ВОЛЬТЕР Мари-Франсуа [Marie-François Voltaire, 1694—1778] [настоящая фамилия Arouet; Voltaire — анаграмма «Arouet le j(eune)» — «Аруэ младший»] — один из крупнейших французских

ВОЛЬТЕР Мари-Франсуа [Marie-François Voltaire, 1694—1778] [настоящая фамилия Arouet; Voltaire — анаграмма «Arouet le j(eune)» — «Аруэ младший»] — один из крупнейших французских «просветителей» XVIII в., глава «философов», пионеров нового буржуазного общества, рождавшегося во Франции из недр «старого режима»; поэт, философ, историк. Сын судейского чиновника, В. учился в иезуитском колледже «латыни и всяким глупостям», был отцом предназначен к профессии юриста, однако предпочел праву лит-ру; начал свою лит-ую деятельность во дворцах аристократов в качестве поэта-нахлебника; за сатирические стишки по адресу регента и его дочери попал в Бастилию (куда потом был отправлен вторично, на этот раз за чужие стихи); был избит дворянином, которого осмеял, хотел вызвать его на дуэль, но вследствие интриги обидчика снова очутился в тюрьме, был освобожден с условием выезда

за границу; уехал в Англию, где прожил три года [1726—1729], изучая ее политический строй, науку, философию и лит-ру. Вернувшись во Францию, В. издал свои английские впечатления под заглавием «Философские письма»; книга была конфискована [1734], издатель поплатился Бастилией, а В. бежал в Лотарингию, где нашел приют у маркизы дю Шатлэ (с к-рой прожил 15 лет). Будучи обвинен в издевательстве над религией (в поэме «Светский человек»), В. снова бежал, на этот раз в Голландию. В 1746 г. В. был назначен придворным поэтом и историографом, но, возбудив недовольство г-жи Помпадур, порвал с двором. Вечно подозреваемый в политической неблагонадежности, чувствуя себя во Франции не в безопасности, В. последовал [1751] приглашению прусского короля Фридриха II, с которым давно [с 1736] находился в переписке, и поселился в Берлине (Потсдаме), но, вызвав недовольство короля неблаговидными денежными спекуляциями, а также ссорой с президентом Академии Мопертюи (карикатурно изображенным Вольтером в «Диатрибе доктора Акакия»), был вынужден покинуть Пруссию и поселился в Швейцарии [1753]. Здесь он купил имение около Женевы, переименовав его в «Отрадное» (Délices), приобрел затем еще два имения: Турнэ и — на границе с Францией — Ферней [1758], где жил почти до самой смерти. Человек теперь богатый и вполне независимый, капиталист, ссужавший деньгами аристократов, землевладелец и в то же время владелец ткацкой и часовой мастерских, В. — «фернейский патриарх» — мог теперь свободно и безбоязненно представлять в своем лице «общественное мнение», всемогущее opinion, против старого, доживавшего свой век социально-политического порядка. Ферней сделался местом паломничества для новой интеллигенции; дружбой с В. гордились «просвещенные» монархи, как Екатерина II, как Фридрих II, возобновивший с ним переписку, как Густав шведский. В 1778, когда Людовика XV успел сменить Людовик XVI, В. — восьмидесятичетырехлетний старик — вернулся в Париж, где ему устроена была — при враждебном безучастии короля — восторженная встреча. Постановка его последней пьесы «Irène» превратилась в его апофеоз. Назначенный директором Академии, В. приступил, несмотря на преклонный возраст, к переработке академического словаря. Силы его угасали, и он умер, работая над словами на первую букву. Боясь, что его не похоронят как врага церкви, В. за несколько месяцев до своей смерти помирился с церковью, сделав публичное заявление о своих прегрешениях, тем не менее хоронить его в Париже было запрещено. Останки В. были перевезены в аббатство Сельер в Шампани, настоятелем к-рого был его племянник, и здесь В. был предан земле, несмотря на запрещение, изданное местным епископом, к-рое запоздало. В 1791

Конвент постановил перевести останки В. в Париж и переименовать «Набережную Театинцев» в «Набережную имени В.». Перенос останков В. в Пантеон вырос в грандиозную революционную демонстрацию. В 1814 году банда реакционеров выкрала останки В. из Пантеона и разбросала их на месте свалки около Barrière de la gare.

Возглавляя «просветительную интеллигенцию» XVIII века, Вольтер был выразителем идеологии определенной части поднимавшегося буржуазного общества, а именно его дворянско-капиталистической, буржуазной верхушки. Ориентируясь на наиболее передовую буржуазную страну Европы, на Англию, на ее политический строй, философию и лит-ру, В. по своим политическим, философским и социальным взглядам представлял умеренную, предреволюционную буржуазию. Убежденный и страстный противник самодержавия, он остался до конца жизни монархистом, сторонником идеи просвещенного абсолютизма, монархии, опирающейся на «образованную часть» общества, на буржуазную интеллигенцию, на «философов». Просвещенный монарх — его политический идеал, который В. воплотил в ряде образов: в лице Генриха IV (в поэме «Генриада»), «чувствительного» царя-философа Тевкра (в трагедии «Законы Миноса»), ставящего своей задачей «просветить людей, смягчить нравы своих подданных, цивилизовать дикую страну», и короля дон Педро (в одноименной трагедии), трагически погибающего в борьбе с анархическими феодалами во имя принципа, выраженного Тевкром в словах: «Королевство — великая семья с отцом во главе.

Кто имеет другое представление о монархе, тот виновен перед человечеством». Являясь сторонником сенсуализма философа английской буржуазии Локка, учение которого он пропагандировал в своих «философских письмах», В. был вместе с тем противником материалистической философии французской революционной буржуазии, в частности барона Гольбаха, против к-рого направлено его «Письмо Меммия к Цицерону»; в вопросе о духе В. колебался между отрицанием и утверждением бессмертия души, в вопросе о свободе воли — в нерешительности переходил от индетерминизма к детерминизму.

Главнейшие свои философские статьи В. печатал в «Энциклопедии» (см.) и затем издал отдельной книгой, сначала под заглавием «Карманный философский словарь» (Dictionnaire philosophique portatif, 1764), потом под заглавием «Проблемы Энциклопедии» (Questions sur l’Encyclopédie, 1771—1772). Неутомимый и беспощадный враг церкви и попов, которых он преследовал

аргументами логики и стрелами сарказма, писатель, чей лозунг гласил «écrasez l’infâme» (уничтожьте подлую), В. обрушивался и на еврейство, и на христианство (например в «Обеде у гр. Булэнвилье»), изъявляя впрочем свое уважение к личности Христа (как в указанном сочинении, так и в трактате «Бог и люди»); с целью антицерковной пропаганды В. издал «Завещание Жана Мелье», священника-социалиста XVII века, не щадившего слов для развенчания поповщины. Борясь словом и делом (заступничество за жертв религиозного фанатизма — Каласа и Сирвена) против господства и гнета религиозных суеверий и предрассудков, против поповского изуверства, В. неустанно проповедывал идеи религиозной терпимости как в своих публицистических памфлетах (Трактат о веротерпимости, 1763), так и в своих художественных произведениях (образ Генриха IV, покончившего с вероисповедной распрей католиков и протестантов; образ императора в трагедии «Гебры»). Борясь против церкви, попов и религий «откровения», В. был вместе с тем врагом атеизма; походу на атеизм В. посвятил специальный памфлет («Homélie sur l’athéisme»). Деист в духе английских буржуазных вольнодумцев XVIII в., В. всевозможными аргументами старался доказать существование божества, сотворившего вселенную, в дела к-рой однако не вмешивается, оперируя доказательствами: «космологическими» («Против атеизма»), «телеологическими» («Le philosophe ignorant») и «моральными» (статья «Бог» в «Энциклопедии»). Из всех подобных аргументов наиболее близким В. был однако не приводимый им, но за всеми приведенными стыдливо скрываемый — «полицейский», ибо без понятия божества «не может существовать ни одно общество», эксплоатируемый низ восстанет против «образованного» верха — необходимо поэтому сохранить религию как «узду» для народа, и «если бы бога не было, его следовало бы изобрести». Отрицая средневековый церковно-монашеский аскетизм во имя права человека на счастье, к-рое коренится в разумном эгоизме («Discours sur l’homme»), долгое время разделяя оптимизм английской буржуазии XVIII в., преобразовавшей мир по своему образу и подобию и утверждавшей устами поэта Попа: «What ever is, is right» («наш мир есть лучший из возможных миров»), В. после землетрясения в Лиссабоне, разрушившего третью часть города, несколько снизил свой оптимизм, заявляя в поэме о лиссабонской катастрофе: «сейчас не все хорошо, но все будет хорошо». По своим социальным воззрениям В. был сторонником неравенства. Общество должно делиться на «образованных и богатых» и на тех, кто, «ничего не имея», «обязан на них работать» или их «забавлять». Трудящимся поэтому незачем давать образование: «если народ начнет рассуждать, все погибло» (из писем Вольтера). Печатая «Завещание»

Мелье, Вольтер выкинул всю его острую критику частной собственности, считая ее «возмутительной». Этим объясняется и отрицательное отношение В. к Руссо, хотя в их взаимоотношениях и имелся налицо личный элемент, сводить же к нему, как это делают некоторые (напр. Брандес), целиком их расхождение — глубоко неправильно. В. — монархист, Руссо — народоправец; В. — защитник крупной собственности, Руссо — защитник мелкой (крестьянской) собственности; В. — рационалист, Руссо — сентименталист. Непримиримо столкнулись идеологи двух разных общественных классов, а не две индивидуальные личности. В. правда иногда и сам склонялся к защите идеи «первобытного состояния» в таких пьесах, как «Скифы» или «Законы Миноса», но его «первобытное общество» (скифов и сидонцев) не имеет ничего общего с нарисованным Руссо раем мелких собственников-хуторян, а воплощает собою общество врагов политического деспотизма и религиозной нетерпимости. Из всех общественных классов В. ближе всего было дворянство. Правда в своей сатирической поэме «Орлеанская девственница» он высмеивает рыцарей и придворных, но в поэме «Битва при Фонтенуа» [1745] В. славит старое французское дворянство, в таких пьесах, как «Право сеньера» и особенно «Нанина», — рисует с увлечением помещиков либерального уклона, даже готовых жениться на крестьянке. В. долго не мог примириться с вторжением на сцену лиц не-дворянского положения, «обыкновенных людей» (hommes du commun), ибо это значило «унизить котурн» (avilir le cothurne). Связанный своими политическими, религиозно-философскими и социальными воззрениями еще довольно крепко с «старым порядком», В. в особенности своими лит-ыми симпатиями крепко врос в аристократический XVII в. Людовика XIV, которому он посвятил свое лучшее историческое сочинение — «Siècle de Louis XIV». Продолжая культивировать аристократические жанры поэзии — послания, галантную лирику, оду и т. д., Вольтер в области драматической поэзии был последним крупным представителем классической трагедии — написал 28; среди них главнейшие: «Эдип» [1718], «Брут» [1730], «Заира» [1732], «Цезарь» [1735], «Альзира» [1736], «Магомет» [1741], «Меропа» [1743], «Семирамида» [1748], «Спасенный Рим» [1752], «Китайская сирота» [1755], «Танкред» [1760]. Однако в обстановке угасания аристократической культуры трансформировалась неизбежно и классическая трагедия. В ее прежнюю рационалистическую холодность врывались все в большем изобилии нотки чувствительности («Заира»), ее прежняя скульптурная четкость сменялась романтической живописностью («Танкред»). В репертуар античных фигур вторгались все решительнее всякие экзотические персонажи — средневековые рыцари, китайцы,

скифы, гебры и тому подобное. Долгое время не желая мириться с восшествием новой буржуазной драмы — как формы «гибридной», В. кончил тем, что и сам стал защищать прием смешения трагического и комического (в предисловии к «Расточителю» и «Сократу»), считая это смешение впрочем законной чертой лишь «высокой комедии» и отвергая как «нехудожественный жанр» «слезливую драму», где только «слезы». Долгое время противодействуя вторжению на сцену плебеев-героев, В., под напором буржуазной драмы, сдал и эту свою позицию, широко открывая двери драмы «для всех сословий и всех званий» (предисловие к «Шотландке», с ссылками на английские примеры) и формулируя (в «Рассуждении о гебрах») по существу программу буржуазно-демократического театра; «чтобы легче внушить людям доблесть, необходимую для всякого общества, автор выбрал героев из низшего класса. Он не побоялся вывести на сцену садовника, молодую девушку, помогающую отцу в сельских работах, простого солдата. Такие герои, стоящие ближе других к природе, говорящие простым языком, произведут более сильное впечатление и скорее достигнут цели, чем влюбленные принцы и мучимые страстью принцессы. Достаточно театры гремели трагическими приключениями, возможными только среди монархов и совершенно бесполезными для остальных людей». К типу таких буржуазных пьес можно отнести «Право сеньера», «Нанина», «Расточитель» и др.

Если как драматург В. шел от ортодоксальной классической трагедии через ее сентиментализацию, романтизацию и экзотику к буржуазной драме под напором растущего движения «третьего сословия», то аналогична его эволюция как писателя эпического. Вольтер начал в стиле классической эпопеи («Генриада», 1728; первоначально «Лига или великий Генрих»), к-рая однако, как и классическая трагедия, под его рукой преображалась: вместо вымышленного героя взят реальный, вместо фантастических войн — на самом деле бывшая, вместо богов — аллегорические образы — понятия: любви, ревности, фанатизма (из «Essai sur la poésie épique»). Продолжая стиль героической эпопеи в «Поэме о битве при Фонтенуа», прославляющей победу Людовика XV, В. затем в «Орлеанской девственнице» (La Pucelle d’Orléans), едко и скабрезно высмеивающей весь средневековый мир феодально-поповской Франции, снижает героическую поэму до героического фарса и переходит постепенно, под влиянием Попа, от героической поэмы к поэме дидактической, к «рассуждению в стихах» (discours en vers), к изложению в форме поэмы своей моральной и общественной философии («Письмо о философии Ньютона», «Рассуждение в стихах о человеке», «Естественный закон», «Поэма о лиссабонской катастрофе»). Отсюда наметился естественный переход к прозе, к философскому роману

(«Видение Бабука», «Задиг или судьба», «Микромегас», «Кандид», «Сказка о вавилонской принцессе», «Scarmentado» и другие, 40—60-х гг.), где на стержне приключений, путешествий, экзотики В. развивает гл. обр. идею о «слепой судьбе», о случайности, господствующей в жизни, о нелепости оптимизма (фигура доктора Панглосса в «Кандиде») и о единственной мудрости, заключающейся в убеждении познавшего все превратности Кандида, что человек призван «возделывать свой огород» или, как эту мысль выражает другое лицо повести, что «необходимо работать не размышляя». Как для всех «просветителей» XVIII века, художественная литература была для В. не самоцелью, а лишь средством пропаганды своих идей, средством протестовать против самодержавия, против церковников, проповедывать веротерпимость, гражданскую свободу, и т. д. Соответственно этой боевой установке, его творчество в высокой степени рассудочно и публицистично. Все силы «старого порядка» яростно поднялись против этого, как его окрестил один из его врагов, — «Прометея», низвергающего власть земных и небесных богов; в особенности усердствовал Фрерон, которого В. заклеймил своим смехом в ряде памфлетов и в пьесе «Шотландка» под прозрачным именем доносчика Фрелона. Свои произведения В. был вынужден издавать часто анонимно, отрекаясь от них, когда молва объявляла его автором, печатать их за границей, провозить во Францию контрабандой. В борьбе против доживающего свой век старого порядка В. мог, с другой стороны, опираться на огромную влиятельную аудиторию как во Франции, так и за границей, начиная от «просвещенных монархов» и до широких кадров новой буржуазной интеллигенции, вплоть до России, которой он посвятил свою «Историю Петра» и отчасти «Карла XII», находясь в переписке с Екатериной II и с Сумароковым, и где его именем было окрещено, хотя и без достаточного основания, общественное течение, известное под названием вольтерианства. Культ Вольтера достиг своего апогея во Франции в эпоху Великой революции, и в 1792, во время представления его трагедии «Смерть Цезаря», якобинцы украсили голову его бюста красным фригийским колпаком. Если в XIX в. в общем этот культ пошел на убыль, то имя и слава В. возрождались всегда в эпохи буржуазных революций: на рубеже XIX в. — в Италии, куда войска революционного генерала Бонапарта принесли принцип декларации прав человека и гражданина, отчасти в Англии, где борец против Священного союза, Байрон, прославил В. в октавах «Чайльд-Гарольда», потом — накануне мартовской революции в Германии, где Гейне воскрешал его образ. На рубеже XX в. вольтеровская традиция в своеобразном преломлении еще раз вспыхнула в «философских» романах Анатоля Франса.

«Кандид, или Оптимизм» (Candide, ou l’Optimisme) — наиболее часто публикуемое и читаемое произведение Вольтера. Повесть была написана, вероятно, в 1758 году и год спустя появилась в печати сразу в пяти странах под видом «перевода с немецкого». Она тут же стала бестселлером и была на многие годы запрещена под предлогом непристойности. Сам Вольтер считал её безделкой и в некоторых случаях даже отказывался признавать своё авторство.

Повесть отразила пессимистическую обстановку Семилетней войны и некоторое разочарование автора в эффективности философии(«будем работать без рассуждений»). Его попытка «просветить» зачинщика войны, Фридриха Великого, закончилась бегством писателя изПрусской державы. Причины кровопролитного конфликта, поставившего под ружьё миллионы солдат в разных уголках Европы и требовавшего от них убивать друг друга, были труднообъяснимы. После покушения Дамьена на короля во Франции сгущалась атмосфера реакции и религиозного обскурантизма. Газеты трубили о сотнях тысяч португальцев, чьи жизни унесло Лиссабонское землетрясение. Всё это в совокупности ставило под сомнение рационально-оптимистический настрой эпохи Просвещения.

Содержание

По жанру это философская повесть (conte philosophique) с налётом абсурдистики и цинизма, «замаскированная» под плутовской роман(форма восходит к «Правдивым историям» Лукиана). Герои повести — Кандид, его подруга Кунигунда и наставник Панглосс — колесят по всему обитаемому миру, присутствуя при сражениях Семилетней войны, взятии русскими Азова, Лиссабонском землетрясении, и даже посещают сказочную страну Эльдорадо.

Странствия героев служат для автора поводом для того, чтобы высмеять правительство, богословие, военное дело, литературу, искусство и метафизику, в особенности оптимиста Лейбница с его учением о том, что «всё к лучшему в этом лучшем из миров». Эти слова звучатсаркастическим рефреном каждый раз, когда на долю героев выпадают новые бедствия.

В финале повести герои оказываются в Константинополе и узнают от местного дервиша о напрасности метафизических изысканий. Излагаемый им рецепт счастья прост — забыть о треволнениях окружающей жизни, и в первую очередь общественной, посвятив себя избранному ремеслу — «возделыванию сада».

Несмотря на попадание в Индекс запрещённых книг, повесть стала одним из первых международных бестселлеров. Спрос был таков, что в Англии одновременно вышли три перевода, сделанные разными авторами. Появились и анонимные продолжения приключений Кандида. Поскольку Вольтер открестился от первоначального произведения, мало кто верил его заверениям, что он не имеет к этим «возмутительным» сочинениям никакого отношения. По стилю, лёгкому и энергичному, это лучшее из написанного Вольтером; слогу этой повести открыто подражали Пушкин и Флобер. Авторский голос не звучит прямо, но его мнения — всюду: они вложены в уста персонажей, как правило, второстепенных. Несмотря на неодобрительное отношение Вольтера к идее иллюстрирования литературных произведений, повесть иллюстрировали многие художники, и в их числе Пауль Клее, называвший «Кандид» своим любимым произведением. Леонард Бернстайн написал на сюжет «Кандида»популярную оперетту. Термин «панглосс» стал нарицательным обозначением завзятого оптимиста.

Кандид, чистый и искренний юноша, воспитывается в нищем замке нищего, но тщеславного вестфальского барона вместе с его сыном и дочерью. Их домашний учитель, доктор Панглосс,доморощенный философ-метафизик, учил детей, что они живут в лучшем из миров, где все имеет причину и следствие, а события стремятся к счастливому концу.

Несчастья Кандида и его невероятные путешествия начинаются, когда его изгоняют из замка за увлечение прекрасной дочерью барона Кунигундой.

Чтобы не умереть с голоду, Кандид вербуется в болгарскую армию, где его секут до полусмерти.Он едва избегает гибели в ужасном сражении и спасается бегством в Голландию. Там он встречает своего учителя философии, умирающего от сифилиса. Его лечат из милосердия, и он передает Кандиду страшную новость об истреблении семьи барона болгарами. Кандид впервые подвергает сомнению оптимистическую философию своего учителя, настолько потрясают его пережитое и ужасное известие. Друзья плывут в Португалию, и, едва они ступают на берег, начинается страшное землетрясение. Израненные, они попадают в руки инквизиции за проповедь о необходимости свободной воли для человека, и философа должны сжечь на костре, дабы это помогло усмирить землетрясение. Кандида хлещут розгами и бросают умирать на улице. Незнакомая старуха подбирает его, выхаживает и приглашает в роскошный дворец, где его встречает возлюбленная Кунигунда. Оказалось, что она чудом выжила и была перепродана болгарами богатому португальскому еврею, который был вынужден делить её с самим Великим Инквизитором. Вдруг в дверях показывается еврей, хозяин Кунигунды. Кандид убивает сначала его, а затем и Великого Инквизитора. Все трое решают бежать, но по дороге какой-то монах крадет у Кунигунды драгоценности, подаренные ей Великим Инквизитором. Они с трудом добираются до порта и там садятся на корабль, плывущий в Буэнос-Айрес. Там они первым делом ищут губернатора, чтобы обвенчаться, но губернатор решает, что такая красивая девушка должна принадлежать ему самому,и делает ей предложение, которое она не прочь принять. В ту же минуту старуха видит в окно, как с подошедшего в гавань корабля сходит обокравший их монах и пытается продать украшения ювелиру, но тот узнает в них собственность Великого Инквизитора. Уже на виселице вор признается в краже и подробно описывает наших героев. Слуга Кандида Какамбо уговаривает его немедленно бежать, не без основания полагая, что женщины как-нибудь выкрутятся. Они направляются во владения иезуитов в Парагвае, которые в Европе исповедуют христианских королей, а здесь отвоевывают у них землю. В так называемом отце полковнике Кандид узнает барона, брата Кунигунды. Он также чудом остался жив после побоища в замке и капризом судьбы оказался среди иезуитов. Узнав о желании Кандида жениться на его сестре, барон пытается убить низкородного наглеца, но сам падает раненый. Кандид и Какамбо бегут и оказываются в плену у диких орейлонов,которые, думая, что друзья — слуги иезуитов, собираются их съесть. Кандид доказывает, что только что он убил отца полковника, и вновь избегает смерти. Так жизнь вновь подтвердила правоту Какамбо, считавшего, что преступление в одном мире может пойти на пользу в другом.

На пути от орейлонов Кандид и Какамбо, сбившись с дороги, попадают в легендарную землю Эльдорадо, о которой в Европе ходили чудесные небылицы, что золото там ценится не дороже песка.Эльдорадо была окружена неприступными скалами, поэтому никто не мог проникнуть туда, а сами жители никогда не покидали своей страны. Так они сохранили изначальную нравственную чистоту и блаженство. Все жили, казалось, в довольстве и веселости; люди мирно трудились, в стране не было ни тюрем, ни преступлений. В молитвах никто не выпрашивал благ у Всевышнего, но лишь благодарил Его за то, что уже имел. Никто не действовал по принуждению: склонность к тирании отсутствовала и в государстве, и в характерах людей. При встрече с монархом страны гости обычно целовали его в обе щеки. Король уговаривает Кандида остаться в его стране, поскольку лучше жить там, где тебе по душе. Но друзьям очень хотелось показаться на родине богатыми людьми, а также соединиться с Кунигундой. Король по их просьбе дарит друзьям сто овец, груженных золотом и самоцветами. Удивительная машина переносит их через горы, и они покидают благословенный край, где на самом деле все происходит к лучшему, и о котором они всегда будут сожалеть.

Пока они движутся от границ Эльдорадо к городу Суринаму, все овцы, кроме двух, гибнут.В Суринаме они узнают, что в Буэнос-Айресе их по-прежнему разыскивают за убийство Великого Инквизитора, а Кунигунда стала любимой наложницей губернатора Решено, что выкупать красавицу туда отправится один Какамбо, а Кандид поедет в свободную республику Венецию и там будет их ждать. Почти все его сокровища крадет мошенник купец, а судья еще наказывает его штрафом.После этих происшествий низость человеческой души в очередной раз повергает в ужас Кандида.Поэтому в попутчики юноша решает выбрать самого несчастного, обиженного судьбой человека.Таковым он счел Мартина, который после пережитых бед стал глубоким пессимистом. Они вместе плывут во Францию, и по дороге Мартин убеждает Кандида, что в природе человека лгать, убивать и предавать своего ближнего, и везде люди одинаково несчастны и страдают от несправедливостей.

В Париже Кандид знакомится с местными нравами и обычаями. И то и другое весьма его разочаровывает, а Мартин только больше укрепляется в философии пессимизма. Кандида сразу окружают мошенники, лестью и обманом они вытягивают из него деньги. Все при этом пользуются невероятной доверчивостью юноши, которую он сохранил, несмотря на все несчастья. Одному проходимцу он рассказывает о любви к прекрасной Кунигунде и своем плане встретить её в Венеции.В ответ на его милую откровенность Кандиду подстраивают ловушку, ему грозит тюрьма, но,подкупив стражей, друзья спасаются на корабле, плывущем в Англию. На английском берегу они наблюдают совершенно бессмысленную казнь ни в чем не повинного адмирала. Из Англии Кандид попадает наконец в Венецию, помышляя лишь о встрече с ненаглядной Кунигундой. Но там он находит не её, а новый образец человеческих горестей — служанку из его родного замка. Ее жизнь доводит до проституции, и Кандид желает помочь ей деньгами, хотя философ Мартин предсказывает,что ничего из этого не получится. В итоге они встречают её в еще более бедственном состоянии.Сознание того, что страдания для всех неизбежны, заставляет Кандида искать человека, чуждого печали. Таковым считался один знатный венецианец. Но, посетив этого человека, Кандид убеждается, что счастье для него в критике и недовольстве окружающим, а также в отрицании любой красоты. Наконец он обнаруживает своего Какамбо в самом жалком положении. Тот рассказывает, что, заплатив огромный выкуп за Кунигунду, они подверглись нападению пиратов,и те продали Кунигунду в услужение в Константинополь. Что еще хуже, она лишилась всей своей красоты. Кандид решает, что, как человек чести, он все равно должен обрести возлюбленную, и едет в Константинополь. Но на корабле он среди рабов узнает доктора Панглосса и собственноручно заколотого барона. Они чудесным образом избегли смерти, и судьба сложными путями свела их рабами на корабле. Кандид немедленно их выкупает и отдает оставшиеся деньги за Кунигунду,старуху и маленькую ферму.

Хотя Кунигунда стала очень уродливой, она настояла на браке с Кандидом. Маленькому обществу ничего не оставалось как жить и работать на ферме. Жизнь была поистине мучительной. Работать никто не хотел, скука была ужасна, и только оставалось, что без конца философствовать. Они спорили, что предпочтительнее: подвергнуть себя стольким страшным испытаниям и превратностям судьбы, как те, что они пережили, или обречь себя на ужасную скуку бездеятельной жизни.Достойного ответа никто не знал. Панглосс потерял веру в оптимизм, Мартин же, напротив, убедился,что людям повсюду одинаково плохо, и переносил трудности со смирением. Но вот они встречают человека, живущего замкнутой жизнью на своей ферме и вполне довольного своей участью.Он говорит, что любое честолюбие и гордыня гибельны и греховны, и что только труд, для которого были созданы все люди, может спасти от величайшего зла: скуки, порока и нужды. Работать в своем саду, не пустословя, так Кандид принимает спасительное решение. Община упорно трудится,и земля вознаграждает их сторицей. «Нужно возделывать свой сад», — не устает напоминать им Кандид.

Дата добавления: 2015-08-29