Посвящается Кристине и Сезару. 34 страница

— Как красиво!

Нежный голос Леоноры раздался у него за спиной:

— Вот этого-то ни один мужчина и не должен слышать…

***

Покидая Испанию в сопровождении своих пятнадцати сотен черных всадников, Педро Жестокий швырнул на землю горсть золота со словами:

— Вот мой посев. Скоро вернусь за жатвой.

Затем он направился в Бордо, к Черному Принцу. Тот, став властителем Аквитании, скучал. Ему не хватало сражений. Он был воин, а не государственный муж.

Таким образом, когда Педро Жестокий стал склонять его к войне против французов, он отнесся к этому с живейшим интересом. Тем более что бывший кастильский король обещал все, что угодно. Его послушать, так наградой за вмешательство стали бы настоящие золотые горы. Окончательно убежденный, Черный Принц более не колебался.

Он начал собирать войско, и какое войско! Не говоря о нем самом (а он был, без сомнения, самым крупным полководцем своего века), на его стороне были Чандос, Ноулз и Клиссон, трое победителей при Оре; его младший брат Ланкастер, тоже превосходный военачальник; а также неутомимый и вездесущий Жан де Гральи, капталь де Бюш.

Намерения Черного Принца стали известны в Бургосе в конце октября. Первым их следствием стал отъезд Хью Калверли и его людей. Он покинул дю Геклена с тяжелым сердцем, поскольку обоих связало взаимное уважение. Феодальный долг велел Хью Калверли сражаться против Геклена, на стороне своего сюзерена. Он вернул также королю Кастилии графство Лумиельское, которое получил в награду за победу на турнире.

С прибытием Калверли под знамена Черного Принца собрался весь цвет англо-гасконского воинства. Угроза оказаться лицом к лицу с таким противником заставила принимать ответные меры. Дю Геклен принял единственно разумную: он вновь призвал «роты».

Они вернулись с еще большим воодушевлением и в еще большем количестве, чем в предыдущий раз. В первые январские дни 1367 года город Бургос вновь познал их шумное и беспокойное присутствие.

Франсуа это ничуть не сердило. Ему не терпелось покинуть дворец герцога Лермы и вернуться к войне. Он совершенно поправился. «Илиада» была закончена, и он опасался, как бы они с Леонорой, умножая свои сладостные ночи, не привязались друг к другу слишком сильно.

Каждое утро Франсуа выходил на улицу встречать новоприбывших. Ему попались все (или почти все) из тех, кого он видел в Шалоне, но в середине января он был приятно удивлен, заметив еще один знакомый силуэт. Это был пузатый всадник, почти раздавивший своим весом несчастную кобылу. Его ругань, слышная издалека, не оставляла никакого сомнения: Бидо ле Бурк!

Они встретились как старые друзья, обнявшись и обращаясь друг к другу на «ты», чего с ними раньше никогда не бывало. Франсуа спросил, что тот поделывал после Бринье.

— Вернулся домой, всего-навсего. А когда люди Протоиерея собрались в Испанию, я подался за ними следом.

Франсуа присмотрелся к тем, кто окружал Бидо. И правда, все они были из отряда Протоиерея. Были тут и его капитаны: Пьер де Серволь, Гастон де ла Парад, Бернар д'Оргейль.

— А где же сам Протоиерей?

— Все, нет больше Протоиерея! Ты разве не знал? Убит в прошлом году, в мае, при Глезе.

Франсуа почувствовал, как у него защемило сердце.

— Как он погиб?

— По-дурацки. Повздорил с одним солдатом, тот его и прикончил. Неизвестно даже, из-за чего.

Франсуа почувствовал что-то вроде головокружения. Ему опять вспомнился человек с алмазом, который говорил с ним, попивая «вино Ночи» из золотого кубка. Значит, он исполнил свой обет: покинул этот мир самым неожиданным, нелепым образом и достиг, наконец, цели своего путешествия — ада… А то, что он попадет в ад, было, пожалуй, единственной уверенностью Протоиерея. Но так ли уж это обязательно? Вдруг сам Бог уготовил ему сюрприз? Когда обе его маски, белая и черная, будут брошены на небесные весы, кто знает, не перевесит ли первая? Во всяком случае, именно этого Франсуа сейчас желал ему от всего сердца.

Англичане перешли через Пиренеи в начале января 1367 года. Когда они прибыли в Наварру, Карл Злой поторопился предоставить в их распоряжение своих людей, что еще больше увеличило мощь войска. Что касается дю Геклена и короля Генриха, то они тронулись в путь 17 января.

Поход оказался тяжелым. Кастилия представляет собой обширное плато, пересеченное горными цепями — сьеррами, совершенно непроходимыми зимой. Дю Геклен нарочно двигался очень медленно. Он хотел заманить англичан как можно дальше от их баз, в суровую и бесплодную местность. Прибыв к горам Сьерра-де-ла-Деманда, он обосновался на неприступной позиции, возвышавшейся над городом Нахерой и рекой Нахарильей, притоком Эбро. И стал ждать.

Англичане прибыли в Нахеру 2 апреля. Видя, что силой тут ничего не добиться, Черный Принц решил употребить хитрость. Он велел доставить Генриху Кастильскому письмо, в котором обзывал его трусом в самых грубых выражениях. Что возымело немедленное действие: горячий испанский король решил тут же спуститься со своими войсками, чтобы доказать обратное. Дю Геклен этому воспротивился, и между ними произошло необычайно бурное столкновение. Но в споре короля со своим полководцем последнее слово остается все-таки за королем. Хоть и с гневом в душе, дю Геклен был вынужден уступить.

Таким образом, 3 апреля франко-испанская армия покинула свою неприступную позицию, чтобы спуститься на Нахерскую равнину. Она разделилась на две части: «роты» под командой дю Геклена и испанцы, которых возглавил сам Генрих Кастильский. Видя, в каком смущении эти последние строились к бою, французы поняли, что все пропало. В сравнении с англичанами эти люди стоили мало. Были тут кастильские всадники, вооруженные короткими пиками, которые мечут во врага, прежде чем пуститься наутек, были арагонцы на мулах с бубенцами, крестьяне, которых оторвали от их полей и снабдили окованными железом палками, а также подростки с пращами и дротиками.

Англо-гасконцы разбились на три полка: на правом крыле, напротив дю Геклена, — Ланкастер, в центре — Клиссон, справа — капталь. Черный Принц сразу же заметил слабость испанцев. С них он и решил начать. Ланкастер и один выдержит удар дю Геклена, зато оба других полка одновременно ударят по людям Генриха Кастильского. А, смяв их, зайдут дю Геклену в тыл.

Что в точности и произошло. Чуть посопротивлявшись для виду, испанцы разбежались. За это время герцог Ланкастерский немного отступил под натиском противника, но медленно и сохраняя строй.

Битва началась рано, и к полудню уже все или почти все было кончено: «роты» попали в клещи меж двумя крыльями армии противника. Франсуа это ничуть не заботило. Он вместе с Бидо ле Бурком крепко рубился в какой-то оливковой рощице. Погода стояла отличная, и Франсуа впервые в жизни предался тому, что навсегда зарекся делать: дрался ради удовольствия. Противники тут были те же, что и при Оре, но зато в нем самом все изменилось. Он не испытывал ярости или ненависти; он просто наслаждался тем, что силен, ловок, что умеет наносить такие прекрасные удары и парировать чужие…

— Шлюхи поганые, скоты английские!

Рядом с ним, потея и тяжело пыхтя, Бидо ле Бурк изрыгал проклятия, столь же весомые, как и его удары. Франсуа показалось даже, что он слышит тех греческих и троянских героев, которые, прежде чем броситься в бой, осыпали друг друга бранью. Цель битвы как-то незаметно выскочила у него из головы. Конечно, он предпочитал короля Генриха Педро Жестокому, но судьба Кастилии его печалила не больше, чем когда-то — судьба Бретани. В сущности, настоящей целью этой экспедиции было покончить с «ротами», что сейчас и происходило.

— Отродье потаскухино, в зад вас так и растак!..

Мысленно Франсуа покинул настоящее и устремился в былое… Рядом с ним бился не Бидо ле Бурк, а Аякс, и тот город был уже не Нахера, а Троя, легендарный Илион, семистенный град. Он попал в мир странных божеств, где богини предавались любви со смертными, а боги спускались на поле боя, чтобы отвращать стрелы или поддержать руку бойцов.

В боевом кличе их войска: «Кастилия! Святой Яков!» для Франсуа не было ничего возбуждающего, и он решил вернуться к собственному. Налетев на какого-то английского рыцаря, Франсуа вышиб его из седла с криком:

— Мой лев!

Дело было сделано, он стал Ахиллом, королем мирмидонян, сыном нимфы Фетиды и смертного Пелея, самым прекрасным и доблестным из греков! Одна только богиня могла его победить — в битве, тайной для всех прочих…

— Свиньи свинячьи!

Бидо изверг из себя столько ругательств, что уже не находил новых. И в самом разгаре битвы Франсуа расхохотался.

Дело, однако, принимало для франко-испанского войска безнадежный оборот. Окруженный со всех сторон, дю Геклен находился в большой опасности; его вполне могли убить. Тут ему сообщили, что королю Генриху удалось спастись. Тогда, отказавшись от дальнейшего сопротивления, он сдался в плен. Он знал: самое главное, что Генрих остался цел. Точно так же думал и Педро Жестокий. Когда битва закончилась, он спросил у командира Черной Гвардии, вернувшегося после обследования местности:

— Генрих в плену? Убит?

— Нет, государь.

— Тогда все впустую!

И отдал приказ немедленно отправляться в погоню. Для возвращения в Бургос ему нужны были пленники. Мавр улыбнулся. Он-то хорошо знал, какая судьба им уготована…

Франсуа де Вивре и Бидо ле Бурк скакали во весь опор. Поступая таким образом, они сильно рисковали. Если бы они сдались на поле боя, с ними обошлись бы согласно законам рыцарства. Вместо этого они очутились одни, в чужой стране, подчиненной отныне Педро Жестокому. Но ничто не казалось им предпочтительней свободы.

Ночью, которая выдалась безлунной, они вынуждены были остановиться. Заночевали под открытым небом, прямо на обочине дороги.

Пробуждение было внезапным. Раньше, чем они сообразили, что произошло, их окружили четыре всадника. Товарищи были схвачены и привязаны к седлам своих лошадей. Отряд, состоявший из десяти человек, тронулся в дорогу. Тот, кто выглядел командиром, что-то рассказывал, смеясь. Франсуа не знал по-испански ни слова, но Бидо ле Бурк, который в «дружинах» сталкивался со многими людьми из этой страны, прекрасно все понял. Его физиономия помрачнела.

— Педро Жестокий хочет в честь своей победы звонить во все бургосские колокола. Только он решил заменить колокольные языки пленниками. Они привяжут нас за ноги и будут бить нашими головами…

Франсуа вздрогнул. Возвращались ужасы Бринье. Это было слишком дико, слишком несправедливо. Неужели он проделал такой долгий путь только для того, чтобы окончить свою жизнь столь ужасным и унизительным способом?

Ему не пришлось долго мучиться этим вопросом. Когда они проезжали каким-то узким ущельем в Сьерра-де-ла-Деманда, на них обрушился град камней. Камни летели с такой силой, что наверняка были пущены из пращи. Франсуа и Бидо получили немалую долю, но, будучи надежно защищены доспехами, ничуть не пострадали. Не то было со всадниками-маврами. Оставив троих из отряда оглушенными, они умчались прочь. Тогда из-за скал вышли человек двадцать, вооруженных пращами и ножами, а вслед за ними — молодая девушка, нижняя часть лица которой была закутана на сарацинский лад. Впрочем, именно так она себя и назвала:

— Сарацинка приветствует вас, прекрасные рыцари!

Она произнесла эти слова, глядя на Франсуа. А он, не способный ответить, лишь смущенно улыбнулся. Бидо заговорил по-испански:

— Мой спутник не понимает вашего языка. Мы благодарим вас от всего сердца. Кому мы обязаны своим спасением?

— Мы разбойники. Но мы не любим мавров и если имеем возможность прийти на помощь их врагам, то делаем это. Не хотите ли последовать за нами? Вы могли бы нам помочь. Думаю, в одиночку у вас мало шансов выжить в этой стране.

Бидо ле Бурк с готовностью согласился за них обоих. Они пустились в путь. Разбойники выбрали трудную дорогу, пришлось спешиться. Бидо обратился к молодой женщине, потом перевел ее ответ Франсуа.

— Вы и в самом деле сарацинка?

Девушка коротко рассмеялась и сняла с лица свою тряпку. У нее оказалось худое и очень загорелое лицо с почти мужскими чертами. Несмотря на загар, придававший ему еще больше жесткости, оно было не лишено обаяния.

— Нет, это лишь для того, чтобы нагонять на людей побольше страху. Сарацины их пугают. Но у меня есть с этим племенем кое-что общее. У них мужчины имеют много жен, а у меня много мужей. Ведь это не только мои воины, но и мои любовники.

Ни Бидо, ни Франсуа, которому он перевел ответ Сарацинки, не слыхали ничего подобного.

— Вы сами решаете, кто проведет с вами ночь?

— Нет, жребий. Мы бросаем кости.

— А мы сможем присоединиться к партии?

— Конечно. Правило одно для всех. Но если не хотите, можете уехать.

Бидо и Франсуа заверили, что не имеют никакого желания покидать отряд. Бидо продолжил свои расспросы:

— А как получилось, что все эти люди вам повинуются?

— Из уважения к моему отцу. Он был самый великий разбойник из всех, что знала Сьерра-де-ла-Деманда.

— Он умер?

— Черные Стражи заставили его выпить свой меч.

— Как это?

— Расплавили на огне и залили жидкий металл в глотку.

Сарацинка и ее банда обитали в пещере, расположенной очень высоко в сьерре. Пещера была разделена на две части: большую, служившую трапезной, складом для добычи и спальней для мужчин, и меньшую — спальню Сарацинки. Франсуа осмотрел причудливую груду добра, наваленного в гроте. Ничего общего с тем, что он видел в большом зале замка Бринье. Никаких сокровищ, одни убогие пожитки, отнятые у бедняков: овечьи шкуры, оловянная и глиняная посуда, медные вертела…

От Бидо ле Бурка Франсуа узнал, что проведет сегодняшнюю ночь с Сарацинкой. Это было исключением из правила: когда появлялся новичок, Сарацинка сама решала, выбрать ли его сразу или обязать бросать жребий вместе со всеми… Разожгли огонь и сели за трапезу. Среди награбленного у разбойников нашлось и немало вина, так что ужин прошел весело. Особенно блаженствовал Бидо ле Бурк. Когда покончили с едой, Сарацинка захотела спеть. Один из ее людей взял тамбурин, а остальные начали хлопать в ладоши.

Она встала и принялась танцевать под собственную песню. Такого пения Франсуа никогда раньше не слышал: оно было пронзительным и ритмичным. Маленькие ножки Сарацинки выделывали замысловатые фигуры. Невозможно было не подпасть под обаяние этого танца. Когда она закончила, Франсуа сидел, словно оцепенев. Тут-то она и попросила его тоже что-нибудь спеть.

Его это немало раздосадовало. Он не любил петь. Голос у него был посредственный, да и песен он толком не знал. Нехотя затянул какую-то слащавую балладу, а когда умолк, то услышал в ответ лишь смущенное молчание. Бидо ле Бурк в сердцах ударил кулаком по земле.

— Плохо! Очень плохо! Уж я-то знаю, чего им надо!

И завел одну из песен своего неистощимого репертуара. Начиналась она так:

У монаха толстый зад!

Ай да зад! Ну и зад!

И продолжалась в том же духе. Удивление и даже восхищение появилось на лице Сарацинки и ее людей. Бидо пел громко, но без фальши. Голос у него был сильный, хорошего тембра и мощно вырывался из широкой груди. В песне ставилось под сомнение, причем в выражениях самых грубых, целомудрие черного духовенства, но для тех, кто не понимал слов, в песне чудилось что-то дикарское и даже величественное. Это была настоящая вакханалия, гимн вину, любви, природе и самой жизни.

Неистовые рукоплескания приветствовали окончание последнего куплета. Его немедленно попросили спеть еще, и Бидо не заставил себя долго ждать, при условии, что ему снова наполнят кубок. Так он продолжал долго… Франсуа и Сарацинка удалились на ее половину, в глубь пещеры, и, когда они предались первым ласкам, от входа в грот все еще доносились обрывки слов: «хрен… бордель… член… потаскуха…»

У Франсуа еще не истерлись из памяти воспоминания о Леоноре. Та была властной, немного тяжеловесной; она сдавливала его в объятиях, словно хищный зверь свою добычу, но Франсуа никогда не пытался высвободиться. Сарацинка же была подвижна, словно кошка. Всякий раз, когда он прикасался к ней, она содрогалась всем телом, но после этого еще теснее приникала к нему.

От их ласк Франсуа получил посредственное удовольствие. Как и с Жилеттой, оно было лишь физическим, поверхностным. Как ни парадоксально, но в любовных отношениях между этой женщиной, сумевшей навязать свой авторитет мужчинам, и этим мужчиной, который только того и хотел, чтобы полностью отдаться на волю женщины, установилось нечто совершенно обратное. Едва вступив в игру, Франсуа сразу же утвердился как хозяин положения. Сарацинка была этим явно раздосадована, но сам он казался довольным.

***

Франсуа де Вивре и Бидо ле Бурк оставались с шайкой Сарацинки восемь месяцев. Согласно уговору, заключенному между ними, они не участвовали в грабежах, но сидели в засаде на случай внезапного нападения. Что же касается ночей, то Сарацинка не солгала: она неизменно подчинялась приговору жребия. Хотя Франсуа и пользовался ее явным предпочтением, но чаще от этого с ней не спал. Даже у Бидо ле Бурка было на это право, как и у всех остальных. Однако, принимая во внимание, что вино уже давно сделало его неспособным к любви, он уступал свою очередь Франсуа, вежливо извинившись перед молодой женщиной.

В начале 1368 года Франсуа узнал, что Генрих Кастильский, до этого укрывавшийся в Монпелье, снова вернулся в свою страну и теперь пытается отвоевать ее обратно. Франсуа сгорал от желания присоединиться к нему, но честь ему в том препятствовала. У него был долг по отношению к Сарацинке, и он не мог ее покинуть, не рассчитавшись.

Этот случай представился ему в конце января. Крестьяне, выведенные из себя грабежами, устроили засаду, и, когда разбойники заявились в одну из деревень, они вдруг обнаружили себя в ловушке: их окружили человек пятьдесят, вооруженных пращами.

Франсуа взял командование на себя. Он приказал остальным укрыться, а сам вместе с Бидо решил дать отпор. Камни с грохотом отскакивали от их доспехов, не причиняя вреда. Рыцари дружно бросились на крестьян. Ни Франсуа, ни Бидо не желали зла этим беднякам, которые дрались, чтобы защитить свое добро, поэтому Франсуа наносил удары мечом плашмя, а Бидо крушил противников кулаком в железной перчатке. Однако этого вполне хватило: после короткого сопротивления крестьяне бросились наутек, словно кролики.

Вся шайка снова направилась к своей пещере в горах Сьерра-де-ла-Деманда. Сдержанно поблагодарив Франсуа и Бидо ле Бурка, Сарацинка умолкла. Она знала, о чем они собираются просить, и знала также, что не сможет им отказать.

Они прибыли к гроту на заходе солнца. Франсуа взял Сарацинку за руку.

— Теперь мы квиты.

— Не собираетесь же вы уехать на ночь глядя?

— Мне уже давно следовало быть с королем Генрихом. Я ведь рыцарь, Сарацинка, а не разбойник.

— Разыграем ваш отъезд в кости!

— Можно разыграть в кости ночь любви, но не судьбу. В путь, Бидо!

Уже давно они сменили своих коней на мулов, единственных животных, пригодных в этой горной местности. Оба сели в седла. Сарацинка не дала своим людям приказа помешать им. Впрочем, с пращами и ножами они немногое могли против французских доспехов. Это привело бы лишь к бессмысленной бойне. В любом случае Франсуа был прав: такова судьба.

Поэтому она смотрела, как они уезжают, не двинувшись с места… Франсуа и Бидо быстро спускались по крутой кремнистой тропе, заросшей кустарником. Солнце скрылось за горой; пала ночь — ночь полнолуния. И тогда они услышали где-то вверху, позади себя, странную мелодию: это пела Сарацинка…

Сказать по правде, им трудно было различить, песня это или крик. Звук тянулся на одной пронзительной ноте, близкой к рыданию; он то затихал, становясь похожим на плач, то, дрожа, возвышался до яростного вопля. Франсуа стало не по себе, но Бидо ле Бурк хлопнул его по плечу.

— Ну же! Нечего раскиселиваться!

Затем он пришпорил своего мула, чтобы тот пошевеливался быстрее, и затянул зычным голосом:

У монаха толстый зад!

Ай да зад! Ну и зад!

Со времени битвы при Нахере события не стояли на месте. Педро Жестокий не сдержал своих обещаний. Когда Черный Принц потребовал у него обещанные деньги, тот заявил, что его казна находится в Севилье, и, оставив Бургос, в который даже не вошел, удалился в этот большой южный город, где и заперся вместе со своей мавританской гвардией.

Принц ждал его несколько недель, пока не понял, наконец, что остался в дураках. Севилья находилась слишком далеко, чтобы можно было что-то предпринять. Ему оставалось только вернуться.

Стоял июнь, и дорога до Бордо была ужасна. Ни один из англичан не имел привычки к подобной жаре, поэтому они принялись для утоления жажды поедать местные водянистые фрукты: дыни, арбузы, гранаты, а также пить ледяную воду источников. Результаты оказались чудовищны. Вскоре почти все войско скрючилось от боли в животе, терзаемое тем самым недугом, из-за которого Франсуа лишился оруженосца.

Многие расстались с жизнью. Черный Принц, хоть и не умер, оказался в числе пострадавших от болезни. Когда армия вернулась в Бордо, он был лишь тенью самого себя. Лицо и тело у него раздулись, взгляд потускнел…

Всех французских рыцарей-пленников быстро освободили под обещание выкупа, кроме одного — Бертрана дю Геклена. Принц Аквитании оценил его как знаток и счел, что слишком опасно позволить ему уйти. Он заточил его в одной из башен своего Бордоского замка и оставил гнить заживо.

Хоть этот поступок и делал честь уму Черного Принца, но зато находился в противоречии с рыцарскими обычаями. Поэтому его собственная армия сначала удивилась, потом оскорбилась.

Первым преступить черту осмелился Оливье де Клиссон. 17 января 1368 года, на пиру, он встал из-за стола и заявил хозяину:

— Государь, ходят слухи, что вы удерживаете дю Геклена потому, что страшитесь его отпустить!

Черный Принц тоже встал. Первый раз ему в лицо бросили слово «страх». Со времени возвращения из Испании болезнь так и не покидала его, а расположение духа делалось все хуже и хуже день ото дня. Все гости умолкли. Принц был мертвенно бледен. Он поколебался мгновение, потом крикнул:

— Пусть приведут дю Геклена!

Некоторое время спустя появился дю Геклен между двумя стражниками. Заключение сделало его внешность еще более незавидной. Он был грязен до омерзения.

— Итак, мессир Бертран, как вы находите наше гостеприимство?

— Недурным, государь. Правда, мышей могло бы быть и поменьше, а птиц побольше.

Черный Принц надолго замолчал. Чувствовалось, что в душе у него идет ужасная борьба. Политическое чутье не позволяло ему выпускать дю Геклена из рук, но чувство чести диктовало совершенно противоположное. Будь он наедине со своим пленником, он наверняка склонился бы к первому решению, но он был не один.

Принц обвел глазами присутствующих… Все смотрели на него, все его храбрые капитаны, с которыми он одержал столько побед: Чандос, Ноулз, Калверли, Клиссон, капталь, его младший брат Ланкастер и, наконец, его восхитительная супруга, графиня Кентская, самая красивая женщина Англии, та, которая ввела моду на корсажи с разрезами по бокам и которая, по слухам, чтобы выйти за него замуж, велела убить своего мужа, Томаса Холланда… Мог ли он признаться всем им, что боится дю Геклена? Он торжественно сказал:

— Мессир Бертран, назначьте сами цену вашего выкупа.

— Сто тысяч золотых флоринов!

Поднялся крик. Сто тысяч флоринов были немыслимой суммой, ценой выкупа за принца крови.

— Вы смеетесь надо мной, мессир. Как бедный бретонский рыцарь сможет заплатить столько денег?

— Сир, одну половину заплатит король Франции, другую король Кастилии. А если они не захотят, то все французские женщины, умеющие прясть, сотрут себе пальцы в кровь ради моего освобождения.

Речь пленника покорила присутствующих. Сама принцесса приблизилась к нему. Нельзя было представить себе картину более удивительную, чем это дивное создание в своем платье из прорезного шелка рядом с грязным карликом, от которого несло крысами, плесенью и мочой.

— Мессир дю Геклен, я хочу стать первой дамой, которая внесет свою часть в ваш выкуп. Я предлагаю вам десять тысяч золотых флоринов!

В свою очередь и Чандос с Калверли предложили по пять тысяч. Прочие присутствующие на пиру тоже не захотели отставать, и через несколько минут осталось собрать лишь шестьдесят тысяч флоринов.

И заплатили их отнюдь не французские пряхи, а король Карл, Папа, Жанна де Пентьевр и прочие бретонские сеньоры… Дю Геклен вернулся на королевскую службу.

Тем временем изгнанный из Кастилии Генрих, возвратившийся в свою страну с горсткой соратников, умножал свои успехи. Как и в первый раз, все города открывались ему навстречу. Тирания Педро Жестокого, еще более необузданная с тех пор, как он отвоевал власть, стала невыносимой. И вот, 1 февраля 1368 года Генрих торжественно вступил в Бургос, а его соперник, как и раньше, предпочел сбежать со своей мавританской гвардией.

Франсуа и Бидо ле Бурк добрались до Бургоса несколько дней спустя. Прибытие французского рыцаря и его товарища немало обрадовало Генриха Кастильского. Он узнал во Франсуа незадачливого соперника Калверли на турнире, и, поскольку тот вернул Лумиельское графство, отдал титул ему. Вот так Франсуа де Вивре стал графом де Лумиель и испанским грандом.

Из Бургоса Франсуа отправил с королевским гонцом письмо в Вивре, первое со времени своего отъезда. Он успокаивал домочадцев относительно своей судьбы и призывал их к терпению, поскольку сам не знал, когда вернется.

Король предложил ему место во дворце, но Франсуа предпочел на следующий же день по своем прибытии в Бургос вернуться к герцогу Лерме. Леонора встретила его, сияя. Она была обручена. После свадьбы, назначенной на ближайшую весну, она собиралась последовать за мужем в его замок. Франсуа поздравил Брисеиду, разбившую, наконец, свои оковы, и спросил ее, что она сделает со своими птицами. Она улыбнулась:

— Я выпущу их на волю в день своей свадьбы!

Через месяц армия Генриха Кастильского выступила в поход. Как и другие города, свои ворота открыл ему Мадрид, и они продолжили свое движение на юг. Педро Жестокий укрылся в Севилье. Но прежде чем приняться за этот город, необходимо было овладеть Толедо, самой мощной крепостью Испании.

Осада Толедо началась в марте 1368 года. Новый граф Лумиельский не уставал восхищаться его могучими стенами, которые омывали воды Тахо, столь же грозными, сколь и прекрасными, сложенными из огромных каменных блоков. С особым удовольствием любовался он воротами Пуэрта дель Соль, Пуэрта де Бисарга, Пуэрта д'Алькантара, которые наглухо закрывали город. Было в их архитектуре нечто от сарацинского искусства. Франсуа даже казалось порой, что он действительно в крестовом походе.

Подобно Куссону, Толедо имел репутацию неприступной твердыни, так что ожидать быстрой осады не приходилось. Осажденные держались хорошо. Все они крепко стояли за короля Педро и собирались защищаться, насколько хватит сил.

Жара стояла удушающая. Франсуа, которому дядя привил выносливость, страдал от нее не слишком тяжело. Он знал, что избежать дизентерии можно, воздерживаясь от воды, фруктов и овощей. Он ел хлеб, бобы, если было — мясо, и пил в небольшом количестве вино.

Вино было как раз тем, чего не хватало Бидо ле Бурку. Его пересохшая глотка постоянно взывала о выпивке. Тысячу раз ему казалось, что он умирает от жажды, и Бидо ждал наступления осени, как благословения Божия.

***

Зимой войско Генриха Кастильского по-прежнему стояло лагерем у стен Толедо. Франсуа и Бидо все хуже переносили бездействие и уже всерьез подумывали вернуться во Францию, когда в январе вдруг случилось чудо: вновь объявился дю Геклен!

Да, это был действительно он, прибывший под стены Толедо в сопровождении пятнадцати сотен бретонцев. Он явился, чтобы помочь Генриху Кастильскому окончить войну.

Прежде чем отправить его в Кастилию, Карл V хотел быть уверенным, что Черный Принц сам не вмешается в это дело. И только когда ему доподлинно стало известно, что тот слишком болен, чтобы вернуться в Испанию, он решил перейти к действиям.

Его целью на этот раз было не разделаться с «ротами» (которых, впрочем, после Нахеры практически не существовало), но, восторжествовав над Педро Жестоким, создать союзное королевство и зажать в клещи Наварру.

Прибытие дю Геклена совпало с еще одним событием, которое все восприняли как перст судьбы: жители Севильи возмутились против Педро Жестокого и изгнали его из города. Теперь он двигался к северу, избегая и Толедо, и армии своего соперника, слишком сильной для него.

Дю Геклен убедил Генриха Кастильского использовать военную хитрость: оставить возле Толедо лишь тонкий заслон, чтобы сохранить видимость осады, а самому тем временем идти навстречу противнику.

В начале марта 1369 года Педро Жестокий, пятнадцать сотен мавританских всадников и несколько тысяч сохранивших ему верность воинов находились на Ламанчском плато, разоряя поборами всю область. Думая, что его враг находится у стен Толедо, он не торопился. Целью короля Педро было набрать как можно больше денег, чтобы возобновить победные боевые действия.

Хорошо осведомленный местным населением, которое было к нему расположено, дю Геклен догнал войско Педро Жестокого у Монтьеля и набросился на него. Битвы практически не получилось. Легкую мавританскую конницу немедленно изрубили в куски тяжелые бретонские рыцари. Остальные пустились в бегство, но были истреблены раньше, чем успели проделать одно лье. Самому Педро вместе с немногочисленными верными людьми удалось ускользнуть и запереться в Монтьельском замке, маленькой крепости, возвышавшейся над плато.

Дата добавления: 2015-08-28