'завтра'?! Ты что, не приедешь домой?! Валерий, что происходит?!
- Мама, я сказал - завтра, значит завтра. Да, я сегодня не приеду. И Ларочку тоже, видимо, ждать не стоит.
- Так вы не вместе?! - испугалась мать. - Валерик, объясни мне...
- Завтра, мама, - твердо ответил сын. - Завтра я тебе все объясню. Я приеду утром, постараюсь как можно раньше. А сейчас ложись спать, не надо меня ждать. И Ларочку тоже. Спокойной ночи, мама. И не перезванивай - я отключаю телефон.
И в ухо Изольды Ильиничны ударили резкие короткие гудки.
Естественно, заснуть ей удалось лишь под утро. А утром, как и обещал, приехал Валера. А потому Изольда Ильинична выглядела как никогда плохо: невыспавшаяся, с отеками под глазами, без макияжа.
- Валерик, объясни мне...
- Присядь, - Валерин голос был лишен обычной приветливости. - Разговор малоприятный, а потому тебе лучше присесть.
Мать послушно присела в кресло. И почему-то впервые в жизни пожалела, что Владимира Александровича нет рядом.
- Ларочка все знает, - без перехода, без предварительных пояснений, без какого-либо вступления заявил Валера.
- Что знает? - не поняла Изольда Ильинична.
- Всё. Про то, почему ее Генка бросил, про твой эксклюзивный сарафан, про Кристину...
Мать ахнула:
- Боже мой! Откуда?!
Валера устало опустился в кресло:
- От Кристины...
- Чтооо?!! Ах, какая дрянь! Да как она?.. Пригрели змею на груди! Да я ее... Собственными руками... Дрянь такая!
Изольда Ильинична вскочила и принялась топтаться возле кресла, словно боясь оторваться от него.
- Сядь! - настойчиво приказал Валера. - Я же сказал - разговор малоприятный...
Мать послушно уселась в кресло, даже не обратив внимания на то, что впервые в жизни сын разговаривал с ней столь непочтительно. Да и вообще - впервые приказывала не она, а он.
- Ничего себе - малоприятный! Давно тебе говорила - брось эту шлюху подзаборную к чертовой матери, как будто других вокруг мало! 'Наложница', 'наложница'! Тьфу, дрянь какая! Дождался! В чем дело, как она посмела?!
- Она беременна, - Валера задумчиво потер пальцем переносицу.
- Что?!! - Изольда Ильинична побледнела. - Час от часу не легче. Говорила я тебе, говорила - следи за ней, чтоб никаких сюрпризов! Ах ты дурачок, как же ты допустил?..
- Хватит, мама! - оборвал ее причитания Валера. - Сейчас не время. Да и не за этим я тебе все рассказываю...
- Выходит, - мать на мгновение задумалась. - Выходит, она рассказала все Ларочке, чтобы развести вас. Так... Ну, ничего-ничего, что-нибудь придумаем... В конце концов, Ларочка же не дура, чтобы всяким шалавам на слово верить.
- Да уж, не дура, - согласился с матерью Валера. - Тем более что ей предъявили более чем веские доказательства - фотографии и платье...
Мать всплеснула руками:
- Так ты что, их не уничтожил?! Ай, как глупо, Валерик!
Сын словно не слышал ее слов, продолжил:
- А под занавес предъявили меня, как окончательное подтверждение правоты...
- Что?! - подскочила мать. - Она застала тебя там?! Боже, какой ужас!!!
Валера молчал. Изольда Ильинична вновь подскочила, потом, вспомнив, как грозно кричал на нее сын, вновь опустилась в кресло.
- Ну, ничего-ничего, я что-нибудь придумаю... Ну что ж, что застукала? В конце концов, ты же мужчина! Мужчинам свойственно иметь любовниц...
Дидковский брезгливо скривился:
- Хватит, мама. Хватит. Хватит уже спектаклей, хватит твоих выдумок. Вон они нас куда с тобой завели...
- А что, что такое? - возмутилась мать. - Когда-то тебе мои выдумки очень нравились!
- Нравились, - согласился сын. - Потому что дурак был. Потому что не смог понять, когда нужно было ставить точку.
- Какую точку? - изумилась Изольда Ильинична. - Ты же ее всю жизнь любил, ты же ею бредил! 'Ларочка', 'Ларочка'! Ты же ни о ком другом думать не мог! Ты же каждую ночь мечтал о ней!
- Да не о ней я мечтал! Не о ней!!! Только и сам этого не понимал! Мне тогда одного хотелось - попробовать, откусить кусочек запретного пирога! Мужиком стать. А с кем - так ли важно? Все вокруг смотрели на меня с содроганием или насмешками, одна только Ларочка видела во мне человека. А я, выходит, в благодарность за это разглядел в пацанке женщину. Если бы не ты, это как возникло, так и прошло бы. А ты заладила: нам нужна только Ларочка, только ее гены могут спасти род Дидковских! Что, скажешь, не твои слова, не говорила такого?!
Изольда Ильинична онемела от такой наглости.
- Валерик, сыночек, что ты такое говоришь? - после некоторого замешательства возразила она. - Ты же ее любил, я же видела, какими глазами ты на нее смотрел! И я ее любила, как дочь!
- Я ее хотел, - поправил Дидковский. - Хотел, а не любил! Чувствуешь разницу?! А ты заставила меня поверить, что я ее люблю. Мне достаточно было смотреть на нее, вспоминать ее ночью под одеялом. А ты? Ты - да, ты ее действительно любила как дочь. Ну так и надо было ее удочерить, раз Лутовининым она оказалась не так уж и нужна! Зачем же ты заставила меня на ней жениться?!
- Я?! - возмутилась мать. - Я?! Да ты же сам, ты сам хотел, ты же мечтал о ней! Ты же никого другого в роли жены и представить не мог!
- Правильно, - парировал сын. - Правильно! Потому что ты меня убедила, что только Ларочка достойна стать Дидковской! Что только Ларочке мы сможем доверить божественную миссию стать матерью моих детей! Я же был дурак, я был так молод! Это же ты зациклилась: Ларочка должна стать нашей, и точка! А мне ведь уже тогда ничего не надо было! Я имел себе Кристину, как хотел, и был вполне доволен жизнью! А ты без конца зудела: 'Ларочка, Ларочка! Только Ларочка! И никаких Кристин!'
Изольда Ильинична задохнулась от возмущения:
- Да ты что?! Да как ты смеешь?! Да я же для тебя старалась, я всю жизнь только о тебе и забочусь, только для тебя живу!
- Уж лучше бы ты жила для себя! - резко ответил Дидковский.
Мать выпучила глаза: что происходит? Ей подменили сына?!!
- Не хами. Не надо хамить, Валерик!
В просторной гостиной повисла напряженная тишина. Оба понимали, что возврата к прежнему больше нет. Изольде Ильиничне так хотелось вернуть все обратно, чтобы опять у них была дружная семья, чтобы в ее любимом кресле нагло развалился Ронька, чтобы Ларочка тихонько читала, покачиваясь в плетеном кресле-качалке у камина...
Страшнее всего для нее было не то, что Ларочка обо всем узнала. И не то, что Кристина ожидала ребенка. Все это еще можно было изменить, или если не изменить, то исправить, найти выход. Страшнее всего оказалось то, что Валерик, кажется, не желает ничего исправлять, его устраивает, что правда выплыла наружу. Это что же, Ларочки, их Ларочки больше не будет с ними?
- Сынок, - Изольда Ильинична нарушила молчание. - Так а что же с Ларочкой? Она же член нашей семьи, она же Дидковская! Мы же должны ей объяснить, что сделали это не со зла, а исключительно от любви к ней. Она же...
- Хватит, мама, - устало перебил Дидковский. - Если то, что мы сделали, было вызвано любовью, то не кажется ли тебе, что любовь эта какая-то извращенная?
- Но ты же любишь Ларочку! Я знаю, ты ее любишь! И не пытайся меня переубедить!
- Не буду, - согласился с ней сын. - Да, мама, я ее действительно люблю. И всю жизнь любил. И до смерти не разлюблю. Да только любил-то я ее, и люблю - не как женщину, понимаешь?! Как сестру, как младшую сестричку! Ты же приучала меня заботиться о ней, вот я и привык. Да, она действительно не чужой для меня человек, я и сейчас ее люблю, и мне ужасно стыдно перед ней, и я чувствую ее боль. И за ее боль готов казнить и себя, и тебя. Но я не могу любить ее как женщину, понимаешь? Мы ведь с ней практически не спим. Вернее, мы, конечно, спим в одной кровати, но тем, чем обычно занимаются супруги, мы не занимаемся! Почти не занимаемся. Потому что в постели она мне неинтересна, потому что в постели я хочу обнаружить другую женщину. Мне не нужна в постели порядочная женщина, скушная и благопристойная до оскомины. В постели я хочу иметь шлюху! Безотказную, порочную, продажную! Кристину!
- Так и имей себе на здоровье! - возмутилась Изольда Ильинична. - Хоть с утра до ночи имей! Только не в родном же доме! Супружеская постель - не место для продажных женщин, сынок! В супружеской постели должна лежать именно порядочная до скукоты женщина, то есть жена! А порочную женщину уложи в другую постель, в другом доме! Мне ли это объяснять тебе?! Не я ли сама нашла тебе утеху, не я ли организовала эту самую постель для непотребства?!! Но не вести же шлюху в дом! Не жениться же на ней! И еще не хватало, чтобы она тебе детей рожала! Мы этого даже Ларочке пока не позволили...
- Вот-вот, - тихо ответил Валерий. - То-то. Вот ты мне объясни, почему мы ей не разрешили рожать? Ведь ты же хотела, чтобы она продолжила наш род. Тебе же так хотелось заполучить ее замечательные гены! Где же твоя хваленая логика?!
- Так это... - стушевалась мать. - Так мы же с тобой решили... А вдруг бы она растолстела после родов? Как бы ты с ней тогда на люди показался?
- Мама! - воскликнул Дидковский. - Мама! Ты сама себя слышишь?! Ты слышишь, что ты говоришь?! Почему ты так ненавидишь людей?! Почему воспринимаешь их, как манекенов, как марионеток? Почему они все должны плясать под твою дудочку?!! Почему только ты должна решать, кому от кого рожать, кому можно толстеть, а кому нельзя? И когда уже можно толстеть, а когда еще рано? Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?!
Изольда Ильинична изумленно взирала на него. Нет, ей определенно подменили сына. Или это все пагубное влияние презренной Кристины?!
- Сынок, - сахарным голосочком спросила она. - А чем ты отличаешься от меня? Можно подумать, что ты ничего не знал. Да ты не только знал, ты принимал в этом заговоре самое активное участие! А теперь во всем обвиняешь меня!
- Да нет, мама, я не только тебя обвиняю. К великому сожалению, я такой же, как и ты. Яблочко от яблоньки, что называется... Я - продукт твоего труда, твоего воспитания. Но может быть, для меня еще не все потеряно? Ведь я сам осознал это, сам! Правда, не открой Кристина правду Ларочке, я бы еще, наверное, очень долго варился бы в этом супе. Однако произошло то, что произошло. Я прозрел. И я не хочу больше продолжать это. Ларочка все знает, и мы уже ничего не сможем с этим поделать. И, честно говоря, я и не хочу ничего делать. Видимо, пришло время...
- Так ты что, всерьез надумал с нею разводиться?
- А у тебя есть другое предложение? - вопросом ответил Валерий. - Нет, мам, не напрягай больше свои мозги, не пытайся придумать очередной оригинальный ход. Мы с тобой и без того уже испоганили Ларочке жизнь. И не только ей. Генка-то тоже пострадал от наших интриг. Если бы не мы, они жили бы себе припеваючи, и были бы счастливы.
- Или уже давным-давно разбежались бы! - ядовито предложила альтернативу Изольда Ильинична.
- Возможно, - согласился Валера. - Да, может, и разбежались бы. Но они бы приняли это решение сами. Они, а не мы с тобой за них - чувствуешь разницу? А теперь нашими стараниями Ларочка мучается, страдает. А ведь мы с тобой ее искренне любим. Тогда как мы смогли причинить ей боль? Как нам в голову пришло устраивать над ней такие эксперименты?!
Изольда Ильинична притихла, словно что-то просчитывая в уме. Потом как-то неожиданно легко согласилась:
- Ну что ж, раз ты так решил - пусть. Пусть так и будет. Пусть возвращается к своему Горожанкиному. Только нужно немедленно заблокировать ее карточки и забрать машину. Машина ведь практически новая, бешеных денег стоит. Ну а вещички, тряпки пусть забирает - на меня они все равно не налезут. Разве что Кристине твоей можно было бы предложить. Ах, да, Кристина! Ну, если тебе так хочется - пусть рожает, но я ее ребенка не признаю, так и знай. И уж конечно - в моем доме ей делать нечего. И жениться не смей! Хочешь жить со шлюхой - живи, никто не мешает. Что поделаешь, если ты с детства страдаешь дурновкусием? Но жениться не смей!
Дидковский вздохнул:
- Мама, мама... Ты так ничего и не поняла? Мама, родная - я уже взрослый. Я больше не собираюсь прислушиваться к твоему мнению! И не тебе решать, кто с кем сходится, кто с кем расходится. Да, нам с Ларочкой остается только развестись, но я и после развода надеюсь остаться ее другом. Конечно, ей будет нелегко простить меня, но я очень постараюсь. И я никогда не перестану ей помогать, никогда! Даже если она меня и не простит - у нее ведь есть на это право, как ты считаешь? И карточки ее я блокировать не собираюсь, так же как и забирать у нее машину. Ты полагаешь, что ее испорченная жизнь ничего не стоит? Я не так жесток, как ты. Я полагаю, что за свой проступок мне придется расплачиваться до конца жизни. И поэтому я не только не заберу у нее машину, не только оставлю карточки, но и буду исправно пополнять их - это как алименты на ребенка, которого у нас с ней нет. Но она сама ребенок, она наш с тобой ребенок! И еще... Знаешь, мама, ей ведь где-то нужно жить. Я не хочу отправлять ее обратно к Лутовининым - ей там будет плохо. Это раньше ей не с чем было сравнивать, а теперь... Нет, я не хочу, чтобы она жила с родителями. Она взрослый человек, она замечательный человек. Это мы с тобой плохие, мама. Мы, а не она. И она будет жить в моей квартире - я так решил. Я перепишу ее на нее, подарю. Мне она не нужна, я не собираюсь там жить. Если вы с отцом выгоните нас с Кристиной - я уйду в ту самую квартирку на Таллиннской. Да, она совсем крошечная, но мне с ней и там будет хорошо. И не тебе, мама, указывать теперь - на ком мне жениться, а на ком нет. Я до конца жизни буду тебе благодарен за Кристину, но никогда не позволю ее оскорблять. И ребенок у нас с ней будет. И фамилию он будет носить мою, и отчество мое. А признавать тебе его или нет - твое личное дело. И меня это в данный момент волнует меньше всего. А больше всего - то, как объяснить все Ларочке? Я не хочу, чтобы она меня ненавидела. Я хочу, чтобы она меня поняла. Пусть не простила, а хотя бы просто поняла...
Глава 9
Лариса проснулась совершенно разбитая, ноги ныли от неудобного положения. Попыталась вытянуть их - ничего не получалось, мешал какой-то большой теплый мешок.
- Ронька, - протянула она. - Ну когда же ты научишься спать, как собака? Неужели мало дивана, кресла?!
Обиженный пес даже не поднял морду. Еще бы - мало того, что его заставили ночевать в каком-то странном доме, насквозь пропахшем пылью, от которой он весь исчихался, так бестолковая хозяйка посмела оставить его без ужина!
Лариса беспомощно уселась на краю кровати. С пробуждением вспомнились все беды, все обиды. Куда идти, куда деваться? Ну, ясное дело, к Дидковским она не вернется, это даже не обсуждается. А что же дальше? Как ей теперь жить? Теперь, когда она никому не нужна?!
Ронька вдруг с диким визгом подскочил с кровати и умчался в прихожую. Лариса сразу догадалась, в чем дело - так он встречал только одного человека, только своего любимого Валерика...
Дидковский подошел молча, присел рядом, взял ее руку в свою, нежно поцеловал самые кончики пальцев:
- Прости меня, малыш...
Лариса даже не пошевелилась. Не забрала руку, не стала ничего отвечать.
- Я понимаю, - продолжил Дидковский. - Я все понимаю. Бесполезно просить прощения. Я его и не достоин, сам знаю. Хочу только, чтобы ты поняла.
Помолчал, помялся немного.
- Нет, не смогу. Ты все равно не поймешь... Да, я подлец, я мерзавец. Мы все это устроили вместе с матерью. Она с самого детства хотела заполучить тебя в невестки. И меня сумела убедить в том, что я тебя люблю. Чтобы не наделал глупостей раньше времени, подсунула мне Кристину. Я, естественно, не отказывался, пользовался с удовольствием... А мать тем временем продолжала меня убеждать в том, что только ты достойна моей любви, только ты можешь стать моей женой. И я поверил. Знаешь, я ведь тебя действительно люблю - хочешь верь, хочешь не верь. Я тебя всегда любил, ты всегда была моим самым дорогим человечком. Только не смог вовремя понять, что люблю тебя, как брат, или может, как отец. Вот в этом моя самая большая вина, самая большая ошибка. Потому что именно исходя из нее я и принял неверное решение. Я ведь был уверен, что ты должна стать моей женой, понимаешь? Моей, а не Генкиной. Я просто не мог ему этого позволить. Я понял, как жестоко ошибся, уже после свадьбы, ночью. Потому что... Вместо любимой женщины рядом со мною почему-то оказалась любимая сестра. Нет, не так - любимое дитя. И я понял, что натворил. Мне нужно было еще тогда, прямо наутро, признаться тебе во всем. Конечно, ты бы не простила, но тогда еще можно было бы все исправить. Я бы все объяснил Генке, вы бы поженились... Но я смалодушничал... Мне было ужасно стыдно признаться тебе в своем грехе. Но и носить его в себе не смог. Напился до безобразия, да и рассказал все Кристине. Знаешь, я ведь ее всегда считал продажной женщиной, никогда не воспринимал всерьез. Приходил, получал то, за чем пришел, и уходил. Домой, к жене. К тебе. А на следующий вечер опять шел к ней. Почему-то оказалось, что я не смог от нее отказаться. Но вплоть до вчерашнего вечера я относился к ней, как к... Ну, ты поняла. Как к той, которая за деньги выполняет свою работу. Но деньги-то она как раз и не брала, понимаешь? Мама просто снимала для нее квартиру... Нет, потом я, конечно, стал оставлять ей деньги - на хозяйство, на продукты. Но не как плату, а как...
Дидковский на короткое мгновение запнулся, но тут же продолжил:
- Как тебе... Как жене, понимаешь? Относился, правда, по-хамски, но меня непреодолимо тянуло к ней буквально каждый вечер. Все люди с работы домой едут, а я к ней... И тебя любил. Только совсем по-другому... Нет, Ларочка, я не добиваюсь твоего прощения, нет. Я знаю, ты не простишь... И правильно сделаешь - нет мне прощения. Я только хочу... Ты никогда мне не говорила, но я ведь знаю, как ты все эти годы мучилась от неизвестности. Я видел это, и тоже мучился - я-то знал ответ, знал! А сказать тебе не мог, понимаешь? Поэтому и пришел сказать, объяснить... Не хочу, чтобы ты снова мучилась этим вопросом. Нет твоей вины в этом, нет! Это я во всем виноват, только я! Ты хорошая, ты самая в мире замечательная, и я безумно тебя люблю, потому что нет у меня человека роднее тебя! Я так хочу, чтобы мы всегда были рядом, но не так, как... как до вчерашнего дня. Я хочу, чтобы мы каждые выходные приезжали к родителям, каждый со своей семьей, с детьми. Ларочка, миленькая моя - позволь мне быть твоим братом? Я больше не буду тебе мужем, но я хочу остаться родным для тебя человеком. Потому что как бы ты ни запрещала, а ты для меня все равно навсегда останешься родной. Прости меня, я такой идиот! Я такая сволочь! Прости, Ларочка, прости меня!
Дидковский сполз на пол и уткнулся в Ларочкины оголенные коленки. Расплакался, как маленький провинившийся мальчишка. Не задумываясь, что делает, Лариса машинально обхватила его голову руками, прижала к себе.
- Прости, Ларочка! Если бы только я понимал в тот момент, что творю! Поверь мне, родная моя - я не хотел причинить тебе боль, я искренне полагал, что так будет лучше для всех. Прости меня, бедная моя, родная моя...
- Спасибо, - глухо отозвалась Лариса.
Дидковский настолько этого не ожидал, что аж опешил.
- Что? - он не без усилий оторвал голову от ее коленей и уставился на нее удивленными глазами. - Ларочка, миленькая, ты что-то сказала?
- Спасибо, - безжизненно повторила Лариса.
- За что? - бесконечно изумился Валерий. Но от ее голоса, от этого ее глухого 'Спасибо' такой мороз пробрал, что волосы на руках поднялись. - За что, Ларочка?!
- За правду. За то, что не стал юлить. За то, что не промолчал, не заставил сходить с ума от проклятого 'Почему'. Если бы ты только знал, как это больно - не знать ответа...
Валера ушел, а Лариса по-прежнему сидела на краю кровати. Боль от предательства самого близкого человека никуда не ушла, никуда не делась, но стала, кажется, чуточку легче. Самое главное - ее больше не мучил этот страшный вопрос - 'почему?' Не дожидаясь ее вопросов, Валера очень подробно ответил на каждый из них.
Теперь Лариса знала правду. Всю правду. И о событиях, предшествующих Генкиному предательству, и о Кристине, и о причинах этих ужасных поступков. Только вывод из этих объяснений получался какой-то странный, абсолютно абсурдный. Выходит, все страдания, выпавшие на ее долю, все обиды, все предательства были вызваны любовью? Так значит, любовь - вовсе не светлое чувство? Любовь - зло, именно от нее происходят все беды на свете?
Ее любил Гена, но предал, поверив в ее мнимое предательство. Ее любил Валера, и тоже предал, представив ее любимому мужчине, как продажную женщину. Ее любила мама Зольда, но получается, что именно от ее любви Лариса пострадала больше всего. От того, что несчастная женщина в свое время не смогла или просто не решилась родить второго ребенка. А Ларисина вина только в том, что она случайно оказалась рядом?
С Дидковскими все более-менее понятно. Противно, до смерти обидно, но понятно. А Генка? Как быть с ним? Куда, на какую полочку души определить Горожанинова? С одной стороны, он такая же пострадавшая сторона, как и сама Лариса. Но это только на первый взгляд. Потому что при ближайшем рассмотрении получается, что у него, в отличии от Ларисы, был шанс избежать ошибки. Это ведь Ларису просто поставили перед фактом: Горожанинова в твоей жизни больше нет, вместо него Дидковский, а ты хочешь принимай его, не хочешь - прыгай к чертовой матери с балкона. Генка же мог что-то сделать, мог открыть обман. Нужно было только чуточку подумать, или же просто отпустить свои чувства на волю, позволить гневу выйти наружу. И тогда он вскрыл бы обман, тогда он непременно все понял бы.
А еще он мог просто не поверить. Если он ее действительно любил - как он мог поверить в ее продажность? Ведь это не Лариса, это Сливка отдавалась ему с пятнадцати лет в заплеванном подъезде, а в Ларисиной чистоте он смог убедиться на собственном опыте. Тогда как же он мог поверить, что она 'этим' зарабатывает на жизнь?! Как?! Если действительно любил?!
А любил? Любил ли ее Генка на самом деле? Или же любил так же, как Дидковский? Не ее саму, не Ларису Лутовинину, а всего лишь красивую картинку? Нет, не любил. Потому что тогда не смог бы поверить. Или, может, вот такая она и есть, любовь хваленая? Вот такая, разлучная, злая, недоверчивая? И даже предательская?
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |