Посвящается памяти дианы Мэри маккроун 9 страница

– У нас кое-что намечается сегодня вечером, – сказал Кайл во время обеда.

Бен сейчас же догадался, о чем идет речь.

– Трампозо!

– Это было так давно. Я уже и правила позабыла, – сказала Лу.

Мужчины засмеялись, очевидно, это была шутка. Бен, заметив недоумение Иден, пояснил:

– Это карточная игра, в которую мы, бывало, играли в Колумбии. Ты увидишь и научишься.

После обеда они сели за карты в большой столовой. Бен был партнером Иден. Глазами и ногой под столом он подсказывал ей при каждом удобном случае, открывая свои карты, советовал, когда лучше сделать ход. Она бросала на него через стол скептические взгляды и делала все наоборот, не желая принимать его подсказки. Однако скоро заметила, что Кайл и Лу тоже шельмуют. Просто в этом и состояла игра, в ней не было правил. Шулерство продолжалось до тех пор, пока масти карт не имели никакого значения, побеждала же команда более искусная в невербальном общении. Эта игра не была состязанием. Кайл и Лу, с их многолетней практикой, быстро свели игру на нет.

Кайл налил каждому виноградного бренди, а потом они рассказывали, как первый раз играли в трампозо с командой крутых парней в маленькой колумбийской деревеньке. Играло три пары: Кайл с Лу, Бен с другим молодым археологом, и два колумбийца, которые все грозились убить проигравших.

– Конечно, они нас не тронули бы, но тогда у нас не было в этом никакой уверенности. Нас просто пытались таким образом втянуть в игру, им хотелось, чтобы мы, как говорится, вошли во вкус. Мы и вправду шельмовали так, будто наша жизнь напрямую зависела от исхода игры, – вспоминал Бен.

– Каковы ставки, такова и игра, – добавила Лу. Иден вспомнила о тех вечерах, что она и Уэйн проводили с Кайлом и Лу. Тогда было лишь утомительной обязанностью посещать двух этих родственников. Атмосфера на тех приемах была всегда натянута, они, признаться, очень походили на встречи на высшем уровне в правительственных кругах. Разве они стали бы играть в карты? Или во что-нибудь еще? Нет, они всегда подчеркнуто вежливо беседовали исключительно о своей работе: о проекте Кайла, о картинах Лу, о фильмах Иден, о судебных делах Уэйна. Разговоры эти были неинтересны, неискренни и пусты.

Теперь было иначе. Иден заметила, что они с Беном задают тон общим беседам, что Кайл и Лу чувствуют такой же внутренний дискомфорт, как и она сама когда-то. Она завидовала их простым товарищеским отношениям с Беном. Он обращался с ними, как с равными. Он совершенно искренне любил их и восхищался ими. Жаль, что чувства Иден совершенно иные.

– Давайте пройдем в гостиную и попробуем то, что прислала Сара Джейн, – предложил Кайл.

Лу направилась в гостиную.

– Не знаю, стоит ли есть выпечку Сары Джейн, Кайл, – заметила она, – Иден уверена, она до сих пор к тебе неравнодушна.

– А причем же здесь пирог? – засмеялся Кайл и вышел на кухню за пирогом.

Иден ставила на стол десертные тарелочки из китайского фарфора, а Лу тем временем попробовала пересесть из своей инвалидной коляски. Неожиданно коляска выскользнула из-под нее, и Лу упала, тяжело ударившись о дощатый пол.

– Лу! – Иден кинулась к своей тете, которая уже старалась встать. Подоспел Бен и помог ей подняться, поддерживая под руки. Иден одернула задравшуюся юбку тетушки, и они с Беном усадили ее на диван.

– Что происходит? – в комнату заглянул Кайл. Иден уже открыла было рот, чтобы объяснить ему, что Лу упала и больно ударилась, но Бен опередил ее.

– Просто Лу слегка ударилась.

Он сел рядом с ней на диван и обнял за плечи.

– Все в порядке, Лу? – спросил Кайл. Она махнула рукой в сторону кухни, мол, пустяки. Однако, было заметно, что руки ее трясутся, лицо побледнело, она тщетно пыталась заправить выбившуюся прядь волос. Иден опустилась около нее на колени.

– С тобой точно все в порядке?

– Не волнуйся.

Но даже голос ее ослаб.

Бен прижался губами к ее холодному бледному виску.

– Ты нас напугала, – сказал он.

– Не хочешь прохладного чаю или лимонада? – спросила Иден.

– Чаю, пожалуй, – прошептала тетушка, когда Кайл принес пирог и кофе.

На кухне Иден расплакалась. Она облокотилась о холодильник и закрыла лицо руками, перед глазами у нее стоял образ тетушки, такой жалкой и беспомощной, дрыгающей ногами в воздухе, отчаянно стараясь подняться. Как она обманывалась, она даже не предполагала, что тете приходится так нелегко.

– Иден? Что с тобой?

Она обернулась и увидела Кайла, стоящего у дверей.

– С Лу все в порядке. Ее самолюбие ущемлено гораздо больше.

– Ты просто ничего не видел, Кайл. Она сильно ударилась. Бен старается не делать из этого паники, только чтобы ее не смущать.

Кайл поставил бренди на буфет:

– Я видел и раньше, как она падала.

– Ты хочешь сказать, что это случается часто?

– Чаще, чем ты думаешь.

– Может быть, ей достать другое кресло. Детский фонд выпускает кресла, в которых можно вставать и…

Кайл покачал головой:

– Нет, кресло ей вполне подходит. Просто она упряма и делает все наперекор. Я давно перестал ее отговаривать и убеждать. Она знает, что с ней может случиться, но ничьим советам следовать не будет.

Иден опять разрыдалась:

– Как тяжело смотреть на ее страдания.

Кайл обнял ее, и она не сопротивлялась, а тихо плакала в его плечо. Она не позволяла никому обнимать себя с тех пор, как умерла мать, а как бы он стал к ней относиться, если узнал бы о ее вине в том, что случилось с Лу?

Она принесла в гостиную холодный чай, Лу сидела в своем инвалидном кресле:

– Спасибо, голубушка. Я внезапно почувствовала себя так устало, пойду почитаю немного перед сном, а чай возьму в спальню.

Кайл отвез Лу в спальню, а Бен вопросительно посмотрел на Иден.

– Ты плакала? – Он взял ее за руку, и ее словно обожгло.

– Немного. – Она посмотрела на пирог и кофе на столе и закрыла глаза.

– Я не хочу есть. Бен встал.

– Я тоже. Проводишь меня до машины? Мне пора. Цикады сладко заливались в ночи. Воздух был сыр, ведь дождь кончился совсем недавно, приятно было ощущать сладкий цветочный аромат. У Иден закружилась голова от обилия благоуханий, а может от выпитого. В общем-то, ее это мало волновало. Они подошли к машине, Бен обнял ее, так что Иден оказалась тесно зажатой между ним и машиной.

– Я так ждал этой минуты, – он наклонился, чтобы поцеловать ее. Он прикоснулся своими губами к ее, Иден ощутила вкус бренди.

– Отдышись, и давай повторим, – улыбнулся Бен.

Она откинула голову, тело ощущало прохладный металл машины. Его руки скользнули по ее талии, потом по груди и замерли здесь робко и ненавязчиво. Иден ощутила его всего, совсем рядом, его бедра прижались к ней в новом порыве страсти. Иден едва удержалась, чтобы не закричать, она желала большего. Она закрыла глаза и стала слушать трели цикад.

– Я, наверное, выпила лишнего, – призналась она. – Я плохо соображаю, что делаю.

Он рассмеялся.

– Ты все прекрасно соображаешь, в нас просто говорит плоть, и трудно ей сопротивляться. Нам нужно серьезно поговорить.

– Не вижу причины, – удивилась Иден.

– Ты хочешь знать, что положило конец моему браку, и имеешь на это право прежде чем… прежде чем наши отношения зайдут слишком далеко.

Она покачала головой.

– Я уже думала об этом, Бен. Не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я узнала о твоем прошлом. Почему мне нужно это знать? Ты должен понять, что я живу совершенно в другом мире, кончится лето – и я вернусь к своей прежней жизни!

Внезапно у нее в памяти всплыли образы Майкла и Нины в гостиной дома в Санта Монике, толкающих ее и размахивающих руками. Иден почувствовала приступ тошноты.

– Что бы ни случилось между нами, это лето все равно рано или поздно кончится.

Она не видела лица Бена. Он кивнул, слабо улыбнулся.

– Хорошо, но если передумаешь и захочешь узнать или если пожелаешь порвать со мной до конца лета, дай мне знать.

Он наклонился и торопливо поцеловал ее.

– Скажи Лу – пусть больше не пьет виноградного бренди и поцелуй ее за меня. Завтра опять будет дождь. Чем думаешь заняться? Поехать на прогулку? Или в магазин?

Вдруг она испугалась, словно опасность была совсем рядом, спрятавшись где-то в ночи. Ее речь прозвучала убедительно для Бена, но не для нее самой. Она покачала головой и добавила:

– Нет, я никуда не поеду. Мне надо работать над сценарием.

Когда Иден заглянула в спальню Лу, та сидела одна.

– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

– Входи, милая. Садись вот сюда, – Лу похлопала по краю кровати. Сейчас она выглядела лучше. Под спиной у нее взгромоздились подушки, а в руках была книга в плотном переплете. Волосы свободно спадали на плечи; в бледно-желтом халате с распущенными волосами она напоминала старого мудреца.

Иден присела на кровать.

– Ты выглядишь гораздо лучше. Лу взяла ее руку.

– Знаешь, как неловко я себя чувствую, когда происходят такие вещи. Ну надо же, столько лет езжу в инвалидной коляске и до сих пор забываю нажать нужную кнопку. На самом деле у меня проблемы с головой, а не с ногой.

Иден сжала ладонь своей тетушки.

– Я знаю, ты пытаешься снять с меня вину за твое несчастье. Зря, я не могу быть оправдана. Боль и стыд я унесу с собой в могилу.

Лу с удивлением смотрела на нее.

Она не верит своим ушам, подумала Иден.

– Бен просил передать, что любит тебя. И я тоже. В спальню вошел Кайл и был не менее озадачен, застав в спальне жену за мирной беседой.

– Я не помешаю? – извинился он.

– Мы тут немножко поболтали, – объяснила Лу. На ее голубые глаза навернулись слезы, но она тут же смахнула их.

Кайл стоял у кровати, сложив руки на груди.

– Да, первый раз я вижу, Иден, на твоем лице такое выражение. У тебя был такой взгляд!

– Какой же?

– Изголодавшийся, почти дикий, – Кайл и Лу рассмеялись.

Иден покраснела:

– И это было очень заметно?

– Довольно-таки, но в такой же степени очевидно, что Бен разделяет твои чувства, – сказала Лу.

Кайл тяжело вздохнул:

– Я не собираюсь учить вас, надоедать и наставлять на путь истинный, вы вполне взрослые люди. Ваше счастье в ваших руках. Но я тебе кое-что расскажу про Бена.

Его слова не принесли Иден облегчения, она чувствовала себя внутренне опустошенной. Кайл оглядел жену:

– Ну, как дела?

– Все нормально, – уверенно ответила Лу.

Кайл наклонился и обнял Лу за плечи, затем поцеловал ее в губы, и Иден встала. Она и раньше ощущала любовь между дядей и тетей, но это никогда не действовало на нее так. Нынешняя неделя представила Кайла совершенно в ином свете, Иден увидела его не таким как раньше. Он был особенный, он был очень даже ничего. В свое время он был страстным любовником. Может быть, он и сейчас такой.

Кстати, Иден уловила взгляд Лу, когда Кайл поднялся с ее постели, и поняла, что они до сих пор любовники – и сегодня ночью Лу будет чувствовать себя надежно и спокойно и забудет все вечерние неприятности в объятиях мужа.

ГЛАВА 19

Утром опять шел дождь, как и передавали, Бен посмотрел на часы. Полвосьмого. Субботнее утро. 7.30. Он вспомнил субботнее утро много лет назад. Он вставал и заставал свою дочь Блисс уже у телевизора. Она смотрела мультфильмы. Почему он не думал об этом раньше? Только она могла подняться в субботу в такую рань.

Он подошел к телефону и устроился поудобней на кровати. С минуту раздумывал, стоит ли звонить и в конце концов пришел к выводу, что у него есть все шансы услышать ее. Она поднимет трубку. А что если он с ней поговорит? Он сможет просто сказать, что любит ее и не забыл. Она была удивлена его внезапным исчезновением. Как же он объяснит ей это? Он может, допустим, сказать. Но этим все и кончится, если он попытается поговорить с ней. Что они еще ему сделают? Опять тюрьма? Или просто предупреждение на словах? Он набрал номер. Он чувствовал каждый удар своего сердца.

Кто-то поднял трубку, он сел на кровати, слушая пленку, равномерно повторяющую беспристрастным металлическим голосом: «Абонент, которому вы звоните, сменил номер».

Бен набрал еще раз: проверить, что он не ошибся. Он прилег. Таким образом он был абсолютно и окончательно от нее отрезан. Последний удар. Ему не надо было много: просто набрать номер и представить, что Шарон в соседней комнате. Теперь он лишен даже этого.

Спроси его кто-нибудь, что за последние пять лет было для него важнее всего в жизни – и он ответит, не задумываясь. Ничего – ни карьера, ни репутация, ни друзья – хотя он упорно не хотел признать этого, ни даже его семейная жизнь – ничто не могло сравниться с его привязанностью к Блисс. Если, не дай бог, что-нибудь случилось бы с дочкой, он "вряд ли перенес бы потерю.

Почему общение с ней ему так приятно, было до сих пор загадкой для него. Они с Шарон, когда поженились, были слишком поглощены своей карьерой и устройством жизни. Когда Шарон предложила завести ребенка, ему было в принципе все равно.

– Я много езжу, – сказал он ей.

– Я понимаю. И я не хочу, чтобы ты работал меньше. Ты будешь одним из тех отцов, что приезжают только на выходные и снимают, как говорится, сливки, пока матери вытирают носы и воспитывают.

Шарон ждала ребенка, но что-то изменилось в их отношениях, точнее изменились его чувства к Шарон. Во время ее беременности, каждый раз, возвращаясь из поездки, он замечал, что тело ее опять стало другим. Ее эмоции ослабли, она погрузнела, а он чувствовал себя виноватым, что находится где-то далеко в трудную минуту. Она часто рассказывала, как малыш бьет ножками в животе. Она не просто так рассказывала ему об этом. Она хотела больше внимания от мужа, и ребенок был своего рода сделкой. Шарон искренне радовалась, когда он стал работать в университете, что ближе к дому. Это было перед самым рождением Блисс.

Как бы там ни было, но получилось совсем не так, как предполагала Шарон. Последствия сделки оказались совершенно иными. Благодаря расписанию в университете, Бен проводил дома гораздо больше времени, чем Шарон. (Да, на суде все это было вычислено и подсчитано, чтобы доказать суду, что он намеренно устроил такое расписание работы, чтобы быть больше времени наедине с дочерью). Шарон много работала в частной школе, где она преподавала, и, казалось, была довольна возможностью Бена присматривать за Блисс (потом она будет винить себя за это: «Разве я тебя на это толкнула, Бен? Может у тебя и раньше были такие нездоровые наклонности. Бывай я чаще дома, ты не пошел бы на поводу у своего инстинкта». Именно Бен брал на себя все заботы, когда Блисс была больна. Он готовил ей есть, кормил и купал ее. («Действительно, – отмечал впоследствии адвокат, – вашей жены большую часть суток не было дома, и вы все время проводили в обществе своей маленькой дочки. В сущности, она заняла место вашей жены, не так ли?»)

Он был неважный воспитатель. Что бы Блисс ни делала, казалось ему верхом совершенства. Даже наказывая ее, он не мог скрыть улыбки. А Шарон знала об этом, и ее это приводило в ярость.

– Если ты будешь позволять ей все что угодно, она и в 15 лет будет носиться как сумасшедшая, и мы не будем иметь на нее никакого влияния, – говорила Шарон.

Однако Бен не видел смысла наказывать ребенка за малейшую провинность. Из его опыта можно целую диссертацию написать. Рядом с Беном Блисс имела полную свободу и не подчинялась никакой дисциплине. На Шарон она часто срывала зло, за что получала шлепки, вися на мамином колене. Шарон практиковала воспитание такого рода, Бен же считал его недопустимым. Вся эта информация была вытянута из него и Шарон во время суда. Он обращался с Блисс скорее как со взрослой, а не с ребенком. Что касается Бена, он старался защитить Шарон на суде, в то время как сами судьи пытались разжечь войну между ними. Но все было не так. Он не сердился на нее, жаль только, что она не захотела ему поверить. Бен защищал ее от нападок своего собственного адвоката, который пытался представить Шарон как безразличную, жестокую и вечно отсутствующую дома мать. Шарон тоже не сказала ничего предосудительного в его адрес. Но в зале суда их слова звучали по другому, показания были настолько вывернуты и искажены, что они стали друг для друга злейшими врагами. И семейная жизнь была разбита, разгромлена, словно на поле боя, после чего она уже никак не могла начаться сначала.

Бен опять крутил диск телефона. Этот номер стал его спасительной ниточкой за последние 6 месяцев. На другом конце провода ответил брат.

– Я тебя не разбудил? – спросил Бен.

– Нет, а что случилось? – удивился Сэм столь раннему звонку.

– Шарон изменила номер телефона?

– Да. Джефф настоял на этом. А ты все названиваешь?

– Иногда. Не так уж часто, а он, бедняга, так разволновался.

– Он не находит себе места всегда, когда речь заходит о тебе. Самовлюбленный осел.

– Знаю, это все только слова, чтобы успокоить меня. Но моя дочь живет там, в его доме. И хочется верить, что в нем хоть что-то человеческое еще осталось.

Сэм засмеялся:

– Что-то может и осталось. Я передам ему твои слова.

– Слушай, у меня тут кое-что для тебя есть, но обещай молчать. Кстати, Джен там поблизости?

– Нет, она в саду.

– Отлично! Я встречаюсь, если можно так выразиться, с Иден Райли.

– Что? Ты соображаешь, что говоришь? Она у Кайла? Она знает о…?

Бен улыбнулся.

– Не тарахти. Она гостит у Кайла, собирается быть там все лето; хочет снять фильм о своей матери и собирает кое-какую информацию. Я виделся с ней несколько раз.

– Что значит «виделся»?

– Ездил на прогулки. Говорил. Целовался.

– Черт, Бен! Ну ты даешь, старина! Иден Райли! Подумать только! А как же ее приятель, как бишь его там, тот парень, что сгорает с ней в последней картине?

– Не думаю, что она особо им увлечена. Что до меня, то все это конечно, кратковременный романчик, так, на летнее время.

Ему нельзя было забывать об этом.

– Она знает о Блисс?

– Она в курсе, что у меня проблемы, но что конкретно, не знает. Да по-моему, ее это не очень-то интересует.

– Эта женщина создана для тебя, Бен, кстати, она такая же конфетка в жизни, как на экране?

– Я бы вообще не назвал ее «конфеткой».

Он вспомнил страстные прикосновения ее бедер вчера вечером и сразу же увидел реакцию под простынью. Он рассмеялся.

– Она на меня и сейчас влияет, представляешь?

– Ого-го-го! Вот это да, паря, продолжай в том же духе; но не сходи с ума, контролируй себя, хоть мне и не хочется расставаться с тобой на такой ноте. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Я не могу больше улаживать те заварушки, в которые ты попадаешь. Ну, бывай!.

– Сэм! Никому ни слова. Даже Джен!

После разговора с Сэмом Бен почувствовал себя гораздо уверенней. Настолько, что позвонил Иден спросить, не изменились ли ее планы на сегодня. Он предложил поехать в Белхерст за кукольной мебелью на день рождения Ким Пэрриш. Она согласилась, и он даже не удивился ее внезапному решению. Она, оказывается, уже давно встала и начала работу над сценарием. Но Кайл принес ей еще одну тетрадь матери, и она хотела бы немного почитать. Его устроит одиннадцать часов?

– Одиннадцать? Отлично.

Он выбрался из постели, надел шорты, спортивные ботинки, а потом вышел из квартиры, чтобы пробежаться под утренним дождем.

ГЛАВА 20

7 марта 1945 г.

На прошлой неделе у матери Мэтта развилась пневмония, и в четверг она умерла. Мэтт винит себя в ее смерти, считает, что должен был отправить ее в больницу раньше, но врач уверил его, что это вряд ли что-нибудь изменило бы.

Он попросил меня прийти и помочь ему разобраться в квартире. Работы никакой особой не было, ему просто было тяжело одному приводить в порядок вещи матери, просматривать и перебирать их, каждая причиняла ему невыносимые страдания, напоминая о ней.

Во время болезни мать Мэтта читала журналы, проводя в постели долгие часы. Я присела на диван и взяла в руки номер «Лайф», но читать не смогла: было как-то не по себе находиться в доме, где совсем недавно умер человек.

Мэтт наводил порядок в ее комнате, я же вообще не могла переступить ее порога.

Через некоторое время Мэтт вышел в гостиную и сел рядом со мной на диван. Я поняла, что он плакал. Он вообще часто плачет, как говорят, глаза на мокром месте.

– Я хочу, чтобы отныне эта вещь принадлежала тебе, – сказал он, втискивая в мою ладонь овальный медальон с перламутровым цветком в центре. Ничего красивей я не видела. – Мать часто его носила, и он всегда напоминал мне о тебе, ты ведь тоже одиноко цветешь на поляне, как вот этот цветок.

Потом он надел медальон мне на шею, его лицо было совсем рядом с моим, настолько, что я ощутила прикосновение его давно не бритой щеки. Неожиданно он притянул меня ближе к себе и хотел поцеловать, но я увернулась.

– Но почему, Кэт? – спросил он.

– Не делай этого, никогда не делай, – я понимала, что мой поступок требует объяснения, а оно было простым: я не любила его. Я ему в этом призналась, он, бесспорно, был по-своему привлекателен, но я не была влюблена. Нет, это не жеманство. Вовсе не обязательно быть мужем и женой, чтобы заниматься любовью, но по крайней мере хоть какое-то чувство должно быть.

Все это я сказала Мэтту, он смутился:

– Я лишь хотел поцеловать тебя.

– Да, но если мы целуемся, можно подумать, что мы любим друг друга.

Он выглядел расстроенно и мне было не по себе. Мы с Мэттом прекрасно понимали, что были не более, чем друзьями, да, думаю, никто из нас не ждал чего-то еще.

– Я провожу тебя, – сказал он.

– Это не обязательно, я доберусь сама. Что-то вдруг коренным образом изменилось в наших отношениях. Если раньше мы могли поделиться всеми сокровенными секретами, то теперь мы не могли даже спокойно смотреть друг другу в глаза. Я собралась встать, но он обнял меня сзади за талию и спрятал лицо в моих волосах:

– Кэт, пожалуйста, не оставляй меня здесь одного. Скоро я все равно ушла, точнее пулей вылетела из этого дома и бежала до самой пещеры, вся в слезах, а потом долго еще не могла отдышаться и прийти в себя.

Сегодня я себя отвратительно чувствую. У меня болит живот. Это потому, что я обидела Мэтта. Меня мучает совесть. Мне надо было бы обнять его, постараться успокоить и разделить его горе, но я боялась, что он снова полезет целоваться.

Отношения между нами и так близкие, но зачем ему нужно большее?

То, что было между нами, теперь нельзя назвать дружбой. Жаль, что Кайла нет рядом и не у кого спросить совета, что же мне делать дальше.

12 марта 1945 г.

Мэтт не показывался в пещере с тех пор, как умерла мать. После Кайла, он для меня самый дорогой друг и мне его очень не достает. В тот вечер, у него дома, он искал у меня поддержки и сочувствия, а я боялась сближаться с другими людьми, и потому ушла. Я люблю покой и уединение, и я не могла поступить иначе. А ему, бедному, наверное, тогда было очень плохо: рядом ни матери, ни меня.

Мэтту нужен друг лучше, чем я. Он заслуживает лучшего. Может стоит запретить ему приходить сюда? Я должна заставить его общаться с другими людьми. На мне свет клином не сошелся.

13 марта 1945 г.

Вчера вечером Мэтт пришел в пещеру, сел на уступку и сказал:

– Все будет только так, как ты захочешь, Кэт.

– Не понимаю, о чем ты.

– Да и неважно, – он покачал головой.

Я хотела извиниться за мое поведение и сказать, что он мне очень нужен, что я сожалею, что причинила ему боль. Но не могла вымолвить ни слова, самым правильным поступком с моей стороны было дать почитать ему мою вчерашнюю запись в дневнике. Я так и сделала. Из нее он поймет все мои чувства.

Мне было очень неловко, как в тот день по дороге на рождественскую вечеринку, когда я распахнула перед Мэттом пальто, под которым не было даже нижнего белья.

Когда он поднял на меня глаза, в них стояли слезы:

– Я не собираюсь молить тебя о любви и добиваться обратного. Я прошу только: не запрещай мне приходить в эту пещеру.

Потом он читал, а я писала, будто ничего и не произошло.

2 июня 1945 г.

Сегодня я окончила школу и на торжественной церемонии Сара Джейн объявила, что выходит замуж в июле за Томми Миллера. Я написала как можно полегче об этом Кайлу.

14 августа 1945 г.

Сегодня японцы капитулировали, и мы получили сообщение о том, что Кайл возвращается!

21 августа 1945 г.

Я подшила 10 рассказов, что написала за этот год, так что получилась небольшая книга. Когда Кайл приедет, он обязательно ее прочитает. Осталось два дня до его приезда. Обломки стрел я припрятала в коробку, чтобы тоже показать ему. Я так волнуюсь, что совершенно не могу спать и ем ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Мы с Сюзанной покупаем его любимые лакомства. Мэтт купил ему новые рубашки, а отец – шампанское!

23 августа 1945 г.

В эту минуту Сюзанна, отец, Кайл и Мэтт сидят в доме и празднуют приезд Кайла, а я здесь в пещере снова одна, снова наедине сама с собой. Мне гораздо больше хочется плакать, чем писать, а на самом деле я занимаюсь и тем и другим.

Кайл приехал несколько часов назад, весь в пыли, и раньше, чем мы ждали. Меня не было дома, я как раз сидела в пещере и писала, стараясь хоть чем-нибудь заняться, чтобы успокоиться и снять волнение. Вдруг я увидела у входа его фигуру. Он был в военной форме, высокий и красивый. Я вскочила и бросилась к нему на шею, но Кайл вытянул руки и остановил меня.

– Что за чертовщина, Кэт? Что ты делаешь до сих пор в этой пещере? – Я внимательно посмотрела на его лицо, но не увидела глаз – было темно. Он наверное шутит, подумала я и снова шагнула к нему, но на этот раз он схватил меня за руку:

– Ты же дала мне слово.

– Но мне нравится писать здесь, – возразила я, чувствуя, что виновата.

– Боже мой, что с тобой происходит? Это ненормально, Кэт. Ты слышишь меня? Ты сумасшедшая! Тебе, черт возьми, уже 18 лет. Ты женщина, в конце концов. – Он схватил книжечку рассказов, что я приготовила для него, – проклятая писанина, – зашвырнул ее в угол.

Он схватил меня за плечи и тряхнул так, что я думала, он хочет меня убить. Просто он слишком привык убивать и причинять боль на войне и теперь ему нелегко расстаться со своими привычками вояки.

– Я же не враг, которого надо убивать, Кайл, – взмолилась я до смерти перепуганная.

Он отдернул руки и шагнул в сторону так внезапно, что я чуть не упала.

– Я думал ты вырастешь и наберешься ума, пока меня не будет, – зло бросил он и пошел прочь.

Я ждала, надеясь, что он успокоится и вернется, но напрасно. Я пробралась к дому, прошла поближе к окну и видела их вчетвером на кухне. Интересно, отца и Сюзанну волнует, где я? Я рассматривала лицо Кайла, он выглядел старше на несколько лет. В этом месяце нам обоим исполнится 18, но он настоящий мужчина с выступающими скулами на красивом лице, мне же в душе не больше 10. Постояв немного, я побрела обратно к пещере.

Первый раз в жизни я поняла чувства людей, находящихся на грани самоубийства. Мне жаль мою бедную мать и ее сестру, их это чувство преследовало слишком долго.

24 августа 1945 г.

Я подождала, пока в доме не выключат свет, и лишь потом пришла ночевать. Вообще-то я собиралась оставаться на ночь в пещере, но не могла находиться так далеко от дома, зная, что там Кайл, хотя его, видимо, совершенно не волновало, где я. Я думала, что все улеглись, но пройдя на цыпочках через кухню к нашей спальне, обнаружила, что Кайла не было в постели. Оказалось, он спит на диване в гостиной, накрывшись с головой одеялом.

С минуту я смотрела на него, а потом побежала к себе и разревелась.

Наконец я уснула, а проснулась от того, что Кайл сидел на краю кровати и держал мою руку. На улице было темно. Когда я открыла глаза, он сказал:

– Ты меня беспокоишь, Кэт. Прости, что я так поступил вчера, но весь этот год я был уверен, что с пещерой покончено, что ты живешь как все остальные нормальные девушки в 18 лет. А когда я увидел тебя в пещере, я просто пришел в отчаяние. Ты живешь в каком-то своем мире, мире той пещеры, а так нельзя!

Я чувствовала, что была для него обременительной ношей. Я села на кровати и прислонилась к стене.

– Тебе не нужно волноваться из-за меня. Я вполне довольна своей жизнью.

Он посмотрел на меня, будто не верил своим ушам. Потом подвинул кровать так, чтобы тоже облокотиться спиной. Он совсем вырос из своей старой пижамы.

– Почему ты спишь в гостиной? – спросила я.

– Мы слишком взрослые, чтобы спать в одной спальне, Кэт. Мы выросли и так дальше не может продолжаться.

– Чепуха. Все 18 лет спали в одной комнате и ничего.

– Все же я пока устроюсь на диване в гостиной.

Я не стала спорить. Через несколько дней он вернется сюда и все опять встанет на свои места. Мы еще немного поболтали, а потом он спросил:

– А ты не заметила, что я вернулся домой гораздо раньше, чем предполагалось?

– Ну, война же кончилась, – удивилась я.

– Да, но с войны не возвращаются на следующий же день после ее окончания. Меня комиссовали. По болезни.

У меня остановилось сердце:

– Ты ранен?

Он теребил мою руку.

– То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, договорились? Обещаешь никому не говорить, даже Мэтту?

– Обещаю, – шепнула я.

– Меня комиссовали из-за нервного расстройства.

Он сник, уставился в пол, я не разобрала, что он сказал, но поняла, что ему очень стыдно.

Дата добавления: 2015-08-29