Этим необычным произведением он почти мгновенно прославился на всю Америку… Латинскую… как смелый новатор. Уругвайская Академия несколькими месяцами позже, собравшись на пленарное заседание, единодушно избрала его «Bolversatore Savantissimo» со статусом «пожизненного члена»… Вдобавок город Монтевидео через месяц провозгласил его «Citadinis Eternatis Amicissimus». Куртиаль надеялся, что подобные титулы и триумф принесут ему другую славу, более возвышенную… и он сможет развернуть широкомасштабную деятельность… Возглавить движение глубокого философского направления… «Друзья Чистого Разума»… Но отнюдь! Черта с два! Первый раз в своей жизни он попал пальцем в небо! Он полностью просчитался… Великое имя Огюста Конта отправилось к Антиподам, но не пересекло моря вспять! Оно навечно осталось на ла Плата. Оно уже не вернулось в отчий дом. Оно так и осталось у американцев, и все-таки в течение нескольких месяцев он пытался совершить невозможное… В «Самородке» он не жалел места, стараясь придать своей «молитве» привлекательный французский привкус, он превратил ее в ребус, вывернул, как камзол, усеял крошечными семенами лести… сделал воинствующей… напоминающей Корнеля… агрессивной и, наконец, заискивающей… Напрасный труд!
Даже бюст Огюста Конта, поначалу установленный на самом видном месте, слева от великого Фламмариона, не нравился клиентам, его пришлось убрать. Он просчитался. Подписчики недовольно фыркали. Насколько бесспорной казалась им популярность самого Фламмариона, настолько же вызывал у них отвращение Огюст. Он отталкивал их от витрины… В буквальном смысле! Иначе не скажешь!
Иногда по вечерам, когда им овладевала тоска, Куртиаль говорил странные речи…
«Однажды, Фердинанд, я уеду… Я уеду ко всем чертям, вот увидишь! Я уеду очень далеко… Совсем один… На свои собственные средства!.. Ты увидишь!..»
После этого он как бы задумывался… Я не хотел его прерывать. Подобное настроение возвращалось к нему время от времени… И это меня очень интриговало…
* * *
Перед тем как пойти к де Перейру, дядя Эдуард, стараясь пристроить меня, сделал все возможное, перевернул небо и землю, не останавливался ни перед чем, использовал почти все свои связи… В каждом доме, куда он заходил, он говорил обо мне и очень хорошо… но это не принесло желаемых результатов… Конечно, он поселил меня у себя, в своей квартире из самых лучших побуждений, но в конце концов он был небогат… это не могло продолжаться вечно! Я не раздражал его… Но я занимал его жилье… его халупа была не слишком просторной… Я напрасно притворялся спящим, когда он приводил к себе женщину… на цыпочках… конечно же, я стеснял его.
Во-первых, по натуре он был крайне стеснителен. К тому же, как это ни странно, часто совсем застенчив… Так и с Куртиалем, после многих месяцев знакомства он еще не чувствовал себя непринужденно. Он искренне восхищался им и не осмеливался ни о чем просить… Он не сразу решился рассказать ему мою историю… и в то же время у него все зудело… Он чувствовал себя ответственным за то, что я сижу на мели… безо всякого занятия…
В конце концов он все же осмелился… Как бы в шутку, не подавая вида. Он мельком спросил… Не нужен ли иногда в его бюро изобретателей или в его аэростанции начинающий секретарь?.. Дядя Эдуард не обольщался насчет моих способностей. Он хорошо отдавал себе отчет в том, что на сидячей работе я чувствовал бы себя совсем плохо. Он на все смотрел реально. Лучше всего мне подходила работа «на улице», требующая определенной смекалки, хитрости и изворотливости. У Куртиаля с его кучей проблем и его задвигами я имел шансы пристроиться… Так он считал.
Куртиаль красил себе волосы и усы в эбеново-черный цвет, а бородку оставлял седой… Все это торчало «по-кошачьи», брови были вздыбленные, клочковатые, агрессивные, как у дьявола, особенно левая. В глубине глазных впадин светились быстрые крошечные зрачки. Маленькие, всегда бегающие глазки останавливались, когда он придумывал очередную хитрость. Смеясь, он сильно тряс животом, резко бил себя по бедрам и потом на секунду застывал в раздумье… как бы в восхищении от собственной проделки…
Именно Куртиаль де Перейр получил второе во Франции разрешение на гоночный автомобиль. Его диплом, окаймленный золотой рамкой, и фотография молодого человека за рулем монстра со втулками висела у нас над бюро. Это увлечение закончилось трагически… Он часто мне об этом рассказывал: «Мне повезло, — считал он, — послушай! Мы прибыли в Буа ле Дюк… замечательное горючее!.. Мне не хотелось сбавлять скорость… И тут я заметил учительницу, карабкавшуюся на насыпь… Она замахала мне… Она прочитала все мои произведения. Она размахивала зонтиком… Я не хотел быть невежливым… И затормозил у школы… Тут меня окружили и засыпали комплиментами!.. Я утолил жажду… Я собирался остановиться лишь в Шартре, до которого было еще 18 километров… Там располагался последний контрольный пункт… И пригласил девушку… Я сказал ей: „Садитесь, мадемуазель… садитесь рядом со мной! Занимайте место!“ Она заколебалась, эта крошка, слегка кокетничая… Я настаивал… Она устроилась… И мы тронулись… С самого утра на каждом контроле, особенно в Бретани, был сидр и только сидр… Машина сильно вибрировала, прекрасно шла… Я не решался сбавить скорость… И в то же время мне было невтерпеж!.. Наконец я не выдержал!.. И притормозил… Заметив куст, я остановил машину и выпрыгнул. Я оставил красотку за рулем! Я крикнул ей издали: „Подождите меня! Я вернусь через секунду!..“ Только я расстегнул ширинку, как почувствовал, что я, ты слышишь! убит! Меня приподняло! И бросило, как соломинку… отнесло ураганом! Бум! Потрясение! Неслыханный взрыв!.. Все деревья, вся трава вокруг были сорваны, скошены, сдуты вихрем! Воздух воспламенился! Я находился в глубине кратера почти без сознания… Я ощупал себя!.. Собрался с силами!.. Выбрался на дорогу!.. Все исчезло! Машина? Вакуум, мой друг! Вакуум! Машины не было! Испарилась!.. Разбита молнией! В самом деле! Колеса, шасси… Дуб!.. смолистая сосна!.. были обожжены… Весь остов… Ты не поверишь! Я поплелся по окрестностям от кочки к кочке! Рылся повсюду! Шарил! Несколько обломков здесь, там!.. несколько веточек… Кусочек веера, пряжка от пояса! Одна из затычек резервуара… Шпильки для волос! Это все! Один зуб, принадлежность которого так и осталась неясной!.. Официальное расследование ничего не дало!.. Ничего не прояснило!.. Этого и нужно было ожидать… Причины этого грандиозного возгорания навсегда остались в тайне… Двумя неделями позже в пятистах метрах от этого места, в пруду, после длительного зондирования обнаружили ногу этой девушки, наполовину обглоданную крысами.
Со своей стороны я, особенно не вдаваясь в подробности, изо всех многочисленных гипотез, объясняющих причину возгорания, приведшего к ужасному взрыву, мог принять всерьез только одну… Едва заметное смещение одного из удлиненных предохранителей… Легко догадаться! Как от тряски и последовательных рывков эта слабая печка, крашенная суриком, начала дрожать, не прошло и секунды! десятой доли секунды!.. рядом с подачей горючего… В одно мгновение все взлетело на воздух!.. Замечательный фейерверк! Управляемый снаряд… Какова же была, мой милый друг, ненадежность системы. Я вернулся на это место спустя много лет после катастрофы… Там до сих пор пахнет горелым!.. Впрочем, на той критической стадии автомобильного дела случалось множество подобных фантастических взрывов почти такой же мощности! Превращение в пыль! Полное рассеивание! Колоссальная взрывная волна!.. Их можно сравнить только с внезапным взрывом жидкого воздуха… И еще!.. Я имею на этот счет свое мнение!.. На самом деле, это банально! Абсолютно объяснимо… От начала до конца!.. Никаких сомнений! Никакой загадки! Ее разгадка заключена в причинах самой трагедии!.. В этом не хотят признаться! Сегодня это уже не имеет особого значения! «Предохранители» больше не используют! Давным-давно! И прекрасно! Перед нами стоят другие проблемы… В тысячу раз более актуальные! Как все это далеко, мой друг! Никто больше не работает с суриком!..
Куртиаль никогда не носил целлулоидный воротничок… У него был свой метод делать носкими, незагрязненными и непромокаемыми фальшивые воротнички из обычного полотна… При помощи чего-то вроде лака, который наносился в два или три слоя… Он держался по меньшей мере… шесть месяцев… защищая от грязных пальцев, пыли и испарений. Это была очень красивая смазка на основе чистой целлюлозы. Фальшивый воротничок не снашивался два года. Исключительно из кокетства он красил его каждый месяц! Это придавало ему оттенок, даже блеск жемчуга и старинной слоновой кости. Но, в противоположность тому, что было написано в статье, пальцы четко отпечатывались на этом воротничке… И оставляли большие пятна, которые накладывались друг на друга! Это был настоящий Бертийон, что-то было не в порядке. Время от времени он сам признавался в этом. Названия для этого чуда еще не существовало. Он оставлял за собой право придумать его в свое время.
Куртиаль де Перейр не страдал от излишнего роста! Ему нельзя было терять ни дюйма… Он носил очень высокие каблуки, впрочем, с обувью были сложности… Неизменные перемычки из бежевого драпа и маленькие перламутровые пуговки… Только у него, как у меня, сильно потели ноги… От него ужасно пахло, особенно в субботу… В воскресенье утром он совершал свой туалет, я был в курсе. На неделе у него не было ни минуты. Я знал об этом… Жены его я никогда не видел, он рассказывал мне о ее делах и привычках. Они жили в Монтрту… Что касается ног, то это относилось не только к нему… Это было напастью того времени… Когда приходили изобретатели, они обливались потом и становилось трудно выслушивать их до конца даже с дверью, открытой настежь в большой сад Пале… Дышать было невозможно… Я начинал чувствовать отвращение к своим собственным ногам.
По абсолютному беспорядку, хаосу и неразберихе трудно было себе представить что-либо худшее, чем «Самородок»… С порога помещения до самого потолка, на всех ступенях и выступах, на всей мебели, стульях, шкафах и под ними все было завалено бумагами, брошюрами, своевременно нераспределенными, перепутанными, разорванными, без обложек, все произведения Куртиаля лежали здесь навалом, целые пирамиды, горы… В этой отвратительной свалке смешались словари, научные трактаты, карты, олеографические мемуары. Среди них прокладывали дорогу как придется, ощупью… зарываясь в мусор… зыбкую скалу. И все это вдруг обрушивалось! Настоящий водопад! Планы и чертежи взрывались! десять тысяч килограммов летело вам прямо в рожу!.. Настоящие лавины всего залежавшегося бумажного хлама в столбе пыли… целый вулкан, извергающий грязь, каждый раз угрожавший погрести под собой все…
Его, однако, это не тревожило… Он не считал это особенно ужасным и не испытывал ни малейшего желания изменить положение вещей и модифицировать свое предприятие… Отнюдь! Он чувствовал себя великолепно в этом головокружительном хаосе… Ему ничего не стоило найти нужную ему книгу… Он вытаскивал ее уверенным движением руки… из любой кучи… Он переворачивал все обложки, рылся в огромной горе и точно доставал нужную книжонку… Каждый раз это казалось чудом… Он ошибался очень редко… У него было чувство беспорядка… Он жалел всех, у кого его не было… Весь порядок должен быть в мыслях! В материи все наоборот!.. Каждый раз, когда я пытался сказать ему, что невозможно разобраться в этом хаосе и вертепе, он устраивал скандал и облаивал меня… Он не давал мне передышки… Его позиция была непоколебима… «Конечно, Фердинанд, я не требую от вас невозможного! Никогда у вас не было настоящего инстинкта, любопытства, желания разобраться… Здесь! что бы там ни говорили! книжек достаточно!.. Вы никогда не задавались вопросом, мой бедный друг, как выглядит мозг?.. Аппарат, которым вы думаете? А? Нет, конечно! это вас совсем не интересует… Вам больше нравится смотреть на девочек? Значит, вы не знаете! Вы без труда можете убедиться, что беспорядок, мой друг, это замечательная сущность самой вашей жизни! Всего вашего физического и метафизического существа! Но это не ваша душа, Фердинанд! Миллионы, триллионы складок… уходящих в глубины, в серые, изощренные, подводные, ускользающие, неуловимые… Безграничные! Вот гармония, Фердинанд! Воля природы! Бегство в неопределенное! И ничто другое! Приведите в порядок, Фердинанд, ваши скудные мысли! Начните с этого! Не с нескольких жеманных, расчетливых, негативных, грубых подмен, а с самой сути, я хочу сказать! Будете ли вы тогда бросаться на мозг, исправлять его, калечить, подчинять нескольким тупым правилам? Кроить геометрическим ножом? заново переделывать его по правилам вашей наглой глупости?.. Подавать его ломтями? как галету для королей? с бобом посредине? А? Я задаю вам вопрос. Без обиняков? Было бы это правильно? Эстетично? Вас, Фердинанд, я уверен, угнетает ошибка! С вами происходит то же, что и со всеми! Единодушное стремление к небытию! К большому инстинктивному порядку! Популярные мысли! Все той же ценой, Фердинанд!.. Я боюсь, что ты навсегда останешься в этом мусорном ящике разума! Тем хуже для тебя! Ты болван, Фердинанд! слепец! дубина!.. Ты оскверняешь весь мой божественный беспорядок своими праздными домыслами… В Гармонии, Фердинанд, единственная радость мира! Единственное освобождение! Единственная правда!.. Гармония! Найти Гармонию! Вот… Эта лавка находится в Гар-мо-нии!.. Ты слышишь меня, Фердинанд? как мозг, не более! В порядке! В полном порядке! Вслушайся в мои слова! Вглядись в эту вещь! Привыкай к гармонии! И Гармония тебя не оставит! Вы найдете все, что так долго искали на дорогах мира… И даже больше! Множество других вещей! Фердинанд! Мозг, Фердинанд! в нем вы найдете все! Да! „Самородок“ — это мозг! Это достаточно ясно? Это не то, чего ты хотел? Ты и тебе подобные?.. Бессмысленное нагромождение клеток! Баррикада брошюр! Огромное смертоносное предприятие! Некрополь Чартистов! Да! никогда! Здесь все движется! Все шумит! Ты жалуешься! Все топорщится, шевелится! Вы хоть немного прикоснитесь к этому! Рискните — хоть пальчиком! Все приходит в волнение! Все в то же мгновение начинает дрожать! Струится! Расцветает! Становится еще великолепнее! Я не совершаю насилия над жизнью! Я беру жизнь такой, какова она есть! Насилие, Фердинанд? Никогда!.. Изо всех сил стараться подвести ее к своей концепции копания в дерьме? Уф! Все качается? Все рушится? Э! Тем лучше! Я не хочу больше считать звезды! 1! 2! 3! 4! 5! Я не думаю, что мне все позволено! Право сужать! исправлять! искажать! обтесывать! переделывать!.. А?.. С чего я это взял? Из вечности? Из природы вещей? Это неестественно, мой мальчик! Это не природа! Это подлый выверт!.. Я в ладах со Вселенной! Я оставляю ее нетронутой!.. Я никогда не буду ее улучшать! Нет!.. Вселенная сама по себе! Я ее понимаю! И она меня понимает! Она со мной, когда мне надо! Когда она мне больше не нужна, я отпускаю ее! Вот как все происходит!.. Это вопрос космогонии! Но я устанавливаю порядок! В тебе нет истинного порядка!.. Уф! Уф! Уф!..»
Он окончательно выходил из себя так, как будто был неправ…
* * *
Произведения Куртиаля были переведены на множество языков, их продавали даже в Африке. Один из его корреспондентов был черным, он служил управляющим Султаната в Верхней Убанге Чари-Чад. У этого юнца была страсть ко всякого рода подъемным устройствам. Это была его мечта, его мания!.. Ему выслали всю соответствующую документацию… Он никогда не видел их в действительности. Куртиаль опубликовал в 1893 году исследование «О вертикальной тяге». Он изучил все детали и многочисленные тонкости, гидравлические, баллистические, «электрорегенерирующие»… Это был ценный и основательный труд, который, однако, занимал в его творчестве скромное и незначительное место. Естественно, ведь его познания охватывали все области…
Официальные лица им гнушались и смотрели на него свысока, но даже старому педанту было очень трудно обойтись без его учебников. Они входили в большинстве школ в программу обучения. Невозможно было представить что-либо более удобное, простое и доходчивое, это было как раз то, в чем все нуждались! Это запоминалось и забывалось безо всякого напряжения. Говорили, что по приблизительным подсчетам только во Франции, по меньшей мере, одна семья из четырех имела на своей книжной полке одну «Семейную астрономию», «Экономию без бедности» или «Получение ионов»… А одна из двенадцати — «Поэзию в красках», «Сад на крыше» и «Выращивание кур дома». И это только практические пособия… У него была еще серия, произведения (в многочисленных изданиях) уже по-настоящему классические: «Индустанское восстание», «История путешествий к полюсу от Мопертюи до Шарко». Огромное количество! Было что почитать и долгими зимними вечерами, несколько кило рассказов…
Затасканы, зачитаны, обворованы, раскритикованы и осмеяны были его знаменитые «Врач для себя», «Настоящий язык трав» и «Электричество без лампочек»… Он делал привлекательными, блестящими, заманчивыми, основательными науки, сами по себе довольно тяжелые и сложные, которые без Куртиаля так и оставались бы недоступными широким массам, то есть претенциозными, герметичными и, если быть до конца искренним, практически неупотребимыми…
* * *
Понемногу, долго находясь с Куртиалем бок о бок, я полностью постиг его натуру… Он был далек от совершенства, он даже бывал довольно жалок, мелочен, завистлив и скрытен… Теперь, справедливости ради, нужно, наконец, признать, что было ужасной ошибкой с его стороны так загружать себя работой! Целый год крутиться как проклятому, отбиваясь от настоящей банды маньяков, подписчиков «Самородка»…
Он проводил ужасные часы в абсолютной опустошенности… в потоках мерзостей… Ему все время приходилось сражаться, нападать, отражать удары, подавлять свои эмоции, чтобы оставлять у подписчиков хорошее впечатление и они уходили бы счастливыми с желанием вернуться…
Сначала Куртиаль не собирался брать меня на службу, он не хотел этого… Он находил меня слегка высоковатым, широковатым и, вообще, слишком громоздким для его лавки. Она уже настолько была забита, что там почти невозможно было двигаться… Но в то же время я недорого стоил. Мне предлагали только «пансион», то есть питание и жилье… Мои родители были согласны. Мне не нужны деньги, — твердили они моему дяде… Они мне не пойдут на пользу… Но самое главное, я не должен был больше возвращаться к ним… Это было единодушное мнение нашей семьи, а также соседей и знакомых… Я должен был делать что угодно! Пусть меня займут чем-нибудь! неважно где и неважно как! Главное — не оставлять меня без дела! и чтобы я находился на достаточном расстоянии. В один прекрасный день, судя по моим задаткам, я мог поджечь Пассаж! Таково было общее мнение…
Хорошо бы в армию… Для моего отца это было самое лучшее… Только я еще не достиг призывного возраста… Мне не хватало по меньшей мере 18 месяцев… Тут и подвернулся де Перейр со своим «Самородком», это было как раз то, что нужно, настоящий спасительный луч солнца во тьме!..
Но Куртиаль долго колебался и вилял… Он советовался со своей женой! Она не возражала… В сущности, ей было глубоко плевать на это, она никогда не заходила в Галерею, оставаясь в Монтрту в своем доме. Перед тем как он наконец решился, я творил с ним наедине раз двенадцать… Он слишком много говорил… всегда без остановки… А я умел очень хорошо слушать… Мой отец!.. Англия!.. Я везде слушал… С тех пор у меня это в крови!.. Меня это ничуть не стесняло! Мне не нужно было отвечать! Именно этим я его и обворожил… Своим закрытым ртом… Однажды вечером он, наконец, сказал мне:
— Итак, мой мальчик! Я заставил вас ждать довольно долго, но теперь я все обдумал, вы останетесь у меня! Я думаю, что мы поладим… Только не нужно ни о чем меня просить!.. О! нет! ни крошки! Ни капли! О! Ни гроша. Можете не рассчитывать на это! Не рассчитывать никогда! Мне и так невероятно тяжело, я едва свожу концы с концами! Нести расходы по периодике, платить издателю! Я измучен! разбит! устал! Вы слышите меня? У меня клянчат день и ночь! А непредвиденные наборы? Новые затраты? В данный момент? Об этом не может быть и речи!.. Это не промышленность! Не торговля! Не какая-нибудь прибыльная монополия! О, совсем нет! Всего лишь жалкое суденышко на ветру мысли!.. А сколько ураганов, мой друг, сколько ураганов!..
Вы садитесь в нашу лодку? Хорошо. Я вас принимаю! Я вас беру! Заметано! Поднимайтесь на борт! Но я предупреждаю вас. В трюме — ни дублона! Ничего в руках! В карманах пусто! Не огорчайтесь! Не отчаивайтесь!.. Вы будете готовить завтрак! Будете спать на антресолях, я сам раньше там спал… в «тунисском» кабинете… Заправляйте вашу софу… Там можно прекрасно жить… Вам там будет совершенно спокойно! Ах! везунчик!.. Вы еще оцените это как-нибудь вечером! Какое жилище! Какое спокойствие! Пале-Рояль ваш, начиная с девяти часов!.. Вы будете счастливы, Фердинанд!.. Теперь слушайте! Мне самому! в дождь, гром, ураган! Нужно тащиться в Монтрту! Это тяжелая обязанность! Меня ждут! И поверьте мне, что это часто бывает отвратительно! Я дошел до того, что готов броситься под колеса, когда смотрю на локомотив!.. О! я сдерживаюсь! Все ради моей жены! И немного ради моих эссе! В конце концов! Все же! Я не могу сказать ничего другого! Она много вынесла! И она очаровательна! Как-нибудь вы увидите ее, мадам де Перейр! Она поглощена своим садом!.. Это все — только ради нее! У нее не так много радостей в жизни! Это и еще дом! И потом немного я! Я забываю о себе! О! Это смешно! Ну, хватит болтать! Решено! Так, хорошо, Фердинанд! По рукам! Согласны? Как мужчина с мужчиной! Хорошо! Днем вы будете делать наши дела! Вам не придется скучать! Не бойтесь, Фердинанд, я хочу всерьез заняться вами, направлять вас, вооружить, заложить в вас познания… Без заработной платы! Конечно! Да! Формально так! Но духовно! О! Вы не представляете, Фердинанд, что вы приобретаете? Нет! нет! нет! Когда-нибудь вы покинете меня, Фердинанд, точно… Его голос стал печальным… Вы оставите меня… Вы будете богаты! Да! богаты! Я говорю вам это!..
Он не давал мне сказать ни слова, я так и стоял с разинутым ртом…
— Вы понимаете меня, настоящее богатство не в кошельке!.. Фердинанд! Нет! В кошельке ничего нет! Ничего!..
Я тоже так думал…
— А пока сперва давайте помечтаем! Я дам вам знания! Смысл существования! Это настоящий капитал в наших делах! Подлинный дар!.. Я допущу вас к бумагам, ко всем бумагам!.. Ответственный секретарь… Ответственный за имущество. А? Это кажется мне наиболее подходящим… Вам нравится? Не претенциозно?.. Подойдет?
Безусловно, мне это подходило… Мне подходило все… Но ответственный за имущество — это было далеко не почетно… Это была тяжелая работа!.. В этом я сразу убедился… Я должен был выполнять всю работу по доставке с ручной тележкой… Все походы к издателю… К тому же я отвечал за все неисправности воздушного шара… Я должен был находить все нужные инструменты, барометры, распорки, детали и прочие побрякушки… Я чинил все прорехи и оболочку… Я чинил ее пенькой и клеем. Я делал заново все узлы на канатах и веревочках… такелаж постоянно рвался… «Верный», этот воздушный шар, священный баллон, был окружен всеобщим почетом, даже когда лежал в глубине подвала, обсыпанный нафталином… и мириады червячков жировали в его складках… К счастью, крысам каучук внушал отвращение… только совсем маленькие мышки грызли ткань. Я находил в «Верном» прорехи и малейшие лакуны и чинил их, зашивая через край, все зависело от размера дырок… Понемногу он рвался везде, я штопал его часами, это кончилось тем, что я оказывался полностью поглощен этим занятием.
В клетушке гимнастического зала было чуть просторней… К тому же нельзя было, чтобы меня видели… посетители лавки…
Однажды, это было включено в наше торжественно соглашение, я тоже должен был подняться в этой штуке на высоту трехсот метров… Как-нибудь в воскресенье… Я буду вторым… Тогда мой титул изменится… Он говорил мне об этом, я думаю, чтобы я больше старался… Он был крайне хитер… Он косился на меня своим маленьким поросячьим глазом… Я видел его насквозь… Он врал за двоих!.. Он заранее решил облапошить меня!.. Но все же жратвы в задней комнате конторы вполне хватало… Нельзя сказать, чтобы я был очень несчастен… Я ему действительно был нужен! Хозяин есть хозяин!
Пока я возился со своим шитьем, он заходил ко мне около четырех часов.
— Фердинанд! Я закрываю магазин… Если придут… и спросят меня… скажи, что я вышел пять минут назад, что я торопился! Я скоро вернусь!
Я знал, куда он идет. Он ходил в «Смуту», маленький бар в Пассаже Виладо, на углу улицы Радзивилл, узнать результаты бегов… Всегда в одно и то же время… Он ничего мне об этом не говорил… Но я все равно знал… Если он выигрывал, он насвистывал мелодию «Матчиша»… Это бывало не часто… Если он был в убытке, он был раздражен и повсюду плевался… Он ходил свериться на ипподром. Таскал за собой газетенку прогнозов. Отмечал своих «лошадок» голубым цветом… Это был первый порок, открытый мной у него.
* * *
Единственное, что его волновало, — это скачки… Поэтому он и ввел меня в курс дела… Он боялся, что я проболтаюсь… буду трепать повсюду, что он играет в Винсенн… и это дойдет до подписчиков. Он признался мне в этом немного позже… Он ужасно проигрывал, ему не очень везло, хоть он постоянно и увеличивал ставки, но все бесполезно, он больше не видел их, как своих ушей… В Мэзон, Сен-Клу, Шантильи… Везде было то же самое… Настоящая прорва… Все деньги за подписку стремительно уходили на это!.. И деньги от воздушного шара уплывали в Отёй… Лошадиные бега влетали в копеечку! Лонгшам! Ля Порт! Аркёй-Кашан! И оп! И оп! Ля-ля! Гарцуем! Скачем галопом! Я видел, как касса тает, почему — догадаться было не трудно… Маленькие монетки летели на жокейскую куртку! рысью! под фанфары! ставка! четверть! выиграть! все равно, каким способом!.. Чтобы хоть как-то расплатиться с издателем, мы перешли на фасоль… Моего рагу хватало нам на неделю, и мы ели его в бюро с салфеткой на коленях… Это было далеко не смешно!.. Проигрывая, он никогда не признавался в этом… Только становился злым, мрачным и агрессивным по отношению ко мне… Он явно злоупотреблял своей властью.
После двух месяцев испытания он понял, что я никогда не устроился бы в другом месте… Работа в «Самородке» была как раз для меня, как раз то, что мне нужно, а в другом месте и в другой обстановке я был бы совершенно невыносим… Это было написано мне на роду… Выигрывая, он ничего не откладывал в кассу, а становился еще омерзительнее, казалось, что он мстит за себя. Он готов был удавиться за одно су… Всегда скрытный и лживый, как женский бюстгальтер… Он рассказывал мне такие жуткие небылицы, что ночью я вспоминал их… И пересказывал их сам себе снова, настолько они были занятны… Неприличные! И длинные! Я даже просыпался и вскакивал от этого. Иногда они были специально так закручены и придуманы, чтобы меня подавить… Но когда он возвращался из Прованса после произведенной сенсации, успешного дела… наслушавшись комплиментов… когда «Верный» не слишком рвался… тогда у него появлялась чудесная жратва… Он сорил деньгами… Приносил нам кучу еды через дверь задней комнаты… целыми корзинами… В течение восьми дней мы набивали себе животы до такой степени, что лопались подтяжки… Я старался воспользоваться этим, так как потом наступал настоящий голод!.. Мы жрали соус с чесноком, зеленью, уксусом и яйцами… готовили телятину с грибами… корнишоны… сардины… лук… а потом приблизительно в течение целого квартала была одна хлебная похлебка без картошки… Ему было легче, он жрал еще раз вечером в Монтрту со своей половиной! Он не худел… другое дело — я!
Голод вынуждал меня тоже кое-что предпринимать… в основном это касалось подписки… Регулярных поступлений финансов не было… Одни убытки… Он очень страдал от всей этой бухгалтерии… Он должен был показывать ее своей жене. Этот контроль приводил его в отчаяние… Выводил из себя… Он потел часами… Были только хвосты и нули…
Но все же была одна область, где он меня никогда не надувал, не разочаровывал, не запугивал и не предавал, ни одного раза! Это было мое образование, мое научное обучение. Здесь он никогда не колебался, никогда не проявил даже минутного неудовольствия!.. Он был верен себе! Если я его слушал, он был счастлив, преисполнен удовлетворения и сиял… Я знал, что он готов был посвятить мне час, два и больше, иногда целые дни, только чтобы объяснить мне невесть что… Все, что касалось направления ветров, перемещения луны, калориферов, созревания огурцов и отражения радуги… Да! Он действительно был одержим дидактической страстью. Он хотел бы преподавать мне все предметы вместе и к тому же время от времени делать мне гадости! Он не мог себе в этом отказать, ни в первом, ни в последнем! Я долго думал обо всем в задней комнате лавки, когда чинил его хлам… Это было в нем от рождения, этот человек растрачивал себя… Он должен был бросаться, от одного к другому, но действительно до конца. С ним не было скучно! О! этого нельзя было сказать! Мое любопытство подталкивало меня как-нибудь сходить к нему домой… Он часто рассказывал мне о своей мамульке, но никогда ее не показывал. Она же никогда не приходила в бюро, она не любила «Самородок». У нее, должно быть, были на это свои причины.
* * *
Когда моя мать, наконец, убедилась, что я надежно пристроен и не уйду сразу же, что у меня есть стабильное занятие у де Перейра, она сама пришла в Пале-Рояль, чтобы принести мне белье… В сущности, это был только предлог… чтобы посмотреть, что это за дом… Она была на редкость любопытна и хотела все видеть, все знать… каков этот «Самородок»?.. Как я живу? Достаточно ли ем?
От нашей лавки это было не так уж далеко… От силы четверть часа пешком… Несмотря на это, она задыхалась от усталости… Она была совсем вымотана… Я заметил это еще издалека… в конце Галереи. Я беседовал с подписчиками. Она опиралась на витрины и останавливалась, задыхаясь… она отдыхала каждые двадцать метров… Уже больше трех месяцев мы не виделись… Я нашел, что она крайне похудела и как бы потемнела и пожелтела, ее веки и щеки сморщились, много морщин появилось под глазами. У нее был по-настоящему больной вид… Как только она отдала мне мои носки, кальсоны и носовые платки, она сразу же заговорила об отце, хотя я ее ни о чем не спрашивал… Он всю жизнь будет страдать, тотчас же прорыдала она, от последствий моего нападения. Его уже два или три раза привозили на машине из конторы… Он едва держался на ногах… Он все время был подвержен обморокам… Он просил ее сказать, что охотно прощает меня, но больше не хочет со мной говорить… еще очень долго… пока я не пойду в армию… пока не изменятся мои манеры и настроения… В общем, не раньше, чем вернусь с военной службы…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |