В тучах пыли никто не заметил постепенного отступления персов. Неожиданно началось их повальное бегство. Конная армия бежит куда быстрее пехоты. Где-то на правом фланге фракийцы и агриане-горцы Александра ещё бились с наседавшими согдийцами и массагетами, а главный силы персов уже бежали на юго-восток, мимо левого крыла македонской армии. Александр приказал Пармению и Леонтиску, как наиболее потрепанным в битве, остаться на поле боя, собирая раненых и добычу, а сам с частью резерва помчался преследовать бегущих. Измотанные страшной битвой воины смогли гнаться за ними лишь до реки. Полководец сам остановил погоню, которая, хотя и не уничтожила отступавших, всё же заставила их в панике побросать всё сколько-нибудь отягощавшее лошадей. Военная добыча оказалась ещё большей, чем при Иссе. Помимо ценностей и оружия, одежд, палаток и великолепных тканей македонцы впервые захватили боевых слонов, колесницы с серпообразными ножами, шатры из белого войлока, изукрашенные серебром.
Не давая времени отпраздновать победу, Александр после пятичасового отдыха устремился дальше к югу, приказав Пармению идти позади со всем колоссальным обозом и пленниками. Тут-то Леонтиск и свалился от истощения сил. Но Дарий не пошел на юг к главным городам своего царства, а убежал на северо-восток в горы. Вторично Александр наткнулся на его брошенную колесницу и оружие, не стал гнаться за ним в лабиринте хребтов и ущелий, а повернул на юг к Вавилону, Сузе и Персеполису, дав армии несколько дней отдыха и распределив добычу. Птолемея отправили с отрядом на разведку, и тогда он попросил Леонтиска послать за Таис.
— Пармений хотел оставить меня в лагере раненых на отдых, а я приехал сам! — сказал тессалиец, ласково глядя на гетеру. Таис подъехала вплотную. Всадники соприкоснулись коленями. Обняв могучие плечи Леонтиска, она притянула его к себе для поцелуя. Начальник конницы поспешно оглянулся и слегка смутился, встретив насмешливую улыбку афинянки.
— Побаиваешься Эрис?
— Смешно, но ты права! Её взгляд так упорен и немилосерден, что в душе возникает какой-то… не то чтобы страх, но…
— Скажи: опасение, — засмеялась Таис.
— Именно так! Боюсь не кинжала в прическе и не изящного ножичка для распарывания живота за браслетом, а её самой…
— А я боюсь только, что она устанет с непривычки верхом.
— Ты всегда возишься со своими рабынями больше, чем они с тобой!
— Как же иначе? Я хочу, чтобы они не оставались мне чужими. Разве можно, чтобы меня касались злобные пальцы и смотрели ненавидящие глаза? Это принесет болезни и несчастье. Ведь эти люди живут в моем доме, знают каждый час моей жизни…
— Ты говоришь — люди! А множество других эллинок сказали бы — варвары и предпочли в обращении шпильку, палку, а то и плетку.
— Ты сам попробовал бы плетку на Гесионе?
— Конечно нет! Гесиона знатная эллинка и очень красива… настолько, чтобы заставить менее прекрасную, чем ты, хозяйку мучить ее.
— А что ты знаешь о достоинствах других… той же Эрис?
— Собьет она спину Боанергосу, тогда…
— Не собьет! Эрис поклялась сидеть туго, как надо.
— Устанет, ехать далеко!
— Я смотрю за ней. Но расскажи мне ещё о битве! Если я поняла верно, то ошибка Дария в том, что он напал на вас сразу всеми силами. Персидская армия стеснилась так сильно, что не смогла сражаться как надо. А если бы он этого не сделал? Как пошло бы сражение?
— Наверное, хуже для нас. Но я — не Александр, он нашел бы выход из любого положения. Хотя… — Леонтиск задумался.
— Что ты хотел сказать?
— Я вспомнил один случай. Пленных вождей и начальников всегда приводили к Александру. Он разговаривал с ними через переводчиков, расспрашивал о многом, главным образом о том, как оценивают они своё поражение. Молодой массагет, предводитель скифской конницы, связанный, несмотря на рану, ответил на вопрос Александра коротко: персы поплатились за неумение воевать!
«А ты бы сумел?» — с любопытством спросил победитель.
«С моими силами в пятьсот всадников смешно и подумать! Но обладай я половиной царского войска, я покончил бы с тобой в два-три месяца».
«Каким образом?»
«Вооружил бы свою конницу тяжёлыми луками. Засыпал бы твою пехоту стрелами, не приближаясь на удар копья. Отряды прикрытия отражали бы твою конницу, которой у тебя в семь раз меньше — я подсчитал».
«А что б ты смог поделать со щитоносной пехотой?» — серьёзно и сурово спросил Александр.
«Когда она в строю — почти ничего! Можно нанести ей малый урон, и так понемногу, день за днем, месяц за месяцем. Но не может же она вечно стоять в строю. Не знаю, успела бы твоя пехота унести ноги за Евфрат, так и не завязав большого решающего боя».
Александр помолчал и спросил, загораясь гневом:
«Так вы воевали с персами двести лет назад, когда убили их царя Кира?»
«Я не знаю. Если ты сам думаешь так, тем лучше», — гордо ответил массагет.
Александр пристально разглядывал скифа и наконец сказал, обращаясь к окружавшим его военачальникам:
«Он умен и смел — и потому очень опасен! Но он — дитя! Кто же раскрывает опасную сметку, стоя связанным перед победителем? Убейте его, и без промедления!»
— И убили? — тихо спросила Таис.
— Тут же! — ответил Леонтиск.
Долгое время они ехали в молчании, каждый переживая виденное и услышанное. Изредка Таис оглядывалась на Эрис, мерно покачивающуюся на иноходце, в стороне от воинов, которых она дичилась. Отряд двигался по-военному, без привала, чтобы разом пройти намеченное расстояние. Природа покровительствовала любимице Афродиты. К полудню небо закрылось туманной мглой, не сулившей дождя и не позволившей солнцу свирепствовать и наказать путников за поздний выезд.
В зеленой травянистой долинке в тринадцати парасангах от переправы для Таис был поставлен лёгкий шатер. Воины, расседлав и стреножив лошадей, устроились как попало, разостлав свои хламиды прямо на земле, не боясь скорпионов и больших прыгающих пауков-фаланг, внушавших Таис омерзение и в Элладе, где они куда мельче.
Укрывшись в шатре, гетера принялась разминаться от долгого перехода. На тряской рыси Салмаах заболели отвыкшие ноги. Вошла Эрис, неся хитлон — воду для омовения. Она держалась так прямо, что напомнила Таис девушек на празднике Кувшинов, справлявшемся в Афинах на второй день Антестериона — Празднества Цветов. Чуткая афинянка заподозрила неладное, велела Эрис раздеться и ахнула. Нежная кожа на внутренних сторонах бедер вздулась и покрылась ссадинами, икры и колени распухли, а большие пальцы ног кровоточили, стертые о потник. Девушка едва держалась на ногах. Только уступая категорическому приказу хозяйки, она отдала сосуд с водой и опустилась на расстеленный для неё самой ковер.
— Не бойся, госпожа, спина лошади невредима!
— Зато ты искалечилась, — сердито сказала Таис и вышла, чтобы найти среди вещей лекарства и ткань для повязок. Целебная египетская мазь уничтожила боль. Эрис уснула почти мгновенно. Таис вымылась и, освеженная, пошла к небольшому костерку, где уже расселись Леонтиск с лохагосом и старшим из десятников в ожидании шипевшего на угольях жаркого. По её просьбе привели Боанергоса. Тессалийцы тщательно обследовали спину коня. Эрис сдержала слово, однако для Таис стало очевидным, что второй половины пути девушка не вынесет или, принимая во внимание её огромную физическую и духовную крепость, выдержит, но повредит драгоценную лошадь. Гетера решила устроить Эрис на одну из повозок, которые должны были догнать отряд ночью. Когда афинянка вошла в свою палатку, Эрис очнулась. Таис объявила, что её повезут отсюда вместе с Ликофоном и За-Ашт. Чёрная жрица ничего не ответила, отказалась от пищи и поспешно уложила свою хозяйку. Гетера уснула крепко и беззаботно, как давно уже не спала в стенах святилища Кибелы. Её разбудил Леонтиск, позвавший к утренней еде — куску соленого сирийского сыра и горсти очень вкусных, почти чёрных фиников. Лошади стояли поодаль, уже взнузданные и покрытые потниками. У повозок люди ещё спали, и Таис не стала будить финикиянку. Поискав глазами Эрис и не найдя её ни у лошадей, ни у повозок, она недоуменно спросила Леонтиска — не видел ли он её рабыни. За начальника конницы ответил лохагос, чему-то улыбнувшийся.
— Эта чёрная сказала, чтобы я не тревожил тебя раньше времени. Она просит тебя простить ее, но она не вынесет позора ехать на повозке вместе с финикиянкой.
— Так, что же она сделала? — воскликнула встревоженная Таис.
— Не беспокойся за нее, госпожа. С такой фармакис (колдуньей) ничего не случится. Просто она убежала вперёд и сейчас уже далеко.
— Когда она сказала тебе?
— За полсмены первой ночной стражи. Примерно шесть часов тому назад.
— Артемис агротера! Одна, ночью, на безлюдной тропе, среди шакалов и гиен. К тому же совсем разбитая дневной ездой?!
— Ничего не случится с твоей чёрной! Как пустилась она бежать! Я смотрел ей вслед — бежит не хуже иной лошади…
Леонтиск принялся хохотать. Таис озабоченно покусывала губы, крепилась и вдруг тоже облегченно прыснула, почему-то уверенная, что в приключении с Эрис всё кончится хорошо.
И действительно, они нагнали беглянку всего в двух парасангах от конечной цели путешествия. С низкого увала, откуда начинался спуск в широкую долину притока Евфрата, Таис увидела вдали бегущую Эрис. Белый хитониск выше колен — её единственное одеяние — развевался попутным ветром, замотанная чёрной тканью голова гордо поднята. Чёрная жрица плавно покачивалась, и видно было, что она знает приемы ровного, продолжительного бега. Таис пожалела, что не увидела, как она бежала ночью, под поздней луной, подобная бесстрашной богине, самой Артемис. Слегка суеверное отношение к своей новой служанке овладевало гетерой.
Таис с Леонтиском быстро догнали её и велели сесть на Боанергоса. За ночь и полдня Эрис пробежала около четырнадцати парасангов и, странное дело, её вчерашние раны излечились. Она успела отдохнуть около четырех часов под кустом тамариска, пока её догнали всадники, и только истертые сандалии показывали, какой путь она преодолела.
Таис так обрадовалась, что обняла чёрную жрицу, которая не ответила на объятия, только странная дрожь пробежала по всему её крепкому, разгоряченному телу.
В назначенном месте лодки ожидали всадников. «Какие это лодки — целые корабли, — подумала Таис, — неуклюжие, плоскодонные сооружения». В самую большую из «лодок» свободно помещалось двенадцать лошадей. Леонтиск решил взять с собой своих коней и конвой с лошадьми. Лохагос с остальными всадниками поехал налегке берегом, к большой радости сурового сотника, которому надоела опека раненных в городке Кибелы и у переправы. На носовом помосте передовой лодки поставили рядом лёгкие навесы для Леонтиска и Таис.
— Нельзя ли устроить твою богиню раздора подальше? — смешливо спросил Леонтиск, обнимая за талию афинянку, следившую за погрузкой своих лошадей.
— Нельзя! Она не пойдет на корму, где конюхи и лодочники.
— А если я захочу поцеловать тебя? Она убьет?
— А ты потихоньку, — посоветовала Таис.
Три дня лодки шли мимо сплошных садов, широко окаймлявших берега реки. Но сады самого Вавилона вскружили голову даже испытанным ветеранам. Лёгкая перистая тень чередовалась с влажным полумраком густых аллей. Деревья взбегали на крыши целых кварталов и высоко поднятые над рекой улицы и площади.
Знаменитые висячие сады Семирамис, о которых по всему Востоку ходили легенды, разочаровали Таис, вероятно так же, как развалины Трои — Александра.
Леонтиск приказал выгрузиться на торговой пристани вне пяти рядов городских стен. Застоявшиеся в лодках кони нетерпеливо били копытами, требуя проездки, и афинянка с тессалийцем проскакали около парасанга, пока лошади успокоились настолько, чтобы идти шагом по переполненным народом улицам.
Они въехали в город по Аккадской дороге через двойные ворота Иштар (гетера увидела в этом счастливое предзнаменование), башни которых были сплошь облицованы синими изразцами. Ряд изображений драконов, чередовавшихся с длинноногими дикими быками из желтого и белого кафеля, украшал блестевшую на солнце синюю гладь. Прямая Дорога Процессий из белых и красных плит шириной в 15 локтей шла к Эсагиле, бывшему священному внутреннему городу, где помещался громадный храм Мардука — главного бога Вавилона, очень могущественного ещё два века тому назад. От Таис храм закрывала гигантская башня Этеменанки, сильно поврежденная временем, но всё ещё знаменитая на всю ойкумену, из семи разноцветных ступеней, увенчанная маленьким синим храмом. Она господствовала над всем городом, как бы напоминая каждому жителю, что недремлющее око бога смотрит на него с высоты в 200 локтей.
Направо располагался обширный дворец, ныне никем не занятый и развалившийся, дальше него за стенами второй дворец, а слева маленькие сады Семирамис на высоких арках, такие же ступенчатые, как почти все постройки Вавилона. Удивляло обилие зелени в удаленности от реки. У южной стены дворца протекал глубокий канал, но, чтобы поливать высоко расположенные сады старого города, нужны тысячи и тысячи рабов. Похоже на Египет. Однако там старые насаждения у заупокойных храмов царей и древних дворцов давно погибли под песком.
Лишь у больших и богатых храмов, владевших множеством рабов, остались большие сады на недоступных разливу высотах, всё остальное зеленое убранство египетских городов произрастало на уровне Нила. Здесь, в Вавилоне, ещё сохранялось древнее устройство — может быть, из-за тесной собранности города, не в пример Египту. Во всяком случае, башня Этеменанки произвела на гетеру куда большее впечатление, нежели сады легендарной царицы.
Посланный вперёд конник вернулся на взмыленной лошади с известием, что Птолемея нет. Он отправился в Сузу, а главные военачальники разместились в дворцах старого города. Леонтиск обрадовался. Таис обещала ему маленький симпосион — отпраздновать окончание длинного пути.
Дорога Процессий заполнилась тессалийцами, встречавшими своего начальника. В их толпе Таис и Леонтиск поехали дальше, миновали большую синюю стену, украшенную глазурованными рельефами львов с белыми и красными гривами, пересекли несколько шумных улиц и, повернув направо, выехали в пределы священного города по дороге между Этеменанкой и Эсагилой, храмом Мардука. Колоссальная башня с косыми лестницами на две стороны недобро громоздилась над путниками, и Таис обрадовалась, когда снова выехала к берегу Евфрата.
Здесь был наплавной мост, соединявший старый город, восточную половину Вавилона, и западную — новый город, с меньшим количеством храмов, внутренних стен и укреплений, ещё более зеленый. В его северной части, между воротами Лугальгиры и рекой, нашелся прекрасный домик.
Как во многих городах Азии, Таис всегда немного ошеломлял резкий переход от шумных, грязных и пыльных улиц, изнывающих в зное и жужжании мух, к спокойной прохладе затененных садов-дворов с каналами журчащей проточной воды за толстыми глухими стенами. Вскоре пришла Эрис со всеми вещами, а немного позднее явилась и За-Ашт, расставшаяся с Ликофоном на пристани старого города. Таис, с её умением устраиваться, к вечеру нашла хорошего конюха (садовник жил при доме), рабыню, умеющую приготовить блюда, приятные на эллинский вкус, и танцевала для своих тессалийцев на импровизированном симпосионе.
Молва о появлении в Вавилоне знаменитой афинской гетеры разнеслась молниеносно. Дом близ Лугальгиры стал осаждаться любопытными, будто и не было войны, словно в городе не находилась чужая победоносная армия. Леонтиску пришлось прислать воинов для охраны ворот от назойливых вавилонян. Рассказы о военном могуществе македонцев и непобедимости божественного Александра распространялись всё дальше. Сузы, куда отправился Птолемей, и даже находившаяся вдали на севере Экбатана — летняя резиденция персидских царей и одна из главных сокровищниц — изъявили покорность, сдавшись без боя и вручив все ключи посланцам Александра.
Несмотря на осень, жара приносилась к Вавилону ветрами из необъятных просторов Персии и каменистых плоскогорий Сирии, Элама и красноморских пустынь. Ночи тонули во влажной духоте. Таис казалась самой себе липкой и грязной, хотя За-Ашт и Эрис блестели от пота, когда Таис оставалась сухой. Скрытая вражда между обеими женщинами утомляла гетеру — ей всегда хотелось мира и покоя в своем доме. Хорошо еще, что финикиянка отчаянно боялась «колдуньи» и не смела выказывать своей дикой ревности открыто.
Постепенно рабыни разделили обязанности. К большой радости За-Ашт, Эрис уступила ей непосредственный уход за Таис, взяв на себя наблюдение за домом, лошадьмй и охрану госпожи. Последнее, несмотря на протесты Таис, она считала своим первейшим долгом.
Финикиянка призналась, что Ликофон хочет выкупить её у госпожи, как только окончится война и он поедет на родину. Тогда они вступят в брак. Таис усомнилась, есть ли эпигамия между Финикией и Тессалией, и с удивлением узнала о распространении законности брака па всю новую империю Александра и союз эллинских государств — полисов, для которых великий полководец продолжал именовать себя верховным стратегом, фактически царствуя.
— Видишь, ты снова мечтаешь уйти от меня, — полушутливо укоряла Таис свою рабыню, — чего же ты злишься на Эрис?
— Я теперь никогда бы не рассталась с тобой, госпожа, но… Ликофон прекрасен и полюбил меня. И ты всегда отпускала своих рабынь для замужества…
— Отпускала, — согласилась Таис, слегка хмурясь, — Афродита не позволяет мне удерживать их… А жаль — ведь я тоже привыкаю и привязываюсь…
— И ко мне, госпожа? — внезапно спросила Эрис, перебирая цветы, только что принесенные садовником.
— И к тебе, Эрис, — без колебания ответила гетера.
Синие глаза под мрачными бровями вдруг осветились.
Необычное выражение совершенно изменило лицо чёрной жрицы, промелькнуло и исчезло.
— И ты тоже покинешь меня для любви и семьи! — улыбнулась Таис, желая поддразнить странную рабыню.
— Нет! — равнодушно ответила Эрис. — Мужчины мне надоели в храме. Единственное, что есть у меня на свете, — ты, госпожа. Бегать за любовью, как она, я никогда не буду.
— Слыхала такие речи! — сверкнула чёрными глазами финикиянка. Эрис величественно пожала плечами и удалилась.
В одну из особенно жарких ночей Таис придумала поплавать в Евфрате. От сада через узкий проулок между глухих глинобитных стен тропинка вела к маленькой пристани на связках тростника. Таис ходила туда в сопровождении Эрис, но настрого запретила ей купаться вместе с ней. Афинянка плавала подолгу, а дочь южной страны могла жестоко простудиться. Эрис, поплескавшись с хозяйкой, послушно вылезала и терпеливо ждала, сидя обняв колени под крупными и мутными звёздами в ночной тишине спящего города, нарушаемой лишь лаем собак да взрывами шумных голосов какой-нибудь веселой компании, отчетливо доносившийся во влажном речном воздухе.
Когда чуть-чуть прохладная вода снимала одурь жаркой ночи, Таис чувствовала возвращение обычной для неё энергии. Тогда она плыла, борясь с течением, к старому городу, выбиралась на ступени какого-нибудь забытого храма или маленького дворца и сидела, наслаждаясь одиночеством, надежно укрытая тьмой глухой безлунной ночи. Думала об Александре, живущем где-то поблизости, в южном дворце старого города, о Птолемее, может быть в этот момент мирно спавшем в пути. Три тысячи стадий песков и болот отделяли загадочную Сузу от Вавилона. Птолемей должен скоро явиться. Таис узнала от Леонтиска, что отдан приказ готовиться к выступлению всей армией неизвестно куда.
Афинянка мечтала подробнее познакомиться с Вавилоном — древнейшим городом, столь непохожим и на Афины и на Мемфис. Скоро уйдет на восток армия и воины, переполняющие сейчас Вавилон, перестанут приветствовать её на каждом шагу, узнавая приятельницу своего вождя, подругу Птолемея, любимую «богиню» Леонтиска. Всего на второй день приезда Таис в Вавилон, когда она шла по Дороге Процессий к храму Иштар, навстречу попался отряд аргироаспидов — «Серебряных Щитов». Начальник узнал афинянку, видели её и другие воины ещё в стане Александра под Тиром. Таис не успела опомниться, как её окружили, подняли на сомкнутые щиты и, расталкивая толпу, с торжеством понесли по Дороге Процессий к храму, на изумление вавилонян. В погоню устремилась встревоженная Эрис. Под пение хвалебного гимна Харитам хохочущую Таис принесли ко входу в святилище Иштар и отпустили прежде, чем перепуганные служительницы богини успели захлопнуть решетку перед грозной воинской силой. Естественно, из посещения храма ничего не вышло. Гетера гадала, не разгневалась ли богиня? У Таис накапливались непрощенные грехи перед могучей владычицей персидской страны. На следующий день она пыталась жертвой и молитвой убедить богиню, что вовсе не смеет соперничать с нею, а поклонение мужей в обычае Эллады, где женская красота ценится превыше всего на свете… «Холмную Фтию Эллады, славную жён красотою» — вспомнился ей милый распев поэмы, тогда, в безмерно далеких Афинах…
Аргест — восточный ветер, пронесся над крышами старого города. Зашумели прибрежные аллеи, чуть слышно заплескалась вода на нижней ступеньке лестницы. Таис бросилась в темную воду ночной реки. Внезапно она услыхала другого пловца. Мерные четкие всплески сильного и умеющего хорошо плавать человека. Гетера нырнула, рассчитывая под водой выйти на середину стержня и, миновав его, вторым нырком уйти в заводь, где находилась тростниковая пристань и ждала её терпеливая, как хищник, Эрис. В глубине вода оказалась прохладнее. Таис проплыла меньше, чем думала, поднялась на поверхность и выдохнула с протяжным меланхолическим стоном, как это делают ныряльщики Эллады и Крита. И услышала негромкое: «Остановись, кто ты?» — сказанное с такой повелительной силой, что афинянка замерла. Этот голос… как будто негромкий, но глубокий и могучий, словно приглушенный рык льва… может ли это быть?!
— Что ты молчишь? Не вздумай нырять ещё раз!
— Ты ли это, царь? Ты ночью один в реке? Это опасно!
— А тебе не опасно, бесстрашная афинянка? — сказал Александр.
— Кому я нужна? Кто будет искать меня в реке?
— В реке ты не нужна никому, это верно! — рассмеялся великий македонец. — Плыви сюда. Неужели только мы с тобой изобрели этот способ отдыха? Похоже!
— Может быть, другие просто хуже плавают, — сказала Таис, приближаясь на голос царя, — или… или боятся демонов ночи в чужой стране.
— Вавилон был городом древнего волшебства задолго до персидских царей. — Александр протянул руку и обнял за плечи прохладную гетеру. — В последний раз я видел тебя нагой лишь на симпосионе, где ты поразила всех амазонским танцем.
Таис перевернулась на спину и долго смотрела на царя блестевшими в свете звёзд глазами, едва пошевеливая раскинутыми руками и забросив на грудь массу тяжёлых, будто водоросли, чёрных волос. Александр положил на неё ладонь, источавшую теплую силу.
— Отпусти себя раз на свободу, царь, — помолчав, сказала Таис, в то время как течение реки сносило их к мосту.
— С тобой? — быстро спросил Александр.
— И только со мной. После поймешь почему…
— Ты умеешь зажигать любопытство.
— Одно лишь любопытство?
Завоеватель Азии ответил поцелуем, от которого оба ушли под воду.
— Плывем ко мне! — приказал Александр.
— Нет, царь! Ко мне! Я женщина и должна встретить тебя убранной и причесанной. Кроме того, за тобой во дворце слишком много глаз, не всегда добрых. А у меня — тайна!
— И ты сама тайна, афинянка! Так часто оказываешься ты права, будто ты мудрая пифия, а не покорительница мужчин!
Они вовремя отвернули от течения, несшего их на наплавной мост, и приплыли в тихую заводь, где Эрис, мечтавшая глядя на звёзды, вскочила с шипением и быстротой дикой кошки.
— Эрис, это сам царь — победитель! — быстро сказала гетера. Девушка опустилась на колени в почтительном поклоне. Александр отказался от предложенной накидки, пошел через проулок и сад не одеваясь и вступил в слабо освещенную переднюю комнату во всем великолепии своего могучего тела, подобный Ахиллу или иному прекрасному герою древности. Вдоль стен здесь по вавилонскому обычаю были пристроены удобные лежанки. Таис приказала обеим служанкам вытереть, умастить и причесать царя, что и было выполнено с волнением. Афинянка удалилась в свою спальню, бросила на широкое ложе самое драгоценное покрывало из мягкой голубой шерсти таврских коз и скоро явилась к царю во всем блеске своей удивительной красоты, в прозрачном голубом хитоне с бирюзовым венчиком-стефане в высоко зачесанных волосах, в берилловом ожерелье храма Кибелы.
Александр привстал, отстраняя За-Ашт. Гетера подала обеим рабыням знак удалиться.
— Ты хочешь есть? — спросила она, опускаясь на толстый ковер. Александр отказался. Таис принесла вычурную персидскую чашу с вином, разбавила водой и налила два походных потериона из зеленого кипрского стекла. Александр со свойственной ему быстротой поднял кубок, чуть сплеснув.
— Афродите! — тихо сказал он.
— Подожди, царь, одно мгновение! — Таис взяла с подноса флакон с пробкой из розового турмалина, украшенный звездой. — Это мне, — шепнула она, отливая три капли в своё вино, — а это тебе — четыре…
— Что это? — без недоверия, с любопытством спросил македонец.
— Дар Матери Богов. Она поможет тебе забыть на сегодня, что ты — царь, владыка и победитель народов, снимет бремя, которое ты несешь с той поры, как снял щит Ахилла в Трое!
Александр пристально посмотрел на Таис, она улыбнулась ему с тем неуловимым оттенком превосходства, который всегда привлекал царя. Он поднял тяжёлый стеклянный сосуд и без колебаний осушил жгучее и терпкое питье. Таис налила еще, и они выпили во второй раз.
— Отдохни немного! — Таис повела Александра во внутреннюю комнату, и он растянулся на необычной для женщины постели, с тюфяком, сшитым из шкур леопардов.
Таис села рядом, положив горячую ладонь на его плечо. Оба молчали, чувствуя неодолимость Ананки, привлекавшей их друг к другу.
Таис испытала знакомое ей ощущение пламени, бегущего вверх по её спине, растекающегося по груди и животу. Да, это было то страшное зелье Реи-Кибелы! На этот раз она не испугалась.
Стук собственного сердца отозвался в голове гетеры ударами дионисийских бубнов. Её сознание начало раздваиваться, выпуская на свободу иную Таис, не человеческое существо, а первобытную силу, отдельную и в то же время непостижимо слитую со всеми, до крайности обостренными, чувствами. Таис, застонав, выгнулась дугой и была подхвачена мощными руками Александра, глаза которого, как у льва, бросившегося на добычу, вспыхнули почти физически ощутимым пламенем…
…Сквозь глухое покрывало сна Таис слышала неясный шум, сдержанные восклицания, удаленный стук. Медленно приподнялся на локте, открывая глаза, Александр. Голоса слышались всё громче. Леонтиск, Гефестион, Чёрный Клейтос — гетера узнала их всех. Друзья и охранители царя замерли на пороге, не смея войти в дом.
— Гефестион! — зычно позвал вдруг Александр. — Скажи всем, чтобы шли к воронам[16]. И ты тоже! Не сметь тревожить меня, хотя бы Дарий шел к городу!
Торопливые шаги по лестнице были ответом.
Александр повернулся к Таис, погружаясь в её широко раскрытые глаза, и с прежним неистовством поцеловал её распухшие губы.
…Великий полководец опомнился лишь поздно вечером. Он потянулся, глубоко вздохнув, потряс головой, ещё наполненной небывалыми впечатлениями. Таис выскочила из комнаты и вернулась с охапкой одежды, которую молча положила перед царем.
— Моя! — с удивлением воскликнул Александр. — Кто привез?
— Они! — коротко ответила Таис, молчаливая и сосредоточенная, подразумевая примчавшихся на взмыленных конях друзей македонца, носившихся по всему городу в поисках своего царя.
Эрис и За-Ашт успели рассказать ей о страшном переполохе, поднявшемся поутру, когда Александр не вернулся с купания.
— Как же сумели разыскать меня тут? — недоумевал Александр.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |