Немирович вряд ли уедет, пока не наладит "Мертвых". Если он с тобой заговорит, ты от меня не отрекайся по твоему обыкновению и не ставь меня в неловкое положение, т.к. он знает, что я говорила с ним с твоего ведома, понимаешь?
Многодумная ты моя головушка, будь здоров, не злись и не раздражайся так много, а лучше устрани причины. А то я буду тебя бояться. Целую тебя, дорогой мой, и жду.
Твоя Ольга.
А письма твои не очень нежные.
71. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
23 авг. [1900 г. Ялта]
Милюся моя, здравствуй! В письме своем ты сердишься, что я пишу тебе помалу. Но зато ведь я пишу тебе часто!
Вчера был у меня Алексеев. Сидел до 9 час. вечера, потом мы пошли (или, вернее -- я повел его) в женскую гимназию, к начальнице. В гимназии хорошенькая венгерка, говорящая очень смешно по-русски, играла на арфе и смешила нас. Просидели до 12 часов.
Сегодня пошел в город по делу, встретил там Верочку1 и привел ее к нам обедать. Эта Верочка приехала из Харькова. Богатая невеста. Видишь, какой я Дон Жуан!
Пьесу пишу, но боюсь, что она выйдет скучная. Я напишу и, если мне не пондравится, отложу ее, спрячу до будущего года или до того времени, когда захочется опять писать. Один сезон пройдет без моей пьесы -- это не беда. Впрочем, поговорим об этом, когда буду в Москве.
А дождя все нет и нет. У нас во дворе строят сарай. Журавль скучает. Я тебя люблю.
Приедешь на вокзал встретить меня? А где мне остановиться? В какой гостинице -- удобной, близкой к тебе и не столь дорогой? Подумай о сем и напиши, миленькая моя.
У нас в доме тихо, мирно, с матерью пребываю в согласии, не ссорюсь.
Ты ходишь с Вишневским в оперетку? Гм...
Пиши мне почаще, не скупись. За это я тебя награжу, я тебя буду любить свирепо, как араб. Прощай, Оля, будь здорова и весела. Не забывай, пиши и почаще вспоминай твоего
Antoine
72. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
24-ое авг. 1900 [Москва]
Я сейчас приехала из бани, дома никого, тишина, и я хочу поболтать с тобой, мой Антон. Ведь ты мой? А ты вот меня никогда не называешь по имени, только в первом письме; оно тебе не нравится?
Маша ушла в гимназию на урок1; когда я ее провожала, -- нашла твое письмо. Твои последние письма шли по 5,6 дней -- это ведь ужасно! Как ты меня огорчаешь, когда пишешь, что посетители все еще мешают тебе работать. Ты подумай -- день за днем проходит в пустой болтовне, а сам говоришь, что пьеса просит вылиться, сам негодуешь на то, что мешают.
Милый, голубчик, ну устрани, ну сделай как-нибудь, чтобы этого не было, чтобы ты мог спокойно, не раздражаясь, работать. Я на твоем месте переживала бы страшные муки, если бы пришлось писать при таких условиях. Я, конечно, свои занятия не могу сравнить с твоей работой, но и я оградила себя от ненужных посещений. Запираюсь у себя и сообщаю прислуге, что я перестаю существовать для кого бы то ни было. Да что я пишу, -- ты все это отлично сам знаешь и понимаешь. Жду от тебя письма, в кот. услышу наконец, что ты пишешь, что ты можешь весь отдаться своей работе. Это будет? Как я буду счастлива, как я буду ликовать! Майя моя, кажется, налаживается, я ее люблю, и работаю над ней с радостью. Хочу, чтобы ты видел, как я ее буду играть, и сказал бы свое мнение.
Вчера Маша была у нас в театре, на вечерней репетиции; все ей очень были рады, окружили ее. Новость: Вишневский съехал от Федотовой2, живет в меблир. комн. "Тюрби", где Сандуновские бани, и приглашал меня и Машу к себе чай пить. Санин возликовал, когда увидал "славянку с серыми глазами", как он называет Машу.
Вл. Ив. едет 30-го в Варшаву к сестре, кот. очень плоха3. На всякий случай не говори об этом его жене, раз она ждет его в Ялту, хотя, наверное, она это знает. Вчера был у нас Коновицер, пил чай, болтал.
Обязательно поедем в Разумовское, а еще скатаем денька на три в Звенигород -- хочешь? К монахам? Там дивно хорошо. Ну пока, addio, зовут обедать. После обеда буду укладывать Машины вещи, она сегодня перебирается, а вечером репетиция. Не злись, люби меня крепко. Целую тепленько.
Твоя актриса
73. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
26-ое авг. 1900 [Москва]
Льет ливмя дождь.
Несутся тучи...1.
Скверно и дождливо, Антон! Я сейчас прибежала с репетиции с мокрыми ногами, т.к. была без галош, а башмак с дыркой. Вишневский меня почему то называет "бедной невестой" и при этом громко и значительно хохочет, т.е. когда видит меня в дырявом башмаке или в старом платье. Санин мне разрешает меньше давать на подписки; т.к. "этой девушке нужны теперь деньги", говорит он. Ты не понимаешь, на что они все намекают?
Вчера и сегодня нет писем от тебя -- мне скучно.
Вчера я помогала Маше разбираться на новой квартирке. Знаешь -- как там будет уютно, симпатично! Гораздо лучше, чем в той. Приедешь -- увидишь. Вечером репетиция "Снегурки" не состоялась по болезни Санина2, т.ч. я опять была у Маши, ночевала там; сегодня утром побранились из-за твоего портрета -- куда вешать. В 6 час. мы идем пить чай к Вишневскому, с печеньем и вареньем. Ты нам, конечно, завидуешь? Еще будут Савицкая и Немирович.
Теперь я и Леля буду репетировать, т.к. поцарапались Санин с Желябужской и он отказался заниматься с ней до приезда Станиславского3. Только, ради Бога, молчи об этом. 30-го уезжает Немирович, и мне будет свободнее, т.к. "Мертвые" не будут репетироваться.
Скоро будет письмо от тебя? Напиши, как работаешь, каково настроение. Напиши, что любишь меня.
Вчера мы с двумя Машами4 вспоминали Гурзуфское житье. Кончаю, дорогой мой, т.к. бегу к дядюшке массироваться, он ждет меня. Целую тебя, родной мой, и люблю.
Твоя Ольга
74. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
28-ое авг. 1900 г. [Москва]
Уже первый час ночи, дорогой мой Антон, а я только что вернулась с репетиции "Снегурки". Санин в раже, работает вовсю, склеивает пьесу, вводит хор. Знаешь, удивительно красивая музыка1. Очень стильная, оригинальная, чисто русская, но местами совсем церковная; боятся, что запретят. Вообще "Снегурка" будет замечательно поставлена, вот увидишь хоть репетиции.
Ты меня спрашиваешь о гостинице? Но я думаю, ты остановишься у Маши. Ее жиличка, верно, не скоро приедет, и тебе будет отлично, и приятнее, чем в гостинице, -- права я?
Сегодня доканчивали убирать Машину комнату. Я приколачивала занавески на окнах, т.е. скорее украшения для окон, полотеры вычистили полы, постлали ковры, и стало удивительно тепло и уютно.
Ты ведь пришлешь мне телеграмму, когда приедешь, -- как мы условились, да? Я тебе буду много рассказывать. У тебя не иссяк интерес к нашему театру? Надеюсь, нет.
Как твое здоровье, настроение? Ох, сколько ты мне еще должен рассказывать! Т.е. скорее, сколько еще нам надо говорить друг с другом! Правда?
Милый мой, не скучай, не хандри, не злись.
Я никуда не хожу, кроме театра и Маши. После 1-го перебираемся к себе в Каретный ряд2, чему я очень рада.
Ну покойной ночи, мой милый писатель, жду завтра письма. Целую тебя крепко, люби меня свирепо, как араб. А я тебя как кто?
Твоя Ольга.
Пили мы чай у Вишневского, был еще Вл. Ив. Немирович. Вишневский живет великолепно, у него ослепительная чистота и аккуратность, и я думаю выйти за него замуж. Как ты посоветуешь?
75. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
30 авг. [1900 г. Ялта]
Милая моя Оля, я жив и здоров, чего и тебе, актрисе, желаю. Не пишу тебе, потому что погоди, пишу пьесу. Хотя и скучновато выходит, но, кажется, ничего себе, умственно. Пишу медленно -- это сверх ожидания. Если пьеса не вытанцуется как следует, то отложу ее до будущего года. Но все-таки, так или иначе, кончу ее теперь.
Ах, как мне мешают, если бы ты только знала! Не принимать людей я не могу, это не в моих силах.
В Москве холодно? Ой, ой, нехорошо это.
Ну, будь здорова. Ты обижаешься, что в некоторых письмах я не называю тебя по имени. Честное слово, это неумышленно.
Твой Antoine.
Целую тебя двадцать раз. Был немножко нездоров, ворчал, а теперь ничего, опять повеселел.
76. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
1-ое сент. 1900 г. [Москва]
С 23-го авг. нет писем от тебя. Антон, дорогой мой, это безжалостно. Я жду, жду. Прощаю только в том случае, если ты усидчиво работаешь. И Маше не пишешь, злюка противный! Ты здоров? Ну, приставать не буду, оттрезвонила. Но зачем так долго молчишь. Не хочется писать?
У нас холодно, довольно противно. Я живу то дома, то у Маши, и нет у меня, бедной, пристанища; хотя такая жизнь мне несколько нравится. Настроение у меня пестрое, смесь чего-то с чем-то, и очень беспокойное.
У нас теперь Надежда Ивановна Средина, живет у меня в комнате, а я больше пребываю у Маши. Занимаюсь пением с мамой, т.к. играю Леля не шутя, а там пение как следует. Буду петь тебе "Земляничку-ягодку" -- грустно-прегрустно. Завтра и послезавтра по две репетиции "Снегурки". Приехал "сам"1 и будет смотреть. Немирович сегодня уезжает2 и приедет 6-го -- мы уже перейдем в наш театр и будем показывать "Мертвых"3. Я теперь занята скучной материей -- выдумываю туалет для Майи; он должен быть оригинален и с "художественным пятном". Тебе смешно?
Pardon, mon cher, упала ручка и насажала кляксов. Знаешь, я хотела купить Мопассана французского, но он стоит 39 р. -- это ужасно! Подожду, а то теперь расходов много. Хочу читать и нет времени и под рукой нет ничего.
У мамы уже запищали ученицы на все голоса.
Дома у нас холодно и скучно.
Вчера вечером сидели у Маши Малкиели и Немирович и весь вечер гадали, как, помнишь, года 1 Ґ тому назад, в Дегтярном? Много болтали и смеялись. София едет на той неделе в Симеиз, конечно, навестит и тебя, ты, конечно, рад? Все в восторге от Машиной квартирки.
Пиши мне больше о себе, только о себе, больше мне ничего не надо. Хочу тебя видеть, хочу с тобой много-много говорить. Целовать тебя не хочу, потому что не пишешь. Addio, академик. Сейчас вспомнила нашу поездку в Севастополь. Целую.
Твоя Ольга
77. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
4-ое сент. [1900 г. Москва]
Наконец-то пришло письмо от тебя, дорогой мой Антон! Как я рада, что ты здоров и что ты работаешь. Я хочу, чтобы ты был весел, чтобы ты не хандрил, чтобы ты скорее приезжал. Ах, все для меня так смутно, смутно...
У меня сегодня трещит голова, устала от последних двух дней. По два раза репетиции "Снегурки" и вчера показывали 3 акта Алексееву. Он остался страшно доволен, сказал, что все готово, благодарил труппу, целовал Санина. Приятно так начинать сезон, правда?
Как тебя не хватает здесь, милый мой! Знаешь, здесь Горький и Сулержицкий. Много говорим о тебе, и даже очень много. Горький сидит у нас на репетициях, слезы льет от умиления. Третьего дня он обедал у нас, очаровал всех, много рассказывал, говорил много о тебе, говорил, как летом читал крестьянам твой рассказ "В овраге" и какое было сильное впечатление. Горький даже вскочил и прослезился при воспоминании. И с каким любопытством и любовью крестьяне смотрели на твою фотографию, и как всхлипывали при чтении. А читал он на берегу Псла в лесу -- красиво?
Вчера в театре объявился Лев Антонович, разыскивал нас. Я его утащила обедать, и он ушел от нас в первом часу, хотя я уходила на вечернюю репетицию. Пел, дурачился, прыгал, со всеми подружился и никак не мог уйти, очень ему не хотелось. Какой он хороший человечек! Вечер сидел с мамой, Надеждой Ив. и теткой, рассказывал им всю свою жизнь -- разве это не трогательно? Сегодня Горький, Лев Ант. в 5 час. пьют чай у Маши, и я сейчас туда иду; Мейерхольд тоже там будет; Санина я забыла позвать, как меня просила Маша, и это ее рассердит.
Вот видишь, сколько у нас происшествий!
Сейчас дядя Карл громил наш театр, но я стойко держалась и отпарировала.
Милый, не томи меня молчанием; будь здоров, люби меня крепко, крепко.
Целую тебя и жду. Целую глаза, чтоб никто не любил.
Твоя актриска
78. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
5 сент. 1900 [Ялта]
Милюся моя, ангел мой, я не пишу тебе, но ты не сердись, снисходи к слабостям человеческим. Все время я сидел над пьесой, больше думал, чем писал, но все же мне казалось, что я занят делом и что мне теперь не до писем. Пьесу пишу, но не спешу, и очень возможно, что так и в Москву поеду не кончив; очень много действующих лиц, тесно, боюсь, что выйдет неясно или бледно, и потому, по-моему, лучше бы отложить ее до будущего сезона. Кстати сказать, я только "Иванова" ставил у Корша тотчас же по написании, остальные же пьесы долго еще лежали у меня, дожидаясь Влад. Ивановича, и, таким образом, у меня было время вносить поправки всякие.
У меня гости: начальница гимназии с двумя девицами. Пишу с перебоями. Сегодня провожал на пароход двух знакомых барышень и -- увы! -- видел Екатерину Николаевну, отъезжавшую в Москву. Со мной была холодна, как могильная плита в осенний день! И я тоже, по всей вероятности, был не особенно тепел.
Телеграмму, конечно, пришлю, непременно выходи меня встретить, непременно! Приеду с курьерским -- утром. Приеду и в тот же день засяду за пьесу. А где мне остановиться? На Мл. Дмитровке нет ни стола, ни постели, придется остановиться в гостинице. В Москве я пробуду недолго1.
Дождя в Ялте нет. Сохнут деревья, трава давно высохла; ветер дует ежедневно. Холодно.
Пиши мне почаще, твои письма радуют меня всякий раз и поднимают мое настроение, которое почти каждый день бывает сухим и черствым, как крымская земля. Не сердись на меня, моя миленькая.
Гости уходят, иду провожу их.
Твой Antoine
79. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
6 сент. [1900 г. Ялта]
Милая моя Оля, ангел мой, мне очень, очень, очень скучно без тебя. Я приеду, когда кончатся у тебя репетиции и начнутся спектакли, когда в Москве будет уже холодно, т.е. после 20-го сентября.
Теперь я сижу дома, и мне кажется*, что я пишу.
Ну, будь здорова, бабуся.
Твой Antoine.
* говорю "кажется", потому что в иной день сидишь-сидишь за столом, ходишь-ходишь, думаешь-думаешь, а потом сядешь в кресло и возьмешься за газету или же начнешь думать о том о сем, бабуся милая.
Пиши!
80. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
8 сент. [1900 г. Ялта]
Ты пишешь: "Ах, для меня все так смутно, смутно"... Это хорошо, что смутно, милая моя актрисочка, очень хорошо! Это значит, что ты философка, умственная женщина.
Кажется, потеплело? Как бы ни было, 20 сентября я выеду в Москву и пробуду там до 1 октября1. Все дни буду сидеть в гостинице и писать пьесу. Писать или переписывать начисто? Не знаю, бабуся милая. Что-то у меня захромала одна из героинь, ничего с ней не поделаю и злюсь.
Получил сейчас письмо от Маркса: пишет, что пьесы мои выйдут в свет через 10 дней2.
Я боюсь, как бы ты не разочаровалась во мне. У меня страшно лезут волосы, так лезут, что, гляди, чего доброго, через неделю буду лысым дедом. По-видимому, это от парикмахерской. Как только постригся, так и стал лысеть.
Пишет Горький пьесу или не пишет?3 Откуда это известие в "Новостях дня", будто название "Три сестры" не годится?4 Что за чушь! Может быть, и не годится, только я и не думал менять.
Страшно скучаю. Понимаешь? Страшно. Питаюсь одним супом. По вечерам холодно, сижу дома. Барышень красивых нет. Денег становится все меньше и меньше, борода седеет...
Дуся моя, целую тебе ручку -- и правую и левую. Будь здорова и не хандри, не думай, что все для тебя смутно.
До свиданья, Оля моя хорошая, крокодил души моей!
Твой Antoine
81. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
10-ое сент. 1900 г. Москва
Сколько дней я не писала тебе, дорогой мой Антон!!! Ты поражен?
Я гуляла, милый мой, была два дня сряду за городом, дышала чудным осенним воздухом, любовалась дивными осенними красками. Сейчас сижу одна дома, и это первый раз за две недели, если не больше. Все это время был такой сумбур, что я и не пыталась садиться за письменный стол.
Поездка на Воробьевы горы удалась как нельзя лучше; одно только огорчало меня -- что не было Маши, она была занята в гимназии. Ездили дядя Саша, Володя с невестой, Лева -- мой трансваалец1 -- и я, твоя покорная слуга. Собрались утром экспромтом. Погода теплая, мягкая, дышится легко, идется легко, все кругом улыбается, так задумчиво, ласково. У меня была такая потребность отдохнуть, "послушать тишину", как говорит моя Майя. Я уже несколько дней, проходя по Тверскому бульвару, с жадностью нюхала аромат осеннего листа и это меня раздражало и манило на простор. До Новодевичьего монастыря мы доехали на конке, затем прошли версты две по огородам, пахло укропом и капустой, затем переехали Москву-реку и очутились на Воробьевке. Там не было ни души, к счастью, тишина необычайная, в воздухе тихо, тихо, ни один листок не трепетал, и мне хотелось быть одной, одной, или сидеть с тобой в этой осенней неге и молчать и чувствовать только природу вокруг. Ты бы понял все это. Я сейчас так живо переживаю с тобой это настроение. В лесу уже виднеются золотистые клены, березки, краснеющие осины; дубки еще зеленые стоят. Земля сырая, пахнет грибами, попадаются запоздалые, любимые мои цветочки, в воздухе паутинки, ну, одним словом, такая красота везде, что не оторвалась бы. Солнце нежное, задумчивое, и на небе такая же мягкость в очертаниях облаков. Долго мы любовались златоглавой матушкой Москвой, подернутой дымкой; солнце как-то пятнами освещало ее. Люблю я этот вид с детства. Попили чайку на террасе, подурили, похохотали, побегали и пошли блуждать по лесу и по овражкам. Я с дядей Сашей были в лирическом настроении и собирали большие букеты из всевозможных осенних листьев, трав и цветов. Я привезла Маше большущий веник, -- ей понравилось. Обратно мы поехали на лодке до Дорогомиловского моста. Прямо жарко было на воде. Мы ехали и пели, а потом задумались. На берегах гуляли гуси, видели двух залетевших диких уток. Приехали домой радостные, оживленные, шумно обедали. Вечер я была у Маши, где собрались Лев Антон., Ладыженский, Санин, Немирович, Лика и Эберле. Лев. Ант. принес читать статью Толстого, но не удалось. Санин смешил честную публику, говорил о любви, о своих мечтах найти родственное существо. Я в 10 ч. ушла, меня просили быть дома, т.к. у нас был Кэс -- музыкальная птица2, и Трансваалец. Я увезла Льва Ант. с собой, и он у нас пел, дурил до 2-х час. ночи; я не помню, чтоб я так много хохотала. Как он живо разыгрывает в лицах целые сценки! Писала ли я тебе, что Горького обокрали? 300 р. и паспорт и адреса -- каково? 6-го он уехал, был у нас в 10 час. утра. А восторженный он человек! Рассказывал мне о вновь надуманной пьесе, говорил много и сильно. Поговорю с тобой о нем. 8-го мы были компанией в Разумовском, и Ладыженский тоже, обедал у нас и сидел весь вечер, нашим понравился очень, читал стихи, и ему, кажется, у нас понравилось.
Сейчас получила твое письмо, родной мой! Я тебя страшно хочу видеть, но как же ты приедешь в холод? Это меня сильно беспокоит, подумай хорошенько, милый мой. Как это будет. Остановишься, конечно, у Маши, и стол и постель найдется, не беспокойся. Мы будем тебя любить и за тобой ухаживать, -- только не я. Правда, что мои письма радуют тебя? Милый, милый мой. Целую тебя крепко.
Твоя Ольга.
Погода все время теплая, ясная, хожу в одном платье. Сегодня показывалась в костюме Леля -- понравилась.
В Новом театре "Снегурку" встретили холодно; но был, слава Богу, все-таки успех3.
82. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
12-ое сент. [1900 г. Москва]
Отчего ты хочешь приехать после 20-го, а не сейчас? Ведь тепло, хорошо, солнце греет. И писать тебе здесь будет интереснее, чем в твоей ялтинской ссылке. Я разве не права?
В гостинице и не думай останавливаться -- у Маши так хорошо и уютно. Я тебе дам средство отличное, чтобы не лезли волосы. А пока возьми Ґ бут. спирту и всыпь 2 золотника нафталину и смачивай кожу -- это очень хорошо помогает. Послушаешься? А то лысым нехорошо в Москву приехать -- подумают, что я тебе волосы выдрала.
Про тебя и про Горького пишут разную чепуху в газетах, и мы смеемся.
Ладыженский дал мне книжечку своих стихотворений и обещался из Пензы привезти мне теплый платок -- вот какой милый! Только зачем у него такие глаза на выкате? Завтра вечером он и Лев Антонович будут у нас. А если погода будет хорошая, то мы с Машей и с ним, т.е. с Л. Ант., отправляемся с утра на Воробьевку подышать воздухом. Вчера смотрели с Машей у Корша "Сирано де Бержерак" в переводе Щепкиной. Перевод очень красивый, стих звучный, много поэзии. В этой пьесе нужно изящество, ум, остроумие, легкость, и ничего этого я не видала в постановке Коршевской и потому скучала. Сахарова видели в театре, но я его не узнала.
Не забудь привезти мне карточку Левитана -- наверное, забудешь.
У меня эта неделя свободна до четверга, путаюсь с платьями для сцены, скучно все это. Не дождусь начала сезона. Приезжай к открытию. Приезжай милым, хорошим, веселым, здоровым, а сухость оставь на каменистой южной почве.
Ну, будь здоров, ешь что-нибудь еще кроме супу. Я тебя буду вкусно кормить.
Целую.
Ольга
83. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
14 сент. 1900 [Ялта]
Милая моя, славная моя Оля, актрисочка замечательная, твое последнее письмо, в котором ты описываешь свое путешествие на Воробьевы горы, растрогало меня, оно очаровательно, как ты сама. А я вот уже 6 или 7-й день сижу дома безвыходно, ибо все хвораю. Жар, кашель, насморк. Сегодня, кажется, немного лучше, пошло на поправку, но все же слабость и пустота, и скверно от сознания, что целую неделю ничего не делал, не писал. Пьеса уныло глядит на меня, лежит на столе; и я думаю о ней уныло.
Ты не советуешь мне ехать в Москву? В первых числах октября в Москву уезжает мать, надо мне отправлять ее туда, так что, очевидно, ехать к тебе не придется. Значит, зимой ты забудешь, какой я человек, я же увлекусь другой, буде встречу другую, такую же, как ты,- и все пойдет по-старому, как было раньше.
Завтра я напишу тебе еще, а пока будь здорова, милая моя. Приехал Альтшуллер. Будь здорова и счастлива.
Твой Antoine.
Еду с Альтшуллером в город.
Я с Альтшуллером не поехал, так как, едва мы вышли из дому, как во двор пожаловала начальница гимназии. Пришлось остаться дома. Прости, милая, за это скучное письмо. Завтра напишу веселее.
84. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
15 сентября 1900 [Ялта]
Ты знаешь, милая? Сгорел тот самый театр, в котором ты играла в Ялте. Сгорел ночью, несколько дней назад, но пожарища я еще не видел, так как болел и не был в городе. А еще что у нас нового? А еще ничего.
Из газет узнал, что у вас начинаются спектакли 20 сентября1 и что будто Горький написал пьесу2. Смотри же напиши непременно, как у вас сойдет "Снегурочка", напиши, какова пьеса Горького, если он в самом деле написал ее. Этот человек мне весьма и весьма симпатичен, и то, что о нем пишут в газетах, даже чепуха разная, меня радует и интересует. Что касается моей пьесы, то она будет рано или поздно, в сентябре, или октябре, или даже ноябре, но решусь ли я ставить ее в этом сезоне -- сие неизвестно, моя милая бабуня. Не решусь, так как, во-первых, быть может, пьеса еще не совсем готова, -- пусть на столе полежит, и, во-вторых, мне необходимо присутствовать на репетициях, необходимо! Четыре ответственных женских роли, четыре молодых интеллигентных женщины, оставить Алексееву я не могу, при всем моем уважении к его дарованию и пониманию. Нужно, чтобы я хоть одним глазком видел репетиции.
Болезнь задержала, теперь лень приниматься за пьесу. Ну, да ничего.
Вчера после начальницы приходила M-me Бонье, ужинала.
Напиши мне еще интересное письмо. Побывай еще раз на Воробьевых горах и напиши. Ты у меня умница. Пиши только подлиннее, чтобы на конверте было две марки. Впрочем, тебе теперь не до писанья; во-первых, дела много, и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, милюся, это я так, между прочим.
Нет дождей, нет воды, растения погибают. Стало опять тепло. Сегодня пойду, вероятно, в город. Ты ничего не пишешь мне о своем здоровье. Как себя чувствуешь? Хорошо? Пополнела или похудела? Пиши обо всем.
Целую тебя крепко, до обморока, до ошаления. Не забывай твоего
Antoine
85. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
16-ое сент. 1900 г. [Москва]
Доброе утро, дорогой мой Антон! Пишу тебе последние строки -- ведь ты уже 20-го выезжаешь? Может, и это письмецо не дойдет до тебя. Я жива здорова. Завтра у меня генер. репет. в костюме и гриме. Открытие у нас 24-го -- очень поздно перебрались в театр1. Много буду тебе рассказывать, приезжай скорее -- у нас тепло и хорошо.
Поспеешь к открытию -- я рада.
Ну, до свиданья, до скорого. Как ты чопорно пишешь. Маше: "Ольге Леонардовне поклон..." Мы обе посмеялись. Ах ты, большое дитя! Целую и жду.
Твоя Ольга
86. О. Л. Книппер -- А. П. Чехову
19-ое сент. [1900 г. Москва]
Дорогой мой, милый писатель, ты как-то странно мне пишешь. Я не хочу, чтоб ты приехал в Москву? Я не хочу? Когда я мучаюсь, негодую, что все время стоит тепло, а тебя здесь нет? Я решила, что ты охладел ко мне, что тебя не тянет ко мне, в Москву. Боже, мне так хочется, чтоб ты был здесь, со мной, чтоб, придя с репетиции, я могла бы отдыхать с тобой, на твоем плече. Мне было бы так покойно, хорошо! Пойми ты, что я сдерживаюсь, когда пишу тебе. Думаю о твоем здоровье. Неужели ты этого не понимаешь! Хотя я так рассуждаю, -- если тебе здесь нравственно будет хорошо и покойно, ты и физически будешь лучше себя чувствовать -- я не права, милый мой? Приезжай, приезжай скорее, я хочу, хочу, хочу тебя видеть, хочу, чтоб ты был здесь сейчас же. Привози мать и поживи сколько поживется, плохо тебе здесь не будет, поверь мне. Буду тебя любить, холить, буду тебе петь; горло, благодаря массажу, поправляется, голос усиливается. Сама я здорова, но не пополнела, а похудела. У меня тоже лезут волосы, видишь, -- симпатия. Я тебе наврала -- на Ґ бут. спирту надо Ґ зол[отника]. нафталину, а не два. Делай это непременно. Смачивай голову раза 3, 4 в неделю.
Знаешь -- твое письмо от 15 сент. я получила вчера вечером, а от 14-го сейчас утром 19-го -- не странно ли? Наконец-то ты мне человеческое письмо написал -- а то какие-то писульки присылаешь, точно тебе тяжело писать. Знай, что мое искреннее, горячее желание -- чтоб ты был здесь, со мной. Если ты не можешь жить здесь зиму -- я тебя должна видеть перед наступлением зимы, а то мне будет слишком тяжело, милый мой Антон.
Так ты собираешься меня забыть и полюбить другую? Попробуй! А я полюбуюсь. Нет, все это вздор, глупости. Люби меня и приезжай и опять люби, чтоб было много любви, тепла, и ради Бога, не таи ничего в себе, все говори, чтоб все было ясно, все договорено.
Ничего больше не хочу тебе писать, пока не получу депешу, что ты едешь. Ты должен приехать. Милый, голубчик, скорее, скорее будь здесь. Нам надо увидаться.
Пока целую тебя горячо, целую твои хорошие глаза, и жду.
Неужели тебе не хочется увидать твою актриску, поцеловать, приласкать, приголубить? Ведь она твоя.
87. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
Телеграмма
[19 сентября 1900 г. Ялта]
Субботу мать едет в Москву. Пьеса не готова. Приеду после. Кланяюсь, целую ручки. Антониус
88. А. П. Чехов -- О. Л. Книппер
22 сент. 1900 [Ялта]
Милюся моя, Оля, голубчик, здравствуй! Как поживаешь? Давненько уже я не писал тебе, давненько. Совесть меня мучает за это немножко, хотя я не так уж виноват, как может это казаться. Писать мне не хочется, да и о чем писать? О моей крымской жизни? Мне хочется не писать, а говорить с тобой, говорить, даже молчать, но только с тобой. Завтра в Москву едет мать, быть может, и я поеду скоро, хотя совсем непонятно, зачем я поеду туда. Зачем? Чтобы повидаться и опять уехать? Как это интересно. Приехать, взглянуть на театральную толчею и опять уехать.
Я уеду в Париж, потом, вероятно, в Ниццу, а из Ниццы в Африку, если не будет там чумы. Вообще нужно будет так или иначе пережить, или, вернее, перетянуть эту зиму.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |