чего. Не сказав ей ни слова, он задержал дыхание и, судорожно сжав кулаки,
умер около нее.
Немного погодя Сальвестра, дивясь его стойкости и боясь, как бы не
проснулся муж, прошептала: "Эй, Джироламо! Что же ты не уходишь?" Не
получив ответа, она решила, что он уснул. Тогда она протянула руку, чтобы
разбудить Джироламо, ощупала его и, почувствовав, что он холодный как лед,
пришла в крайнее изумление. Она надавила на него рукой - он не пошевелился,
еще раз надавила - и тут только поняла, что он мертв; объятая ужасом, она
долго не могла на что-либо решиться. Наконец, надумала спросить совета у
мужа, но сначала изобразить дело так, как будто это касается посторонних
лиц. Разбудив мужа, она рассказала о том, что случилось у него в доме, так,
будто это произошло где-нибудь еще, а потом задала ему вопрос: если бы
нечто подобное случилось с нею, как бы он советовал поступить? Муж, будучи
человеком добрым, ответил, что, по его мнению, покойника нужно тайком
отнести к дверям его дома и там оставить, а на жену, мол, гневаться не
должно, так как она ни в чем не виновата.
Тоща Сальвестра сказала: "Значит, так надлежит поступить и нам". Тут она
взяла мужа за руку и поднесла ее к мертвому телу. Муж в крайнем
замешательстве встал, раздобыл огня и, не вдаваясь ни в какие расспросы,
надел на мертвеца его платье, тут же взвалил его себе на плечи, на что мужу
придало сил сознание невиновности его жены, отнес к дверям его дома и там
оставил.
Когда рассвело, Джироламо нашли мертвым у дверей его дома и подняли крик;
особенно громко голосила его мать. Врачи обыскали его, осмотрели, однако ж
ни ран, ни ушибов не обнаружили и пришли к единодушному заключению, что
умер он с горя, как оно и было на самом деле. Тело его вынесли в церковь, и
туда же пришла его удрученная мать, а с нею целая толпа родственниц и
соседок, и начали они, по нашему обычаю, рыдать над ним и причитать.
Между тем как в храме стоял вопль и стон, добрый человек, в доме у которого
скончался Джироламо, сказал Сальвестре: "Накинь мантилью, пойди в ту
церковь, куда вынесли Джироламо, замешайся в толпу женщин и послушай, что
говорят, а я послушаю, что говорят мужчины, - тогда мы будем знать, не
обвиняют ли в чем-либо нас". Сальвестра, пожалевшая Джироламо, когда было
уже поздно, согласилась, - теперь ей хотелось взглянуть на него хоть на
мертвого, а когда он был жив, она не пожелала порадовать его
одним-единственным поцелуем. И пошла она в церковь.
Удивления достойно, как трудно бывает постигнуть причуды любви! То самое
сердце, которое не вняло мольбам Джироламо, когда он был благополучен,
смягчилось, когда благополучие сменилось злополучием, и это его злополучие
внезапно разожгло в ней угасшее было пламя любви, а любовь породила такое
глубокое сострадание, что стоило закутанной в мантилью Сальвестре издали
увидеть лицо покойника, как она начала пробираться в толпе женщин и наконец
подошла вплотную к гробу. Испустив вопль отчаяния, она упала на гроб и не
окропила слезами лицо мертвого юноши единственно потому, что едва лишь она
к нему прикоснулась, как в то же мгновенье душевная мука, похитившая жизнь
у юноши, похитила жизнь и у нее. Женщины, не знавшие, кто она такая, начали
утешать ее, уговаривали подняться - она не поднималась; тогда они сами
попытались ее приподнять - и удостоверились, что она недвижима; когда же им
наконец удалось приподнять ее, тут только они увидели, что это Сальвестра и
что она мертва. Преисполненные сострадания женщины, все до одной, еще
громче заплакали.
Как скоро весть о том вышла за пределы храма и, облетев толпу мужчин,
поразила слух находившегося тут- же ее мужа, он заплакал и, не внемля ни
утешениям, ни ободрениям, плакал долго, а затем рассказал окружавшим его,
что приключилось ночью с его женой и с этим юношей, и тут все, уразумев,
отчего они оба скончались, поникли головой. Тело же Сальвестры убрали, как
убирают обыкновенно покойниц, положили рядом с Джироламо, а затем
похоронили в одной гробнице. Так любовь оказалась бессильной соединить их
при жизни, зато смерть связала их неразрывными узами.
----------------------------------------------------------------------------
1...купец по имени Леонардо Сигьери... - Сигьери - богатая купеческая
флорентийская семья.
Джованни Боккаччо: Декамерон: День четвертый
Мессер Гвильельмо Россильоне угощает жену свою сердцем мессера Гвильельмо
Гвардастаньо, которого он лишил жизни и которого она любила; узнав об этом,
она выбрасывается из высокого окна, разбивается насмерть, и ее хоронят
рядом с ее возлюбленным
Как скоро Нейфила, возбудив живейшее сочувствие у подруг, окончила свой
рассказ, король, приняв в соображение, что, кроме Дионео, рассказывать
больше некому, отнимать же у Дионео предоставленную ему льготу он не
собирался, начал так:
- Сердобольные дамы! Вы так глубоко сочувствуете несчастной любви, а потому
повесть, которая пришла мне на память, должна растрогать вас не меньше, чем
предыдущая, ибо поведу я речь о людях, гораздо более известных, произошло
же с ними нечто куда более страшное.
По рассказам провансальцев1 вам, уж верно, известно, что в Провансе некогда
жили два благородных рыцаря, владевшие замками и вассалами, звали же одного
из них мессер Гвильельмо Россильоне, а другого - мессер Гвильельмо
Гвардастаньо. Эти два отважных воина любили друг друга и всегда вместе, в
одинаковых доспехах, выезжали на турниры, ристалища и прочие бранные
потехи. Но хотя их замки отстояли один от другого на добрых десять миль и
хотя их связывали дружба и приязнь, со всем тем мессер Гвильельмо
Гвардастаньо горячо полюбил красивую, очаровательную жену мессера
Гвильельмо Россильоне и не так, так эдак старался выразить ей свое чувство,
она же не могла этого не заметить. Он тоже пришелся ей по нраву, ибо она
знала его за доблестного рыцаря, и столь сильную пробудил он в ней страсть,
что теперь она любила и хотела его одного и ждала лишь, чтобы он прямо
сказал ей о своем желании, он же не замедлил с ней объясниться, и они,
покорясь бурному стремлению своей страсти, несколько раз ее утолили.
Действовали они, однако ж, недостаточно осторожно, и муж, проследив за
ними, пришел в такое неистовство, что сердечная приязнь, которую он прежде
питал к Гвардастаньо, сменилась у него смертельною ненавистью. Однако эту
ненависть он скрывал искуснее, нежели любовники скрывали любовь свою,
задумал же он во что бы то ни стало убить Гвардастаньо. И вот, как раз
когда Россильоне на том порешил, стало известно, что во Франции затевается
большой турнир; Россильоне поспешил уведомить о том Гвардастаньо и велел
передать, чтобы он за ним заехал, а они уж тут обсудят, как и что.
Гвардастаньо чрезвычайно обрадовался и ответил, что не преминет быть у него
на другой день к ужину.
Получив такое известие, Россильоне решил, что теперь самое время отомстить
Гвардастаньо. На другой день он вооружился, взял с собой нескольких слуг,
сел на коня и примерно в миле от своего замка, в лесу, устроил Гвардастаньо
засаду. Ждал он его долго, вдруг видит: впереди едет безоружный
Гвардастаньо, а за ним двое слуг, тоже безоружных, ибо Гвардастаньо не чуял
опасности. Когда же Гвардастаньо доехал до того места, где Россильоне
рассчитывал преградить ему дорогу, коварный и разъяренный Россильоне
выскочил из лесу с криком: "Умри, злодей!" - и в то же мгновенье пронзил
ему грудь копьем. Гвардастаньо не успел вымолвить ни единого слова, а не то
чтобы защититься, - пронзенный копьем, он свалился с коня и тут же испустил
последний вздох. Слуги его, не узнав убийцу, поворотили коней и во весь
опор помчались к замку своего господина. Россильоне сошел с коня, разрезал
ножом грудь Гвардастаньо, собственными руками извлек сердце, а слуге велел
завернуть его во флажок, который был прикреплен к копью, и отвезти в замок.
Строго-настрого приказав слугам никому ничего не говорить, он сел на коня и
поздно вечером воротился домой.
Жена слышала, что Гвардастаньо должен быть к ужину, и с величайшим
нетерпением его поджидала; видя, что он не приехал, она была этим озадачена
и спросила мужа: "Что же это Гвардастаньо не приехал?"
"Я получил от него известие, что он будет завтра", - отвечал муж, и этот
его ответ слегка огорчил жену.
Сойдя с коня, Россильоне послал за поваром и сказал ему: "Вот кабанье
сердце, - изготовь мне из него аппетитное и вкусное кушанье. Когда я сяду
за стол, пришли мне его на серебряном блюде". Повар отнес его в кухню,
разрезал на мелкие кусочки, положил для вкуса разных пряностей, словом,
употребил все свое искусство и приложил все старанья, чтобы изготовить
лакомое блюдо.
Мессер Гвильельмо и его жена сели в положенный час за стол. Ужин был подан,
однако Гвильельмо не давала покоя мысль о совершенном злодеянии, и ел он
мало. Повар прислал то кушанье, которое Гвильельмо ему заказал. Гвильельмо,
сославшись на то, что ему есть не хочется, велел поставить блюдо перед
женой и расхвалил его. Жене, напротив того, хотелось есть, она попробовала,
ей понравилось, и она съела все.
Когда рыцарь увидел, что жена съела все, он обратился к ней с вопросом:
"Ну как вам это кушанье?"
"Очень вкусно, даю вам слово", - отвечала жена.
"Ну и ладно, коли так, - сказал рыцарь. - Впрочем, тут нет ничего
удивительного: что вживе было вам дороже всего на свете, то должно
понравиться и в виде мертвом".
При этих словах жена его призадумалась.
"Что, что? Чем вы меня накормили?" - спросила она.
Рыцарь же ей ответил так: "Вы съели не что иное, как сердце мессера
Гвильельмо Гвардастаньо, которого вы, изменница, так горячо полюбили.
Можете быть уверены, что это его сердце, ибо перед тем, как воротиться
домой, я своими руками вырвал его из груди Гвардастаньо".
Легко себе представить, в какое отчаяние пришла жена Россильоне, когда
узнала, что за участь постигла человека, которого она любила больше всего
на свете. "Вы поступили как вероломный и коварный человек, - немного погодя
сказала она. - Я добровольно сделала его властелином моей души - он меня к
тому не принуждал, - и если я этим вас оскорбила, то наказывать нужно было
не его, а меня. Но господь не попустит, чтобы я вкусила что-либо еще после
той благородной пищи, какую представляет собой сердце столь доблестного и
великодушного рыцаря, каков был мессер Гвильельмо Гвардастаньо!"
С этими словами она вскочила и, не колеблясь ни секунды, спиной выбросилась
из окна, у которого она сидела. Окно было высоко над землей, и она
разбилась насмерть, тело же ее было изуродовано до неузнаваемости. Мессер
Гвильельмо оцепенел. Тут только с совершенной ясностью представилось ему
его злодейство, и, убоявшись народного мщения и гнева графа
Провансальского, велел он седлать коней и ударился в бегство.
На другое утро вся округа уже знала, что произошло. Обитатели замка мессера
Гвильельмо Гвардастаньо вместе с обитателями замка, где жила та женщина,
подобрали останки обоих и, горестно рыдая, погребли их в одной гробнице, в
церкви при замке жены Россильоне, на гробнице же были начертаны стихи, из
коих явствовало, кто здесь похоронен и какова была причина гибели
покоящихся под этой плитой2.
----------------------------------------------------------------------------
1 По рассказам провансальцев... - То есть согласно биографиям
провансальских поэтов (трубадуров). Но в них говорится не о Гвильельмо, а о
Раймонде Руссильонском, вассалом которого был Гвильельмо (Гийом) де
Кабестань.
2...и какова была причина гибели покоящихся под этой плитой. - Трагическая
легенда о "съеденном сердце" (отразившаяся также в новелле 1 четвертого дня
и новелле 8 пятого дня) содержалась в "Жизни Гийома де Кабестань" и
различных лэ и сочинениях XIII века ("Роман сенешаля де Куси"). Высоко
ценил эту легенду Петрарка.
Джованни Боккаччо: Декамерон: День четвертый
Жена врача кладет своего любовника, который был всего-навсего одурманен
зельем, но которого она сочла умершим, в ларь, и этот ларь вместе с лежащим
в нем человеком уносят два ростовщика; любовник пришел в себя, но его тут
же хватают как вора; служанка лекарской жены показывает у градоправителя,
что это она положила его в ларь, позднее украденный ростовщиками, и ее
показания избавляют любовника от виселицы, а ростовщиков за кражу ларя
приговаривают к денежной пене
Теперь, после короля, дело было только за Дионео; он и сам это знал, а
король ему еще напомнил, и начал он так:
- Горести несчастной любви, о коих нам здесь рассказывали, не только дамам,
но и мне преисполнили грусти и сердце и взор, и я с нетерпением ждал, когда
же этим рассказам будет конец. Теперь все они, слава создателю, досказаны
(если только и мне не припадет охота выделывать нестоящую эту овчинку, но
да упасет меня от этого бог!), и я, оставив столь печальный предмет,
расскажу что-нибудь получше и повеселее, - может статься, это послужит
хорошим началом для завтрашних наших рассказов.
Итак, прекрасные девушки, надобно вам знать, что не так давно жил в Салерно
знаменитый врач-хирург Маодео делла Монтанья1, и вот он, уже в глубокой
старости, взял да и женился на красивой и знатной девице, своей
согражданке, и рядил он ее, на зависть всем прочим горожанкам, в самые что
ни на есть роскошные дорогие платья, дарил ей разные драгоценности и все,
что только может порадовать женщину, да вот беда: она почти все время
мерзла, потому что лекарь плохо ее покрывал в постели. Подобно как мессер
Риччардо да Киндзика, о котором у нас с вами шла речь2, учил свою жену
соблюдать праздничные дни, так же точно лекарь внушал своей благоверной,
что, поспавши с женщиной, надобно потом сколько-то там дней набираться сил
и тому подобную чепуху; она же была им весьма недовольна. А так как она
была женщина сообразительная и смелая, то и замыслила она свое добро
поберечь, выйти на улицу и воспользоваться чужим добром. Многое множество
молодых людей прошло перед ее взором, но по нраву ей пришелся только один,
и к нему одному устремила она все свои помыслы и на нем одном основала все
свои надежды и все свое счастье. Молодой человек это заметил, а так как и
она возбудила в нем сильное чувство, то он полюбил ее всем сердцем. Этот
молодой человек по имени Руджери д'Айероли3 происходил от благородных
родителей, но был известен дурными своими наклонностями и беспутным
поведением, так что у него не осталось ни родственника, ни друга, которые
питали бы к нему приязнь и желали бы поддерживать с ним отношения. По всему
Салерно шла молва о совершенных им кражах и всяких прочих плутнях, однако
лекарская жена смотрела на это сквозь пальцы: он нужен был ей для иных
целей, и вот наконец, воспользовавшись посредничеством одной из своих
служанок, она назначила ему свидание. Сначала они немножко порезвились, а
потом она начала пенять ему за тот образ жизни, который он до сих пор вел,
и обратилась к нему с просьбой - ради нее постараться исправиться. А чтобы
облегчить ему переход на стезю праведную, она потом время от времени
снабжала его деньгами.
Случилось, однако ж, так, что пока они с великою осторожностью продолжали
действовать в том же духе, врача пригласили к человеку с больной ногой.
Врач осмотрел ногу и сказал родным, что если теперь же не извлечь загнившую
кость, то потом придется отрезать ногу, иначе больной умрет; если же кость
будет удалена, то большой может выздороветь, однако и в сем случае он,
лекарь, за благоприятный исход не ручается. Родные, будучи подготовлены к
смертельному исходу, на это пошли. Приняв в соображение, что без
усыпительного средства больной не вытерпит и не дастся, врач, решившись
удалить кость вечером, с утра заказал жидкую смесь, которая, по его
расчетам, должна была усыпить больного на столько времени, сколько
продлится операция. Когда ему эту смесь принесли, он поставил ее у себя в
комнате на окне и никому не сказал, что это такое. Вечером, однако ж,
только врач собрался идти к тому больному, как из Амальфи4 к нему явился
человек, которого послали ближайшие друзья врача, и передал настоятельную
их просьбу бросить все и незамедлительно выехать в Амальфи, ибо там
произошло великое побоище и многие пострадали. Врач отложил операцию до
утра, сел в лодку и отправился на место происшествия. Будучи уверена, что
ночью муж не вернется, жена, по обыкновению, послала тайком за Руджери и
заперла его у себя в комнате до того времени, пока домашние не улягутся.
Руджери, поджидавшему свою любезную, то ли от переутомления, то ли оттого,
что он наелся соленого, то ли просто-напросто по привычке, мучительно
захотелось пить, и когда он увидел на окне бутыль, приготовленную лекарем
для больного, то решил, что это питьевая вода, и всю ее выпил. Немного
погодя веки у него стали слипаться, и он заснул крепчайшим сном.
Возлюбленная при первой возможности пришла к нему, но, увидев, что он спит,
принялась тормошить его и тихонько будить, - это не оказало на него ни
малейшего действия: он ничего не отвечал и не шевелился. "Вставай, сонная
тетеря! Ты что, спать сюда пришел?" - сказала дама и в сердцах толкнула
его. Руджери свалился с сундука, как труп. Слегка испуганная, дама
попыталась приподнять его, начала трясти, хватала его за нос, дергала за
бороду - все было напрасно: он спал без задних ног. Тогда ей пришла в
голову страшная мысль: а что, если он умер? Уж она его и щипала, и свечкой
жгла, - никакого толку. Хотя муж у нее был медик, она в медицине ничего не
понимала, а потому у нее не осталось никаких сомнений, что Руджери мертв.
Легко себе представить, в какое отчаяние пришла она, любившая Руджери
больше всего на свете. Не смея поднимать шум, она втихомолку плакала над
ним и сетовала на свою недолю.
Немного спустя, подумав, что утрата утратой, да ведь вдобавок и сраму,
пожалуй, не оберешься, она стала напрягать мысль: как бы вынести из дому
мертвое тело. Поломав голову, она тихонько позвала служанку и, объяснив,
что за напасть с ней приключилась, попросила что-нибудь ей присоветовать.
Служанка подивилась; она тоже потрясла, пощипала Руджери, однако ж,
уверившись, что перед нею бесчувственное тело, пришла к такому же точно
заключению, что и ее госпожа, то есть что он, вне всякого сомнения,
кончился, и посоветовала вынести его из дому.
"Где бы нам его положить, так, чтобы завтра, когда его обнаружат, никто не
заподозрил, что его вынесли из нашего дома?" - спросила госпожа.
А служанка ей: "Сударыня! Вечером я видела около мастерской нашего
соседа-столяра небольшой ларь. Если только хозяин не унес его домой, он бы
нам очень пригодился: мы положим мертвого туда, пырнем его раза три ножом и
там и оставим. Те, что его найдут, вряд ли заподозрят, что его вынесли от
нас. Скорей подумают, что он вышел на недоброе дело, - ведь всем и каждому
известно, что он малый дрянной, - а кто-нибудь из недругов его прикончил и
спрятал в ларь".
Совет служанки показался госпоже разумным, - вот только нанести ему раны у
нее, мол, не хватит духу, - и она послала ее поглядеть, там ли еще ларь.
Служанка сбегала и сказала, что ларь еще там. И вот служанка, молодая,
здоровая, с помощью госпожи взвалила Руджери себе на плечи, госпожа пошла
вперед в качестве дозорного, и как скоро приблизились они к ларю, то
положили туда Руджери и, захлопнув крышку, так там и оставили.
В тот дом, который находился за домом столяра, переехали на постоянное
жительство два молодых человека, отдававших деньги в рост; оба они были
приобретатели и жмоты, а так как они нуждались в домашней утвари, то когда
на глаза им попался этот самый ларь, то они решили, что если он простоит
здесь до ночи, то они уволокут его к себе в дом. В полночь они вышли из
дому, обнаружили ларь на прежнем месте и, не теряя драгоценного времени,
хоть и тяжелехонек он им показался, утащили к себе, кое-как поставили рядом
с комнатой, где спали их жены, и пошли на боковую.
Руджери долго спал без просыпу, однако ж в конце концов снадобье,
переварившись у него в желудке, перестало действовать, и проснулся он перед
самой утреней, и все же, хотя сон у него и прошел и чувствительность к нему
вернулась, голова у него была тяжелая, и отупение это длилось всю ночь и
потом еще несколько суток. Он открыл глаза - темно; тогда он вытянул руки
и, убедившись, что лежит в ларе, начал шевелить мозгами и сам с собой
рассуждать: "Что же это такое? Где я? Сплю или же бодрствую? Ведь я отлично
помню, что вечером был в комнате у моей возлюбленной, а теперь я словно бы
в ларе. Как же так? Уж не вернулся ли врач, а может, еще что-нибудь
произошло, из-за чего моя возлюбленная вынуждена была запрятать меня,
сонного, в ларь? Наверно, так оно и было".
Тут он притаился и прислушался. Долго он напрягал слух, а так как ларь был
узковат и представлял собой неудобное ложе, - да к тому же еще Руджери
отлежал себе бок, - то и захотелось ему повернуться на другой бок, однако ж
при этом он выказал изрядную ловкость: ударился спиной об одну из стенок
ларя, который стоял на неровном полу, ларь наклонился и упал. Упал же он с
таким невообразимым грохотом, что женщины, спавшие за перегородкой,
проснулись, перепугались и от испуга притихли. Падение ларя устрашило
Руджери, однако ж, почувствовав, что ларь раскрылся, он предпочел, коль
скоро представился такой случай, выйти из ларя, нежели в нем оставаться. Но
ведь Руджери понятия не имел, где он находится, а потому он наугад, наудачу
двинулся в поисках лестницы или же двери. Услышав, что кто-то ходит,
проснувшиеся женщины крикнули: "Кто там?" Голоса были незнакомые, и Руджери
рассудил за благо не откликаться; тогда жены позвали мужей, но те легли
поздно, спали по сему случаю крепким сном и ровным счетом ничего не
слыхали. Тут у женщин и вовсе душа в пятки ушла, - они бросились к окнам и
давай кричать: "Караул! Грабят!" Соседи переполошились и разными путями
поспешили к ним на помощь: кто проник через слуховое окно, кто через
парадный ход, кто через черный, а тем временем и хозяева проснулись от
крика.
Остолбеневшего Руджери, не знавшего, куда бежать, да и следует ли бежать,
схватили и сдали с рук на руки стражникам, коих привлек сюда шум. Когда
Руджери привели к судье, то его, как человека, которого считали способным
на любое преступление, незамедлительно подвергли пытке, и под пыткой он
сознался, что проник в дом ростовщиков с целью грабежа, а градоправитель,
основываясь на сей пыточной записи, вознамерился повесить его без
промедления.
Утром уже весь Салерно говорил о том, что Руджери пойман на месте
преступления в доме у ростовщиков. Когда же сия весть дошла до лекарской
жены и ее служанки, то обе они были так поражены, что им уже начало
казаться, будто ночные их похождения привиделись им во сне. Ко всему
прочему опасность. нависшая над Руджери, сводила его возлюбленную с ума.
Рано утром возвратился из Амальфи лекарь и, намереваясь сделать больному
операцию, велел подать ему бутыль со снадобьем. Когда же он увидел пустую
бутыль, то стал кричать, что в доме у него порядка нет.
У его жены была своя кручина на сердце, и потому она огрызнулась: "Как бы
вы запели, доктор, если б с вами взаправду беда стряслась? А вы
разбушевались, оттого что из бутылки воду вылили. Да что, на свете больше
воды, что ли, нет?"
А лекарь ей на это: "Ты думаешь, жена, что то была чистая вода, но ты
ошибаешься: то было усыпительное снадобье". И тут лекарь ей рассказал, на
какой предмет он его изготовил.
Выслушав его, жена тот же час сообразила, что воду эту выпил Руджери, и
оттого-то они со служанкой и решили, что он мертв. "А мы и не знали,
доктор, - сказала она, - уж придется вам еще раз заказать". Делать нечего -
пришлось лекарю заказать свежее снадобье.
Немного погодя служанка, ходившая по приказанию госпожи послушать, что
говорят о Руджери, вернулась и доложила: "Сударыня! О Руджери я доброго
слова не слышала. Сколько мне известно,, ни один родственник и ни один его
друг не пришел и не пожелал прийти, чтобы его выгородить, и все убеждены,
что завтра судья по уголовным делам велит его повесить. А теперь я вам
расскажу, как он попал к ростовщикам. Вы только послушайте. Вы же знаете
столяра, - против его мастерской стоял ларь, куда мы положили Руджери. Так
вот, столяр ругался сейчас с каким-то мужчиной - должно полагать, с
владельцем того самого ларя: владелец требовал деньги за ларь, а столяр
уверял, что он его не продавал - ларь, дескать, у него ночью украли. А тот
ему: "Неправда! Ты его продал двум молодым ростовщикам - я увидел ларь у
них в доме, когда изловили Руджери, и они мне сами сказали". А столяр ему:
"Врут они, я и не думал ларь продавать; верно, они-то ночью и сперли его у
меня. А ну, пойдем к ним!" Тут они вместе пошли к ростовщикам, а я - домой.
Вот, значит, как Руджери там очутился, а уж как он ожил - это для меня
загадка".
Тут жене лекаря все стало ясно, и она, пересказав служанке свой разговор с
мужем, обратилась к ней с просьбой спасти Руджери: стоит, мол, ей захотеть
- и она спасет Руджери, а госпожу свою избавит от поношенья.
"Вы меня только научите, сударыня, - молвила служанка, - а уж за мной дело
не станет".
Понимая, что время не терпит, госпожа тут же придумала, как должно
действовать, и обстоятельно изложила замысел свой служанке.
Служанка первым делом пришла к лекарю и со слезами заговорила: "Мессер! Я
хочу попросить у вас прощения, потому как я перед вами очень виновата".
"В чем же?" - спросил доктор.
Служанка, все так же неутешно плача, продолжала: "Мессер! Вы, конечно,
знаете, кто таков Руджери д'Айероли, и вот я ему приглянулась и отчасти из
страха, отчасти по любви стала в нынешнем году его подружкой. Когда он
прослышал, что вечером вы уезжаете, он меня уговорил пустить его в ваш дом,
ко мне в комнату, переночевать, но, как на грех, он умирал от жажды, а я не
знала, где тут близко вода или вино, да и не хотелось мне, чтобы ваша
супруга меня увидела, - на ту пору она в зале была, - и вдруг я вспомнила,
что у вас в комнате стоит бутыль с водой, сбегала за ней, напоила его, а
бутыль на место поставила, - из-за этого-то вы потом и раскричались. Я
поступила дурно, это я сознаю, - ну да ведь все мы не без греха. Я очень
даже раскаиваюсь, тем паче что за этот мой проступок и за его последствия
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |