Можно было, наконец, обратиться к Жеану — уж он бы их наверняка выручил. Но разве можно показаться на глаза командиру в таком виде? Нет, лучше умереть!
В отчаянии вышли они из города и молча, медленно двинулись куда глаза глядят. С трудом поднимались они на Монмартрский холм — не той дорогой, что проходит мимо дверей аббатства, а той, что идет мимо монастырского птичника к колодцу.
Почему именно по ней? А они и сами не знали. Просто так получилось.
Приятели вышли на знакомую нам маленькую площадь, увидели разрушенное строение, замерли и в страхе переглянулись.
Это строение было не что иное, как монастырский эшафот. Перед сооружениями такого рода друзья наши, как мы уже знаем, испытывали неодолимый ужас.
Но на эшафоте давно уже никого не казнили; квадратное камерное сооружение, как вы помните, пребывало в довольно скверном состоянии. Прямо на дорогу выходила маленькая дверца. Слева, то есть со стороны монастырского птичника, наверх вела очень узкая и крутая лестница без перил. Наверху торчали три полусгнивших столба.
На этих столбах и вешали прежде преступников, осужденных скорым и правым судом госпожи аббатисы. Она и сейчас имела право решать все уголовные и гражданские дела в округе, однако уже много лет своим феодальным правом аббатство не пользовалось.
Итак, наткнувшись на столь зловещее сооружение, Каркань, Эскаргас и Гренгай остановились и загрустили. В этот миг из-под забора птичника вылезла курица, с кудахтаньем направилась к эшафоту и пропала под ним.
— Ты гляди! — воскликнул Эскаргас. — Курочка!
— А вот еще!
— Вот нам и еда!
Что тут говорить? Все и так понятно. Куда девался страх? Одним прыжком все трое оказались у двери. Закрыта! Дернули — крепкая, черт побери! Вражья сила!.. Как же войти?.. А, вот оно — лестница! Два прыжка — и они уже наверху.
Ура! Крыша дырявая!.. Пошуруй-ка получше! Ну, что?.. Порядок, лезем!.. Вон они, под самой виселицей… Дуры, дуры — сами не понимают, куда их занесло!
Три торжествующих вопля. Куры в ужасе кудахчут, хлопают крыльями, бросаются наутек… Погоня, снова радостные кличи… Обезумевшие хохлатки кидаются вон, на улицу, но добыча и без того знатная — трем уже свернули шею.
И вновь — крики радости и изумления, смех, слезы, веселая ругань… Что случилось?
Очень просто: вдоль стен устроено полтора десятка гнезд, и в каждом — десятка два яиц. Хватит недели на две!
Наши бедолаги умирали с голоду. Не задумываясь, они схватили эту самим Провидением посланную провизию — каждый по дюжине яиц.
— Хоть червячка заморим! — сказал Эскаргас.
— Свежие совсем, — заметил Каркань.
— Вот вовремя-то! Вот удача, черт побери! — радовался Гренгай.
Все трое расхохотались. Пропади все пропадом! Теперь они точно с голоду не умрут — по крайней мере, еще не сейчас. И к ним сразу же воротились веселье и беззаботность. Друзья даже закапризничали.
— Слушайте, — сказал Гренгай, — разве можно питаться одними сырыми яйцами?
— И вправду нельзя…
— Что же делать?
— А с курами как быть? Их не выпьешь, как яйца, черт их всех возьми!
Дело было серьезное — как тут не задуматься… Они и задумались.
— Понял! — вскричал наконец Гренгай, стукнув себя кулаком по лбу. — Надо просто дойти до бывшего дома господина Жеана и принести оттуда котелок со сковородкой. Останемся здесь жить. Согласны?
— Здорово! Сейчас лето, жара — а тут прохладно.
— И никто нас тут не найдет — уж это верно.
— Никто. Да я вам больше скажу! Тут и за жилье платить не надо, и хозяин не придирается, и соседи не беспокоят… Решено! Так кто идет за сковородкой?
— Давайте я схожу, — предложил Каркань.
Услужить Каркань был всегда готов, но соображал он туговато, поэтому добавил:
— Сковородки — это хорошо, да нам ведь жарить не на чем — вот если бы масла или хотя бы сала кусок. А у нас даже хлеба нет.
Эскаркас с Гренгаем рассмеялись.
— Вот тебе масло, — показал Гренгай на кучу яиц.
— А вон хлеб. — И Эскаргас показал на другую кучу.
Гренгай взял курицу за лапки и помахал у товарища прямо перед носом:
— А это наше вино!
Каркань уставился на него, вытаращив глаза.
— Что-то я не понял… — насилу выговорил он.
— Не понял — не надо. Иди себе пока, а как вернешься — у нас уже все будет готово к обеду.
Что ж — Каркань не всегда понимал своего (как он надеялся) будущего зятя, но всегда доверял ему. Он и пошел себе, как ему было любезно приказано.
Едва он скрылся за поворотом, Гренгай с Эскаргасом взяли несколько дюжин яиц, одну из задушенных кур и тоже выбрались наружу.
Через полчаса они вернулись без курицы и без яиц. Зато у них теперь были: во-первых, большой кусок масла, во-вторых, здоровый шмат сала, в-третьих, кувшинчик вина пинт на пять, в-четвертых, много свежего хлеба. Как видим, они с выгодой выменяли товар!
Карканю путь лежал неблизкий. Пока он не вернулся, его товарищи принялись осматривать свои владения.
Помещение это служило прежде не то мастерской, не то сараем. Там валялось множество хлама, но лежали и кое-какие полезные вещи: ящик с гвоздями, большая пила, железный лом и еще много всякой всячины. Все было пыльное, ржавое, так что сразу было видно: сюда уже давно никто не заглядывал — пожалуй что много лет.
Осмотрев помещение, друзья сложили в углу очаг из камней, набросали внутрь стружки и положили дров. Как только Каркань принесет сковородки, сразу можно будет затопить.
Гренгай изучил и дверь помещения. Она была еще очень прочная, с крепким замком и огромным засовом. Он взял лом, хорошенько размахнулся и в несколько ударов сбил замок. Засов и один задержит любого незваного гостя. Да и какие тут гости? Зловещее сооружение всем внушало трепетный страх — даже отчаянные храбрецы из суеверия не решались к нему приближаться.
Два приятеля все приготовили и уселись на бревна.
Прямо перед Гренгаем в земле была ямка — видимо, куры прокопали. Он разговаривал с Эскаргасом, машинально ковыряя в этой ямке концом рапиры, и вдруг воскликнул:
— А ну, постой-ка!
Присев» на корточки, Гренгай руками разбросал землю в стороны — и показалось большое железное кольцо.
— Где кольцо — там и крышка, — сказал он Эскаргасу. — А под крышкой что-то должно непременно быть — вот только что?
— Погреб, наверное, — сказал Эскаргас.
— Надо проверить… Мало ли что случится?
— Посмотреть можно, — лаконично отвечал Эскаргас.
Ни минуты не медля, они принялись за работу. Вскоре действительно показалась каменная плита размером фута полтора на полтора. Гренгай схватил кольцо руками и потянул из всех сил, но плита даже не шелохнулась.
— Вот черт! — выругался он, схватил железный лом и просунул его в кольцо. Гренгай с Эскаргасом навалились на лом вдвоем — плита держалась все так же крепко, будто вмурованная.
Друзья, склонившись, внимательно осмотрели упрямый камень. Щели по его краям были видны совершенно ясно. Они просунули туда шпаги и попытались приподнять плиту — ничего. Навалились сверху — напрасно. Стали по очереди колотить по кольцу — опять не выходит…
— Чтоб тебя! — в отчаянии завопил Гренгай. — Должна же ты как-нибудь открываться!
С этими словами он Опять схватился руками за кольцо и стал бешено дергать его взад-вперед, слегка поворачивая.
— Э, гляди! — вдруг вырвалось у него.
Плита подалась… Гренгай теперь стал крутить кольцо медленно, методично. Раздался скрежет пружины — и плита сама собой потихоньку опустилась вниз. Под ней открылись крутые лестничные ступени.
В это время снаружи послышались торопливые шаги. Приятели сразу узнали их, приоткрыли дверь, поглядели — так и есть, Каркань! Они махнули ему рукой, впустили и тут же тщательно закрыли дверь на засов.
— А я там нашел три бутылки вина! — торжествующе объявил Каркань.
— Давай, давай сюда! — радостно отвечали его друзья.
Разгрузив Карканя, они с торжеством показали провизию, которую раздобыли сами. У Карканя от восхищения челюсть так и отвисла:
— Это как же вы?
Гренгай с Эскаргасом посмотрели на него, друг на друга — и принялись громко смеяться. Отсмеявшись, Гренгай объяснил:
— Курицу с яйцами выменяли, понял?
— Надо же! — в изумлении вскричал Каркань. — Как это я не сообразил?
— Бедняжка ты мой! — лицемерно посочувствовал ему Эскаргас.
— Ну что ж? — сказал Каркань. — Давайте жарить обед.
— Погоди, — возразил Гренгай — самый предусмотрительный из всех. — Мы разведем огонь, и будет дым. Дым пойдет в дыры наверху…
— Ясное дело!
— Кто-нибудь заметит, что из-под эшафота валит дым. «Что такое?» — скажет. Пойдет посмотреть — и нас найдут.
— Но делать-то нечего!
— Может, нечего, а может — обойдемся и без такого риска. Давайте посмотрим, что там в погребе, а потом все и решим.
— Давай! — радостно согласились Эскаргас с Карканем и уже полезли было вниз.
— Да не спешите вы! — остановил их Гренгай. — Куда вы лезете все сразу? Кто знает — может, крышка сама собой закроется и мы попадемся, как лисята в западню.
— Черт возьми! — разом воскликнули его друзья и попятились.
— Я спущусь первым, — продолжал Гренгай. — Ты, Эскаргас, видел, как она открывается, так что следи теперь внимательно Если я постучу — сразу откроешь. Понял?
— Понял, голубок, дьявол тебя раздери!
Тогда Гренгай скрутил жгут соломы вместо факела и спустился в распахнутое отверстие. Голова его уже скрылась под землей, камень же все не поднимался.
Гренгай схватил тяжеленную плиту руками и попробовал приподнять. С большим трудом ему это удалось, но плита немедля опять упала на прежнее место. Упорствовать он не стал:
— Значит, закрывается какой-нибудь потайной пружиной.
Гренгай пошел по лестнице вниз, считая ступени. Едва он ступил на шестую, камень сам собой поднялся и стал на место.
— Здорово! — пробормотал Гренгай, — проще не бывает. Теперь надо бы его приподнять.
Кругом было темно. Гренгай зажег свой соломенный факел, огляделся, спустился вниз до конца (всего двенадцать ступеней). Он поискал, где может открываться крышка, ничего не нашел и пошел обратно наверх. Тут он заметил, что у шестой ступени — той же самой, что закрывала люк, — один край был обломан и грубо прилеплен обратно. Гренгай наступил на этот край — и люк сразу открылся. Его открывала и закрывала одна и та же ступень. Гренгай несколько раз поднял и опустил плиту. Это было очень легко.
— Здорово! — воскликнул он.
Через десять минут друзья уже перетащили в подвал все инструменты, лом, дрова, стружку, солому, яйца со всей остальной провизией и посуду. Люк закрыли. Новая квартира была готова.
— Вот теперь нас вправду не тронут, — сказал Гренгай. — Найти это место, ясное дело, никто не найдет, и очаг можно жечь смело — дым нас не выдаст. Осмотрим теперь сам погреб, а там уж и обедом займемся.
Они находились в маленькой пещерке: в длину не более десяти шагов, в ширину — шагов семь или восемь. Прямо напротив лестницы довольно круто вниз вел коридор — в нем могли свободно разойтись два человека.
Приятели направились туда. Шагов через двадцать они очутились в другом погребе, или, скорее, гроте — просторном и высоком. Другого выхода из него видно не было. В этом-то гроте и ожидали друзей удивительные сюрпризы.
Прежде всего они увидали в углу дюжину соломенных тюфяков и кучу факелов. Друзья тут же зажгли один из них — все лучше, чем обжигаться пучками соломы.
Тут же стояли две бочки. Они постучали — полные. Пробили одну: там вино, да отменное! Друзья переглянулись, улыбаясь во весь рот. Скорей, скорей, пробить другую! И тут вино, еще лучше! Приятели так и сели — да это не погреб, а волшебная пещера какая-то!
Но на том дело еще не кончилось.
Вот четыре огромных сундука — надо бы их открыть. Два доверху набиты оружием — прямо-таки арсенал: шпаги, сабли, кинжалы, кирасы, алебарды, пистолеты, аркебузы… На целую роту хватит!
— Может, и пригодится… — задумчиво проговорил Гренгай, опуская крышку.
Третий сундук сверху был засыпан золой. Друзья в ней порылись, а там… колбасы, ветчина, да сколько! В восторге приятели хохотали, как сумасшедшие, изо всех сил хлопали друг друга по плечу. Сроду они так не радовались! Вы только подумайте: нашлась и крыша над головой, и оружие, и еда на много месяцев — и за все не платить ни гроша!
Бросились к четвертому сундуку: наверняка он доверху набит золотом и драгоценностями! Увы! Всего лишь восемь маленьких бочонков… Еще вино, что ли! Ну что ж, чума возьми, и это сгодится, и даже очень! Бочонки вон какие древние — должно быть, и вино очень старое.
Взяли один бочонок — не очень-то тяжелый, фунтов двадцать. Но их восемь, это уже будет порядочно… Бочонок пробили, но оттуда не вытекло ни капли.
— Что такое, вражья сила! Мы же сами видели, что он полный!
Бочонок перевернули, выбили дно — и друзья, побледнев, в ужасе отскочили.
Там был порох! А они с факелом в руках только что крутились над этим бочонком!
Факел отставили подальше и закончили осмотр. В шести бочонках из восьми — порох, в двух остальных — пули.
— Ох ты! — выдохнул Гренгай. — Да с этим можно целую осаду выдержать!
Он снова задумался и повторил:
— Может, и пригодится…
Ясно без пояснений — друзья как можно тщательней закрыли опасный сундук. Он стоял в дальнем углу пещеры, сами же они разместились у выхода.
С делами было покончено. Они развели, наконец, огонь, поджарили кур, яичницу, не забыли, конечно, и окорок с колбасой — на закуску… Редко нашим бродягам приходилось так вкусно обедать!
— Вы обратите внимание! — говорил рассудительный Гренгай. — Мы сидим в этой пещере и кур не пугаем. Значит, они все время так и будут нести свежие яйца. А мы же люди хозяйственные… мы будем яйца собирать, а нам за них будут давать кругляшки с портретом нашего государя Генриха IV. Вы поняли, что за кругляшки? Те, что поменьше, называются су, побольше — ливры, еще побольше — экю… И на эти кругляшки нам повсюду дадут чего душа пожелает.
А коли так — похоже, мы скоро разбогатеем! А коли разбогатеем — значит, зря господин Жеан нам пророчил: вы, дескать, с голоду помрете, если станете честными людьми!
Плотно поев, они расстелили на полу солому, растянулись на ней — и вот уже под низким сводом волшебной пещеры раздается громкий храп…
Глава 44
ОХОТНИКИ ЗА СОКРОВИЩЕМ
Пять дней Каркань, Эскаргас и Гренгай блаженствовали в своей пещере, где текли винные реки в колбасных берегах. Над головой у них куры продолжали аккуратно нести яйца. Приятели ели, пили, нагуливали жир и просили только об одном: чтобы это блаженство никогда не кончалось…
Впрочем, оставалась у них еще одна забота: как добыть приличную одежду вместо лохмотьев, которые едва прикрывали их наготу?
Каркань по простоте душевной предложил выручить деньги на одежду, продав оружие и порох, но Гренгай решительно выступил против:
— Я думаю так: мы без зазрения совести можем распоряжаться всем, что тут лежит, но порох с оружием трогать нельзя, не спросившись господина Жеана. Я вам больше скажу! Надо все оружие осмотреть и, если потребуется, привести в порядок. Все равно здесь заняться больше нечем.
Что побудило Гренгая дать такой совет, он и сам толком не мог бы объяснить — скорее всего, и вправду просто хотел убить время. Ведь три друга застряли в своем подземелье, можно сказать, безвыходно.
В общем, Гренгая послушались — и все трое принялись чистить оружие, словно перед походом. Работали на совесть; через несколько суток все было надраено, смазано и блестело, как новенькое.
Итак, три бретера жили в своей пещере пятый день, а Жеан у Перетты-милашки — двенадцатый. Была среда; прачке подошел срок идти с работой в аббатство.
Как обычно, большую корзину белья за Переттой несла подручная. На голове у нее был темный капюшон, падавший на плечи и закрывавший почти все лицо. Такой капюшон тогда в простом народе носили почти все, кроме совсем молоденьких женщин, — разве еще какой-нибудь беспутнице очень уж захочется, чтобы все на нее любовались. Ну, а подручная Перетты была женщина степенная, да к тому же, должно быть, болезненная — замоталась в толстый шерстяной плащ по самый нос.
Перетта с помощницей свернули от креста на дорогу к аббатству. Внезапно навстречу им попался человек, спускавшийся с холма. Это был Саэтта.
Перетте он очень не нравился, хотя фехтмейстер и был с нею всегда довольно приветлив. У тех, кто сильно любит, бывают такие необъяснимые прозрения… Стало быть, и встреча эта была Перетте неприятна — как, надо полагать, и подручной: та отчего-то сильно вздрогнула. Что делать? Свернуть некуда… Перетта через силу улыбнулась флорентийцу и хотела направиться дальше.
К несчастью, Саэтта был в разговорчивом настроении. Он загородил Перетте дорогу и сказал:
— Ай-ай-ай, как мы зазнались! Даже со старшими не здороваемся!
Почему-то при этих словах Саэтта не сводил хищного взора с работницы — а та старалась как можно ниже опустить голову и натянуть на лицо капюшон. Перетта еще больше перепугалась и тихо, хотя и твердо, ответила:
— Я не зазналась, господин Саэтта, просто мы с моей подручной очень спешим: я несу белье в аббатство монахиням и уже опаздываю. Пропустите нас, пожалуйста!
Она шагнула было вперед, но Саэтта вновь задержал ее:
— Ну-ка, ну-ка, погоди минутку! Так у тебя уже есть подручная? Ты теперь богатая хозяйка? Чума возьми! Поздравляю, дочка, поздравляю!
Он пригнулся к ней поближе и тихонько прошептал:
— Так это, значит, твоя подручная, черт побери! — Голос у Саэтты был серьезный, но в глазах притаилось лукавство, — А известно тебе, что порядочной девушке не пристало гулять с такими подручными? Ты бы ее хоть попросила усы подстричь, а то очень уж некрасиво торчат из-под шарфа…
Перетта так и остолбенела. Работница сорвала шарф с лица — и Саэтта узнал Жеана Храброго.
— Как, сынок, это ты?! — изумленно вскричал он.
— Перетта, — коротко сказал Жеан, — иди-ка, сестричка, я тебя догоню. Мне надо сказать Саэтте пару словечек.
Перетта послушалась и не спеша пошла вверх по дороге. Жеан сурово спросил:
— Ты с ума сошел? Какого дьявола остановил меня? Раз я хожу переодетый, значит, так надо — неужели не понимаешь?
— Да ведь я же тебя не узнал, сынок! — воскликнул в ответ Саэтта (так оно и было). — Просто заметил усы — вот и захотелось выведать, в чем тут дело.
— Так что же тебе надо выведать? — свирепо взревел Жеан — страшный гнев овладел им, не помутив, однако, рассудка. — Говори! Мне спешить некуда, видит Бог, некуда!
Саэтта понял, как разъярен Жеан и какая страшная насмешка заключена в его словах, — но ему слишком важно было узнать, что задумал «сынок». Он сделал вид, будто ничего не случилось, и поспешно проговорил:
— Тогда постой минутку, не на пожар же бежишь! Ты не напал ли часом на след?..
— Какой след? Клада? Да, напал! Я уже совсем у цели!
— А я думал, ты и забыл про него! — воскликнул Саэтта.
Жеан в ярости передернул плечами:
— Плохо же ты меня знаешь! Я здесь хожу уже две недели… Я дрался один, их было двадцать — сам не знаю, как жив остался… Да, они хорошую выставили охрану, не сомневайся! Но тут никакая охрана не поможет. Я переоделся, пройду в аббатство -а через час выйду и буду уже точно знать, где спрятаны миллионы! И пускай они стерегутся, пускай расставляют по всей горе шпионов, переодетых солдат и наемных убийц — клад будет мой! Слышишь, Саэтта, — мой! Ну что, я все тебе сказал? Ты доволен? Можно идти?
— Иди, сынок, иди, — сказал Саэтта (глаза его так и засверкали). — Дай-ка я тебе шарф поправлю… Что ж ты, в самом деле, усы не подстриг? Ступай, ступай, удачи тебе!
Распрощавшись с нежеланным собеседником, Жеан тотчас нагнал Перетту и продолжал свой путь.
«Проклятье! — размышлял он. — Саэтта дело так не оставит! У дверей аббатства выставят караул и нас назад не пропустят! Черт подери! Надо же было случиться такому! Двенадцать дней мы все обдумывали, готовили до мелочей — и тут дурная звезда посылает навстречу этого фанфарона! Впрочем, может быть, я зря подозреваю его? Может быть… а может, и не зря. Значит, нужно исходить из того, что я угадал все верно. Все надо теперь делать совсем не так… Что ж — надо, значит, надо!»
Он шепотом дал Перетте новые указания. Девушка, внимательно и, как всегда, невозмутимо выслушав Жеана, кивнула головой.
Саэтта с лукавой усмешкой глядел им вслед, а затем повернул резко вправо вверх по склону и вышел на западную дорогу — ту, что вела, как мы помним, мимо часовни к колодцу.
Там в заборе была калитка — через нее рабочие выносили с места раскопок землю и камни. Днем, пока шла работа, калитку держали открытой, а ночью ее наглухо запирали. Саэтта с вызывающим видом встал прямо напротив калитки. Ожидания его оправдались — к забору подошел человек и строго спросил:
— Чего тебе надо, любезный?
Саэтта спокойно ответил:
— Мне нужно говорить с дежурным офицером. Дело чрезвычайной важности!
Дворянин пристально посмотрел на него, отпер калитку, вышел и сказал:
— Я и есть дежурный офицер.
— Я так и думал, — улыбнулся Саэтта.
Он отвел офицера в сторонку и что-то с жаром принялся объяснять.
Едва Саэтта, повернувшись спиной к придорожному кресту, заторопился в гору, как из канавы у той же дороги проворно поднялся человек. Это был монах Парфе Гулар. Он поглядел на Саэтту, на дорогу, по которой шли Жеан с Переттой, — и, заметно пошатываясь, пошел вниз, к кресту, голося во все горло песню.
С другой стороны от дороги, прямо напротив канавы, в которой валялся пьяный монах, и совсем близко от того места, где Жеан говорил с Саэттой, стоял большой развесистый дуб, а рядом с ним — огромный валун. В тени дерева у валуна затаился еще один человек — Саэтта прошел от него в двух шагах, но не заметил. — Это был шевалье де Пардальян.
Пардальян тоже медленно поднялся на ноги. Как всегда в моменты сильного душевного волнения лицо его было особенно бесстрастно — он только немного хмурился.
«Когда этот монах шел по дороге, — размышлял он, глядя, как Парфе Гулар спускается вниз, к кресту, — он казался пьяным. Тут нет ничего удивительного — я этого типа давно знаю. Когда же потом он вдруг спрятался и когда вылезал из канавы, то вел себя совсем как трезвый. А теперь словно стал еще пьянее — ишь какие вензеля ногами выписывает! Тут что-то не так. «
Обернувшись к вершине холма, Пардальян смотрел теперь в спину Саэтте и шептал про себя:
— Так вот кто такой Саэтта! Это же господин Гвидо Лупини! Что за дьявол! Впрочем, я давно об этом догадывался и хотел сразу найти его и заставить кое-что рассказать — так и надо было сделать.
Подумав так, он повернулся в сторону часовни и долго глядел туда невидящим взором.
«Итак, — думал теперь Пардальян, — неужто меня постигла эта страшная беда? Я нашел сына — и тут же, в тот же миг узнаю, что сын мой презренный вор? Что это? Возможно ли? А ведь я только что, сию минуту слышал это своими ушами, клянусь Пилатом! Не думал я, что мне придется пережить такое горе. «
Он поразмышлял еще немного и тряхнул головой:
— Нет, погожу еще судить! Жеан — мальчик умный. Я ему кое-что рассказал про мнимого его отца. Он все понял и Саэтте больше не доверяет — это сразу видно. Может, все только для того и было сказано, чтобы старик скинул маску? Что ж, подождем, там видно будет…
Пардальян вновь поглядел в сторону Саэтты — тот как раз шел вдоль частокола — и тихо сказал:
— Понимаю, понимаю, что там делает этот прохвост! Мы с ним еще увидимся. А пока надо последить за монахом — оправдаются ли и на его счет мои подозрения.
Он снова лег, укрывшись, сколько возможно, в чахлой траве, и принялся следить за Парфе Гуларом. Тот все так же шатался и орал песни.
Как и Пардальян, Парфе Гулар от слова до слова слышал все, что произошло между Саэттой и Жеаном. Он поднялся на ноги с такими мыслями:
«Саэтта, конечно, пошел доносить на него людям господина де Сюлли. Этот старый дурак все мечтает отомстить как-нибудь позамысловатее! А мое дело простое. Сыночек Фаусты стал нам сильно мешать — значит, с ним пора покончить. Вот как раз и случай подходящий. Его сцапают, не успеет он переступить порог монастыря, — я сейчас донесу о нем Кончини, а уж тот своего не упустит!»
Тут-то Парфе Гулар и запел.
Мимо дома Перетты и замка Поршерон он двинулся по дороге и городским воротам Сент-Оноре. Через полсотни шагов — даже меньше — на дороге неведомо откуда появился другой монах. Пардальян, увидев его, прошептал:
— Ну конечно!
Парфе Гулар тоже увидел встречного. Он пошатнулся, упал на прохожего, кое-как ухватился за чужую сутану, положил голову собрату на плечо, однако быстро выпрямился и попытался поцеловать его. Между монахами началось титаническое сражение, Встречный сам сильно покачнулся, потом вырвался, перешел в контратаку и мощным ударом послал противника наземь.
Парфе Гулар, невнятно мыча, покатился по дороге, а незнакомец со всех ног, словно его черти за пятки хватали, бросился бежать, понося проклятых пьяниц, позорящих святую Церковь. Парфе Гулар с трудом поднялся и, шатаясь по-прежнему, двинулся в город.
Пардальян издалека внимательно наблюдал на ними и свое впечатление выразил двумя словами:
— Здорово сыграно!
С этими словами он сам встал на ноги и пошел к часовне.
Неизвестный же монах пять минут спустя разговаривал с Роктаем — лейтенантом гвардии Кончини. Затем один из людей Роктая вскочил на лошадь и галопом поскакал в Париж.
Глава 45
О ЧЕМ УЗНАЛ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ПАРДАЛЬЯН, НАБЛЮДАЯ ЗА САЭТТОЙ
Тем временем Жеан с Переттой дошли уже до аббатства. Как вы понимаете, Перетта две недели даром времени не теряла. Сестра-привратница в прошлую среду видела вместе с ней подручную в таком же головном уборе, так что теперь не удивилась и ничего не заподозрила.
Ясно, как облегченно вздохнули Жеан и Перетта, вступив за ограду! Но это было далеко не все. Прежде чем пройти к Бертиль, Перетте следовало сдать выстиранное белье и получить взамен грязное. Тут задержек никаких не случилось — но все же прошло более получаса, пока они добрались до флигеля, где находилась узница. Сестра-надзирательница выскочила им навстречу и проводила в дом, ни на секунду не упуская из виду.
Сначала Жеан задумал такой план: Бертиль оденется в точности, как и он, — Перетта ей передала такой костюм еще неделю назад. Тогда девушек — надо надеяться — выпустят беспрепятственно. Сам Жеан пересидит во флигеле до темноты. За домиком стояла большая лестница, чтобы лазить на чердак, — по ней он сможет перебраться через ограду.
Встреча с Саэттой все перевернула. Первым делом флорентиец побежит доносить — в этом Жеан почти не сомневался. Значит, начальству уже все известно; у ворот их будут ждать. Бертиль примут за него (как же иначе? ведь одеты они одинаково), задержат. Ей придется поднять капюшон, ее узнают…. это может очень скверно кончиться! Нет, надо придумать что-то другое.
Жеан встал у двери. Когда девушки, как казалось, были целиком поглощены разборкой белья, он вдруг вошел в комнату и положил руку на плечо монахине.
— Сударыня, — сказал он ледяным голосом, — если вы обещаете мне молчать, я вас не трону. Если будете сопротивляться или кричать, я вас задушу.
С этими словами Жеан взял монахиню за горло. На самом-то деле он душить ее не собирался — только напугать, чтобы она поняла: дело нешуточное. Монахиня и впрямь перепугалась: задрожала, застучала зубами, принялась божиться, что не проронит ни звука…
На Бертиль было белое платье. Под него она уже надела кофту и юбку, какие носят пожилые работницы. В мгновение ока переодевание было завершено. Перетта повязала Бертиль такой же шарф, как у Жеана. Он же велел им опорожнить большую корзину, платье, которое сняла Бертиль, положить вниз, а сверху накрыть белье большим плащом, в котором Мари-Анж увела девушку из Бычьего дворца. Затем Бертиль взяла корзину. Все готово!
Тогда Жеан дал Перетте маленький кинжальчик и как можно суровее обратился к монахине (та все это время стояла ни жива, ни мертва):
— Сударыня, мы уходим. Встаньте между этими девушками, идите, куда вас поведут, и не сопротивляйтесь. Если нас кто-нибудь встретит и о чем-нибудь спросит — будьте добры ответить, что госпожа аббатиса поручила нам срочную работу. — И, обращаясь к Перетте, приказал: — При первом подозрительном движении — заколешь ее без пощады! — На что Перетта весьма решительно и твердо кивает, а монахиня в ужасе крестится и стонет: «Боже, прости меня, грешную!» — Да я и сам буду за вами смотреть, сударыня. Вы поняли? — заключил Жеан.
С перепугу монахиня потеряла дар речи — только кивнула в знак того, что все поняла и в точности исполнит приказания. Жеан не сомневался: так и будет. Он сходил за лестницей и вернулся к своим спутницам. Как он ни торопился, это заняло еще десять минут.
Они вышли. Перетта и Бертиль вели под руки монахиню — сама та идти не могла. Жеан с лестницей на плече шагал впереди. Он направился кратчайшим путем прямо к монастырской ограде. По дороге им встретилось только несколько крестьянок, живших возле аббатства и, как мы уже говорили, работавших на него. Для них монахиня была, так сказать, начальством. Они ни о чем не посмели ее спрашивать.
Жеан приставил лестницу к стене, взял под руку монахиню и сказал Бертиль с невыразимой нежностью в голосе — так он умел говорить только с ней:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |