-- Потому что в драгоценных камнях спать не удобно, -- хихикаю. -- Азамат, покажи-ка им Орешницын подарок.
Осмотрев золотые, расшитые рубинами и изумрудами детские дильчики, Сашка признаёт поражение. Мама ради такого дела даже надевает очки посильнее.
-- Мда-а, Лиза, я так понимаю, домой тебя не ждать... Боже мой, но ведь ребёнок вырастет, и не жалко людям труда!
-- Наоборот, -- усмехается Азамат. -- Взрослая одежда сносится, а детскую пару раз наденут -- и в музей.
-- В какой музей?
-- Музей Императорских Даров, -- объясняет Азамат. -- Его как раз сейчас отреставрировали, через четыре дня откроют. Это в Долхоте, и нам обязательно надо будет там быть.
-- Это оттуда твой стол, что ли? -- спрашиваю.
-- Ну, он там хранился, но выставляются там только вещи, которые не используются. В основном, одежда, потому что шита по телу. Но ещё всякие забавные вещи. Увидишь. Вы, Саша, тоже обязательно посетите, там будет интересно.
-- Ещё бы!
-- Это парадная форма? -- уточняет мама, ковыряя ногтем камушек на воротничке.
-- Ну вроде того, -- смеюсь. -- Это подарки.
-- Ой да! Подарки же! -- мама хлопает себя по лбу и убегает в комнату. Мне становится нехорошо.
-- Азамат, похоже, тебе привезли свитеров на всю оставшуюся жизнь.
Азамат не успевает ответить, потому что в дверях появляется мамин торец: она задом наперёд волочёт по полу чемодан.
-- Во, Азаматик, гляди! Я подумала, раз тебе понравилось...
Она открывает чемодан, и на ковёр высыпается гора вязаной одежды на все сезоны, душераздирающе благоухая лавандой.
Глава 7
Следующий день -- судный. Не в смысле, что все умерли, а в смысле, что это тот самый десятый день, в который Азамат вершит суд над добрыми гражданами. Посторонние в тронный зал во время суда не допускаются, а я вообще изо всех сил стараюсь не показываться вблизи дворца по этим дням, потому что все муданжцы твёрдо уверены, что меня, в отличие от Азамата, можно подкупить, или хотя бы разжалобить. На мой взгляд, разжалобить Азамата иногда даже проще, а подкуп -- это вообще смешно, при моём-то доходе и лавине подарков, которая регулярно сходит с тех же самых добрых граждан. Поэтому когда Азамат утром, облачившись в чёрно-алый диль, уходит на работу, я беру родичей под локотки и тихо-тихо мигрирую на окраину города, к стадиону, где в судный день собирается внушительных размеров базар с окрестных ферм и мастерских.
Мама с братом представляют собой вид "турист обыкновенный" -- гавайка, шорты, панама, камера. Что продавцы, что покупатели, забывают про товар и дела, неотрывно разглядывая странную немолодую женщину в голубых облегающих бриджах со стразами и лилово-жёлто-клетчатой рубашке с коротким рукавом.
-- Мам, ну я же говорила, тут женщины в штанах не ходят, -- ворчу я, щелчками пальцев возвращая внимание торговца к золотым орлийским цитрусам, которые того и гляди растащат мальчишки.
-- Так у меня ни одной юбки нет! Тем более, жарко, я ляжки сотру.
-- Ну правильно, а так все будут пялиться...
-- Ну и пусть! О, гляди, какой колоритный! -- мама ввела в ступор очередного встречного покупателя, приподняла с обширной груди камеру и запечатлела недоумённое выражение на лице очередного типичного индейца.
-- Лиза, гляди, какие тут штуки! -- орёт мне с другого конца базарной линии Сашка. Я подбегаю поближе. Теперь пялятся уже на меня -- императрицам бегать не положено. Вот нет бы маме с Сашкой вместе ходить! Нанять, что ли, пастуха какого-нибудь за ними следить, а то ещё потеряются или поругаются с кем-нибудь на почве непонимания...
-- Чего у тебя? -- спрашиваю.
-- Гляди, тут полевые жаровни с какими-то светящимися камнями, говорят, вечные... Я такую на дачу хочу, на случай, если электричество отрубят.
-- Они не вечные, их надо раз в несколько лет заряжать от магнитного поля Муданга. Точнее, не знаю, такие маленькие -- может, и чаще. И зажигающий механизм снашивается.
-- Всё-то тебе мечты порушить! -- ворчит Сашка.
Базарный гомон сзади внезапно становится громче. Я оборачиваюсь, ожидая худшего. Судя по всему, мама где-то потеряла панамку и явила любопытным взглядам золотые кудри. Я утираю пот со лба и тащусь назад.
-- Золотые волосы... -- говорят вокруг.
-- Неужто это жена Императора?
-- Да нет, она вот идёт, глядите...
-- Откуда знаешь, что эта, а не та?
-- Сосед её видел, говорил, тощая..
-- Лизка, гляди, какие тут пояса, шнурочки, тесёмочки! -- мама роется в корзине с моточками.
-- Они называются гизики, -- говорю, потом поворачиваюсь к продавцу, который при виде меня согнулся в поклоне куда-то под прилавок. -- Здравствуйте. Извините за шум, моя мать впервые на Муданге...
-- Мать жены Императора!.. -- проносится по толпе вдохновенный шёпот. Я слышу с нескольких сторон слово "богиня" и тяжело вздыхаю. Народ Муданга твёрдо уверен в моём родстве с Укун-Танив, а тут, понимаешь, мать. Что сейчас будет...
-- Берите, берите! -- продавец принимается лихорадочно выгребать из корзины свои гизики и осыпать ими маму. -- Все берите!
-- Успокойтесь, не надо, ей так много не нужно! -- пытаюсь утихомирить его я.
-- Чего он? -- отшатывается мама. -- Ругается?
-- Нет, он хочет тебе их подарить.
-- Куда мне столько? -- ужасается мама и, сильно коверкая слова, пытается объясниться по-муданжски. -- Хватит! Выбрать! Я выбрать!
Через несколько минут мама "выбрать" не только гизики, но и платки, сапоги, ларцы, платья, заколки, камни, золото и даже книги, которые ей уж вовсе ни за каким рожном не сдались. Ну ладно, пусть теперь не говорит, что у неё юбки нету! Я понимаю, что безопаснее отойти в сторонку и подождать, пока население угомонится, так что быстро научаю маму говорить "благословляю" по-муданжски и отваливаю за угол в тенёк. Сашка уже давно где-то растворился, надо ему позвонить...
-- Хотон-хон! -- отвлекает меня кто-то от розыска Сашкиного телефона в мобильнике. Я безрадостно поднимаю голову -- но к счастью, это Арон.
-- О, привет! -- я искренне радуюсь. -- Ты тоже тут торгуешь?
-- Да вот, пришлось. Обычно у меня на базаре продавец стоит, а сегодня ему в суд было надо, не пропускать же базар.
Арон стоит в хорошо затенённой палатке из шкур, и на стенах её развешены шкуры, и на полу разложены, а на них расстелены всевозможные перины-дифжир и разбросаны подушки.
-- Заходите посидеть, -- приглашает Арон. -- Я вам холодненького налью, вы мне покупателей привлечёте.
-- Да ладно, можно подумать, у тебя так их мало, -- усмехаюсь, но в палатку захожу, оставив сандалии у порога. -- Все же знают, что ты брат Императора.
-- Знать-то знают, но одно дело знать понаслышке, другое -- своими глазами видеть. Вот, присаживайтесь на подушечку, держите, -- он протягивает мне крышечку от термоса с ледяным соком водопадного дерева. Это такие мангры, которые растут по берегам водопадов, запуская корни в падающий поток. Сок у них -- почти чистая вода, только с лёгким приятным привкусом, очень здорово утоляет жажду.
-- От Азамата ко мне теперь странные клиенты приходят, -- продолжает Арон, пока я смакую живительную влагу. -- Дней дюжину назад приходил один горец, купил полсотни дифжиров.
Я чуть не давлюсь.
-- И нашлось у тебя полсотни?
-- Найтись-то нашлось, но он затребовал лучшие, так что пришлось быстро новых наделать, лучших-то у меня четверть сотни только было. Я сначала подумал, он постоялый двор обставлять собрался, но лучшие-то дорогие, их для себя берут, да для жены. Потом думаю, может, женщину умащивать подарками хочет, да уж очень в странном месте та женщина живёт -- потребовал он дифжир ему доставить в Короул! Представляете, Хотон-хон! Нормальный человек сначала бы даму свою из этого жуткого места вывез, а потом уж подарки дарил. И говорил так чудно... Горцы, они, конечно, все чудные, но этот и правда как будто с самих Чёрных Гор спустился, хоть там, вроде, и не живёт никто. Правда, после того как командир Кудряш сквозь них прошёл невредимым и отряд провёл, не так люди боятся, но и то мне пришлось поискать ребят, которые согласились бы туда товар отвезти. Кто он такой, Змеелов этот? Вы его знаете?
-- Видела пару раз, -- пожимаю плечами. -- Азамат сказал, он странствующий охотник. Он у нас ночевал как-то, и очень ему наши дифжир понравились, вот Азамат его к тебе и отправил. Я думаю, он для себя брал все полсотни, -- я пригибаюсь и прикладываю ладонь ко рту, чтобы якобы по секрету рассказать сплетню, -- ты бы видел, сколько он ест! И выпить может больше, чем нормальный человек. И вообще, я слышала, что он в безлунные ночи превращается в великана и прыгает по пикам гор, как по камушкам!
Арон благоговейно выдыхает в бороду, в глазах его сверкает азарт заядлого сплетника. Конечно, сказку эту я только что сама сочинила, но она вполне в духе того, что муданжцы могут напридумывать про незнакомого странного человека. А Ирлик, думаю, не обидится, он, как мне показалось, любит мистификации.
-- То-то ему столько дифжир нужно, раз он великан... -- догадывается Арон. Кстати, не исключаю, что так и есть.
От увлекательного занятия -- наблюдения за Ароном -- меня отвлекает Алтонгирел, который стремительно влетает в палатку и хватает меня за руку.
-- Лиза, беда! Твоя мать встретила Аравата!
Арон так пугается при упоминании отца, как будто речь идёт о лесном демоне, и это после Ирлика-то! Я начинаю лихорадочно соображать, чем эта встреча может обернуться.
-- Погоди, Алтонгирел, она ведь про него ничего не знает.
-- Она, может, и не знает, но они уже познакомились.
-- Как они могли познакомиться, если мама не говорит по-муданжски?
-- А так. Он подошёл и принялся её распекать за то, что одета неприлично. Ему говорят, это же мать жены Императора, так он ещё вдвое громче ругаться стал.
У меня появляется нехорошее предчувствие.
-- И что мама?
-- Взяла с ближайшего лотка фигу и сунула ему в рот. Лиза... Увела бы ты её от греха...
-- Если я там появлюсь, будет только хуже. Я-то понимаю, что Арават говорит. Ладно, пошли подкрадёмся...
Мы оставляем взволнованного Арона в палатке, а сами тихонько пробираемся задами к нужной линии и укрываемся за прилавком у очень толстого торговца книгами, безмятежно храпящего на хлипком складном стуле.
Мама с Араватом стоят в кругу зевак, но с нашего ракурса мало кто смог втиснуться между прилавками, так что кое-что видно. Муданжцы наперебой, даже частично на всеобщем пытаются объяснить маме, кто перед ней. Наконец мама светлеет лицом.
-- А-а-а, так ты батя Азамата!
Арават хмурится и неуверенно кивает. Выглядит он неважно, но лучше, чем когда я его последний раз видела -- с отбитыми почками.
-- Ну это же совсем другое дело! -- тарахтит мама. -- Извиняюсь, извиняюсь, кто же знал... -- она дружески похлопывает Аравата повыше локтя -- до плеча-то не дотянуться. Он несколько теряется и делает шаг назад, явно восприняв этот жест как агрессивный, но мама с широченной сияющей улыбкой хватает его руку и тепло пожимает. -- Приятно познакомиться, я Ирма. Ирма, понимаешь? Я, -- она тычет пальцем в декольте, -- Ирма.
-- Арават, -- с отвращением цедит он. Я прыскаю со смеху, это ж надо такую рожу скроить!
-- Чего ты ржёшь? -- шепчет Алтонгирел, пихая меня локтем в спину. -- Они же сейчас подерутся!
-- Не, мама решила мириться.
-- Она что, не поняла, кто он?
-- Поняла, но она не знает, что он сделал. Я ей ничего не рассказывала про отношения Азамата с отцом.
Алтонгирел облегчённо выдыхает мне в затылок. Я отползаю чуток в сторону, а то он сейчас нагнётся и вообще на меня ляжет.
Мама тем временем суетливо осматривается, что-то замечает и говорит "Ага!", после чего довольно бесцеремонно всучает Аравату подержать свои сумки, он только стоит обтекает, не понимая, что с ними делать. Мама же, прижимая к себе что-то пёстрое, решительно направляется к закрытой палатке, где продают ткани и нитки, и ныряет под полог. Через пару минут она появляется обратно, выряженная в невероятной пестроты юбку, подозреваю, что прямо поверх бриджей. Арават приобретает торжествующее выражение лица, но не надолго: мама выуживает из сумки камеру, всучает ему и отходит к стенке палатки позировать.
-- Ну щёлкни, там всё просто, кнопочку нажал, и всё!
-- Тебя наверняка нельзя фотографировать, -- бормочет Арават, пытаясь разобраться в надписях на чужом языке. Кто-то из толпы гогочущих зевак приходит ему на помощь. Я закрываю глаза растопыренной пятернёй.
-- Мама...
Тем временем мама решает, что индивидуальных портретов с неё хватит, и тянет Аравата за рукав. Тот чуть не спотыкается об сумки, но послушно тащится к палатке, где мама встаёт с ним в обнимку, как с картонным Микки-Маусом, и просит кого-то из толпы щёлкнуть их вместе. Я хочу эту фотку, у Аравата на ней должно быть такое выражение...
-- Слушай, Алтонгирел, пошли отсюда, а? -- шепчу я, давясь от хохота. -- Я больше не могу на это смотреть. Ничего хуже уже не случится.
-- Думаешь? -- сомневается Алтоша. -- По-моему, она ещё далеко не исчерпала свой потенциал.
-- Ну и шакал с ним, Арават сам нарвался, поделом ему. Всё, я ухожу, у меня ещё брат неизвестно где...
Алтонгирел спадает с лица.
Сашка обнаруживается в лавке кузнеца за приобретением кованых головоломок. Не в смысле что череп проломить можно, а в смысле что надо всякие металлические петли расцеплять. Мы ещё некоторое время гуляем по рынку, старательно обходя тот участок, где я оставила маму. К счастью, Сашка никаких ужасов не натворил, только научился вязать хитрые узлы, из тех, что на дверь вешают. Мы обедаем деликатесным змеиным мясом, которое в базарные дни привозят из Имн-Билча, а потом я показываю Сашке нашу почту, мы стреляем в тире, качаемся на канатных качелях, Сашка катается на лысом островном пони.
Ближе к вечеру, когда мы сидим на склоне горы и любуемся закатом, к нам подъезжает Алтонгирел на Эцагановой служебной машине с мамой на заднем сиденье и отвозит ко дворцу.
-- Ну как прошёл твой день? -- осторожно спрашиваю маму.
-- Ой, супер! Мне столько всего подарили, а я ещё столько всего купила, а потом случайно встретила твоего свёкра, представляешь? Ну, мы с ним пофоткались, сходили в кафе, я ему всяко расписала, как мне Азамат понравился. Но слушай, какой же он старый! А ещё говорят, на Земле люди поздно детей заводят. Ну да ничего, крепкий дедок, всё моё барахло до машины дотащил.
Сашка вопросительно косится на меня.
-- Молчи, -- цежу я, скосив рот в его сторону.
Мы тормозим у дворца, и я кликаю слуг выгружать мамины приобретения. Сашка смотрит на меня как-то осуждающе, дескать, совсем зажралась, сумки можно было и самим вынести.
-- Ещё не хватало мне на глазах у всего дворца сумки таскать, -- ворчу. -- Мне вон Алтоша потом вломит по первое число за непочтительное отношение к Императорской семье.
Алтонгирел задерживает меня у входа.
-- Ну чем там дело кончилось? -- спрашиваю. -- Мама сказала, они в трактир вместе сходили...
-- Да, я так понял, она очень хвалила Азамата.
-- Как ты это понял, если она только по-нашему говорить умеет?
-- Не знаю, я потом с Араватом парой слов перекинулся, пока она в машине устраивалась, он такой был... угнетённый.
Я фыркаю смехом.
-- Я думаю, она произвела на него сильное впечатление.
Из дверей выходит Азамат и устало потягивается, потом замечает нас.
-- Привет. Что вы всё по углам шушукаетесь? -- хмурится он.
-- Да так, тут, видишь ли, Арават попал в лапы Лизиной матери.
-- О боги... -- пугается Азамат. -- И что?
-- Ничего, все живы, -- пожимаю плечами. -- Пойдём в дом смотреть фотографии для семейного альбома.
Фотки удались -- над некоторыми даже Азамат хохотал.
Когда мы укладываемся спать, Азамат так ластится, что мне сразу становится ясно -- нервничает. Дело не в том, конечно, что он только тогда и ластится, когда нервничает, он вообще очень ласковый, но вот это стремление спрятаться у меня под мышкой я уже однозначно идентифицирую. Я ему рассказала в лицах подсмотренную сценку из дурацкой комедии с участием моей маман, и он вроде бы даже посмеялся, а теперь вот опять запереживал. Включаю ночник и выжидающе смотрю. Азамат выключает ночник и вздыхает.
-- Думаешь, твоя мама могла как-то на него повлиять?
Пожимаю плечами у него под рукой.
-- Я вообще не знаю, как он мог хоть что-то понять, что она говорила.
-- У неё очень выразительная мимика и жесты, -- усмехается Азамат. -- Ребята говорили, что на корабле она легко всё объясняла на пальцах вообще без слов. А... отец... не дурак, в своё время очень увлекался всякими графическими загадками, уж понял, наверное. Что именно она ему сказала?
-- Тебя очень хвалила.
Азамат снова вздыхает.
-- Тогда это вряд ли что-то изменит. Меня теперь все хвалят, и ему это всё равно. Если уж даже то, что ты за меня вышла и выносила моего ребёнка, его не поколебало, то я вообще не знаю, что ещё может...
-- Ну, императорство-то его проняло, хоть и не до конца.
-- Да, но боюсь, большего я уже не достигну. Он теперь, кстати, на Арона злится, что тот мало чего добился в жизни.
-- То есть теперь ты у него любимый сын, что ли?
-- Да непонятно. Мне кажется, ему Ароновы дети не нравятся.
-- Я от них тоже не в восторге, честно тебе скажу.
Азамат пожимает плечами, я чувствую это, потому что его рука елозит под моей головой.
-- Давай спать, -- говорит он. -- Суд -- дело утомительное, хоть мне и нравится, а завтра полетим на Дол...
С утра, пока все собираются, я потихоньку прошмыгиваю на улицу и огородами пробираюсь к "Лесному демону", где давеча назначила встречу Экдалу. Время раннее, и больше никого в трактире нет. Экдал курит и нервно поглядывает в окна.
-- Здравствуй, -- приветствую, приземляясь на подушку с наветренной стороны, насколько это возможно в помещении.
-- Здравствуйте, Хотон-хон, -- кивает он, расправляя плечи. -- Чем могу быть полезен?
Я на секунду задумываюсь, залюбовавшись его точёным лицом. Заказать, что ли, Бэру его портрет? Да вот только поймут неправильно. Мне же чисто эстетически приятно на него смотреть, ничего личного...
-- Я хочу с тобой поболтать о твоей жене.
Он приподнимает смоляные брови.
-- Откуда вы знаете мою жену?
-- Э, -- крякаю я, сбитая с панталыку. -- Ну, мы познакомились на Гарнете, на слёте наёмников. А вообще, на минуточку, она входит в мой круг приближённых подруг и помогает мне переводить статьи по просьбе Старейшины Унгуца.
Экдал смотрит на меня, как громом поражённый.
-- Так вот почему она всё время что-то в планшете строчит... Я-то думал, любовника завела...
Я роняю голову в ладони.
-- Экда-ал, ну как так можно!
-- А что ещё я мог подумать? -- оправдывается он. -- Я даже не знал, что она умеет переводить. Книжников этому учат несколько лет. Да и хом у меня последнее время отяжелел...
-- Хом у тебя отяжелел, потому что ты пропадаешь шакал-знает-где месяцами, а жена твоя тут сидит одна, без родни, подруг и занятия. Соседки её презирают, другие мужчины ей не интересны. О чём ты думал, когда её сюда привёз?
-- Что значит, о чём? Это же наша родина! Её семья была вынуждена бежать с планеты из-за конфликта с джингошами, но теперь её место здесь!
-- А, извиняюсь, её мнения ты спросил?
Экдал хмурится.
-- Хотон-хон, я не понимаю ваших претензий. Я обеспечиваю Эсарнай всем, чем должен, и даже не требую детей. Если у неё плохие отношения с другими женщинами или ей нечем заняться, это не мои трудности.
Нет, его портрета у меня не будет никогда. Я даже не сразу нахожу слова от такого свинского подхода.
-- Конечно, не твои. Это мои трудности! Это мне духовник велит за ней присматривать. А ты тут вообще ни при чём! Летаешь, где хочешь, гуляешь направо и налево со знойными эспажанками, а жену чуть что подозреваешь в измене! И почему бы это у тебя хом отяжелел, а? Просто ни малейшего понятия!
-- Но, Хотон-хон, а что вы предлагаете? -- даёт задний ход Экдал. -- Что я, по-вашему, должен идти в женский клуб и разбираться с её соседками?
-- С соседками -- нет, а вот с их мужьями мог бы и потолковать по душам. Но для начала ты бы с самой Эсарнай хоть иногда поговорил!
Он грациозно пожимает плечами.
-- О чём можно говорить с женщиной?
Моя физиономия второй раз за разговор приземляется в ладонь.
-- Слушай, зачем ты на ней женился, а?
-- Она красивая, а суждения женатого человека ценятся выше, -- поясняет Экдал очевидные вещи.
-- К твоему сведению, она за тебя вышла, потому что ты ей нравился. У них на Гарнете так принято.
Он хмурится.
-- Она никогда мне этого не говорила...
-- А ты внимательно слушал?
Он молчит.
-- Вот и тема для беседы нашлась, -- подытоживаю я. -- Я сейчас уеду из столицы на несколько дней, а как вернусь -- проверю, насколько серьёзно ты отнёсся к моим словам. Если я для тебя недостаточный авторитет, придётся привлечь твоего духовника. А это значит, что Алтонгирелу придётся взять твою жену под опеку тоже, и он не будет тебе благодарен, это я провижу, можешь считать, по божественному наитию.
На Дол мы полетели большой компанией: кроме моей родни и Алэка ещё Алтонгирел с Эцаганом, Янка, Орива и два пилота -- Бойонбот и Шатун (это кличка), тот самый красавец-сын Орешницы, третий или четвёртый. Пилоты нам нужны по двум причинам: во-первых, лень рулить, во-вторых, надо будет отвезти Азаматову матушку обратно на север, а то у неё там осень, урожай не убран, дом в запустении, она ж у нас почти месяц сидит. Моё настроение, испорченное разговором с Экдалом, несколько выравнивается во всеобщем радостном гвалте, а когда мы взмываем в небо и устремляемся к морю над залитой утренним солнцем степью, я и думать забываю обо всяких домашних неурядицах. Только нежнее обнимаю Азамата, который никогда-никогда не бросит меня наедине с проблемами.
