Маккинли несколько раз коротко заговаривал с Дональдом о нечестивой натуре свободных комиссионеров и насущной необходимости привязывать туземцев к Компании алкоголем, провизией и оружием. Вот отчего кровь прилила к щекам Дональда — обвинение Марии попало в самое яблочко. Но Бог свидетель, янки делают то же самое. Ему следовало сказать Марии об индейской деревне, которую форт обеспечивает защитой и питанием. Он должен был рассказать ей о жене Джейкоба и двух маленьких девочках с доверчивыми глазенками, но, как обычно, в нужный момент он об этом не подумал.
А при очередном разговоре с Маккинли ему пришло в голову: возможно, причина падения доходов не в алчности янки, а кое в чем посерьезнее. Уже более двухсот лет длится истребление животных, и это не может остаться без последствий. Когда Компания учреждала первые фактории, звери были доверчивы и не боялись человека, но убийственная жажда наживы гнала охотников все дальше и дальше в глубь страны, куда от них бежали животные. С того дня на складе, с Беллом, Дональд больше не видел черно-бурой лисицы, а черной вообще ни разу не видел. Ни одной не привезли.
Догоняя Джейкоба, Дональд пришпоривает пони. Они скачут через лес, где последние листья, схваченные морозом, выглядят еще ярче. Если Сюзанну не беспокоят методы Компании, то почему он должен переживать? В конце концов, раз уж на то пошло, факт остается фактом: порядок лучше анархии. Вот о чем он должен помнить.
Они оставили пони пастись на берегу реки, а сами отправились к хижине. Слава богу, теперь она пуста. Ему удалось взять себя в руки, когда он оказался перед трупом, но это не из тех переживаний, которые спешишь повторить. В зарослях сорняков, окружающих хижину, Джейкоб останавливается и исследует землю. Даже Дональд замечает запутанные следы.
— Они здесь с прошлой ночи. Смотрите, кто-то здесь прятался. — Джейкоб показывает под куст.
— Может, деревенские мальчишки?
Джейкоб тычет в ряд других следов.
— Смотрите, здесь… мужской сапог, а под ним еще, но другой формы — так что здесь было двое мужчин. Но последним покинул дом оставивший эти следы, поменьше, — возможно, мальчик… или женщина.
— Женщина? А ты уверен, что это не вчерашние следы? Их не могла оставить женщина, обмывавшая покойника?
Джейкоб качает головой.
Дональд торжествует, обнаружив шатающуюся половицу с пустым углублением под ней, но тайник под камнями находит Джейкоб. Тайна пропавших сокровищ Жаме разгадана — в обитом свинцом ящике лежат три американских ружья, немного золота и завернутая в промасленную ткань пачка долларов. Джейкоб не удерживается от изумленного возгласа. Поразмышляв, что со всем этим делать, Дональд решает снова спрятать находку, чтобы потом вернуться с телегой. Они сдвигают камни, и Джейкоб маскирует тайник опавшими листьями. Дональд вытаскивает трубку и задумчиво смотрит на Джейкоба. В голове его мелькает искра недоверия, и он ругает себя за мысль о том, что Джейкоб способен соблазниться содержимым ящика, превышающим его десятилетний заработок. Дональд знает, что на лице Джейкоба, в отличие от лиц белых, ничего прочитать невозможно. Остается надеяться, что его собственная физиономия тоже непроницаема для Джейкоба и тот не замечает проступившего недоверия.
~~~
Энн Притти немало удивлена, увидев меня вскоре после того, как заходила за чаем. Она смотрит на меня с опаской, но в кои-то веки я пришла не затем, чтобы потребовать обратно свое имущество. Ида сидит у печки, угрюмо подрубая простыни. Она поднимает на меня бледное испуганное лицо. Ей пятнадцать, и я нахожу ее интересной, возможно потому, что столько же было бы сейчас Оливии. А еще потому, что она вписывается в семейство Притти, как ворона в выводок цыплят, — тощая, смуглая, замкнутая и, говорят, умная. Недавно она плакала.
— Миссис Росс! — орет Энн, как будто я не в трех футах, а на другом конце деревни. — Есть новости о вашем мальчике?
— Ангус пошел его искать.
Оказавшись здесь, я уже не столь уверена, что сумею сохранить беспечный вид. И если Ангус со мной не разговаривает, к кому еще мне обратиться?
— Ах, эти дети такие поганцы. — Она бросает суровый взгляд на безмолвную Иду.
Склонив голову к простыне, Ида кладет маленькие плотные стежки.
— Он был не в настроении, когда уходил, и я не спросила, куда он собирается. А когда вернется, очень расстроится из-за Жаме. Что бы о нем ни говорили, он был добрым человеком. И хорошо относился к Фрэнсису.
— Ну и времена. Бог знает, куда мы катимся.
Ида издает тишайший из вздохов. Голова ее опущена, так что лица я не вижу, но она явно снова рыдает. Энн тоже вздыхает, во всю мощь своих легких.
— Девочка моя, не понимаю, почему ты плачешь. О чем говорить, если ты почти не знала его.
Ида молча шмыгает носом. Покачивая головой, Энн обращается ко мне:
— Бедная его мать. У нее больше никого нет, как я слышала. Вы знаете, что он ездил в Чикаго всего два месяца назад? Зачем такому, как он, в Чикаго, я вас спрашиваю?
— Хорошо бы они отправились в Чикаго и оставили в покое Фрэнсиса, что за глупость гоняться за ним.
— Да уж.
Ида снова тихонько вздыхает, и плечи ее трясутся.
— Ида, ты прекратишь когда-нибудь? Иди наверх, если не можешь не хныкать. Боже ты мой…
Ида встает и, не взглянув на нас, уходит.
— Она меня с ума сведет, эта девчонка. Вам повезло, что у вас нет дочери… — Чуть это вылетело у нее изо рта, она вспоминает об Оливии, и, кажется, у нее промелькнула мысль извиниться, прежде чем она выбрасывает подобный вздор из головы. — Но вам и с этим пришлось помучиться.
Признаюсь, так оно и есть.
— Это все кровь его говорит. Тут уж ничего не поделаешь. Вы ведь не знали его родителей? Кто знает, может, жулики и воры какие. Все ирландская его натура. Им нельзя доверять. Я была в Китченере, их там целые толпы, ворюга на ворюге, смотрят так, будто на ходу тебя раздевают. Заметьте, о вашем Фрэнсисе я ничего такого не говорю, но это у них в крови. Что есть, то есть, и вам нужно быть начеку.
Несмотря на эти выпады, я понимаю, что она хочет как лучше, просто не умеет иначе.
— Так что же там с Идой? Вам не следует быть с ней слишком строгой, вспомните себя в ее возрасте.
Энн фыркает.
— Я никогда не была в ее возрасте. Я с десяти лет по хозяйству, у меня не было времени сидеть и мечтать. — Она бросает на меня лукаво-насмешливый взгляд, которым обычно сопровождаются шутки в мой адрес. — Знаете, что я думаю? Я думаю, она влюбилась в вашего Фрэнсиса. Она-то не скажет, но я-то знаю, что говорю.
Я так удивлена, что смеюсь чуть ли не в голос.
— Ида?
Она же совсем еще ребенок, кожа да кости. И я никак не ожидала, что у кого-либо из семейства Притти найдется время подумать о Фрэнсисе. Случился однажды неудачный поход в лес, на который Ангус и Джимми вынудили мальчиков едва ли не угрозами. Фрэнсис, Джордж и Эмлин вернулись через два дня, и Фрэнсис так и не проронил об этом ни слова. После этого я бросила все попытки уговорить его пойти поиграть с ними.
— Они общались в школе до того, как он ушел.
— Позвольте мне пойти поговорить с ней. Я помню себя в этом возрасте. Знаете, она так напоминает меня в юности.
Я улыбаюсь Энн, наслаждаясь мыслью, что перспектива увидеть дочь похожей на меня может явиться ей только в самых страшных кошмарах.
Поднимаюсь по лестнице, прислушиваясь к сопению, и нахожу Иду у окошка ее крошечной спальни. По крайней мере, я не сомневаюсь, что она смотрела в окно, но при моем появлении тут же склонилась над шитьем.
— Твоя мама говорит, что тебе сейчас нравится в школе.
Она поднимает на меня покрасневшие глаза и кривит рот:
— Нравится? Не особенно.
— Фрэнсис все время повторяет, какая ты умная.
— Правда?
Лицо ее ненадолго смягчается. Возможно, Энн и права.
— Говорил, что ты прямо ученая. Может, тебе стоит продолжить в коппермайнской школе — ты об этом не думала?
— Мм. Не знаю, позволят ли ма и па.
— Ну, разве у них не достаточно мальчишек, чтобы помогать по хозяйству?
— Наверное, достаточно.
Я улыбаюсь ей, и на ее лице мелькает подобие ответной улыбки. У нее маленькое изможденное костистое личико и мешки под глазами. Красавицей никак не назовешь.
— Миссис Росс? А вы продолжили обучение?
— Да. Дело стоящее.
Это почти правда. Я бы и закончила, если б не оказалась в лечебнице. Сейчас, когда она смотрит на меня с застенчивым восхищением, мне так хочется быть той, за кого она меня принимает. Наверное, я могла бы стать для нее кем-то вроде наставницы — прежде я об этом не думала, но мысль приятная. Наверное, это связано со старением.
— Фрэнсис тоже не должен бросать школу. Вот он-то по-настоящему умный. — Она краснеет от непривычного усилия выразить собственное мнение.
— Ну, может быть. Он сейчас не станет со мной разговоры говорить. Когда-нибудь ты узнаешь: уж кого-кого, а матерей они не слушают.
— Я не собираюсь выходить замуж. Никогда.
Она вновь помрачнела.
— Думаешь, я не помню, как говорила то же самое? Но не всегда складывается так, как тебе кажется сейчас.
Я почему-то теряю с ней контакт. На глаза у нее наворачиваются слезы.
— Ида… Фрэнсис не разговаривал с тобой перед тем, как уйти? Насчет того, куда он собирается, или о чем-то таком?
Девочка качает головой. Когда она снова поднимает голову, меня ошеломляет невыносимая боль в ее глазах. Скорбь и что-то еще — не ярость ли это? Что-то, связанное с Фрэнсисом.
— Нет, не говорил.
Домой я возвращаюсь, чувствуя себя хуже, чем на пути туда. Собственно, я и не надеялась, что Ангус приведет Фрэнсиса, а потому не удивляюсь, когда глубоко затемно он возвращается один. Он весь посерел от усталости и говорит, не глядя на меня:
— Я дошел до Ласточкина озера. Видел чьи-то следы — не одного человека, совершенно четкие. Но его там нет. И никто, могу поклясться, там не рыбачил. Шли не останавливаясь. Если это Фрэнсис, то он убежал.
«А ты возвратился, — думаю я. — Ты повернулся и ушел».
Я встаю. Я уже решила, и нечего больше думать.
— Тогда я отправлюсь за ним.
Надо отдать ему должное, он не смеется, как поступило бы большинство мужей. Не знаю, желаю ли я втайне, чтобы он меня остановил или хотя бы спорил, уговаривал не уходить и не совершать ничего такого глупого, отважного и опасного. Как бы то ни было, он этого не делает. Я думаю об эмиссарах из Компании в Колфилде — утром они первым делом нагрянут на ферму, чтобы убедиться, здесь ли Фрэнсис. Они станут въедливо разглядывать наши лица, чтобы увидеть, как мы боимся. Что ж, у меня больше нет сил притворяться. Я посмотрю им в глаза, не скрывая, насколько напугана.
Я напугана до смерти.
~~~
Поздним утром Дональд и Джейкоб возвращаются в Колфилд, и Дональд договаривается о телеге, чтобы забрать припрятанные сокровища Жаме. Стыдясь своих прежних подозрений, он доверяет Джейкобу одному привезти ящик, отчего настроение его сразу повышается, тем более что в таком случае сам он сможет пообедать с миссис Нокс и ее дочерьми. Но только они приступили к свинине, как он тут же попадает впросак.
— Я думал встретить здесь мистера Стеррока, когда вернулся, — начинает он разговор. — Ведь он, кажется, старый знакомый вашего мужа.
Миссис Нокс смотрит на Дональда с нарастающей тревогой:
— Мистер Стеррок?.. Томас Стеррок?
Девочки обмениваются быстрыми многозначительными взглядами.
— Ну, я не знаю его имени, но… мне сказали, что он знает вашего мужа… Прошу прощения, я сказал что-то…
Миссис Нокс явно бледнеет и поджимает губы:
— Все в порядке, мистер Муди. Я удивилась, вот и все. Давненько не слышала это имя.
Дональд, озадаченный и смущенный, разглядывает свою тарелку. Сюзанна смотрит на сестру. Мария откашливается:
— Дело в том, мистер Муди, что у нас были две кузины, Эми и Ева, которые пошли гулять в лес и не вернулись. Дядя Чарльз привлек к поискам несколько человек, и одним из них был мистер Стеррок. У него была репутация следопыта — знаете, который ищет детей, украденных индейцами. Он потратил на поиски массу времени, но так и не нашел их.
— Он потратил все деньги дядюшки Чарльза, и тот умер от разрыва сердца, — быстро добавляет Сюзанна.
— С ним случился удар, — сообщает Дональду Мария.
Миссис Нокс всем своим видом выражает неодобрение.
Дональд просто ошеломлен. Судя по лицу Сюзанны, это именно та история, только без прикрас, которую она начала рассказывать ему накануне. И теперь она раздосадована тем, что история от нее упорхнула.
— Мне так жаль, — наконец вспоминает он. — Какой ужас.
— Вот именно, — говорит миссис Нокс. — Ни моя сестра, ни ее муж так и не оправились. Мария права, с ним случился удар, но ему было всего пятьдесят два. Он не вынес потери.
Сюзанна окидывает сестру торжествующим взглядом.
Наступившую тишину нарушает только вилка Дональда, лязгающая о тарелку, и, ощутив всю неучтивость этих звуков, он замирает, рука с вилкой повисает в воздухе. Даже жует он ужасающе громко, но что поделаешь, если у тебя полный рот.
— Надеюсь, свинина пришлась вам по вкусу, — сурово улыбается миссис Нокс: она не из тех хозяек, которых легко сбить с толку.
— Очень вкусно, — бормочет Дональд, остро сознавая, что слева от него Сюзанна положила вилку.
— Это было давным-давно, — говорит Мария. — Семнадцать или восемнадцать лет назад. Но вы не сказали, вернулся ли Фрэнсис Росс. Или завтра вы отправляетесь на поиски?
— Последнее, что я знаю: нет, не возвращался, — с благодарностью отвечает Дональд. — Его родители очень беспокоятся.
— Они думают, он пропал, как… — Не закончив, Сюзанна замолкает.
— Фрэнсис Росс постоянно убегает в лес. Он вроде туземца. Знает там все, как свои пять пальцев.
— В любом случае мы все выясним, как только обнаружим его. Джейкоб — превосходный следопыт. Задержка на два-три дня не затруднит его ни в малейшей степени.
После обеда Дональд изучает вчерашние заметки и записывает утренние события. Он как раз решил пойти отыскать этого Стеррока, чтобы расспросить его, как в комнату без стука входит Сюзанна. Дональд вскакивает как ошпаренный, ухитряясь при этом опрокинуть стул.
— Черт! О, простите, я…
— Ах, боже мой…
Сюзанна помогает поднять стул, и в результате они стоят почти вплотную друг к другу и смеются. Дональд в испуге отшатывается — а вдруг она услышит, как стучит его сердце.
— Я зашла извиниться, — говорит она. — Разговор за обедом повернулся так неудачно… я-то надеялась, вам понравится наше общество.
Лицо ее вполне серьезно, но щеки чуть порозовели. Дональд вдруг отчетливо осознает, что он нравится этой красивой девушке, и мысль пьянит, будто стакан крепкого бренди. Остается надеяться, что на лице у него не слишком идиотская ухмылка.
— Вам не за что извиняться, мисс Нокс.
— Пожалуйста, зовите меня Сюзанна.
— Сюзанна.
Он впервые назвал ее по имени и не может удержаться от счастливой улыбки. Вкус ее имени во рту и ее устремленное к нему лицо жгут сердце, словно раскаленное железо.
— Нет ничего чудесней вашего общества и такого отвлечения от всего этого… дела. Я очень рад… очень рад, что приехал, — я хочу сказать, рад, что Маккинли выбрал именно меня.
— Но ведь завтра вы уедете, и больше мы вас не увидим.
— Ну-у… Я надеюсь, Компании понадобится следить за происходящим здесь, так что… Кто знает, может, я вернусь раньше, чем вы думаете.
— О! Понятно.
Она выглядит такой несчастной, что он набирается смелости добавить:
— Но знаете, было бы замечательно… если бы вы мне написали и… и… дали знать, как тут дела.
— Вы имеете в виду что-то вроде отчета?
— Ну… да, хотя мне бы еще хотелось знать… как дела у вас. Я бы и сам вам написал, если вы не возражаете.
— Вы бы хотели мне написать? — Она кажется приятно удивленной.
— Я бы очень хотел.
Мгновение они стоят, затаив дыхание, в осознании только что произнесенного, а затем Сюзанна дарит ему ответную улыбку:
— Я тоже.
Дональд ликует, он полон сил и энергии, казалось уже забытых. Он тут же молча благодарит и, едва сознавая, что делает, вылетает из дома, вдруг обнаружив, что парадоксальным образом хочет в одиночестве насладиться вновь обретенным счастьем. Он идет в лавку Скотта, здраво рассудив, что Джон Скотт должен быть в курсе всего происходящего в Колфилде. Он врывается в лавку, тщетно пытаясь согнать с лица глупую улыбку — все-таки человек умер, — и видит за прилавком худую круглолицую женщину. Она поднимает голову на скрип двери, и проступивший на лице страх тут же сменяется маской полного безразличия.
Джона Скотта здесь нет, но миссис Скотт оказывается почти столь же полезной. Дональд замечает ее растерянность и пытается сосредоточиться, когда она сообщает, что мистер Стеррок остановился в ее доме, а там ли он сейчас, она не знает.
— Вы сами можете пойти и посмотреть. Служанка там… — Миссис Скотт обрывает фразу, будто бы что-то вспомнив. — Нет, я пошлю за ним, так будет лучше.
И она скрывается за дверью. Дональд смотрит в окно на небо, напоминающее творог, и вспоминает нежные губы Сюзанны.
Томас Стеррок сразу располагает к себе Дональда — когда кого-то называют следопытом, представляешь себе матерого лесовика с грубыми манерами и своеобразным юмором, опостылевшим Дональду в форту, так что Дональд приятно удивлен, встретив благородного джентльмена.
— Позвольте поинтересоваться, как вы выбрали себе такой род занятий?
Сидя в креслах, которые миссис Скотт разместила у печки, они пьют горький кофе. Прежде чем ответить, Стеррок уныло разглядывает содержимое своей чашки.
— В свое время я кое-чего добился, а еще писал об индейском образе жизни. Я всегда был другом индейцев, и, узнав об этом, один человек попросил меня помочь с розыском украденного мальчика. Все получилось, так что ко мне стали обращаться и другие. Я никогда не собирайся этим заниматься, просто так вышло. Теперь я для этого слишком стар.
— А вещь, которую вы ищете… У вас есть какое-либо письменное доказательство, что Жаме предназначал ее именно для вас?
— Нет. Когда я видел его в последний раз, он не планировал пасть от руки убийцы.
— И вам ничего не известно о его врагах?
— Нет. Он хорошо умел выторговывать самые выгодные условия, но это не повод убивать человека.
— Разумеется.
— Когда он впервые показал мне кость, я попросил его срисовать знаки, а он, заметив мой интерес, отказался — лучше, мол, продаст мне ее.
— Но вы ее тогда не купили?
— Нет. Видите ли, был временно стеснен в средствах. Но он согласился придержать вещь, пока я не смогу заплатить. Сейчас я, разумеется, при деньгах… — Он беспомощно разводит руками. — Но не знаю, где она.
— Я поговорю об этом с мистером Ноксом. Мы не нашли завещания. Если мистер Нокс согласится, то, осмелюсь предположить, он сможет продать ее вам. Конечно, если мы ее отыщем.
Дональд вдруг задумывается, искал ли уже Стеррок этот кусок кости. Он вспоминает следы у хижины. Там были трое. Прошлой ночью три человека осматривали хижину.
— Это очень благородно с вашей стороны, мистер Муди. Я крайне признателен.
— Что это за вещь? Что-нибудь римское или египетское?
— Я не вполне уверен, что это. Она ни на что не похожа, но именно поэтому мне и нужна — я намерен показать ее музейным специалистам, которые в этом разбираются.
Дональд кивает, толком так и не поняв, почему Стеррок настолько заинтересован в этой вещи. В одном сомнения нет: если кто-то столь пылко стремится к обладанию неким предметом, следует насторожиться. Разве не могло быть так, что Стеррок приехал раньше, Жаме отказался продать кость и Стеррок убил его? Или Жаме уже продал ее кому-то еще? Как бы то ни было, Стеррок не кажется вероятным убийцей. Но верно и то, что не обнаружено никаких признаков этого предмета, явно обладающего некой ценностью. В таком случае у кого он сейчас?
Дональд покидает лавку, получив заверение Стеррока, что тот задержится в Колфилде еще на несколько дней. Он задумывается, почему не спросил о сестрах Сетон, — скорее всего, потому, что отказывается верить, будто столь благовоспитанный человек способен на мошенничество, описанное Ноксами. Он спрашивает себя — не впервые, — почему так легко составляет благоприятное мнение, не по неопытности ли? Следует ли быть более подозрительным, как Маккинли, который принципиально настроен против людей, предполагая, что рано или поздно всякий его разочарует, и обычно оказывается прав?
По дороге он видит Марию с корзиной в руке. Он приподнимает шляпу, а она слегка улыбается. Похоже, она настроена гораздо менее враждебно, чем нынешним утром, но он все же не решается заговорить первым.
— Мистер Муди. Как продвигается расследование?
— Э-э… спасибо, неспешно.
Она молчит, словно ожидая продолжения, и он говорит:
— Я только что беседовал с мистером Стерроком.
Она не выказывает удивления, словно этого и ожидала:
— И?..
— По-моему, он просто очарователен. Образованный, деликатный… совсем не такой, как я ожидал.
— Разумеется, очарователен — как бы иначе он вытянул у моего дяди все его деньги… а их было немало, я полагаю.
Дональд, должно быть, хмурится, потому что она продолжает:
— Я знаю, дядя совсем отчаялся и не мог остановиться, но порядочный человек должен был ему объяснить, что дальнейшие поиски бесполезны, и отказаться от денег. В конце концов, так было бы гуманнее. А дядя и дочерей не вернул, и жить стало не на что, вот он и… можно сказать, себя уничтожил. Это случилось после смерти тети. Я понимаю, ужасно так говорить, но… я всегда считала, что девочек съели волки. Люди так говорят, и я думаю, они правы. Но тетя и дядя никогда не могли с этим согласиться.
— Да кто бы смог?
— Разве это настолько хуже того, что они могли себе вообразить?
— Мне кажется, жизнь, любой ценой… лучше, чем смерть.
Мария окидывает его оценивающим взглядом — так фермер прикидывает, не запалилась ли лошадь. Дональд раздраженно думает, что она никогда не найдет себе мужа, если будет смотреть так на всех мужчин.
— Может быть, волки уберегли их от судьбы, которая страшнее смерти.
В ее устах этот трюизм кажется скверной шуткой.
— На самом деле вы так не думаете. — Он удивляется отваге, с какой противоречит этой девушке.
Мария пожимает плечами:
— Несколько лет назад двое детей утонули в заливе. Ужасное несчастье. Их родители горевали, конечно, но они до сих пор живы. Сейчас они кажутся вполне счастливыми — такими же, как любой из нас.
— Возможно, тяжелее всего именно неизвестность.
— Которая позволяет неразборчивым в средствах субъектам паразитировать на ваших надеждах, пока не высосут все соки.
Дональда снова удивляют ее слова. Он смутно слышит голос его отца, произносящий таким же менторским тоном: «Желание шокировать — это инфантильная черта, проходящая с наступлением зрелости». Хотя Марию инфантильной никак не назовешь. Он напоминает себе, что больше не обязан соглашаться с отцом; они теперь на разных континентах.
— Мистер Стеррок не производит впечатления человека со средствами, — как бы защищаясь, говорит Дональд.
Мария смотрит мимо Дональда вдоль улицы, затем, улыбнувшись, переводит взгляд на него. У нее, в отличие от Сюзанны, глаза голубые.
— Если кто-то вам симпатичен, это вовсе не значит, что можно ему доверять.
Она склоняет голову чуть ли не в шутовском подобии реверанса и уходит восвояси.
Остаток дня и весь вечер Дональд разбирает наследство Жаме, но, как и остальные до него, не может отыскать ничего, имеющего какое-либо отношение к смерти француза. Оставшееся от Жаме имущество сложили в сухой части конюшен, и они с Джейкобом, который в интересах безопасности наблюдал за опустошением хижины, разложили все по ящикам и пакетам. Имущества оказалось на удивление мало. Дональд старается не думать, как мало добра придется просеивать его коллегам, если он вдруг покинет этот бренный мир. К примеру, там не окажется ровным счетом никаких свидетельств этого нового, однако невероятно значимого чувства к Сюзанне. Он дает себе зарок написать ей сразу, как только покинет Колфилд, — нелепость, поскольку они еще находятся в одном доме, а Дональд решил дождаться возвращения Маккинли и Нокса из их погони за призраком, так что день или два у него еще есть.
Он попросит у нее фотографию или хоть что-нибудь на память. Не то чтобы он планировал в ближайшее время пасть от рук убийцы, разумеется. Просто на всякий случай.
~~~
В детстве, пока живы были мои родители, я страдала так называемыми затруднениями. Меня охватывал парализующий страх, так что я не могла пошевельнуть ни рукой ни ногой, даже речи лишалась. Я чувствовала, как из-под ног уходит земля, и это было ужасное ощущение. Доктор щупал мне пульс и пристально глядел в глаза, прежде чем сообщить: чем бы, мол, это ни было, оно, возможно, пройдет с наступлением зрелости (под которой они, вероятно, подразумевали замужество). Так это или не так, но, прежде чем случилось убедиться в правильности данной теории, моя мать скончалась при невыясненных обстоятельствах. Я думаю, она наложила на себя руки, хотя отец отрицал такую возможность. Она принимала настойку опия, и убила ее передозировка, намеренная или нет. Страхи мои становились все сильнее и сильнее, пока отец не потерял терпение и не поместил меня — если называть вещи своими именами — в сумасшедший дом, хотя для хворых благородных господ было у него и фасонное имя. Потом умер и отец, оставив меня на милость бессовестного управляющего, и закончила я общественной лечебницей для душевнобольных, по крайней мере достаточно честной, чтобы называться лечебницей.
В общественной лечебнице был свободный доступ к лаудануму. Прописанная сначала, чтобы ослабить приступы страха, настойка опия заняла место родителей и друзей, став единственным, на что я могла положиться. Опий широко применялся, дабы усмирять беспокойных пациентов, но вскоре я поняла, что предпочла бы распоряжаться им сама, и пришлось пойти на хитрость. Уговорить мужскую часть персонала раздобывать для меня лауданум оказалось легче легкого, и я запросто смогла обвести вокруг пальца управляющего — склонного к идеализму молодого человека по имени Уотсон. Привыкнув к чему-то, забываешь, зачем оно было нужно с самого начала.
Позже, когда муж решил, что мое пристрастие стоит на пути истинной близости между нами, я бросила это занятие. Вернее сказать, он выкинул все мои запасы лауданума, так что мне не осталось ничего другого, как обходиться без него. Муж оказался единственным человеком, который подумал, что эта проблема заслуживает решения. Я словно протрезвела после долгого пьянства, и какое-то время трезвость казалась замечательной. Но трезвость заставляет вспомнить забытое — например, зачем тебе изначально понадобилось это лекарство. Когда в последующие годы наступали трудные времена, я хорошо понимала, почему стала зависимой, и вот уже несколько дней думаю о лаудануме почти так же часто, как о Фрэнсисе. Я понимаю, что могу пойти и купить настойку в лавке. Понимаю это каждую минуту днем и половину ночи. Останавливает меня только то, что я единственный в мире человек, на чью помощь может рассчитывать Фрэнсис. А так от меня вообще никакого толку не будет.
Через пять дней после ухода Фрэнсиса я иду по тропинке к хижине и слышу впереди шум. Дорогу мне перебегает, подвывая, собака; я такой не знаю: большая, косматая и дикая по виду — ездовая собака. Я останавливаюсь: в хижине кто-то есть.
Я прячусь в кустах на возвышении за домиком и жду. Мне в запястье впивается какое-то злобное насекомое. Наконец из хижины выходит мужчина и свистит. К нему бегут две собаки, в том числе и та, которую я встретила на тропе. Затаив дыхание, я сижу в своем укрытии, а когда он поворачивается в мою сторону, покрываюсь холодным потом. Он высок для индейца, крепко сложен и облачен в синий плащ и кожаные штаны. Но лицо его заставляет меня вспомнить историю про искусственного человека. У него низкий широкий лоб и выпирающие скулы, а рот и нос, вывернутые, словно клюв хищника, книзу, кажутся невероятно дикими и свирепыми. Две борозды, глубоко врезанные в медно-красную кожу, опускаются по обе стороны рта. Волосы у него черные и спутанные. Я в жизни не видывала такого урода — лицо словно вырублено из дерева тупым топором. Нуждайся мисс Шелли в образце для своего ужасающего чудовища, лучше этого человека не сыскать.
Я жду, едва смея дышать, пока он не возвращается в хижину, а потом вылезаю из укрытия. На мгновение задумываюсь, как действовать дальше: искать на ферме Ангуса и рассказать ему или сразу ехать в Колфилд и сообщить Ноксу? Не стоит противостоять мужчине самой, ибо совершенно ясно, насколько это опасно. Мне трудно поверить, что человек с таким лицом не обладает и нравом столь же свирепым и безжалостным. В конце концов я иду на поиски Ангуса. Он молча выслушивает меня, затем берет ружье и уходит по тропинке.
Потом я узнала, что он направился прямо к хижине и вошел внутрь. Он застал незнакомца врасплох, когда тот обыскивал комнату наверху. Ангус окликнул его и сообщил (очень вежливо, тут у меня нет сомнений), что вынужден препроводить его в Колфилд, поскольку в этой хижине совершено преступление и никто не вправе здесь находиться. Мужчина поколебался, но сопротивляться не стал. Он взял ружье и прошел три мили к заливу, Ангус же шагал за ним. Он доставил незнакомца к задней двери Ноксов. Пока они ждали, незнакомец устремил гордый отсутствующий взор на залив, словно бы ничуть не заботясь о том, что с ним собираются делать. К тому времени, когда Ангус отправился домой, незнакомца уже арестовали и заключили под стражу. Ангус пожалел двух собак, которых Нокс отказался оставить у себя, и привел их домой, утверждая, что они не доставят нам беспокойства. Верно, он отыскал что-то приятное в незнакомце, раз позаботился о его собаках.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |