Обреченное королевство 23 страница

Далинар промолчал.

— Как я понимаю, мне ты не скажешь ни слова, — сказал рыцарь. — Очень хорошо. Но если ты захочешь как-то использовать свое непостижимое искусство, приходи в Уритиру.

— Уритиру? — сказал Далинар. Где-то он уже слышал это название.

— Да, — ответил рыцарь. — Я не могу пообещать тебе место в одном из орденов — решение принимаю не я, — но если с мечом ты управляешься не хуже, чем с принадлежностью для очага, я уверен, что тебе найдется место среди нас. — Он посмотрел на восток, в сторону деревни. — Расскажи всем. Знаки вроде этого могут оказаться важными. Приближается Опустошение. — Он повернулся к женщине-рыцарю. — Я пойду. Охраняй их и проводи в деревню. Мы не можем оставить их в опасности.

Женщина кивнула.

Синяя броня рыцаря опять засветилась, и он прыгнул в воздух, как если бы упал вверх. Далинар потрясенно отшатнулся, глядя, как сияющая синяя фигура поднимается вверх, а потом по дуге устремляется в сторону деревни.

— Пошли, — сказала женщина. Из-под шлема ее голос прозвучал немного приглушенно. Она заторопилась вниз по склону.

— Подожди, — сказал Далинар, бросившись за ней; Таффа, не выпуская руки дочери, за ними. Позади догорало разлившееся масло.

Женщина пошла медленнее, дав возможность Далинару и Таффе догнать ее.

— Я должен знать, — сказал Далинар, чувствуя себя идиотом. — Какой сейчас год?

Рыцарь повернулась к нему. Ее шлем опять исчез. Он мигнул; когда это произошло? У нее была светлая кожа — не такая бледная, как у уроженцев Синовара, но естественный легкий загар, как у алети.

— Восьмая эпоха, три тридцать семь.

Восьмая эпоха? подумал Далинар. Что это означает?

Это видение резко отличалось от других. Те были совсем короткими, одно событие. И голос, говорящий с ним. И где все это?

— Где я? — спросил Далинар. — В каком королевстве?

Рыцарь нахмурилась.

— Ты здоров?

— Совершенно. Я… должен узнать. Что это за королевство?

— Натан.

Далинар выдохнул. Натан. На месте Разрушенных Равнин когда-то находилась страна, называвшаяся Натан. Это королевство исчезло много столетий назад.

— Ты сражаешься за короля Натана? — спросил он.

Женщина засмеялась.

— Сияющие рыцари не сражаются за королей.

— И где вы живете?

— Центры наших орденов находятся в Уритиру, но мы живем в городах по всей Алетеле.

Далинар застыл на месте. Алетела. Древнее название того места, которое стало Алеткаром.

— Ради сражений вы пересекаете границы королевств?

— Хеб, — сказала Таффа. Она казалась очень озабоченной. — Перед тем, как отправиться на поиски Сили, ты сам пообещал мне, что Сияющие придут нам на помощь. Или ты до сих пор не в себе? Леди-рыцарь, не могли бы вы еще раз исцелить его?

— Мне надо сохранить Восстановитель для раненых, — ответила женщина, поглядев на деревню. Там шло сражение, но, похоже, уже заканчивалось.

— Я в порядке, — сказал Далинар. — Алетк… Алетела. Вы там живете?

— Наш долг и обязанность, — сказала женщина, — неусыпно наблюдать за миром, готовясь к Опустошению. Одно королевство должно было в совершенстве овладеть искусством войны, чтобы все остальные наслаждались миром. Мы умираем, чтобы вы могли жить. Это наше Призвание.

Далинар стоял, переваривая ее слова.

— Нам нужны воины, — продолжала женщина. — И все, у кого есть желание сражаться, приходят в Алетелу. Битва — даже против Десяти Смертей — изменяет человека. Мы можем научить тебя, и это знание не уничтожит тебя. Приходи к нам.

Далинар обнаружил, что кивает.

— Каждому пастбищу нужны три вещи, — сказала женщина изменившимся голосом, как если бы цитировала древнее изречение. — Стада, которые растут, пастухи, которые пасут, и стражники, которые стерегут. Мы, в Алетеле, и есть эти стражники — мы защищаем и сражаемся. Мы сохраняем ужасное искусство убийства и передадим его другим, когда придет Опустошение.

— Опустошение, — сказал он. — То есть Несущие Пустоту. Именно с ними мы сражались этой ночью?

Рыцарь презрительно фыркнула.

— Несущие Пустоту? Эти? Нет, это все лишь Сущности Ночи, хотя непонятно, кто выпустил их. — Она поглядела в сторону, лицо внезапно стало отрешенным. — Харкайлейн говорит, что Опустошение близко, а он редко ошибается. Он…

Внезапно раздалось знакомое царапанье.

Рыцарь выругалась.

— Ждите здесь. Позовите, если Сущности вернутся. Я услышу.

И она исчезла в ночи.

Далинар поднял руку, разрываясь между желанием пойти за ней и необходимостью оставаться с Таффой и девочкой.

Отец Штормов! подумал он. Теперь, когда сияющие доспехи леди-рыцаря не освещали им путь, они оказались в темноте.

Он повернулся к Таффе. Она стояла позади него, странно отстраненно глядя на него.

— Таффа? — спросил он.

— Я тоскую по тем временам, — сказала Таффа.

Далинар подпрыгнул. Совсем другой голос. Мужской, глубокий и сильный. Тот самый, который говорил с ним в видениях.

— Кто ты? — спросил Далинар.

— Тогда они были едины, — продолжил голос устами Таффы. — Ордена. Люди. Не без споров, конечно. Но устремлены к одной цели.

Далинар почувствовал озноб. В этом голосе было что-то знакомое. Начиная с первого видения.

— Пожалуйста. Ты должен рассказать мне, зачем ты показываешь мне все это. Кто ты? Слуга Всемогущего?

— Я очень хотел бы помочь тебе, — голос не обращал внимания на вопросы Далинара. — Ты должен объединить их.

— Ты это уже говорил! Но мне нужна помощь. То, что рыцарь говорила об Алеткаре. Неужели это правда? Быть может, это и есть наш будущий путь?

— Запрещено говорить о том, что будет, — сказал голос. — Говорить о том, что зависит от людей. Но я пытаюсь помочь.

— Тогда дай мне больше чем уклончивые ответы!

Таффа мрачно посмотрела на него. И даже в слабом свете звезд он сумел разглядеть ее коричневые глаза. За ними пряталось что-то глубокое, что-то внушающее страх.

— Скажи хотя бы одно. — Далинар решил задать конкретный вопрос. — Я доверяю кронпринцу Садеасу, но мой сын — Адолин — считает, что Садеас обманет меня, рано или поздно. Должен ли я продолжать верить Садеасу?

— Да, — сказало существо. — Это очень важно. Не дай мелким склокам поглотить себя. Будь сильным. Действуй с честью, и честь поможет тебе.

Наконец, подумал Далинар. Хоть что-то конкретное.

Он услышал голоса. Темный ландшафт вокруг Далинара стал таять.

— Нет! — Он протянул руку к женщине. — Не отсылай меня обратно. Что я должен сделать с Элокаром? И войной?

— Я дал тебе все, что смог. — Голос стал расплываться. — Извини, что не могу больше.

— И это ответ! — проревел Далинар.

Он затрясся. Его держали руки. Откуда они взялись? Он выругался, забился, пытаясь освободиться.

Потом очнулся. Он находился в казарме на Разрушенных Равнинах, по крыше стучал мягкий дождь. Самая страшная часть шторма миновала. Далинара держало несколько солдат. Очень смущенные, они смотрели друг на друга, стараясь не встретиться с кронпринцем взглядом. Скорее всего, он делал то же самое, что и в видении, нес чепуху, размахивал руками, кричал. Рядом стоял Ринарин, озабоченно глядя на отца.

— Я вернулся, — сказал Далинар. — Вы можете отпустить меня.

Ринарин кивнул, и они, поколебавшись, отпустили его. Ринарин, заикаясь, пробормотал несколько извинений, сказал, что отец слишком возбудился во время сражения. Вряд ли ему кто поверил.

Далинар отошел к задней стене казармы, сел на пол между двумя скатками и глубоко задумался. Он доверял видениям, но в последнее время ему и так жилось достаточно трудно. А если люди начнут считать его сумасшедшим…

Действуй с честью, и честь поможет тебе.

Судя по видению, он должен доверять Садеасу. Но он никогда не сумеет объяснить это Адолину, который не только ненавидит Садеаса, но и считает его приступы галлюцинациями, порождениями сознания Далинара. Остается только работать, делать все то, что он обязан сделать.

И найти способ объединить кронпринцев.

Глава двадцатая

Розовый

Семь лет назад

— Я могу спасти ее, — сказал Кал, стягивая с себя рубашку.

Девочке было не больше пяти. Она упала с большой высоты.

— Я могу спасти ее, — промямлил он.

Собралась толпа. Со дня смерти светлорда Уистиоу прошло уже два месяца, но еще никого не прислали на место лорд-мэра. И за все это время он ни разу не видел Ларал.

Калу исполнилось только тринадцать, но отец хорошо обучил его. Главная опасность — потеря крови: нога ребенка была сломана, открытый перелом, кость пробила кожу, из раны хлестала кровь. Кал прижал пальцы к ране, руки дрожали. Сломанная кость была гладкой, с неровным концом, смоченным кровью. Какие артерии разорваны?

— Что ты делаешь с моей дочкой? — Через толпу протиснулся широкоплечий Харл. — Эй ты, крэмлинг, отродье шторма. Убери руки от моей Миасаль! Не прикасайся…

Харл замолчал, когда несколько людей оттащили его назад. Они знали, что Кал — случайно проходивший мимо, — лучшая надежда девочки. Алим уже послал за отцом Кала.

— Я могу спасти ее, — сказал Кал.

Ее лицо было бледным, и она не шевелилась. Может быть, из-за раны на голове…

Не думай об этом.

Одна из артерий на ноге перерезана. Используя рубашку как жгут, он попытался остановить кровь, но она все еще текла.

Прижимая пальцы к ране, он крикнул:

— Огня! Мне нужен огонь. Быстрее! И дайте мне чью-нибудь рубашку!

Кал осторожно вытянул ногу, а несколько человек уже рвануло за огнем, один снимал рубашку. Кал знал, где пережать артерию; жгут соскользнул, но не пальцы. Он держал артерию, зажимая рубашкой открытую рану, пока Валама не вернулся со свечкой.

Они уже начали нагревать нож. Каладин взял нож и прижег рану; едко запахло паленой плотью. Налетел холодный ветер и унес запах.

Руки Каладина перестали трястись. Он знал, что надо делать. Он сделал прижигание с точностью, удивившей его самого, сказалось долгое обучение. И нужно все еще прижимать артерию — прижигание не удержит артерию надолго, — но две техники вместе точно сработают.

Когда он закончил, кровь перестала течь. Он сел, улыбаясь. А потом заметил, что рана на голове Миасаль тоже не кровоточит. И ее грудь неподвижна.

— Нет! — Харл упал на колени. — Нет! Сделай что-нибудь!

— Я… — прошептал Кал.

Он остановил кровотечение. Он…

Он потерял ее.

Он не знал, что сказать, как ответить. Глубокая ужасная слабость затопила его. Харл оттолкнул его в сторону, завывая, и Кал упал на спину. Его опять затрясло, когда Харл обнял труп.

Толпа вокруг него молчала.

* * *

Час спустя Кал сидел на ступеньках перед операционной и плакал. Его горе, оно было безутешным. Потрясение. По щекам катились несколько упрямых слез.

Он сидел, подобрав коленки и обхватив ноги руками, и пытался избавиться от тупой боли в сердце. Какое лекарство надо принять? Какая перевязка остановит слезы, бегущие из глаз? Он должен был спасти ее.

Приблизились шаги, на него упала тень. Рядом с ним стоял Лирин.

— Я проверил твою работу, сын. Ты все сделал правильно. Я горжусь тобой.

— Я потерял ее, — прошептал Кал. На его одежде еще оставались пятна крови. Он вымыл руки, которые до этого были розовыми. Вода промочила одежду, оставив на ней красно-коричневые пятна.

— Я знаю людей, обучавшихся много часов, но все еще цепенеющих перед ранеными. Тем более когда это случается внезапно. Ты не растерялся, подошел к ней и попытался помочь. И ты все сделал хорошо.

— Я не хочу быть хирургом, — сказал Кал. — Все так ужасно.

Лирин вздохнул, обогнул лестницу и сел рядом с сыном.

— Кал, так бывает. К сожалению, даже я не смог бы ничего сделать. Такое маленькое тело слишком быстро теряет кровь.

Кал не ответил.

— Ты должен научиться определять, когда имеет смысл лечить, — мягко сказал Лирин. — И когда нужно дать уйти. Ты научишься. Я тоже не умел, когда был моложе. И горевал, как ты. Ты должен стать более черствым.

Неужели это хорошо? подумал Кал, по его щеке покатилась очередная слеза. Ты должен научиться определять… имеет смысл лечить… дать уйти.

Вдалеке слышались вопли Харла.

Глава двадцать первая

Почему люди лгут

Достаточно посмотреть на то, что произошло после его короткого посещения Села, и ты поймешь, насколько я прав.

Каладин не хотел открывать глаза. Открыть их — значит проснуться. А если он проснется, то боль, сжигающая бок, трепавшая ноги и пульсировавшая в руках и плечах, перестанет быть ночным кошмаром. Станет реальной. И обрушится на него.

Он подавил стон и перекатился на бок. Болело все. Каждый кусочек каждой мышцы, каждый кусочек кожи. Голова гудела. Казалось, что болит каждая кость. Он хотел только одного — лежать без движения, пока не появится Газ и не стащит его за щиколотки. Это было бы легко. Разве он не заслужил сделать то, что легко, хотя бы однажды?

Но он не мог. Перестать двигаться, сдаться — все равно что умереть, а такого он не мог себе позволить. Он принял решение и должен помогать бригадникам.

Шторм тебя побери, Хав, подумал он. Ты можешь вышибить меня из койки, даже сейчас.

Каладин откинул одеяло и заставил себя встать. Дверь барака со скрипом открылась, пропуская внутрь свежий воздух.

Встав, он почувствовал себя хуже, но бригада не может ждать, когда он выздоровеет. Либо ты держишься, либо тебя раздавят. Каладин выпрямился, упираясь рукой в неестественно гладкую стену барака, созданную Преобразователем. Потом глубоко вздохнул и пересек комнату. Достаточно странно, но большинство людей уже проснулись и сидели, молча глядя на Каладина.

Они ждут, сообразил Каладин. Они хотят посмотреть, сдался ли я.

Трое раненых лежали там, где он оставил их, — у передней стены барака. Задержав дыхание, он проверил Лейтена. На удивление тот был еще жив. Дыхание неглубокое, пульс слабый, раны выглядят плохо, но он еще жив.

Вокруг раненых еще не вертелись красные спрены, но в такой грязи это только дело времени. Без антисептика он бессилен. Нужно добыть бальзамы из аптеки. Но как?

Он проверил остальных двоих. Хоббер улыбнулся. Он был круглолицый и худой, с дыркой между зубами и короткими черными волосами.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, ты спас меня.

Каладин хрюкнул, проверяя его ногу.

— Ты выздоровеешь, но еще несколько недель не сможешь ходить. Я принесу для тебя еду из столовой.

— Спасибо, — прошептал Хоббер, стискивая руку Каладина. Похоже, он действительно был очень взволнован.

Улыбка отогнала тьму, боль и раздражение растаяли. Отец описывал такие улыбки. Лирин стал хирургом не из-за таких улыбок, но ради них оставался им.

— Отдыхай, — сказал Каладин, — и держи рану в чистоте. Мы не хотим привлекать спренов горячки. И скажи мне, если увидишь хотя бы одного. Они маленькие и красные, похожие на крошечных насекомых.

Хоббер энергично кивнул, и Каладин перешел к Даббиду. Юноша выглядел так же, как и день назад — он сидел, уставившись вперед невидящим взглядом.

— Он сидел так же, когда я лег спать, сэр, — сказал Хоббер. — И, похоже, не шевелился всю ночь. У меня мороз по коже от его вида.

Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Тот вздрогнул, поглядел на пальцы Каладина, и, когда Каладин повел рукой, его взгляд устремился за ней.

— Мне кажется, его ударили по голове, — сказал Хоббер.

— Нет, — покачал головой Каладин. — Шок после сражения. Пройдет.

Надеюсь.

— Ну, если вы так говорите, сэр. — Хоббер почесал голову.

Каладин встал и полностью открыл дверь, впустив внутрь свет. День стоял ясный, солнце только что поднялось над горизонтом. Из лагеря доносились звуки молота, кузнецы начинали работать очень рано. В стойлах трубили чуллы. Воздух, прохладный, даже холодный, как ночью. Но пахло свежестью. Весенняя погода.

Ты встал, сказал себе Каладин. Теперь ты должен действовать как всегда. Он заставил себя выйти наружу и сделал несколько растяжек, хотя тело протестовало против каждого движения. Потом проверил свою рану. Не так плохо, но может пойти заражение.

Шторм побери этого аптекаря! подумал он, набирая полный ковш воды из бригадной бочки и промывая рану.

И немедленно пожалел о злой мысли. Что должен был сделать престарелый аптекарь? Подарить ему антисептик? Уж если и ругать кого-то, то кронпринца Садеаса. Рана получена из-за Садеаса, и он же запретил хирургам давать лекарства мостовикам, рабам и слугам из низших нанов.

К тому времени, когда он закончил растяжки, некоторые бригадники вышли попить. Они собрались около бочки, выжидающе глядя на Каладина.

Нечего делать. Выпятив челюсть, Каладин подошел к складу и нашел перекладину, которую таскал вчера. Плотники еще не приколотили ее к мосту, так что Каладин поднял ее и пошел с ней к бараку. Там он начал заниматься, так же как и день назад.

На этот раз он не мог идти быстро. Большую часть времени он ходил, не торопясь. Но работал, и боль притихла. Голова прошла совсем. Ноги и плечи еще болели, глубокое истощение тоже никуда не делось, но он ни разу не споткнулся.

Занимаясь, он проходил мимо других бараков. Люди перед ними ничем не отличались от Четвертого Моста. Те же самые кожаные жилеты, все в пятнах пота, надетые на голое тело или изодранную рубашку. Главным образом иностранцы из Тайлена или Ведена: неопрятная внешность, небритые лица, испуганные глаза. Некоторые смотрели на Каладина с неприкрытой враждебностью. Наверное, боялись, что бригадиры заставят их повторять его упражнения.

Он надеялся, что кто-нибудь из Четвертого Моста присоединится к нему. В сражении они слушались его и даже помогли с ранеными. Напрасная надежда. Одни бригадники смотрели, а другие не обращали внимания. И никто не присоединился.

В конце концов появилась Сил, приземлилась на конце перекладины и стала разъезжать на ней, как королева в паланкине.

— Они говорят о тебе, — сказала она, когда он проходил мимо барака Четвертого Моста.

— Ничего удивительного, — заметил Каладин, тяжело выдохнув.

— Некоторые считают тебя сумасшедшим, — продолжала она. — Вроде того человека, который сидит и смотрит в пол. Они говорят, что напряжение от боя повредило твой ум.

— Быть может, они правы. Но я не думал об этом.

— Что такое сумасшествие? — спросила она, прижав одну ногу к груди, ее дымная юбка колыхалась вокруг бедер и исчезала в тумане.

— Когда люди думают неправильно, — ответил Каладин, радуясь разговору, который отвлекал его.

— Люди никогда не думают правильно.

— Сумасшествие хуже, чем нормальность. — Каладин улыбнулся. — Оно зависит от людей вокруг тебя. Насколько ты отличаешься от них? Тот, кто резко выделяется, считается сумасшедшим, по-моему.

— То есть это просто… твой выбор — стать таким? — спросила она.

— Да, хотя и не так активно. Но это хорошая мысль.

Какое-то время она сидела и думала.

— Каладин, — наконец сказала она, — почему люди лгут? Я понимаю, что они лгут, но не понимаю почему.

— Множество причин, — ответил Каладин, вытирая пот со лба свободной рукой, а потом поправляя перекладину.

— Это сумасшествие?

— Я бы не сказал. Все так делают.

— Тогда вы все немного сумасшедшие.

Он улыбнулся.

— Да, возможно.

— Но если все делают так, — сказала она, наклоняя голову к колену, — тогда тот, кто так не делает, сумасшедший, верно? Разве не это ты сказал раньше?

— Да, ты права. Но я не думаю, что есть человек, который никогда не лгал.

— Далинар.

— Кто?

— Дядя короля, — сказала Сил. — Все говорят, что он никогда не лгал. Даже твои бригадники иногда говорят об этом.

Точно. Терновник. Каладин слышал о нем, когда был еще мальчишкой.

— Он светлоглазый. А значит, врет.

— Но…

— Они все одинаковы, Сил. Чем благороднее они снаружи, тем больше испорчены изнутри. Это все притворство.

Он замолчал, удивляясь силе собственной горечи.

Шторм тебя побери, Амарам. Ты сделал меня таким.

Он слишком часто горел, чтобы доверять пламени.

— Не думаю, что люди всегда были такие, — сказала она рассеянно, на ее лице появилось отсутствующее выражение. — Я…

Каладин ждал продолжения, но не дождался. Он опять прошел мимо Четвертого Моста; многие из его людей расслабились, прислонившись стеной к стене барака, — они ждали, когда полуденная тень накроет их. Редко кто сидел внутри. Сидеть внутри весь день слишком печально, даже мостовику.

— Сил, — наконец не выдержал он. — Ты хотела что-то сказать?

— Кажется, я слышала, как люди говорили о временах, когда не было лжи.

— Рассказывают истории, — сказал Каладин, — о временах Герольдов, когда люди были связаны честью. Но ты всегда найдешь бардов, рассказывающих истории о лучших временах. Вот, посмотри. Человек присоединяется к новому взводу солдат, и что говорят ему в первую очередь? О том, каким замечательным был старый взвод! Мы помним плохие времена и хорошие, забывая, что по большей части времена ни плохие, ни хорошие. Просто времена.

Он перешел на медленный бег. Солнце уже поднялось достаточно высоко, но он хотел двигаться.

— Истории, — продолжал он в промежутках между выдохами, — доказывают это. Что произошло с Герольдами? Они бросили нас. Что произошло с Сияющими Рыцарями? Они потускнели и лишились блеска. Что произошло с Эпохой Королевств? Все королевства пали, когда церковь попыталась захватить власть. Ты не можешь доверять никому, имеющему власть, Сил.

— И что вы тогда сделали? Стали жить без предводителей?

— Нет. Отдали власть светлоглазым и дали ей испортить их. Надо держаться от них как можно дальше, — сказал Каладин и почувствовал пустоту своих слов. Чем ему помогло то, что он держался подальше от светлоглазых? Все равно он жил в грязном болоте, созданном их заговорами, интригами и жадностью.

Сил замолчала, он еще раз пробежался и решил остановиться. Он не мог позволить себе перенапрячься. Он вернул перекладину на место. Плотники почесали головы, но возражать не стали. Подходя к бригаде, он заметил, что маленькая группа — в том числе Камень и Тефт — о чем-то яростно спорит, поглядывая на Каладина.

— Знаешь, — сказал он Сил, — похоже, разговоры с тобой укрепляют мою репутацию сумасшедшего.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы они перестали интересоваться, — сказала Сил, зависнув над его плечом. Она положила руки на бедра и села в воздухе, очевидно довольная собой.

Каладин не успел еще добраться до барака, как заметил Газа, торопящегося к нему.

— Ты! — крикнул Газ, тыча пальцем в сторону Каладина. — Стоять!

Каладин остановился, скрестив руки на груди.

— У меня есть для тебя новость, — сказал Газ, прищурив здоровый глаз. — Светлорд Ламарил узнал, что ты притащил раненых.

— От кого?

— Отец Штормов, парень! — сказал Газ. — Ты что, думаешь, люди не умеют говорить? Неужели ты действительно собирался спрятать этих троих между нами всеми?

Каладин глубоко вздохнул, потом сдался. Газ прав.

— Да. Ну и что? Мы не замедлили продвижение армии.

— Светлорд Ламарил не пришел в восторг от мысли, что он должен кормить и платить мостовикам, которые не могут работать, — ответил Газ. — Он предложил кронпринцу Садеасу привязать тебя.

Каладин почувствовал, как по телу пробежал озноб. Его собирались привязать снаружи во время сверхшторма, отдав на суд Отца Штормов. То есть на смерть.

— И?

— Светлорд Садеас не разрешил ему, — сказал Газ.

Что? Неужели он несправедлив по отношению к Садеасу? Нет, не может быть. Это опять какое-то притворство.

— Светлорд Садеас, — мрачно сказал Газ, — сказал, чтобы Ламарил разрешил тебе лечить твоих людей, но запретил кормить их и платить им, пока они не смогут работать. Сказал, что это покажет, почему он вынужден бросать раненых мостовиков.

— Крэмлинг, — пробормотал Каладин.

Газ побледнел.

— Тише. Ты говоришь о самом кронпринце, парень! — Он оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь.

— Он пытается сделать из моих людей пример. Он хочет, чтобы остальные мостовики видели, как раненые голодают и умирают. Похоже, он хочет, чтобы думали, будто он проявляет милосердие, бросая раненых.

— Ну, может, он и прав.

— Это бессердечно, — сказал Каладин. — Раненых солдат он привозит обратно. А мостовиков оставляет, и только потому, что дешевле купить новых рабов, чем заботиться о раненых.

Газ ничего не сказал.

— Спасибо, что принес новости.

— Новости? — взорвался Газ. — Я принес тебе приказы, лордишка. Не пытайся взять дополнительную еду из столовой; все равно тебе не дадут.

И он удалился, что-то бормоча.

Каладин пошел к бараку.

Отец Штормов! Как же ему накормить трех людей?

Он может разделить с ними свою собственную порцию, но никто не даст ему добавку. Трудно накормить даже одного человека, помимо него. А разделить еду между четырьмя означает только одно: раненые будут слишком слабыми, чтобы выздороветь, а он будет слишком слаб, чтобы нести мост. И ему нужен антисептик. Спрены горячки и болезни убьют больше людей, чем любые враги.

Каладин подошел к людям, расположившимся около барака. Одни лежали и уныло глядели в небо, другие сидели и уныло глядели в землю, а третьи стояли и уныло глядели вдаль. Сегодня Четвертый Мост не дежурил, и у них не будет работы по лагерю, пока не прозвонит третий колокол.

— Газ сказал, что наши раненые не получат еду и зарплату, пока не смогут работать, — сказал Каладин собравшимся людям.

Некоторые — Сигзил, Пит, Кулф — кивнули, как если бы не ожидали ничего другого.

— Кронпринц Садеас хочет сделать из нас пример, — продолжал Каладин. — Он хочет доказать, что нечего лечить раненых мостовиков, и собирается заставить Хоббера, Лейтена и Даббида умереть, медленной мучительной смертью. — Он глубоко вздохнул. — Я предлагаю объединить наши деньги и купить лекарства для наших раненых. Мы сможем сохранить их живыми, если несколько человек поделятся с ними едой. Нам нужно около двух дюжин чистмарок для лекарств и других запасов. Кто может поделиться с ними?

Люди уставились на него, а Моаш засмеялся. Другие присоединились к нему. Потом все пренебрежительно махнули руками и ушли, оставив Каладина с протянутой рукой.

— Следующий раз это будешь ты, — крикнул он. — Что ты сделаешь, если тебе потребуется помощь?

— Умру, — ответил Моаш, не оборачиваясь. — И там, на поле, а не здесь, через неделю мучений.

Каладин опустил руку, вздохнул, повернулся и почти побежал к Камню. Крепкий высоченный рогоед стоял со сложенными на груди руками, как светло-коричневая статуя. Каладин с надеждой взглянул на него.

— Нет ни одной сферы, — проворчал Камень. — Потратил.

Каладин вздохнул.

— Теперь не имеет значения. Двое не смогут купить ни одного лекарства.

— Я могу дать немного еды, — буркнул Камень.

Каладин, удивленный, опять посмотрел на него.

— Но только для этого, со стрелой в ноге, — сказал Камень.

— Хоббера?

— Как бы его ни звали, — ответил Камень. — Он выглядит так, что может выздороветь. А другой умрет. Точно. И мне не жалко парня, который сидит и ничего не делает. Но для другого ты можешь взять мою еду. Часть.

Каладин улыбнулся и крепко сжал руку великана.

— Спасибо.

Камень пожал плечами.

— Ты занял мое место. Иначе я бы уже был покойником.

Каладин ухмыльнулся.

— Но я же не умер, Камень. И ты бы остался цел.

Камень только покачал головой.

— Я бы точно умер. В тебе что-то странное. Все видят, но никто не хочет говорить об этом. Я оглядел мост в том месте, где ты стоял. Стрелы били вокруг тебя — рядом с головой, руками, но только не в тебя.

— Удача.

— Такой штуки нет. — Камень посмотрел на плечо Каладина. — И еще за тобой постоянно летает махав'лики.

Огромный рогоед почтительно наклонил голову в сторону Сил, потом коснулся ладонью плечей и лба.

Каладин вздрогнул.

— Ты видишь ее? — Он посмотрел на Сил. Она показывалась только тем, кому хотела, — обычно только Каладину.

Сил удивилась больше его. Нет, она не показывалась Камню.

— Я — алайи'ику, — сказал Камень, пожимая плечами.

— Что означает…

Камень засопел.

— Ох уж эти опьяненные воздухом низинники! Вы знаете хоть что-нибудь правильное? В любом случае ты — особенный. Вчера Четвертый Мост потерял всего восьмерых, считая троих раненых.

— Знаю, — сказал Каладин. — И я не сдержал свое слово. Я сказал, что мы больше не потеряем ни одного.

Камень фыркнул.

— Мы мостовики. Мы умираем. Так устроен этот мир. Ты мог бы пообещать, что одна луна поймает другую! — Огромный человек повернулся и показал на один из бараков. — Все мосты, которые бежали вчера, потеряли много людей. Пятеро вообще упали. Каждый из них потерял по двадцать человек, и обратно их несли с помощью солдат. Второй Мост потерял одиннадцать, а ведь по нему специально не стреляли.

Он опять повернулся к Каладину.

— Четвертый Мост потерял восьмерых. Восьмерых, а это был один из самых худших забегов в сезоне. И, возможно, ты спас двоих из них. Четвертый потерял меньше всего из тех мостов, по которым специально стреляли. Четвертый Мост никогда не терял так мало людей. Все знают, как бывало всегда.

Дата добавления: 2015-08-29