Мама с Сашкой приклеились к стеклу и обозревают пейзажи, периодически пиликая камерами. Азамат, открыв в буке словарь, пытается что-то втолковать маме про местную географию и связанные с ней легенды. Маман с энтузиазмом кивает всему, что он говорит, не особенно вслушиваясь.
-- Ладно, -- сдаётся Азамат. -- Будем считать, что домашнюю работу я выполнил.
-- Это тебе бабушка задала, что ли?
-- Да, я ей сказал, что твои родственники приехали, и она мне велела обязательно стараться с ними говорить на вашем языке, хотя бы по полчаса в день. А сейчас у меня как раз урок начнётся...
Дальше мы летим под звуки бабушкиных нотаций из нетбука, Азамат твердит упражнения, а мы втроём хрюкаем, изо всех сил стараясь не заржать в голос, чтобы не получить нагоняя от бабушки.
На пороге дома нас встречают Ийзих-хон и Тирбиш.
-- Азамат-хян, ну ты совсем заработался, тебя и не видно! -- сетует матушка. -- Хоть познакомь с гостями-то.
Я предоставляю Азамату разбираться с этими не говорящими на цивилизованных языках тётками. Впрочем, долго разбираться не приходится: мама кланяется по правилам, а потом заключает сватью в жаркие объятья.
-- Ух, -- отдувается Ийзих-хон, когда мои проходят внутрь смотреть дом. -- Правду говоришь, сынок, земляне к родственникам гораздо больше лезут. Меня отец твой так не обнимал ни в жисть.
Когда мы входим внутрь, мама уже бегает по этажам с улюлюканьем и восторженными возгласами и собирает по окнам котов. Потом спускается вниз, вся увешенная чёрными шкурками, и требует немедленно идти в лес.
Сашка растягивается на диване и снисходительно предлагает:
-- Правильно, идите все в лес, а я хочу по-мужски поговорить с племянником. Давай его сюда, Лиза, и иди гуляй.
-- Ещё чего! Ребёнка проветрить нужно после города. Да и тебя неплохо бы. Вставай -- и вперёд!
Обмазавшись репеллентами и обмотавшись москитной сеткой, мы идём размяться.
Насекомых в лесу оказывается меньше, чем я боялась. Азамат говорит, что к осени их всех съедают более-менее, так что жить можно. Мы вооружены гигантскими корзинами и куницей. В принципе, все зияния в пешей досягаемости мы уже нашли и огородили сетчатым заборчиком, но куницу-то тоже выгулять надо, а то сидит, бедная, в вольере под стеной, скучно. Мои, конечно, тут же затискали несчастную зверюшку и теперь сражаются, кто её будет вести. Не упустили бы совсем, а то сбежит от них, а самостоятельно жить в лесу она не сможет.
Ребёнок, едва я его примотала к себе, тут же отрубился несмотря на панаму с сеткой. Мы движемся рыхлой группой по редкому лесу, не отходя далеко от дороги.
Внезапно матушка останавливается, поводит носом и поднимает палец.
-- Чую грибы.
Мы тоже все старательно принюхиваемся.
-- Грибами пахнет, -- сообщает моя мама. Мы с Азаматом переглядываемся.
-- Ну давайте искать, разойдёмся немножко...
Мы рассредотачиваемся так, чтобы не терять друг друга из поля зрения, и скоро наши родительницы по запаху обнаруживают две фантастических грибницы.
Весной в лесу можно собрать только те смешные шарики, которыми мы питались, когда пересиживали войну. А с середины лета начинаются уже более привычные урожаи -- на ножке, со шляпкой, всё как полагается. Вот только размером они всё больше с табуретку, хотя совсем не старые. Мелкотню до пятнадцати сантиметров брать зазорно -- прогневишь лесных духов. Ну и расцветки у местных грибочков жизнерадостные, никаким мухоморам не снилось. Те, на которые мы набрели, фиолетово-оранжевые с плавным переходом от центра шляпки к краям.
-- Это можно есть?! -- ужасаются Сашка с мамой.
-- Можно, вот так, -- Азамат отламывает кусок ближайшей шляпки и отправляет в рот. -- Сладко.
Я рискую попробовать. Действительно сладко, как тёртая морковка.
-- Так чего, собираем? -- по-прежнему не верит мама.
Азамат мотает головой.
-- Из них не готовят. Ешьте здесь, домой другие возьмём.
Мы идём гулять дальше, периодически закусывая грибочком или какими-нибудь лесными плодами (назвать здешних монстров ягодами у меня язык не поворачивается).
Внезапно Сашка издаёт призывный клич -- он набрёл на необъятное поваленное дерево, усеянное серебристыми зонтиками с бахромой.
-- Привет, опята, -- изрекает маман.
В таком вот духе прочёсывая лес шеренгой мы постепенно собираем грибы всех цветов радуги, кроме жёлтого (они нам тоже попадались, но они ядовитые) и коричневого с золотом (золото оказалось то ли плесенью, то ли ещё каким паразитом). Ещё несколько очень похожих на уже собранные нами грибы Азамат с матушкой отбраковали как поганки, притворяющиеся благородными.
-- А чего они все таких бешеных цветов? -- спрашивает Сашка. -- У нас грибы обычно в подстилке прячутся, мимикрируют...
-- Ближе к северу у нас они тоже всё больше серые да бурые, -- отвечает Азамат. -- А в этих широтах растут некоторые ядовитые травы, которые портят грибам почву, и эти травы едят всякие лесные звери, чтобы лечиться. Вот грибы их и приманивают -- пришёл кабан грибочком угоститься, заодно и лечебной травы пожевал, а грибы на её месте вылезли.
-- И не червивые вообще, -- дивится мама. -- Ну у вас тут жизнь, я скажу...
-- А... что, тут кабаны водятся? -- осторожно спрашивает Сашка.
-- А как же, -- пожимает плечами Азамат. -- Кабаны, волки, медведи, лисы, несколько разных крупных кошек, ну и всякие куньи, конечно, леса-то богатые.
Сашка нервно сглатывает и оглядывается.
-- Да вы не беспокойтесь, -- усмехается Азамат. -- Днём близко к жилью никто не подойдёт, да и я с оружием. Но если увидите какого зверя, кричите громко, он сбежит.
-- У нас глюков-то не будет с этих грибочков? -- вопрошает маман, закусывая очередной сыроежкой (их тут, оказывается, несколько видов разных цветов, только макушки у всех оранжевые).
Я перевожу вопрос, меня он тоже интересует.
-- От этих нет, -- заверяют Азамат с матушкой и Тирбишем хором.
-- Вот если увидите такие тёмно-тёмно синие, а снизу серебристые, это грибы истины, их лучше просто так не есть, -- сообщает матушка, выразительно тыча пальцами в собственные синие штаны и Азаматову серебристую сумку, чтобы моя маман поняла, о каких цветах идёт речь. Мама даже повторяет названия.
-- Это не те ли, которыми меня Алтоша травил? -- интересуюсь.
-- Они самые, -- кивает Азамат. -- Но просто так сырыми мы их тоже не употребляем, только отвар или настойку.
Куница, которую ведёт Сашка, внезапно останавливается, вытягивается столбиком и рявкает куда-то в кусты.
-- Тихо, тихо, -- Азамат пригибается и одним пальцем гладит маленькую головку. -- Там лиса, она мимо идёт, тебя не тронет.
Куница, почувствовав моральную поддержку, рявкает ещё несколько раз для самоутверждения и успокаивается.
-- Что там?! -- выпаливают мои родичи.
-- Лиса, -- говорю.
-- Ли-са, -- повторяет Азамат. -- Надо выучить всяких зверей вообще. А как будет волк? Или тигр?
Я перевожу, Азамат повторяет.
-- Интересно, похоже на всеобщий немного. А как будет гхаррсан?
-- А это кто? -- такого зверя я не проходила. Я и остальных-то знаю только по названиям болезней да по детским книжкам.
-- Выдровая кошка.
-- Э... Я такого не знаю. А на всеобщем как?
-- Никогда не интересовался, -- пожимает плечами Азамат. -- Но если ты подойдёшь ко мне на пару шагов, то вон в той развилке над оврагом увидишь.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |