Сквозь стекла было видно, как по тротуару проплывают рыбы… Я прекрасно их видел… Они шли медленно… Купались в волнах витрин… Тонули в потоках света… Открывали рот, и оттуда выходил пар… Это были макрели, селедки… От них тоже пахло тиной, медом и едким дымом… ото всех… Еще глоточек пива… Никак не подняться… Так тоже неплохо… Они поплевывают… Наслаждаются жизнью, эти бездельники… Вдруг весь ряд перекашивается, начинается потасовка, все осыпают друг друга страшными ударами… Сволочи!..
Пианино сразу же замолкает, выходит хозяин в переднике и вышвыривает всех наружу!.. Я опять оказываюсь на улице! Отстегиваю воротничок!.. Мне не по себе… Я спотыкаюсь… С трудом различаю два фонаря. Они светят еле-еле!.. Я вижу воду… Снова слышу плеск… О! я замечаю спуск. И схожу по ступенькам… Держась за стенки, очень осторожно… Наклоняюсь к волнам… стоя на коленях… и блюю туда… с ужасным напряжением… Я чувствую облегчение… Сверху на меня обрушивается ураган… со страшной силой… Все, что было съедено… Я вижу склонившегося субъекта… Еще раз!.. Комок слизи… Я пытаюсь выпрямиться! Черт! Я больше не могу… Я опять сажусь… И выворачиваю все прямо на себя… Тем хуже!.. Мне заливает глаза… Снова икота… Уа!.. Я вижу, как пляшет вода… белая… черная… Становится по-настоящему холодно. Я весь дрожу как осиновый лист… Блевать я больше не могу… Я ложусь в углу… Бушприт парусника проходит совсем рядом со мной… Задев мою башку… Бравые молодцы! Целая эскадра!.. О! Да! Они появляются прямо из тумана… Налегают на весла… И пристают к набережной… Паруса свернуты на полумачтах… Я слышу, как проходит стадо. Вдоль складов разносится гул шагов, это прибыл корвет…
Я не поднимаюсь наверх… Мне становится немного теплее… В голове все перепуталось… Я спокоен… Все в порядке. Я никому не причинял зла… Вот что-то напоминающее «тартану»… Я разбираюсь в судах… Подплывают еще и другие… Они скапливаются… Толкаются в волнах… Вода доходит им до планшира… Они буквально ломятся от съестных припасов. Теперь овощей хватит на всех… Красная капуста, лук, черный редис, репа, сложенная горками, целыми кучами, все это плывет против течения, тащится под парусом!.. Мелькает в свете прожекторов… На мгновение проступая из темноты… Лавирование кончается… И те, что сняли свои куртки из альпаки… Становятся похожими на обычных конторских служащих… Они облачаются в люстрин… Как раньше одевались докеры… С корзинами, огромными кипами, едва удерживая равновесие, они возвышаются в ночи… Возвращаются с помидорами, роют себе глубокие туннели в горах… цветной капусты… Снова исчезают в трюмах… И промелькнув под фонарями, проходят, нагруженные артишоками… Суденышко больше никуда не относит, оно застыло под сходнями… Все новые и новые лодочки подходят за товаром…
Странно, но у меня зуб на зуб не попадает. Мне совсем плохо… Бред прошел… В голове проясняется… Куда я задевал свое одеяло? Я вспоминаю о той девчонке… И обхожу все бараки подряд… Наконец я нахожу эту крошку. Похоже, она действительно ждала меня. Она уже все убрала, все свои котелки, даже свою большую вилку, сложила все барахло… Ей оставалось только уйти… Ей было приятно, что я вернулся. Она продала свои пирожки. И даже мне показала, что все пусто… Много жареного картофеля… яблоки в масле… Остался только сырок у нее на тарелке… Она намазывает его ножом на хлеб, и мы делим этот аппетитный бутерброд… Я опять проголодался. Чтобы лучше меня рассмотреть, она приподнимает свою вуальку. Она жестами показывает мне, что сердится за то, что меня долго не было. Она уже начала ревновать!.. Она не хотела, чтобы я помогал ей тащить тележку… Навес, под который она обычно ставила свою колымагу, находился в городе… Я нес ее фонарь… Я еще не все успел рассмотреть на ее шляпе… А там было на что посмотреть, оттуда до самой талии свисали разноцветные украшения. Огромное павлинье перо было подвязано у нее под подбородком к великолепному платку в лиловых и золотых разводах.
Кастрюли мы сложили в сарае… Дверь заперли и снова отправились бродить. Тут она стала прижиматься ко мне… Ей хотелось серьезно со мной побеседовать… Но я не поддался… Мне хотелось повалять дурака. Потом я показал ей адрес… «Meanwell College». Я нарочно остановился под фонарем… Она наверняка не умела читать… Она продолжала болтать без остановки… И все повторяла мне свое собственное имя. Она тыкала себя пальцем в грудь. Гвендолин! Гвендолин! Я прекрасно все слышал, тискал ее за грудь, но не понимал ни слова… Нежности, признания! Это так знакомо! С этого всегда начинается, но все это уже надоело и протухло… На подобную обсоску не стоит тратить слов. Привет, малышка! Хочешь пососать, гнида! Она готова была нести мой чемодан! За твое доброе сердце, моя милая! Не стесняйся! Она была крепче, чем я!.. И во всех темных углах приставала ко мне со своими нежностями. Она обнимала меня насильно… приходилось вырываться… Улицы были почти пусты… Ей хотелось, чтобы я ее тоже немножко потискал… пощупал… залез под юбку… Она была очень темпераментная… требовательная, любопытная… Туман скрывал нас… Я должен был еще и целовать ее, иначе она не отдала бы мои вещи… Вид у нее был просто дурацкий, я ужасно мучился… Под фонарем она окончательно обнаглела и залезла мне в штаны… член у меня не стоял… Ей хотелось, чтобы он встал… Я напрягся… Она просто обезумела… Отпрыгнула в туман. Подняла юбку и пустилась в какой-то дикий танец… Я поневоле засмеялся… Не время! Ей хотелось все сразу! Черт бы ее побрал! Она побежала за мной… Уже со злобой! Схватила меня… Как будто хотела сожрать! и присосалась ко мне! Этой девчонке нравились иностранцы…
Площадь опустела, на другой стороне бродячие акробаты свертывали свои палатки… маленькие тележки с конфетами, вареньем… пересекали пустое пространство, раскачиваясь из стороны в сторону, проваливаясь в выбоины и рытвины… им тяжело тащить все это… Они проехали мимо эстрады, на которой еще оставалась какая-то баба, точнее бабуля, обрывавшая свои драпировки… Она была одета как гурия… Ей было неудобно в маскарадном костюме… Она сворачивала свои восточные ковры… афиши, написанные от руки… Она ужасно зевала, выворачивая челюсть… «Уа! Уа!» — раздавалось в ночи. Мы подошли. Прервали ее занятие. Эти суки были знакомы… Начали трепаться… Они, должно быть, приятельницы… Они начали собирать вещи вместе. Я заинтересовал их обеих… Эта фатьма знаком пригласила меня подойти, зайти в ее шатер. Я не мог отказаться, у другой были мои вещи… Эта баба схватила мою руку и стала рассматривать ладонь… Совсем близко, при свете лампы. Она начала вычерчивать мне линии… Я здорово вляпался! Им интересно мое будущее!.. Им хочется все знать, сукам! Хоть с ними и отказываются говорить!.. Черт с ними, мне вполне удобно на куче подушек… К тому же здесь не так холодно, как снаружи… Я отключился… Она же продолжала колдовать… Их заинтересовал мой случай… Восточная женщина оживилась… Она составляла мой гороскоп… хмурила брови… Должно быть, у меня тяжелая судьба… Я же позволял делать с собой все что угодно… Это было не так уж неприятно. Во-первых, меня занимало совсем другое! Я немного осмотрелся, как была устроена их палатка… Она была вся разрисована звездами, а на потолке еще кометы и вышитые луны. Было уже слишком поздно, чтобы возбуждаться, черт возьми! Я ничего не понимал в их болтовне… Было уже по меньшей мере два часа!.. Они и не думали останавливаться и продолжали… Теперь они спорили по поводу маленьких бороздок… Это были на редкость дотошные натуры… У меня постоянно были грязные руки, что значительно облегчало их задачу. И ноги тоже… Я бы с удовольствием заснул… Наконец они кончили… На чем-то сошлись. Моя подружка заплатила старухе из своего кармана две монеты, я видел… Та разложила еще и карты… А потом с будущим было покончено… Мы опять прошли под занавесками. Бабка снова вскарабкалась на свои подмостки и принялась за драпировки.
Моя покровительница, Гвендолина, с этого момента смотрела на меня по-другому… Я стал для нее другим человеком… Она даже ласкала меня теперь иначе… Должно быть, у меня была довольно гнусная судьба… И по картам, и по линиям она, наверное, выходила одинаково дерьмовой!..
Меня так клонило в сон, что я готов был свалиться на месте, но было слишком прохладно. Нужно было еще пройти через дебаркадер… Вокруг действительно не было ни души, кроме маленькой собачонки, какое-то время бежавшей за нами. Потом она удрала к лавкам. Мы пришли в укрытие… Какие-то щелчки… удары весел… и дыхание парней, выходивших в открытое море.
Моя сосулька тащила меня, ей хотелось, я думаю, чтобы я пошел к ней… Я бы с удовольствием лег на мешки, которые были там свалены в огромную кучу, поднимавшуюся до самых балок… Это защищало от ветра… Она знаками показала мне, что у нее есть настоящая комната с настоящей постелью… и только-то… Я сделал отрицательный жест… У меня был адрес, куда я хотел добраться… «Meanwell College»… Лучше было отправиться в школу, чем трахать эту Гвендолину. Не потому, что она была как то особенно уродлива, в своем роде в ней был шарм, она обладала даже некоторой элегантностью… У нее была задница, мускулистые ляжки и очень приятные формы… Рожа мерзкая, но было темно. Мы бы вполне могли бы заняться делом, немного развлечься… Но только выспавшись!.. Я слишком устал!.. К тому же это было невозможно!.. Во мне разливалась желчь! Стоило мне об этом подумать, как у меня пропадало всякое желание… О возможном вероломстве! Стоит только позволить себя втянуть!.. Подлость! ну и сука! А моя мать! Ах! несчастная женщина! а Горлож! Меон! вызовы в суд! кран на кухне! Лавлонг! малыш Андрэ! целая куча дерьма! Да! Дерьма!.. У меня набралась уже целая куча, которая воняла! Огромная! дымящаяся в канаве!.. Извините! За некоторую грубость!
Эта финтифлюшка, моя сосулька, такая невинная, заботливая, я бы ей задал неплохую взбучку, такую, какой она никогда еще не получала, свиное рыло! Если бы у меня были силы!.. Я бы проучил ее… Но она бы, пожалуй, сама мне задала! У нее было кое-что, грудная клетка, как у атлета, она бы меня перевернула, как блинчик, если бы я только вякнул!.. Я только об этом и думал, проходя по узким улочкам, пока она со мной кокетничала… У нее был кулак рабочей, плюс бесцеремонность и наглость. Меня всего трясло. Ладно…
Наконец, я снова достал свой адрес. Все-таки нужно было его найти. Так как она не умела читать, мы стали искать полицейского. Два или три раза мы по ошибке натыкались на фонтаны, маячившие в тумане на перекрестках… Чтобы его найти, нужно было обойти весь мир… Искали у одного дока, у другого. Облазили все закутки и переходы… Несмотря на изнеможение, мы продолжали веселиться… Она поддерживала меня с моим чемоданом… У нее на самом деле было хорошее настроение. Она растрепала весь свой шиньон… Я дергал ее за пряди. Это тоже ее смешило. Бродячая собака увязалась за нами… Наконец, на спуске, у будки, мы заметили свет… Полицейский сидел на корточках, увидев нас, он вскочил. На нем было по крайней мере три плаща, надетых один на другой. Он долго откашливался… Выйдя из тумана, он встряхивался и чистился, как утка. Он зажег свою трубку… Посочувствовал нам. Он смог прочитать мой адрес. И показал куда-то вверх, на самый край ночи, туда, где находился «Meanwell College», на холме, за цепочкой фонарей, взбиравшихся на него зигзагами… Он вернулся в свою будку, протиснувшись в дверь всей своей тушей.
Узнав дорогу, мы перестали торопиться… Оставался еще подъем, очень длинные перила… Приключение подходило к концу!.. Мы пошли совсем медленно, она не хотела, чтобы я утомлялся… Она была полна предупредительности. Больше не осмеливалась мне надоедать… Только робко целовала меня, когда мы останавливались отдохнуть. Под фонарями она показывала жестами, что я был как раз в ее вкусе… Что она для меня готова на все… Примерно на середине подъема мы сели на скалу, оттуда было хорошо видно, как над рекой плывут туманные облака, устремляясь в пустоту. Маленькие корабли на спокойной воде скрывались за ними. Их огни были уже не видны… Только лунный свет, а потом облака закрывали все… Девчонка все жестикулировала… Не хочу ли я еще поесть? Она готова была сходить принести, должно быть, из самых лучших побуждений… Несмотря на сильную усталость, я все же спрашивал себя, хватило бы у меня сил сбросить ее в овраг сильным ударом кулака в поддых? А?..
Внизу были скалы… Вершина тонула в темноте…
Вот из темноты раздаются голоса, показывается вереница мужчин с факелами, я узнаю их, это «Ministrels», размалеванные под негров. Они тоже поднимаются из порта… Тащат в тумане свою тележку. С большим трудом. У них такое тяжелое барахло, которое к тому же постоянно рассыпается… Их причиндалы раскачиваются из стороны в сторону и дребезжат… Заметив нас, они перебрасываются несколькими словами с моей сосулькой… Они останавливаются, рассаживаются и складывают всю свою мелочь в столбик на краю скамейки. Им так и не удается ее сосчитать… Они слишком устали… Они по очереди ополаскивают лица в ручье чуть впереди. И возвращаются такие бледные при тусклом утреннем свете, что напоминают мертвецов… На мгновение вскинув голову, они снова сникают, возвращаются и садятся на гравий… Они подшучивают над моей шалуньей… Наконец все начинают собираться. Трогаемся вместе… Они толкают свою тележку, тащат барахло, чтобы как-то добраться вверх. Мне остается идти совсем немного! Они не хотят расставаться… «Meanwell College» уже за деревьями, за поворотом, еще один спуск, и сад…
Рассвело… К калитке мы подходим, уже став друзьями. Номер было трудно сразу рассмотреть. Два или три раза пришлось чиркать спичками… Наконец-то!.. Девчонка начала ныть. Пора было расставаться!.. Я жестами показывал ей, чтобы она не оставалась здесь… продолжала путь… уходила со своими приятелями… Что я обязательно снова с ней увижусь… внизу… в порту… попозже… как-нибудь… Я делал ей страстные знаки. Правда, я к ней действительно привязался. Я даже дал ей свое одеяло, чтобы она поверила… что я приду за ним… Она понимала с трудом… Я не знал, что еще предпринять… Она обнимала меня все сильнее… «Ministrels» умирали со смеху, глядя на нашу жестикуляцию… Они пародировали наши поцелуи…
Маленькую узкую улочку продувало ледяным ветром… Я смертельно устал… Едва держался на ногах… Наши нежности были слишком смешны… Всем уже хотелось с этим как-то покончить, это уже становилось идиотизмом… время было самое неподходящее… Наконец она решилась… Она не хотела оставаться одна и побежала за бродячими артистами… Они пошли все вместе за колымагой с инвентарем в огромном ящике… все болталось из стороны в сторону… Девчонка посылала прощальные сигналы издалека своим фонариком… Наконец она скрылась… За поворотом аллеи, за деревьями…
Я взглянул на табличку перед собой… И прочел: «Meanwell College» и еще над этим — красными буквами: «Директор Ж. П. Мерривин». Так было написано, меня не обманули. Я приподнял молоток: «Бам! Бам!» Сначала не последовало никакой реакции… Тогда я позвонил в другую дверь. Опять никто не ответил… Тишина… Наконец в доме зашевелились… Я заметил, как на лестнице замелькал свет… Я видел его сквозь занавески… Это подействовало на меня отталкивающе… Внезапно мне захотелось смыться… Побежать вслед за девчонкой… Догнать бродяг… Никогда не возвращаться в колледж… Я уже было повернулся… Так! И тут наткнулся на человечка… маленького, сгорбленного, в халате… Он уставился на меня… В ожидании объяснений… Должно быть, это и был хозяин… Он был взволнован… У него были бакенбарды… рыжие… и еще белая щетина… Маленькая челка над глазами. Он повторял мое имя, недоверчиво меня разглядывая… Он, должно быть, опасался воров… Прикрывая свечу… он стоял прямо передо мной в недоумении… Погода не слишком располагала к беседе. Он с трудом находил нужные слова, ветер задул свечу:
— Фердинанд! Я… вам… должен сказать… здравствуйте… Я рад… что вы здесь… но… вы… очень опоздали… что с вами произошло?
— Абсолютно ничего… — ответил я.
Он не стал настаивать и засеменил впереди меня… Наконец он открыл дверь… Запихнул ключ в скважину и никак не мог вытащить его, так он торопился. Как только мы вошли, он сделал мне знак, чтобы я подождал, посидел здесь на сундуке… пока он уберет наверху. На середине лестницы он вдруг обернулся, перегнулся через перила и ткнул в меня пальцем.
— С завтрашнего дня, Фердинанд! С завтрашнего дня… Я буду говорить с вами только по-английски! Э? What? — это уже заранее смешило его… — Подожди меня немного! Wait! Moment! А! Видите! Уже, Фердинанд! Уже!..
Он валял дурака…
* * *
Он бесконечно долго рылся в ящиках наверху, перетаскивал за собой сундуки. Я же говорил себе: «Он слишком усердствует! В конце концов я усну!..» И продолжал ждать…
Я видел, как в конце коридора порхает бабочка, полуночница.
Когда мои глаза немного привыкли к темноте, я заметил большие часы… здоровенные стенные часы… действительно великолепные… а на циферблате, целиком сделанном из меди, маленький крошечный фрегат без передышки вытанцовывал секунды… тик! так! тик!.. так!.. Он бегал туда-сюда… Навевая на меня дремоту…
Старик все продолжал колдовать… он сражался с мебелью… Пускал воду… Говорил с какой-то женщиной… Наконец он снова спустился… Он постарался на славу!.. Вымытый, выбритый, подпрыгивающий от важности… он старался выдержать стиль!.. Что-то вроде адвоката… черная развевающаяся накидка… свисала с плеч… складки… гармошка… а на макушке красовалась ермолка с большой кисточкой… Я думаю, это все для того, чтобы оказать мне достойный прием. Он явно хотел доконать меня… Он жестом пригласил меня… Я встал… Покачиваясь… По правде говоря, я уже едва держался на ногах… Он старался подобрать слова, относящиеся к моему путешествию… Сразу ли я нашел его? Я ничего не отвечал… Только шел за ним… Сперва через салон… вокруг пианино… Потом через прачечную… ванную… кухню… Наконец он открывает еще одну дверь… И что я вижу… Постель!.. Я даже не дожидался приглашения!.. Бросился на нее!.. И растянулся прямо в верхней одежде!.. Вдруг этот маленький краб пришел в ярость и подскочил ко мне… Это на него было совсем не похоже. Он был крайне возбужден!.. Подпрыгивал!.. Суетился вокруг постели!.. Он явно не ожидал подобного!.. Он схватил меня за башмаки… И попытался меня стащить…
— Ботинки! Ботинки! Boots! Boots! — кричал он, разъяряясь все больше и больше!.. Он становился просто ужасен! Я запачкал его драгоценную кровать… и покрывало в цветах и разводах! От этого ему стало совсем плохо, у него начался припадок эпилепсии! «А ну, отвяжись! Провались ты, дерьмо!» — так я ему сказал… Он пытался даже драться… Носился по коридорам… Звал людей на помощь!.. Если бы они меня только тронули, я не знаю, что бы сделал!.. Я бы встал и задал ему такую взбучку, этому паяцу! Прямо сейчас!.. Я уже настроился! решил! Он был худой и тщедушный! И носился за мной со своей дребеденью!.. Я бы вывернул его, как перчатку! А потом все кончилось… Несмотря на то, что он все продолжал топтаться, я заснул.
* * *
Нельзя было и представить себе что-нибудь лучше, чем «Meanwell College», с точки зрения воздуха и природы. Местность была просто чудесная… Из сада и даже из окон классной комнаты открывался замечательный вид. В ясные дни было видно все вокруг, панораму реки и города, порт и доки, громоздившиеся у самой воды… Линии железных дорог… все отплывающие корабли… как они уходят все дальше и дальше… за холм и луга к морю… за Чатам… Это производило непередаваемое впечатление… Правда, когда я приехал, было ужасно холодно, а так как все это располагалось наверху, на открытой скале, тепло здесь удержать было практически невозможно… Ветер бился прямо о дом… Все дожди, все ураганы обрушивались на этот холм… В комнатах завывало, двери хлопали день и ночь. Мы жили среди настоящего смерча. Во время вихря мальчишки орали, как орут глухим, никто ничего не слышал… Сам Господь Бог был здесь бессилен! Все это должно было либо провалиться сквозь землю, либо развалиться. Деревья гнулись и так и оставались согнутыми, все лужайки была завалены сучьями и трухой. Я думаю, продолжать не стоит…
Подобное опустошение, такой суровый климат способствуют дикому аппетиту… Мальчики становятся здоровяками, настоящими амбалами! Если, конечно, жратвы хватает! Только в «Meanwell College» с этим было плоховато!.. Как обычно и бывает. Проспект сильно преувеличивал. За столом вместе со мной было 14 человек! И еще хозяин с хозяйкой… По меньшей мере восемь лишних ртов! Судя по жратве, ее осилили бы и шестеро! Особенно в те дни, когда такой сильный ветер… Рагу было совсем скудное!
В моей команде я был к тому же самым рослым и самым голодным. Я усиленно вытягивался. К концу месяца я стал почти вдвое выше. Неистовая сила элементов произвела настоящую революцию в моих легких и моем теле. Из-за того что я все пожирал и вылизывал тарелки, не дожидаясь, пока меня пригласят, я представлял за столом серьезную опасность. Мальчишки поглядывали на мою миску, косились на меня. Конечно, они подвергались сильному искушению… Я на это плевал, я ни с кем не разговаривал… Я, пожалуй бы, даже съел еще лапши, если бы мне предложили, так я был голоден… Колледж, где бы жрали досыта, с неизбежностью пришел бы в упадок… Тут все время нужно было быть бдительным! Я набрасывался на «porridge»[3], я был просто безжалостен… Мармелад я пожирал еще быстрее… На четверых мальчиков полагалось одно маленькое блюдечко, которое я проглатывал один… оно просто исчезало, его даже не успевали разглядеть… Остальные могли хрипеть от злости, само собой разумеется, я не отвечал… Чай каждый наливал себе сам, он согревал, успокаивал, эта приятная благоухающая жидкость еще больше возбуждает аппетит. Когда ураган затягивался и холм сотрясался в течение нескольких дней, я залезал в сахарницу ложкой и даже рукой, этот желтенький сахарок утешал меня.
За столом месье Мерривин располагался прямо перед большим блюдом, он все раздавал сам… Он хотел заставить меня говорить… Но ему это не удавалось… Говорить со мной!.. Любая попытка выводила меня из себя!.. Я был непослушен… Только его обворожительная жена, уже слегка меня околдовавшая, возможно, была способна меня смягчить. Я сидел рядом с ней… Она действительно была очаровательна. О да! Лицо, улыбка, руки, каждое движение, буквально все. Она неизменно кормила маленького Джонкинда, ребенка, не похожего на других, «отсталого». После каждого или почти после каждого глотка ей приходилось помогать ему, подбадривать, утирать слюни. Это требовало терпения.
Родители этого кретина были в Индии, они его даже не навещали. От подобного придурка можно было ожидать чего угодно, особенно во время еды: он глотал все, что было на столе, — ложечки, кольца от салфеток, перец, маленькие графинчики и даже ножи… Заглатывать было его страстью… Когда он появлялся, рот его уже был раскрыт, растянут, как у настоящей змеи. Он всасывал мельчайшие предметы, слюнявил их. При этом он завывал и пускал пену. Мадам Мерривин, всегда такая изящная, собранная, отнимала у него все. И никогда ни одного резкого слова…
Если бы не эта страсть к заглатыванию, мальчишка был бы не так уж ужасен. Он был вполне податлив. Он совсем не был отвратителен, только взгляд был какой-то странный. Он на все натыкался без очков, так как был жутко близорук, в этом он мог бы посоперничать с кротом, ему нужны были толстенные стекла, настоящие кабошоны… Глаза вылезали у него из орбит и казались больше, чем все лицо. Он всего боялся, и мадам Мерривин успокаивала его двумя словами, всегда одними и теми же: «No trouble, Jonkind! No trouble!..» Он повторял их целыми днями, по любому поводу, как попугай. Это была единственная фраза, которую я запомнил после нескольких месяцев в Чатаме… «No trouble, Jonkind!»
* * *
Прошло уже две или три недели… Они оставили меня в покое. Они не собирались специально досаждать мне. Им просто хотелось, чтобы я заговорил… чтобы немного подучил английский. Это было ясно. Мой отец в письмах спрашивал, занимаюсь ли я?.. Стараюсь ли?..
Я не поддавался… Я больше не намерен был ни с кем вступать в разговоры… Мне вполне хватало моих воспоминаний… Вопли в доме! Причитания матери!.. Никакие слова больше на меня не действовали! Черт побери! Это не для меня! С меня довольно!.. Я сыт по горло излияниями и болтовней!.. Чего-чего, а этого добра у меня хватало… У меня все это уже в печенках, пусть бы только попробовали… Только бы меня здесь и видели… Это как раз то, что надо! У меня появилась прекрасная возможность молчать, просто уникальная, и я воспользуюсь ею до конца… Сознательно! Без дураков! Они хотели, чтобы я клюнул на их трепотню… Возможно, так же, как на лапшу… А между тем, стоило мне только подумать о доме, как во мне все буквально вскипало…
Месье и мадам Мерривин уже не знали, что еще предпринять, они никак не могли понять, в чем причина подобной немоты, такого странного поведения… Особенно он лез из кожи за столом, по малейшему поводу… разворачивая свою салфетку… Ему казалось, что я так чему-нибудь научусь: «Hello! Фердинанд!» — звал он меня… Меня это мало трогало… «Hello! Hello!» — отвечал я, и все. На этом все кончалось… Начинали жрать… Он напряженно рассматривал меня через свои окуляры… Ему было грустно, он, должно быть, думал про себя: «Этот мальчик у нас не приживется!.. Если ему неинтересно, он должен уехать!..» Но сказать это вслух он не решался… Он только моргал своими крошечными, как половая щель, глазками, тряс своим галошеобразным подбородком и подымал едва заметные, да к тому же еще разноцветные брови. Он старался выдержать свой старинный стиль — бакенбарды и маленькие косметические усики с тщательно заостренными кончиками… Выглядел он совсем неплохо. Он, как спортсмен, носился по горам и даже ездил на трехколесном велосипеде…
Его жена была совсем не похожа на него, она вряд ли кому-нибудь уступила бы в очаровании, я должен признать, что она действительно завораживала… Она меня глубоко волновала.
Их столовая на первом этаже производила гнетущее впечатление своей обстановкой. Окна упирались в тупик. Когда она в первый раз вошла с Джонкиндом в эту комнату… Невозможно передать, какой прекрасной она мне показалась… Потрясение было необычайным… Я смотрел на нее… Не отрывая глаз… На меня нашло настоящее умопомрачение… Потом я снова погрузился в процесс поглощения пищи… Ее звали Нора… Нора Мерривин…
В начале и в конце еды все становились на колени, чтобы старик прочитал молитву… Он начинал подробно комментировать Библию, а мальчишки ковыряли в носах и вертелись как могли…
Джонкинд не хотел стоять, а пытался проглотить дверную ручку, находившуюся как раз на уровне его рта. Старикан был полностью поглощен молитвой, он любил трындеть… и бурчал добрые четверть часа, этим неизменно завершалась жратва… Наконец все поднимались после слов: «ever and ever!»
Стены были выкрашены в табачный цвет до середины, остальное было побелено. На них висели гравюры из библейской истории… Иов с посохом, в лохмотьях шел через пустыню… И еще Ноев ковчег, весь залитый водой, терялся в волнах и дымящихся безднах… Совсем как на том холме в Рочестере. И крыша точно такая же. Я знал, здесь случались ураганы еще и посильнее… От них вылетали даже двойные стекла… Затем наступало затишье, время туманов… Все становилось волшебным… Напоминало иной мир… В саду ничего не было видно в двух шагах… Существовало лишь одно огромное облако, оно потихоньку входило в комнаты, все обволакивало, постепенно проникая всюду, в классы, к мальчишкам…
Из города, из порта, поднимался и множился эхом шум… Особенно шум с реки внизу… Казалось, что буксир приходит прямо в сад… За домом был слышен его гудок… Потом он опять удалялся… Снова уходил в долину… Гудки с железной дороги по-змеиному обвивали тучи в небе… Настоящее царство призраков… Но долго здесь оставаться было нельзя… Можно было упасть со скалы…
* * *
Во время молитвы я подвергался сильному искушению… Стоя на коленях, я почти касался ее, Норы. Я дышал ей в шею, в волосы. Я испытывал мучительное желание… Я был на грани и едва удерживался от того, чтобы не наделать глупостей… Интересно, что бы она сказала, если бы я все же решился?.. Вечерами в дортуаре я дрочил на нее, совсем поздно, когда все уже спали, а днем у меня опять вставал.
У нее были замечательные руки, тонкие, розовые, светлые, нежные, такие же нежные, как и лицо, смотреть на них было настоящим блаженством. Больше же всего меня возбуждало и трогало до глубины души особое очарование, рождавшееся на ее лице, когда она говорила… ее ноздри слегка дрожали, щеки и губы округлялись… Этим я был просто заворожен… Настоящее колдовство… Это так волновало меня… Что у меня искры сыпались из глаз, я не мог пошевелиться… Стоило ей немного улыбнуться, как меня буквально захлестывало волнами колдовства… Я боялся смотреть на нее. Я все время сидел, уставившись в свою тарелку. Ее волосы, когда она проходила мимо камина, тоже переливались и играли… Черт возьми! Несомненно, она была настоящей феей!.. Мне же больше всего на свете хотелось укусить ее за губу, в уголке рта.
Она была так же внимательна ко мне, как и к кретину, переводила мне каждое слово, все, что говорилось за столом, все разговоры этих сопляков… Она все объясняла мне по-французски и произносила очень медленно… Она выполняла двойную работу… Ее старик продолжал моргать за очками… Он больше не лопотал по-птичьи, а довольствовался тем, что со всем соглашался… «Yes, Ferdinand! Yes!» — одобрительно говорил он, приглашая к еде… Он развлекался тем, что тщательно прочищал свои клыки, уши, играл вставной челюстью, то вынимая, то снова вставляя ее, в ожидании, пока мальчишки закончат и можно будет приступить к молитве.
Когда все вставали, мадам Мерривин перед тем, как пойти в класс, делала слабую попытку заинтересовать меня какой-нибудь вещью… «The table, стол, ну, Фердинанд!..» Я старался не поддаваться ее чарам. Ничего не отвечал. Пропускал ее вперед… И завороженно смотрел на ее бедра. Не только лицо, но и задница у нее была восхитительная… крепкая, аккуратная попка, ни большая, ни маленькая, туго обтянутая юбкой, мускулистая, феерическая… Божественно… Я готов был проглотить, съесть эту бабу, клянусь… Я пребывал в постоянном возбуждении. Остальных недоносков в этом заведении я сторонился, как чумы. Банда сопляков, драчливых, склочных, злобных и подловатых. Я уже утратил вкус к детским забавам… и они не вызывали у меня ничего, кроме отвращения… эти мальчишки со своим кривлянием… Я уже вышел из того возраста, когда все это спокойно терпишь. Школа мне казалась просто невыносимой… Вечное бахвальство, россказни… Это было невозможно спокойно слушать… особенно на фоне того, что нас всех ожидало… Ведь нас всех приберут к рукам, как только мы выйдем отсюда… Если бы я захотел, то трех моих слов, трех жестов хватило бы, чтобы разрушить эту ложь. От нее бы ничего не осталось. От одного вида, как они толкаются на перемене, во мне просыпалась ненависть… Первое время они подстерегали меня по углам, само собой разумеется, чтобы подразнить… Они думали, что я все же заговорю… Они толпились, жадно затягиваясь сигаретами… Я же притворялся, что ничего не замечаю, я дожидался, когда они подойдут поближе. И тогда я обрушивался на них с кулаками, бил ногами по голени… Как в тесто! А стук, как от кеглей! Они долго ощупывали свои кости… После этого они вели себя приличнее… Становились тихими, вежливыми… Иногда они пытались следить за мной… Но когда я уложил двоих или троих… они приняли это к сведению…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |