— Это Леонтиск. Он знал, что я купаюсь по ночам в Евфрате, услыхал, что ты тоже плаваешь в реке, и, сопоставив два, получил единое…
Александр негромко рассмеялся. Голос плохо слушался его, и он оборвал смех.
— Ты опасна, афинянка. Твоё имя и Смерть начинаются с одной и той же буквы. Я чувствовал, как легко умереть в твоих объятиях. И сейчас я весь очень лёгкий и как будто прозрачный, без желаний и забот. Может быть, я — уже тень Аида?
Таис подняла тяжёлую руку царя, прижимая её к своей груди.
— О нет, в тебе ещё много плоти и силы! — ответила она, по обыкновению опускаясь на пол к его ногам.
Александр долго смотрел на неё и наконец сказал:
— Ты — как я на поле битвы. Та же священная сила богов наполняет тебя… божественное безумие усилий. В тебе нет начала осторожности, сберегающего жизнь…
— Только для тебя, царь!
— Тем хуже. Я не могу. Один раз я позволил себе побыть с тобой, и сутки вырваны из моей жизни начисто…
— Я понимаю, не говори ничего, милый, — впервые Таис назвала так царя, — бремя Ахиллова щита!
— Еще! Бремя задумавшего познать пределы ойкумены.
— Помню и это, — печально сказала Таис. — Я больше не позову тебя, хоть и буду здесь. Только и ты тоже не зови. Цепи Эроса для женщины куются быстрее и держат крепче. Обещаешь?
Александр встал и как пушинку поднял Таис. Прижав к широкой груди, он долго держал ее, потом вдруг бросил на ложе. Таис села и, опустив голову, стала заплетать перепутавшиеся в диком беспорядке косы. Внезапно Александр нагнулся и поднял с ложа золотую цепочку со звездой и буквой МЮ в центре.
— Отдай мне, на память о том, что случилось, — попросил царь. Гетера взяла свой поясок, задумалась, затем, поцеловав украшение, протянула Александру.
— Я прикажу лучшим ювелирам Вавилона в два дня сделать тебе другую. Из драгоценного зеленого золота со звездой о четырнадцати лучах и буквой КСИ.
— Почему КСИ? — недоумевающе вскинулись длинные ресницы Таис.
— Запомни. Никто не объяснит тебе, кроме меня. Древнее имя реки, в которой мы встретились, — Ксаранд. В Эросе ты подобна мечу — ксифосу. Но быть с тобой мужу — эпи ксирон эхестай — как на лезвии бритвы. И третье — КСИ четырнадцатая буква в алфавите…
Глаза афинянки опустились под долгим взглядом царя, а побледневшие щеки залились краской…
— Посейдон-земледержец! Как я хочу есть! — сказал вдруг Александр, улыбаясь притихшей гетере.
— Так идем! Всё готово! — встрепенулась афинянка. — Потом я провожу тебя до южного дворца. Ты поедешь на Боанергосе, я — на Салмаах…
— Не надо. Пусть едет со мной один из твоих стражей-тессалийцев.
— Как тебе угодно! — покорно ответила гетера.
Уединившись в своей спальне, Таис вышла лишь к вечеру и приказала Эрис принести киуры, ещё из запасов, которые они сделали с незабвенной Эгесихорой в Спарте. Эрис принесла плоскую каменную ступку и стала помогать госпоже в приготовлении опасного настоя. Синие глаза чёрной жрицы, не гармонировавшие с темной кожей и суровыми бровями, внимательно разглядывали запавшие щеки, распухшие губы, синие подглазья госпожи.
Неожиданно Эрис протянула руку и слегка коснулась горячими пальцами запястья афинянки.
— Не трави себя, госпожа, — сказала чёрная жрица.
— Что ты знаешь об этом? — грустно и убежденно ответила гетера. — Когда бывает так, то Гея неумолима. А я не имею права позволить себе дитя от будущего владыки ойкумены.
— Почему, госпожа?
— Кто я, чтобы родившийся от меня сын стал наследником великой империи? Кроме плена и ранней смерти, он ничего не получит от судьбы, игравшей всеми, кто таит думы о будущем, всё равно — темные или светлые.
— А девочка?
— Нельзя, чтобы божественная кровь Александра испытала жестокую судьбу женщины!
— Но дочь должна быть прекрасной, как сама Афродита!
— Тем хуже для нее…
— Не опасайся, госпожа, — меняя тон, твердо сказала Эрис. — У тебя ничего не будет. И не пей киуры.
— Как ты можешь знать?
— Могу и знаю. Все мы посвящены в древнее знание Кибелы о тайне влияния Луны на зачатие человека. От неё зависит всё в женском теле. Когда луна находится среди определенных звёзд, в одном из своих обликов, тогда всё позволено, а зачатия не произойдет. Ты встретилась с царем как раз в такое время…
— Почему же мы, обучаемые всей мудрости женского искусства, не знаем этого? — изумленная Таис даже привскочила.
— Потому что знание это — тайное. Нельзя освободить женщину от власти Геи-Кибелы, иначе прекратится род человеческий. Считают грехом пользоваться знанием чар Луны только себе в угоду. Но мы, служительницы Кибелы, должны знать…
— Иначе все бы вы ходили беременными, — улыбнулась Таис, — я поняла. Но может быть, ты откроешь мне эту тайну?
— Тебе можно. Ты служишь другой богине, но цели её те же, что у Великой Матери. Однако пока я с тобой, я всегда скажу тебе, какие дни будут без последствий.
— Пока ты со мною. Но когда тебя не будет…
— Я буду с тобой до смерти, госпожа. Умирая, расскажу тебе все…
— Кто собирается умирать? — прозвенел веселый голос.
Таис, взвизгнув от радости, бросилась навстречу Гесионе.
Женщины обнялись и долго не размыкали рук. Каждая ждала этой встречи, после того как разошлись в противоположные стороны пути всадницы Таис и морехода — Гесионы.
Афинянка потащила подругу на солнечный свет веранды. «Рожденная змеей», как некогда прозвала её ревнивая Клонария, очень похудела, обветрилась, остригла волосы, как наказанная за неверность жена или беглая рабыня.
— На кого ты стала похожа! — воскликнула Таис. — Неарх возьмет другую здесь, в Вавилоне, полном обольстительниц.
— Не возьмет, — с такой уверенностью и спокойствием ответила фиванка, что гетера почувствовала — действительно не возьмет.
— Ты вся так почернела? Распусти застежки! — засмеялась афинянка. Гесиона, послушная как прежде, обнажилась до пояса. Её коричнево-загорелые груди, по-прежнему твердые, вызывающе поднятые кверху в той же пленительной красоте юного тела, сразу сказали Таис, что с подругой ничего плохого не произошло. Кивнув головой, она поцеловала. Гесиону и, вдруг почувствовав ужасный голод, увлекла гостью за стол. — Надолго? — спросила гетера, ласково гладя загрубевшую руку «рожденной змеей».
— Надолго! Неарх после победы у Гавгамелы устроит здесь верфь и стоянку кораблей. Будет плавать к Арабии, но ненадолго и без меня. Как хорошо, звезда моя! Победа, окончательная!
— Не всё кончено с Персией… а потом, насколько я понимаю Александра, предстоит ещё долгий поход до края ойкумены. Мы с тобой не пойдем туда, останемся где-нибудь здесь.
— Мне не нравится Вавилон! Обветшалый город былой славы. Осыпавшиеся стены, давно не знавшие восстановления дворцы и храмы! И мне ещё не нашли жилья!
— С Неархом?
— Неарх будет жить около кораблей, приезжая сюда.
— Тогда поселись у меня. Места достаточно.
— Таис, филэ, лучшее, о чем я могла думать: найти тебя и жить с тобой!.. У меня пока нет и городской служанки.
— Найдется. У меня они тоже не вавилонские, а издалека.
— Очень интересна эта, чёрная. Как её зовут?
— Эрис.
— Жуткое имя: богиня раздора из темного мира.
— У них у всех такие имена. Она ведь бывшая жрица, как и ты, только павшая, а не плененная. Служила куда более грозной Матери Богов. Я расскажу тебе о ней потом, сначала мне надо узнать о вашем плавании.
— Хорошо… знаешь, у Эрис странные глаза.
— А, ты заметила!
— Мне показалось, что в ней вся женская глубина, темная, как в мифической древности, и жадная к новому и прекрасному, как в Элладе!
— И сила! Но довольно о рабыне, рассказывай о себе.
Повествование Гесионы не затянулось. Всё было куда проще, чем у Таис. Вначале она сопутствовала Неарху до верхнего течения Евфрата, где были устроены спешные заготовки леса для кораблей. Затем они объехали несколько городов Сирии, всюду, где можно было найти запасы сухого, выдержанного дерева. Бесчисленные обозы свозили дерево к «царской дороге», той самой, которую пересекала Таис из Эфеса в Сузу. По этой дороге лес везли, а по реке сплавляли до нижней переправы через Евфрат. Там Неарх устроил верфи для боевых судов.
— Подумать только! Я проплывала мимо них, ночью, — воскликнула Таис, — и не подумала о тебе!
— А меня и не было уже там. После вести о великой победе Неарх поплыл вниз, и мы с ним побывали у самого слияния обеих рек, там, где болота занимают громадное пространство. Туда, наверное, придется ехать ещё раз, а это очень плохое место…
— Кто же направил тебя сюда, в Лугальгиру?
— Твой герой — тессалиец Леонтиск. Как он влюблен в тебя, милая Таис!
— Знаю и не могу ему ответить тем же. Но он согласен на все, лишь бы быть около меня.
— На эти условия согласятся ещё тысячи мужчин. Ты всё хорошеешь и, пожалуй, никогда ещё не была столь красива.
К великому удивлению Гесионы, Таис разрыдалась.
В большом тронном зале южного дворца из темно-синих глазурованных кирпичей с орнаментом в виде желтых столбиков Александр председательствовал на совете военачальников. Только что прибывший Птолемей, едва успев смыть пот и пыль знойной дороги, доложил о сокровищах, захваченных в сдавшейся без боя Сузе. Помимо серебра, золота, драгоценного вооружения в Сузе хранились статуи, вывезенные Ксерксом из разграбленной им Эллады, и особенно афинская бронзовая группа тираноубийц — Гармодия и Аристогейтона. Александр велел немедленно отправить скульптуру в Афины. Эта пара мощных воинов, делающих совместный шаг вперёд, подняв мечи, на тысячелетия вперёд будет вдохновлять скульпторов как символ боевого братства и вдохновенной целеустремленности.
Птолемей оставил сокровища на месте, под охраной всего своего отряда, слишком малочисленного, чтобы сражаться в открытой степи, но достаточного, чтобы защитить добычу в укрепленном городе. Пятьдесят тысяч талантов лежало в Сузе — столько серебра рудники на родине Александра могли добыть разве за полвека. Но, по сведениям персов, главная газафилакия — казна персидской державы — собрана в области Парсы, в столице царей Ахеменидов того же имени, названной греческими географами Персеполисом. Больших скоплений войск в Парсе нет, Дарий пока находится на севере.
Александр действовал как всегда молниеносно. В семидневный срок он приказал собраться лучшим отрядам конницы, а пехоте через три дня выступать на Сузу. Обозы с продовольствием отправить немедленно. Главные силы и весь обоз под командой Пармения должны были идти следом не спеша. По уверению вавилонян, жара спадет через несколько дней. В знойных долинах Сузы и Парсы и, затем, прохладная зима — лучшее время походов. Корма для коней и воды везде вдоволь. Александр настрого приказал оставить в Вавилоне всю многотысячную массу сопровождающих армию артистов, художников, женщин, слуг и торговцев. Никто не смел следовать за передовым отрядом. Только после выхода в путь главных сил и обозов Пармения неизбежные спутники войска получали право двигаться на Сузы и Персеполис.
После совещания Александр отправился в храм Мардука, где жрецы древних богов Вавилона устроили в его честь священное действо. Великий победитель сидел на почетном троне рядом с верховным жрецом, не старым ещё человеком с длинной и узкой, тщательно ухоженной бородой.
Процессия жриц в красных одеяниях, настолько легких, что малейшее дуновение взвивало их над плечами наподобие вспышек прозрачного огня, несли на головах золотые сосуды, из которых струились столбики ароматных голубых дымков.
Александр, суровый и неподвижный, предавался каким-то нерадостным думам. Верховный жрец поманил молодого служителя храма, хорошо говорившего на койне, чтобы переводить.
— Победитель царей, обрати благосклонный взор на ту, что идет впереди, неся серебряное зеркало. Это дочь знатнейшего рода, более благородного, чем Ахемениды. Она изображает Шаран — приближенную богини Иштар.
Александр ещё раньше заметил высокую девушку с удивительно белой кожей и змеистыми тонкими чёрными косами почти до пят. Он кивнул жрецу, отвлекаясь от дум, и тот улыбнулся вкрадчиво и многозначительно.
— Скажи слово желания, о победитель и владыка! Она этой же ночью будет в час летучей мыши ожидать тебя на роскошном ложе славы Иштар в верхних комнатах храма. Тебя приведут… — Жрец умолк, увидев отрицательный жест Александра. — Неужели любовь благородной служительницы Иштар не привлекает тебя? — помолчав, сказал жрец, обманувшийся в своих чаяниях.
— Не привлекает! — коротко ответил македонец.
— Прости, о владыка, если осмелюсь спросить запретное по неведению твоих божественных путей… — Жрец умолк в нерешительности, и переводчик остановился, будто споткнувшись.
— Продолжай, я не наказываю за неудачные слова, — сказал Александр. — Мы с тобой из разных народов, тем важнее понять друг друга.
— Говорят, единственная женщина, которую ты здесь избрал, — это афинская блудница. Неужели ничего не значит для тебя знатность, целомудрие, освященное божеством?
— Та, о ком говоришь ты, не блудница в вашем понимании, то есть не доступная любому за определенную плату женщина. В Элладе все свободные женщины разделяются на жен, хозяек дома и матерей, с другой стороны — гетер, подруг. Гетера знает много разных искусств: танца, пения, умения одеться, развлечь разговором, стихами, может руководить пирушкой — симпосионом. Гетера окружена художниками и поэтами, черпающими вдохновение в их красоте. Иначе говоря, гетеры дают мужу возможность приобщиться к красоте жизни, стряхнуть с себя однообразие обычных дел.
— Но ведь они берут деньги и отдаются!
— И немалые деньги! Искусство и долгое обучение стоят много, врожденный талант — ещё больше, и мы это хорошо понимаем. А в выборе мужчин гетера свободна. Может отдать себя за большую цену, может отказать, может не взять никакой цены. Во всяком случае, Таис нельзя заполучить на ложе так, как ты предлагаешь свою «целомудренную» Шаран.
Жрец быстро опустил глаза, чтобы не выдать вспышки гнева. Разговор прервался, и Александр до конца действа остался неподвижен и безразличен, как и вначале.
Всю неделю, до выхода конных сил, Таис убеждала Птолемея взять её в поход. Птолемей пугал гетеру невероятными опасностями пути через неведомые горы, населенные дикими племенами, трудностью непрерывного марша с излюбленной Александром быстротой, ненужностью всех этих тягот. Она сможет поехать с удобствами в обозах Пармения. Таис считала, что хоть одна женщина-афинянка должна присутствовать при захвате священной и недоступной столицы тех, кто разорил Элладу и продал в рабство десятки тысяч её дочерей. Мужи, они сами по себе и за себя, а из жён лишь она одна способна совершить этот поход, закалившись в пути и обладая великолепным конем.
— Для чего ты подарил мне иноходца? — спрашивала она лукаво и задорно.
— Не о том я мечтал! — сердился Птолемей. — Всё получилось не так… впереди не предвидится конца походу.
— Разве Александр не будет зимовать в теплой Парсе?
— Так ведь «зима» здесь два месяца! — ворчал Птолемей.
— Чем ты больше славишься как военачальник, тем становишься несговорчивей. Скажи лучше, что боишься гнева Александра!
— Приятного мало, когда он загорается яростью…
Таис задумалась и вдруг оживилась:
— Я поеду с тессалийской конницей. Там есть друзья, и они укроют от глаз Александра. А Леонтиск, их начальник, — только воин, не полководец, и не боится ничего и никого! Решено, ты ничего не знаешь, а встречу с Александром в Персеполисе я беру на себя…
Птолемей в конце концов согласился. Гораздо труднее удалось Таис уговорить Эрис остаться без неё в Вавилоне. Она была готова бежать за конницей — немыслимое предприятие, которое погубило бы всё дело.
На счастье, Гесиона подружилась с Эрис. Две бывшие жрицы нашли, должно быть, общее друг в друге. С помощью фиванки мрачное упорство Эрис было преодолено. Гесиона обещала приехать к подруге, если она останется в Персеполисе, и привезти с собой обеих рабынь и Салмаах. «Рожденная змеей» с прежним наслаждением каталась на кобыле и даже танцевала с ней, хотя и не столь искусно, как Таис.
Гетера тщательно собиралась под руководством Леонтиска и своего старого приятеля лохагоса, ныне вступившего в строй во главе своей сотни — именно той, с которой ехала Таис. Путь предстоял немалый — пять тысяч стадий отделяли Вавилон от Персеполиса, через болота, горы, плоскогорья и ущелья.
Если бы афинянка не проехала на своем иноходце ещё большее расстояние, может быть, ускоренный поход такой дальности и устрашил бы ее. Но сейчас она нисколько не колебалась и ни о чем не тревожилась, когда поздним осенним рассветом поцеловалась с Гесионой, обняла безмолвную Эрис, и Боанергос, высоко расстилая по ветру чёрный хвост, понесся по пустынным улицам Вавилона, чтобы присоединиться к отряду тессалийцев за воротами Ураша по дороге в Ниппур.
Глава XI. РОК ПЕРСЕПОЛИСА
Суза, построенная на холмах, с центральной высокой частью наподобие Акрополя Афин, пробудила в Таис желание хотя бы один день подышать благословенным воздухом Эллады, взойти на мраморные лестницы храмов, укрыться от солнца в афинских галереях — стоях, продуваемых чистым дыханием моря. Ещё больше напоминали о прошлом празднество и бег с факелами, разрешенные Александром несмотря на его нетерпение двигаться дальше, на юг. Александру необходимо было прийти к Персеполису раньше, чем Дарий успел бы подвести туда войска для отражения передовых сил македонцев и спасения казны. И полководец показывал пример неутомимости в седле и пешем походе, покидая коня, чтобы пройти один-два парасанга рядом с пехотинцами.
Когда слева, на востоке, показались покрытые снегом горные пики, а долины стали более крутыми и изрезанными, македонцы столкнулись с яростным сопротивлением персидских войск. На перевале, с обеих сторон стесненном крутыми склонами, называемом Воротами Парсы, войско Александра задержала наскоро возведенная каменная стена. Атаки македонцев персы отразили одну за другой. Александр остановился. Верхняя короткая дорога оказалась непроходимой.
Великий полководец отправил Филотаса с частью войска по нижней дороге, чтобы захватить переправу и навести мосты через реку Араке — последнее крупное препятствие на подходе к Персеполису.
Сам Александр, благодаря дружескому отношению местных горных племен, которых он не тронул и даже простил им первое нападение на македонцев, прошел горными тропами с гетайрами, тессалийской конницей, агрианами и критскими лучниками в тыл отряду, оборонявшему ворота Парсы. Атакованные с двух сторон, персы разбежались. Путь к реке лежал открытым.
Таис, вместе с двумя сотнями тессалийских конников, попала в отряд Филотаса, подвергшийся нападению невесть откуда взявшейся азиатской конной орды. Македонцы сначала даже не поняли, с кем имеют дело.
В предрассветном сумраке Таис въехала на бугор в сопровождении лохагоса и второго сотника. Они остановились, увидев расстелившуюся впереди равнину. Вдруг обоих сотников точно сдуло ветром. Они поскакали вниз, призывая боевыми воплями свой отряд от подножия холма. Не сразу заметила афинянка орду полуголых всадников, бешено мчавшихся по серой сумеречной равнине. Лошади расстилались среди зыблющейся травы, мчась бок о бок, плотной лавиной. Их серые контуры казались волнами на реке, поднявшейся в половодье, среди клонящейся под ветром высокой сухой травы.
Страх закрался в мужественное сердце гетеры. Призрачная орда, молча несущаяся навстречу македонцам… Не были ли то выходцы из подземных далей Аида, воскрешенные колдовством здешних жрецов — магов?
Навстречу грозному потоку всадников ринулись конники Александра. Дикий вой, поднявшийся к небесам, отрезвил Таис. Как бы отвечая на вопль, слева, из-за гор, вспыхнули лучи рассвета, озаряя вполне реальное побоище. Тессалийцы бросились к востоку, отрезая азиатов от гор, справа ударили агриане, а в стиснутую этими клещами середину вклинилась пехота с гигантскими копьями-сариссами в 14 локтей длины. Бой окончился, как все схватки конных сил, очень быстро. С криками злобы и ужаса нападавшие понеслись обратно, наградив македонских воинов множеством превосходных, хотя и плохо объезженных низийских лошадей.
Больше до самого Аракса никто не встретился на пути отряда. Мосты наводились с диким рвением. Все знали, что Александр не замедлит явиться, как только покончит с заградительными силами.
Задержка оказалась продолжительней, чем ожидали Филотас и Кенос. Мосты были готовы, а войско с Александром не подходило. Как выяснилось, битва на горной дороге превратилась в массовое избиение. Гонимые беспощадными врагами, персы низвергались с крутых обрывов в загроможденные камнями русла речек. Некоторые сами бросались со скал, предпочитая вольную смерть рабству или мучительной гибели от мечей и копий.
Александр не ожидал столь упорного сопротивления и озлобился. Однако когда полководец ночью подъехал к реке и увидел, что всё приготовлено к переправе, у мостов горят факелы, а передовой отряд стоит на том берегу, ожидая приказаний, Александр смягчился. Он велел переправляться гетайрам, тессалийцам и агрианам немедленно. Александр выехал на верном Букефале (он не сражался на нем в горном проходе, а брал более легкую, привыкшую к крутым горам лошадь) на высокий берег Аракса, чтобы проследить за переправой и построением отрядов. Внимание Александра привлек всадник маленького роста, закутанный в темный плащ, на длиннохвостом и долгогривом коне. Он, так же как и царь, следил за переходившими мосты воинами, одинокий и неподвижный. Александр, по всегдашнему своему любопытству, подъехал к маленькому всаднику, властно спросил: кто ты?
Всадник откинул плащ, открыв закрученные вокруг головы чёрные косы, — это была женщина. Александр с удивлением стал всматриваться в её плохо различимое в темноте лицо, стараясь угадать, кто же это мог очутиться здесь, в пяти тысячах стадий от Вавилона и трёх тысячах от Сузы?
— Ты не узнал меня, царь?
— Таис! — вне себя от удивления воскликнул Александр. — Зачем? Как? Я приказал всем женщинам остаться в Вавилоне!
— А я не все женщины, — спокойно возразила гетера. — Я — твоя гостья, царь. Ты забыл, что трижды приглашал меня, в Афинах, в Египте и Тире?
Александр угрюмо промолчал. Поняв его, афинянка добавила:
— Не думай обо мне плохо. Я не желаю пользоваться встречей на Евфрате и не бегу за тобой, чтобы вымолить какую-нибудь милость.
— Тогда зачем же ты пустилась в столь трудный и опасный путь?
— Прости, царь! Мне хотелось, чтобы хоть одна эллинская женщина вошла в сердце Персии с победоносными воинами наравне, не влачась в обозах среди добычи, запасов и рабов. У меня великолепный конь, ты знаешь, я хорошо езжу. Прими меня здесь только с этой целью.
Не видя лица Александра, Таис ощутила перемену его настроения. Ей показалось, что царь улыбается.
— Что же, гостья, — совсем иным тоном сказал он, — поедем, пора!
Букефал и Боанергос спустились с откоса. До рассвета Таис ехала около Александра, пустившего Букефала широкой рысью, пренебрегая усталостью своих воинов, считавших, что божественный полководец не поддается человеческой слабости. Горы понижались от реки и на юго-востоке расступались в широкую равнину. Легендарная и неприятная для каждого эллина Парса ложилась под копыта македонской конницы. Леофорос — так звали эллины удобную дорогу, приспособленную для тяжёлых повозок, вел к заветному Персеполису, самой большой газафилакии Персии, священному месту коронаций и тронных приемов Ахеменидской династии.
Рассвело, когда македонцы увидели на дороге толпу пожилых людей в несколько сотен человек с зелеными ветками — в знак мира и преклонения. Шли эллины, захваченные в плен или уведенные обманом для работы в столице Персии, искусные ремесленники и художники. К ярости и негодованию македонского войска, все без исключения эллинские мастера были жестоко и намеренно искалечены. У одних отрублены ступни, у других кисти левых рук, у третьих обрезали носы или уши. Калечение людей производилось с расчетом, чтобы они могли выполнять работу по своему умению, но не могли бежать на родину в столь жалком или устрашающем виде.
У самого Александра навернулись слезы негодования. Когда калеки, упав перед его конем, просили о помощи, Александр спешился. Подозвав к себе нескольких безносых предводителей толпы, он сказал, что поможет им немедленно возвратиться домой. Вожаки посоветовались и, вновь подойдя к терпеливо ожидавшему Александру, стали просить о позволении поселиться всем вместе по их выбору. Там изуродованные не будут предметом насмешек и жалости, как если бы они разъехались по родным местам. Александр одобрил их решение, велел идти навстречу главным обозам Пармения и далее в Сузу, где каждому выдадут по три тысячи драхм, по пяти одежд, но две запряжки волов, 50 овец и 50 мер пшеницы.
Со счастливыми криками, славя царя, калеки двинулись дальше. Александр понесся к самому ненавистному городу Азии, как он назвал Персеполис.
— Я сосчитал их, — сказал Птолемей, неожиданно выехав с боковой дороги, — около тысячи человек! Изуродовать такую массу людей, искусных мастеров, — как могли персы разрушать с такой злобой красоту человеческого тела?
— Как они могли разрушить прекрасные Афины — храмы, стой, фонтаны. Зачем? — спросила Таис.
Александр искоса глянул на Птолемея:
— Что тут ответит мой лучший наблюдатель стран и государств?
— Очень просто, великий царь! (Непривычное титулование не ускользнуло от гетеры.) Очень просто, — повторил Птолемей, — прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастет любовь к своему народу, воинское мужество и гражданская доблесть. Славный деяниями народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!
— Отлично, друг! — воскликнул Александр. — Ты разве не согласна? — обратился он к упрямо помотавшей головой гетере. Таис вспыхнула от прямого обращения царя к ней.
— Птолемей прав, как обычно, но не со всех сторон, тоже как обычно. Ксеркс прошел с разрушениями и пожарами через всю Аттику и сжег Акрополь Афин. На следующий год его сатрап Мардоний зажег Афины снова, то, что уцелело от Ксеркса. Птолемей прав — Мардоний жег и разрушал прежде всего храмы, стой и галереи скульптур и картин. Но мои соотечественники не восстановили ничего заново. Обрушенные стены, почерневшие колонны, разбитые статуи, даже головешки пожарищ остались до той поры, пока персы не были изгнаны из Эллады. Эллины поклялись, что чёрные раны на нашей прекрасной земле будут укреплять их ненависть и ярость в боях с азиатскими завоевателями. И битва при Платее сокрушила их — через долгих тридцать лет! И стали Перикл, Аспазия, Фидий и Парфенон!
— Ты хочешь сказать, что не только само прекрасное, но и лицезренье его поруганья укрепляет душу в народе? — спросил Александр.
— Именно так, царь! — ответила Таис. — Но только если народ раньше накопил, сотворил красоту своей земли и видел сам её разрушение, понимая, что случилось!
Александр погрузился в молчание.
Лошади, будто предчувствуя близкий конец пути, приободрились и резво бежали по дороге, спускавшейся всё ниже в густой лес. Толщина древних дубов указывала, что лес исстари был заповедным, защищая равнину Персеполиса от северных ветров. Дальше пошли возделанные поля, заботливо орошенные горными ручьями. Мирные земледельцы, скорее всего — рабы царских хозяйств, вспахивали землю на могучих чёрных быках огромного размера, апатичных и медлительных, с рогами, загнутыми вовнутрь. Македонцы уже познакомились с этими животными, их необыкновенно жирным молоком и вкусным мясом. Далеко впереди, на плоской равнине, как бы плавали над землей белые дворцы Персеполиса. Даже с большого расстояния нестерпимо сверкали на солнце их крыши из чистого серебра.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |