|
Нужно обладать невероятным запасом мужества, чтобы так, как Илона и ее волонтеры, приходить к людям, видеть их состояние, зачастую, ухудшающееся каждый день, и при всей этой нагрузке иметь силы возвращаться в свои семьи не такими морально раздавленными, какой однажды вернулась из отделения я.
Но в тот момент, когда я, имея все, вдруг поняла, что на самом деле мое желание чего-то добиться лишь способ удержать себя в трудный момент в узде, не сорваться, не потеряться в отчаянии, меня потянуло к людям, которые так же, как и я, не видят впереди будущего.
Знаю, сравнение не равносильное. Они борются со страшной болезнью и часто выигрывают лишь дополнительные дни, месяцы, годы. Я же … Все у меня хорошо, я здорова, мой ребенок тоже, мы не голодаем и даже живем в достатке, но каждое утро я просыпаюсь с чувством безысходности, без мыслей о своем будущем, без надежды на счастье.
Женя стала совсем взрослая. Она легко знакомится с другими детьми, мечтает, чтобы с новыми друзьями они оказались в одном классе, ей все интересно и ново, все вызывает радость и довольство. Я же – полная противоположность ей. Абсолютная эмоциональная пустыня. Я уверена, что с началом школы у моей дочки начнется новый этап в жизни. Она станет быстро взрослеть и на своем опыте познавать окружающий мир, у нее будет много радостных моментов, ее постигнет и разочарование. Но без этого опыта ее личность не сложится так, как надо. Она станет быстро расти на моих глазах, и в конце концов, пойдет своим путем. Я же свою дорожку потеряла.
В этот период жизни, сама не ведая как, я опять оказалась среди людей, верящих в Бога всем сердцем или проклинающих Его так же сильно.
Я стою в холле отделения, передо мной мельтешат белые халаты, но на меня уже никто не обращает внимания. Кто я и какими полномочиями обладаю, знают даже санитарки.
В полной растерянности слежу за тем, как медсестры катают по коридору медицинские штативы с капельницами и приборами.
Что я хочу найти в этом месте? Успокоение? Глядя на тех, у кого все плохо, мы часто чувствует какое-то ненормальное удовольствие от того, что у нас все хорошо. Только в сравнении мы понимаем многие вещи, в том числе, что мы счастливы и насколько нам повезло. Счастье вообще такая мимолетная штука, что ухватить ее за хвост невозможно, в то время как, например, боль может длиться часами, неделями, годами. Она будет ощущаться физически и душевно, иногда это вообще единственная реальная вещь.
Сейчас, глядя на пациентов онкологического отделения, я не испытываю ни превосходства, ни радости. Меня еще больше затягивает в пучину отчаяния. Я не из тех, кто становится счастливым тогда, когда другим еще хуже.
Возможно, здесь я хочу найти ответы, которые открываются нам только на пороге смерти?
Моя бабушка примирилась со всеми своими ошибками и неудачами, вспомнила самые счастливые мгновения именно в период продолжительной болезни, унесшей ее.
Тогда я не понимала, как люди могут испытывать умиротворение в момент, когда жизнь медленно покидает тело. Я полагала, что правильной реакцией может быть только гнев и страх. Но моя мудрая бабушка сказала, что нельзя гневить Бога и дать сердцу переполниться злостью и горечью. Это умаляет все твои достижения, все, чего ты смог добиться и построить. Эти чувства делают всю твою жизнь бесполезной, бессмысленной, лишенной ценности. Ведь когда тебе дарят подарок, ты радуешься. Так почему бы не радоваться самому удивительному дару – жизни?
И сидя в холле я надеюсь, что кто-то сможет поделиться со мной подобной мудростью, потому что здесь находятся люди, которые не лгут самим себе.
Естественно, я не собираюсь к кому-то подходить и пытать вопросом, в чем смысл жизни. Просто надеюсь, что увижу что-то или услышу.
Я вообще не знаю, чего я жду.
В холле два небольших мягких диванчика и три кресла. В огромных кадках растут пальмы, на журнальных столиках разбросаны разнообразные брошюры. Слева располагается регистратура, напротив – палаты, справа – комната отдыха для врачей.
Пациенты, как правило, предпочитают оставаться у себя, а всю эту мебель в холле поставили для родственников и посетителей.
- Ирина Викторовна, вы ждете кого-то? – молодая доктор, с которой я неоднократно общалась, участливо смотрит на меня.
- Нет, Лена, я просто … немного устала, решила отдохнуть
- Не самое лучшее место, - она улыбается.
- Да, но я к нему уже привыкла.
- Может быть, пойдете к нам в комнату отдыха?
- Нет. Наверное, мне уже пора на работу.
- С вами все хорошо? – она присаживается рядом и взволнованно хмурит брови.
- Я не больна, если вы об этом подумали.
- Просто я часто вижу такой же взгляд у наших пациентов.
- Глупости. Это усталость. Со мной все хорошо.
- Мы тоже часто устаем, но удовлетворение от того, что делаем, гораздо больше.
- Как вам удается сохранять спокойствие? Ведь вы так часто видите смерть!
- Вы же знаете, мы многим помогаем.
- Но противостоять такому заболеванию, как рак, даже со всем этим оборудованием, лекарствами иногда невозможно.
- Мы даем надежду, мы боремся.
- Вы как наши волонтеры – так много силы воли, решительности и доброты.
- Думаю, не о доброте здесь должна идти речь, а о профессионализме. У нас есть пациенты, которые отказываются от операций, потому что не доверяют врачам.
- Почему?
- Бытует мнение, что иногда после операции рак рассеивается по всему телу и появляется там, где его не было.
- Это правда?
- Только если хирург, который проводит операцию, никогда не слышал об абластике.
- Что это?
- Метод удаления опухоли. Не буду вдаваться в подробности, но это способ не допустить распространения раковых клеток. Все онкологи знают об этом. Бояться нечего.
- Тогда почему люди отказываются?
- Не знаю.
- Потому что не хотят новых мучений.
Подошедшая к нам женщина присаживается на кресло рядом со мной. Уже немолодая, но еще стройная, с шелковой косынкой, модно повязанной на голове, в дорогом халате бирюзового цвета. Худая кисть – кости, обтянутые кожей – украшена бриллиантовыми кольцами и браслетами.
- Здравствуйте, Наира, -кажется, это пациентка Лены.
- Здравствуйте, Леночка.
- Так вот почему вы мучаете нашего Вадима Игоревича, - Лена улыбается этой странной женщине, она отвечает ей тем же, показывая превосходные белоснежные зубы. Дорогая улыбка.
- Вадима Игоревича я мучаю только потому, что он очень привлекательный молодой мужчина, а ни на что большее я уже не способна.
- Почему же? Можете его порадовать.
- Запросто, если бы мне скосили хотя бы двадцать лет. Да-да, я в тридцать пять была безумно хороша. Он бы точно пал жертвой моего обаяния. Но, к сожалению, мне уже пятьдесят пять, и я умираю.
- Вы отказываетесь давать себе шанс.
- Я отказываюсь отрезать себе грудь. А я ею очень дорожу. Что за женщина без груди? Я отращивала ее всю юность. Все боялась, что придется подкладывать в лифчики вату.
- У вас есть возможность побороться за жизнь.
- У меня метастазы в легких и печени. Зачем себя калечить этими страшными операциями? Мне и так больно. А будет еще больнее.
- Но вы сможете жить дальше.
- Это еще большой вопрос. Да и к чему мне такая жизнь? Кто на меня глянет? И что, придется все-таки вату подкладывать? – Наира начинает смеяться. Я не выдерживаю и вступаю в разговор.
- А разве это важно?
- Для меня всегда было важно, как я выгляжу.
- Разве вашим близким не все-равно, как? Лишь бы жили!
- Моя мать давно умерла. Отца я и не помню толком. Его почти не было в моей жизни. А бывший муж … давно дал понять, что он бывший. И мне нечего ждать от него. Да я и не надеюсь на прощение или понимание. Я прожила хорошую жизнь, интересную, яркую. Почему бы не умереть достойно? Оставшись такой, какой родилась.
- Конечно, вам решать, но разве жизнь не стоит того, чтобы за нее бороться? Разве вы уже всего достигли? Все успели сделать?
- Нет. Но надеюсь, что смерть исправит то, что я не смогла при жизни.
Не такого опыта я искала. Не такой мудрости. Лену окликнула медсестра, молодая доктор убежала, а я осталась с этой стареющей светской львицей – а я в этом не сомневаюсь – один на один.
- А вы что здесь делаете? Молодая еще, не похоже, что больны. Хотя я здесь еще моложе видела. К кому-то пришли?
- Нет. Я здесь по работе. Курирую отделение.
- Вы из какой-то государственной службы?
- Нет. Из благотворительного фонда, за счет которого построили здание, закупил аппаратуру и медикаменты.
- Да. Я слышала. Наверное, со своими деньгами я поступлю так же, когда умру.
- Вы богаты?
- Неприличный вопрос, но я отвечу. Обожаю неприличные вопросы! Да, я богата.
- Странно, что вы решили лечиться здесь, а не за границей.
- Я оттуда уехала. Жила много лет, но счастья так и не нашла. Решила, что умирать, слушая родной язык, гораздо приятнее.
- А здесь не осталось никого из родных? Чтобы поддержали вас, помогли.
- Когда умираешь от рака, производишь не лучшее впечатление на людей. Никому бы не пожелала наблюдать за этим. Страшно, противно, неотвратимо.
- Но разве нет желания попрощаться с теми, кто дорог, дать им выбор самим решать, провожать вас в последний путь или нет?
- Я сама все решила за них, - Наира гордо поднимает голову. Сейчас, несмотря на ее слабость и худобу, особо заметно умение держать себя: расправленные плечи и манера поворачивать голову, словно она особа королевских кровей. Тонкие черты лица, красиво очерченные твердые губы, говорящие о своеволии и упрямстве хозяйки, привычка пренебрежительно поднимать правую бровь, четко очерченную татуажем. Волосков на линии бровей не было – только краска.
- У вас химиотерапия?
- Да, мне было очень плохо после первой капельницы, теряла сознание, а тошнило как! Чуть было и не умерла по самой гадкой причине – едва не захлебнулась содержимым желудка. Так только алкоголики умирают. Вот доктора и сказали, что первые два-три дня после капельницы подержат меня здесь, в VIP-палате. Денег у меня хватает, присматривают за мной круглосуточно, вот я и прохлаждаюсь, в ожидании, когда же эти спазмы уже оставят меня в покое.
- Вы очень сильная женщина. Я поражаюсь, как эта болезнь вообще осмелилась у вас появиться.
- Вот потому, что такая сильная, и появилась. Таких, как я, интереснее мучить. Я жила, не оглядываясь назад, всегда потакала своим желаниям, делала, что хотела. Я много грешила, и мне есть что вспомнить. Смерть хочет заставить меня сломаться, но я плюю на ее желания. А что возьмешь со слабаков? Одни бесконечные слезы, жалобы на несправедливую судьбу да покаянные мольбы.
- А вы не молитесь в надеждах получить прощение за свои грехи?
- К сожалению, отпустить мои грехи может не Бог, а живые люди. Но вряд ли они захотят.
- А вы хотите?
Наира смотрит на меня так, будто я задала возмутительный вопрос, то ли совершенно глупый, то ли очень личный. А потом ее губы едва заметно вздрагивают, и она отвечает:
- Это единственное, чего я хочу.
В следующие выходные я решаю поехать домой. У меня есть повод и по работе – в Доме престарелых поменяли директора, и Лавров поддержал мою инициативу приехать с проверкой без предупреждения. Но домой меня потянуло именно из-за родителей. Поэтому я спросила у мамы разрешения остаться у них вместе с Женей, так как наша квартира уже давно была продана, а жить в гостинице я не хотела. Она ответила, что будет рада нас видеть, чем немало меня удивила. Обычно она была рада видеть только Женю. Мне никогда не предлагала остаться или просто зайти в квартиру и выпить чашечку чая.
Оставив Женю с вещами у родителей, я поехала на такси проведать старичков. Погода стояла просто замечательная. Начало апреля было прохладным, но сегодня с самого утра грело солнышко, наполняя воздух ароматами талого снега и влажной земли. Расплатившись с водителем, я ступила на мощеную дорожку, ведущую к милому зданию, выкрашенному в бледно-салатовый цвет. В прошлом году все стены утеплили, нанесли штукатурку поверх пенопластовых плит и покрасили в тот цвет, который выбрали обитатели заведения.
От сугробов на дорожке остались одни лужи, приходится перепрыгивать их на своих восьмисантиметровых каблуках. Кутаясь в кашемировое пальто, иду навстречу группе пожилых людей, что-то увлеченно обсуждающих на свежем воздухе.
- Здравствуйте!
- Ой, Ирочка, здравствуйте. К нам в гости?
- Конечно. У вас здесь собрание?
- Ну, не то, чтобы собрание, - они начинают мяться и отводить глаза.
- Что-то случилось?
- Ничего особенного.
- Уж не нового ли директора вы здесь обсуждаете?
- Можно и так сказать, - Леонид Прокофьевич был негласным лидером среди мужчин. Ему исполнилось восемьдесят, когда-то он занимал руководящие должности на заводе, и привычка все брать под свой контроль до сих пор не оставила его. – Ирочка, нам не разрешают держать никаких животных.
- И правильно делают. Персоналу только хлопот прибавится.
- Но у нас тут кошка приблудилась, родила трех котят. Не топить же их! Жалко.
- И что вы предлагаете?
- У нас на заднем дворе есть беседка. Давайте построим им из коробок и досок жилье. Будем остатки еды из столовой носить. Пусть живут.
- И это единственная проблема, которая вас сейчас волнует?
- Но бедные животные мучаются, - они недоуменно разводят руками, словно это очень серьезная проблема, а я не разделяю их волнений.
Из этого разговора я делаю вывод, что мои подопечные ни в чем не нуждаются, если думают не о себе, а о кошачьем выводке.
В здании хорошо топят, я сбрасываю пальто, чтобы не вспотеть. Персонал меня узнает, мы не спеша общаемся на тему, всего ли им хватает, на что поступают жалобы и есть ли вопросы к новому директору.
Из новшеств, введенных на днях и завоевавших симпатии абсолютно всех старичков, была дискотека. Я сначала рассмеялась, но мне сказали, что когда все сыты, спокойны и не болеют, появляется время подумать и об устройстве личной жизни. А благодаря медленным танцам под Шаляпина и других исполнителей, которых я даже не знаю, здесь закрутилась такая любовь, что пора переименовывать заведение в Дом влюбленных. Поболтав еще полчаса, убедившись, что страсти не доводят до инфарктов, я прощаюсь со всеми и отправляюсь домой.
Добравшись до центра города, отпускаю такси. Мне нужно сделать несколько деловых звонков и проверить почту. Делать это у родителей я не хочу, да и есть вероятность, что они опять забыли заплатить за интернет, потому что очень редко им пользуются. Поэтому захожу в кофейню, на двери которой красуется значок wi-fi, заказываю капучино и кусочек ягодного пирога и делаю все необходимые звонки.
Лавров шлет мне ответный e-mail по поводу сексуальной революции, и я долго хихикаю, перечитывая нашу переписку. Жаль, что я одна за столиком, что мне не с кем поговорить и посмеяться.
Кофе такой ароматный, что на какое-то мгновение я отвлекаюсь от всех своих мыслей. Кофе пью редко, а теперь из-за скачков давления еще реже, но иногда все-таки позволяю себе чашечку сладкого, горячего, сдобренного сливками ароматного напитка.
Этот волшебный запах переносит меня куда-то далеко, где пахло также, где было жарко и все было ново.
Последнее электронное письмо отправлено, я решаю заглянуть напротив в большой магазин. Там, на третьем этаже, есть чудесный отдел игрушек. Женя как-то восхитилась моим браслетом, а я подумала, что такой же она сможет сделать себе сама. Специально для юных рукодельниц продавались наборы с кожаными шнурками и бусинками. Вот за таким я иду сейчас.
Перебегая дорогу, замечаю школьников, которые уже успели вытащить свои велосипеды и сейчас пугают прохожих, выделывая фортели на ступеньках перед магазином. Рядом со светофором прямо на перекрестке стоит вышка и электромонтеры игнорируют раздражающие сигналы автомобилистов, застрявших в небольшой пробке. Делаю пометку после всех покупок спуститься на остановку ниже, чтобы не ждать, когда движение нормализуется.
После капучино, а особенно ягодного пирога, не чувствую никакого желания идти по ступенькам, поэтому сразу шагаю к лифту. Но как только нажимаю на кнопку, паренек, стоявший в кабине, резко выскакивает, зацепив при этом и мою сумочку.
У меня отличная реакция, я локтем зажимаю соскользнувшие с плеча лямки, намереваясь отвоевать свое добро у вора. Двери закрываются, сумку зажимает между ними, я начинаю громко звать на помощь. Лифт медленно поднимается вверх. И в тот момент, когда я понимаю, что нужно бросить сумочку, иначе я рискую остаться без руки, кабинка дергается, замирает и погружается во тьму.
Я сижу на присядках, дрожащими руками ухватившись за кожаные лямки, и понимаю, что нахожусь, должно быть, где-то под потолком первого этажа. Кошелек, наверняка, уже ушел. Но самое обидное, что у меня в нем лежит крестик Жени и еще одна памятная вещь, потеря которой будет невосполнима –сухая оливковая веточка, покрытая золотистым лаком. Я боялась, что со временем она рассыплется. А когда увидела декоративную корзинку из кленовых листьев на столе у Илоны, просто не смогла скрыть восхищения. Мастерица на все руки, она сама придумала и воплотила идею. Я спросила, может ли она сделать что-то подобное из оливковой веточки, чтобы она не превратилась в труху между книжными страницами, и она ответила, что наверняка у нее что-то получиться.
- Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь меня слышит?
Я пытаюсь приоткрыть дверцы лифта, но безрезультатно. Тарабаню, как ненормальная, руками и каблуками.
- Пожалуйста, помогите мне. Откройте эти чертовы двери! Или хотя бы не трогайте сумочку! – мое отчаяние переходит все границы. Дура! Зачем я кладу в кошелек такие ценные вещи? Им там не место!
- Не кричите, - глухой мужской голос звучит откуда-то снизу. – Что у вас случилось?
- Я застряла.
- И поэтому так орете? У вас что, клаустрофобия?
- Нет! Ору я потому, что у меня пытались вырвать сумку.
- Да, я видел это краем глаза.
- Она выпотрошена?
- Не могу сказать, потому что она довольно высоко.
- А вы не могли бы взять ее, пока двери не отроются.
- Вы всегда доверяете первым встречным? Может быть, я заберу ее себе.
- Я вас не вижу, но у меня не складывается впечатление, что вы имеете пристрастие к дамским сумочкам, - хотя через двери лифта звуки доносятся не четко, а довольно приглушенно, мне кажется, что обладатель такого голоса должен иметь пристрастие к красивым женщинам, дорогому виски и знать, что туфли и ремень брюк обязаны быть одинакового цвета.
- А что, если я заберу ее содержимое себе? Вас это не пугает?
- Нет. Мне кажется, вы приличный человек.
- Почему?
- Потому что не говорите «шо» и обращаетесь ко мне на «вы».
Я слышу низкий, негромкий смех. И по моему телу начинают ползти мурашки. Что-то есть в этих звуках, я не могу уловить – то ли сексуальный тембр, который посылает определенные сигналы определенным участкам моего тела, то ли скрытая угроза, которую уловило мое подсознание.
- Хорошо, отпустите сумочку. Я попытаюсь ее выдернуть.
Через десять секунд ему это удается.
- А если я пробуду здесь час, вы не уйдете?
- Это зависит от того, какие анекдоты вы будете мне рассказывать.
- Я не умею. Предлагаю наоборот - рассказывать анекдоты будете вы, а я обещаю смеяться. Вообще я благодарный слушатель, с хорошим чувством юмора и к тому же быстро забываю все шутки, на следующий день мне можно заново их рассказывать – эффект будет тот же.
- Вы предлагаете мне встретиться с вами и завтра?
- Разве что я снова застряну в лифте.
Он опять смеется. Вдруг раздается звон и лифт дергается. Я вскакиваю на ноги и лихорадочно жму на кнопку первого этажа.
Когда двери разъезжаются, я потрясенно ахаю.
- Боже мой!
- Что ж, иногда ты меня и так называла.
С моей сумочкой в руках в шикарном черном пальто и костюме передо мной стоит Вронский.
Глава 28
Голубые глаза выглядят огромными на исхудавшем лице. На ней дорогое кашемировое пальто цвета молока, черное платье и сапоги на высоких каблуках. Светлые волосы красиво уложены. Она производит впечатление успешной в финансовом плане женщины.
Она выглядит блистательной и несчастной.
- Можно мне мою сумочку?
Протягиваю ей сумку, ее рука вздрагивает, когда соприкасается с моими пальцами.
Я часто думал, что испытаю, увидев ее снова, встретившись с ней случайно?
Раздражение от неловкости момента, обычную неприязнь или ярость?
Но внутри не всколыхнулись былые обиды. Я просто впитываю каждую деталь, запоминаю, как светлые пряди касаются щек, как ресницы изогнутой дугой оттеняют ее светлые, чистые глаза.
Мы оба молчим, исследуя друг друга взглядами. Наверное, у меня такое же жадное выражение лица, как и у нее. Будто эта встреча – лишь случайность, благодаря которой нам выпал шанс узнать то, чего мы старательно избегали.
Она не искала меня, я знаю. Иначе давно бы нашла. И я не интересовался, как дальше сложилась ее судьба. Я уехал из города меньше, чем через месяц после нашего разрыва. А сейчас вернулся только для того, чтобы навестить стареющего отца.
Как же она красива! Я и забыл…
Мысли, как тени, пробегают по ее лицу. Когда-то мне не составляло труда читать ее, как открытую книгу. Мне и сейчас кажется, что я вижу потрясение, грусть, испуг, тоску…
Она отворачивается и стремительным шагом проходит мимо, опустив голову.
Убегает точно так же, как и когда-то. Может, стоит ее отпустить? Но эта тоска в ее глазах…
- Ира, стой!
Она оборачивается, полы пальто разлетаются в стороны. Она боится меня? Не хочет видеть? Не могу устоять.
- Что же опять убегаешь? Давай подвезу тебя.
- Не нужно. Я сама доберусь, - у нее сиплый голос, словно она заболела.
- Мне не сложно.
Интерес просто убивает меня. Одно дело –забыть о ней, когда нет ничего рядом, что напоминает о ее существовании, другое – видеть ее, коснуться кончиками пальцев и отпустить опять.
Она стоит немного растерянная и не знает, что мне ответить. Я подхожу к ней так близко, что чувствую легкий запах духов, тех самых, которыми она пользовалась на Крите, тех самых, которыми каждое утро нашей недолгой совместной жизни пах я, вставая с ее постели.
И все воспоминая, так усердно спрятанные мною в глубинах памяти, вырываются наружу. Я снова ловлю ее на улице под дождем и целую, пока у нас не сбивается дыхание, покупаю ей чулки и белье, потому что после нашего страстного секса в парке они безнадежно испорчены. Но больше всех остальных моментов я вспоминаю те ночи, которые мы провели вместе, в съемной квартире рядом с моей, в уединенной спальне, которую я считал нашей. Я помню каждое утро, когда она готовила мне завтрак и целовала перед уходом на работу. Я помню все!
Беру ее под руку и веду к выходу. Она не сопротивляется, но и не горит желанием ехать со мной. Все забыто?
Заглядываю в ее личико, исхудавшее, с выделяющимися скулами. Ее красота стала изысканной и утонченной, подчеркнутая трагичностью и загадочностью. Что произошло в ее жизни?
Борюсь с собой, но проигрываю.
Мне все еще хочется знать, как повернулась ее судьба, я все еще чувствую потребность коснуться ее.
Подвожу ее к своей новой белой Ауди. Мне почему-то как мальчишке хочется произвести на нее впечатление. Но насколько я помню, она не интересовалась ни уровнем моих доходов, ни той материальной выгодой, которую можно было получить от такого парня, как я.
Открываю дверцу, она элегантно садиться в салон, подбирая края пальто.
- Домой?
- Я больше не живу здесь.
- Куда тогда?
Она называет адрес, я приблизительно помню дорогу.
- И где ты сейчас живешь?
- Я переехала на новое место, когда мне предложили работу, - она уходит от ответа.
- Что за работа?
- В благотворительном фонде.
- Тебе всегда нравилось это направление.
- Да. Я рада, что мне представился такой шанс.
- А здесь как оказалась?
- По работе и заодно родителей проведать.
Я обдумываю ее ответы. Как и я, она не осталась здесь. Она сказала, что переехала, но не упомянула мужа. Насколько мне известно, Влад занимает мою бывшую должность. Они работают в разных городах? Живут порознь?
Я стараюсь умерить интерес. Как бы не сложилась ее судьба, меня это не должно волновать. Она сделала свой выбор, и он был не в мою пользу.
На протяжении всего пути она молчит, сцепив руки на сумочке. Лицо неподвижно, взгляд застыл где-то вдалеке. О чем она думает? О тех ошибках, что мы совершили?
Она говорит, чтобы я повернул налево и остановился. Смотрит на меня непроницаемым взглядом. А она изменилась. Я не могу, как раньше, увидеть ответы на свои вопросы в ее глазах. Наша встреча ошеломила ее, но она взяла себя в руки.
- Спасибо.
Дверца машины хлопает, я наблюдаю за ее танцующей походкой. Она не сказала, что рада, не выразила надежду, что мы еще увидимся. Упорхнула, как птица, оставив после себя только легкий запах духов в салоне. Уверен, что ее уже завтра не будет в этом городе. Как и меня.
У меня до сих пор все дрожит внутри. Я много раз представляла нашу встречу и со временем моя воображаемая реакция менялась. От жалостливых увещеваний меня простить к выжидательной позиции, от безрассудной, но молчаливой любви и попытки запечатлеть все до последней мелочи в памяти до холодного кивка и вежливого вопроса о здоровье.
Я ведь распрощалась с ним навсегда. Запретила себе думать о том, чтобы попытаться найти его, снова завязать отношения.
Но ни один вариант, созданный в уме, не оказался тем, что я испытала в действительности.
Сначала был шок. Я плохо понимала, что творится вокруг, видела только его невероятные глаза, которые сверкали, как драгоценные камни, оттененные черной шевелюрой. Его черты нисколько не изменились. Гладко выбритые щеки, высокие скулы и четко очерченные губы. Господи, как же я хотела поцеловать их, чуть было не двинулась к нему в слепой жажде.
Сердце ныло, мое сердце в его груди.
Словно не было всех этих месяцев разлуки. Пустота в душе исчезла, вот чего мне не хватало. Его взгляда, его присутствия.
Он выглядит так, будто его наша встреча не взволновала. Спокойный, холодный, отстраненный. Я понимаю, что мне нужно идти, чтобы не развалиться прямо у него на глазах. Но не могу сделать ни единого шага.
Неужели ты все еще сердишься на меня? Не сердись, я уже наказана и выпила горькую чашу сожалений до дна. Ты одинок или влюблен? Я одинока. И никого у меня нет, кроме тебя. Ты, только ты всегда будешь моим единственным.
Прошу отдать свою сумочку. И когда он протягивает ее мне, нарочно прикасаюсь к его пальцам. Тоскую, как же я тоскую!
Чувствую, как силы меня покидают. Опускаю голову, чтобы разорвать зрительный контакт, иначе мне не уйти. Каблуки стучат по мраморному полу.
Он окликает меня. Я оборачиваюсь, с ужасом ожидая, что он скажет. Мне почему-то страшно. Я боюсь новой боли.
- Что же опять убегаешь? Давай подвезу тебя.
Время смеется надо мной. Как часто он предлагал это мне? После работы, после приема, после случайной встречи в магазине.
- Не нужно. Я сама доберусь
- Мне не сложно.
Обычная любезность? Интерес? Все повторяется. Я в его машине, его крепкие руки на руле, в салоне витает запах кожи и чего-то неуловимого, от чего бешено колотится пульс. Я все еще трясусь в его присутствии, неловко теребя замки на сумочке.
Наша беседа не выходит за границы обычной вежливости. И несмотря на то, что мне все это время хочется смотреть на него, я не позволяю себе этого. Я и так знаю, что ждет меня, когда я выйду из машины. Ничего!
Кажется, он уже сожалеет о своем решении подвезти меня.
Невыносимо.
Господи, я хочу выйти! Бежать от него за край света. Обнять его и прижаться лбом к плечу.
Говорю, где повернуть и остановится. Бросаю на прощание спасибо и иду, обходя лужи, к родительскому дому.
Ну вот и все. Ни радости от встречи, ни надежды на то, что любовь еще не забыта. Мы расстались, как малознакомые люди.
Как же мне хочется обернуться, еще один разок увидеть знакомую фигуру в автомобиле. А если я больше никогда его не встречу?
Возле ступеней останавливаюсь и смотрю назад. Машина урчит мотором, так и не тронувшись с места. Я плохо вижу его очертания, но мне кажется, что он смотрит на меня.
Мне нечего ему сказать кроме того, что было уже сказано давным-давно, любое мое действие будет казаться глупым. Но как же меня тянет к нему, такому знакомому, близкому когда-то, все еще любимому. Превозмогая себя, захожу в темный подъезд и закрываю дверь.
Я плохо помню, как провела тот день. Мама так и не сделала первый шаг, а папа почти все время провозился с Женей. Но я была рада такому положению дел. Иначе, спроси меня кто-нибудь о том, как обстоят мои дела, я бы окончательно потеряла самообладание.
Ночь я спала плохо, утром была растрепана, расстроена и хотела уехать домой и спрятаться в свою раковину.
Всю обратную дорогу мы с Женей проболтали о всяких мелочах, и я немного отошла. Но как только такси подвезло нас к дому, меня опять стало угнетать чувство, будто я снова испортила свою жизнь.
Иногда лучше не видеть некоторых людей, чтобы не вспоминать события, связанные с ними.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |