Сенека приветствует Луцилия! 51 страница

Будь здоров.

Письмо пятьдесят второе (LII).

Сенека приветствует Луцилия!

Что влечёт нас, Луцилий, в одну сторону, хотя мы стремимся в другую, и толкает туда, откуда мы желаем уйти? Что борется с нашей душой и не даёт нам захотеть чего – нибудь раз и навсегда? Мы мечемся между замыслами, у нас нет свободных, независимых, стойких желаний. Ты говоришь: «Это глупость: У неё нет ничего постоянного, ничто не нравится ей подолгу», – но как или когда мы от неё избавимся? Никому не хватит собственных сил, чтобы вынырнуть: Нужно, чтобы кто – нибудь протянул руку и вытащил нас. Эпикур говорит, что некоторые – и он в их числе без всякой помощи пробивались к истине и сами себе прокладывали дорогу; таких он и хвалит больше всех, потому что порыв у них шёл из сердца, и они сами себя продвинули вперёд. А другие нуждаются в посторонней помощи: Если никого впереди не будет, они шагу не сделают, но охотно идут по пятам; к таким он относит Метродора. Это способность не самая высокая, но тоже замечательная. Мы к первому разряду не принадлежим, хорошо, если нас примут и во второй. Нельзя презирать человека, который может спасти себя благодаря другому, а само желание спастись много значит. Но, кроме того, есть ещё один род людей, которым также нельзя гнушаться: Это те, кого можно принуждением толкнуть на верную дорогу, кому нужен не вожатый, а помощник и, так сказать, погонщик. Такие составляют третий разряд. Если тебе нужен пример, то Эпикур говорит, что таков был Гермарх. Итак, второй разряд есть с чем поздравить, но вящего уваженья заслуживает третий. Потому что, хоть оба приходят к одной цели, больше заслуга тех, кто одолел наибольшие трудности. Представь себе, что возведены два одинаковых здания, равные и высотой, и великолепием. Одна постройка словно принялась на своём участке и выросла очень быстро. Основание другой было заложено в мягкую, зыбучую почву, здание оказалось шатким, и для упрочения его было потрачено много труда. В первом всё, что сделано, бросается в глаза, в другом самая большая и трудная часть работы не видна. Одни люди по природе податливы и послушны, других надобно, что называется, обрабатывать вручную и браться за них с самого основания. Поэтому я сказал бы так: Кому не пришлось над собою трудиться, тот счастливее, но больше заслуга перед самим собой у того, кто победил дурные свойства своей натуры и не пришёл, но прорвался к мудрости. Пусть мы знаем, что наш нрав неподатлив и труден для исправления, но мы идём через преграды. Так будем сражаться и призовём кого – нибудь на помощь. «Но кого мне призвать? Того или этого?». Обратись хотя бы к предкам: У них довольно досуга, а помочь нам могут не только живущие, но и жившие прежде. А из ныне живущих следует выбирать не таких, кто безостановочно сыплет словами, повторяя общие места, и собирает слушателей по частным домам, но таких, кто учит жить, кто, говоря, что нужно делать, доказывает это делом, кто, поучая, чего следует чуждаться, сам ни разу не был пойман на том, от чего велит бежать. Выбирай себе в помощники того, кому больше удивишься, увидев, чем услышав. Я не запрещаю тебе слушать и тех, кто привык рассуждать перед публикой, если только они вышли к толпе затем, чтобы сделать её лучше и стать лучше самим, а не тщеславия ради. Что может быть постыднее, чем философия, ищущая рукоплесканий? Разве больной хвалит врача с ножом? Молчите, благоговейте и дайте себя лечить! А если вы и поднимете голос, то пусть я услышу лишь стон, вырванный прикосновением к вашему пороку. Вы хотите показать, как вы внимательны, до чего вас взволновало величие предмета? Пожалуйте! С чего мне запрещать вам судить самим и подать голос за лучшее? У Пифагора ученики должны были молчать пять лет, так неужели, по – твоему, им разрешалось сразу и заговорить, и начать хвалить? Но как велико безумие того, кто покидает круг слушателей, радуясь восторжённым крикам невежд? Что ты веселишься, если тебя хвалят люди, которых сам ты не можешь похвалить? Фабиан говорил перед публикой, но слушали его скромно, только иногда вырывался громкий крик одобренья, вызванный, однако, величием предмета, а не звучанием безобидной и плавно льющейся речи. Пусть всё же будет разница между криками в театре и в школе! Ведь и хвалить можно разнузданно. Если присмотреться, каждая вещь есть признак другой вещи, и можно понять нрав человека по мельчайшим уликам. Бесстыдного выдают и походка, и движения руки, и один какой – нибудь ответ, и манера подносить палец к голове или косить глазами, бесчестного – какой – нибудь смешок, безумного выражение лица и осанка. Всё это обнаруживает себя через приметы. И ты о каждом узнаешь, каков он, если поглядишь, как он хвалит и как его хвалят. Слушатели со всех сторон тянут к философу руки, восхищённая толпа теснится над самой его головой. Это, понятное дело, уже не похвалы, а просто вопли. Пусть лучше такие голоса останутся на долю искусств, намеренно угождающих народу, а философии подобает благоговение. Юношам пусть будет иногда позволено поддаться душевному порыву, но только тогда, когда есть этот порыв, когда они не могут принудить себя к молчанию. Такая похвала усиливает рвение самих слушателей и подстёгивает души молодёжи. Но рвение это должно быть направлено на дело, а не на складные слова, не то красноречие вредит, вызывая желание не действовать, а произносить речи. Но покуда я отложу эти вопросы, которые требуют особого и долгого рассмотрения: Как говорить перед слушателями, что можно позволить себе в их присутствии и что – слушателям в своём присутствии. Ведь философия, выставляясь, словно продажная женщина, без сомнения терпит ущерб, но в собственном святилище она может явиться глазам людей, если найдёт не торговца, а жреца.

Дата добавления: 2015-09-28