Посвящается памяти дианы Мэри маккроун 10 страница

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе никогда этого не понять, Кэт. Я убивал людей, понимаешь, убивал? В первом бою мне было тяжело, но потом стало гораздо легче. Привыкаешь к простой мысли: если ты не будешь убивать их, они убьют тебя. Мне было страшно от того, что на войне ни в грош не ставится человеческая жизнь. По ночам меня стали мучить кошмары, в голове всплывало все, что я видел в джунглях. Иногда я видел маму в ночь ее… ну ты понимаешь, о чем я. Дела пошли настолько плохо, что в конце концов я попал в госпиталь, но и там чувствовал себя немногим лучше. В общем, командование решило, что от меня им никакого проку и отправило меня домой.

– Ну и правильно сделали.

– Я до сих пор с ужасом жду наступления ночи. Я отодвинулась от Кайла:

– Вот почему ты не хочешь спать со мной в одной комнате?

Он улыбнулся, как мне показалось, впервые со вчерашнего вечера:

– Нет, просто теперь мы будем спать врозь. И закончим на этом. Все время, пока я был в госпитале, я думал о тебе. Доктора отчаянно пытались вызвать меня на разговор, думая, что я сумасшедший, со мной в общем так и обращались. А я думал, что есть только один человек в мире, который может понять сразу и безошибочно, что со мной происходит. Я скучал по тебе, Кэт, и я не хочу с тобой опять так надолго расставаться.

– Ну теперь ведь ты дома. Ты в безопасности. Нет места более надежного, чем родной Линч Холлоу.

Он все равно, как я не протестовала, ушел спать в гостиную.

Утром за завтраком он признался, что впервые за последние месяцы так хорошо спал.

Иден застала Кайла в мастерской. Она молча стояла у двери некоторое время, наблюдая за ним. Он сидел к ней спиной, склонившись под тусклой лампой. Он наносил порядковые номера на осколки посуды. Подписанные осколки занимали три длинных деревянных стола и места в комнате почти не оставалось.

– Кайл?

Старое кресло заскрипело, когда он обернулся к ней:

– Заходи, – он махнул рукой на свободное кресло у стола.

Иден села. В помещении было холодно, но не настолько, чтобы сидеть съежившись и чуть ли не стуча зубами, как это было сейчас с ней. Она наблюдала как Кайл уверенной рукой наносит последние штрихи на осколок. Его очки блестели при свете лампы, он вопросительно посмотрел на нее.

– Я не знала, что тебя комиссовали с фронта, Кайл.

– Об этом знают немногие, – он отложил кисть и отодвинулся на несколько дюймов от рабочего стола, – в конце концов я рассказал об этом Мэтту пару недель спустя после моего приезда. Мэтт – удивительно здравомыслящий человек. Он всегда вернет тебя с небес на землю. Ему можно рассказать все, что угодно, он на все будет реагировать так, будто речь идет о погоде. И, конечно, я все рассказал Лу. Вот, пожалуй, и все, кто знает об этом.

– Ты хотел, чтобы и я узнала об этом?

Кайл рассмеялся:

– О таких вещах стесняются говорить в 18, но не в 64. Тогда я был уверен, что у меня не все в порядке с головой, что мне передалось по наследству от матери ее психическое заболевание. – Он снял очки. – С одной стороны, знаешь, я сердился на Кэт за то, что она пропадает в этой пещере. С другой – я просто ей завидовал. Мне тоже нужно было спрятаться от внешнего мира и от людей, меня окружавших. Но я считался совершенно здоровым и психически уравновешенным. У Кэт была возможность уединиться, а у меня не было.

Кайл улыбнулся и вдруг резко выпрямился, взгляд его остановился на ее шее:

– Давненько я не видел эту вещицу.

– Я впервые надела ее, – она дотронулась до медальона. Она надела его час назад, когда прочла о нем в дневнике матери.

Кайл слегка поежился и вновь взялся за кисть:

– Просто я немного шокирован, ты так похожа на Кэт!

Иден дотронулась рукой до большого черепка, что лежал перед ней на столе, потерла пальчиком его гладкую поверхность и сказала неторопливо, вкладывая смысл в каждое слово:

– Кайл, я буду очень рада помочь тебе. Даже не знаю, как сказать. Только не сердись на меня… Я хотела бы материально помочь твоим раскопкам.

Он поднес глиняный осколок ближе к свету:

– Благодарю тебя, голубушка, но я не хочу, чтобы эти раскопки существовали за твой счет.

– Я понимаю. Но все же, если передумаешь, сообщи мне, – она встала. – Бен заедет за мной через несколько минут. Мы собираемся после обеда съездить в Белхерст, – она ждала, что он скажет:

– Желаю хорошо отдохнуть. У двери она остановилась.

– Ты не оставишь мне последнюю записную книжку?

– Хм… – Кайл откинулся назад и посмотрел на нее, – а ты не можешь подождать с дневниками несколько дней? Утром я читал тетрадь, охватывающую период, когда мы были вместе в Университете Джорджа Вашингтона.

– В Университете Вашингтона?

– А ты не знала, что твоя мать провела один семестр в этом университете, когда там был я?

– Даже не подозревала, что она когда-либо покидала Линч Холлоу.

– Дневник ее теперь включает лишь краткие отрывочные заметки, она вела его не так аккуратно, как раньше. Дело в том, что она все больше времени уделяла работе над рассказами. И к тому же эта тетрадь… понимаешь, ее нелегко читать. В ней полно такого, о чем и подумать неловко.

– Кайл, мне 36, и я уже не ребенок. Меня ничто, я думаю, не удивит из дневников. Я не могу ждать.

– Ну хорошо, – он опять принялся за работу, – утром я отдам его тебе.

ГЛАВА 21

Иден ждала Бена у дороги, сидя на большом камне. Сегодня она высоко подобрала волосы, на ней была голубая блузка с большим вырезом, открывающем плечи, и белые брючки.

Она забралась в кабину грузовика и улыбнулась Бену:

– Привет!

Он хотел было обнять ее, но вместо этого крепко вцепился в руль.

– Здравствуй, – он отъехал на обочину, – ну как обстоят дела с чтением? Ты закончила?

– Ага, – она восхищенно рассматривала пейзаж вокруг, – жаль, что я не могу спрятать это все в стеклянную колбу и увезти с собой. Здесь просто райская красота!

– Тебе надо чаще бывать у Кайла и Лу.

– Наверное.

– А ты сегодня в хорошем настроении.

– Думаю, что да. Утром начала писать сценарий. Я всегда радуюсь, когда какие-то планы и задумки осуществляются.

– Как чувствует себя сегодня Лу?

– Замечательно! Сегодня опять села за мольберт, – ответила Иден и спросила, но уже другим тоном, – а какие проблемы у нее с ногами, ты не знаешь?

Конечно, он знал. Увечье Лу создавало в Южной Америке множество проблем для ее родных. Но Бен считал, что Иден не обязательно знать об этих проблемах.

– У нее гораздо меньше проблем, чем ты думаешь. – Инвалидная коляска у нее очень удобная. Несколько раз в Колумбии мы попадали в ресторан или гостиницу, где не было предусмотрено специального подъемника для инвалидных колясок. Но мы с Кайлом без труда поднимали ее по лестнице.

– Но Кайлу не следует ее поднимать.

– Сейчас они совсем не путешествуют, поэтому никаких особых проблем нет. Как-то раз она попробовала носить протез, но от него пришлось отказаться. Она так и не смогла к нему привыкнуть.

– Я думаю, я многого о ней не знаю. Или о Кайле.

– Однажды она попала в больницу, – продолжал Бен, не уверенный, стоит ли все это рассказывать Иден, – это было в Эквадоре. У нее образовались пролежни из-за сидения все время в одном положении. Думаю, что они всегда ее мучили, но тогда в них попала инфекция и они воспалились.

Бен взглянул на Иден. Она отвернулась, но слеза, как маленький дорожный камушек, катилась по щеке. Бен понял, что переборщил:

– Прости, Иден, я не хотел, – он обнял ее за плечи, – ты была в таком хорошем настроении, а я его тебе испортил.

– Нет, ты здесь ни при чем, я задала вопрос, ты лишь ответил на него.

Бену нравилось осознавать, то она с ним рядом, что она тоже разделяет его чувства. Очевидно, что она заинтересована в нем. Прошло много лет с тех пор, как он чувствовал к женщине нечто подобное. Неожиданная потребность в ней увела его далеко от своих собственных неприятностей.

– Лу очень гордая женщина. Думаю, что больше всего она страдает, ощущая свою зависимость от других.

Иден вздохнула.

– Жаль, что с ней случилось это несчастье, но я не в состоянии изменить прошлое.

– Да, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, – согласился Бен.

Они подъехали к Белхерсту около полудня. Бен остановил грузовик у магазина игрушек. Когда они зашли внутрь, Иден повеселела. В магазине было несколько торговых залов, набитых многочисленными кукольными домиками и мебелью.

– Сколько лет твоей крестнице? – спросила Иден.

– Исполняется восемь. Я сам соорудил ей почти вот такой же домик, – он показал на невысокий особняк времен королевы Виктории, – когда ей было три годика, и с тех пор всегда покупаю для него какую-нибудь новую мебель.

Раньше он брал самое дорогое, но в этом году так не получится.

– А как она попала тебе в крестницы?

– Мы с Алексом, ее отцом, хорошие друзья. Еще со студенческой скамьи. Кстати, он тоже учился у Кайла. Потом мы вместе преподавали в университете Мэриленда, примерно в одно и то же время женились. Его жена хорошая подруга Шарон.

Бену было больно вспоминать их дружбу, то, чего давно уже не существовало:

– Мы не виделись с тех пор, как развелись с Шарон. Так часто случается: люди разводятся, и от них отворачиваются лучшие друзья.

– У нас с Уэйном не было общих друзей. В этом и заключалась вся проблема. Наша совместная жизнь была ограничена лишь Кэсси и ее интересами, – она заглянула внутрь игрушечного испанского ранчо, – а для Блисс ты тоже сделал домик?

– Да, это был наш в миниатюре. А у Кэсси есть какой-нибудь?

– Совсем крошечный, ничего особенного.

Он мог бы подарить Кэсси кукольный домик, сделанный своими руками. Остановись, Бен, куда тебя несет? Кстати, набор инструментов сейчас стоит не менее ста долларов.

Если он собрался пригласить Иден на ланч, то может купить лишь маленький спальный гарнитур. Он решил уточнить это, достал бумажник, просмотрел счета, прикинул, сколько останется. В другой раз он взял бы взаймы у Кайла, но сейчас не мог: сейчас они расходовались бы в его личных целях, служили бы для поддержки его обманчивых и мимолетных связей.

За ланчем Иден рассказала, как думает начать картину. Заставка должна заинтересовать зрителя, сначала он увидит с высоты вертолета долину, затем взгляд его скользнет по Шенандоу, затем перед ним предстанут окрестности Ручья Ферри и место раскопок и в конце концов – лес и пещера, затем экран станет совершенно черным (это будет частично раскрывать замысел режиссера) и все титры пойдут на черном фоне. Зеленые гущи лесов и совершенная темнота в пещере.

– А ты подумала над названием?

– «Одиночество».

Он одобрительно кивнул:

– Это подойдет. Но Кайл не пустит тебя в пещеру.

– Да, я знаю, – ответила она, проглатывая салат. – Но пещеру для съемок можно сделать. Потом в кадре покажется дом, но не в том виде, в котором он сейчас. Мы построим похожий на тот, где росли Кэт и Кайл. Кэт сидит в дупле вяза и делает запись в дневнике, она напугана до слез, так как мать обнаружила ее.

– Так оно и было на самом деле?

– Да. Только Кайл взял вину на себя. И ему влетело. – Бен рассмеялся. – Да, он рано начал жертвовать собой ради других.

Иден промокнула губы салфеткой:

– Мама сделала мне ценнейший подарок, оставив после себя свой дневник. Когда читаешь его, сцены фильма уже прямо стоят перед глазами.

– Когда думаешь начать съемки?

– Надеюсь, следующим летом.

Что-то сжалось в груди Бена, он положил вилку на стол, внезапно он осознал, что ему-то нечего ждать и не на что надеяться. Жизнь идет своим чередом, все определено заранее, времена года медленно сменяют друг друга. И следующее лето вряд ли сулит ему что-то новое и свеженькое. Будем надеяться, оно будет не хуже нынешнего. Что может быть хуже для человека, если у него нет будущего. Может быть, в январе его отпустят без суда, может быть, ему разрешат повидаться с Блисс, но это в том случае, если Сэм постарается и найдет подходящих юристов. Может, Блисс еще не совсем забыла его?

– Бен, с тобой все в порядке? – Иден схватила его за руку; в его глазах была тревога и боль.

– Да, все нормально, – он еле выговорил эти слова, подавился, хлебнул воды, – не в то горло попало, – соврал он.

Он спрятал руки под стол (они дрожали) и попросил Иден:

– Расскажи мне еще о фильме.

ГЛАВА 22

22 ноября 1945 г.

Сегодня после разговора с Кайлом я взволнована, как никогда. Я не знала, что они занимаются сбором информации о колледжах Вашингтона, а сегодня он поведал мне о своих планах поехать туда в январе изучать археологию. Он хочет, чтобы я поехала тоже. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой интерес к чему-либо. А все началось со стрел, что мы откопали. Чтобы хоть что-то узнать о людях, живших здесь прежде, мы направились в Винчестер в библиотеку и выяснили, что стрелы были сделаны более двух тысячелетий назад. Мэтт не верит нам. Кайл перерыл все вокруг пещеры в поисках новых экземпляров, но нам все-таки надо иметь теоретическую базу, но для этого нужно учиться. Кайл сказал, что нам нужно работать, чтобы оплачивать учебу.

Поначалу я пыталась отговорить его от этой затеи, но было очевидно, что он давно все обдумал. Потом Мэтт объявил, что он тоже едет изучать журналистику в Северную Каролину. Мне казалось, что они с Кайлом что-то замышляют. Я сидела на своей подстилке в пещере и ревела навзрыд: для них это было своего рода навязчивой идеей, от которой не избавиться. Они сели рядом со мной: один с одной стороны, второй – с другой и долго и настойчиво уговаривали меня согласиться. В конце концов, я сдалась, хотя не могла представить себе жизнь где-то в другом месте, далеко от родного Линч Холлоу. Но больше я боялась отнюдь не ехать куда-то. Для меня страшнее всего была возможная разлука с Кайлом.

15 января 1946 г.

У нас с Кайлом комнатки напротив друг друга в коттедже городского типа недалеко от Вашингтона. Город мне уже успел надоесть, я по горло сыта всеми красотами, которые так восхищают Кайла. Каждый раз, когда мы выбираемся на прогулку, я думаю только о том, как бы поскорей вернуться к себе в комнату, Кайл называет ее «второй пещерой».

Вообще мне здесь плохо, но я боюсь сказать об этом Кайлу. Мои страдания не кончаются даже на уроках, хотя мне и нравится учиться здесь. Возвращаясь с уроков к себе, я читаю и делаю задания, но в классе не могу сосредоточиться, мысли мои летают не там где надо. Мне тяжело дышать, а сердце стучит, как у загнанной лошади, иногда я впадаю в какое-то предобморочное состояние.

Я занимаюсь на курсах машинописи. Конечно, это мой любимый предмет. Во-первых, я сижу рядом с дверью, где мне легче дышится, учитель хвалит мое письмо за аккуратность, но советует больше обращать внимания на стиль и пунктуацию.

Я подрабатываю официанткой в небольшом ресторанчике при гостинице; работа ужасная, я все время волнуюсь, периодически бью тарелки, разливаю стаканы. Вчера вечером я опрокинула на какого-то мужчину блюдо с тушеным мясом и обожгла его. Я перепугалась, даже боялась возвращаться обратно в зал, но пришлось: нам очень нужны деньги.

Всех очень смешит мое произношение, и я стараюсь говорить как можно меньше.

6 марта 1946 г.

Сегодня мне пришлось пропустить урок математики, я стала задыхаться и попросилась выйти из класса. Мистер Симс поинтересовался, когда я собираюсь вернуться к занятиям. Я пообещала прийти завтра, но знаю, что завтра я тоже никуда не пойду, мне лучше не станет, а Кайлу я не могу сказать об этом.

7 апреля 1946 г.

Я совершила глупейшую ошибку, согласившись пойти с Кайлом на вечеринку вчера вечером. Он на всех вечеринках завсегдатай и желанный гость; что касается меня, я никуда не выхожу, сижу себе в своей комнате, пишу или занимаюсь. Но вчера вечером я согласилась составить ему компанию и, даю слово, это была последняя вечеринка, на которую ему удалось меня вытащить!

Собирались в доме у девочки из моего класса. Джулия очень богата и такого особняка, как у нее, я еще не видела.

Когда Джулия приглашала меня, она назвала Кайла «таким очаровательным». Он у меня, несомненно, пользовался популярностью, меня пригласили заодно, только потому, что я его сестра. Я надела единственное приличное платье. Его напялила на меня Сюзанна, когда я уезжала, я это платье терпеть не могу. Мне пришлось надеть эти отвратительные подвязки, и чулки, и остальное. А Кайл говорит, что подвязки – это сексуально (его любимое словечко). Джулию он тоже считал сексуальной, а потому с нетерпением ждал вечеринки.

Я понятия не имела, что это вечеринка была на самом деле званым обедом, а то бы ни за что туда не пошла.

Был накрыт длинный-предлинный стол с фарфоровой посудой и хрустальными бокалами; около каждой тарелочки лежала карточка с именем. Пригласили человек тридцать, несколько студентов из нашей группы, остальных я не знала, и еще были два преподавателя. Среди них любимый профессор Кайла – доктор Латтерли. Табличка с именем Кайла как раз лежала между любимым доктором Латтерли и Джулией; увидев это, Кайл просиял.

Мне выделили место между двумя студентами, девушкой с глазами, как у майского жука, и веснушчатым парнем с прилизанными какой-то вонючей дрянью волосами. От нее мне, как только я села, стало плохо. Я начала задыхаться, руки затряслись, пот лился градом по спине, платье промокло. Пока меня лихорадило, все принялись за какой-то холодный белый суп. Я к нему не притронулась, равно как и к салату из желтых овощей (я даже не знала, как они называются). Минуты через три я поняла, что сейчас упаду в обморок, я начала щипать себе руку по привычке, не замечая на себе косых взглядов. Девушка с глазами, как у жука, закричала: «Что ты вытворяешь?!!» Это прозвучало так громко, что все повскакивали со своих мест и уставились на меня. Вся рука у меня была в красных пятнах, кое-где даже сочилась кровь.

Потом все успокоились, но люди все равно продолжали с любопытством меня разглядывать. Я убрала руку под стол. Воцарилась тишина, а я смотрела на Кайла. Он нахмурился, и я отчаянно пыталась показать ему глазами, что я больше не в состоянии сидеть здесь. Но он демонстративно отвернулся и продолжал беседовать с доктором Латтерли.

Все о чем-то болтали, молчала одна я, и все сильнее щипала себе руку, стараясь не заплакать. Потом прислуга, или кто она там была, поставила передо мной тарелку с огромным кровавым куском мяса, и он меня окончательно доконал. Я потянулась было за стаканом с водой, но нечаянно перевернула его. Все опять уставились на меня. Обливаясь слезами, я вскочила, чтобы выйти из-за стола. Стулья стояли настолько плотно, что эта процедура заняла еще минуты две-три на глазах у изумленных гостей. Чтобы выпустить меня, веснушчатому парню пришлось выдвинуть и свой стул, и стул своей соседки. Наконец-то я выбралась из комнаты. Я слышала, как Кайл извинился и кинулся за мной. Он был вне себя от гнева:

– Что, черт возьми, случилось?

– Прости меня, Кайл! Мне плохо! Я не могу остаться, я подожду тебя на улице.

– Ты должна быть со всеми, раз тебя пригласили.

– Я не могу вернуться туда!

– Лучше бы я оставил тебя дома. Сидела бы в своей каморке!

Я схватила его за руку. Нет ничего хуже, чем видеть, что Кайл сердится на меня:

– Извини.

– Подожди здесь, – он заскрежетал зубами, будто набрал в рот цемента.

Я стояла у открытой входной двери и прекрасно слышала его разговор с Джулией, он извинялся, что ему надо уйти, ему было очень жаль и тому подобное. Джулия сказал ему, перед тем, как он вышел:

– Скажи своей сестре, что я надеюсь, она скоро поправится.

А он ответил:

– Она мне не сестра на самом деле, она моя кузина. Сейчас, когда я пишу об этом, я опять плачу. Он вышиб входную дверь, словно рассвирепевший бык, готовый наброситься на первого встречного, не сказав мне ни слова. Все две мили до дома он молчал, я едва поспевала за ним. Пройдя чуть-чуть, я остановилась спросить его, почему он не хочет разговаривать со мной, но он даже не сбавил шага. Добравшись до дома, он ушел к себе в комнату, хлопнув дверью. Я хотела записать все это в дневник, но у меня не было настроения. Мне очень хотелось домой, в Линч Холлоу, с этой мыслью я и уснула.

Утром на занятия я не пошла. Не потому что мне нечем было дышать, а потому что не могла смотреть в глаза тем, кто был вчера на вечеринке. Так я и сидела в своей второй пещере, тоскуя по первой.

8 апреля 1946 г.

Сейчас полночь, мне не спится, и поэтому я пишу. После обеда Кайл наконец-то зашел ко мне. Он принес мне сэндвич с цыпленком – часть своей обеденной порции. Я сидела и читала наш учебник по антропологии.

– С тобой все в порядке? – спросил он меня на редкость добрым голосом.

– Думаю, что это была последняя вечеринка, на которую ты брал меня.

– Это не смешно, Кэт, – Кайл присел на край кровати, – мистер Симс сказал мне, что ты не ходишь на его занятия, я решил проверить остальные предметы. Оказалось, ты пренебрегаешь всеми, кроме доктора Латтерли.

Я кивнула. Это были единственные занятия, на которые я ходила – только там я была рядом с Кайлом и могла спокойно дышать.

– Я, наверное, хотел изменить тебя, хотел вылепить из тебя что-то другое, а ничего не получилось. Нечестно с моей стороны причинять тебе столько обид. Извини.

Кайл подвинулся поближе, взял мою руку и закатал рукав рубашки до локтя, потом повернул ее, чтобы можно было рассмотреть ее повнимательней. На руке виднелось около двадцати или тридцати маленьких шрамов – следов от моих ногтей. Я попыталась выдернуть руку, но Кайл держал ее слишком крепко. Он опустил голову и поднес мою руку к губам:

– Ты поедешь обратно в Линч Холлоу, Кэт. Я виноват, что притащил тебя сюда. Все это не для тебя.

– Но мне нравится учиться. Я не хожу на занятия, по я все равно занимаюсь сама по книжкам.

– Когда я вернусь в Линч Холлоу, я научу тебя всему, что узнаю сам.

– Я хочу остаться, – взмолилась я, – мне нравится эта комната, и я могу работать (это было не совсем так, уже несколько раз мне приходилось бросать работу, но я не собиралась упоминать об этом в тот момент).

– Я боюсь за тебя, Кэт. Я думал, что если увезу тебя из дома, подальше от твоей пещеры, то смогу приручить тебя к людям, и тебе так будет лучше.

– Мне и так хорошо, – не хотелось, чтобы брат говорил обо мне с такой грустью, будто я мертва.

– Все твое пребывание здесь – одно сплошное мучение.

– Я прекрасно чувствую себя в этой комнате.

– Ну хорошо, ты останешься здесь, но только до конца семестра.

У меня словно камень упал с сердца. Я останусь здесь, буду сидеть в комнате, буду заставлять себя учиться – ну и что же. Зато летом мы с Кайлом вдвоем вернемся в Линч Холлоу. На следующий год он опять поедет учиться, но это уже будет потом.

10 мая 1946 г.

Вчера Кайл привел Джулию к себе. Обычно мы готовимся к занятиям или у меня, или у него. Он объясняет мне то, что прошел за день, вчера же вечером он просунул голову в дверь и объявил, что он не один и попрощался до утра.

Последнее время он ходил раздраженный и брюзжал по поводу и без, и это все потому, что у него давно не было женщины. Надеюсь, утром он будет в хорошем настроении.

21 мая 1946 г.

Терпеть не могу, когда Джулия остается здесь на ночь. Она в принципе ничего, как человек, и меня не раздражает, что Кайл уделяет ей больше внимания, чем мне. Я и так нормально себя чувствую, занимаясь в своей комнате. Но когда они ложатся, я все слышу.

Кровать Кайла как раз около той стенки, которая разделяет наши комнаты. Таким образом, я сплю лишь в нескольких футах от него, на расстоянии, равном толщине стены. Я слышу их смех, разговоры, иногда даже различаю слова. Но я совершенно выхожу из себя, когда там у них наступает тишина, когда они целуются и обнимаются, и когда кровать Кайла скрипит – значит, они занимаются любовью. Интересно, что женщина ощущает в ту минуту, когда ее берет мужчина. Сомневаюсь, что это когда-нибудь удастся пережить и мне.

В большинстве случаев моя фантазия мне помогает. Все, о чем я пишу в своих рассказах, я живо представляю в уме. Но порой я проклинаю себя за такое богатое воображение. Например, сейчас. Перед глазами у меня Кайл, целующий Джулию, он прикасается губами к ее губам, его руки у нее на груди или на еще более интимном месте. Меня мучают мои фантазии, я кидаю подушку и одеяло на пол, ухожу подальше от роковой стены и стараюсь успокоиться, но это стоит мне немалых усилий.

25 мая 1946 г.

Кайл больше не встречается с Джулией. Он даже дрался из-за нее. Короче, он опять злой, как собака. Вчера вечером вывел меня из терпения своим брюзжанием. Я сказала, что он не один такой в мире, нуждающийся в сексе. Сейчас я читаю «Любовник леди Чаттерлей», я просто без ума от этой книги. Кайл, однако, невысокого мнения о Констанции Чаттерлей. «Ей следовало бы поменьше задирать юбку», – считает он. А я думаю, что в этом и заключается вся прелесть этой книги.

Несколько раз я просила Кайла пораньше уйти из моей комнаты, потому что хотела лечь в постель и побыть наедине со своими мыслями. Он считает, что мне срочно нужно познакомиться с парнем, и обещал подыскать кого-нибудь подходящего. Кайл уверен, это будет нелегко, ведь я настоящая красавица. Он и впрямь думает, что я красива! – У меня еще никогда не было мужчины. – Но тебе ведь только восемнадцать. Мне вряд ли понравится, если ты заведешь себе любовника.

– Но Джулии тоже восемнадцать, – я подколола его, – а Саре Джейн было вообще семнадцать.

– Верно, но ты – моя сестра.

29 мая 1946 г.

Вчера мы были приятно удивлены. Вернувшись домой с работы, кого бы вы думали я увидела на крыльце? Нет, не Кайла! Мэтта! Я была вне себя от радости, но, признаться, это шокировало меня. Почему? Я, конечно, скучала, но не могу сказать, что очень хотела его видеть. Я даже не особо вспоминала о нем. Но, увидев его, я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Я обняла его крепко-крепко, готовая раздавить его в своих объятиях.

Их уже отпустили на летние каникулы, а нам с Кайлом учиться еще неделю. Мэтт приехал в Вашингтон на пару дней, и остановился как раз в том отеле, где я работаю. Мы болтали до поздней ночи. Оказывается, за эти месяцы у него было несколько увлечений, но ни одного серьезного романа. Кайл сказал, что Мэтт все еще неравнодушен ко мне. Надо с ним поговорить и выяснить это раз и навсегда. Мне ничего не надо, кроме его дружбы.

30 мая 1946 г.

Мэтт только что уехал. Я пишу эти строки, а сама вся дрожу. Вчера мы вместе обедали: Кайл, его подружка по имени Салли, Мэт и я. Мы редко выходим вот так, все вместе, но на этот раз я осталась довольна. На душе у меня было так спокойно рядом с ними, как в старые добрые времена. Когда мы вернулись, Кайл повел Салли к себе, а мы с Мэттом пошли ко мне. Мы сели на кровать, болтая о школе и об учебе. Он хочет работать в газете, когда закончит образование. Так мы разговаривали примерно час. И вдруг Мэтт спросил:

– Кэт, можно я тебя поцелую? Ты не испугаешься опять, ты ведь такая трусишка?

– О чем это ты?

– Помнишь, как ты шарахнулась от меня тогда, после маминой смерти?

Я разрешила ему поцеловать меня, но сказала, это не изменит наши отношения: большего, чем дружба, я не хочу. Конечно, я глупо поступила, что позволила ему поцеловать меня, но я поняла это только потом. Хотя честно говоря, я ведь этого хотела, я хотела узнать, будет ли мне приятно, и это было чудесно. Гораздо приличнее, чем я ожидала. Его поцелуй задел каждую струнку моего тела. Он уложил меня на кровать головой на подушку и стал жадно целовать меня. Но мне было мало ощущать его губы и язык; мне хотелось отдаться ему. Но после этого, конечно, ни о какой дружбе не могло быть и речи. Потом он спросил, можно ли ему погладить грудь.

– Через блузку. Позволь мне просто дотронуться до нее руками.

– Ну хорошо, но только руками, – согласилась я. Потом он снова начал меня целовать, гладил мою грудь, мял, нежно касался сосков. Он даже застонал. Я еле сдерживалась сама и никогда еще не испытывала такого возбуждения. Он поднял мне блузку, чтобы расстегнуть лифчик. И я хотела этого, я хотела, чтобы он ласкал меня всюду, еще и еще. Мое тело твердило: «Да, да!», а разум говорил: «Остановись!»

Когда он сжал мою обнаженную грудь, я вдруг почувствовала крайнюю необходимость сказать ему: «Я тебя люблю», я еле удержалась, чтобы не открыть рот, казалось, я полностью перестала себя контролировать, потеряла всякое чувство пространства и времени, и тут я услышала:

– Я люблю тебя, Кэт, – и почувствовала что-то твердое под брюками. Я резко выпрямилась и опустила блузку. Мэтт тяжело дышал, пытаясь поцеловать меня еще, но я отстранила его.

– Мэтт, вы с Кайлом мои лучшие друзья, ты прекрасно это знаешь. – Он ответил, что знает, я наговорила ему еще, что друзья не могут стать любовниками, потому что между ними уже сложились совершенно особые отношения, что близость разрушит их дружбу. Я тараторила и тараторила, пока он не остановил меня:

– О, Кэт, замолчи пожалуйста, я уже все это слышал, – он загрустил, но скоро мы уже опять болтали и смеялись. Я уверена, что все будет хорошо. Он уехал примерно в одиннадцать, но сказал, что еще заедет завтра перед отъездом домой в Колбрук.

После того, как он уехал, я начала размышлять над тем, что произошло, и пришла к выводу: телу нельзя доверять, у него свои желания и намерения, и оно всегда будет бороться с трезвыми советами разума.

Дата добавления: 2015-08-29