стай, - когда осенью казарки вернутся на Барру, он будет уже далеко.
Рори шел уже семнадцатый год. Долговязый парень, шесть футов два
дюйма ростом. Ничего не сказав матери, он написал в пароходную компанию
в Глазго - ее суда время от времени заходили в Каслбэй - с просьбой
взять его на какое-нибудь судно. Молодые парни с Гебридских островов
испокон веков уходили в море и во всем мире считались хорошими моряками.
Две недели спустя Рори получил ответ с рекомендацией обратиться к
помощнику капитана судна, которое прибудет в Каслбэй через десять дней.
Мать сидела за ткацким станком, когда он показал ей это письмо. Она
пробежала его глазами и вернула Рори. Неподвижным, невидящим взглядом
долго смотрела через крошечное окошко в море. Со страхом ждал Рори ее
ответа. Но когда она заговорила, то сказала только:
- Через десять дней.
Потом молча склонилась над станком, и вновь послышался его стук.
Сэмми гордился, что Рори станет моряком, но Мэри все десять дней
молча занималась своим делом, никак не высказывая своих мыслей. Наступил
последний день, и Рори стал укладывать свои вещи в старый холщовый
вещевой мешок, которым в прежние годы пользовался отец. Мэри была одна в
спальне и позвала Рори к себе. Когда он вошел, мать сидела на своей
убогой кровати из жердей и веревок. Ее плечи поникли, и она казалась
очень маленькой. Лицо избороздили морщины, а в волосах - преждевременная
седина. Он повернулся к ней, побаиваясь, что вот сейчас начнется сцена,
которой он так страшился.
В глазах Мэри сверкнули слезы. Она провела рукой по глазам, и слова
ее хлынули бурным и яростным потоком.
- Ты ведь совсем мальчик, Рори, совсем мальчик. Но я рада, что ты
уходишь. Рада, что уходишь от этого... Возвращайся, когда сможешь... Я
буду очень скучать... Ты - все, что у меня есть на Барре, на всем
свете...
Она снова провела дрожащей рукой по глазам.
- Только никогда не возвращайся насовсем. Барра не место для тебя, ты
слишком хорош для Барры. Она убьет тебя, твою душу и разум... как убила
меня. Но не оставайся и моряком - ты для этого тоже слишком хорош.
Развивай постоянно свой ум... Светлая голова - большая редкость. Мир
нуждается в таких. И еще как, господи! Продолжай образование... Это
нелегко, Рори, но ты можешь, ты должен! Я буду очень скучать по тебе...
Мэри смолкла, она глядела не на Рори, а мимо него, в крошечное
окошко, обращенное к океану. Рори смущенно переминался с ноги на ногу,
не зная, что сказать. Никогда еще мать, сидевшая сейчас на своей
странной кроватке, не казалась ему такой маленькой и трогательной.
- Я пошлю тебе денег, купишь новую кровать, - пробормотал он и тотчас
же почувствовал, что сморозил невероятную глупость.
- Не надо! - воскликнула она. - Я люблю свою старую кровать. Мне
самой пришлось сооружать ее. Отец ни за что не хотел помогать мне.
Рори в жизни не видел своей матери с молотком или пилой, но сейчас
живо представил, как она неуклюже, с непокорным, вызывающим видом
орудует ими, а отец прохлаждается в сторонке. Лишь в этот миг он впервые
понял до конца, какая пропасть разделяет родителей. Неожиданно эта
самодельная кровать предстала перед ним в своем реальном значении - как
символ супружества, юридически существующего, но по-настоящему не
существовавшего никогда.
Через час Рори собрался в дорогу. В дверях за руку попрощался с
отцом, поцеловал мать. Потом быстро сказал:
- До свидания. Вернусь когда-нибудь.
Перехватило горло, и, не прибавив больше ничего, перекинул он мешок
через плечо и быстро зашагал по песчаной тропе к Каслбэю. Пройдя шагов
тридцать, обернулся и помахал рукой.
Родители молча стояли у дверей лачуги - рослый и сильный белокурый
красавец с копной спутанных волос и гордой сияющей улыбкой и маленькая,
приземистая, сутулая женщина с круглым, морщинистым и невыразительным
лицом. "До чего обманчива внешность", - подумалось Рори. Острая жалость
к матери пронзила его.
Он хотел уже повернуть обратно, но краем глаза уловил какое-то
неясное движение. Он перевел туда взгляд. Позади их лачуги, где дорога,
извиваясь, взбиралась в горы, он увидел стройную фигурку с
развевающимися на ветру длинными черными волосами. Она энергично махала
ему рукой. Рори весело помахал ей в ответ. Он не будет скучать по ней -
в этом он не сомневался, урок, который она преподала ему летом, был
хорошо усвоен. Теперь он лучше знал себя. Он был хорош собой и нравился
девушкам. И куда бы он ни поехал, он знал, всюду наверняка найдутся
другие Пегги.
Он опять помахал Пегги, потом повернулся и пошел, ни разу не
оглянувшись назад. Мгновение спустя он услышал вздохи материнской
скрипки, мягко разносившиеся над весенним махэйром. Стены лачуги
заглушали и без того еле слышные, далекие звуки; до Рори долетали лишь
обрывки мелодии, но он хорошо знал ее, и память восполняла то, чего, как
ни напрягал свой слух, он не мог уловить. Минуту спустя музыка и вовсе
растаяла у него за спиной, и единственное, что он слышал, это шорох
ветра в клеверном поле да прерывистый рокот океана.
Но долго еще в его душе неотвязно звучал скрипичный концерт
Мендельсона.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Корабль Рори оказался тесной и скрипучей посудиной, напоминавшей
огромную керосиновую бочку, слегка сплющенную с одного конца. Некто в
давным-давно забытые времена снисходительно нарек его "Краса Клайда", и,
по утверждениям зубоскалов, это корыто только потому и уцелело во время
войны, что ни один командир немецкой подлодки не мог поверить, что на
него стоит изводить торпеду. Повинуясь чувству долга, "Краса Клайда",
как маятник, моталась с грузами по Северной Атлантике между
Великобританией, Соединенными Штатами и Канадой. Благодаря неглубокой
осадке и скромным размерам она могла подниматься по рукавам реки Святого
Лаврентия, а летом совершила несколько рейсов по Великим озерам. Стоянки
были кратковременны, но Рори все же недурно изучил портовые кварталы
Монреаля, Торонто, Милуоки и Чикаго.
В Нью-Йорке, через месяц после того, как он покинул свой дом, Рори
приобрел орнитологический справочник и восьмикратный бинокль и, как на
суше, так и в море, стал проводить свободное время за изучением птиц,
встречавшихся в той или иной местности. К изумлению товарищей по
команде, он часами торчал на палубе, следя за буревестниками и
глупышами, легко парившими за кормой.
Несколько месяцев спустя Рори установил, что истории, подобные той,
что произошла с Пегги, имеют обыкновение повторяться. Сперва ему
казалось, что он сам подцепляет девиц, однако после нескольких случаев
ему начало казаться, что они выбирают его. Так или иначе, ему это очень
нравилось, и у него стало теперь куда меньше времени для наблюдений за
птицами.
Во время рейса он по-прежнему проводил на палубе долгие часы,
наблюдая за морскими птицами, но, когда они заходили в порт, забегаловки
с музыкальными автоматами, кабачки и девицы представляли для Рори
гораздо больший соблазн. Честолюбивые мечтания о будущем начали
понемногу развеиваться, он ничего не откладывал, и дальнейшее
образование, которым он намеревался заняться, теперь казалось таким же
недостижимым, как на Барре. Настоящее было слишком увлекательно, чтобы
долго предаваться размышлениям о будущем.
В то первое лето, во время их второго рейса по Великим озерам, с
двигателем случилась очередная поломка, которым была подвержена "Краса
Клайда", и она застряла на ремонте в торонтских доках. Обычно "Краса
Клайда" почти не задерживалась в портах, так что матросы не успевали во
всю мощь развернуться на берегу. Сейчас команда с нетерпением ожидала
спуска на берег, предвкушая удовольствия, которые сулила им эта поломка.
В первый же вечер на камбузе за ужином разгорелся жаркий спор.
- Шеф говорит, простоим тут дней шесть-семь.
- Я знаю Торонто, - объявил пожилой лысеющий кочегар. - Эх, ребята,
ребята! То, что вы ищете, называется Джарвис-стрит. Вполне сносное пиво.
И можно подцепить бабу долларов за десять, а то и меньше. Конечно, если
не станете требовать непременно молоденькую да хорошенькую. Эти берут
дороже.
Кто-то обратился к Рори:
- Ну как, Рори? Попробуем?
- И не подумаю, - возразил Рори. - Я разыщу какую-нибудь забегаловку
с танцульками. Там все молоденькие - и задаром!
Кочегар покосился на него.
- Я тоже когда-то был молод, - сказал он, - то же получал кое-что
задаром. Тогда, парень, это было куда занятней, чем нынче, девки
понаворочают на себя сто одежек, так никогда и не знаешь, что окажется
под низом. Бывало, думаешь, ну, оторвал себе толстушку что надо, а как
скинешь все ихние юбки, тут и видишь - тоща, как телеграфный столб.
Но, несмотря на свое решение, Рори в тот вечер присоединился к своим
собратьям-морячкам, дабы самолично осмотреть Джарвис-стрит и тамошний
товар.
Несколько часов спустя голова Рори кружилась от избытка канадского
пива. Он где-то потерял своих друзей и вдруг обнаружил, что находится в
душной грязной комнатенке со старой железной кроватью и проституткой
средних лет. Теперь, на свету, он рассмотрел ее как следует. У нее были
сухие, похожие на пух волосы и грязная шея. Она производила просто
отталкивающее впечатление.
- Да ты красавчик, мой милый, - сказала она, - но я больше не
занимаюсь этим делом ради прекрасных глаз и скидки никому не делаю! Гони
восемь доларов, да еще за комнату, когда будешь уходить. Это еще три
монеты.
- Прямо сейчас?
- Точно. Деньги на бочку - или катись!
Рори протянул ей десятидолларовую бумажку.
- У меня нет сдачи, миленок, - сказала она, - но Фредди сейчас
разменяет. Это здешний хозяин. Обожди минутку, я сейчас вернусь!
Выйдя в коридор, она прикрыла за собой дверь. Рори сидел на краю
кровати и ждал, размышляя, так ли уж ему хочется получить то, за что он
заплатил вперед! Он осмотрелся кругом. Обои отстали от стен, на потолке
пятна сырости в тех местах, где текла крыша. На кровати лежали только
матрац, простыня и серое суконное одеяло, полупротертое в середине.
"А она не спешит", - подумал Рори. За стеной, в коридоре, часто
слышались шаги, и Рори всякий раз напряженно вслушивался в них, но она
все не возвращалась. Он прождал добрых полчаса, потом вышел в коридор.
Из комнаты в дальнем конце коридора доносились голоса. Он постучался.
Тучный субъект в шлепанцах, брюках и нижней рубашке открыл на стук Рори
дверь.
- Вы, часом, не Фредди? - спросил Рори.
- Да, это я.
- Я хотел бы узнать, что стряслось с моей приятельницей. Она пошла к
вам разменять десятидолларовую бумажку.
Фредди пожал плечами.
- Ко мне никто не заходил с десятидолларовой бумажкой... А кто она
такая? Шлюха?
Рори робко кивнул.
- Обвела она тебя вокруг пальца, сынок, - сказал толстяк. - Должно
быть, просто смылась черным ходом вместе с твоими деньжатами. Здешние
суки частенько проделывают этот номер. Но я тут ни при чем. Я сдаю
комнаты, и все. В другой раз не будь идиотом, никогда не плати им
вперед.
Рори медленно повернулся и поплелся к парадному.
- Эй, парень, - окликнул его Фредди. - Ты не заплатил за комнату. С
тебя три монеты.
Рори молча вручил ему три доллара и вновь пошел по коридору. Толстяк
Фредди закрыл дверь и больше не показывался. Неподалеку от выхода Рори
увидел на стене пыльную деревянную доску с библейским текстом - в
тусклом освещении вестибюля Рори с трудом разобрал надпись: "Берегись
лживых пророков. Евангелие от Матфея. 7.15". Рори порылся в карманах,
нашел огрызок карандаша, вычеркнул слово "пророков" и медленно,
старательно нацарапал сверху другое слово. Отступил чуть назад и с
драматическим надрывом прочел вслух: "Берегись лживых проституток". Это
показалось ему необычайно забавным, и он громко расхохотался.
Раскатившийся по гулкому коридору смех быстро привел его в чувство, и с
омерзением и смущением он понял, что в дымину пьян, а весь этот вечер
был лишь пустой тратой денег и времени. Нетвердым шагом он вышел на
улицу, прислонился к столбу и стал дожидаться такси, которое доставит
его опять на корабль. Он ощутил какое-то теплое чувство, облегчение
оттого, что шлюха так и не вернулась. С отвращением и сожалением
вспоминал о минувшем вечере. Под вечер его приятели вновь отправились на
Джарвис-стрит, Рори же, захватив в камбузе сандвич, сунул его в карман,
взял бинокль и отправился в одиночестве наблюдать птиц.
Он покинул район порта и с милю шагал по широкому белому пляжу озера
Онтарио. Рори узнавал серебристых и сизых чаек, обыкновенных и черных
морских ласточек, но стаи морских куликов и песочников, которые шныряли
у самой воды, имели слишком неопределенный вид, чтобы он мог отличить их
друг от друга. Но это было увлекательно и, по мнению Рори, куда
интереснее, чем влетевшее ему в копеечку вчерашнее предприятие.
Он дошел до обширной болотистой низины, которая подступала к самому
берегу. Прибрежные птицы, более здесь многочисленные, кружили огромными
стаями, перебираясь с одного болотца на другое и сверкая, как гроздья
серебряных подвесок, всякий раз, когда они изменяли свой курс и солнце
освещало их белые брюшки. Присев, Рори жевал свой сандвич и наблюдал за
прилетом и отлетом птичьих стай.
Вскоре он увидел невысокого человека, который шел к нему берегом
озера. Вся одежда незнакомца состояла из шорт цвета хаки и бинокля, - он
часто останавливался, рассматривая птиц на берегу. Кроме своей матери,
Рори еще никогда в жизни не встречал никого, кто проявлял хотя бы
малейший интерес к птицам, и возможность познакомиться сейчас с другим
заядлым любителем пернатых взволновала его. Сделав вид, будто все его
внимание приковано к песочникам и куликам, он украдкой, искоса с еще
большим интересом поглядывал на приближавшегося человека. Тот производил
здесь, чуть ли не в центре большого города, странное впечатление. Когда
он подошел поближе, Рори ясно разглядел, что он и впрямь разгуливает без
рубашки, босиком, в одних только шортах. Был он коричневый от загара, и
его длинные темные волосы взъерошенным венчиком вздымались вокруг
дочерна загоревшей на солнце лысины. Помимо бинокля, на плече у него
болтался грязный, тоже цвета хаки, видавший виды мешок для провизии.
- Ну как, обнаружили? - спросил он, подходя к Рори.
Рори не знал, что ответить, и несколько растерялся.
- Нет, сэр... - сказал он, затем прибавил: - Я, право... что вы имеете
в виду, сэр?
- Плавунчика! Он был здесь нынче утром. Фуликариус. Плосконосый. За
последние десять лет первый плосконосый плавунчик в Торонто!
Смахивавший на бродягу незнакомец говорил, однако, с изысканным
прононсом оксфордского профессора.
- Этой весной я видел плавунчиков в море, - сказал Рори, - только они
были в зимнем оперении, и трудно сказать, красные это или северные.
- В море? - спросил незнакомец, и какое-то мгновение искоса глядел на
Рори. - А что вы там делали - в море?
- Матросом служу. Мое судно как раз в порту стоит.
- И где же вы видели плавунчиков?
- В проливе Минч, у берегов Шотландии, и как-то раз, подплывая к
Нью-Йорку.
- И много времени тратите в море на наблюдения за птицами?
- Порядочно. Почти все время, когда свободен от вахты.
- Нам не слишком много известно о распространении океанических птиц.
Орнитологи, как правило, не плавают в открытом море, а матросы, которые
плавают, никогда не становятся орнитологами. Вы редкое исключение. Могли
бы выполнить ценную работу.
- Чем же я могу быть полезен? - спросил Рори.
- Можете записывать свои наблюдения и посылать эти записи мне. - Тут
он принялся подробно объяснять Рори, как вести дневник наблюдений: нужно
ежедневно фиксировать положение корабля в полдень, регулярно каждые два
часа проводить наблюдения за птицами, занося в дневник виды и число
морских птиц, замеченных с корабля во время каждого наблюдения. Затем
нацарапал свою фамилию и адрес на обороте конверта и вручил его Рори.
Рори прочел: Доктор биологии П. Л. Томас, Зоологический факультет
Торонтского университета.
Затем сам представился:
- Меня зовут Рори Макдональд, я из... пожалуй, лучше всего оказать,
что я с острова Барра.
Они пошли дальше, время от времени наблюдая в бинокли за птичьими
стаями.
Внезапно доктор Томас спросил:
- Сколько вам, собственно, лет?
- В октябре будет семнадцать.
- Так почему бы вам не скопить денег и не поступить в какой-нибудь
университет?
- Я бы не прочь.
- Очень мало кто идет изучать биологию. Для нас каждый толковый
парень находка!
Через несколько минут они расстались. Прежде чем вернуться на улицы
города, профессор извлек из мешка измятую тенниску и сандалии, оделся,
обулся.
- Полиция требует, - сказал он, - иначе меня в трамвай не пускают!
Вот кретины, а?
Они так и не обнаружили плавунчика-фуликариуса, но встреча с доктором
Томасом стала поворотным пунктом в жизни Рори. Или, пожалуй, вернее,
поворотным пунктом была вчерашняя ночь, когда его чуть не стошнило от
омерзения, - проститутка вновь превратила его в любителя птиц.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
"Краса Клайда" двинулась вниз по реке Святого Лаврентия, вышла в
океан, и Рори начал посылать свои отчеты о птицах раз, а иногда и два
раза в месяц доктору П. Л. Томасу в Торонтский университет. Профессор,
как видно, был от них в восторге и регулярно посылал Рори оттиски из
орнитологических журналов с сообщениями о морских птицах и их перелетах.
Пусть в какой-то ничтожной мере, но Рори ощущал свою причастность к
великому, увлекательному миру научных исследований и гордился этим.
Знакомство с д-ром Томасом вновь напомнило Рори о прежних планах
бросить морскую службу и закончить где-нибудь среднюю школу.
Расплывчатая и неясная мечта превратилась в четкую, определенную цель.
Он поступит в университет и станет биологом. Ученье обойдется недешево, и
он стал бережно откладывать каждый пенс.
Больше двух лет плавал Рори на "Красе Клайда". На третий год взял в
конце лета расчет и поступил в школу. Теперь у него оставалось мало
времени и денег на свидания с девушками, хотя возможностей, как всегда,
было предостаточно. В первые несколько недель он разрывался между
честолюбивыми планами, заставившими его вернуться на школьную скамью, и
природными наклонностями матроса, потом честолюбие взяло верх, и за всю
зиму и весну он ни разу не ходил на свидания. Учился он упорно и после
года занятий в Глазго восполнил пробелы своего поверхностного,
полученного на Гебридах образования и овладел всей премудростью,
необходимой для поступления в университет.
Сомнений относительно того, куда поступать, не было никаких.
Грубоватый и настойчивый д-р Томас с самого начала решил, что Рори
приедет в Торонто, и тот, не размышляя, почему да отчего, согласился.
Одной из причин явно было то, что как в Канаде, так и в Соединенных
Штатах возможности великолепные. Однако Рори подозревал, что в большей
мере, хотя и бессознательно, мотивом послужили соображения менее
практического свойства. Во время рейсов по Великим озерам его покорили
северные еловые и пихтовые леса, подступавшие к самым берегам и
наполнявшие воздух пряным, смолистым ароматом. Они были полной
противоположностью почти безлесной Барре, знакомой ему с детства, и
неудержимо манили его. Рори страшно хотелось получше узнать их.
Когда Рори сообщил д-ру Томасу о благоприятном исходе своих занятий в
Глазго, профессор ответил, что он может считать себя зачисленным в
Торонтский университет. На это Рори был вынужден сообщить, что из-за
бюрократизма департамента по делам иммиграции он не сможет поспеть в
Торонто к началу семестра. В ответ он получил крошечную записку с
неразборчиво нацарапанными словами: "Очень жаль. Вот кретины". Под ней
стояла подпись "П. Л.", и с тех пор Рори никогда больше не называл
своего профессора ни вслух, ни про себя "доктор Томас".
Рори поступил в Глазго посыльным в гостиницу и стал ждать. Только к
весне все формальности были наконец завершены: свидетельства собраны,
подписи поставлены, а печати приложены и заверены, и Рори получил
разрешение прибыть в Канаду на правах иммигранта. Он обратился в ту
пароходную компанию, где служил прежде и договорился о возможности
отправиться в Канаду матросом на каком-нибудь судне вроде "Красы Клайда"
с одним из первых рейсов до Великих озер, как только вскроется лед. И
вот однажды майским вечером Рори прибыл в Торонто все с тем же
стареньким холщовым отцовским рюкзаком, сошел на пристань и из ближайшей
телефонной будки позвонил профессору:
- Я здесь.
- Долгонько, долгонько добирались.
Профессор объяснил, что в пансионе, в котором он живет уже много лет,
есть свободная комната.
- Хотите взглянуть?
- Ладно.
Кончилось тем, что Рори поселился на четвертом этаже того пансиона в
северной части Торонто.
Север по-прежнему притягивал его, и на лето он нанялся в бригаду по
борьбе с лесными пожарами при управлении земельного и лесного хозяйства
Северного Онтарио. В начале июня самолет лесной авиации забросил его в
глушь вместе с запасом провизии, кипой учебников и каноэ. Он остался
один в крошечной бревенчатой хижине на берегу затерянного в лесу озера.
Отбором книг в основном занимался профессор. Пожары в то лето случались
редко, и у Рори оставалась масса возможностей для занятий, а также для
знакомства с породами деревьев, растениями и животными, и для освоения
каноэ. В лесу он провел три месяца, и когда в сентябре покинул гот край,
ему причиталась сумма, которой не только хватило на плату в
университете, но и на пропитание почти до весны. Профессор заверил его,
что нетрудно найти место, где можно подрабатывать по вечерам и в
выходные, чтобы покрыть остальные расходы.
Вернувшись в Торонто, он в первый же вечер с гордостью написал
матери: "Завтра я приступаю к занятиям в университете..."
Еще три лета прослужил Рори в лесу пожарным охранником, а во время
семестров работал в разных местах по вечерам и выходным и, сурово
изгоняя всяческие деликатесы и излишества, не выходил из своего бюджета.
Случалось, после долгих занятий и бесконечных письменных работ Рори
тянуло провести вечер в городе. Ему вспоминались бары на Джарвис-стрит и
девушки, прикидывавшиеся оскорбленными и возмущенными, как только к ним
подсаживался незнакомец; и он размышлял о том, не пропал ли его талант
улаживать дело в подобных случаях. Рори Макдональд - юный моряк-ловелас,
как видно, канул в прошлое, а студент Рори Макдональд знал более
достойные способы тратить время и деньги.
Что же до девушек, занимавшихся в университете, то с ними все
обстояло иначе - "на свой лад они были еще опасней, и Рори даже не
помышлял о свиданиях с ними. Подцепив девицу в кабачке, проведешь с ней
ночь, и поминай как звали, она не побежит за тобой вдогонку; если быть
осмотрительным и не болтать лишнего, так она и знать не будет, где тебя
искать. А вот студентки всегда рядом, ты с ними вечно в одной компании.
С такой нелегко порвать. К тому же девушки эти все ученые, не меньше
привлекательные интеллектуально, чем физически, и оттого вдвойне
опасные. Они были из тех, на которых женятся, и Рори не желал
поддаваться такому искушению, покамест собственное будущее не будет, что
называется, лежать у него в кармане.
В летние месяцы студенты-биологи старших курсов почти всегда могли
получить работу, большей частью по полевым исследованиям для
правительства, армии, военно-воздушных сил или для лесопромышленных и
бумажных компаний. На четвертом году своих университетских занятий, в
марте, Рори получил письмо от охотничьего управления федерального
правительства с запросом, не хотел бы он этим летом заняться изучением
численности и расселения канадских гусей в районе залива Джеймса. Это
живо напомнило ему о казарках с острова Барра. Канадские гуси у залива
Джеймса принадлежали к другому виду, но он не мог вообразить себе ничего
более приятного, чем вновь провести лето в гусиных краях, и охотно
принял предложение.
В конце мая он получил подъемные. Как раз в то самое время, когда
ураган "Алиса" мчался на север вдоль побережья Атлантического океана
через Южную и Северную Каролину. И Рори на два дня отложил решение о
дате отъезда: ему хотелось быть здесь, на месте, на тот случай, если
ураган захватит район Торонто и занесет сюда тропических птиц.
Между тем "Алиса" изменила направление и, снова повернув к морю,
разбушевалась над Северной Атлантикой.
За день до экзамена по зоологии Рори отправился в город узнать, когда
отправляется поезд, и купить билет. Он хотел провести ночь в Блэквуде,
чтобы поговорить с начальником местного управления охоты и рыболовства
относительно своей будущей работы в районе залива Джеймса.
И вот зоология сдана, багаж отвезен на вокзал. Профессор и Рори
приближались к концу своего двухмильного перехода от университета до
пансиона, уличное движение заметно ослабело. Барра и белощекие казарки
казались чем-то невероятно далеким: будто это была совсем иная жизнь в
совсем ином мире.
Но в жизни любого человека ничто не пролегает само по себе,
изолированно от всех прочих вещей. Обычно связующие звенья просты и
самоочевидны, но порой так же неощутимы и незаметны, как вновь
соединившее Рори Макдональда с Баррой странное звено, которое нынче
сковала для него "Алиса".
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ураган "Алиса" разросся в исполинскую, диаметром в триста миль
коловерть из бури и ливня с "глазом безветрия" в центре шириной миль
двадцать. Поначалу ветры кружили вокруг того центра со скоростью,
достигавшей ста двадцати миль в час, но теперь она упала до семидесяти
пяти, и это подобие гигантского кренделя, делая по сорок миль в час,
двигалось над Атлантикой в северо-восточном направлении, как скользит по
полу вращающийся с большой скоростью волчок.
Той могучей силой, что породила "Алису" и до сих пор поддерживала ее
существование, был теплый, насыщенный испарениями воздух, который она
всосала над водами тропиков в момент своего рождения. Собственно,
испарения эти явились мощным топливом: тепловая энергия, заключенная в
них, снова высвобождалась, когда они сгущались в облака и проливались
дожем.
Но теперь, над студеными водами Северной Атлантики, запасы горючего
истощились: "Алиса" слабела. У Ньюфаундленда она повернула на восток, и
скорость ее упала до пятидесяти миль в час. Одряхлевшая и измученная,
она уже близилась к своей кончине, когда вновь, как по волшебству,
ожила.
Массы холодного воздуха устремились с Гренландии на Атлантический
океан.
Дитя тропических вод, "Алиса" на полпути между Ирландией и
Ньюфаундлендом столкнулась с ледяным воздухом Арктики, эти воздушные
массы были слишком различны по характеру и составу, чтобы слиться в
единый поток без борьбы.
Тяжелый, сухой арктический воздух стал пробиваться вниз, а вверх по
этой отвесной, несокрушимой стене устремились теплые влажные ветры
"Алисы". По мере того, как она поднималась все выше, остатки тропических
испарений сгущались все быстрее, и на несколько часов, последних,
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |