1941 год. Началась война с Германией. Работники шахты получили удостоверения на бронь. Выдали удостоверение и мне. В августе 1941 года приехал на шахту первый секретарь горкома Прокушев. На улице

1941 год. Началась война с Германией. Работники шахты получили удостоверения на бронь. Выдали удостоверение и мне. В августе 1941 года приехал на шахту первый секретарь горкома Прокушев. На улице собрали рабочих и он рассказал о положении на фронте, обрисовав положение наших войск, он сказал,что мы завлекаем немцев на нашу территорию,для того, чтобы окружить и уничтожить.ъ

Я поднял руку и спросил как и где мы их уничтожим.

Александр невский окружил и уничтожил немцев на Чудском озере, но там они шли одной колонной,свиньей, а здесь фронт от Балтийского моря до Черного. Как же мы их окружим?

Прокушев спросил: «Вы что, великий стратег?». Я ответил, что ни какой я не стратег, но читаю газеты и смотрю географическую карту и считаю, что положение наше очень трудное. Он предложил зайти в горком и там поговорить более серьезно.

А 21 сентября я получил повестку из военкомата-явиться в клуб им. Сталина на призывную комиссию.

В кадровой армии я не служил. В 1925 году, призывная комиссия признала негодным к армейской службе.

Во время советско-финской войны, вызвали на переосвидетельство, признали ограниченно годным.

А 22 сентября комиссия признала меня годным к строевой. Начальник шахты Демьяненко просил комиссию оставить меня на шахте. Военком Орлов спросил, есть ли у меня бронь. Я ему показал удостоверение, он возмутился почему меня не внесли в списки освобожденных от армии. А мне сказал: «Иди и работай на шахте». Мы с директором шахты поехали обратно. Но проработал я недолго.

20 октября опять принесли повестку. Поехали с директором шахты т. Демьяненко. Комиссия признала годным к строевой. Демьяненко стал просить оставить меня на шахте, но секретарь горкома Прокушев, член призывной комиссии, одернул директора вопросом: «А кто будет Москву защищать?». Вечером 21 октября нас уже отправили в Сталинск. В Сталинске жили моя мать и сестра. Дали мне три часа на прощание с матерью. У нее была и жена с младшим сыном Юрой, которому было 3 месяца со дня рождения, двоих старших сыновей Бориса и Виталия жена оставила дома в Осинниках. Провожать меня пошли сестра и жена. С матерью распрощался в квартире, попросил ее повозиться с внуком Юркой. «В твоем возрасте зачем идти на вокзал? Все равно меня не задержишь.». С сестрой и женой распрощался на вокзале. Было всякое: и слезы, и рыдания, но поезд тронулся, а они остались на вокзале. К утру прибыли в Кемерово. Здесь формировалась 45 сибирская стрелковая бригада, в нее зачислили и нас. Всех выстроили и стали вызывать по военным специальностям:пулеметчики, связисты и т.д. Всех развели по подразделениям, нас осталось два человека, не имеющих военной специальности.

Командир бригады приказал зачислить в вторую роту стрелками. Я, хоть, заядлый охотник-стрелял из охотничьих ружей неплохо, а мой товарищ и охотничьего ружья в руках не держал.

Ходили на учения: ползали, окапывались, бросали учебные гранаты,которые не взрываются, а в заключение, разделили бригаду на красных и белых:в лесу за шахтой Северной весь день бродили по лесу, белые красных не нашли, потеряли и полевые кухни, а ночью, голодные, как волки, возвращались в Кемерово.

9 ноября бригаду погрузили в вагоны и отправили под Москву, на наро-фоминское направление.

На можайском и других направлениях шли ожесточенные бои, а на наро-фоминском было более или менее спокойно.

Вооружать нашу 45-ю бригаду было нечем. Винтовок и автоматов не было. Выдали нам по две гранаты РГД и отправили ближе к линии фронта. Через неделю, выдали новенькие карабины и по 50 патронов. Перед переходом в наступление, обстреляли позиции немцев с подъехавших автомашин-«катюш». В наступлении были около недели, преследуя отступающего врага, а потом, нашу 45 бригаду отвели в тыл, на жел.дор. станцию «Красная Пахра». В ночь на 1-е января 1942 года, погрузили в вагоны и повезли на Калининский фронт.

На Калининском фронте, в бою за город Холм, ранили осколком снаряда в руку. Два месяца был в армейском госпитале, вернулся в свою часть. При освобождении города Великие Луки, пришлось форсировать реку Ловать вброд, зимой, в валенках. На участке, где мы подошли к реке, лед был разрушен снарядами, при артподготовке, глубина воды в речке была не более 1 метра, но в валенки набрали воды. Правда, за рекой, укрывшись за стенами домов, воду из валенок вылили.

Во время подготовки наступления на город Невель, среди солдат прошел слух, что генерал Петров перешел к немцам, вернее, уехал на автомашине с адъютантом в чине капитана и шофером. На переднем крае машину остановил находившийся в засаде солдат и предупредил.что дальше ехать нельзя-там немцы, Петров ответил, что генерал знает, что делает: «Еду на рекогносцировку маетности». Солдат уступил дорогу, и машина помчалась, набирая скорость. Солдат начал стрелять, но безуспешно. От нас скрывали этот случай, но позднее, после взятия Невеля, я спросил начальника СМЕРШ капитана Дзахурова, правда ли, что Петров удрал к немцам, он сказал, что действительно ушел, не смогли вовремя разоблачить врага.(СМЕРШ-это представители в армии ОГПУ, их называли «смерть шпионам»)

После взятия Невеля, у дороги Великие Луки-Невель, был повешен немецкий шпион-наш солдат, ранее перешедший к немцам,а,затем, переброшенный в наш тыл с радиостанцией. Висел он на перекладине около двух недель, с дощечкой на груди с надписью «Шпион, изменник Родины».

Цель наступления на нашем участке фронта-не дать немцам перебросить несколько дивизий под Сталинград, где развернулось решающее сражение.

После освобождения Калининской области от немцев, мы вошли в Латвию, а фронт стал называться Вторым Прибалтийским. В Латвии, в боях за город Резекне, меня ранили пулей в ногу. В госпитале залечили за 1,5 месяца. Было неудачное наступление на Ригу. А в декабре 1944 года, нашу 3-ю ударную армию погрузили в вагоны и перевезли в Польшу. Выгрузили у города Люблин, а нам объявили, что мы зачислены в состав Первого Белорусского фронта. Разместили нас в сосновом лесу в землянках.

Оттуда ездили смотреть, освобожденный нашими войсками, немецкий лагерь уничтожения людей «Майданек». Зрелище было не из приятных. Обнесенная колючей проволокой площадка, около полгектара. На углах вышки для часовых. В центре десятка полтора бараковжилых и несколько тисовых,неутепленных, складов. В стороне от бараков, печь для сжигания трупов(криматорий), а к ней пристроено кирпичное здание, внутри перегороженное тоже кирпичной стеной. Из первого помещения во второе сделали дверь. Технология уничтожения людей была такова: на железнодорожную станцию, в трехстах метрах от лагеря, приходит эшелон с намеченными жертвами, разгружают вагон и гонят людей в лагерь, минуя бараки, загоняют в кирпичное здание. Здесь заставляют раздеваться, как бы, для санобработки и, голых, загоняют во второе помещение здания, как бы, в баню. Плотно закрывают дверь и включают газ. Минут через пять, открывают обе двери(одна- в которую загоняли людей, а другая-в сторону печи). Проветривают камеру, похоронные команды, состоящие из наших и польских военнопленных, разгружают из камеры трупы, на площадку около крематория, двери камеры закрывают и гонят следующую партию. И так работа продолжается, пока все,привезенные эшелоном люди, не будут отравлены и сожжены.

Но самое страшное и угнетающее впечатление произвел осмотр сараев-складов: обувь и одежда, с немецкой пунктуальностью, разложена по сортам и размерам. Одной детской обуви навален целый огромный закром. Невольно возникал вопрос- какое количество детей отравлено и сожжено в страшных печах? Но самое сильное впечатление оставил осмотр последнего склада: штабель, сложенных подле стенки, обвернутых марлей и спрессованных тюков, в которых были женские волосы.

С тяжелыми чувствами и ненавистью к врагу, покидали мы лагерь «Майданек».

Через 14-15 дней, развернулись бои за освобождение Варшавы, столицы Польши. Наша часть переправлялась через реку Вислу в районе взорванного железнодорожного моста имени Пилсудского. При переправе, потеряли всего несколько человек.Артподготовка перед боем была настолько сильной, что,буквально, смела с лица земли все укрепления и огневые точки переднего края противника.

Такой артподготовки, кажется, не было с начала войны. Немцы не оказывали серьезного сопротивления, поспешно отступали.

На западной территории Польши уже было немало немецких крестьян. У поляков отбирали землю, отдавали ее новоявленным немецким помещикам. Польских крестьян они использовали, как наемную рабсилу. Немецкие поселенцы уже основательно разбогатели, эксплуатируя поляков: десятки голов свиней и рогатого скота, особенно много было кур, индеек и цесарок. Дома у немцев были сборные, на болтах, из деталей, привезенных из Германии. Сборными были и помещения для скота.

При приближении русских войск, немецкие поселенцы, в панике, удирали, погрузив в огромные фуры только самое необходимое и семьи. На этих фурах, запряженных парой лошадей, поспешно уезжали, бросая дома и скот. Разозленные поляки немало уничтожили бегущих немецких семей, растаскивая все добро, которое пытались увезти немцы. В общем, шла расправа по принципу «око-за око, зуб-за зуб».

Наше питание резко улучшилось, за счет, брошенных немцами, свиней, бычков и кур.

Преследуя немцев, дошли до старой немецко-польской границы. У старого пограничного столба, увидели два подбитых наших танка, в одном из них, нашли три обгоревших трупа танкистов, похоронили их и пошли дальше. Впереди был первый немецкий город- Шнайдемюль, который нам предстояло взять. Тут случился интересный эпизод:

Мы, шесть человек, шли впереди, как разведывательная группа. Из-за поворота, навстречу нам, едет на велосипеде немец гражданский, испуганный остановился. Мы подошли к нему: это был рыжий пожилой ариец. Спрашиваем его: «Дойч?». Он ответил: «Я, я, дойч». От страха, он весь трясется. А нас разобрал такой хохот, что брались за животы. Он смотрел на нас с недоумением. До сих пор, не пойму почему, чем вызван этот гомерический хохот! Или тем, что встретили первого гражданского немца, или это было разгрузкой от нервного напряжения. Трудно сказать.

Шнайдемюль заняли ночью. Город горел. Нашли, на окраине города, негорящие дома, расположились на отдых. Преследовать немцев стала другая воинская часть, а нам дали несколько дней отдохнуть. Объявили, что на следующий день прибывает полевая почта и предложили подготовить посылки домой.

Набрал я старых немецких газет, поджег газету, поднялся на второй этаж, зашел в квартиру: на кухонном столе стояли четыре тарелки, в них- по котлете с картофельным гарниром и распечатанная бутылка коньяка. Нас все время пугали, что немцы все съестное отравляют.Налил в рюмку несколько капель и выпил. Засунул бутылку в карман шинели и быстро спустился на первый этаж, где размещался наш взвод. Прилег и, более двух часов, не уснул, ожидая признаков отравления. Наконец, заснул. Проснулся часов в 10 дня. Ребята разбрелись, собирая посылки, а два солдата тоже проспали, как и я. Я предложил им выпить коньяк, они осведомились- не отравленный ли, я уверил их- не отравлен, испытал на себе. Выпили за взятие Шнайдемюля и пошли собирать барахло для посылок.

Первую посылку отправил не жене, а сестре в Вологодскую область. У нее муж погиб в боях за Невель, осталась с четырьмя детьми, мал мала меньше, коровы нет. Набрал я пять килограмм поношенной детской одежды, запечатал посылку и выслал.

Хотя, у жены тоже было трое детей, младший остался в 1941 году трехмесячным, но у жены была корова, которую купили перед отправлением на фронт.

Когда мы уходили из Шнайдемюля, на окраине городу, у жел.дор. станции, лежала гора брошенных набитых чемоданов. Вероятно, принимая людей в вагоны. Им разрешали взять с собой крайне ограниченный груз. Эти брошенные чемоданы и составляют огромную кучу. Город Шнайдемюль был почти пустой: жители ил уехали, или разбежались по окрестным лесам, т.к. гитлеровские власти говорили жителям, что русские все немецкое население уничтожают.

До вступления в Германию, политотдел армии знакомил солдат с напечатанной в «Правде» статьей Ильи Эренбурга «Око-за око, зуб-за зуб», призывавшей солдат разрушать и уничтожать на неецкой земле все, что имеет какую-либо ценность. Но это продолжалось недолго. Появилась статься Александрова, осуждающая тотальное уничтожение скота и имущества немцев,так как не все немцы поддерживали Гитлера, а, разрушая все подряд, миы лишали возможности где-то найти приют и убежище тыловым частям нашей армии.

Совершались, отдельными лицами, просто дикие поступки: в городе Тюц, пьяный подполковник изнасиловал 14-летнюю девочку, на глазах у родителей. Ревтрибуналом приговорен к расстрелу и расстреляли его перед строем.

При форсировании реки Одер. Меня контузило: больше месяца, я совершенно ничего не слышал, и,только после взятия Берлина, слух правого уха восстановился римерно на 70 %, а левое ухо-процентов на 25-30. Но в госпиталь, после контузии, я не попал. Перед отправлением в госпиталь раненных, на сборный пункт приехал командир дивизии: отобрали легкораненых, которых можно вылечить силами медперсонала дивизии, в их число попал и я. Командир спросил меня, видимо интересуясь моим ранением. По шевелению губ, я понял, что он обращается ко мне. Я сказал,что, из-за контузии, ничего не слышу. Он написал в блокноте вопрос: «Есть ли еще боль, кроме потери слуха?». Я ответил,что нет. Тогда он взял меня в штаб и поставил писарем по боепитанию, а работавшего писарем здорового солдата забрал в строевое подразделение. В последние месяцы войны, пополнения личного состава в воинские части поступало мало, а потери были очень большие, эо и заставляло командиров искать внутренние резервы, заменяя раненными здоровых солдат в тыловых подразделениях. К моменту штурма Берлина, отдельные дивизии имели бойцов не более двух-трех батальонов.

А как протекала моя работа в должности писаря?

В первое время, я совсем не слышал.

Приходили к командиру дивизии командиры полков с требованиями на боеприпасы. Как правило, запросы были преувеличены и командир дивизии их уменьшал до разумных размеров. С подписанными требованиями, обращались ко мне, за ордером на получении боеприпасов. В ордере, я записывал количество, разрешенное полковником. Видел, как отдельные командиры возмущались, или просили что-либо добавить в ордер, возможно, крыли меня матом, но я ничего не слышал, спокойно делая свою работу.Впоседствии, узнав, что я глухой, волноваться не стали.

После подписания акта о капитуляции Германии, наша часть передвинулась к реке Эльбе. Отношения с американцами осложнились. К Эльбе подтягивали все новые части войск.

Будущее Германии было определено еще на Крымской конференции глав государств России, Америки и Англии. Германия была разделена на зоны оккупации России, Америки, Англии и Франции. В нашу зону оккупации входила значительная часть территорииза Эльбой, а американцы за Эльбу нас не хотели пускать. Недели две у берега Эльбы мы спали не раздеваясь. К Эльбе подтянули артиллерийские части, в том числе, тяжелая артиллерия, «катюши» и другие виды вооружений. Обстановка накалялась, но было достигнуто соглашение, американские войска стали отходить от Эльбы, а мы передвигались за ними с интервалом 30 километров. Дошли до города Стендаль. Это был конечный город нашей зоны. Из этого города я и демобилизовался в июне 1945 года.

В Берлине, готовясь отпраздновать День Победы, поехали мы на, захваченный нашими войсками, немецкий пивной завод за пивом. Ехали тихо, объезжая на улицах завалы от разрушенных домов, трамвайные линии и воронки от взрывов. Особенно трудно было ехать по мосту через реку Шпрее. Сидя в кузове автомашины, увидели еврея, гуляющего по мосту. Что это еврей, определили по наружному виду.

Постучали в кабину машины, в которой сидел майор, тоже еврей. Машина остановилась, а на вопрос майора: «Зачем стучали?», ответили: «Товарищ майор, за все четыре года войны, мы видели только могилы евреев, в прибалтике, на наших оккупированных территориях, в Польше, а тут, в центре Берлина, видим живого еврея. Майор позвал его к машине и спросил: «Юда?», тот ответил: «Я-я, юда.». Майор спросил по-еврейски, как он остался жив в Берлине, когда немцы производили тотальное уничтожение евреев и в самой Германии, и в оккупированных странах? Он ему рассказал. Что был он крупным коммерсантом в Германии и женат на дочери немецкого коммерсанта. Когда Гитлер пришел к власти и начал расправляться с евремями, тесть(отец жены его) предложил ему перебраться в его дом и жить там не выходя на улицу. Так он прожил почти семь лет.

Естественно, что после освобождения Берлина от фашистов, он, с удовольствием, делает прогулки по улицам и, особенно, по мосту над рекой Шпрее.

Из воинской части, провожали нас, сибиряков, очень хорошо. Одели в новое офицерское обмундирование:гимнастерку, брюки, хромовые сапоги, фуражки и новые английские шинели. На вещевом складе было немало всяких тканей: шелковых, шерстяных и др. Нам предложили их брать сколь угодно. В продовольственном складе, тоже-что хочешь и сколь хочешь, неограниченно. Накануне отправления из части, офицерский состав организовал вечер, посвященный проводам сибиряков. Но мы не представляли себе, как будем ехать, сколько будет пересадок,поэтому брали всего ограниченное количество.

Начальник СМЕРШ Дзагохов, капитан, пригласил меня к себе, показал кучу пистолетов различных марок, сданных населением города, и предложил выбрать и взять на память любой из них. Я отказался, сказав ему: «Четыре года я воевал, а дома, за пистолет, дадут не менее 6-7 лет заключения, я этого не хочу.» Тогда он предложил взять охотничье ружье 16-го калибра марки «Зауэр», три кольца. Я поблагодарил его за ценный подарок, ружье взял, так как был заядлым охотником.

До Берлина нас везли на машинах. Хотелось, в Берлине, сходить к рейхстагу, на стене которого, была и моя подпись, но нас пересадили на другие автомашины и увезли в запасной полк, где мы и остались ожидать отправки на Родину, в Россию.

Ждали мы почти два месяца, и каждую неделю, приезжал майор из штаба Жукова: спрашивал нас, довольны ли мы, может быть кому-либо еще что-нибудь нужно? Но что нам надо? Нужны только вагоны и паровоз. Конечно, все рвались домой.

В военный городок, где мы ожидали отправления домой, часто появлялся офицер, вербовать нас на перегонку немецкого рогатого скота, через Польшу, на нашу территорию. При нашем стремительном наступлении, немецкие фермеры, напуганные пропагандой гитлеровцев, что русские солдаты уничтожают немецкое население, убегали,бросая все:дома, скот и имущество. Наше командование, стремясь скпасти скот, создало трофейные батальоны, которые собирали брошенный скот и. гуртами, отправляли в Россию. Отправлять скот по железной дороге, не было вагонов.

Немало солдат,сопровождающих гурты рогатого скота, погибло в Польше: поляки убивали их, а скот растаскивали. Поэтому и желающих прогонять гурты скота,среди демобилизованных, не было.

А при взятии немецких городов, где были промышленные предприятия, трофейные батальоны производили демонтаж станков и оборудования, привлекая к этой работе немцев, грузили станки в порожние вагоны и отправляли их в Россию по железной дороге.

До нас дошли слухи, что эшелон демобилизованных фронтовиков московской области, на территории Польши, потерпел аварию, много солдат погибло. Авария организована поляками.

Сибиракам явно повезло:

Перед отправлением эшелона, по железной дороге, прошел поезд, в котором ехали наши руководители, во главе со Сталиным, на Потсдамское совещание. Охрана дороги была усилена, особенно, на территории Польши. Мы проехали нормально, правда, по Польше ехали на очень малой скорости, а на передней площадке два вооруженных солдата сидели.просматривая полотно дороги.

Отправили эшелон демобилизованных солдат Московской области, за ним-эшелон дальневосточников и, наконец, подали эшелон и для сибиряков. Прошли мы санобработку. Провожать сибиряков приехали командующий оккупационными войсками в Германии т.Жуков и генерал Телегин.

Выстроили нас, уже без погон, и Жуков поблагодарил нас за верную службу, назвал сибиряков особо надежными в боях. Указал на трудности, которые придется испотать на трудовом фронте и выразил надежду,что сибиряки будут трудиться с тем же упорством, с каким вели себя в боях.

Дали команду «посадка в вагоны», поезд тронули, а Жуков, с трибуны, прощаясь, махал нам фуражкой. Хорошие запоминающиеся проводы, хотя и возвращалось нас немного: значительно больше осталось с бесчисленных солдатских могилах.

Вагоны нашего эшелона были украшены зелеными хвойными ветками и,почти на каждом вагоне, лозунг «Мы из Берлина».

Во всех крупных городах наш эшелон встречали духовые оркестры, в Бресте. В Великих Луках, в Кирове, в Перми, Свердловске, Омске и Новосибирске. Толково была произведена посадка в вагоны в Германии: омские в отдельных вагонах, новосибирские,кемеровские, Красноярские. В Омске отцепили вагон с омичами, в Новосибирске- вагон с солдатами из Новосибирской области, красноярских повезли из Новосибирска дальше, а нас, кемеровчан, подцепили к поезду, идущему из Новосибирска в Кемерово.

В Новокузнецке нас осталось в вагоне трое: два солдата из Осинников и один-из Кузедеева. На новокузнецком вокзале,я встретил демобилизованного солдата из деревни Осиновое, Плесо Романова. В 1941 году, при формировании части в Кемерово, мы познакомились и, в дальнейшем, наши военные дороги разошлись. Он демобилизовался из 2-го Белорусского фронта, возглавляемого Рокоссовским, а я-из 1-го Белорусского, от Жукова. Я уже писал, как нас провожали, а Романов был в задрипанной шинели, которую до демобилизации носил два года и с тощим рюкзаком.Это говорит об отношении к солдатам командующих фронтами.

Если т.Жуков говорил,что демобилизованных солдат одеть и обеспечить всем, чтобы ехали домой не как с войны, а как с хорошего заработка. Так он и сделал.

А Рокоссовский своих демобилизованных солдат отпустил в чем они были одеты, даже обмундирование не заменили. Я дал Романову свою шинель, тоже английскую. Почти новую, которую получил за несколько месяцев до демобилизации и вез ее в рюкзаке:хотел, чтобы и он прибыл домой, хоть в приличной шинели.

Прицепили наш вагон к пассажирскому поезду. В Осинники прибыл рано утром, до восхода солнца. У жел.дор. станции стояли две подводы: на одной проехал солдат в сам город, а на другой-я, на шахту №9, где жила моя жена. Вещи(чемодан и рюкзак) снял с телеги. Чемодан унес и оставил в ограде, пошел за рюкзаком. Дома, сидевшая у окна мать, увидела, но не узнала меня, разбудила жену, сказав, что какой-то солдат принес в ограду дома чемодан и пошел обратно к дороге.

Жена встретила меня на костылях: на корове ездила за сеном, при спуске с горы, тормоз поломался, корова понесла под гору и поломала телегу, а жену бросило с телеги и повредило ногу.

Встретила меня. Опираясь на костыли.

Привез я немного материала на рубашки детям. Были они грязные, оборванные, да и жена была одета более, чем скромно. За четыре года войны, она перешила ребятам почти всю мою одежду и все,что можно,из своей.

Дата добавления: 2015-08-29