— Фред?..
— Ммм?
— Я хочу сказать… прости меня. За ту ночь. Я была ужасна и с тех пор мучаюсь этим. Потому что я так люблю работать с тобой вместе. Мы отличная команда. Если ты все еще хотел бы…
Она не закончила фразу, ей было трудно продолжать. Фредерик выпрямился в кресле, потянулся к ней и, взяв ее голову обеими руками, повернул лицом к себе.
И тут в дверь пустого магазина позвонили.
Он чертыхнулся и откинулся назад.
— Кто это может быть, черт его побери? — сказал он.
Они посмотрели друг на друга, потом на часы. Половина одиннадцатого.
— Пойду взгляну, — сказал он, вставая.
— Будь осторожен, Фред!
Он прошел через неосвещенный магазин и открыл входную дверь. Там, под моросящим дождем, стояла маленькая фигура в котелке и пальто.
— Мистер Гарланд, полагаю? — спросил неожиданный гость.
Это был человек из ложи в мюзик-холле — секретарь Беллмана. Пораженный наглостью коротышки, Фредерик засмеялся.
— Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Уиндлсхэм, если не ошибаюсь? Пожалуй, вам лучше бы войти.
Он отстранился, пропуская визитера, и взял у него пальто и шляпу.
— Салли, — сказал он, когда они вошли в кухню, — думаю, ты знаешь этого джентльмена…
Удивленная, она села на софе.
— Простите мне этот поздний визит, — сказал коротышка. — Мы с вами встречались, мисс Локхарт, при весьма неблагоприятных обстоятельствах. Я надеялся, что вы… и мистер Гарланд окажете мне честь и согласитесь выслушать предложение, которое я хотел бы вам сделать.
Салли взглянула на Фредерика, потом опять перевела глаза на Уиндлсхэма. Широко открытые глаза ее выражали недоумение.
— Должен добавить, что говорю лично от себя, — продолжал он. — Мистер Беллман не знает, что я здесь.
Мужчины все еще стояли. Последняя ремарка была встречена молчанием; Фредерик подтолкнул к столу стул для Уиндлсхэма. Оба сели за стол, Салли, поднявшись с софы, присоединилась к ним. Она вывернула фитиль и убрала игральные карты.
— Я прекрасно понимаю ваши колебания, — сказал Уиндлсхэм. — Вы позволите мне рассказать, зачем я пришел?
— Извольте, — сказал Фредерик. — Но давайте внесем ясность. Вы не работаете на Беллмана?
— Формально я все еще служу у него. Но, полагаю, для большого числа людей теперь окажется весьма и весьма полезным, если я изменю своей, так сказать, приверженности. Я не могу одобрить авантюру мистера Беллмана с «Полярной звездой». Хотел бы, но не могу, мисс Локхарт. По моему мнению, «саморегулятор Хопкинсона» чудовищен и не должен распространиться по всему миру. Я пришел к вам, потому что наблюдал за вашей деятельностью с возрастающим восхищением — вашей и мистера Гарланда, — и я решил предоставить в ваше распоряжение все, что мне известно. — Он снял очки, запотевшие в теплом помещении. — Полагаю, вам известно о «саморегуляторе Хопкинсона»? У меня нет тому доказательств, но я был бы удивлен, если бы…
— Паровое оружие, — сказал Фредерик. — Да, мы об этом знаем. Как и о Хопкинсоне.
— Или о Норденфельсе… гмм? — Мистер Уиндлсхэм с мягкой улыбкой опять надел очки.
— Что вы хотите взамен? — спросила Салли. Она все еще не могла прийти в себя от его появления и ни в малейшей степени не была склонна верить ему.
— Просто… как бы выразиться… просто сотрудничество и взаимная защита, — ответил он. — Когда предприятие мистера Беллмана рухнет, что случится очень скоро, я хотел бы, чтобы кто-то засвидетельствовал тот факт, что я — как оно и было на самом деле — шпионил за ним, а не работал на него. Я надеялся, что вы подтвердите это.
— Почему бы вам не пойти в полицию прямо сейчас? — спросил Фредерик.
— Пока еще рано. Влияние мистера Беллмана в полиции — да и в судебных органах тоже — распространяется на весьма высокие круги, и любая попытка на этой стадии будет обречена. Поверьте, я знаю, что говорю. Нас втянут в разбирательства о диффамации и клевете, мы проиграем, и все это послужит только предупреждением для нарушителей закона. Нет, сейчас идти в полицию не время, оно наступит, когда организация окажется на грани краха.
— Почему это должно случиться? — спросил Фредерик.
— Она слишком разрослась, — сказал Уиндлсхэм. — Я могу представить вам подробно все: займы, выпуски акций, дивиденды и так далее; суть же состоит в том, что все деньги ухнули на саморегуляторы, а производство их идет недостаточно быстро. Непредусмотренная нехватка материалов, трудности с испытаниями — ведь это машина исключительно сложная, вы знаете. Повторяю, я могу предоставить вам все детали. У мистера Беллмана, по моим оценкам, до катастрофы остаются три недели. Могут произойти кое-какие вещи, которые оттянут это, — если ему удастся раздобыть еще графита, например, это могло бы ему помочь; однако конец все равно близок.
— Кто заказчик? — спросила Салли. — Кто покупает это паровое оружие или саморегуляторы?
— Россия. Царь все более озабочен ростом анархического движения среди его подданных. А в связи с его экспансией в Сибирь — вы, вероятно, слышали о проектируемой железнодорожной магистрали? — вы сами понимаете, такое оружие оказалось бы весьма ценным. Но «Полярная звезда» энергично ищет других заказчиков. Заинтересовались и пруссаки. Мексиканцы прислали наблюдателя, который проследит весь процесс вплоть до испытаний на полигоне. Как видите, мистер Гарланд, это критическая точка, весы могут качнуться в любую сторону. Если мы найдем правильный путь, чтобы воспрепятствовать этому…
— Расскажите нам об «Ингрид Линде», — сказала Салли.
— А! Тот пропавший пароход. Понимаете… э-э… история эта относится к тому периоду в карьере Беллмана, когда я еще не работал с ним. Но полагаю, что в списке пассажиров значилось имя человека, который был свидетелем ссоры мистера Беллмана с Арне Норденфельсом. Банкротство «Англо-Балта» означало, разумеется, что пароходство мистера Беллмана может быть расширено без помех.
— Я хотела бы иметь письменные свидетельства о его причастности к этому, — сказала Салли.
— Это будет затруднительно. Я займусь поисками, мне придется действовать крайне осторожно… но я сделаю все, что смогу.
— Вы упомянули о его влиятельности, — сказал Фредерик. — Как далеко простирается его влияние в правительственных кругах? Или в международных?
— О, способ один и тот же. Деньги мистера Беллмана уже помогли с лицензиями на разного рода экспорт, они же улаживали проблемы с экспортом оружия. Вы чрезвычайно проницательны, позволю себе заметить, в ваших расследованиях. Скоро все это может поставить в весьма неловкое положение кое-кого из очень высокопоставленных особ.
— Ну, хорошо. Кого же? — спросил Фредерик. — Вы не сказали нам ничего, чего мы уже не знали. Фамилии, мистер Уиндлсхэм, фамилии.
— Сэр Джеймс Нэш, генеральный инспектор артиллерии в военном ведомстве. Сэр Уильям Хэллоуэй-Кларк, непременный секретарь министра иностранных дел. Посол России. Есть еще несколько других фигур, менее высокопоставленных.
— Обсуждалось ли это в кабинете министров? — спросила Салли. — Такова политика правительства — разрешить производство и продажу подобного вооружения?
— О, нет. Совершенно определенно нет. Официальные лица, которых я назвал, действовали абсолютно незаконно. Если это станет известным, разразится грандиозный скандал.
— А лорд Уитхем? — спросил Фредерик. — Какова его в этом роль?
— А! — Уиндлсхэм подмигнул. — Отец невесты! Видите ли, был там маленький романтический эпизод, приключение в Шотландии, понимаете? Удалось ли вам добиться большего успеха в поисках этого необыкновенного молодого человека, чем нашим агентам?
— Коль скоро уж вы спрашиваете, да, удалось, — ответил Фредерик. — Он жив-здоров. Находится в Лондоне, за ним присматривает мой добрый друг. Он не сбежит, и вам его не найти. Что собирается делать лорд Уитхем?
— Да, — заметил Уиндлсхэм, — для него все это весьма печально. Ему было предоставлено место директора в обмен на его многочисленные связи в правительстве. Он мог бы оказаться там полезным, но… гм… эта шотландская история скоро выплывет наружу; мистер Беллман понимает, что надолго такое не останется тайной. Вот еще одна неприятность, которая нависла над ним. Разумеется, это еще более неприятно для лорда Уитхема. И даже фатально.
— Любопытно, что вы под этим подразумеваете, — сказал Фредерик. — Нет, нет, не затрудняйтесь, объяснений не нужно. Кстати, это вы отвечаете за найм Секвилла и Харриса? И того человека, который напал на мисс Локхарт минувшей ночью?
— Тут я должен признать себя виновным, — ответил Уиндлсхэм серьезно. — Я сделал это с отвращением, поверьте, со стыдом и сожалением, и с тех пор как это случилось, меня истерзали угрызения совести и тревога. Никогда я не испытывал такого облегчения, как в то утро, когда услышал, что вы живы. Что же до миссис Бад — я оплатил полностью все ее счета в больнице. Это мое частное дело, мои личные деньги — не мог же я отнести их на счет фирмы, не пробудив подозрений.
— Но почему вы вообще устроили на нее нападение? — спросил Фредерик.
— Это было предостережением для мисс Локхарт, — сказал Уиндлсхэм просто. — Если бы мы были лучше осведомлены о достоинствах мисс Локхарт, мы выбрали бы совсем другой путь. Я возражал с самого начала; насилие любого рода для меня истинное проклятие. Но мистер Беллман одолел меня.
Фредерик посмотрел на Салли. Ее лицо оставалось бесстрастным.
— Что ж, все это было весьма интересно, мистер Уиндлсхэм, — сказал он. — Спасибо, что зашли. Стоянка кебов в конце улицы.
— Э-э-э… а мое предложение?! Вы понимаете, я рисковал, придя сюда…
— Да, — сказала Салли. — Думаю, вы рисковали. Нам нужно все обдумать. Как мы можем с вами связаться?
Он вынул визитку из жилетного кармана.
— Это офис, где меня можно найти. Я не всегда бываю на месте, но письмо на этот адрес будет передано мне в течение двадцати четырех часов… Мисс Локхарт, мистер Гарланд, могу я получить хоть какой-то намек? Хоть самый слабый? Понимаете, меня это начинает… немного пугать…
Его щеки горели.
— Понятно, — сказал Фредерик. — Что ж, когда дойдет до дела, вы ускользнете, воспользовавшись этой лазейкой, и, по крайней мере, не попадете под наши пули. А пока оставались бы вы лучше там, где вы есть, вам не кажется?
— О, благодарю вас, мистер Гарланд. Спасибо, мисс Локхарт. Меня буквально приводит в ужас насилие, каково бы оно ни было. Мистер Беллман крайне несдержан… легко взвивается… неистовые страсти…
— Да-да. Вот ваши пальто и шляпа, — сказал Фредерик, провожая его через темный магазин. — Мы напишем вам, конечно, конечно. Спокойной ночи. Спокойной ночи.
Он запер дверь и вернулся на кухню.
— Ну, твои впечатления? — сказал он.
— Не верю ни единому слову, — сказала она.
— Отлично. Я тоже. Ужас перед насилием? Да он самый хладнокровный подлец, каких я когда-либо видел. Организовать убийство для него все равно что заказать рыбное блюдо.
— Ты прав, Фред! Теперь я вспомнила: когда он пришел ко мне и Чака зарычал на него, он даже не повернулся. Он лжет — это несомненно. Что ему нужно?
— Не знаю. Оттянуть время? Но это доказывает, что мы на верном пути, так?
Он сел напротив девушки и пододвинул лампу, чтобы лучше видеть ее. Темные глаза Салли серьезно смотрели на него.
— Да, — сказала она. — Фред, когда он пришел…
— … я как раз собирался сказать тебе что-то. Что бы я ни наговорил в тот день — что не люблю тебя, и пора покончить совсем, и с общей работой тоже, — все это просто вздор. Я не могу отказаться от тебя, Салли. Мы принадлежим друг другу, и так будет до самой смерти, и я не хотел бы ничего другого.
И тут она улыбнулась — такой чистой, беспомощной, счастливой улыбкой, что он почувствовал, как у него подпрыгнуло сердце.
— Салли, — проговорил он, но она удержала его.
— Слов не надо, — сказала она.
Она встала, ее глаза сияли. Наклонившись, задула лампу, и на мгновение они замерли в тусклом свете догорающего камина. Непроизвольно она шагнула к нему, и в тот же миг они крепко обнялись, неловко ища в темноте губы друг друга.
— Салли…
— Тсс, — шепнула она. — Ты молчи. У меня есть причина.
Тогда вместо слов он стал целовать ее глаза, щеки, шею, жадные губы, потом снова попытался заговорить. Она закрыла ему рот ладонью.
— Только ничего не говори! — прошептала она нежно ему в самое ухо. — Если ты скажешь не то слово… я… я не… о, Фред, Фред!..
Она схватила его за руку, решительно, нервно, поспешно. Отворила дверь на лестницу, и минуту спустя они были уже в ее спальне. Огонь в камине догорал, зато светились они сами, и в комнате было тепло… Он локтем закрыл дверь и опять поцеловал ее, и они, трепеща, приникли друг к другу, как дети, не отрывая губ, словно пили, пили один другого и не могли напиться.
Мистер Уиндлсхэм не пошел к стоянке кебов в конце улицы. За углом его поджидала карета, он сел в нее, однако карета тронулась не сразу. Кучер ждал. Уиндлсхэм тем временем зажег фонарь и исписал пару страничек в своем блокноте. Но и после этого экипаж продолжал стоять. Минуту-две спустя из аллеи позади Бёртон-стрит появился человек в рабочей одежде и стукнул в окошко. Лошадь, уловив непривычный запах от его одежды — краска? скипидар? — дернула головой.
Мистер Уиндлсхэм опустил окно и выглянул.
— Все чисто, начальник, — сказал мужчина бесстрастно.
Мистер Уиндлсхэм выудил из кармана соверен и подал ему.
— Ну и хорошо, — сказал он. — Очень вам благодарен. Спокойной ночи.
Мужчина коснулся рукой кепки и исчез. Кучер отпустил вожжи, убрал тормоз, взмахнул кнутом, и карета покатила на запад.
Немного позже Фредерик, приподнявшись, посмотрел на Салли. Сейчас глаза у нее были сонные, но яркие-яркие, а губы мягкие.
— Салли, — спросил он, — ты выйдешь за меня замуж?
— Конечно, — сказала она.
— Она мне говорит «конечно»!.. Просто-напросто — «конечно»!.. И это после того, как столько времени…
— О, Фред, я же так люблю тебя! И так давно. И я так жалею… Я ведь считала, что если выйду замуж — или даже просто признаюсь, что люблю тебя, — то уже не смогу продолжать делать свое дело. Теперь я знаю, это было глупо… Но в ту ночь, когда убили Чаку, я поняла, что моя работа — это часть меня, но не я — часть ее. И я поняла, как ты мне нужен, необходим. А знаешь, когда я это поняла? В Библиотеке патентов…
Фредерик засмеялся. Она щелкнула его по носу.
— Не смейся, — сказала она. — Это правда. Такого, как ты, нет. Нет нигде в целом свете… О, я теперь стала другой, Фред. У меня не очень-то получается думать обо всех этих вещах и поступать правильно, пока еще нет, но я постараюсь. И у меня получится, обещаю тебе.
Они устроились на каминной решетке и шептались чуть слышно.
— А я говорил, что люблю тебя? — спросил он. — Я полюбил тебя с той самой минуты, как впервые увидел: ты шла по той ужасной дороге, вдоль кентского побережья, а за тобой — миссис Холланд. Ты помнишь палатку, в которой ты пряталась?
— Я помню все. О, Фред, как долго…
Он опять поцеловал ее, на этот раз очень нежно, и загасил свечу.
— Какие мы счастливые, — сказал он.
— Мы это заслужили, — прошептала она, лежа в его тесных объятиях.
Карета мистера Уиндлсхэма остановилась у дома 47 на Гайд-парк Гейт и, когда он вышел, свернула к конюшне позади особняка.
Он отдал слуге пальто и шляпу; минуту спустя его провели в просторный кабинет.
— Ну? — сказал Аксель Беллман, сидевший за письменным столом.
— Он там. В кухне на столе лежали карты. Конечно, они могли просто играть, но карты лежали так, словно кто-то показывал фокусы. Как только я вошел, она убрала их. А когда я закинул словечко о Шотландии, молодой человек непроизвольно бросил взгляд на лестницу.
— Все остальное готово?
— Все готово, мистер Беллман.
Тяжелое лицо финансиста чуть заметно изменилось, на нем появилось некое подобие улыбки.
— Очень хорошо, Уиндлсхэм. Хотите выпить со мной стаканчик бренди?
— Вы очень добры, мистер Беллман.
Беллман разлил бренди, оба взяли стаканы, и Уиндлсхэм сел, аккуратно расправив фалды фрака.
— Ну как, они попались на твое предложение? — спросил Беллман.
— О, нет. Ни на секунду. Но это заняло их внимание на то время, которое было необходимо. — Он пригубил бренди. — Знаете, мистер Беллман, — продолжал он, — эти двое действительно произвели на меня большое впечатление. Очень жаль, что нельзя строить планы вместе с ними.
— Слишком поздно, Уиндлсхэм, — сказал Аксель Беллман, садясь все с той же улыбкой. — Слишком, слишком поздно.
Глава двадцатая
Бессонница
Джим не мог уснуть.
Макиннон тихонько посапывал на раскладной кровати у двери; этот звук приводил Джима в ярость, так и хотелось запустить башмаком. До чего же самодовольный тип! Ну да, он действительно внес свою толику в сражение, но с какой стати храпеть про это! Джим лежал без сна и проклинал все на свете.
Конечно, тут дело было отчасти в леди Мэри. Этот поцелуй… И знать, что такой миг, необыкновенный и неожиданный, никогда больше не повторится! Любовь к ней терзала его. Как могла она выйти замуж за… О, только не думать об этом; все безнадежно.
Раненая щека тоже не давала покоя. Что уж там делал доктор, он не мог себе представить, но рана жгла огнем, пульсировала и болела так, что впору было орать. Только мысль об ударе, которым он уложил Харриса, приносила некоторое облегчение.
Но было и еще кое-что. Что-то было не так. Весь вечер он ломал над этим голову и, наконец, сообразил, откуда это снедавшее его беспокойство. Маляры. И дело не в том, что они были ему незнакомы, — нет, просто они выглядели как-то не так, не похожи были на маляров. У них было все, что положено для работы, и одеты они были как надо, но почему-то казалось, что они только перетаскивают свои причиндалы с места на место и просто дожидаются, когда он уйдет.
Нет, что-то было не так.
Черт возьми, тут какая-то несуразица! Кто собирался платить им? Кто просил их наводить чистоту? Какое такое благодарное правительство явится сюда и заставит их принять деньги за сверхурочные труды? Все эти подлецы, гниды, подонки — Беллман, Уитхем, Макиннон, вся эта их компания, будь они прокляты…
О сне не могло быть и речи. Нервы были напряжены до предела, как если бы он узнал, что в комнате бомба с уже тлеющим бикфордовым шнуром, но никак не мог найти ее. Все его чувства сверхъестественно обострились: посапывание Макиннона терзало нервы словно рашпилем, постельное белье казалось раскаленным, ресницы лежали на щеках тяжелым грузом… Невыносимо. Нет, теперь уж ему не заснуть.
Джим перебросил ноги с кровати на пол, нащупал шлепанцы. Сейчас он спустится вниз, на кухню, займется пьесой, выпьет чашку чая. Макиннон повернулся во сне, когда Джим перешагнул через его кровать, бормоча in sotto voce[10], что он думает о нем, о всяких фиглярах и о шотландцах вообще. Джим снял с крючка на двери халат и вышел на лестничную площадку.
Он тихо закрыл за собой дверь и — потянул носом воздух.
Да, что-то было не так. Он бросился к окну, что бы выглянуть во двор, и рывком раздвинул шторы.
Двор пылал.
Не веря собственным глазам, он стоял как пригвожденный и протирал глаза. Новой студии больше не существовало — на ее месте выросла стена огня, взвиваясь вверх с негромким гулом. И все, что было во дворе — доски, тележки, носилки, ящики, — тоже было в огне. С ужасом глядя вниз, он увидел, как упала задняя дверь и из дома вырвались языки пламени. В три прыжка он оказался у двери Фредерика и распахнул ее с криком: «Пожар! Пожар!»
Комната была пуста. Подбежав к узкой лесенке на верхний этаж, он крикнул:
— Пожар! Проснитесь! Пожар!
И ринулся вниз, на второй этаж, где были комнаты Вебстера и Салли.
Фредерик услышал первый же его крик и тотчас сел. Салли, лежавшая рядом с ним на узкой кровати, проснулась.
— Что случилось? — спросила она.
— Джим… — сказал он, мгновенно надев рубашку и брюки. — Похоже, пожар… Вставай, любимая. Быстро.
Он открыл дверь как раз в ту минуту, когда Джим скатился с лестницы чуть не кубарем, удивленно моргнул при виде Фредерика, выходившего из комнаты Салли, но, не задержавшись ни на секунду, бросился к двери Вебстера.
— Беда! — крикнул он, колотя в дверь Вебстера. — Мистер Вебстер, пожар! Вставайте, скорей! Новое здание сгорело, кухня внизу, думаю, тоже…
— Ну, вот что, — сказал Фредерик. — Беги наверх, заставь Элли и кухарку спуститься сюда, да поскорее… о, и мисс Мередит тоже. А Макиннон проснулся? Веди их всех сюда, на площадку.
На кухню вела только одна лестница. Фредерик глянул вниз, потом повернулся к Салли. Она стояла на пороге, со спутанными волосами, сонная, прекрасная… Он схватил ее и крепко прижал к себе, и она доверчиво прильнула к нему. Они поцеловались, еще более страстно, чем прежде, но это длилось, быть может, секунду-другую.
— Неси все свои простыни в другую комнату, — сказал он. — Я сбегаю вниз, на кухню, посмотрю, можно ли выбраться через магазин.
Но, спустившись на первый этаж и в темноте отыскав дверь, он сразу понял, что это невозможно. Из кухни слышался яростный рев огня, и жар обжигал даже через дверь. Он все же открыл ее, только затем, чтобы убедиться: сюда путь закрыт, — и тотчас понял, что делать этого было нельзя, ибо пламя накинулось на него, словно тигр, отшвырнуло и мгновенно охватило со всех сторон. Он поскользнулся и упал, слепо покатился от открытой двери; что-то тяжело рухнуло ему на шею и разбилось. Все же он ощупью нашел дверь, цепляясь за нее, встал на ноги, неверными шагами вернулся внутрь и захлопнул за собой дверь. Он был сильно обожжен. Рубашки не было, он сорвал тлевшие рукава и стал сбивать ими огонь с загоревшихся волос; наконец вскарабкался на лестничную площадку.
— Фред! С тобой все в порядке?
Это был Джим со служанкой Элли и старой кухаркой миссис Гриффитс; обе в ужасе таращили глаза и дрожали. Фредерик не знал, что на это ответить. Он сделал попытку заговорить, но ничего не получилось, вероятно, он наглотался дыма. Салли выбежала из комнаты Вебстера и, испуганно вскрикнув, бросилась к нему. Фредерик ласково отстранил ее и знаками показал, что простыни надо связать вместе.
— Да, мы уже сделали это, — сказала Салли, и тогда он толкнул к ней Элли, потом кухарку, и она сразу все поняла, благослови ее Господь, и занялась ими.
Комната мистера Вебстера была над студией и выходила на улицу. Фредерик не знал, добрался ли туда огонь или еще нет, но комната Салли была над кухней, и там, по-видимому, становилось опасно. Когда Макиннон, трясясь, спустился с лестницы, Фредерик знаком приказал ему подойти к остальным.
— Помогите женщинам… выбраться через окно… — прохрипел он, с трудом набрав в легкие воздух, — по лестнице уже не пройти…
— Только не через окно! Нет-нет, я не выношу высоты…
— Тогда горите, — сказал Джим и повернулся к Вебстеру. — Тащите-ка ваш матрац, — сказал он ему, — и сбросьте его вниз. Поди сюда, Фред, — отвел он друга в сторону. — Понимаешь, дело не ладно, — сказал он тихо. — Мисс как-там-ее заперлась в своей комнате. Просит: разрешите мне остаться. Погоди… а ты-то в порядке?
Фредерик кивнул.
— Голова закружилась, — выговорил он хрипло.
— Где ты был?
— Внизу. Дым. Не мог пробиться. Ну, пошли. Думаю, это все Беллман.
— Маляры, — сказал Джим, когда они поспешно взбегали по лестнице. — Мне с самого начала показалось, что с ними что-то неладно. Я должен был сообразить раньше — знал ведь, что-то не так. Послушай, да у тебя на шее чертовски паршивая рана, дружище!
— Что-то там на меня упало, — пробормотал Фредерик, и тут снизу раздался крик, а затем чудовищный грохот: пол в комнате Салли рухнул вниз, в кухню.
— Подожди, — сказал Джим и ринулся вниз.
Макиннон уже выбрался наружу, миссис Гриффитс тоже храбро спускалась по хлипким простыням, однако с Элли им пришлось помучиться. Через окно она просунулась, но спускаться по простыням ее невозможно было заставить.
— Ну, давай же, давай, глупышка, ты же взрослая девочка! — подбадривала ее Салли, но Элли только хватала ртом воздух, моргала, в ужасе вцепившись в связанные простыни.
— Ты должен спуститься с ней вместе, Джим, — сказала Салли.
— Ладно. Но сперва спустишься ты — покажешь ей, как это делается.
Он втянул Элли обратно и, оставив ее рыдать на полу, помог выбраться Салли.
— Зовите Фреда… скажите, чтоб поторапливался, — сказал он Вебстеру.
Вебстер крикнул, но ответа не было.
— Надеюсь, он справится, — сказал он. — Дом недолго продержится. Я поднимусь и помогу ему…
— Вы оставайтесь здесь, я сам поднимусь туда, — сказал Джим. — Только спущу Элли вниз и сразу же вернусь. А вы проверьте, как бы не ослабли узлы.
Вебстер кивнул, а Джим вскочил на подоконник, ловкий, как обезьяна.
— Все в порядке, Сэл? — крикнул он вниз.
Дома на другой стороне улицы все были освещены, словно декорации, и уже начинала собираться толпа. Салли спустилась на землю, крикнула, что добралась благополучно, и Джим спрыгнул на пол.
— Ну, Элли, давай, — сказал он. — Сейчас мы доставим тебя вниз.
Она поспешила взобраться к нему на подоконник.
— А теперь бери веревку вот так, вот-вот… я спущусь чуть-чуть ниже, впереди тебя, видишь, чтобы освободить тебе место… это отличное полот но, оно нипочем не порвется, я прихватил его из хорошего отеля, понимаешь… ну вот, ты хорошая девочка…
Его голос затих. Вебстер стоял и ждал наверху.
У подножия верхнего пролета лестницы Фредерику пришлось остановиться, потому что пол накренился… или показалось, что накренился. Дом стал похож на корабль посреди моря, все скрипело и колебалось. Со стороны студии донесся приглушенный звук взрыва, и Фредерик подумал: «Химикаты… Господи, хоть бы Салли успела спуститься…»
Но он заставил себя вскарабкаться по узкой лестнице, темной, жаркой, шаткой. Да он ли это? Наверное, это сон. Когда он взобрался наверх, тут оказалось гораздо спокойнее, как будто пожар пылал за сотни миль отсюда.
Было трудно дышать. Силы убывали с каждой минутой; он ощущал, как они вытекают из него, словно кровь. Возможно, это и была кровь. Он поднял руку и постучал в дверь Изабел.
— Нет! — послышался сдавленный голос. — Оставьте меня!
— По крайней мере, откройте дверь, — сказал он. — Я ранен. Я не могу бороться с вами.
Он услышал, как в замке поворачивается ключ и отодвигается кресло: Она открыла дверь. Слабый свет свечи, ее распущенные волосы, ночная сорочка — все это было из другого мира, отчего он почувствовал себя еще более потерянным и опять подумал, что видит сон.
— О! Да ведь вы… что вы сделали? — вскричала она, отступив в сторону и пропуская его.
— Изабел… вы должны спуститься… времени совсем мало, — проговорил он.
— Я знаю, — сказала она. — Осталось уже недолго. Я не выйду, вы знаете. Все вы здесь были так добры ко мне. А пытаться спастись?.. ради чего?
Она села на кровать. Вокруг нее по всей постели разложены были десятка два, если не больше, листов бумаги — по виду письма, — исписанные неясным, но решительным почерком. Она заметила, что он смотрит на них.
— Да, — сказала она, — это его письма. — Я перечитывала их. Ничто на свете не могло бы дать мне больше счастья. И, проживи я до ста лет, у меня никогда не будет ничего лучше. А если я все-таки останусь жить — что меня ждет впереди? Одиночество, горечь, сожаления… Нет, нет, прошу вас, уходите, вы должны. Оставьте меня. Я молю вас. Вы должны уйти… Ради Салли…
Ее глаза блестели, и вся она как бы светилась. У него кружилась голова, пришлось вцепиться в комод, чтобы удержаться на ногах, и ее слова доносились до него издалека, хотя очень четко, как на озвученном дагерротипе.
— Изабел, глупая вы гусыня, спуститесь вниз и помогите выбраться хотя бы мне, если не хотите идти сами, — с трудом выговорил он. — Все уже покинули дом, он может рухнуть в любую мину ту… вы же знаете, без вас я не уйду…
— О, вы такой упрямый… это безумие… а он ушел?
— Да. Я же сказал, ушли все. Пойдемте же, ради бога.
Какой она выглядела сейчас возбужденной, словно девушка, отправляющаяся на свой первый бал, — пунцовая, хорошенькая и юная… словно невеста… Ему было почти страшно: подумалось, что он уже умер и душа его погружена в дрему. Она сказала что-то еще, но он не услышал. В его ушах гудело, как гудел огонь там, внизу; да это, должно быть, и вправду был гул пожара… и еще этот пол… теперь и он уже трещал, скрипел.
Фредерик раздвинул занавески и распахнул окно. Комната выходила на улицу, как и окно лестничной площадки внизу; если они прыгнут отсюда… может быть…
Он повернулся к кровати. Она лежала, широко раскинув руки, и смотрела на него; волосы легкой вуалью прикрыли ее щеку, так что видны были только глаза и чистый лоб; но он увидел, что она улыбается. Она казалась запредельно счастливой. Внезапно он рассердился — так глупо терять время! — и, шатаясь, двинулся к Изабел, собираясь схватить ее, дотащить до окна. Но она вцепилась в кровать, он понял, что тащит ее вместе с кроватью… наконец, ослабев от боли и истощения, он рухнул на нее поперек. Так легко было бы сдаться.
О, боже, нельзя медлить… Жар теперь все усиливался. Огонь за дверью четко обрисовал ее контур, пол скрипел, трещал, словно корабль, попавший в шторм. Воздух был заполнен звуками — ревущие, вращающиеся об рывки звуков, словно озвученные языки пламени. Все смешалось в этом кружении. Даже музыка… Колокола…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |