— А что об этой компании «Полярная звезда»? — спросил Джим.
— Литейные заводы «Полярная звезда», — сказала Салли. — Железо, сталь, так? На Фондовой бирже не зарегистрирована. Завтра съезжу к миссис Седдон на Масуэлл-Хилл, сегодня же собираюсь повидать мистера Гёрни и расспросить его о психометрии. Есть у меня и еще дело, помимо всего прочего…
— Ну, что ж, а я покручусь вокруг Уайтхолла, — объявил Фредерик. — Попробую разузнать что-нибудь об Уитхеме. А потом нанесу еще один визит Нелли Бад. Что же до бизнеса, то мне бы сейчас самое время получить кое-какие деньги; до сих пор вся история не дала мне ни пенни; напротив, я потерял на этом свои часы.
— Тебе-то еще хорошо, приятель, — едко проговорил Джим, ощупывая разбитые губы. — За тридцать шиллингов можешь купить другие. А вот зуб… тут так легко не отделаешься. И у вас еще хватает бессердечия, жестокости дразнить человека копченой селедкой и тостами, когда все, что ему доступно, — овсянка да яичница-болтунья. Ну, ничего, по крайней мере, тот мерзавец еще помучится со своей сопелкой… пустячок, а приятно.
С мистером Гёрни Салли познакомилась в Кембридже. Их представил друг другу мистер Сидгуик, философ, сделавший очень много для дальнейшего обучения женщин; он интересовался также исследованиями по психологии. Мистер Гёрни проводил несколько собственных исследований в этой области, а поскольку он жил в Хэмпстеде, не слишком далеко, Салли решила отправиться к нему.
Он встретил ее в кабинете своей весьма приятной виллы; на письменном столе лежали нотная бумага и скрипка в открытом футляре. Он был энергичный мужчина лет тридцати, с открытым взглядом и шелковистой бородкой.
— Простите, что помешала вам музицировать, — сказала Салли. — Но мне необходимо кое в чем разобраться, а спросить мне больше не у кого…
— Музицировать? Мне никогда не быть музыкантом, мисс Локхарт. Боюсь, эта маленькая сонатина — вершина моих притязаний, как и моих способностей. Теперь я выбрал другое направление; медицина — вот мое поприще. Но чем я могу быть вам полезен?
Это был состоятельный человек, дилетант во всем, пробовавший себя в преподавании, юриспруденции, так же как и в музыке, и Салли весьма сомневалась, что с медициной дело пойдет у него хоть сколько-нибудь лучше. Но он был умен и обладал широкими познаниями в смежных областях психологии и философии, и, когда она коротко рассказала ему всю предысторию и то, что произошло во время сеанса Нелли Бад в Стритхеме, он сразу заинтересовался, оживился.
— Телепатия, — сказал он. — Вот чем занимается, в сущности, ваша миссис Бад, судя по вашему рассказу.
— Теле… — это из греческого. Как телеграф. Что же это значит?
— Так называется явление, когда на того или иного человека оказывает прямое воздействие мозг другого человека. Ощущения, эмоции, чувственные впечатления воздействуют далеко не так, как сознательная мысль. Во всяком случае, пока…
— Но действительно ли такая способность существует? Мы все ею обладаем?
— Феномен этот существует. Зафиксированы сотни таких случаев. Но назвать это способностью?.. Мы не употребили бы этого слова в отношении человека, которого задавил экипаж; мы же не скажем, что он обладает способностью попасть под экипаж. Это, скорее, то, что случается с нами, а не то, что мы делаем.
— Я понимаю. Она могла получать какие-то сообщения, об этом не зная. Но тот, кто посылает их, действует сознательно? Или он может не знать, что он делает?
— Мы называем его перцепиентом. Думаю, во всем этом очень мало схем, правил, мисс Локхарт. Единственное обобщение, какое я могу сделать, состоит в том, что обычно это происходит между людьми, эмоционально друг другу близкими.
— Понимаю… Но в таком случае здесь есть еще нечто поразительное, мистер Гёрни. Связь есть, но какая, мне пока неизвестно.
Она рассказала ему о привидевшемся Макиннону убийстве на снегу и о том, что увидел он это, по его словам, когда взял в руки некий портсигар.
— Да, — сказал мистер Гёрни, — такие случаи известны, проверены и засвидетельствованы. Что за человек ваш перцепиент? Тот, кому являются подобные видения?
— Полного доверия он не вызывает. Он маг-фокусник — и очень хороший, — выступает на сцене, и, возможно, я просто чего-то не понимаю, но, мне кажется, невозможно определить, когда он говорит правду. И еще: когда подобный феномен имеет место, непременно ли перцепиент должен держать в руках вещь, которая в данный момент принадлежит другому лицу? И может ли такое произойти, если связь лишь отдаленная?
— Например?
— Например, статья в газете. Даже небольшая вырезка, которая может иметь какое-то отношение к видению, но в которой не упоминается ни одного имени. Могло это инициировать психометрическое восприятие? Или, может быть, так: предположим, перцепиенту было видение, а позднее он случайно увидел статью в газете, даже обрывок газеты, где этот инцидент не упоминается открыто, но, тем не менее, явно к нему относится. Может он сделать вывод, что эти два явления связаны между собой?
Мистер Гёрни взволнованно вскочил на ноги и достал с полки над письменным столом папку с заметками и вырезками.
— Потрясающе! — воскликнул он. — Вы в точности описали случай в Блекберне в тысяча восемьсот семьдесят первом году. Если мы имеем аналогичный случай, то это событие чрезвычайное. Вот, взгляните…
Она читала вырезки, каждая была снабжена датой и краткой аннотацией с чисто научной скрупулезностью. Случай был действительно близкий, хотя сам предмет видения, явившегося человеку из Блекберна, не содержал ничего особенно сенсационного: просто ему было видение, что его брат, попавший в крушение на железной дороге, остался жив.
— Как много материалов на эту тему вы собрали, мистер Гёрни? — спросила она.
— Тысячи. Рассортировать и проанализировать их — работа на всю жизнь…
— Может быть, вам следовало бы заняться этим, а не медициной. Но вот что я должна сказать вам, мистер Гёрни: похоже на то, что дело, которым я занимаюсь, в чем бы оно ни заключалось, весьма напоминает некий криминальный заговор. Могли бы вы — а я знаю, что вы захотите описать этот случай, — могли бы вы подождать с публикацией, пока не минет опасность? Прошу вас…
Он буквально вытаращил глаза.
— Криминальный заговор?
Она вкратце обрисовала то, что за всем этим стоит; он слушал в полном замешательстве.
— Так вот куда повернулось дело в Кембридже, — пробормотал он, наконец. — Женщины-детективы. Мне кажется, пионеры движения за университетское образование женщин представляли все это как-то иначе… О, конечно, я поступлю так, как вы говорите. В любом случае, публикуя наши сообщения, мы всегда используем псевдонимы. Не беспокойтесь! Мошенничество… Убийство… Пожалуй, в конечном счете, мне все же лучше остаться при моей музыке.
Отправиться в Стритхем Фредерику удалось только после полудня. Но в Уайтхолле он кое-что все-таки разузнал, причем наипростейшим способом — просто расспрашивал тех, кто мог что-то прослышать: мальчиков на побегушках, посыльных и тому подобный люд. А слух шел такой: в то время как зенит политической карьеры лорда Уитхема остался позади, он внезапно начал преуспевать в финансовом мире, получив место в правлении некой невесть откуда появившейся фирмы, именуемой «Полярное Что-то» или как-то там еще. Кроме того, он старательно обхаживал нового непременного секретаря министра иностранных дел… В общем и целом, утро прошло не зря и завершилось чашечкой некрепкого кофе.
Днем похолодало, посерело, и начался моросящий дождь. Обдумывая предстоящий визит к миссис Нелли Бад, он свернул на спокойную улицу, где она жила.
Однако улица оказалась совсем не спокойной. Толпа зрителей собралась перед ее дверью, а у ворот ожидала карета «скорой помощи». Полицейский сержант и два констебля старались расчистить дорогу от двери до кареты; затем из дома вышли двое мужчин с носилками, и толпа расступилась, чтобы пропустить их.
Фредерик шагнул вперед. Это заметил стоявший в дверях инспектор, решительный и, по-видимому, знающий дело; когда носилки были задвинуты в карету, инспектор спустился на дорожку и пошел ему навстречу. Толпа заинтересованно повернулась в их сторону.
— Чем могу быть вам полезен, сэр? — осведомился инспектор, подойдя к воротам. — Вы ожидали кого-то здесь увидеть?
— Я пришел навестить одну леди, которая здесь проживает, — сказал Фредерик. — Миссис Бад.
Инспектор глянул поверх голов на карету «скорой помощи», кивнул помощникам, чтобы закрыли дверцы и отправлялись, потом опять повернулся к Фредерику.
— Не подниметесь ли в дом на минутку? — спросил он.
Фредерик последовал за ним в узкую прихожую; констебль закрыл за ними дверь. Из гостиной вышел человек, по виду врач; Фредерик услышал, что в гостиной плачет девушка.
— Она может отвечать на вопросы? — спросил инспектор.
— Да, если вы поторопитесь, — сказал доктор. — Я дал ей успокоительную микстуру, через несколько минут она уснет. Лучше бы уложить ее в постель.
Инспектор кивнул. Отворив дверь, он поманил за собой Фредерика. На софе миссис Бад сидела служанка лет шестнадцати с покрасневшими от слез глазами и горько рыдала.
— Ну, ладно, Сара, — сказал инспектор. — Сейчас же прекрати плакать и посмотри на меня. Твою хозяйку повезли в больницу, за ней там приглядят. Слушай меня внимательно: ты видела этого человека раньше?
Девушка, все еще всхлипывая и дрожа всем те лом, коротко взглянула на Фредерика и покачала головой.
— Нет, сэр, — прошептала она.
— Это не один из тех двоих, что были здесь сегодня?
— Нет, сэр.
— Ты уверена, Сара? Ты сейчас в полной безопасности. Посмотри внимательнее.
— Я никогда раньше его не видела! Честное слово!
Она опять расплакалась. Инспектор открыл дверь и позвал констебля:
— Сюда, Дэвис… отведи девушку наверх. Дай ей стакан воды или чего там еще.
Констебль вывел служанку из комнаты; инспектор опять закрыл дверь и вынул блокнот и карандаш.
— Позвольте ваше имя, сэр?
— Фредерик Гарланд, Бёртон-стрит, 45. Фотограф. А теперь не будете ли вы любезны сообщить мне, с какой стати я вынужден был участвовать в этом экспромте и, насколько мне известно, незаконной процедуре? Что, черт возьми, здесь происходит? И что случилось с Нелли Бад?
— Сегодня рано утром на нее напало двое муж чин. Их впустила служанка. Она сказала, у них на лицах были… гм… отметины. Синяки под глазом, расплющенные носы, ну, в таком роде. Да и у вас, сэр, славный кровоподтек на щеке.
— Ах, это. Понимаю. Да, один болван рванул дверь вагона, прямо в лицо мне угодил. Куда они ее повезли? Насколько серьезно она пострадала?
— Ее повезли в госпиталь Гая. Беднягу крепко избили. По правде сказать, она была без сознания, но думаю, выживет. Оно бы и лучше, если те двое не хотят, чтобы их вздернули.
— Вы надеетесь поймать их?
— Конечно, я их поймаю, — сказал инспектор. — Это так же верно, как то, что меня зовут Конвей. Таких фокусов я не потерплю. А теперь будьте любезны рассказать мне, что вас связывает с миссис Бад, сэр. Почему вы пришли повидать ее?
Фредерик сказал ему, что делает серию портретов известных медиумов для Общества спиритов и пришел к Нелли Бад в надежде, что она не станет возражать, если он сделает ее фотопортрет. Инспектор кивнул.
— Да, сэр, — сказал он. — Это именно нападение, а не ограбление; они скрылись, ничего не прихватив с собой, насколько известно служанке. Вы не могли бы подсказать, ради чего они совершили это?
— Понятия не имею, — сказал Фредерик.
И это чистая правда, думал Фредерик несколько минут спустя, когда ехал в омнибусе на Саутварк в больницу Гая. Он сожалел, что вчера ночью не угостил Секвилла своей тростью покрепче по его поганой башке, и чувствовал, как сжимаются его кулаки: у него не было ни малейших сомнений, кто были эти двое. А вот почему… Беллману это известно. И тому коротышке в очках, Уиндлсхэму.
Ну и прекрасно. Они заплатят за все.
Весь день женщина с закрытым вуалью лицом в замешательстве ходила взад-вперед у административного здания в Сити, не решаясь войти. Под мышкой она держала маленькую жестяную шкатулку, покрытую лаком, время от времени подходила к двери, озиралась вокруг, подымала руку, потом опять опускала ее и удалялась, подавленная. Это была Изабел Мередит, а попасть она хотела в офис Салли.
Ее природная робость (а она была бы робкой, даже не родись она с этим пятном), а также отчаянное положение в течение последних сорока восьми часов лишили ее последних остатков решимости; она никак не могла заставить себя войти в дом, подняться по лестнице и постучать. Однако отчаяние, в конце концов, пересилило робость, и она постучала. Ей ответила полная тишина, так как Салли не было.
Изабел спускалась, совершенно сокрушенная, разбитая. Она не привычна была к удаче; так что когда она ткнулась — опущенной головой — в стройную фигуру в теплом твидовом пальто, то лишь пробормотала чуть слышно: «Простите» — и отступила в сторону; каково же было ее изумление, когда она услышала свое имя!
— Мисс Мередит? — спросила Салли.
— О! Да… да. Но откуда… я просто…
— Вы собирались сейчас повидаться с мисс Салли Локхарт?
— Да… Но ее не было…
— Мисс Локхарт — это я. Мне пришлось уехать по делам, получить кое-какие сведения, но я вас ожидала. Может быть, зайдем в мой офис?
Изабел Мередит была на грани обморока. Салли увидела, что она покачнулась, и поспешила взять ее под руку.
— О, мне так жаль. Но я не могу…
Салли чувствовала, в каком она отчаянии. Сидеть в холодном офисе сейчас явно не время. На другой стороне улицы выстроились свободные кебы; минуту спустя они катили по людным улицам к Салли домой.
Они сидели перед разгоревшимся камином в удобных креслах, под рукой были металлический чайник и чайник для заварки, лепешки и масло, а угольно-черная, ростом с тигра, собака лежала с величественной отрешенностью на ярком коврике у их ног.
Вуаль была снята. Изабел повернулась лицом к Салли и даже не пыталась скрыть слезы. Потом голод преодолел стеснительность, и она стала есть, а Салли подогревала лепешки. Обе молчали.
Наконец Изабел откинулась назад и закрыла глаза.
— Я так виновата, — сказала она.
— Господи, в чем?
— Я предала его. Мне стыдно, мне так стыдно…
— Он убежал. Он в полной безопасности благодаря вашей записке. Ведь вы говорите о мистере Макинноне?
— Да. Я не знаю, кто вы, мисс Локхарт, но я поверила вашему другу — Джиму… мистеру Тейлору. Я почему-то думала, что вы старше. Консультант по финансам… Но ваш друг сказал, что эта история вас заинтересует. Поэтому я и пришла.
Она горда, стеснительна, испугана, пристыжена и сердита одновременно, думала Салли.
— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я действительно консультант по вопросам финансов, но это включает в себя множество всяких других вещей. Особенно сейчас. И меня действительно интересует история с мистером Макинноном. Расскажите мне все, что можете.
Изабел кивнула, высморкалась и села прямо, словно приняла решение.
— Я встретила его в Ньюкасле, — сказала она. — Это было восемнадцать месяцев назад. Меня нанял театральный костюмер — место тихое. Я была… меня никто не видел. Можно было не встречаться весь день лицом к лицу с незнакомыми людьми, а актеры и актрисы не так жестоки, как обычные люди; они, конечно, могут думать всякое, но они лучше, потому что изображают, будто ничего такого не думают. К тому же они тщеславны, ну, как бывают дети, знаете, и не всегда обращают внимание на других. Я была там счастлива…
Она помолчала.
— Однажды он зашел к костюмеру, моему нанимателю, чтобы заказать особенный костюм. Понимаете, в костюмах фокусников должно быть множество самых разных карманов, скрытых под фалдами и в самых необычных местах. Как только я его увидела, я… Вы любили когда-нибудь, мисс Локхарт?
— Я… Вы его полюбили?
— Бесконечно. Навсегда. Я… я старалась справиться с этим. На что мне было надеяться? Но он… видите ли, он поощрял меня… Мы виделись много раз. Он уверял меня, что я единственный человек, с которым он может говорить… Уже тогда над ним нависла опасность. Ему приходилось часто менять адреса — враги преследовали его по пятам. Ему нельзя было оставаться на одном и том же месте…
— Кто они были, его враги?
— Он никогда мне этого не говорил. Не хотел и меня подвергнуть опасности. Думаю, он все-таки что-то чувствовал ко мне, может, самую малость. Он писал мне еженедельно, я сохранила все его письма. Они и сейчас со мной…
Она взглядом указала на шкатулку у своих ног.
— Упоминал ли он когда-либо человека по имени Беллман?
— По-моему… Нет.
— Как вы думаете, что это были за неприятности?
— Время от времени он бросал какую-нибудь фразу, намекал, что это касается наследства. Я думаю, он наследник какого-то крупного имения, обманом лишенный своих прав… Но его волновало только его искусство. Он артист. Такой артист!.. Вы видели его представления? Вы не считаете, что он великий артист?
Салли кивнула:
— Да. Да, я тоже так считаю. Он рассказывал вам когда-нибудь о своих родителях, о детстве?
— Ни разу. Он как будто замуровал ту часть своей жизни. Вся его жизнь была — искусство, каждый миг, каждая мысль. Я знала… Я знала, что я никогда не буду… не буду принадлежать ему… — Ей было трудно выговорить это; она ломала руки и смотрела вниз, на колени. — Но я знаю, что и других тоже… тоже не будет. Он чистый гений, мисс Локхарт. Если бы я могла хоть чем-нибудь, хотя бы пустяком каким быть ему полезной, я… я была бы счастлива. Но я его предала…
Внезапно бурные рыдания сотрясли все ее тело, она раскачивалась в кресле из стороны в сторону, мучительно всхлипывая и задыхаясь, спрятав лицо в ладонях. Чака недоуменно поднял голову и тоскливо, негромко заскулил особенным горловым звуком; Салли, успокаивая, провела рукой по его голове, и он опять лег.
Салли опустилась на колени у кресла Изабел и обняла ее за плечи.
— Расскажите мне, как вы его предали, — попросила она. — Пожалуйста. Мы сумеем помочь ему только в том случае, если будем знать все. И я уверена, вы этого не хотели. Кто-то обманул вас или заставил, ведь так?
Медленно, перемежая слова рыданиями, Изабел рассказала о Харрисе и Секвилле, о том, как они перевернули вверх дном ее жилище и уничтожили все ее труды. По спине Салли пробежал холодок ужаса; ей-то нетрудно было представить, что это такое, когда все твое дело лежит вокруг тебя в руинах.
— Я им не говорила. Ничего не говорила. Даже если бы они стали пытать меня, все равно не сказала бы… Но они собирались… мои письма…
Она схватила свою шкатулку, прижала ее к груди обеими руками и раскачивалась в отчаянии из стороны в сторону, словно мать с умирающим ребенком. Все эта сцена была для Салли безумно тяжела; а в душе холодный тихий голосок без конца повторял и повторял вопрос: «А ты любила когда-нибудь так, как она?»
Она прогнала от себя эту мысль, обняла Изабел и ласково встряхнула ее.
— Послушайте, Изабел, — сказала она. — Эти люди… по-моему, я знаю, кто они такие. Одного зовут Уиндлсхэм, он личный секретарь Акселя Беллмана, финансиста. Он — я имею в виду Уиндлсхэма — был в мюзик-холле «Ройял» с теми двумя, что ворвались к вам… Джим и еще один человек, мистер Гарланд, схватились с ними и вышвырнули вон. Я в это время разговаривала с мистером Макинноном, но он не слишком много рассказал мне. Вам известно, где он сейчас живет?
Изабел покачала головой:
— Он ушел оттуда невредимым? Его не ранили?
— Он был в полном порядке.
— О, слава Богу! Слава Богу! Но почему они так поступают, мисс Локхарт? Чего добиваются?
— Хотелось бы мне знать это. А теперь вот что… возвратиться домой вы не можете. Да и незачем. У вас там и нет уже ничего.
— Моя хозяйка попросила меня… сказала, что я все равно должна съехать, — отозвалась Изабел совсем тихо. — Да я ее и не виню. Мне некуда идти, мисс Локхарт. Эту ночь я спала на улице. Не думаю, что я…
Она закрыла глаза и опустила голову.
— Здесь для вас найдется место. Миссис Моллой постелет вам в соседней комнате. И пожалуйста, не возражайте, — продолжала Салли. — Мне нужна ваша помощь, это никакая не благотворительность. У нас с вами почти одинаковый размер, мы найдем что-нибудь для вас подходящее, а ужины миссис Моллой выше всяких похвал. И благодарить меня не за что. У меня, по крайней мере, еще есть жилье, и есть мое дело…
Только надолго ли, спросила она себя. Угроза Беллмана тревожила ее гораздо больше, чем она хотела в том признаться, и эта угроза где-то здесь, совсем близко, на темной улице за окном. Изабел — подтверждение тому, что он не остановится ни перед чем. Пока девушки занялись тарелками, чайными чашками, ночными сорочками, ворошили уголь в камине, эта мысль отступила на задний план; но она вернулась, когда заглянул Фредерик с новостями о Нелли Бад.
Изабел уже легла, чему Салли была рада. Фредерик сел у камина с чашкой кофе и рассказал, что Нелли Бад все еще не пришла в сознание; ее ударили по голове, и врачи не уверены, что череп не поврежден. Во всяком случае, ей обеспечен хороший уход, но говорить, что она поправится, пока еще рано. Фредерик купил цветы и поставил у ее постели; он сообщил также свое имя за отсутствием близких родственников пострадавшей; где разыскивать ее сестру (как же ее зовут? мисс Джесси Сексон?), он не имел представления.
Когда Салли рассказала ему о визите двух мужчин к Изабел, он кивнул с таким видом, словно ожидал этого. Общий счет Харриса и Секвилла рос; он предвкушал тот час, когда этот счет будет им предъявлен.
Некоторое время он сидел молча, задумчиво глядя в огонь и шевеля изредка уголь своей тростью.
— Салли, — сказал он, наконец, — переезжай-ка ты на Бёртон-стрит.
Салли выпрямилась в кресле:
— Мы уже все это прошли, Фред. Отвечаю тебе: нет. В любом случае…
— Речь не об этом. Я больше не собираюсь просить тебя выйти за меня замуж; об этом можешь забыть. Я думаю о Нелли Бад. Если уж они докатились до того, что избивают женщин до полусмерти, я хотел бы, чтобы ты была где-то рядом, только и всего. На Бёртон-стрит ты будешь в большей безопасности, так же как и…
— Я здесь в полной безопасности, спасибо, — сказала Салли. — У меня есть Чака, есть мой пистолет, и я не желаю, чтобы меня заперли в крепости и приставили охрану.
Она ненавидела себя за этот тон — колючий, высокомерный, самодовольный. Едва открыв рот, она уже знала, чем это кончится, была в ужасе, но уже ничего не могла изменить.
— Не будь дурой! — рассердился Фредерик и тоже сел прямо. — Я говорил не о том, чтобы охранять тебя, словно принцессу из волшебной сказки, черт бы ее побрал, я говорил о том, как поступить, чтобы ты осталась жива. Ты сможешь работать и ходить везде, как обычно, и, конечно же, у тебя есть собака, и все мы знаем, что ты способна выстрелом выбить сигарету у мухи изо рта, при том со связанными за спиной руками…
— Я не намерена выслушивать твои сарказмы. Если тебе больше нечего сказать…
— Хорошо, в таком случае послушай голос разума. Эти люди почти убили Нелли Бад — собственно говоря, они убили ее, насколько я знаю. Они уничтожили всю работу мисс-как-ее-там. И ты полагаешь, они станут колебаться, особенно после полученной от нас трепки, ты веришь, что они хоть на минуту задумаются перед тем, как напасть на тебя? О господи, девочка, да они сделают это с наслаждением. Беллман ведь угрожал тебе…
— Я сама могу защитить себя, — сказала она. — И я, право же, не нуждаюсь в твоем разрешении ходить куда пожелаю, как ты изволил это выразить…
— Я говорил не так. Я так не думаю, и я так не говорил. Если ты сознательно все извращаешь…
— Я ничего не извращаю! Я отлично знаю, что ты имел в виду…
— Нет, не знаешь, иначе не возражала бы с таким ослиным упрямством!
Их возбужденные голоса разбудили Чаку. Он повернулся, поднял голову, посмотрел на Фредерика и тихо заворчал. Салли механически опустила руку, чтобы погладить его по голове.
— Не думаю, что ты сознаешь, как выглядит все то, что ты наговорил, — продолжила она более спокойно, глядя не на него, а в огонь и чувствуя, как горькое упрямство сковывает ее. — Я не нуждаюсь в поддержке, мне не нужно, чтобы за мной ухаживали. Я не такая. И если ты этого, судя по всему, не видишь, то я не знаю, видишь ли ты меня вообще.
— Ты принимаешь меня за круглого идиота! — сказал он, и в его голосе послышалась действительно ненависть. — В глубине души ты считаешь, что я такой же, как все мужчины, — нет, я не так выразился. Дело не только в мужчинах. Ты считаешь меня таким же, как все остальные, и мужчины и женщины. Вот ты, а вот мы, все прочие, и мы ниже тебя…
— Это неправда!
— Это правда.
— Оттого, что я принимаю свою работу всерьез, оттого, что я не ветрена и не шаловлива… это значит, я смотрю на тебя сверху вниз, так?
— Так. И всегда. Всегда. Да представляешь ли ты себе хоть немножко, какая ты бываешь… непривлекательная, Салли? Когда ты являешь себя с лучшей стороны, ты великолепна, и я любил тебя за это. Но с дурной своей стороны ты не что иное, как ловкая, самоуверенная, высокомерная дрянь!
— Я? Высокомерная?!
— Да ты послушала бы себя! Я предлагаю тебе помощь, как равный равному, потому что беспокоюсь о тебе, уважаю и — да! — искренне привязан к тебе; а ты с презрением швыряешь все это мне прямо в лицо. И если, по-твоему, это не есть гордыня…
— Ты говоришь не обо мне. Это глупая выдумка, твоя фантазия. Пора тебе повзрослеть, Фредерик.
И тут она увидела, как изменилось его лицо. В его глазах что-то сверкнуло, выражение, которому она не могла подобрать слова, а потом угасло, пропало, и она подумала: в этот миг что-то умерло. Она протянула ему руку, но было поздно.
— С этим мы покончили, — проговорил он спокойно, вставая и беря свою трость. — И вообще, думаю, этого достаточно.
Она тоже встала и шагнула к нему. Но он вышел, не взглянув на нее, не произнеся больше ни слова.
В ту ночь, когда Салли сидела перед догоревшим камином и писала, писала, одно за другим, письма Фредерику, с отчаянием сознавая, что слова ложатся на бумагу также трудно, как и произносятся вслух, и, наконец, сдалась, уронила голову в колени и расплакалась; когда Фредерик заполнял страницу за страницей своими соображениями и догадками, а потом рвал их все подряд и начинал возиться с новой американской камерой, пока, потеряв терпение, не задвинул ее подальше в угол; когда Вебстер Гарланд и Чарльз Бертрам сидели и курили, и пили виски, и толковали обо всем на свете — о желатине, коллодии, калотайпах, механизмах затворов и негативах на светочувствительной бумаге; когда Джим, чуть не рыча от боли и совсем обессилев от любви, пропускал мимо ушей сигналы и дергал не те канаты, и ронял ящики, и покорно, с потерянным видом стоял перед режиссером, осыпавшим его бранью; когда Нелли Бад лежала без сознания на узкой кровати, рядом с которой стоял стул с цветами Фредерика; когда леди Мэри сидела, тихая, безукоризненная и печальная, за нескончаемым обедом; когда Чака видел во сне Салли, и охоту, и зайцев, и опять Салли, — в Сохо некий человек, постучав в дверь, спокойно ждал, когда его впустят в дом.
Это был молодой человек, проворный, сильный и решительный. На нем был вечерний костюм, словно он только что покинул званый обед или оперу, в руке он держал трость с серебряным набалдашником, которой легонько постукивал по ступеньке в ритме популярной песенки.
Вскоре дверь отворилась.
— А-а, — произнес мистер Уиндлсхэм. — Входите, входите.
Хозяин отстранился, давая возможность гостю пройти. Это был офис, которым мистер Уиндлсхэм пользовался для таких дел, которые не должны были как-то связываться с «Балтик-Хаус». Он тщательно запер дверь и провел молодого человека в теплую, хорошо освещенную комнату, где, поджидая гостя, читал роман.
— Пальто и шляпу, мистер Браун?
Мистер Браун отдал то и другое хозяину и сел, равнодушно поглядев на открытую книгу. Мистер Уиндлсхэм заметил его взгляд.
— «Как мы теперь живем», — сказал он. — Энтони Троллопа. [7] Увлекательная книжка о финансовых спекуляциях в мире литераторов и издателей. Вы любите романы, мистер Браун?
— Не, нащет чтения я не очень, — сказал мистер Браун.
У него был странный акцент, мистер Уиндлсхэм никак не мог соотнести его с каким-нибудь сословием или районом, какие были ему ведомы. Мистер Браун говорил так, как заговорят люди в будущем: сто лет спустя такая речь станет обычным явлением, но нельзя же было ожидать, что мистеру Уиндлсхэму это могло быть ведомо.
— Не, время для книжек вроде как не хватает, — продолжал он. — Мне бы классный какой мюзик-холл, это всегда пожалста…
— Ах, да, мюзик-холл. Ну а теперь к делу. Вас мне рекомендовали, отменно рекомендовали, и не в последнюю очередь за то, что вы действуете самостоятельно и осмотрительно. Надеюсь, мы можем беседовать с полной откровенностью. Как я понял, вы убиваете людей.
— Это точно, мистер Уиндлсхэм.
— Скажите, убить женщину труднее, чем мужчину?
— Не-а. Женщина по природе своей вроде как не такая быстрая и сильная, как мужчина, верно?
— Я спросил не совсем про это… Ну ничего. Многих ли вы убили, мистер Браун?
— А вам зачем это знать?
— Я хочу лично увериться в данных вам рекомендациях.
Мистер Браун пожал плечами.
— Двадцать одного, — сказал он.
— Истинный профессионал. Каким же методом вы обыкновенно пользуетесь?
— Да разными. Как все сложится. Если есть выбор, по мне самое клевое дело — нож. Работа с ножом — это вроде как мастерство.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |