- Она серьезно больна?
- Да.
- Что у нее?
- Рак груди.
Он запрокидывает голову назад, всматриваясь в краснеющее небо. Последние лучи уходящего солнца путаются в его темных волнистых волосах.
- Она поправится?
- Не знаю. Она отказывается от операции.
- Что ж, это ее выбор.
Догадывается ли он, какой женщиной она стала? Сколько перенесла? Как страдает из-за своего поступка? Вряд ли. Он не подпускал ее к себе, и я понимаю причину его поведения. Но как же это грустно, когда самые крепкие узы оказались не способны связать двух людей, сделать их по-настоящему близкими, дать почувствовать, что одиночество им ни по чем.
- Какие прогнозы дают врачи?
- Если тебе это действительно интересно, спроси у них сам.
Он отставляет пустую тарелку и наблюдает за тлеющими углями.
- Какая она?
- Красивая, несмотря на болезнь. Я составила о ней мнение, как о сильной женщине.
- Правда?
- Да. Она не спасовала перед раком. Знаешь, мне кажется, она из тех, кто вообще никогда не сдается.
- Она уже доказала обратное, когда убежала от нас с отцом.
- Это был жуткий поступок. И она ищет тебя, чтобы сказать, как раскаивается в том, что сделала.
- Грехи давят? – его губы кривятся в злой улыбке. Ему не идет жестокость. Я знаю, что он не такой. И пытаюсь смягчить его, объяснить ситуацию.
- Я не знаю, может и так,- честно признаюсь ему. – Но вряд ли тебе известно, что она усыновила больного ребенка. Что пыталась его вылечить, хотя заранее знала, что не преуспеет. Ты знал, что она приехала к тебе в последний раз, когда только похоронила его? Приехала, чтобы своими глазами убедиться, что ты жив и здоров.
- Нет! – он потрясен.
- Сказала, что поняла весь ужас своего поступка давно, в тот день, когда впервые после своего бегства приехала увидеться с тобой, а ты отправил ее на все четыре стороны. Тогда она и почувствовала, что ты ей нужен, но она тебе – нет. Что ты вычеркнул ее из своей жизни. Она хотела сделать что-то доброе для чужого ребенка, надеясь, что таким образом..
- Что? Искупит свою вину передо мной?! Заслужит пропуск в рай?
- Я не знаю, Сережа. Не представляю, можно ли ее простить, но видно, она поняла, что натворила. Ты так не думаешь?
- Не знаю, зачем она все это делала. К чему этот цирк с усыновлением? Она мне мать только по крови. Гены - единственное, что нас связывает.
- Я понимаю. Но если она умрет, а вы так и не увидитесь, вы оба упустите свой шанс.
- На что? На примирение? Об этом не может быть и речи.
- Шанс попрощаться. Сказать то, что позволит вам не испытывать горьких чувств, что не будет тяготить, - я сейчас больше говорю о Сергее, чем о Наире. Он всегда терзался из-за поступка матери. Она объяснила мне, почему так все произошло. Не уверена, что этот же разговор успокоил бы его или сделал ее мотивы приемлемыми, скорее наоборот. Трудно слышать, что мать не смогла полюбить свое дитя сразу после рождения. Но я уверена, что она любит его сейчас. И от этого ему станет легче. Если он ее и не простит, то хотя бы отпустит с миром.
- Я подумаю.
Мы убираем остатки еды в полном молчании, но оно не кажется мне тягостным. Просто каждый занят своими мыслями.
Облака стоят у горизонта, закрывая заходящее солнце. Воздух становится все более прохладным, запах цветущей яблони - не таким сильным.
Мы заходим в дом. Я мою посуду, пока он бродит по залу. Едва различаю его шаги. Но ему не сидится на месте. Он взволнован. Я надеюсь, он думает о моем предложении.
Сергей смотрит на коллекцию декоративных тарелок. Подхожу сзади, обнимаю за талию и прижимаюсь к нему всем телом. Провожу кончиками пальцев по предплечьям.
Мне кажется, я никогда не смогу насытиться им. Мне кажется, что все это нереально, что все только сниться мне. А потому каждую минуту, которую я провожу с ним, я чувствую острее, будто сейчас все закончится и не повторится больше никогда.
В такие моменты нет места лжи, притворству, я честна и открыта, я уязвима, но я хочу, чтобы он знал об этом, чтобы понял, что для меня значит наше повторное сближение, и на что я готова ради него.
- Я не знаю, зачем нам встречаться, Ира, - говорит он тихо, не оборачиваясь, но его руки ловят мои и легко сжимают.
Я понимаю, что он говорит о Наире.
- Это не должно быть решением, принятым под давлением.
- Ты и не давишь.
- Тогда не встречайся, если не хочешь.
Он ничего не отвечает.
- Ты ведь сомневаешься, не так ли? Иначе бы уже сказал, что не намерен ее видеть, и дело с концом.
Его пальцы чуть сильнее сжимают мою ладонь.
Я опять чувствую, как усталость наполняет мои конечности свинцовой тяжестью. Я отбираю свою руку и медленно иду к шкафу за пледом. Бросаю его на диван перед телевизором и сажусь, подобрав под себя ноги.
- Устала? – он встревожен.
- Немного.
Сергей садится на диван, обнимает и устраивается рядом. Я начинаю дремать под монотонное бормотание телевизора, успокаивающее лучше колыбельной. Сергей неторопливо поглаживает мое плечо. Эта ласка, напрочь лишенная сексуального подтекста, согревает меня, как тепло камина в холодную зимнюю ночь. Однажды мне довелось прочувствовать это на себе. У одного из моих бывших парней был дома настоящий камин, а не какой-то искусственный заменитель, калорифер с лампочками. Его отец был настоящим печником. Мы с этим парнем так и не стали идеальной парой, зато были отличными собеседниками. Так вот, вернувшись из театра жутким февральским вечером, промерзшие до костей, мы ввалились в гостиную в своих задубелых от снега и мороза куртках и сразу же стали у камина, протягивая окоченевшие руки к огню. Тепло вползало в тело постепенно, медленно разливаясь по венам, как доза алкоголя, опьяняя, расслабляя. Приблизительно то же я испытываю и сейчас.
Сергей целует меня в макушку. Блаженно прикрыв глаза, я в очередной раз благодарю все те силы, которые свели нас опять вместе.
Спустя четыре дня Сергей уехал в столицу. Дела требовали его личного присутствия. Я не хотела его отпускать, словно боялась, что он исчезнет из моей жизни, как прекрасный сон после пробуждения. Плакала, когда стояла на крыльце своего дома, а он целовал мои мокрые щеки и радостно смеялся, за что я обозвала его бесчувственным чурбаном. Он ответил, что никогда ему не были так милы мои слезы, как сейчас. А потом крепко-крепко обнял и уехал, обещав вечером позвонить.
Женю мне вернули через день. Больничный закончился, я вышла на работу. Каких только слухов не ходило о моем отравлении. И что я решила покончить с собой из-за несчастной любви, и что Вронский спас меня, ворвавшись в дом практически на белом коне и в противогазе, и что я пережила клиническую смерть. Развлекались, как могли. Я только смеялась, уворачиваясь от прямых ответов, отшучивалась. Никому не хотела рассказывать подробност, только то, что у меня неисправная колонка и что я ничего не помню, потому что потеряла сознание.
Сергей звонил каждый день, говорил, как скучает, и что работа держит его за гениталии так крепко, что даже не сможет вырваться на выходные. Я не волновалась из-за этого, хотя, признаюсь, сильно огорчилась. Я хотела чувствовать его присутствие рядом, хотела стоять на своей кухне, готовить ужин и знать, что если я сейчас зайду в зал, то увижу его на диване перед телевизором с пультом в руке.
Меня вообще интересовал вопрос, как мы обустроим нашу совместную жизнь, когда моя любимая работа здесь, а он трудиться над своим бизнесом в сотнях километрах от меня. Но обсуждать это мы не спешили. Я не знала, какой выход можно придумать, не видела варианта, при котором бы мы оба ничего не теряли.
Пусть все идет своим чередом. Сейчас я счастлива. О мелочах подумаю позже.
Однажды Женя подошла ко мне после телефонного разговора с Вронским.
- Мам, а кто это был?
- Сергей. Ты его помнишь?
- Да. Помню.
На личике дочке один интерес, ничего больше.
- А ты опять с ним разговариваешь?
- Да. Мы созваниваемся.
- А вы будете встречаться снова?
- А если будем, солнышко, что ты думаешь?
- Встречайтесь, конечно. Вот и папа тоже встречается с Инной.
- Да?
- С его секретаршей, - поясняет мне Женя с важным видом человека, который первым сообщает умопомрачительные новости.
Он все-таки решился! И у него получилось. Я начинаю улыбаться. Я рада за Влада. Искренне рада. Он говорил как-то, что его положение почти безнадежно. Но оказалось, он недооценил свои силы.
- И давно они встречаются?
- Наверное, нет. Перед тем, как я осталась у бабушки, ну, когда ты заболела, мы все вместе ходили развлекаться, ели пиццу и катались на аттракционах. А после этого они начали созваниваться. А одним вечером мы с папой даже поехали к Инне в гости.
- Она тебе нравится?
- Да. Очень милая и часто улыбается.
- Я рада за папу.
- Я тоже. И за тебя рада.
Дочка обнимает меня и тут же бежит по своим делам. Чем старше она становится, тем меньше нуждается во мне. Раньше она вертелась там, где была я. Если готовлю, то она со своими игрушками перебирается на кухню, если начинаю читать, то она испытывает острую необходимость спеть мне песню. Но сейчас Женя способна сама себя занимать. Пока ненадолго, но уже в школе она научиться быть самостоятельной в достаточной степени, чтобы не требовать моего присутствия каждую минуту, каждый час.
Когда-нибудь, я надеюсь нескоро, связь между нами все же ослабнет. Она сама станет матерью и будет приезжать ко мне по выходным и праздникам. Но я всегда буду ждать ее, всегда! Коротать остатки своей жизни рядом с любимым мужчиной, выглядывая ее в окно.
Глава 33
За последние два месяца я видела Сергея всего три раза. Мы созванивались каждый день, выходили на видеосвязь, но все это было не тем, чего я хотела. Я дико скучала.
- Переезжай ко мне, - как-то сказал он в телефонном разговоре.
- Но моя работа, - я была растеряна.
- Найдешь себе что-то подходящее здесь.
- Не знаю, Сережа. Ведь здесь я работаю с живыми людьми, а не просто бумаги перекладываю. Знаю стариков поименно, помню имена всех врачей, я лично давала обещание нашим спонсорам, что проконтролирую освоение их средств.
- Я понимаю тебя, - он тяжело вздохнул. – Но и ты меня пойми. Я не могу все бросить после того, как мне удалось встать на ноги.
- Я понимаю, Сережа. И я так скучаю, - я готова была плакать в трубку.
- Потерпи немного, милая, скоро мы уедем на отдых.
- Когда?
- У Жени закончится садик – и уедем.
- Хорошо, - я киваю головой, будто он может меня видеть.
- Когда ты приедешь?
- Постараюсь в эти выходные.
- Я буду ждать.
И он действительно приехал. Жени не застал, потому что ее забрал Влад, и мне показалось, даже огорчился по этому поводу.
- Ты переживаешь, что не сможешь с ней поладить?
- Мне бы хотелось начать выяснять это уже сейчас.
- Не бери в голову. Все будет хорошо.
- Я не люблю оставлять какие-то вопросы открытыми.
- Какие, например?
- Как мы будем общаться с Женей, как мы собираемся жить вместе, если работаем в разных городах, как мне поддерживать вас?
- Что значит, поддерживать нас?
- Я решил, что ежемесячно буду сбрасывать на твою банковскую карту определенную сумму.
- Это абсолютно не нужно, - я возмущена. – Я хорошо зарабатываю, мы ни в чем не нуждаемся, к тому же, Жене помогает Влад.
- Вот именно, а я хочу помогать тебе. Я знаю, что ты очень неплохо зарабатываешь, но я хочу баловать тебя. А так как я большую часть времени далеко, то смогу делать это только таким образом.
И чтобы я не спорила с ним, он начал меня целовать.
Когда два дня истекли и пришло время его отъезда, я случайно зашла в Женину спальню в поисках своей сумочки. Она часто брала мои вещи, когда играла, и для образа взрослой дамы ей требовались атрибуты – мои туфли на высоких каблуках и клатч.
Я хотела проводить Сережу до железнодорожного вокзала. В этот раз он приехал не на машине, а поездом, чтобы выспаться ночью по дороге домой. И, копаясь в тумбочках в надежде отыскать сумочку, я бросила взгляд на постель.
Почти полностью спрятавшись по одеялом так, что только уши выглядывали, в Жениной кровати лежал пушистый кролик. Мягкая игрушка бледно-розового цвета держала в длинной лапе цветок из бисера, явно не шедший с ней в комплекте, словно предлагая подружиться.
Я заправила одеяло так, как было, и вышла, широко улыбаясь. Что-то подсказывало мне, что в нашем доме появился новый любимец.
Двери в онкологическое отделение широко распахнулись, пропуская медиков из скорой с каталкой. Я посторонилась, чтобы не мешать им, в очередной раз поражаясь тому, как же может болезнь иссушить человеческую плоть, превратить в живой труп, который еще дышит и чувствует боль.
Таких экстренных пациентов здесь было все больше. Больница в соседнем районе была переполнена, отделение онкологии забито, а в реанимацию таких пациентов везли неохотно. Только портить статистику. Да и родственники, если таковые имелись, зачастую оставляли больных дома.
Люди не должны умирать в одиночестве.
Я провожу взглядом удаляющуюся каталку с пожилым мужчиной. Иногда не остается ничего другого, кроме как ждать неизбежного. Медики это понимали, родные и близкие больного понимали, пациенты это понимали… Но как же это страшно! Знать, что скоро все закончится, что твои последние дела, слова и поступки навсегда останутся в памяти людей, по ним станут тебя судить, таким станут представлять многие годы спустя.
Меня тянуло в это отделение, словно магнитом. И хотя Сергей еще не принял никакого решения, я хотела увидеть Наиру.
Вооружившись убедительной причиной для визита в виде увесистой папки с новыми историями болезней тех пациентов, которых лечить будут за счет фонда, я пошла к главврачу.
Пока мы обсуждали кандидатуры и очередность лечения, я почему-то не могла выбросить из головы Вадима. Наира – его пациентка, чтобы узнать о ее состоянии, придется встретиться с ним, чего я очень не хочу.
Попыталась узнать у медсестры на посту, есть ли какие-то пометки в карточке Наиры, но ее истории болезни в регистратуре не оказалось.
Я вздохнула и смирилась с судьбой. Делать нечего – иду разыскивать Вадима.
В ординаторской его не оказалось, зато Лена услужливо подсказала мне, что Вадим Игоревич сейчас в кафетерии.
После ремонта к основному залу столовой по просьбе медперсонала добавили еще и маленькую комнату для сотрудников отделения. Пять столиков, небольшой буфет и возможность ненадолго оторваться от работы, закрыть глаза и передохнуть за чашкой чая.
Он сидел лицом к дверям, поэтому сразу меня заметил. Ничего не сказал, только поднял брови, разыгрывая удивление.
- Привет.
- Привет.
- Не возражаешь? – я кивнула на стул напротив.
- Нет, прошу, присаживайся.
Вадим поднес кружку и отпил уже остывший кофе. Я не смогла сразу нарушить неловкое молчание, но он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта.
Не знаю, то ли это уважение к его профессии, то ли его чувство абсолютной уверенности в себе и своих силах, подобно рентгеновским лучам пробивавшая все вокруг, но я не могу на него злится. Да, ему не стоило так самонадеянно обсуждать свои планы относительно меня, это было грубо и бестактно, но в этом весь Вадим – всегда говорит, что думает, и действует напролом. К тому же, он мужчина. А большинство представителей его пола всегда обсуждали девушек за глаза.
- Чем обязан? – вопрос звучит бесстрастно.
- Я была здесь по делам.
- И решила меня навестить? Как мило.
- К чему ирония?
- Ты права. Обычно я спокойно переношу, когда женщина приходит на бал со мной, а уходит с другим.
- Но послушай, ты не был моим кавалером!
- А я думал, мы накануне договорились, - он опять отхлебнул кофе.
- У тебя странное представление о том, как люди договариваются. По-моему, тебе достаточно высказать вслух свое желание, и ты уже считаешь, что с ним согласились.
Он хмыкнул, я пожала плечами. Не хочу говорить о том, как мне было неприятно узнать о его пошлых словах.
- Я пришла узнать кое-то об одной твоей пациентке.
- О ком?
- О Наире.
- А, более упертого пациента в моей практике не припомню.
- Так что с ней?
- По-моему, она не является твоей родственницей.
- Если ты считаешь, что это нарушение профессиональной этики, то я не стану расспрашивать. Но можешь хотя бы сказать, как мне с ней встретиться?
- Она завтра будет на приеме, - он недолго раздумывает, прежде чем продолжить. – У нее на очереди еще одна химия.
- Но уже ведь была одна, и совсем недавно, - я растеряна.
- Да, но метастазы не исчезли, опухоль хоть и уменьшилась, но это еще не победа над болезнью. И она не дает сделать себе мастэктомию.
- И ее не удается переубедить?
- Я не волшебник. Тем более, она принимает осознанное решение. Знает, на что идет.
Его губы сурово сжимаются. Он недоволен таким поворотом дел, потому что проигрывает сражение с болезнью. Ему не дали возможности использовать все методы, и явное разочарование, написанное на его лице, почти полностью стирает мою неприязнь.
- И на что же она идет?
- Она подписывает себе смертный приговор.
Хотя я и догадывалась, что все закончится именно так, услышать от доктора такой прогноз - все-равно что лишиться даже самой маленькой надежды.
- Когда она придет?
- Завтра в час дня.
- Я подойду.
Вадим смотрит на меня цепким, внимательным взглядом. Мне кажется, что он всегда начеку. Подмечает все детали, ему открывается даже то, что люди сами в себе не видят. Из него вышел бы неплохой секретный агент.
- Что он сказал тебе? Что сделал? Почему ты ушла вместе с ним?
Я раздумываю всего секунду.
- Он не трепался всем окружающим, что снимет с меня трусики.
- Он просто снял их.
- Истинные джентльмены никогда не поставят свою даму в неловкое положение.
- Я как раз уверен, что он справился с этим на все сто, - он ухмыльнулся, окидывая меня оценивающим взглядом, - это я про нужное положение.
- На все двести, - отвечаю я и выхожу прочь.
Наиру я увидела в холле. Она о чем-то задумалась, стоя у окна. Руки сложены на груди, голова вскинута. Кожа на ее тонкой шее натянулась двумя полосками, выдавая возраст, похудевшие щеки ввалились, образуя провалы под скулами. Она постарела с тех пор, как ее видела в последний раз, лет на десять.
- Здравствуйте, Наира.
Она поворачивается ко мне и тут же улыбается тепло и приветливо, словно мы не в больнице, а она не на приеме у врача.
- Здравствуйте, Ира.
- Рада вас видеть.
- Я тоже очень рада. Люблю, когда жизнь преподносит вот такие приятные сюрпризы. А вообще я верю в совпадения. Верю, что они о чем-то говорят, на что-то намекают, ведут к чему-то.
- Наверное, вы правы. Но я специально искала встречи с вами. Вчера виделась с вашим лечащим врачом и спросила, когда вы будете на приеме.
- Мне очень приятно.
- Вы уже освободились?
- Жду очередного назначения. Он уже осмотрел меня.
Ничто в ее лице не выдает ее чувств после того страшного прогноза, который, наверняка, озвучил Вадим.
- Может быть, опять прогуляемся?
- Наверное, можно. Тем более, мне вскоре предстоит опять лечь на больничную койку. Поэтому пока есть время, будем использовать его с максимальной пользой.
Через пятнадцать минут она вышла из здания больницы с документами в пластиковой папке. Длинные концы ее шелкового платка, повязанного на голове с изысканной элегантностью, свисали на грудь, на нос она нацепила дорогие солнцезащитные очки, белые брюки и красивая темно-бордовая кофта ладно сидели на сухощавой фигуре, а невероятная сумочка говорила о достатке и хорошем вкусе.
- Давайте немного пройдемся. А потом я хочу показать вам одно место, но если не возражаете, туда уже поедем на такси.
- Я не возражаю.
Мы идем неспешным шагом по больничному скверу в сторону проспекта, который, минуя жилые кварталы, рестораны и церковь, постепенно спускается к морю.
- Знаете, я ведь целую вечность не была здесь. Когда приехала на лечение, маршрут был только один – из гостиницы в больницу и обратно. Даже когда сняла квартиру, не было никакого желания опять бродить по этому городу. А вот недавно прошла мимо кинотеатра, куда часто ходила с подругами, и все увиделось в другом свете. И моя молодость, и замужество, и бегство.
Хотя мы и медленно идем, но я замечаю, что с каждым шагом она все тяжелее ступает, над верхней губой у нее проявились маленькие бусинки пота, хотя день не был жарким.
- Здесь недалеко я сына родила. Вон там здание роддома, двухэтажное, - она указала рукой, - на втором этаже третье окошко слева. Это моя палата. Эх, столько воспоминаний, как они все внутри помещаются? Как не проедают нас насквозь?
- Я думаю, время стирает острые углы.
- Время очень опасная штука, Ирочка. Оно многим из нас прибавляет мудрости, а значит, и свои поступки мы может пересмотреть заново. И я не скажу, что это приятно. Иногда прошлое открывается мне с такой шокирующей правдивостью, что дыхание перехватывает. Правда иногда сбивает с ног похлеще рака.
- Может быть, вызовем такси?
К тому моменту, когда мы дошли до проспекта, у Наиры появилась одышка.
- Да, было бы неплохо.
Я достаю мобильный, набираю службу такси и называю адрес.
Машина приезжает уже через пять минут.
- Куда? – интересуется водитель.
- На смотровую площадку, - отвечает Наира.
За окном такси мелькают жилые дома, маленькие магазинчики, мы проезжаем кинотеатр, площадь с низкими фонтанами и, наконец, сворачиваем в парк.
Смотровой площадкой заканчивается небольшой сквер, ведущий от проспекта к обрыву, с которого хорошо просматривается порт, пляж и море внизу.
Половина лавочек свободна, но Наира проходит мимо них, не собираясь любоваться прекрасным видом.
- Куда мы? – интересуюсь я.
- Там, слева за деревьями есть маленькое кафе, - говорит Наира. – Когда-то его держали армяне, не знаю, кто хозяин сейчас, но я с удовольствием выпью чего-то освежающего.
Мы спускаемся по каменным ступеням и выбираем столик на летней площадке. Официант приносит меню, я заказываю безалкогольный мохито, Наира выбирает Боржоми.
Ветер здесь более свежий. Солнце прячется в листве и, будто из засады, иногда выстреливает лучами по глазам. Мы какое-то время наблюдаем за морем, играющим тысячей бликов, смотрим на корабли, стоящие на рейде у самого горизонта. Я, наконец, решаюсь на признание.
- Наира, я знаю вашего сына.
Она смотрит на меня так, будто я произнесла какую-то глупость. Но я выдерживаю ее взгляд. И ее лицо начинает меняться: удивление, боль, надежда.
- Сережу?
- Да. Я поняла это в нашу прошлую встречу, когда вы назвали его фамилию.
- Что же вы сразу мне не сказали?
- Потому что должна была рассказать ему о вас.
- И рассказали?
- Да. Я знала, что у него есть мать, но он не поддерживает связь. И мне известна его позиция относительно вас. Поэтому мне нужно было с ним посоветоваться.
Она делает медленный глоток и отводит глаза. Плотно сжатые губы подрагивают, уголки рта опускаются ниже, морщины вокруг рта обозначаются резче. Наира не начинает плакать или истерично заламывать руки. Эта женщина умеет держать удар.
- И что же он сказал?
- Удивился сначала.
- Не захотел встречаться, - то ли вопросительно, то ли утвердительно прокомментировала она.
- Сказал, что ему нужно подумать.
Она кивает и снова смотрит на подернутое дымкой море. Тонкие руки с дряблой кожей, обтягивающей косточки и сухожилия, едва заметно дрожат на запотевшей бутылке.
- Откуда вы знаете его?
- Он когда-то был начальником моего бывшего мужа.
Она кивнула, потом еще немного помолчала.
- Вы специально с ним связались?
- Нет. Так получилось, что мы продолжаем общаться.
- Да? - она проницательно смотрит на меня.
Я вижу, как она разглядывает мой свободный от колец безымянный палец правой руки. Да, не замужем. Но для меня это абсолютно не важно. Я не стремлюсь закрепить свою любовь, шлепнув по ней печатью. Я больше не считаю это гарантией того, что чувства в один момент не исчезнут.
- И кем он вам приходится?
- Мы встречаемся.
Полная официантка, подошедшая поинтересоваться, не нужно ли нам еще чего-то, заставляет нас прервать разговор.
Интересно, какой меня видит Наира? Легкомысленной женщиной, бросившей мужа ради того, кто выше его по статусу? Дурочкой, которая безрассудно отдалась во власть страстей, пытаясь задержать молодость? Или женщиной, которая любит глубоко и сильно, небезразличной к своему избраннику настолько, что решает примирить его с матерью.
- Зачем вам все это нужно?
- Потому что я хочу, чтобы он был счастлив.
- Он несчастлив? – она взволнована.
- Я думаю, он был бы еще счастливее, если бы перестал думать, что не нужен собственной матери.
Она поджала губы, будто я влепила ей пощечину. Но я сразу решила показать ей, на чьей я стороне. Это могло бы быть услугой умирающей женщине, но на самом деле это была забота о любимом мужчине. Возможно, она прочла это в моих глазах, потому что внезапно улыбнулась.
- А вы неравнодушны к моему сыну.
- Я не знаю, как к нему можно остаться равнодушной.
- Ах, девочка, не суди меня! Ты многого не знаешь!
- Я уже давно не девочка, Наира. Я мать, и ради ребенка уже однажды отказалась от собственного счастья.
- Значит, вы мудрее меня, Ира, - немного успокоившись, говорит Наира.
- Вряд ли дело в мудрости. Я просто очень люблю свою дочь.
- Вам повезло, что вы сразу почувствовали это, что не натворили глупостей, пытаясь отыскать в себе дремлющий инстинкт. Я же пыталась найти затерявшуюся любовь до тех пор, пока не отчаялась, пока не решила, что я - испорченная женщина. Что материнство не сделает меня счастливой, наоборот, принесет горе мужу и сыну. Я была одинока, молода, я никогда так сильно не боялась, как тогда.
- Неужели вам не к кому было обратиться?
- Я и обратилась. К матери.
- Вы же уехали.
- Я искала поддержки, от мужа ее не дождалась. А она была единственным родным человеком кроме него. Но, к сожалению, материнский инстинкт в ней так и не проснулся. Наверное, это наследственное. Мы были отличными подругами, но никогда матерью и дочкой.
- Я не знаю, захочет ли он встретится с вами, Наира, - говорю я с сожалением.
- Ради него постарайтесь, Ира. На вас у меня последняя надежда, - она опять усмехается, - слово-то какое – «последняя». В моем положении страшно разбрасываться такими эпитетами. Ведь может буквально оказаться, что иного шанса у меня не будет. Итак, расскажите мне, каким он стал мужчиной. Мой сын … он достойный человек?
- Вы можете им гордится, Наира. Он умный, смелый, упорно добивается поставленной задачи. Сергей очень целеустремленный мужчина. У него стальной характер. Он гордый, но в то же время очень нежный. Быть любимой таким, как он, настоящее счастье, - я умиротворенно улыбаюсь как буддист, достигший просветления.
- Вы любите его, я вижу. Ну хоть от вас он получил то, чего так и не дождался от меня.
Через десять минут я вызвала такси и вернулась на работу с номером Наиры в телефонной книжке, оставив немолодую женщину наблюдать за морем, хотя мне казалось, что думала она совсем о другом, а не о красоте сине-зеленых просторов.
В начале июня Сергей обрадовал меня новостью о поездке на Крит. Женя возбужденно запрыгала вокруг, когда я сказала, куда мы едем отдыхать.
- А этот остров далеко?
- Довольно далеко, потому что нам придется туда лететь на самолете.
- Лететь на самолете?! – глаза Жени распахиваются от восторга, я даже вижу в них отражение комнаты.
- Да.
- А это не страшно?
- Нет, если тебе будет кого держать за руку.
- А ты тоже полетишь?
- Конечно.
- Тогда я буду держать за руку тебя. И ты кого?
- Сергея, - я улыбаюсь.
- Хорошо, - соглашается Женя и выбегает из комнаты.
Я сажусь на кровать, продолжая перебирать вещи. Пока я складываю теплую одежду в пакеты, чтобы спрятать ее до осени подальше, стараюсь подобрать то слово, каким бы могла описать отношение Жени к Сергею. Пожалуй, «нейтральное» подойдет. Они будто обмениваются невидимыми кивками, давая понять друг другу, что не представляют опасности. Сергей настороже, но и Женя тоже. Они не подходят близко друг к другу, но и не рычат, выражая предупреждение, как звери на своей территории, завидев нарушителя границы. Я не знаю, радоваться этому факту или нет. Близкими людьми они тоже не становятся, хотя, возможно, все дело в том, что мы не живем вместе?
Когда я позвонила Владу и сообщила, что мы уедем на пару недель, он лишь пожелал хорошо отдохнуть.
- А ты что будешь делать?
- Работать, наверное.
- Жени не будет какое-то время, проведи выходные с пользой, - я намекаю на Инну.
- Вообще-то, я тоже запланировал кое-что.
- Правда?
- Да. Едем в лес, к озеру. Устроим пикник.
- Инне привет.
- Передам, - немного смущенно отвечает он.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |