Куртиаль де Перейр как раз возвращался из обхода, а возможно, из «Смуты». Он, должно быть, потерял меньше, чем обычно… Подойдя, он неожиданно вдруг стал крайне любезным, приветливым, мягким, насколько это возможно… «Счастлив видеть вас здесь…» А, по поводу меня? Обнадеживает! Он тут же пустился в похвалы, чтобы обворожить мою мать, и даже захотел, чтобы она поднялась наверх немного с ним побеседовать… в его личный кабинет… на «тунисский» чердак… Ей было тяжело пробираться за ним… Лестница была крутая, усыпанная мусором и скользившими под ногами бумажками. Он был крайне горд своим «тунисским» кабинетом, ему хотелось всем его показать… Это был ансамбль, выдержанный в стиле «гипербеспорядок», с сервантами «альказар»… Плюс мавританский кофейник… марокканские пуфики, ковер с витым узором, весь курчавый, вобравший в себя не менее тонны пыли… Его никогда не поднимали… Даже и не пытались чистить… Впрочем, кучи печатной продукции, каскады и ворохи корректур, пломб и последних гранок делали любые попытки в этом направлении смехотворными… И даже, нужно это признать, весьма опасными… Любое нарушение равновесия было очень рискованно… Все должно было оставаться в покое и как можно меньше сдвигаться с места… Еще лучше, очевидно, было разбрасывать всюду новые бумаги для подстилки. Это все же слегка разнообразило интерьер…
Я слышал, как они разговаривали… Куртиаль прямо заявил ей, что открыл у меня блестящие способности к журналистике, которые в «Самородке» принесут состояние… Репортажи!.. Я достигну многого, безо всякого сомнения… она может возвращаться и спокойно спать все это время… мое будущее гарантировано. Я стану хозяином своей судьбы, как только приобрету все основные знания. Нужно только набраться терпения… Постепенно он вложит в меня все, что нужно… Но все это постепенно!.. Ах! Ох! Он был противником всякой спешки! Грубых рывков!.. Не нужно никакого насилия! Не нужно спешить с развязкой! Бессмысленная тряска! Впрочем, я, судя по его словам, всегда проявлял самое горячее желание учиться!.. Более того, я стал проворен. Превосходно выполнял мелкие поручения, которые он мне давал… Я успешно справлялся с ними… Постепенно я стану ловким, как обезьяна! Быстрым! Сообразительным! Трудолюбивым! Скромным! Просто загляденье! Его уже было не остановить… В первый раз в своей жизни моя бедная мать слышала, что о ее сыне так говорят… Она не могла прийти в себя… Под конец, при прощании, он настоял, чтобы она взяла книжечку с подписками, которые она, без сомнения, могла хорошо пристроить среди своих друзей… и знакомых… Она обещала все, что он хотел. Она смотрела на него, ошеломленная… Куртиаль не носил рубашки, только лакированный воротничок под фланелевым жилетом, который всегда был немного шире воротничка, он покупал его на несколько размеров больше, чем нужно, все вместе это образовывало нечто очень засаленное… Зимой он надевал их по два, один поверх другого… Летом, даже в сильную жару, он носил большой редингот, лакированный воротничок чуть поменьше и доставал канотье. Он очень заботился о нем… Это был уникальный экземпляр, настоящий шедевр, вроде сомбреро, подарок из Южной Америки, из редчайшей ткани! Неповторимый… Он просто не имел цены!.. С первого июня по пятнадцатое сентября он носил его на голове, не снимая почти никогда. Только в самом крайнем случае: он боялся, что его украдут!.. Так, по воскресеньям, во время полетов он очень переживал… Он все же был вынужден поменять его на высокую с нашивками фуражку… Она являлась частью униформы… Он доверял мне свое сокровище… Но как только он касался земли, спрыгивал, как заяц, и скакал по бороздам, его первым восклицанием было: «Э, моя шляпа! Фердинанд! Моя панама! Во имя Господа!..»
Моя мать сразу же отметила толщину фланелевого жилета и тонкость замечательной шляпы… Он дал ей пощупать плетение, чтобы она оценила… Она на мгновение замерла в восхищении: «О! ц-ц-ц! О! ц-ц-ц!.. Ах! Ну да! Я прекрасно вижу! Такой соломы больше не делают!..» Тут она пришла в экстаз…
Все это вместе вызвало доверие доброй матери… и показалось ей прекрасным предзнаменованием… Она особенно любила жилеты из фланели. Это служило доказательством серьезности намерений и того, что ее не обманывают. После трогательного прощания она потихоньку пустилась в путь… Я думаю, что впервые за свою жизнь она была относительно спокойна по поводу моего будущего и моей дальнейшей судьбы.
* * *
Конечно, я полностью отдавался работе!.. У меня было чем заняться… с утра до вечера… Кроме «грузов» и типографии, был еще «Верный» в подвале, бесконечные починки и наши голуби, которыми я должен был заниматься два, три раза в день… Эти маленькие твари находились всю неделю в комнате служанки, на последнем этаже под лепными украшениями… Они дико ворковали… Не останавливаясь ни на секунду. Они работали по воскресеньям, во время полетов, их поднимали в корзине… Куртиаль открывал крышку на двухстах или трехстах метрах… Это был замечательный «выпуск», с «посланиями»!.. Они вылетали все, лихорадочно размахивая крыльями… По направлению к Пале-Роялю!.. Путь туда был свободен… Они никогда не гуляли по дороге, так как не любили деревню и длительные прогулки… Они всегда возвращались привычным путем… Они очень любили свой чердак… и «Тру!.. Рру!.. Трууу!!.. Рруу!..» Им не нужно было больше ничего. Это никогда не прекращалось… Они всегда возвращались раньше нас. Никогда не встречал я голубей, столь мало любивших путешествия и так влюбленных в покой… Я никогда не закрывал их… Никогда у них не возникало желания сделать круг над садом… взглянуть на других птичек… на толстых серых воркунов, которые резвились на лужайке… вокруг бассейна… на статуях!.. На Дэмулэне!.. На Тоторе! Откуда всегда раздается такой замечательный шум!.. Ничуть! Они общались только друг с другом… Им было хорошо в каморке, где они едва могли двигаться, сваленные в кучу в своей клетушке… Из-за корма они обходились недешево… Зерна требовалось огромное количество, голуби кусались… Они были просто ненасытны! никогда бы не подумал! Температура у них была всегда повышена, 42 градуса и несколько десятых… Я заботливо собирал их помет… Делал из него маленькие кучки вдоль стен и оставлял на просушку… Это немного компенсировало нам затраты на их питание… Так как было превосходным удобрением… Раза два в месяц, когда набирался целый мешок, Куртиаль увозил его, это нужно было ему для его сельскохозяйственных культур… на холме в Монтрту. Там у него был прекрасный дом и большой экспериментальный сад… лучшего фермента было не найти.
Я прекрасно ладил с голубями, они немного напоминали мне Джонкинда… Я научил их делать разные штуки… Они меня знали… Конечно, они ели с руки… Но я добился гораздо большего, они могли удержаться, все двенадцать, усевшись на ручку метлы… Я добился того, что поднимался и спускался с ними с чердака и ни один из них не двигался и не пытался улететь… Это были настоящие домоседы. Когда их запихивали в корзины, чтобы ехать, они становились ужасно грустными. Они переставали ворковать. Засовывали головы в перья. Их это очень угнетало.
* * *
Прошло еще два месяца… Понемногу Куртиаль стал мне доверять. Он наконец убедился, что мы созданы друг для друга… Со мной было выгодно иметь дело, я не был разборчив в пище, не требовал денег, не следил за временем работы… Я никогда не упрекал его!.. Если у меня был свободный вечер и меня оставляли в покое после семи часов, я был доволен своей судьбой…
С того момента, когда он уходил к себе домой, я становился единственным хозяином всей конторы и газеты… Я сам принимал изобретателей… Я подбадривал их и устремлялся к улице Рамбюто с тележкой и целой кучей «сплетен». В начале недели мне нужно было забирать последнюю корректуру, гранки, изготовленные клише и иллюстрации. А были еще голуби, «Верный» и другие дела, ни секунды передышки… Он же отправлялся в свою дыру. Он говорил, что у него срочная работа! Гм! Неоземледелие!.. он так и говорил, кроме шуток… Но я все равно думал, что это вранье… Иногда он не возвращался, и его не было дня два, три… Я особенно не беспокоился… Я немного позволял себе расслабиться, я в этом нуждался… Я кормил птиц наверху под крышей, а потом вешал записку «Сегодня закрыто» прямо посреди витрины… И спокойно устраивался на скамейке под деревьями поблизости… Оттуда наблюдал за домом, аллеями и теми, кто приходил… Я наблюдал, как вокруг ходит все время одна и та же банда оборванцев, маньяков и сумасшедших, орда хрипунов, надоедливых подписчиков… Они натыкались на надпись, дергали за ручку и отваливали, а я был очень доволен.
Его возвращение с «работы» напоминало секрет полишинеля, на него было смешно смотреть… Он поглядывал на меня с любопытством, чтобы убедиться, не заподозрил ли я чего.
— Я задержался, ты знаешь, опыт дошел до такой стадии… Я думал, что никогда не вернусь…
— А! Досадно! — говорил я. — Я надеюсь, вы довольны?..
Мало-помалу, слово за слово, он выбалтывал все, каждый день он рассказывал мне новые подробности о начале своего дела… Нужно было наловчиться делать самые непривычные вещи! Чтобы все устроить, к тому же все эти случайности, хлопоты, унижения… В конце концов, он меня полностью ввел в курс дела, что трудно было себе даже представить, если учесть его подлый характер, страшную мнительность и бесчисленные неприятности… Этот человек не любил жаловаться… У него случались поражения и срывы! И вправду, в это трудно поверить!.. Далеко не всегда была идиллия, мирная торговля и дружба с изобретателями!.. До этого было далеко, как до неба!.. О! нет! Порой попадались настоящие дикари, совершенно бесноватые, которые взрывались, как динамит, если им больше нечего было возразить… Очевидно, всем угодить было невозможно! Дьявольское отродье! С ними не соскучишься! Я хорошо это себе представлял!.. Он, кстати, приводил мне примеры воистину ужасающей человеческой подлости! До чего можно дойти…
В 1884 году он получил заказ от издателей «Эпохи» Бопуаля и Брендона, с набережной Урсулинок, на общеобразовательный учебник, предназначенный для начальной школы… Работа небольшая, но ответственная, не очень сложная, но достаточно насыщенная! И весьма специфическая… «Домашняя астрономия» и еще «Гравитация. Сила тяготения. Объяснения для семьи». Он, естественно, полностью ушел в работу… Он приступил к ней сразу же… Хотя мог бы просто к назначенному сроку предоставить краткое описание, состряпанное кое-как, позаимствованное из иностранных журналов… надергать, не вникая, цитаты… Перевранные! Наспех! Построить еще одну новую космогонию, в тысячу раз более жалкую, чем все предыдущие, абсолютно нереальную и бессмысленную… Никому не нужную!.. Но заранее можно было предположить, что Куртиаль подобными вещами не занимается. У него была совесть! Уже до начала работы его больше всего волновали ощутимые результаты… Он хотел, чтобы его читатель сам мог составить свое собственное представление, исходя из собственного опыта… касательно вещей самых относительных, будь то звезды или сила притяжения… Чтобы он сам заново открыл для себя законы… Он хотел таким образом склонить читателя, который всегда был крайне ленив, к делам сугубо практическим, а не просто тешить его постоянной лестью… Он приложил к книге маленькое руководство для построения «Семейного телескопа»…
Несколько кусочков картона заменяли камеру-обскура… игра зеркал низкого качества… обычный объектив… Несколько свинцовых нитей… трубка, в которую все это помещалось… Это стоило, если строго следовать предписаниям, 17 франков 62 сантима (полная смета)… За эту сумму (плюс занимательный и крайне познавательный монтаж) можно было иметь у себя дома не только возможность непосредственного созерцания основных созвездий, но и фотографии большей части звезд нашего полушария… «все звездные наблюдения — в кругу семьи»… Таков был девиз… Более чем 25 тысяч человек после выхода учебника принялись немедленно сооружать у себя этот чудесный миниатюрный аппарат для фотографирования звезд…
Я как сейчас слышу подробный рассказ де Перейра о всех несчастьях, обрушившихся на него… Пренебрежение со стороны признанных авторитетов… их отвратительная пристрастность… Как все это было тяжело, мерзко, невыносимо… Сколько он получил пасквилей, угроз… Оскорблений… Тысячи угрожающих посланий… Юридических предупреждений… Он должен был прятаться, скрываться в своем собственном доме!.. Он жил тогда на улице Монж… А потом от усиливающихся преследований сбежал в Монтрту, так много было ненасытных сумасшедших, разочаровавшихся в Телескопах… Драма продолжалась целых шесть месяцев… но этим все не кончилось!.. Некоторые наиболее злобные маньяки, более въедливые, чем другие, пользовались выходными… Они приезжали в Монтрту вместе со своими семьями только за тем, чтобы дать патрону под зад… Он не мог принимать никого целый год… Дело со «звездным фотографированием» было лишь небольшим примером из множества других! примером того, что может выплеснуться из глубины масс, если попытаться их просветить, воспитать или освободить…
«Послушай, Фердинанд, я могу сказать, что пострадал за Науку… Больше, чем Фламмарион, это уж точно! больше, чем Распай! больше, чем Монгольфье! Я сделал все, что мог! И даже больше!» Он повторял мне это очень часто… Я же ничего не отвечал… Он внимательно вглядывался в меня… с недоверием… Ему хотелось видеть мою реакцию… Тогда он опять начинал свою болтовню… одновременно копаясь в своем досье… Он вытаскивал оттуда наугад целую кипу бумаг… и задумчиво разбирал их… Потом, спохватившись, показывал их мне.
«Я уже много думал об этом!.. И думаю снова и снова… Конечно, я, возможно, излишне занят собственными обидами! увлечен своими воспоминаниями!.. Возможно, я не совсем справедлив… Боже праведный! Иногда я все же был прав!.. Я тебя уверяю! Но больше всего мне жаль… то, что я растерял по дороге… конечно, не нарочно! не нарочно! Самые трогательные и, быть может, самые сокровенные, самые нежные воспоминания… Далеко не все меня совершенно не признавали!.. Человеческая подлость имеет границы! Да! Отдельные возвышенные души, которые еще есть в этом мире, сумели оценить мою беспредельную искренность! Вот! Вот! Еще одно!..» Он извлекал наугад письма, мемуары, целые тома своих наблюдений… «Я сейчас прочту тебе одно из них!»
«Дорогой Куртиаль, дорогой учитель и великий пророк! Только благодаря вам и вашему восхитительному и точному телескопу (семейному) я смог разглядеть вчера в два часа со своего собственного балкона всю Луну в ее полном объеме, горы, реки и даже, я думаю, лес… Может быть, даже озеро! Я надеюсь увидеть также с моими детьми на будущей неделе Сатурн, как это выделено (курсивом) в вашем „звездном календаре“ и затем „Бельгофор“ в последние дни осени, как вы сами это написали на странице 242… Всегда с вами телом, сердцем и умом здесь и в звездах!
Преображенный».
Он всегда хранил в своем сиренево-лиловатом досье всю это восторженную болтовню. Все остальные, угрожающие, неблагодарные, гнусные письма он сжигал сразу же. Во всяком случае, он старался следовать заведенному порядку… «Сколько яда в этом дыму!» — восклицал он всякий раз, сжигая очередные гадости… Насколько уменьшилось бы в мире зла, если бы все поступали подобным образом! Я думаю, что восторженные письма он писал себе сам… Чтобы показывать их посетителям… Но он никогда мне в этом так и не признался… Иногда случались эксцессы… Он не чувствовал полного одобрения с моей стороны. Он понимал, что я верю далеко не всему. И ни с того ни с сего вдруг начинал орать на меня… Я уходил кормить голубей или спускался к «Верному»…
Кроме этого, я ходил делать за него ставки в «Смуту», на углу Пассажа Радзивилл. Его больше устраивало, чтобы это делал я, так как в глазах клиентов это могло ему повредить… На Картуша и Лизистрату всегда в Винсенн, первая в галопе… И оп! ла-ля!..
«Скажи, что это твои деньги!..» Он был должен всем «букам». Ему совсем не хотелось, чтобы его лишний раз видели… У типа, который чаще всего принимал ставки, была смешная кличка, его звали Намедни… У него была привычка заикаться и невнятно произносить выигрывавшие номера… Я думаю, он делал это специально, чтобы сбить всех с толку… После он все оспаривал… Перепрыгивал через номер… Я все время заставлял его писать… Все же мы постоянно проигрывали…
Я приносил ему «Вести с ипподрома» или «Успех»… Когда проигрыши были большими, он даже имел наглость однажды закатить мне небольшую сцену… Изобретателей он больше не принимал… Он выпроваживал их всех вместе с их макетами и графиками… «Убирайтесь, можете этим подтереться! Ваши чертежи не доделаны!.. Просто голова раскалывается!.. От них разит машинным маслом и маргарином! Какие идеи? новые? плевал я на них с высокой башни!.. Вам не стыдно? По-вашему, в этом нет ничего страшного? Вы осмелились прийти с этим ко мне? Я и так завален чепухой! Убирайтесь отсюда! Ей-богу! Дармоеды! Расслабленные душой! и телом!..»
Посетитель поспешно отпрыгивал к дверям и вылетал со своим рулоном. Куртиаль уже наелся ими! Ему хотелось отвлечься… Он отводил душу на мне, он не знал, с чем ко мне еще прицепиться… Тебе на все плевать, не правда ли! Тебе все равно, что слушать! Тебе, в сущности, просто нечего делать… Но, ты понимаешь, я это совсем другое дело… О! Это как посмотреть!.. У меня есть заботы… Постоянные! Неотложные! Да! Они никогда не покидают меня! Никогда! Даже тогда, когда я и виду не подаю! Когда я болтаю с тобой о том о сем! Я затравлен! Загнан в угол!.. преследуем таинственным роком!.. О! вот! Ты не сомневался в этом! Это тебя удивляет? Что ты думаешь по этому поводу?
Он пялился на меня, как будто никогда не видел… Расправлял свои усы и выщипывал из них перхоть… Весь погруженный в это занятие, он продолжал меня разбирать…
— Тебе все равно, как жить! Что тебе это все? Тебе глубоко наплевать на всевозможные последствия, которые могут иметь наши самые незначительные поступки и самые неожиданные мысли!.. Ты это в грош не ставишь!.. Ты абсолютно непробиваем, не так ли? изолирован! скован в глубине своей души… Ты не входишь в контакт ни с чем… Ни с чем, не так ли? Есть! Пить! Спать! У себя наверху… совершенно спокойно!.. закрывшись с головой на софе!.. Вот твоя цель… Почивать на лаврах… Земля существует… Как? Почему? Необъяснимое чудо! Ее вращение… необыкновенно таинственное… непредсказуемое… в небе, среди ослепительных комет… совершенно неизвестных… от одного витка к другому… и каждая секунда — это результат и прелюдия к бесконечной череде других чудес… к непостижимым таинствам!.. Фердинанд! миллионы! миллиарды триллионов… А ты? что ты делаешь здесь, в недрах этой космогонической вольтижировки? большого звездного скопления? А? Ты жрешь! Глотаешь! Храпишь! Зубоскалишь!.. Да! Салат! Швейцарский сыр! Мудрость! Репа! Все! Ты купаешься в собственной грязи! Валяешься! Катаешься в ней! Здоровый! Бодрый! Тебе ничего не надо! Ты проходишь под звездами… как под майским дождем… Что ж! ты великолепен, Фердинанд! Ты действительно думаешь, что это может длиться вечно?..
Я ничего не отвечал… Я никогда не думал ни о Луне, ни о звездах, ни о нем!.. Все же кое-что я думал! И он прекрасно понимал это, пидор проклятый!..
— При случае взгляни там, в комодике. Только потом положи их на место. Я получил по меньшей мере сотни подобных писем. Мне хотелось бы от них избавиться!.. Послушай, рассортируй их!.. Ты же любишь порядок!.. Это доставит тебе удовольствие!..
Я хорошо знал, чего он хочет… Он хотел надрать меня еще раз…
— Ты найдешь ключ на счетчике… Я отлучусь ненадолго! Ты сам закроешь контору… Ты останешься здесь, чтобы отвечать посетителям… — он весь сиял… — Скажи, что я уехал! далеко!.. очень далеко!.. в экспедицию!.. в Сенегал!.. в Пернамбук!.. в Мексику!.. Куда хочешь!.. Черт подери!.. с меня хватит!.. Меня тошнит, когда я вижу, как они появляются из глубины сада… Стоит мне заметить их, как мне становится плохо!.. Мне все равно!.. Говори им все, что хочешь… Скажи им, что я на Луне!.. что не стоит меня ждать… Теперь открой мне подвал! Придержи крышку! Не опусти ее мне на башку, как в прошлый раз!.. Это наверняка было сделано специально!..
Я ничего не ответил на его слова… Он забрался в отверстие. Спустился на две, три ступеньки… Немного подождал и сказал:
— Ты не плохой, Фердинанд… Твой отец ошибался на этот счет… Ты не плохой… Ты никакой, никакой, вот!.. Прото-плазматический! Какого ты месяца, Фердинанд? В каком месяце ты родился, я хотел спросить?.. Февраль? Сентябрь? Март?
— Февраль, Учитель!..
— Я готов был побиться об заклад! Февраль! Сатурн! Кем ты хочешь стать? Бедный дурачок! Но это же бессмысленно! Опусти, наконец, крышку! Когда я полностью спущусь! До самого низу, слышишь! Только не раньше! Чтобы я не отдавил себе большой палец! Эта лестница ужасно трясется! Она не закреплена на середине!.. Я должен постоянно ее чинить! Давай!.. — Он снова завопил из глубины подвала… — Оставьте меня в покое! Зануды! Пьяницы! Ты слышишь, меня ни для кого нет! Я уединяюсь! Я решительно уединяюсь!.. Я буду в отъезде, может быть, часа два… может быть, два дня!.. Но я не хочу, чтобы меня беспокоили! Не волнуйся! Может, я уже никогда снова не поднимусь! Ты ничего не знаешь! если тебя спросят!.. Полная отрешенность!.. Ты уловил?..
— Да, Учитель!
— Полная! Исчерпывающая!.. Фердинанд! Абсолютная изоляция!
— Да! Учитель…
Я захлопнул крышку со всей силы, подняв облако пыли! Она хлопнула, как пушка… Я набросал на крышку газет, чтобы ее замаскировать, и крышки не было видно… И поднялся кормить голубей… Я недолго оставался наверху… Когда я спустился снова, он был еще в подвале, я спросил себя, не случилось ли чего!.. Я подождал еще немного… Полчаса… три четверти часа… а потом решил, что пора кончать эту комедию… Тогда я приподнял крышку и посмотрел внутрь… Не заметив его, я зашумел!.. Загремел крышкой по полу… Он был вынужден ответить… Это заставило его выйти из небытия… Он все время прохрапел под форточкой в складках «Верного» среди шелка и больших пузырей… Мне тоже нужно было работать… Я выгнал его… Он поднялся до уровня пола… И вылез, протирая свои зенки… отряхивая редингот… Он вылез, совершенно оглушенный, в лавку…
— Я ослеплен, Фердинанд! Это замечательно… Замечательно… Это настоящая феерия…
Он был весь опухший и больше даже не болтал, он успокоился… и делая языком вот так: «Бдя! Бдя! Бдя!» — вышел из конторы… Слегка покачиваясь после сна, он шел, как краб, по диагонали… По направлению к павильону Режанс!.. Кафе, вроде фаянсового вольера, с красивым трюмо, которое в то время было расположена среди заброшенного цветника… Он усаживался поближе… за столик у дверей… Я из лавки хорошо его видел… Он вливал в себя для начала абсент… За ним удобно было наблюдать… У нас на витрине все время стоял очень красивый телескоп… Экземпляр, оставшийся после большого конкурса… Через него, может быть, был не виден Сатурн, но прекрасно было видно самого де Перейра, как он подслащивает свое пойло. Затем он добавлял еще вермут… Я определил это по цвету… Это было до того, как он выпивал свой замечательный грог, последний из последних.
* * *
После того несчастного случая Куртиаль дал торжественное обещание больше никогда ни за какие деньги не садиться за руль на гонках… Конечно! Хватит! Он сдержал свое обещание… и даже теперь, спустя двадцать лет, нужно было его умолять, чтобы он согласился просто вести машину во время самых безобидных прогулок… или абсолютно безопасных демонстраций. Он чувствовал себя гораздо спокойнее в своем шаре на сильном ветру…
Все его произведения о «механике» были собраны в книгах… он, впрочем, всегда худо-бедно публиковал в год два исследования (с расчетами) по эволюции моторов и два учебника с рисунками.
Один из этих небольших опусов стал с самого начала источником сильнейших споров и даже нескольких скандалов! И совсем не по его вине! Всем известно, что виноваты были какие-то подозрительные проходимцы, которые извратили его мысли с целью наживы! Ему это было совсем не свойственно! Чего стоит одно название:
«Автомобиль за 322 франка 25. Руководство к сборке. Сделай сам: места, два откидных сиденья, ивовый кузов, 22 км в час, 7 скоростей и 2 задних хода». Из разобранных кусков! Купленных все равно где! подобранных по вкусу клиента! в зависимости от его наклонностей! в соответствии с модой и сезоном! Это небольшое исследование произвело фурор… между 1902 и 1905 годами… Этот учебник содержал не только планы, но еще и все чертежи с точностью до двух тысячных миллиметра! Фотографии, справки, сечения… все было безукоризненно и выверенно.
Главное было, не теряя ни секунды, противостоять нарождающейся опасности «серийного производства». Де Перейр, несмотря на его культ прогресса, всегда чувствовал отвращение к стандартной продукции… Он с самого начала объявил себя ее непримиримым противником… В ней он видел причины неизбежного измельчания человеческой личности и смерти ремесла…
Во время этой битвы за самодельный автомобиль Куртиаль был уже почти знаменит в среде новаторов благодаря своим оригинальным и крайне смелым исследованиям «Многоцелевого шале», гибкого, растяжимого жилища, пригодного для любых семей! и любого климата!.. «Дом для себя», полностью разборный, надувной (конечно же, транспортабельный), который, по желанию, можно мгновенно уменьшит на одну или две комнаты в зависимости от потребностей, детей, гостей, отпусков, в зависимости от любых желаний и вкусов каждого… «Старый дом это тот, что больше не меняется!.. Купите новый! Сделайте его гибким! Не стройте! Собирайте! Строительство — это смерть! Строят лишь могилы! Купите живой дом! „Многоцелевое шале" меняется вместе с жизнью!..»
Таковы были тон и манера манифеста, составленного полностью им самим накануне Выставки «Архитектура будущего» в июле месяце 98го в Галерее Машин. Его опус о домашней конструкции моментально вызвал необыкновенное волнение среди будущих пенсионеров, отцов семейств с мизерным доходом, молодоженов без крова и колониальных чиновников. Его замучили просьбами со всех концов Франции, из-за границы и из доминионов… Само его шале, поставленное стоймя, с подвижной крышей, 2492 гвоздями, тремя дверями, 24мя пролетами, пятью окнами, 42мя шарнирами, деревянными или тканевыми перегородками, в зависимости от времени года, заняло первое место «вне классификации»… непревзойденное… Оно возводилось в нужных размерах с помощью двух человек на любом участке за 17 минут и четыре секунды!.. Усталость не имела особого значения… время возведения было неограниченным!.. Только чрезмерная прочность не допускалась! Нужно было, чтобы дом играл, шевелился, как настоящий организм! волновался! даже сгибался под порывами ветра! урагана, бури, под напором грозы! Как только он начинал сопротивляться — о, безмерная глупость! — естественным следствием являлось разрушение!.. Чего еще можно было ожидать от конструкции? массивной? гальванической? сцементированной? Чтобы она противостояла стихиям? Да никогда! Она с неизбежностью рано или поздно будет полностью сметена и уничтожена… Чтобы в этом убедиться, достаточно пройтись по одной из наших прекрасных и плодородных деревень! Не усыпана ли наша чудесная земля с севера до юга печальными руинами! Некогда величественные здания! Гордые замки! украшение наших нив, что с вами стало? Пыль!»
«Но „многоцелевое шале“ упруго! оно приспосабливается, растягивается и съеживается по необходимости, по закону живых сил природы!..» «Оно складывается, но не разрушается».
В тот день, когда возводился его стенд, после проезда президента Феликса Фора, многочисленных речей и комплиментов, толпа смела все преграды и охрану! Обезумев, она ворвалась в стены «шале», и чудо в ту же секунду было разодрано, разорвано на куски, полностью проглочено! Свалка была такой всепоглощающей, такой ненасытной, что буквально растворила материю!.. Уникальный экземпляр даже не был разрушен, в обычном смысле этого слова, он был просто всосан, поглощен, сожран прямо на месте… К вечеру закрытия от него не осталось и следа: ни крошки, ни гвоздя, ни нитки… Удивительное сооружение рассосалось, как ложный фурункул! Куртиаль, рассказывая об этом, не мог сдержать печали и через пятнадцать лет…
«Я бы мог этим всерьез заняться… Это была та область, я думаю, в которой, скажу без хвастовства, я понимал лучше всего. Я мог, не опасаясь никаких проверок, установить с точностью „до сантима" смету монтажа на участке… Но другие проекты, более грандиозные, завладели мною… Я так и не нашел времени, чтобы возобновить расчеты по „индексу сопротивления“… Но, в общем, несмотря на конечный разговор, можно считать мою демонстрацию состоявшейся!.. Моя смелость позволила некоторым школам и молодым энтузиастам заявить о себе!.. неожиданно раскрыться! и таким образом найти свое призвание… В этом, несомненно, была моя заслуга! У меня и не было других целей! Кроме Признания! Я ничего больше не просил, Фердинанд! Ничего больше так страстно не желал! Ничего никогда не требовал от Властей! Я вернулся к моим исследованиям… Без интриг! Без уловок! Так слушай… прошло несколько месяцев… И угадай-ка, что я получил? Почти одно за другим? С одной стороны, „Нишам", и почти восемь дней спустя — „Академические Пальмы“… Я действительно был оскорблен! За кого они меня принимают? Почему не табачный киоск? Я хотел отослать все эти подделки Министру! Я хотел предупредить Фламмариона! „Не принимайте это близко к сердцу! Ничего! Берите! Берите! — ответил он. — У меня они тоже есть!" Тут я смирился! Но все же они меня просто грязно подкупили!.. Гнусные сволочи! Мои планы были распроданы по бросовым ценам, списаны, позаимствованы, ты слышишь, при помощи тысяч гнусных уловок! И совершенно бездарно… Официальными архитекторами… напыщенными, наглыми и бесстыдными, как я написал о них Фламмариону… Чтобы возместить мне убытки в этой игре, они должны были дать мне по крайней мере орденскую ленту!.. В этой игре самолюбий, я хотел сказать!.. Ты понимаешь меня, Фердинанд! Он полностью был согласен со мной, но он посоветовал мне держаться тихо, не ввязываться в новые скандалы… ему это было бы просто неприятно… Я должен был потерпеть еще немного… момент был не самый подходящий… В общем, я был его учеником… я не должен был этого забывать… Ах! Я ни о чем не жалею, можешь мне поверить! Правда, некоторые детали меня еще печалят! Но это все! Абсолютно!.. Печальный урок… И ничего больше… Я иногда размышляю об этом, время от времени…»
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |