зазеленела вика и другие травы. Вместе с одной из стай полетел туда и
изголодавшийся Белощек с желтой лентой на шее: с жадностью начал он
щипать траву.
В начале зимы его еще посещали смутные воспоминания о лете у берегов
залива Джемса, о подруге, которую он нашел среди болот в том далеком,
чужом краю, о долгом путешествии домой, которое в конце концов привело
его снова на Барру. В начале зимы он порой тосковал по своей подруге,
благосклонности которой добивался на том зажатом со всех сторон землею
озере, где страшные леса мрачно и грозно подступали к самой воде. И
когда появлялась новая стая гусей, он внимательно рассматривал них,
чтобы узнать, нет ли ее среди них, может, она прилетела к нему.
Но птичья память состоит из отдельных ячеек, каждая из которых
соответствует определенному времени года, медленно закрываясь, когда
кончается это время года, и открываясь, когда оно наступает вновь.
Теперь от фазы годичного цикла, соответствовавшей половому влечению, его
отделяло уже несколько месяцев, и все воспоминания о подруге и об их
совместной жизни улетучились из памяти.
Но в эту ночь, когда он кормился, ощущая разлитое в солоноватом
воздухе нежное тепло возвращающейся весны, новое чувство шевельнулось в
глубине его души. Смутное беспокойство, ничего общего не имевшее с
испугом, неясный, дальний зов - то ли сон, то ли явь, - неизвестный и
непонятный ему.
И вот с ночного неба донеслись звонкие трубные голоса птиц с
побережья, которые первыми отправлялись в полет на север вслед за весной
Луна зашла, я стаи чередой потянулись назад, в пролив, дожидаться
рассвета. Теперь Белощек заметил, что другие гуси тоже объяты новой,
странной тревогой. Время от времени какой-нибудь гусак, вытянув шею,
набрасывался на другого оказавшегося поблизости гусака, и между ними
завязывалась короткая ожесточенная схватка. Взошло солнце, и,
оглушительно хлопая крыльями, гуси взвились в воздух. Высоко над морем
Белощек вновь остро ощутил будоражащее чувство тревоги, тягу лететь все
дальше и дальше вслед ширившейся весне. Только куда лететь?
В спешке и нетерпении кормились гуси на махэйре в ту ночь. К проливу
они вернулись раньше обычного, и, как только стаи опустились на воду,
поднялся грозный гам и возня. Гусаки, которые всю зиму в полнейшем
согласии искали корм, теперь воинственно разбились по двое, молотя друг
друга расправленными жесткими крыльями, да так, что вода вокруг кипела и
пенилась.
Но Белощек с желтой лентой держался особняком, потому что не ощущал
ничего похожего на их воинственность. Вскоре после этого один гусак
поблизости от Белощека подплыл к соседней птице и повел себя совсем не
так, как дерущиеся самцы. Он быстро подергивал головой, вставал в воде
свечкой, топорща перья на груди и медленно и грациозно покачивая из
стороны в сторону шеей. В его поведении сквозили нежность и учтивость,
которых лишены были грозные наскоки самцов. Это было первое, еще
неуверенное ухаживание самца за своей самкой, первые робкие признаки
полового влечения, пробудившегося с весной. Словно какой-то ключик
повернулся в дальнем закоулке мозга Белощека, открыв ячейку, которая
долгие месяцы была заперта, и то, что скрывалось в ней, смутные,
блеклые, бессвязные воспоминания, проникло в его сознание.
Он снова вспомнил о ней. Она ожидала его далеко-далеко отсюда, там,
где пресная, мелкая, тихая вода, где меж двух узких песчаных кос, густо
поросших ивами, лежит небольшая заводь и где из-за темных деревьев,
грозно подступавших к самой воде, совсем не видать горизонта. Но больше
он ничего припомнить не мог.
У него было неясное ощущение, что где-то в этих пробудившихся
воспоминаниях сокрыт источник пронзительного, тревожного беспокойства,
которое овладело им с прошлой ночи.
А весна продолжала свое наступленье. Порой с Атлантики с воем
налетали сильные порывы ветра, но каждый раз со смертью ветра солнце
нарождалось все быстрее и припекало все жарче, и от его тепла над
махэйром вздымался пар. К началу апреля на пустошах запестрели
маргаритки и примулы; в небе, разливаясь подобно влаге, зазвенела песня
жаворонка.
Лихорадочного напряжения достигли у казарок соперничество и брачные
игры. В давно определившихся парах ухаживания перешли в новую стадию,
говоря о большей близости. Птицы часто вытягивались на воде в струнку,
прижимаясь друг к дружке грудью, а то одна из птиц вскакивала на спину
другой в прелюдии совокупления. Не нашедшие пока себе пары годовалые
птицы начали сбиваться в отдельную стаю, самцы ожесточенно дрались из-за
самок и гонялись друг за другом, быстро, беспорядочно перелетая над
самой водой.
Белощек с желтой лентой на шее чувствовал себя чужим для обеих групп.
Рядом не было его подруги, и ему нечего было делать среди птиц,
предававшихся брачным играм. Не испытывал он и желания присоединиться к
годовалым холостым гусакам, так как не ощущал горячего стремления биться
за новую подругу. Постепенно память его прояснялась. Теперь он уже ясно
видел ее - она была похожа на самок его породы и все же совсем иная, с
коричневым оперением, тогда как у него оно было серебристо-серым, и
белые пятна на голове у нее были поменьше. Теперь он в мельчайших
подробностях представил и место их встречи - озеро и болото с
полумесяцем песчаного пляжа меж ними, и острова, и в особенности один
островок, средоточие и кульминацию всего, потому что к нему прилегала
илистая заводь, где они устроят гнездо.
На исходе апреля в течение двух дней беспрерывно дул ветер с севера.
Белощек отмечал повышение давления - воздух становился плотнее, облегчая
полет. С Атлантики надвигался фронт высокого давления, и старые опытные
гуси знали, что, как только их минует центр фронта и давление вновь
начнет падать, наступит перемена, и подует сильный ветер с юга. В тот
день гусям не спалось в море, они то и дело посматривали в небо,
проверяя, не переменился ли ветер.
Когда они в сумерки полетели на свое пастбище, взошла полная луна, и
ракушки на морском берегу замерцали серебром в косом лунном свете. Гуси
торопливо поели, потом стая за стаей с шумом закружили над проливом так
низко, что росчерки их крыльев рябили и взвихривали воду. Поскольку они
действовали, поддавшись стадному чувству, а не влечению к спариванию,
Белощек охотно принял участие в их полете. В эту ночь он прибился к стае
из пятидесяти взрослых птиц, все они, за исключением его, разбились на
пары, и всякий раз, когда стая взлетала, Белощек взлетал вместе с ней.
Круговые полеты, дикие, неистовые, длились по нескольку часов,
подстегивая Белощека все нараставшим возбуждением, так что все до
последней жилки в нем пылало.
Когда луна стояла почти в самом зените, поднялся ветер, и теперь дул
он с юга. Гуси подождали еще полчаса, ветер еще окреп. И тогда стая
поднялась в воздух: на сей раз с первого же мгновения в их полете явно
чувствовалась новая целеустремленность. То была уже не игра, они
непрерывно поднимались все выше и выше, вместо того чтобы метаться над
водой. Позади остались пролив и Гусиный остров. Птицы выровнялись и
повернули на север. Залитый лунным светом пейзаж внизу, утрачивая
резкость очертаний, расплывался до тех пор, пока ничего нельзя было
различить, кроме черных теней гор да белых полос песчаных пляжей. А
потом земля и вовсе исчезла из виду - под ними расстилалось только море.
С облегчением почувствовал Белощек, что тревога, которая вот уже
несколько недель терзала его, исчезла; теперь он знал, что это не один
из утренних полетов к местам дневного отдыха в море, а весенний перелет,
долгое путешествие, которое приведет его к подруге и к местам, хранимым
в воспоминаниях.
Рассвет озарил тихое, спокойное море, так как ветер, повернув с
севера на юг, разгладил волны. Память Белощека находилась во власти
ассоциаций и догадок, и теперь, увидев под собой морской простор, он
опять вспомнил ту пору ровно год назад, когда в последний раз точно так
же покинул зимовье на Барре и полетел на север. Тогда все шло совершенно
иначе, потому что океан в неистовом бешенстве вздымал громадные, как
башни, волны с клочьями взбитой шквалом пены. Вскоре после начала полета
его подхватил ураган, с которым он боролся до тех пор, пока не отказали
измученные крылья...
Внезапно смысл этого происшествия дошел до его сознания. Силы
мгновенно оставили его крылья, и он поотстал от стаи. Ведь в тот раз,
когда он уже не мог бороться со штормом, то повернул и полетел по ветру.
Он оставил северный путь предков, и ветер унес его в открытое море, в
неведомый край заходящего солнца.
И теперь он понимал, что место, где его ожидает подруга, лежит там, в
краю заходящего солнца, а не на севере, куда держит путь эта стая!
Стая стремительно удалялась, и внезапно панический ужас одиночества
охватил его. Воспоминания о подруге и местах, где он встретил ее,
улетучились так же быстро, как и нахлынули, перед мгновенно вспыхнувшим
непреоборимым желанием вновь присоединиться к стае. Его большие крылья
мощно рассекали воздух, и под усилившимся с увеличением скорости
воздушным потоком перья еще крепче прижались к телу. Понемногу он нагнал
их и занял свое место в хвосте стаи. Но тут, едва он там очутился и
ощущение одиночества прошло, его вновь обуяло беспокойство. Ибо теперь
он знал наверняка - полет на север приведет не туда. Его полет к подруге
должен пролечь на запад, прочь от восхода, прочь от морей, через которые
держат путь перелетные казарки.
Но поступить так ему было нелегко, потому что стая притягивала,
накрепко привязав к себе. Алая заря померкла. Казарки твердо летели по
курсу, сильный попутный ветер был им в помощь. За Белощеком вилась
желтая ленточка, но он давно позабыл о ее существовании. За стаей он
летел с неохотой и все же не в силах с ней расстаться.
Когда они провели в воздухе часов восемь, летевший вперед вожак повел
их на посадку, на отдых. Но гуси были слишком возбуждены, чтобы долго
предаваться праздности. Сперва одна пара, а за ней другая, потом третья
совершали страстный брачный ритуал. Пристроившись сбоку, Белощек,
растерянный и одинокий, наблюдал за ними, и пылкое возбуждение охватило
его, но его подруги не было с ним, и для его возбуждения не было выхода
и облегчения. Внезапно он почувствовал себя в стае совершенно одиноким,
как несколько часов назад, когда отстал было от них. И теперь то далекое
озеро с островами и илистой заводью позвало его с такой силой, которую
нельзя было ни одолеть, ни оставить без внимания.
Через два часа полетели дальше. Оставшийся без подруги Белощек тоже
взлетел, замыкая поднимавшуюся в безоблачное небо стаю. Но когда они,
набрав высоту, подровнялись и повернули на север, Белощек зарулил
крыльями и повернул на запад. Он смотрел стае вслед, пока она не
превратилась в тончайшую паутинку и не исчезла совсем.
Теперь у него в голове живо вырисовывалась цель, к которой он
стремился. Но расстояние, отделявшее его от этой цели, и тот путь,
который ведет туда, стерлись из его памяти. Он знал только, что путь ему
- на запад.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Наступил новый рассвет, а Белощек все летел над пустынным морем;
давали себя знать первые признаки утомления. Отправляясь в полет, он был
хорошо упитан и весил на четверть больше обычного. Для поддержания
скорости полета в сорок миль в час организм перерабатывал жир в энергию,
примерно один процент веса в час. Он пробыл в полете более суток и
теперь отчетливо ощущал потерю в весе, которая придавала ему большую
подвижность. В то же время лететь ему стало не легче, труднее, потому
что силы быстро уходили. Теперь он частенько опускался на воду, делая
короткие передышки. Голод, который много часов назад начался с
неприятного посасывания, превратился в сверлящую боль.
В середине дня он заметил узенькую белую кромку льдов, которая все
приближалась, и вскоре он летел над краем огромного плавучего ледяного
поля, где подтаявшие льдины покачивались на волнах океана. Значит, он
приближался к берегу. Это озадачило Белощека, потому что, по смутным
воспоминаниям о том, первом полете, так близко от зимовий Барры не было
никакого побережья.
Ближе к вечеру он различил на подернутом дымкой горизонте еле видные
очертания гор. А потом увидел нечто странное и загадочное - тонкую,
сверкающую белую полоску, таинственно висевшую между небом и прибрежными
утесами. Подлетев поближе, он разглядел, что это покрытое искрящимся
льдом плато, от толщи которого тянулись к морю ледники, извиваясь меж
прибрежных скал, словно застывшие реки.
Память Белощека не сохранила особых примет и ориентиров, которые он
должен искать во время обратного перелета к месту гнездовья. Но когда он
оказывался над таким местом, память легко могла подсказать, знакомо оно
ему или нет. Этого края, с таким живописным нагромождением гор и
ледников, он не видел никогда Где-то он все-таки сбился с пути.
Он подлетел совсем близко к вздыбленному берегу, изрезанному узкими
фьордами, которые, извиваясь, тянулись к исполинскому ледяному плато.
Здесь до сих пор лежал глубокий снег, и торчавший из него чахлый
кустарник казался серым и безжизненным. Но попадались проплешины, где
снег был сметен ветром, обнажив поросль сухих мхов и лишайников. На одну
из них и опустился Белощек и начал есть. Корм оказался безвкусным и
неприятным, но, набив им брюхо, Белощек смирил муки голода. И задолго до
рассвета почувствовал, как его упругое тело вновь наливается силой.
Хотя память и разум птицы отличаются странными пробелами, существуют
области восприятия, развитые у птиц не в пример другим животным, в том
числе и человеку. Одно из таких качеств - высокоразвитая в особенности у
перелетных птиц способность улавливать различия в высоте ежедневного
пути солнца по небу во время перелета по сравнению с той, к которой
птица привыкла в родном краю. Положение солнца в полдень - это мера
широты, по которой видно, на каком отдалении к югу или к северу от
экватора находится наблюдатель. Если наблюдатель движется в северном
полушарии на юг, у него создается впечатление, будто солнце поднимается
на небе все выше; при продвижении на север - будто дуга, по которой
движется солнце, понижается, приближаясь к южному горизонту.
Белощек отлично помнил траекторию движения солнца над водами Барры,
которые он покинул около двух суток назад. Теперь всплыла еще одна
подробность, которая дополняла обретавшие все большую четкость
воспоминания о месте будущего гнездовья, на поиски которого он
отправился. Он вспомнил, что солнце стояло там выше, чем в такое же
время года на Барре. И когда наступил рассвет, он принялся то и дело
посматривать на солнце, чтобы сравнить его нынешнее
положение с тем, которое оно занимало на Барре и в далеком краю
гнездовья. Через несколько часов он пришел к выводу, что солнечная
траектория здесь ниже, ближе к южному горизонту. Для пущей уверенности
он подождал до полудня, попеременно кормясь и отдыхая, и тогда ему стало
ясно, что делать. Правда, в его широких крыльях все еще ощущалась
некоторая вялость, но он поднялся в воздух, набирая высоту до тех пор,
пока нагромождения льда и скал не остались далеко внизу. Он полетел
вдоль извилистого побережья.
Белощек не знал, что нынешний его полет на запад начался гораздо
севернее, чем прошлогодний, когда его унес ураган. Не знал, что северный
путь привел его на юго-восток Гренландии, а не к берегам желанного
Лабрадора. Знал только по запечатленным во время прежнего полета
приметам, что солнце слишком уж низко стоит под южным горизонтом. При
решении этой задачи он не применял математических расчетов, которыми
пользуются мореплаватели. Он просто чувствовал необходимость во что бы
то ни стало вернуть солнце на положенное ему на небе место. А для того
чтобы осуществить это, как он знал, нужно лететь в направлении, которое
подсказывает ему полуденное солнце.
Он летел часа три, когда берег резко повернул к западу. Он вновь
почувствовал усталость в крыльях и опустился в поисках корма. Белощек
понимал: чтобы исправить положение солнца, он должен лететь дальше на
юг, где теперь опять не видно ничего, кроме моря и льда. Но его
истомившееся тело не могло осилить новый длительный перелет. Приходилось
ждать.
Шесть дней прождал Белощек, день и ночь подкрепляясь скудными
запасами мхов и трав, которые добывал из-под снега, так что его зоб и
желудок всегда были туго набиты. Он медленно прибавлял в весе, куда
медленней, чем обычно, потому что пища была почти целиком лишена
питательности. На обычном корме он за неделю вошел бы в норму, теперь же
лишь на шестой день жирок тоненьким слоем затянул его грудку. Но крылья
в общем-то обрели былую силу и уверенность. Стремление продолжать полет
обернулось настоятельным требованием, которому он больше не в силах был
противиться.
Под вечер поднялся он в воздух, и не прошло часа, как берег скрылся
из виду. Полет его был тверд, удары крыльев уверенны. Он не знал, что
снова держит путь в самое сердце Атлантики.
Он все еще быстро летел вперед, когда рассвет озарил желтую ленту на
шее, и она засверкала, будто золотая. Белощек летел без передышки всю
ночь напролет и теперь опустился на воду, напряженно глядя на восходящее
солнце. За ночь он проделал, вероятно, миль четыреста и вскоре
установил, что солнце в этих местах поднимается круче и описывает на
небе дугу повыше, чем на Барре. Теперь он понял, что может прервать
полет на юг и что следующая фаза поисков подруги, которая где-то ждет
его, может начаться прямо отсюда.
На этот раз ему не пришлось ориентироваться по буревестникам, чтобы
установить, в каком направлении лежит суша; он знал, что должен лететь в
сторону заката. Утро еще не кончилось, когда он вновь двинулся в путь и
поднялся высоко, опасаясь пропустить на горизонте отдельные ориентиры.
Но вместе с усилиями, которых потребовал новый полет, вновь возвратился
голод. Он все летел и летел, и после полудня по всему его телу разлилась
слабость. Грудные мышцы и сухожилия крыльев от изнеможения горели огнем.
Белощек летел на высоте двух тысяч футов, которая позволяла ему
видеть на шестьдесят миль вокруг, враз окидывать взором десять тысяч
квадратных миль океанской поверхности. День стоял ясный, но на горизонте
с юго-запада ползла черная маленькая тучка. Он с любопытством
разглядывал ее, потому что черная тучка на абсолютно безоблачном небе
представляла собой странное явление. Довольно долго она не меняла
очертаний. Любопытство Белощека росло, и в конце концов он повернул к
ней, на время позабыв о мучивших его тело голоде и усталости. Постепенно
он различил вдали белую, похожую на остров точку, покоившуюся под тучкой
на глади океана.
Больше двух часов потребовалось Белощеку, чтобы долететь туда, потому
что летел он теперь с трудом, гораздо медленней обычного. Но задолго до
того, как достичь цели, вспомнил он о полете во время урагана прошлой
весной и о том странном ребристом плавучем острове, на который выбросила
его буря. И тут догадался, что это один из таких островов, который
качается на волнах, зарываясь в воду то одним, то другим концом, и,
переваливаясь с боку на бок, медленно продвигается по морю.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Метеорологическое судно "Талисман" три недели вело наблюдения в
районе метеостанции Кэнди, примерно в трехстах милях от побережья
Лабрадора. Команда пребывала в отличном настроении - настала последняя
ночь их пребывания здесь. Завтра к двенадцати их сменит другое судно, а
через четыре дня "Талисман" возвратится в Нью-Йорк. Это был пароход,
котлы которого топились нефтью, и после трехнедельного барахтанья по
кругу на малой скорости почти все бочки в междудонном отсеке опустели.
Чтобы восполнить вес истраченного горючего, цистерны для балласта
следовало залить водой.
Ранним утром в день выхода "Талисмана" из Кэнди механики принялись за
очистку пустых бочек из-под горючего, соскребая со стенок липкие,
маслянистые отходы. Только-только забрезжил рассвет, когда с борта
"Талисмана" выплеснули в море эту черную жижу. Едва коснувшись холодной
морской воды, нефть расплылась за кормой, образовав вязкую пленку. Под
ударами волн слой нефти может стать тоньше, а само пятно - разбиться на
несколько менее крупных пятен, но ничто не может рассеять или совсем
уничтожить его. На долгие месяцы сохранится гонимая морскими течениями и
ветрами липкая нефтяная пленка, кочуя по океану на сотни миль, и, где ни
появится, она повсюду будет смертоносной ловушкой для морских птиц.
Белощек опустился на воду неподалеку от судна и всю ночь не упускал
"Талисман" из виду, время от времени подлетая, когда тот медленно
удалялся. Спал Белощек мало: его ужасно мучил голод, а смутное
воспоминание подсказывало, что в тот раз плавучий остров каким-то
образом снабжал его пищей. Он боялся подплывать ближе, но поведение
буревестников и глупышей, которые летали совсем рядом с судном,
говорило, что нынче там нет никакой еды.
Но потом, когда рассвело, на палубе произошло то, что он мгновенно
узнал и понял. К поручням подошли двое и выплеснули в море содержимое
большого бака. За кормой поплыли отбросы из камбуза, и кружившие вокруг
морские птицы, опустившись на воду, с шумом и дракой набросились на
съестное. Поборов страх, Белощек влетел в клубок дерущихся птиц. Он был
крупнее остальных и, молотя крыльями, сражался, покуда они не отступили,
оставив ему самое богатое кормом место. Тогда он полетел за успевшим
удалиться судном и, приблизившись, впервые заметил за кормой черные
пятна, которые хмурыми тенями расплывались по морской синеве. Он
опустился на воду почти у самой кормы.
Одно из странных черных пятен лениво пододвигалось к нему. Несколько
минут Белощек наблюдал за его приближением. Потом муки голода стихли, и
его начало клонить ко сну.
Проснулся он оттого, что нестерпимый холод, будто ножом, полоснул под
водой по его брюху. И тут он заметил, что окружен тонким слоем
разлившейся по воде черной пены, и эта клейкая темная слизь проникает
сквозь оперение, пропитывая и склеивая перышки на груди и боках.
В обычных условиях оперение белощеких казарок превосходно защищает от
воды и холода. Состоит оно из двух слоев: наружный - из жестких, плотно
подогнанных, лежащих одно на другом перьев, внутренний - из густого,
мягкого пуха. Неподалеку от хвоста казарки расположена жировая железа,
из которой птица время от времени выдавливает клювом жир и смазывает им
свои перья. Таким образом, снаружи перья всегда остаются
водонепроницаемыми и защищают собой мягкий, неплотный, содержащий много
воздуха защитный слой пуха. Но спускаемые кораблями в море нефтяные
отходы губительно действуют на оперение, мгновенно уничтожая
свойственную ему водонепроницаемость. Нефть просачивается сквозь перья,
склеивая их клубками. Вода проникает до самой кожи, воздушная прослойка,
обеспечивающая теплоизоляцию, уничтожается, и маховые перья часто
слипаются до того, что птица теряет способность летать.
Просачиваясь под перья, вода пронзала грудь и брюхо Белощека ледяной,
ноющей болью. Ужас охватил его: никогда не испытывал он ничего
подобного. Благодаря великолепной водонепроницаемости оперения он вообще
никогда раньше не чувствовал воду.
Клейкая пленка приводила его в замешательство. Он попробовал
отщипнуть с груди одну из черных капель, и в клюве застряла какая-то
часть ее, но куда больше осталось, пристав к перьям. Он смутно
догадывался, что между черной, расползающейся по воде тучей и ледяным
холодом, который проникал сквозь его брюшко, непременно должна
существовать какая-то связь. И понял, что в этой черноте таится
опасность, от которой надо бежать.
Он попытался взлететь, но вода цепко держала его, и он сумел лишь
неуклюже рвануться вперед, еще больше перемазав нефтью шею и грудь, и
черные потеки появились на его крыльях. Тогда он поплыл к черте, за
которой находилась чистая, синяя вода, но черта эта непрестанно
отдалялась от него. Его плавучесть во многом зависела от воздуха,
заключенного под оперением, и, когда воздух улетучился, Белощек глубже
погрузился в воду. Он отчаянно греб перепончатыми лапками, но ему
приходилось тратить много сил просто на то, чтобы держаться на воде.
Хоть и медленно, но он все же пробился к синей воде. Там он опять
попытался было подняться в воздух, но ему удалось совершить лишь нечто
вроде прежнего прыжка, потому что нефть, приставшая к крыльям, не давала
развернуть легкими движениями маховые перья, как то требовалось для
полета. Он принялся чистить крылья, проводя клювом по одному перышку за
другим, соскабливая черную липкую слизь и временами смазывая перья
жировыми выделениями железы.
Его грудь покрывал совсем тоненький слой подкожного жира, и
исходивший от воды холод глубоко пронизывал тело. Он лишился обычной
способности держаться на воде, и, чтобы не утонуть, ему приходилось
грести изо всех сил. Нефть попала ему в глаза и нестерпимо жгла их,
забила клюв и глотку.
С помощью природного жира, выделяемого железой у хвоста, ему
удавалось очистить перья от клейкой массы, но непрерывные гребки,
которые были необходимы, чтобы удержаться на воде, забирали почти все
его силы, так что трудно было одновременно еще и чистить крылья.
Холодная вода, ледяными тисками сжимавшая брюхо, парализовала его.
Как только Белощек, на миг поддавшись обволакивающей пассивности,
переставал грести, то сразу же уходил под воду. Отчаянно работая
перепончатыми лапами, он ухитрялся вновь выбраться на поверхность, но
вода по-прежнему тянула вниз, заливая спину, и доходила до самой шеи В
исступлении он бил по воде крыльями с такой яростью, что закипала белая
пена. Он почувствовал, что может немного продержаться на крыльях. Тело
его снова поднялось над водой, и, размахивая крыльями, он понесся
вперед, не отрываясь от воды. Он бешено заработал ногами, борясь с
засасывающим его морем, стараясь всячески помочь крыльям.
Как перегруженный гидросамолет, бороздил Белощек воду, далеко
умчавшись вперед и чувствуя, что тело его вновь обретает легкость по
мере того, как скорость понемногу приближается к взлетной. Гладкий,
округлый вал подкинул его вверх, и, очутившись на гребне, он изо всех
сил пытался оторваться, зная, что в безветрии впадины между гребнями
двух валов ему не представится другой такой возможности, а силы
истощатся до того, как его вынесет вверх новый вал. С дальней, задней
стороны волна под ним пошла на убыль. Порыв легкого ветра подхватил его
крылья, увеличив их подъемную силу. Дуновение длилось всего лишь только
миг, но его хватило, чтобы перетянуть в пользу Белощека чашу весов.
Тяжело поднялся Белощек в воздух. Он летел, едва не задевая воды;
старался набрать высоту, необходимую для того, чтобы его не накрыл
следующий, уже набегавший гребень; налегал на крылья.
Нижняя тяга волны толкала его в провал между валами. Он попытался
выбраться наверх по косому боку следующей волны. В шапке пены над ним
тяжело нависал ее гребень. Изо всех сил старался Белощек подняться над
ним. Гребень склонился так низко, что обдал солеными брызгами, но он все
еще продолжал лететь, и волна пробежала, и его вновь подхватило легкое
дуновение ветра, и он поднялся на несколько ярдов выше.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |