Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Ольга Александровна Шумилова 18 страница



А какой шок у меня был, когда я поняла, что исключение — это целый народ с идеальными, выточенными по собственному вкусу телами и лицами, а не я, неказистая бесцветная бездарность, которой все никак не удается работа с костями, а за пигменты после полосатой шевелюры лучше не браться в принципе.

Неро вообще сильно рисковал, доверяя мне свою физиономию…

Я зажмурилась, стиснула зубы, отгоняя совершенно лишние мысли. Хватит уже стоять, работы еще много… В первую очередь — подсчитать потери и перераспределить посты, а там будем думать дальше.

В связной уже сидел Чезе, вызывая дежурившие в городе группы. Выслушав сводку, в которой не было ни одного заболевшего, помимо находившихся в космопорте, я попросила его связаться заодно с висящими на орбите силовиками. Может, хоть у них есть что-то похожее на толкового вирусолога. Сама же я заперлась в ближайшей подсобке и, перетянув голову усилителем, связалась с Корпусом, затребовав медиков. Учитывая близость «Полюса», ничего лучшего в голову не приходило, хоть это и трое суток лета.

Получив подверждение, что медики вылетают, как только подготовят корабль, я вернулась обратно в связную. Чезе устало доложил, что эпидемия затронула только космопорт, прочие же здоровы, как и экипажи всех кораблей силовиков — а на двух из них обнаружились медики, которые прибудут к нам на помощь приблизительно через час. У меня отлегло от сердца, потому как первой моей мыслью было, что Корпус попытались вывести из игры. Нет, похоже, просто вспышка местной заразы…

Наведавшись на всякий случай к Марлен и убедившись, что все в порядке, я зашла к больному курьеру. Возле карантинного бокса обнаружился доктор Эшо, рассматривающий лежащего на кровати пациента сквозь прозрачные стены и задумчиво пощипывающий короткую бородку.

— Вы опознали болезнь? — поинтересовалась я, присоединившись к нему.

— Честно сказать, нет, — неохотно отозвался он. — И у меня есть подозрение, что вы привезли ее с собой.

— Исключено. Мы тоже знаем, что такое карантин. Кроме того, все прочие здоровы, это только что проверяли.

— Гм… В таком случае, ее привез кто-то другой, что, впрочем, уже не важно, — Эшо остервенело дернул себя за бороду. — Поймите, наше инфекционное отделение сугубо специализированное. Здесь находятся либо женщины, немного приболевшие перед самыми родами, либо те, чья болезнь является хронической. И уж совсем редко появляются фарры, которым просто нужно специфическое лечение из-за беременности. Поэтому…



— Я понимаю ваши проблемы, доктор. Два наших медика через несколько часов будут здесь. И хотя это специалисты скорее широкого профиля, я надеюсь, что ваше сотрудничество будет плодотворным.

— Я тоже на это надеюсь, — проворчал врач. — Мои подчиненные делают все, что могут.

— В таком случае, что-нибудь уже известно точно? И каково состояние больного?

— Средней тяжести, но стабильно. Без сознания, как видите. Пока угрозы для жизни нет, но вы же понимаете, что мы ничего не знаем о заболевании. Анализы взяты, проведено сканирование, но первые результаты появятся не раньше, чем через полчаса. Тогда и можно будет о чем-то говорить.

— В любом случае необходимо организовать доставку сюда оставшейся части больных и тщательную дезинфекцию помещений космопорта. Вместе с медиками прибудут солдаты, которые заменят заболевших.

— Карантинные боксы уже готовят. Я выделю часть персонала для сопровождения больных, но, полагаю, большая часть из них самостоятельно передвигаться не может. Так что дайте солдат, которые помогут медикам.

— Хорошо, — я кивнула и взялась за переговорник.

К полудню все двадцать шесть больных, из которых было восемь местных, были переправлены в клинику. Час спустя начали тщательную дезинфекцию космопорта, и к завтрашнему вечеру вроде бы даже обещали ее закончить.

Наши медики приземлились на маленьком челноке у черты города в обещанное время и теперь совещались с местными светилами. Я же решила не мешаться под ногами у специалистов, и засела за опросные листы, составленные со слов находившихся в сознании агентов еще при транспортировке.

Проведя за этим занятием около часа и изрисовав схемами электронный блокнот, я выяснила, кто заболел первым. Или, во всяком случае, одним из первых. К моему удивлению, им оказался командующий силовиков, сопровождавший меня на орбиту. Поддавшись первому порыву, я еще раз наведалась в связную и проверила состояние экипажа нашего челнока, куда я летала на «переговоры», и мирно спящего на своем катере дипломата. Оно по-прежнему оставалось прекрасным, и, поколебавшись, я списала казус на недостаточность находящихся в сознании свидетелей и их общее состояние, временно выбросив первых зараженных из головы. К сожалению, ничего больше, кроме ориентировочной скорости распространения инфекции (весьма, кстати, высокой) и первоначальных симптомов из интервью вытянуть не удалось. Полученные сведения я на всякий случай отправила медикам, а сама занялась временным расселением прибывших на смену солдат, которых до окончания дезинфекции нужно было где-то разместить.

К вечеру я настолько закопалась в административные вопросы, что появления доктора Эшо в сопровождении одного из наших медиков поначалу даже не заметила.

— Ну, как поживают наши анализы? — спросила я, не поднимая головы от срочного доклада Командору. — Помощь в постановке диагноза и лечении будет нужна?

— С диагнозом мы справились сами, — доложил корабельный врач, переглянувшись с Эшо. — По поводу лечения… Лучше будет переправить больных на базу. Все-таки это неспециализированная клиника.

— Спешка есть? И каковы прогнозы на выздоровление? — я щелчком отправила отчет по галасети и подняла на него глаза.

— Болезнь не слишком опасна, по крайней мере после госпитализации больных, и никаких серьезных последствий дать не должна. Но сама по себе она настолько специфична, что…

— Что я настоял, чтобы вам об этом сказали в моем присутствии, — закончил Эшо, сердито скрестив руки на груди. — Хочу посмотреть, что вы на это скажете. Если бы не коллега Ковус, — вежливый кивок в сторону корабельного врача, — я бы не сообразил, что это.

— И что же?

— Судя по всему, биологическое оружие. Возбудитель искусственно изменен.

Повисла напряженная тишина.

— Подробности?

— Болезнь, условно названая нами «песчаная сыпь» распространяется крайне быстро, имеет малый инкубационный период и надолго выводит пострадавших из строя. Больные быстро слабеют, теряют сознание и без своевременной врачебной помощи последствия могут быть достаточно тяжелыми. Заражение происходит через выделения потовых желез при личном контакте и при контакте с любым предметом, к которому прикасался зараженный, — врач пожевал губами и заметил: — Эти возбудители потрясающе живучи, особенно во влажной среде. И мне лично не представляется удивительной скорость, с которой распространялась инфекция. Подумать только, если бы эта зараза попала на корабль…

— Или в клинику, — поддакнул Эшо.

— Клинику, да… — пробормотала я. В голове мгновенно зароились версии, одна другой хуже. Планировалась атака на космопорт? Но — корабли на орбите, почему там все в порядке? И если все-таки нападение, то почему никто не напал? А почему… Что-то болталось на краю сознания, не давала покоя какая-то мелочь. Почему все остальные здоровы?… Что такого… И тут меня осенило: — Клиника! Вы правы, доктор, клиника!

Я сорвалась с места, оставляя недоумевающих врачей у себя за спиной. Времени на объяснения не было — я боялась, что уже опоздала. Спустя полчаса я была на борту челнока, привезшего в город врачей, спустя еще полтора уже бежала по коридорам покинутого вчера корабля. В сопровождении четверых силовиков в защитных костюмах меня переправили на корабль, где спал дипломат. Пятнадцатью минутами позже я снимала его рук тончайшие пленочные перчатки, покрытые уже высохшей, но, без сомнения, хорошо определяемой в лабораторных условиях субстанцией.

Образцы отправились срочным рейсом в клинику, но в результатах анализов сомневаться, к сожалению, не приходилось. Для подтверждения достаточно было разбудить фарра Торна. Услышав первые же вопросы, он сделал весьма верные выводы, просчитал свои перспективы и предпочел активировать блок самоуничтожения. Вот так всегда с этими ключевыми свидетелями… С тех пор, как маги научились закрывать секретные сведения «поплавком»-нейродеструктором — подчас без ведома их носителя — работа следователя стала на редкость утомительной.

Впрочем, к тому времени, как я вернулась на планету, захватив труп для вскрытия, реконструировать план диверсии можно было и без помощи «языка».

На перчатках действительно оказалась «рассада» возбудителя. Наш дорогой дипломат галантно попрощался со мной за руку не просто по привычке. Командующий силовиков, снявший с его пальцев кольца, а с ним вместе весь космодром пал жертвой случайности. Настоящей целью была клиника, поэтому и требовал фарр Торн именно меня. Что характерно, явно знал, кто я и как выгляжу.

К следующему утру все или почти все военные в клинике были бы одновременно выведены из строя вместе с половиной врачей. Не знаю, как эта болезнь влияет на беременных и младенцев — от этого зависит, хотели ли Избранную убить или похитить, но в любом случае, придя в себя, мы бы уже ее не нашли.

К полуночи закончили вскрытие, результаты которого косвенно подтвердили мою версию. Фарр Торн вовсе таковым не являлся, перенеся несколько операций по смене внешности и показателей биометрии. Еще одно свежее достижение науки и техники — похоже, через сотню-другую лет для того, чтобы удостовериться в подлинности кого бы то ни было, нужно будет не только делать обыск на предмет маскировочных амулетов и снимать общую биометрию, но и делать полное сканирование.

Однако, противник неплохо подготовился. Силовой наскок не прошел, сменил тактику. И почти удачно, надо сказать, сменил. Одно радует — это уже почти не важно. День-другой, и, если верить книгам, Избранная сумеет распорядиться своими врагами сама. А если верить Тану — и сейчас вполне может за себя постоять.

Напряжение чудовищно длинных суток спадало, и мне начало казаться, что все действительно будет в порядке. И с моими солдатами — уже завтра прибудет корабль конторы и заберет пострадавших. И с Марлен — она уверенно шла на поправку, мужественно улыбаясь при моих визитах. И с ребенком…

Вот только поведение мудрейших не давало мне покоя. А гораздо больше — то, что псионом наша якобы Избранная не была. Всего час назад я заходила в ее бокс, разглядывая закутанный в мягкую ткань кулек, из которого сверкали живые синие глазенки. Ни малейшего проблеска силы в этих глазах не было. Даже в утробе матери она была похожа на псиона больше, чем сейчас.

Не понимаю. Действительно — не понимаю.

Чего ждет Санх? И что вообще может измениться?…

Я медленно шла по пустым гулким коридорам ночной клиники, напряженно размышляя.

Эйра… Санх говорит о них так, будто они существуют на самом деле, Тан — как будто видел их лично. Но им, как верующим, положено. А я? Что знаю о них я — кроме запутанной схемы в блокноте?

Может, в этом все и дело?… И в каком-нибудь мифе четко сказано, что у младенцев-эйра дар открывается через неделю?…

Внезапно я споткнулась на ровном месте. Вы глупая женщина, фарра, очень глупая. Отбросим всю эту мистическую чушь с аватарами — чтобы родиться, ребенку нужен как минимум отец. Санх называл девочку внучкой Мар'яар, значит, и сам не думает, что богиня распилила свою душу на части и одну презентовала случайно выбранному смертному младенцу.

Я чувствовала, что подобралась к чему-то очень важному — мысль крутилась на краю сознания, не даваясь в руки. Сама того не замечая, я дошла до главного входа и сочла это знаком судьбы — хорошенько проветрить голову сейчас было неплохой мыслью.

Городок уже спал. Редкие фонари выхватывали из темноты крошечные круглые островки дороги, по пустынным улицам гулял ветер, разнося мелкий песок.

Далеко отходить от клиники я не стала — свернула в ближайший переулок. Открытая веранда летнего кафе мне приглянулась, и я перешагнула низкую плетеную оградку. Днем у каждого столика наверняка работало поле, защищающее от солнца и пыли, сейчас же ветер с тихим шуршанием перекатывал под ногами хрусткие песчинки.

Я села на ближайшую скамеечку и подняла голову — там, наверху, ярко сверкала россыпь крупных звезд, не заслоненных городскими огнями.

На полчаса примем точку зрения мудрейшего как данность. Итак, эта девочка полукровка — и мне ли не знать, каковы могут оказаться последствия. Так может, дело просто в отце?… Все сыновья Мар'яар от разных мужчин, и сами разные, как огонь и звездный свет — светло и того, и от другого, но совершенно по-разному…

Это на самом деле глупо — пытаться вычислить отца реального ребенка среди выдуманных мужчин, но я должна понять, чего боится Санх — и перестать волноваться самой, если это действительно мифическая, надуманная глупость. Если же нет…

Я достала электронный блокнот, изрисованный «родственными» схемами и тут же подняла голову, насторожившись. По каменной плитке тихо зашуршал песок — но не от ветра. Из-за спины возникла темная фигура и, неторопливо обойдя скамейку, опустилась рядом.

— Ну что, моя очередь говорить о кинжалах в спину?… — синеглазый мужчина усмехнулся и ласково пригладил мои растрепавшиеся волосы, походя коснувшись губами виска. — Тут такое творится, а ты одна по городу ходишь.

— Что ты здесь делаешь? — сдавленно прошептала я.

Бежать от проблемы было плохим решением.

Очень плохим.

— Надеюсь на чудо, — Неро пожал плечами. — Ну и слежу, чтобы на тебя не напал мимопробегающий маньяк. Не замерзла?

Улыбается, как шкодливый мальчишка, неуловимым движением усаживая к себе на колени, обнимает, прижимая к себе так, что перехватывает дыхание… И яркие синие глаза смотрят на меня так…

— У-уу, какие руки холодные, — тянет насмешливо, — да ты вся, как сосулька.

Зато ты — горячий… Как открытый огонь — с резкой, насмешливой и пылкой душой. Когда ты отгораживаешься от всего мира стеной из этого пламени, я могу злиться на тебя, могу отталкивать и ненавидеть… Это легко. Но когда ты раскрываешься, убирая свою стену… когда ласково гладишь мои замерзшие пальцы, пряча их от ветра в своих потрепанных карманах… когда покрываешь поцелуями холодные щеки… У меня не хватает сил.

В горле встает ком, а такие трезвые, такие правильные мысли растворяются и исчезают в чужом тепле.

И пальцы сами переплетаются с твоими.

Неро мягко гладил меня по спине, и, касаясь волос губами, тихо говорил, что зря я так распереживалась — с моими солдатами все будет хорошо. Я кивала, прижимаясь к его обнаженной шее лбом, и горячие соленые капли снова текли по щекам.

Я не разбираюсь в чувствах, не разбираюсь в любви. Слишком часто и много приходилось просто выживать. Видимо, чему-то не успела научить меня жизнь — иначе почему все получилось именно так?… Тяжко, неправильно, с бессонными ночами и воющей на луну совестью?…

Горячие губы прижимаются к виску, целуют в нос.

Что я творю?…

— Плакса.

— Я не…

— Плакса-плакса, — чужие пальцы пробрались под куртку, щекоча за бок. — Чем там тебя отец запугал? Концом света? Художественные метафоры — вообще его конек, так что, скорее всего, у Императора просто сдохнет любимая мышовка.

У меня вырвался нервный смешок, и слезы хлынули с удвоенной силой.

— Женщина, ну прекрати реветь!.. Уж лучше бы иголками своими кололась, честное слово…

— Д-да что ты к-к ним привязался, к эт-тим иглам!

Я старалась взять себя в руки. Честно, старалась.

Он поморщился.

— Была одна неприятная история. Ввязался по глупости.

— Оттуда шрамы? — я провела рукой по его груди, там, где под тонкой рубашкой билось сердце.

— И оттуда тоже, — тихий вздох. — Сказать, сколько раз меня пытались убить? Пару раз даже успешно.

— Что?! — я резко приподнялась, но тяжелая теплая рука надавила на плечи, укладывая обратно. — Теперь я знаю правду. Ты упырь не только морально, но и физически.

Неро закинул голову назад и захохотал, прижимая меня к себе.

— Надо матери рассказать как-нибудь — она будет в восторге, — отфыркиваясь, сообщил он. — То-то все считали, что я какой-то дефективный вышел, а на самом деле вон оно как!

— Ты-ы-ы? Дефективный? — я изумленно посмотрела на него. — Пойми меня правильно, от твоих идей и методов действительно заходит ум за разум, но навряд ли ты высказывал их в детстве.

— Да нет, я просто совсем никудышный псион. Как выражается мой младший братец, «паяльник ходячий».

— Это что же за место такое, где эмпат первого класса считается никудышным?

Неро равнодушно пожал плечами:

— Специфическое. Сам бы там не остался, даже если бы не начали «воспитывать». Это только Тан умудряется дрейфовать по всем пяти мирам, и везде ему нравится так, что за уши не оттащишь. Ученый, что с него возьмешь — все изучает… А у меня с нашими… гм… органами власти, или, проще говоря, сборищем старых пердунов, несовместимые различия в мировоззрении.

— А что это за история с убийствами?

— Ну убили меня. Раза два или три, — без особого интереса отозвался он. — Тебя, кстати, тоже убили не так давно, или уже забыла? Валяясь в палате, твой Чезе очень эмоционально рассказывал лечащему врачу, что у его любимого куратора не было ни дыхания, ни пульса.

— А-а-а, в этом смысле…

Так и знала, что организм у него слишком уж хорошо устроен, чтобы быть таким от природы.

— Ну а в каком же еще?… Не бессмертный же я, в самом деле. Несколько фокусов, одолженных у более способных родственников, решают массу проблем, хоть и не так радикально, как это умеешь делать ты, ну и кое-какие другие запасные варианты… Другой вопрос, что после жалобы одного… представителя конкурирующей стороны варианты отпали, вместе с возможностью применяя фокусы — так что постарайся меня не убить ненароком. А то ведь умру навсегда, — с ироничной серьезностью сказал Неро. — Кстати, что это за ужас?

Он поднял с сиденья блокнот с моими схемами. Я сказала.

С минуту Неро кусал губы, а потом не выдержал и рассмеялся.

— Лидин Сортену не двоюродная сестра, а дочь… — сообщил он, успокоившись. Синие глаза искрились от смеха. — И у нее не два брата, а четыре, просто остальные — сводные по матери… А вот этот вообще не из того клана…

— Ты что, на Станайе в храмовой школе преподавал? — обиделась я за свой пятичасовой труд.

— Нет, но прописные истины знаю, — он бросил косой взгляд на мое лицо и со вздохом сказал: — Ладно, не дуйся. Давай перо.

Через несколько минут имен и стрелочек на странице стало втрое больше, а я запуталась окончательно.

— Зачем это тебе вообще? — Неро поставил последнюю завитушку. Я в общих чертах пересказала наш с Санхом разговор. На его лицо набежала тень.

— Как ни скверно, отец прав — мы можем только ждать. От себя добавлю — чуда.

— Неро, что должно случиться?… — тихо спросила я.

— Это вообще не мое дело и не мой секрет — я не могу о нем говорить. И отец, строго говоря, тоже, так что зря ты его пытала, — он резко помрачнел. — Но все, кому это может повредить, знали, на что шли… Ни тебя, ни твоих солдат, ни всего остального мира это не коснется, даю слово. Эйра в ней проснется в любом случае, но вот как…

— Ну неужели ты действительно веришь, что она богиня?! — я приподнялась, заглядывая в ставшие такими же тревожными, как и у его отца, синие глаза. — Этот ребенок — всего лишь псион. Очень сильный, но и только.

— А эйра, эхлы, астар, етан… кто там еще во всех этих пантеонах… Как думаешь, они — кто? Просто те, кто от природы могут больше, чем большинство, которое им поклоняется. Для дикаря с копьем богом будет даже твой секретарь — потому что может взмахом руки обрушить на его голову молнию в пять гигаватт. Эдакий Громовержец, пришедший с небес — что, кстати, будет чистой правдой.

Я выдержала скептическую паузу, припомнив вождя «с копьем» и консервными банками. Хотя резон в его словах был.

— И где же тогда они? Небеса цивилизация «дикарей с копьями» уже избороздила вдоль и поперек — и астар там не нашли.

— Видимо, в других мирах. Их, знаешь ли, целых пять, — Неро хмыкнул, хитро сощурившись. — Или ты действительно думаешь, что Бездна находится где-то под землей?

— Ага, серединный мир и все такое. Великие Создатели, да что за ерунда! — я хлопнула его по груди и осеклась, только сейчас заметив, что все это время Неро украдкой вытаскивал шпильки у меня из волос, и теперь с довольным видом прячет их в кулаке. Вот же… Все это время заговаривал мне зубы всякими глупостями…

Я попыталась поймать его руку, а вместо этого он поймал мою. Мягко поцеловал ладонь и приложил к своей щеке.

— Какая разница…

Я гладила смуглую гладкую кожу, отводя черные вьющиеся пряди от лица, и понимала — действительно, никакой…

Это глупо, это неправильно, это больно. Но, кажется, это и есть любовь — и это тоже…

Горячие сухие губы целуют так, что перехватывает дыхание, и этот мир — все пять миров — уплывают куда-то далеко.

Никому не нужные шпильки падают в пыльную траву, сверкая серебром и сталью.

День сменялся ночью, ночь сменялась днем — пролетели первые сутки из критической недели, потом вторые, третьи…

Ничего не происходило.

Младенцу наконец дали имя — Кетта. За каким мекалом самое горячее участие в дискуссии по этому поводу принимал Пешш, я не знаю, и почему Марлен послушала именно его — тоже. На мои осторожные намеки на самый очевидный вариант она только возмущенно махала руками, решительно все отрицая. Нет, Пешш «совсем не навязывается». И они «просто дружат».

То ли не замечает очевидного, то ли я чего-то не понимаю в этой жизни.

Хотя нельзя сказать, что Пешш в своих чувствах был одинок. У постели Марлен постоянно кто-то сидел, и совсем не для охраны. Мои бесстрашные агенты, суровые парни, прошедшие огонь и воду, смущались как школьники, когда мои внезапные визиты разоблачали их привязанность к бесцветной тоненькой девочке.

А ведь они ее действительно любили, и, чтобы заметить это, сгодился бы и менее пристальный взгляд, чем мой.

Шли пятые сутки, когда врачи не без осторожности, но заговорили о том, что состояние больной не вызывает опасений и через несколько дней можно готовиться к выписке.

Я решила сообщить эту новость сама, и заодно в очередной бесполезный раз заглянуть к Кетте — все это время ничего, кроме бутылочки, ее не интересовало.

Услышав о выписке, Марлен неуверенно улыбнулась, но и только — и на какую-то короткую секунду мне показалось, что она тоже чего-то ждет. Как и все мы…

— Как вы себя чувствуете?

— Все просто чудесно, — она снова улыбнулась. И впервые эта улыбка показалась мне неискренней. Разочарована, что чуда так и не произошло?… Что дочь оказалась обычной — после всех этих пророчеств и пышных церемоний?…

— Не думаю, куратор, — возразил Пешш, неизменным элементом пейзажа восседавший у изголовья. — Сердце у нее побаливает.

— Но вы сказали об этом врачу? — я посмотрела на них обоих.

— Ну… совсем чуть-чуть. Это же пустяки. Честно, — Марлен пожала плечами и умоляюще посмотрела на меня. — Фарра, может быть, хоть вы убедите мудрейших, что я уже вполне способна общаться с собственной дочерью? Я ведь еще ни разу не видела своей малышки.

Я неопределенно пожала плечами и направилась в соседнюю палату. Мудрейший Салеф был на месте, как и дежурный врач. Передав им просьбу пациентки, я оставила решение этого вопроса на совести специалистов и вернулась к Марлен.

Через пять минут в дверях появилась медсестра с завернутым в легкое одеяльце младенцем. Девушка облегченно вздохнула и всем телом потянулась к крошечному кульку. Оказавшись на руках у матери, девочка возбужденно заворочалась и охотно ухватила подставленный палец, не переставая агукать.

Несколько мгновений все находящиеся в палате с глупыми улыбками наблюдали умильную сцену, и я даже почти поставила и себе, и Санху один диагноз на двоих: «паранойя», — а потом по палате разнесся слабый женский крик.

Схватившись одной рукой за сердце, а другой продолжая бессознательно удерживать младенца, Марлен осела на кровать.

— Что за… — запоздало среагировала я, подхватывая завернутый в одеяльце кулек.

— Тебе плохо?! — Пешш был быстрее, кинувшись к Марлен почти сразу же.

Медсестра торопливо выскочила в соседнюю палату, вернувшись с дежурным врачом.

Вскоре мы оказались в коридоре, младенец — у себя в боксе, а над пациенткой колдовала уже целая бригада. Пешш с дикими глазами застыл в ступоре у самой двери. На вопросы он не реагировал, поэтому я силком отвела к ближайшей скамейке, сев рядом. Счастье еще, что он не видел, что творилось на операции. Или как раз-таки видел?…

Через, казалось, целую вечность из палаты появилась каталка в сопровождении врачей. Я проследила взглядом направление. Реанимация.

Пешш было рванулся следом, не реагируя на мое «Рядовой, не сметь вставать!». Плюнув на бесполезные слова, я обхватила его за плечи и всем своим весом придавила к скамейке. Сомневаюсь, что удержала бы рослого мужчину в невменяемом состоянии, не случись рядом мгновенно среагировавшего Чезе, повисшего на нем с другой стороны. Иначе, боюсь, пришлось бы идти на крайние меры вроде полного паралича.

Совместными усилиями мы усадили Пешша обратно и еще долго после того, как каталка скрылась из виду, сидели, обхватив его с двух сторон.

— Успокойся, все с ней будет нормально, — бормотала я вполголоса как заклинание, мало веря в то, что говорю.

Он только мотал головой. Я вздохнула и взяла его за руку. Видимо, без этого уже никак…

Через минуту его глаза закрылись, и Пешш провалился в глубокий сон. Чезе встал и подрагивающей рукой отер пот со лба.

— Куратор… Я правильно понял?…

— Боюсь, что да, — я смотрела в сторону. — Что-то с сердцем. Наверное. Может быть… Не знаю. Мне нужно поговорить с врачами, но…

— Идите, куратор, — вздохнул мой помощник. — Я присмотрю за ним.

— Спасибо.

В сестринском посту при реанимации я прождала час. Затем появился доктор Хова, но ясность так и не возникла. Сообщив, что медики не понимают причину приступа и резкого ухудшения всех жизненно важных показателей, он спросил, не жаловалась ли больная перед приступом на какой-либо дискомфорт. Я рассказала про сердце, сильно его обескуражив. В ответ он не меньше обескуражил меня, пояснив, что к сердечной деятельности приступ не имеет ни малейшего отношения.

К вискам начала подкатываться мигрень.

— Каковы прогнозы?

— Ничего не могу сказать, фарра. Состояние тяжелое.

К вечеру больная впала в кому. И по-прежнему — безо всяких причин. Девушка гасла, медленно и неотвратимо.

Чезе я попросила на всякий случай приставить кого-нибудь к Пешшу. К моему удивлению, он вызвался присматривать за ним сам. Пару раз я заглядывала в его комнату, и каждый раз уходила с тяжелым осадком на душе. Бесшабашно-веселый раздолбай превратился в тень с неподвижным взглядом каменного истукана.

На седьмой день той самой недели состояние Марлен стало критическим.

Три дня я продежурила в реанимации. За себя, за Пешша, за всех наших ребят, которых сюда не пускали. Смотрела сквозь прозрачный пластик на хрупкое тело, опутанное трубками, и понимала, что никакого улучшения не будет.

К вечеру третьего дня за у меня появилась компания — Пешш, неизвестно как прорвавшийся сквозь сестринский заслон…

— Она… с ней все… — я натянуто улыбнулась.

— Плохо, я знаю, — Пешш посмотрел сквозь прозрачный экран на палату.

— Все будет нормально, — я говорила банальности и чувствовала себя по-идиотски. Но так нужно.

— Не будет, — он скрестил руки на груди. — Вы это знаете не хуже меня. Все уже случилось… А она так надеялась, так…

— На что?

— На то, что нет правил без исключений, — Пешш криво, невесело усмехнулся. — Говорила, что ей всегда везло.

Везло?… Я вспомнила трущобы, в которых она жила… Смешную, никому не нужную лабораторию, в которой работала… И ее светлую искреннюю душу, за которую была любима.

— Да. Так и есть, — тихо сказала я. — Так и есть.

В следующую минуту ноги уже несли меня в переговорную.

Голограмма Санха возникла передо мной мгновенно, будто он дежурил у блока дальней связи.

— У меня к вам один вопрос, мудрейший, — не размениваясь на вежливые приседания, начала я. — На что вы надеялись, выторговывая у меня неделю?

— Вы уже знаете? — он вопросительно посмотрел на меня.

— Во всяком случае, догадываюсь. А вот вы знали наверняка. Стыдитесь, мудрейший. Вы ведь не верите в чудеса, могли бы и сказать сразу.

— Я верю, фарра. Верю. Не в то, о чем вы подумали. Я верю в смертных и их волю к жизни — она совершает чудеса гораздо большие, чем вы можете себе представить, — Санх на секунду прикрыл глаза. — Значит, она совсем плоха?

— И даже хуже. Боюсь, ваша вера беспочвенна. Все пойдет своим чередом. Только… Мне интересно, в тексте пророчества на процедуру пробуждения были прямые указания или это просто… не впервые?

Санх качнул головой.

— Как ни прискорбно — нет. Но мы надеялись на чудо. Все мы.

— И она ведь тоже?… Прекрасно зная, на какой риск идет… Зачем?!

Он отвел глаза.

— Любовь — вещь прекрасная… и страшная, как ничто другое, и чем она сильнее, тем страшней. Отец этого ребенка погиб до того, как девочка вообще узнала, что беременна. Конечно, я говорил ей о риске, говорил, что, не будучи псионом, она просто не переживет роды — ребенок бессознательно вытянет из нее всю жизненную силу, чтобы пробудить свою. Но она так хотела… Так верила, что…


Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>