Он не желал этого Эмили.
В ту ночь, когда она легла спать, Ванс вытащил стул на заднее крыльцо и сел ждать. С фонариком в одной руке и цветком клевера для храбрости — в другой. На небе сияла полная луна. Июльская Оленья луна — время юных и рьяных.
Огни Мэллаби были в городе очень давно. О них рассказывали множество разных историй. Но после пожара прошел слух, что огни Мэллаби — это души умерших из рода Коффи, которые в смерти вольны выходить по ночам, чего не могли делать при жизни. Этот слух закрепился и стал официальной городской легендой, которую и по сей день рассказывают туристам. Тем, кто спрашивает.
Когда в лесу среди темных деревьев показался свет, Ванс поднялся со стула и включил фонарик.
— Уходи, — сказал он негромко, зная, что его услышат. — Иди обратно, откуда пришел. Я знаю, что с тобой сделала моя дочь. Но Эмили ты не получишь.
Глава 9
Ближе к вечеру в понедельник Джулия сходила на почту и теперь возвращалась домой с пачкой писем в руке, ошарашенная полученными новостями.
Свернув на Шелби-роуд, она еще раз пробежала глазами открытку от Нэнси.
Она до сих пор не могла поверить.
В Балтиморе Нэнси была ее лучшей подругой. Поскольку в Мэллаби Джулия жила в режиме жесткой экономии и не могла позволить себе домашний телефон, примерно раз в месяц Нэнси писала ей и сообщала новости об общих друзьях — шумной компании яппи, которые пьют дорогие коктейли и болтают без умолку ни о чем. Джулия подозревала, что в старших классах они все как один были самыми популярными ребятами в школе, и ей нравилась мысль о том, что они считают ее своей.
Новости в этой последней открытке были совершенно ошеломительными. Нэнси — Джулия даже не знала, что она с кем-то встречается, — сообщала, что внезапно вышла замуж. Также она написала, что их общий друг Девон переехал в Мэн, а другой общий друг Томас получил работу в Чикаго. Нэнси обещала рассказать подробности, когда вернется из Греции, где проводит медовый месяц.
Медовый месяц.
В Греции.
Джулия, конечно, не думала, что в ее отсутствие жизнь в Балтиморе застынет. Но не ждала, что все изменится настолько.Причем все сразу. Она думала, ей будет к чему возвращаться. Но теперь, когда она снова приедет в Балтимор, там не останется почти никого из друзей. А ведь это была часть ее плана. Это был ее стимул.
Она уговаривала себя, что все не так плохо. Главное — у нее есть мечта о «Синеглазке». О собственной кондитерской, ради которой она сейчас и убивалась. Ради которой добровольно приговорила себя к этому двухлетнему аду. Расставаться с друзьями — это всегда рискованно. Дружба с нуля слаба и ненадежна. Она это знала. Когда у людей нет общей истории, их почти ничего не связывает.
Ничего, это можно пережить.
Она теряла намного больше.
Джулия услышала влажный шлепок, подняла глаза и увидела Эмили на улице рядом с домом Ванса. У ног девушки стояло большой ведро, полное мыльной пены, а в руках была губка, которой та терла большую старую машину. Машина упорно отказывалась отмываться, несмотря на все усилия. А усилия были немалыми. Джулия хорошо знала это горячечное возбуждение, когда человек погружается в работу, лишь бы ни о чем не думать.
Джулия сунула открытку в один из рекламных каталогов в связке своей почты и подошла к Эмили. Они не виделись с субботы, и Джулия не знала, сумела ли Эмили разговорить Ванса и рассказал ли он ей что-нибудь.
— Хорошая машина, — сказала она, остановившись в двух шагах от Эмили.
Эмили подняла глаза. Ее светлые волосы, как обычно, торчали во все стороны. Часть девушка собрала в хвост, часть падала на лицо.
— Дедушка Ванс разрешил мне ездить на ней. Завтра утром ее заберут в мастерскую, но я решила, что сначала надо ее отмыть.
— Я и не знала, что она у него сохранилась. — Джулия подошла поближе к машине и заглянула в пыльное окно. — Это была машина его жены, да?
— Ага.
Джулия смотрела, как Эмили оттирает капот.
— Ты поговорила с дедушкой?
— Да. — Уже по одному этому слову Джулия все поняла. Эмили продолжала яростно тереть машину. — Я не знала, что будет так. Но мама знала. Теперь я понимаю, почему она сюда не возвращалась. И почему ничего не рассказывала мне. Потому что она не хотела, чтобы я сюда приезжала.
Джулия посмотрела на Эмили, потом на машину. Если бы у Джулии в возрасте Эмили была машина, она бы знала что делать. Черт, она даже сейчас постоянно об этом думает.
— Хочешь уехать?
Эмили удивленно взглянула на Джулию, словно поразившись тому, что та сразу все поняла, но лишь пожала плечами:
— Мне некуда ехать.
— Ну, если задержишься ненадолго, то в ближайшие выходные в Мэллаби будет фестиваль барбекю. Большой городской праздник. Я собираюсь пойти. Хочешь со мной?
— Джулия, вам вовсе не обязательно это делать, — уронила Эмили, глядя в сторону.
— Что делать?
— Стараться со мной подружиться. Моя мама была жестока с вами. Вам вовсе не обязательно быть такой дружелюбной со мной.
О черт.
— Ванс и об этом тебе рассказал?
— Он сказал, мама дразнила вас в школе. Что она делала?
Эмили наконец подняла голову и встретилась взглядом с Джулией. Джулия уже очень давно не видела таких чистых, искренних глаз.
Она покачала головой.
— Не волнуйся об этом. Тебя это никак не касается.
— Расскажите. Пожалуйста.
— Эмили, это не самые приятные воспоминания. Но если ты хочешь знать, в школе я была странной. Ходила во всем черном. Красила волосы в розовый цвет, а губы — черной помадой. А еще я носила кожаный ошейник с шипами. И вправду как будто собачий. Твоя мама брала в школу лакомства для собак и бросала в меня на переменах. Однажды она принесла мне порошок от блох. А если у нее ничего с собой не было, она просто лаяла на меня. — Джулия помедлила, словно сама поразилась тому, что было. Она уже давно не вспоминала об этом. — Если честно, я давала ей повод смеяться. Ты же видела мои школьные фотографии. Так что, наверное, я сама напрашивалась.
— Нет. Не надо так говорить о себе. Никто не имеет права унижать человеческое достоинство. — Эмили покачала головой. — Так мне говорила мама. Можете представить?
— Вообще-то могу.
— Вы говорили, она была популярной в школе.
— Она была популярной.
— Но ее никто не любил?
Джулия на секунду задумалась.
— Логан Коффи любил.
Эмили бросила мокрую губку в ведро.
— Простите меня за нее.
— Эмили, солнышко, я никогда бы не стала винить тебя в том, что делала твоя мама. А если кто-то винит, тот вообще недостоин твоего внимания. Ты не такая, какой была твоя мама. На самом деле мне кажется, ты такая, какой она стала.Тебе стоит остаться хотя бы затем, чтобы все это поняли.
Эмили как будто задумалась над словами Джулии, но тут у них за спиной хлопнула дверца автомобиля. Они обернулись и увидели Савьера, который стоял рядом с белым «Лексусом», припаркованным сразу за грузовичком Джулии у соседнего дома.
Савьер снял темные очки, повесил их за дужку на ворот рубашки и пошел к Эмили с Джулией.
— Он приехал к вам на свидание? — спросила Эмили.
Джулия повернулась к ней:
— Какое свидание?
— Он пригласил вас на свидание. Вечером в понедельник. Когда мы были на озере.
Джулия схватилась за голову и застонала.
— О черт.
Эмили рассмеялась.
— Вы забыли? Забыли, что у вас свидание с ним?
— Вроде того. — Джулия улыбнулась Эмили, довольная, что хоть кого-то это развеселило.
— Привет, барышни, — Савьер вынырнул из-за спины у Джулии.
— Привет, Савьер, — откликнулась Эмили. — Джулия не забыла о вашем свидании. Она… она просто опаздывает. Это я виновата. Она спешила домой, чтобы переодеться, но я ее задержала. Хотела показать ей свою машину. Да, Джулия?
Джулия странно посмотрела на Эмили и только потом поняла: та думает, что помогает.
— Да, — сказала Джулия. — Дай мне знать, если надумаешь пойти на праздник в субботу, хорошо?
— Да, конечно.
Джулия взяла Савьера под руку и повела его прочь.
— Она думает, ты приехал ко мне на свидание, — прошептала она, наклонившись поближе к нему. — И она с ходу всего напридумывала, чтобы помочь мне сохранить лицо. Потому что она решила, что я забыла. Подыграем ей, ладно?
— Хорошо, — согласился он, когда они поднимались на крыльцо дома Стеллы. — Но я и вправдуприехал к тебе на свидание. А ты очевидно забыла.
Они вошли в дом, и Джулия положила почту на столик в прихожей.
— Никуда я с тобой не пойду, — сказала она.
— Ты сама согласилась, и Эмили это слышала. Тем более она так старательно тебя покрывала. Какой пример ты подашь подрастающему поколению?
— Это нечестный прием. Подождем здесь, пока она не вернется в дом.
Савьер прошел в гостиную и отодвинул штору на окне.
— Ждать будем долго. Машина грязная.
Джулия улыбнулась.
— Похоже, она от нее в восторге.
— Как она в субботу? Сейчас вроде нормально.
— Она справляется. Дед наконец рассказал ей о маме, о том, что здесь было. Теперь она хоть подготовлена к грубостям Коффи.
— Она и правда совсем не такая, как Далси. — Савьер отпустил штору, подошел к дивану, обитому полосатым шелком, — на этот диван Стелла не разрешала садиться никому, — сел, положив ногу на ногу, и небрежно раскинул руки по спинке. Джулия поймала себя на том, что смотрит на него не отрываясь. Он был само совершенство. Трудно не заглядеться.
— Тебе не кажется, что чем дольше я здесь сижу, тем вернее она подумает, будто мы занимаемся всякими безобразиями? — поинтересовался Савьер.
— Чем, например? Крадем мебель у Стеллы?
— Какая-то ты бестолковая.
— Зато ты у нас ловкий манипулятор.
Савьер пожал плечами.
— Если надо, я это умею. Показать?
— Осторожней, Савьер. Ты ведешь себя точно так же, как в шестнадцать лет. А я-то думала, ты повзрослел, изменился. В лучшую сторону.
— Вот оно, — довольно произнес он.
— Что?
— То, о чем я хотел с тобой поговорить.
Она чуть не попалась.
— Нет. Стелла может вернуться в любую минуту.
— Стелла придет через час, если не позже.
Савьер смотрел Джулии прямо в глаза, и она вдруг поняла, что не может отвести взгляд. Не может сдвинуться с места.
— Ты сказала, что простила меня. Это правда?
Джулия решительно тряхнула головой.
— Я не буду об этом говорить.
— Почему?
— Потому что это мое,Савьер! Мояпамять, моисожаления. Мои,не твои. Я не буду делиться ими с тобой. Тогда они были тебе не нужны. И сейчас ты их не получишь.
Слова повисли в воздухе, словно горящая гирлянда. Джулии казалось, она их видит.
Савьер резко поднялся, и ей показалось, что он идет к ней. Она быстро сделала шаг назад. Но он шел не к ней, а к камину. Там он встал, положив руки в карманы. И долго стоял, глядя в пустой очаг.
— У нас с Холли не могло быть детей, — тихо сказал Савьер.
Джулия растерянно заморгала. Она совершенно не ожидала такой резкой смены темы. Савьер и Холли поженились сразу после университета. Джулия узнала об этом от отца. Ее это задело, но нисколько не удивило. Савьер с Холли встречались чуть ли не с пятого класса. Ее удивило другое. Приехав в Мэллаби, она узнала, что их брак не продержался и пяти лет. Все — и она в том числе — были уверены, что Савьер с Холли будут вместе всегда. Тем более что Джулия знала, что сделал Савьер, чтобы сохранить свои отношения с Холли, когда им всем было шестнадцать.
— Самое смешное, что это из-за меня, — продолжал Савьер. — На последнем курсе универа я умудрился подхватить ветрянку. И получил осложнение. Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, что было у нас с тобой, Джулия, и как я на это отреагировал. Мой страх и глупость не только прибавили тебе горя, когда тебе и без того было тяжело. Из-за них я лишился единственной, как потом оказалось, возможности стать отцом. Вот о чемя хотел с тобой поговорить. Когда я снова увидел тебя, то сразу понял: ты ничего не забыла и в твоих глазах я остался все тем же глупым мальчишкой. Может, теперь, когда ты знаешь, тебе станет легче.
— Станет легче? — переспросила она, не веря своим ушам.
Он пожал плечами.
— Когда ты знаешь, как меня наказала судьба.
В первый раз за все годы Джулия осознала: возможно, Савьер тоже мучился из-за того, что случилось. Просто он хорошо это скрывал.
— Что с тобой? — возмутилась она. — Как ты мог подумать, что меня это обрадует?
— А тебя это не радует?
— Конечно, нет.
По-прежнему глядя в камин, он сказал:
— Я читал, что бесплодие после аборта встречается крайне редко, и женщина потом может иметь детей. Это правда?
Джулия на секунду замялась.
— Наверное.
— Я рад, — тихо проговорил он.
Столько лет это была ее боль, только ееи больше ничья. Она думала, что его это нисколечко не волнует. Она была твердо убеждена: ему не нужна тайна, хранимая в ее сердце. Ему не нужна эта надежда, которой она живет все эти годы.
— Ну ты и сволочь. Я-то считала тебя мерзавцем и жила спокойно. Почему нельзя было оставить все как есть?
Он улыбнулся.
— Потому что меня возбуждает, когда я сообщаю красивым женщинам, что стерилен.
В прихожей хлопнула дверь — пришла Стелла. Когда она возвращалась из своего цветочного магазина, от нее всегда пахло гвоздиками. Запах бежал впереди Стеллы, словно радостный, взбудораженный щенок.
— Я тебе говорила, что она может вернуться в любую минуту, — сказала Джулия.
— Я помешала? — с надеждой спросила Стелла, переводя взгляд с Джулии на Савьера. — Я могу прийти позже. Могу вообще не приходить, если нужно. Могу уйти на всю ночь.
— Тут нечему мешать. Спокойной ночи. — Джулия развернулась и чуть ли не побежала по лестнице.
— Спокойной ночи? — удивилась Стелла. — Еще только пять часов!
Поднявшись к себе, Джулия заперла дверь и отправилась прямиком в спальню. Присела на краешек кровати, потом легла на спину и стала смотреть на квадраты солнечного света на потолке.
Сейчас ей надо было принять очень ответственное решение. А она-то надеялась, что ей никогда не придетсяего принимать.
Все-таки возвращение в Мэллаби было большой ошибкой.
Первые полтора месяца в интернате в Мэриленде прошли тяжело. Это был специальный интернат для трудных подростков, и среди тамошних девочек были и настоящие малолетние преступницы. Поначалу Джулия много плакала, спрятавшись под одеялом в общей спальне, а все отведенное на телефонные разговоры время тратила на звонки Савьеру. Трубку всегда брала горничная, отвечая, что Савьера нет дома. Отцу Джулия не звонила и отказывалась разговаривать, когда он звонил сам. Она была очень обижена, что он отправил ее сюда. Психолог на нее не давила. Сначала занятия с психологом казались Джулии совершенно дурацкими, но потом она стала их ждать с нетерпением.
Вообще-то психолог стала вторым человеком, которому Джулия сообщила о своей беременности.
Джулия страшно обрадовалась, когда узнала. Ей казалось, это значит, что теперь она сможет вернуться домой и быть с Савьером. Они поженятся, будут жить вместе и растить своего ребенка. Савьер сделает ее счастливой. Поможет ей измениться, стать лучше. Она знала, он это мог. Он ее видел.Один-единственный видел ее.
Она звонила ему беспрестанно и все-таки взяла горничную измором. Но когда Савьер ответил, Джулию ошеломил его тон.
— Джулия, хватит сюда названивать, — грубо сказал он.
— Я… я скучала. Где ты был?
Тишина.
— Здесь так ужасно, — продолжала она. — Мне хотят назначить лечение. Какие-то таблетки.
Савьер откашлялся, прочищая горло.
— Может быть, это хорошая мысль.
— Нет, не хорошая. — Джулия улыбнулась, представив себе, как прекрасно все будет. — Это может повредит ребенку.
Опять тишина. А потом:
— Какому ребенку?
— Савьер, я беременна. Я собираюсь сказать моему психологу, а потом — папе. Скоро я буду дома.
— Погоди, погоди, — быстро произнес он. — Что?!
— Да, я знаю. Все так неожиданно. Я тоже удивилась. Но ведь это же здорово, правда? Это лучшее, что могло получиться. Я приеду домой, и мы сможем быть вместе.
— Это мой ребенок? — спросил он.
Она почувствовала, как вокруг сердца затянулась первая нить — тонкая, острая, крепкая.
— Конечно, твой. У меня это был первый раз. Ты у меня первый.
Он так долго молчал, что она решила, он бросил трубку.
— Джулия, я не хочу ребенка, — наконец признался он.
— Ну, теперь уже поздно, — она постаралась выдавить смех.
— Точно поздно?
— Ты о чем?
— Мне шестнадцать! — взорвался он. — Я не могу быть отцом! И потом, я встречаюсь с Холли. Это худшее,что могло случиться. У меня есть свои планы.
Вторая нить, третья, четвертая… Они стянули ей сердце, оплели ее всю изнутри, так что стало трудно дышать.
— Ты встречаешься с Холли? — Джулия знала об этом, но решила, что после всего, что было той ночью на футбольном поле… как он на нее смотрел, как он к ней прикасался…
Как он мог делать такое с ней и оставаться с Холли?
— Мы всегда были вместе. И ты это знаешь. Мы собираемся пожениться. После университета.
— Но в ту ночь…
Он перебил ее:
— Тебе было плохо.
— Значит, дело не только в ребенке? — прошептала она. — Ятебе не нужна?
— Мне очень жаль. Правда. Я думал, ты знаешь.
Он думал, я знаю?На глаза навернулись слезы, дыхание стало прерывистым и учащенным. Джулия испугалась, что ей станет плохо.
Он же был должен ее спасти.
— Я сама обо всем позабочусь, — сказала она, собираясь повесить трубку. Пусть ребенок не нужен Савьеру, но ей-то он нужен. Она сможет о нем позаботиться.
Савьер неправильно понял ее.
— Вот хорошо. Это правильно, Джулия. Я знаю, это будет тяжело. Но ты ничего не почувствуешь, и все быстро закончится. Сделай аборт, и все будет хорошо. Давай я пришлю тебе денег. — Теперь его голос звучал с облегчением, по-дружески легко. Ее накрыла волна такой жгучей ненависти, что ее кожа буквально вспыхнула, а в трубке раздался треск электричества.
Сделать аборт? Он хочет, чтобы она избавилась от ребенка? Он не хочет ребенка, но при этом не хочет, чтобы ребенок был у нее. А ведь она думала, что влюблена в этого человека. Но как можно такого любить?
— Нет. Я сама справлюсь.
— Давай я хоть что-нибудь сделаю.
— Ты уже сделал что мог, — сказала она и повесила трубку.
Разговор с отцом был ужасным. Психолог заставила Джулию позвонить ему, и он хотел сразу забрать ее домой, решив, что она забеременела в интернате, но Джулия призналась, что это случилось еще в Мэллаби. Он спросил, кто отец, но она не сказала. Ни тогда, ни потом. В конце концов все решили, что ей лучше остаться в интернате. Здесь она была не единственной беременной ученицей.
Примерно на третьем месяце она начала поглощать сладкое в невообразимых количествах. Это было непередаваемое ощущение. Временами Джулии казалось, что она сходит с ума. Психолог говорила, что это нормально. У беременных часто бывают странные вкусы в еде. Но Джулия знала, в чем дело. Ребенок, растущий у нее под сердцем, унаследовал от Савьера его волшебную тягу к сладкому.
Если Джулии не хватало сладостей, она шла в кафетерий. Там она испекла свой первый торт. И очень скоро научилась печь изумительные торты. Потому что ничего другого ей не оставалось. Это было единственное, что устраивало ребенка. И в самом интернате тоже начали происходить необычные вещи. Когда Джулия пекла по ночам, запахи ее выпечки растекались по коридорам, и девочкам в спальнях — даже тем, кого донимали непрекращающиеся кошмары — обязательно снилось что-то хорошее. Добросердечные бабушки и давнишние праздники на день рождения.
На пятом месяце психолог начала заводить разговоры о том, чтобы отдать ребенка на усыновление. Поначалу Джулия вообще не хотела об этом слышать. Но на каждом занятии психолог спрашивала: «Как ты собираешься растить ребенка одна?»— и в какой-то момент девушке стало страшно. Она не знала, как будет справляться. У нее был один вариант. Она думала, что отец ей поможет. Но когда она заговорила об этом, он сказал «нет». Беверли не хотела младенца в доме.
Схватки начались на уроке французского. Было больно и страшно. Но сами роды прошли очень быстро. Дочь родилась прямо в «Скорой», по дороге в больницу. Джулия чувствовала нетерпение малышки, ее желание вырваться на свободу, и ничего не могла сделать. Как бы ей ни хотелось сохранить в себе дочку хотя бы еще ненадолго, она не могла ее остановить. У ее дочери были собственные устремления и замыслы.
Когда все закончилось, девочка громко расплакалась, а потом принялась хныкать, словно жалуясь, как тяжело ей пришлось в этом пусть быстром, но явно нелегком путешествии. Точно так же старушки в неизменных твидовых пальто недовольно ворчат, как в электричке жарко и душно. Джулия рассмеялась и прижала дочку к себе. Она была очень красивой. Со светлыми волосами и голубыми глазами — в Савьера.
На следующий день отец приехал в Мэриленд и пришел к ней в больницу. Она в последний раз попросила его забрать их с малышкой домой.
Отец стоял в ногах больничной койки, мял в руках бейсболку, ужасно конфузился и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но он опять сказал «нет». После этого Джулия поняла, что их отношения с отцом больше не будут такими, как раньше. Все изменилось навсегда.
Она все-таки согласилась отдать дочку на удочерение. Это было самое трудное решение в ее жизни. Теперь, когда дочка жила отдельно от ее тела, Джулия знала, что не сможет позаботиться о ней в одиночку. Она даже сама о себе не могла позаботиться.
Джулия ненавидела Беверли за то, что та не захотела ребенка в доме. Она ненавидела отца за то, что он оказался таким слабаком. Но больше всего она ненавидела Савьера. Если бы он любил ее, если бы он был рядом, чтобы поддерживать и помогать, она могла бы оставить ребенка себе. Из-за Савьера она лишилась единственного человека на свете, кому она была нужна по-настоящему. Кого она любила бы всегда, до конца своих дней. Безоговорочно. Безоглядно.
Ей сказали, что девочку удочерила семейная пара из Вашингтона. Джулии выдали две фотографии. Официальный больничный снимок и фотографию, на которой Джулия сидела на койке в палате и держала в руках свою дочку — теплую, мягкую, пахшую розовой свежестью. Джулия спрятала фотографии подальше, потому что ей было больно на них смотреть, но через год, когда собиралась в колледж, нашла их в старом учебнике.
Джулия приходила в себя очень долго. Вскоре после выписки из больницы она опять начала резать руки. Школьный психолог добилась, чтобы ее взяли на все три месяца в летний лагерь от интерната, потому что Джулия была еще не готова ехать домой. Лето закончилось, но Джулия понимала, что не сможет вернуться в Мэллаби так скоро, и отец согласился оставить ее в интернате еще на год. Это был выпускной класс.
На следующий год Джулия подала документы в колледж и поступила. И хотя после рождения дочки уже не пекла торты, за время беременности она многому научилась, так что ее взяли работать в пекарню при универмаге. Отец оплачивал ее обучение, но Джулии хотелось начать зарабатывать самостоятельно.
К тому времени занятия с психологом дали желаемый результат, и когда Джулия думала о Савьере, мир вокруг уже не обращался в разъяренное алое пламя. Она вспомнила, что говорил ей Савьер. Как он мчался домой на запах тортов и пирожных, которые пекла его мама. Это дало ей надежду. Если печь постоянно, быть может, однажды — пусть еще очень не скоро — ее дочка, которая унаследовала от отца феноменальную тягу к сладкому, вернется к ней. И тогда Джулия объяснит девочке, почему отдала ее чужим людям. Но даже если она никогда не придет, до нее все равно долетит любовь Джулии.
Где бы она ни была.
И теперь, спустя почти двадцать лет, Джулия все еще слала в пространство свой неслышимый зов. Она знала, что где-то в мире есть девочка, ее дочка — и это давало ей силы жить. Она совершенно не представляла, как бы жила без этого знания.
А Савьер жил так всю жизнь.
Вот тогда она и поняла, что должна ему все рассказать.
Она-то думала, эти полтора года в Мэллаби были донельзя паршивыми.
Но оставшиеся полгода будут еще хуже.
Кто-то постучал в дверь. Джулия открыла глаза и удивилась, что на небе уже появилась первая звезда, а само небо было чернично-синим. Она встала с кровати и вышла в коридор.
— Джулия? — крикнула Стелла с той стороны двери на лестницу. — С тобой все в порядке? У тебя как-то тихо, я даже волнуюсь. Савьер, кстати, ушел. Если ты этого ждешь. — Она секунду помедлила. — Ладно. Если что, я внизу. Ну, если захочешь поговорить.
Ей было слышно, как Стелла спустилась вниз.
Проходя мимо двери на лестницу, Джулия приостановилась, но все-таки прошла дальше — на кухню.
Торт «Колибри», решила она, включая свет в кухне. С бананами, ананасами, орехами пекан и кремом из сладкого творожного сыра.
Он будет воздушным и легким, и его аромат уплывет вдаль.
Джулия распахнула окно.
Уплывет к ее дочери.
Глава 10
В машине была древняя кассетная магнитола.
Огромный, как корабельный штурвал, руль.
В салоне пахло микстурой от кашля.
Но ей она нравилась.
Эмили нравилась эта машина.
Когда механик привез машину обратно, Эмили сразу уселась за руль. Но потом поняла, что не знает, куда ей ехать. И чем больше она размышляла об этом, тем ясней понимала, что ей не хочется уезжать из Мэллаби. Хотя она никогда не призналась бы в этом вслух, — она не скажет об этом ни единой живой душе, — узнав о том, что мама была далеко не совершенством, Эмили сперва растерялась, потом огорчилась, но теперь даже приободрилась.
В Бостоне Далси установила недостижимо высокие жизненные стандарты, и Эмили постоянно чувствовала себя ущербной. Потому что не дотягивала, не справлялась, не могла. Иногда ее это бесило, отчего она чувствовала себя еще хуже. Но теперь оказалось, что и сама Далси не могла соответствовать этим стандартам. Во всяком случае, здесь, в Мэллаби.
Эмили сидела в машине, пока ей не стало жарко, а потом вышла. Она не могла пойти к Джулии, потому что той не было дома. Эмили видела, как она выходила. Ей не хотелось возвращаться в дом, потому что дедушка Ванс прилег вздремнуть, а новые обои с бабочками действовали ей на нервы. Она могла бы поклясться,что иногда они шевелились, и она не понимала, как такое возможно.
Эмили обошла дом и остановилась на заднем дворе, заросшем какими-то сорняками чуть ли не в человеческий рост, так что беседка у леса была еле видна. Оглядевшись вокруг, она поразилась, что отделалась только порезанной пяткой в ту ночь, когда погналась за огнями Мэллаби.
Этих огней не было видно с прошлой субботы, когда они с Джулией были на озере, и Эмили даже слегка огорчалась, что их больше нет. Было бы здорово разгадать хоть одну из загадок этого странного места.
Не зная, чем еще можно заняться, Эмили принялась собирать сухие ветки, усыпавшие двор. Она сходила в гараж посмотреть, нет ли там газонокосилки, но газонокосилки не было. Зато нашлись большие садовые ножницы, и Эмили решила постричь одичавшие кусты самшита, росшие вокруг беседки.
Принявшись за дело, она вспугнула большую лягушку, которая пряталась в тени под кустом. Эмили медленно двигалась вокруг беседки, укорачивая кусты, так чтобы были видны столбы и узорчатая решетка, а лягушка следовала за ней.
Одна из срезанных веток упала прямо на лягушку. Эмили рассмеялась и наклонилась, чтобы ее поднять, и вот тогда она и увидела сердце, вырезанное на заднем столбе беседки.
Большое сердце с инициалами «Д. Ш. + Л. К.» внутри.
Точно такое же, как на дереве у озера.
Эмили провела пальцем по глубокой линии в форме сердца. Логан Коффи когда-то был здесь, на этом дворе. Эмили не знала, что заставило ее обернуться к лесу, — просто наитие, — но на одном из деревьев на самой опушке была еще одна резная надпись.
«Д. Ш. + Л. К.»
Эмили положила ножницы на ступеньки беседки и подошла к дереву с инициалами. Лягушка было направилась следом, но быстро остановилась. Эмили увидела еще одно сердце, чуть глубже в лесу. Потом — еще одно, точно такое же. Они словно обозначали дорогу, которая неодолимо манила за собой. Через каждые три-четыре ствола обязательно находилось сердце с инициалами. Некоторые сразу бросались в глаза, некоторые приходилось высматривать. Эмили медленно продвигалась от одной метки к другой и минут через двадцать вышла из леса на открытое место.
На то же самое место, куда ее привел свет в ту ночь, когда она бросилась за ним вдогонку.
В парк на Главной улице.
Эмили посмотрела на летнюю эстраду, и — да — у самого основания помоста, рядом с боковыми ступеньками, было вырезано сердце с теми же инициалами.
Она подошла к ступенькам, опустилась на колени и прикоснулась к резьбе.
Почему они привели ее сюда? Может быть, это связано с той давней ночью, когда мама вывела на эту сцену Логана Коффи?
Эмили поднялась на ноги и огляделась. Сейчас в парке было полно людей. Кто-то устроил пикник на траве, кто-то просто загорал. Несколько человек играли с собаками во фрисби.
А потом она увидела Уина Коффи.
Он стоял в центре главной аллеи в компании взрослых. Среди них был и крупный черноволосый мужчина с праздника на озере. Раньше она этого не замечала, но теперь поняла, что они с Уином и правда очень похожи: черные волосы, летний льняной костюм, галстук-бабочка. Взрослые наблюдали за тем, как на улице устанавливают огромный рекламный щит с сообщением о городском фестивале, но Уин смотрел в противоположную сторону. Смотрел прямо на Эмили.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |