Возвращается на место, садится. Свет с него уходит, занавес открывается. На сцене Третий воин. Он сидит и сам с собой отрешённо рассуждает.
Т р е т и й в о и н. Вот, я думаю о времени… Время! Вот сколько его? Много его или мало? Понятно, что это вопрос риторический, в данной обстановке неуместный и ответа на него нет. Но всё-таки много его или мало?.. Сейчас вы поймёте, о чём я всё время думаю. Вот смотрите, вот земля. (Показывает на сцену.) Вот я сижу на земле. Небо надо мной, облака вот эти. (Показывает на висящие на верёвочках фанерные облака.) Солнце светит. (Показывает на флажок с нарисованным солнцем.) Море там за спиной шумит, и всё это такое живое, настоящее. До всего можно дотронуться, почувствовать. Но когда возникает ощущение времени, появляется само время… со всем этим живым, настоящим, сразу происходят какие-то метаморфозы. Сразу всё это становится каким-то зыбким, неуловимым. Подождите, сейчас я объясню, о чём я думаю. Вот вы поймите, я же знаю, что есть год, есть месяц, есть день, есть час, есть минута, есть секунда. И эти секунды нужно считать так: один и, два и, три и, четыре и… Вот это «и» – это же интервал между секундами, а этому интервалу нет названия. Как его почувствовать, ощутить. А уже внутри этого «и» есть свои, ещё меньшие «и», а у каждого ещё меньшего «и» есть своё собственное, ещё меньшее «и». Понимаете, о чём я? Как уловить самое маленькое «и»? И с точки зрения этого самого маленького «и», что такое время? Как вот это маленькое «и» видит минуту, день, год?
Пока Третий воин говорит, на сцену выходит Первый воин, которого Третий не замечает. Первый воин стоит, опершись на копьё, и слушает то, что говорит Третий воин.
Т р е т и й в о и н. И как это ни странно, но даже в такой трудной обстановке я всё время об этом думаю. Смотрю на всё это вокруг себя и…
На этих словах Третий воин обводит взглядом всё вокруг себя и видит Первого.
П е р в ы й в о и н. Привет.
Т р е т и й в о и н. Привет.
П е р в ы й в о и н. Ты себя нормально чувствуешь, не заболел?
Т р е т и й в о и н. Нормально.
П е р в ы й в о и н. Поговорить с тобой можно?
Т р е т и й в о и н. Можно, почему нельзя? Правда, у меня сейчас другое настроение, но поговорить можно.
П е р в ы й в о и н. Ты уверен, что с тобой можно нормально разговаривать?
Т р е т и й в о и н (пожимает плечами). Да, конечно!
П е р в ы й в о и н. Тогда давай поговорим. Только, пожалуйста, без вот этих твоих «и-и-и». Можно?
Т р е т и й в о и н. Можно.
П е р в ы й в о и н. Хорошо. Тогда слушай. У нас тут, как выясняется, есть проблема. Ребята волнуются. Они там сидят и волнуются. Послали меня с тобой поговорить…
Т р е т и й в о и н. А что за проблема?
П е р в ы й в о и н. Проблема большая. Потому что ребята волнуются, и они, кстати, здесь совсем недалеко сидят. Ты же знаешь наших ребят. Они волнуются…
Т р е т и й в о и н. Так в чём проблема-то?
П е р в ы й в о и н. Проблема в тебе. Даже не знаю, как сказать, но ребята что-то разволновались.
Т р е т и й в о и н. Ну-ну! Говори, что за проблема?
П е р в ы й в о и н. Проблема?.. Только у меня к тебе просьба. Просьба уже от меня. Давай я тебе эту проблему назову, а ты ответь нормально, без всех твоих вот этих сложностей, без всех твоих вот этих «и-и-и». Пожалуйста, скажи понятно, чтоб я понял, что это – проблема или не проблема. А то, ты пойми… Поверь, ребята очень волнуются.
Т р е т и й в о и н. Так, соль проблемы-то в чём?
П е р в ы й в о и н. Соль проблемы?.. А правда ли, интересуются ребята, и при этом очень волнуются… правда ли, что тебя можно убить только…
Т р е т и й в о и н. Только в пятку?
П е р в ы й в о и н. Ну вот видишь!
Т р е т и й в о и н. Ну!
П е р в ы й в о и н. Чего?
Т р е т и й в о и н. В чём проблема-то?
П е р в ы й в о и н. В чём проблема? Может, для тебя это не проблема, а для ребят проблема. Сам посуди, вот мы все вместе идём в бой, и ты с нами. И всех могут убить куда угодно, а тебя только в пятку – разве это не проблема? Ребята волнуются! Они говорят, иди, спроси его, как он вообще…
Т р е т и й в о и н. А, понял! Я ребят понял и тебя понял. И кто о чём спросить хочет, понял. Так вот, слушай, я об этом не думаю, вот и всё.
П е р в ы й в о и н. И всё?
Т р е т и й в о и н. И всё.
П е р в ы й в о и н. Недолгий разговор получился.
Т р е т и й в о и н. Да, такой вот разговор.
П е р в ы й в о и н. Проблема большая, а разговор короткий. Он не думает, и всё. Ребята волнуются, а он не думает. Нормально! Твои друзья волнуются, а он не думает. Пойду, скажу ребятам.
Т р е т и й в о и н. Подожди, подожди… Ну что ты сразу «ребята, ребята».
П е р в ы й в о и н. А что? Я так и скажу, как ты сказал.
Т р е т и й в о и н. Да подожди ты, это не так просто. Не то чтобы я совсем об этом не думаю, просто, понимаешь, то, о чём ты спрашиваешь… это…
П е р в ы й в о и н. Ну?
Т р е т и й в о и н. Об этом так просто не говорят, вслух. Об этом нельзя говорить. Но раз ты спросил, я попробую тебе ответить. Попробую объяснить.
П е р в ы й в о и н. Ну давай!
Т р е т и й в о и н. Раз ребятам интересно…
П е р в ы й в о и н. И ещё как! Волнуются очень.
Т р е т и й в о и н (усмехается). Понимаешь, то, о чём ты спрашиваешь, это вещь… Она изотерическая.
П е р в ы й в о и н. Ещё разочек скажи.
Т р е т и й в о и н. Она… она мне не принадлежит.
П е р в ы й в о и н. Изотерическая?
Т р е т и й в о и н (радостно). Да-да, да! Изотерическая, ты понял?
П е р в ы й в о и н. Конечно! Теперь есть что сказать ребятам. Они меня, когда посылали к тебе, говорили: «Ты спроси у него, не изотерическое ли это? А то что-то мы волнуемся». Так что я сейчас пойду им скажу: «Ребята, не волнуйтесь, это изотерическое, и это нормально». Пойду скажу ребятам, пусть успокоятся.
Т р е т и й в о и н (останавливает Первого воина). Нет, не надо так ребятам говорить, зачем ты передёргиваешь, не надо ребятам про изотерическое.
П е р в ы й в о и н. А как?
Т р е т и й в о и н. Сейчас я тебе объясню, проще объясню… Понимаешь, то, о чём ты спрашиваешь, это не прикладное, этим воспользоваться нельзя!
П е р в ы й в о и н. Хорошо, что ребята тебя сейчас не слышат. За кого ты меня… За кого ты нас принимаешь? Не прикладное? (Смеётся.) Ну что ты такое говоришь?! Была бы у меня такая пятка! Я бы сделал бы себе железный ботинок, и тогда мне ни ты, ни ребята – никто не нужен. Я один бы со всеми тогда справился. Я один бы всё сделал. А ты говоришь, неприкладное.
Т р е т и й в о и н. Я знал, что ребятам будет сложно это объяснить. Я тебе-то не могу объяснить…
П е р в ы й в о и н. Ты не думай плохо про ребят, они понятливые…
Т р е т и й в о и н. Хорошо, хорошо. Я сейчас тебе честно скажу. Одно слово честно скажу, но только ты его сразу забудь.
П е р в ы й в о и н. Только ребятам скажу и сразу забуду.
Т р е т и й в о и н. Да подожди ты! Ты пойми, то, о чём ты спрашиваешь… Это дар!
П е р в ы й в о и н. Что?
Т р е т и й в о и н. Ну чего ты переспрашиваешь, будто не понял. Это же детям понятно. Дар! От слова «подарок», «дарить», понимаешь? Но только этот подарок, он свыше. Им нельзя воспользоваться, как одеждой, едой, оружием, понимаешь?
П е р в ы й в о и н. Подарок?
Т р е т и й в о и н. Да, дар, понимаешь?
П е р в ы й в о и н. Конечно, понимаю! Чего тут понимать? Пойду ребятам скажу, что тебе пятку подарили. А что, нормальный подарок…
Т р е т и й в о и н. Зачем ты так?! Ты же знаешь, что ребятам нельзя так говорить.
П е р в ы й в о и н. Да? Почему это нельзя?
Т р е т и й в о и н. Ну, потому что они сразу скажут: «А чего это ему подарили, а нам не подарили?»
П е р в ы й в о и н. Во-о-о, первая здравая мысль. Всё-таки ты ребят понимаешь, и ты должен понимать, как они волнуются.
Т р е т и й в о и н. Я просто не знаю, как всё это объяснить…
П е р в ы й в о и н. А давай я тебе помогу.
Т р е т и й в о и н. Давай. Прости, если я был резок.
П е р в ы й в о и н. Резок? Я не заметил. Так помочь?
Т р е т и й в о и н. Конечно.
П е р в ы й в о и н. Ну вот, смотри, например, мы с ребятами идём все вместе в бой, а в нас летят стрелы, копья, всякая гадость. Если в нас попадёт, то нас с ребятами либо убьёт, либо ранит, так? А если в тебя попадёт, то от тебя всё отскакивает, что ли? Или если тебе голову отрубить, она, что, обратно на место заскочит и прирастёт? Или если тебя пополам разрубить, то срастёшься, что ли?
Т р е т и й в о и н. Ты это серьёзно сейчас?
П е р в ы й в о и н. Очень.
Т р е т и й в о и н. Хорошо. На это у меня есть очень простое объяснение.
П е р в ы й в о и н. Простое? Поверить не могу.
Т р е т и й в о и н. Да, очень простое.
П е р в ы й в о и н. Наконец-то.
Т р е т и й в о и н. В меня просто никогда ничего не попадает, потому что мне, наверное, просто везёт, вот и всё.
П е р в ы й в о и н. Ах тебе везёт?! Видишь, как всё просто, давай попробуем, чтобы тебе не повезло.
Т р е т и й в о и н. Что попробуем?
П е р в ы й в о и н. Давай сделаем эксперимент.
Т р е т и й в о и н. Какой эксперимент?
П е р в ы й в о и н. А я тебя для эксперимента копьём сейчас куда-нибудь ткну, и мы всё поймём.
Т р е т и й в о и н. Подожди, подожди, что значит «ткну»?!
П е р в ы й в о и н. Просто копьём. Ткну, куда скажешь. И нам с ребятами всё станет ясно.
Т р е т и й в о и н. И что этот твой эксперимент докажет?
П е р в ы й в о и н. Всё докажет.
Т р е т и й в о и н. Что конкретно он докажет?
П е р в ы й в о и н. Всё, что нам нужно, то и докажет.
Т р е т и й в о и н (кричит). Что?
П е р в ы й в о и н. А ты подумай, ты умный. Если я тебя ткну, и будет рана, и пойдёт кровь… Я скажу ребятам: «Ребята, он нормальный, оставьте его в покое». А если я тебя ткну и не проткну, или ткну, а рана так – раз и зарастёт, то я скажу ребятам: «Ребята! Он у нас Чудо. Среди нас есть Чудо», и ребята будут тобой гордиться. Вот такой эксперимент.
Т р е т и й в о и н. Это глупый, банальный, бессмысленный эксперимент. Он ничего не доказывает.
П е р в ы й в о и н. Всё доказывает.
Т р е т и й в о и н. Не доказывает! И я тебе объясню, почему. А потому что этот дар, про который ты у меня спрашиваешь… Эту рану можно нанести только один раз.
П е р в ы й в о и н. Правильно, я тебя один раз и ткну.
Т р е т и й в о и н. Это невозможно. Понимаешь?
П е р в ы й в о и н. Да я ж тебя не в пятку тыкать собрался.
Т р е т и й в о и н. Всё равно нельзя.
П е р в ы й в о и н. Почему нельзя-то?
Т р е т и й в о и н. А потому, что я нормальный человек.
П е р в ы й в о и н. Это ты нормальный? Ты себя слышал, как ты говоришь: «Нормальный я»? Да у нормальных людей нормальные пятки…
Т р е т и й в о и н. Да ты не нервничай, не нервничай, я нормальный! Это же элементарно.
П е р в ы й в о и н. Заканчивай!
Т р е т и й в о и н. Вот именно что элементарно. Если я холодной воды выпью, или замёрзну, или ноги промочу, у меня насморк, горло болит, температура. Точно так же, как у всех. Как у ребят.
П е р в ы й в о и н. Понятно.
Т р е т и й в о и н. Я когда съем что-нибудь не то, у меня живот болит, так же, как у тебя, так же, как у ребят. Я простой, такой же, как ты с ребятами. Я нормальный живой человек! И ты хочешь меня, нормального живого человека, взять и ткнуть копьём?!
П е р в ы й в о и н. Очень!
Т р е т и й в о и н. Чтобы тебе было что сказать ребятам?
П е р в ы й в о и н. Да! Ты правильно всё понимаешь.
Т р е т и й в о и н. И на этом проблемы закончатся?
П е р в ы й в о и н. Сразу!
Т р е т и й в о и н. Тогда давай, коли.
П е р в ы й в о и н. Давай! Куда?
Т р е т и й в о и н. Давай… в бедро.
П е р в ы й в о и н. В ногу?
Т р е т и й в о и н. Давай в ногу.
Первый воин подносит копьё к ноге Третьего воина.
Т р е т и й в о и н. Так. Я буду считать до трёх следующим образом: «Раз и, два и, три и». Будешь колоть на последнее «и». Понял?
П е р в ы й в о и н. Ты будешь до трёх, а я колю на «и». Понял.
Т р е т и й в о и н. Скажи, как будешь колоть.
П е р в ы й в о и н. Хорошо, смотри: раз, два, три, и-и-и, колю.
Т р е т и й в о и н. У тебя «и» очень длинное получилось. А это уже четыре. Нужно короткое «и». Чтобы я не ждал, я же нормальный человек, мне же будет больно. Как будешь колоть?
П е р в ы й в о и н. Раз, два, три-и.
Т р е т и й в о и н. Ты что, издеваешься?
П е р в ы й в о и н. Ничего я не издеваюсь, буду колоть на «и».
Т р е т и й в о и н. У тебя «и» длинное получается, а это уже четыре.
П е р в ы й в о и н. Ну и что?
Т р е т и й в о и н. Это очень важно.
П е р в ы й в о и н. Для эксперимента это не важно.
Т р е т и й в о и н. А мне важно… Ну ладно, давай. Только не в бедро, а лучше в икру.
П е р в ы й в о и н. Да хоть куда, не тяни уже.
Т р е т и й в о и н. Давай!
П е р в ы й в о и н. Так и я говорю, давай!
Третий воин отставляет ногу в сторону. Первый воин прицеливается копьём, замахивается, Третий воин ногу убирает и садится. Первый воин плюёт в сторону и качает головой.
Т р е т и й в о и н. Это всё какое-то мракобесие.
П е р в ы й в о и н. Ты опять своё!
Т р е т и й в о и н. Неужели ты не чувствуешь, как негуманно и несправедливо обвинять человека и приписывать ему проблему, которая ему не принадлежит. Как некорректно мучить человека за то, что у него есть дар.
П е р в ы й в о и н. Да ладно тебе, негуманное мракобесие. Пойду и скажу ребятам: «Он сказал, что мы некорректные и негуманные».
Т р е т и й в о и н. Да не надо ничего говорить ребятам! Они неправильно поймут.
П е р в ы й в о и н. Знаешь что? Ребята поймут всё как надо. Ты за ребят не беспокойся! И ещё, знаешь, как это всё называется у нас с ребятами?
Т р е т и й в о и н. Что это?
П е р в ы й в о и н. А вот это? (Изображает, как Третий воин отвернул ногу и присел.) Вот это, знаешь как у нас с ребятами называется?
Т р е т и й в о и н. Ну как?
П е р в ы й в о и н. Зассал просто и всё! Вот тебе и твоё гуманное мракобесие…
Т р е т и й в о и н. Что, что, что?
П е р в ы й в о и н. А то!
Т р е т и й в о и н. И при чём тут твоё вот это «испугался»?
П е р в ы й в о и н. Не-е-е-т! Не испугался, а именно зассал!
Т р е т и й в о и н. Кто, я испугался?
П е р в ы й в о и н. Да, ты.
Т р е т и й в о и н. Это я зассал?
П е р в ы й в о и н. Да, просто зассал.
Первый воин уходит. Третий воин уходит за ним, продолжая говорить.
Т р е т и й в о и н. Можешь оставаться при этом мнении, но я утверждаю, что такие эксперименты ничего не доказывают. Я буду продолжать утверждать, что… (Уходит.)
Занавес закрывается. Свет остаётся только на Юноше. Он подходит к мачте.
Ю н о ш а. По правде сказать, я как-то подустал здесь сидеть. Да чего там подустал? Просто устал. По-настоящему. У меня дел полно. Столько надо всего сделать, стольким людям надо позвонить, а этот мужик не даёт мне позвонить. Времени совершенно нету… А уйти не могу, потому что я воспитанный. А он и говорит, и говорит, и несёт своё… Вот сейчас мне такое рассказал! Про какую-то деревню, про какую-то женщину, с которой жил, про то, что в той деревне был дурак один, который камни в гору толкал. Он мне рассказывал, рассказывал что-то, а смысл был в том, что они по пьянке этому дураку жизнь испортили. Я вот, например, стараюсь не выпивать и не курю. И мне приходится вот этого мужика слушать. Я вам так скажу… вот эту историю про мужика с камнями я точно где-то слышал. Или читал где-то. Точно не помню, но откуда-то я её знаю. А этот мужик мне ещё рассказывал, что они в лесу мох ели. Конечно! Если мох съешь, так и не такое может привидеться… А, главное, у меня дел много, и мужик этот надоел, и устал я. А вот приходится сидеть, потому что так воспитан. Да, влип я…
Юноша возвращается на место. Из-за занавеса выходит Первый воин, подходит к мачте.
П е р в ы й в о и н. Ох, устал я, тревога какая-то не покидает. Уже столько лет всё осада да осада. Осада да осада! А я вот думаю, закончится эта война… Когда-то же она закончится?.. Должна закончиться. Вернусь я тогда домой, и появится у меня свободное время. И свободного времени будет мно-о-о-го. Делай что хочешь! И буду я делать что хочу… Но сперва я высплюсь. Буду много спать. Война-то кончилась. Всё! Можно спать спокойно. Отосплюсь, значит. Во-о-о-т… Потом с друзьями поеду на рыбалку. У нас там места такие красивые. Рыбалка там замечательная! Порыбачим с друзьями немного. Ну а потом выпьем. Выпьем много! Напьёмся! А что? Давно не виделись, порыбачили, напились – это нормально! Времени-то полно, так что напьёмся. Та-а-а-к… Потом… съездим на шашлыки. Я шашлыки делаю отличные. Сам всегда выбираю мясо… Пойду на рынок, выберу мясо, сам замариную… А без выпивки шашлыки кто ест? Только собаки! Так что снова выпьем, и опять напьёмся, потому что времени-то полно. Потом что буду делать?.. Погуляю. Там у меня парк недалеко от дома есть, там гулять – одно удовольствие. Буду там гулять. Потом… музыку какую-нибудь послушаю… схожу на концерт. Музыку люблю слушать. Песни хорошие люблю. Потом… книгу прочитаю. У меня есть книга, я её люблю читать. Книгу почитаю… та-а-а-ак… Про шашлыки я уже говорил. Потом… поиграю с кем-нибудь в шахматы. (Пауза.) Хотя какие шахматы? Не буду я в шахматы играть, зачем я про шахматы сказал? Не люблю я в шахматы, не умею я. Я лучше шашлык сделаю. Времени-то полно. Буду делать что захочу. Например, пойду на рынок, куплю свежей баранины, потом положу мясо слоями: мясо, потом слой лука, перец, соль. Потом опять мясо, опять перец, лук, соль. Война-то закончилась. Времени-то полно…
Первый воин уходит. Свет возвращается на Ветерана и Юношу.
В е т е р а н. А хочешь, я тебе ещё одну историю расскажу?
Ю н о ш а. Расскажите, пожалуйста.
В е т е р а н. А у тебя как, вообще, со временем? Время-то есть у тебя?
Ю н о ш а. Уже есть.
В е т е р а н. Тогда я тебе самую длинную историю расскажу. Раньше, знаешь, как было… Хотя, не поймёшь… Ведь то, что сейчас происходит, это сейчас, а потом оно превращается в «раньше». Где между «сейчас» и «раньше»?.. Где вот это?.. Как бы это сказать?..
Ю н о ш а. Граница?
В е т е р а н. Да не граница. На границе пограничники. Я тебе про границу ещё расскажу. У меня есть пара историй про границу, ты подожди. Я говорю… Где этот переход от сейчас к раньше, понимаешь?
Юноша зевает. Ветеран смотрит, как тот зевает.
Ю н о ш а. Извините.
В е т е р а н. Да ладно, не извиняйся, я всё понял… Ты лучше мне скажи, как ты живёшь, вообще?
Ю н о ш а. В смысле?
В е т е р а н. Как ты живёшь в прямом смысле!
Ю н о ш а (пожимает плечами). Нормально.
В е т е р а н. Я так и знал. Вот именно! «Нормально». (Передразнивает.) Мы-то когда сражались, мы как думали – мол, победим, добьёмся победы и жить будем хорошо. Хо-ро-шо, понимаешь? А оно видишь, как получилось? (Передразнивает.) «Нормально». И теперь я даже сомневаюсь, надо было побеждать или нет. А ещё я мучаюсь от того, что это же я придумал, как победить. Это я придумал того коня…
Ю н о ш а. Какого коня?
В е т е р а н. Как какого коня? Ты что, не слышал, что ли? История-то громкая была. Не слышал? Ну ты тёмный… Так вот, слушай. В то время коней уважали. Все уважали, и мы, и наши соперники. Я придумал сделать большого деревянного коня. Мы его сделали. А сами забрались внутрь. А когда наши враги…
Ю н о ш а. А-а-а! Так это вы придумали?!
В е т е р а н (скромно). Да… Я придумал. И вот теперь сомневаюсь, надо было это делать или нет.
Ю н о ш а. Почему вы сомневаетесь?
В е т е р а н. Потому что я не думал, что так всё будет… Что не с кем будет поговорить. Что будет вот так всё, как ты сказал, «нормально». Когда была эта осада, было плохо, а мы хотели, чтобы было хорошо. А теперь «нормально». Вот и сиди здесь, и живи «нормально»… Ох, не могу, курить хочу.
Ветеран встаёт, идёт вглубь сцены, к занавесу, заглядывает за занавес, кричит.
В е т е р а н. Ребята-а, ну где вы там?
Первый воин, Второй воин, Третий воин выходят.
В е т е р а н. Ох, ребята, здорово!
Все здороваются, обнимаются.
В е т е р а н. Ребята, дайте закурить.
В т о р о й в о и н. А у тебя, как всегда, своих нет.
В е т е р а н (Третьему воину). А ты всё не куришь?
П е р в ы й в о и н. Не, он не курит. Это мракобесие.
Все четверо смеются и говорят о чём-то. Ветеран, Первый и Второй воины закуривают, и все они уходят за занавес. Звучит музыка. На сцену с уже надетым на себя летательным аппаратом выходит Икар. Аппарат во многих местах, очевидно, подвергался ремонту. Аппарат сильно усовершенствован и усложнён. Икар готовится к полёту, разбегается, пробегает всю сцену, убегает, явно продолжая разбегаться. Через некоторое время слышен звук падения и крушения.
Юноша встаёт и выходит на передний край сцены. Обращается к зрителям.
Ю н о ш а. Знаете что? Я вот сегодня по радио слышал и почему-то запомнил. Не знаю, зачем я это запомнил, но запомнил. Так вот, первый раз человек поднялся в воздух в тысяча девятьсот третьем году. Это сделали так называемые братья Райт, я запомнил. И ещё я запомнил, что они сделали так называемый биплан и пролетели на нём триста ярдов или больше. Хотя я не знаю, много это или мало, потому что представления не имею о том, что такое ярд. И ещё по радио говорили, что до них очень многие пытались, но ни у кого ничего не получилось. Очень давно пытались, но ни у кого и нигде не получилось. Да! А у братьев получилось это в Соединённых Штатах Америки, так-то… А зачем я вам это сказал, не знаю.
В это время у него звонит телефон, он берёт его. Прикладывает к уху и говорит.
Ю н о ш а. О, здорово. Слушай, ты извини, что я опоздал. Надеюсь, обошлось без проблем? Да тут такая дурацкая история получилась. Я сейчас скоро подъеду…
Юноша смотрит в зрительный зал, извиняясь, прикладывает свободную руку к груди. Изображает извиняющееся лицо, прощаясь, машет рукой и уходит, продолжая говорить по телефону.
На сцену выходит Богиня, подходит к мачте, опускает флажок с нарисованным солнцем. Свет на сцене полностью гаснет.
+1
Монолог
Говорящий – мужчина тридцати пяти – сорока пяти лет.
Меня никто не знает. (Пауза. Улыбается.) Но не в том смысле, что у меня нет знакомых и я ни с кем не общаюсь. Не в том смысле, что никто не знает моего имени, сколько мне лет или чем я занимаюсь… Мне кажется, я совсем не такой уж сложный или закрытый человек. Я не обладаю какими-то сильно специальными знаниями, не имею доступа к какой-нибудь таинственной и секретной информации. Но меня никто не знает!
Только не подумайте, что я сейчас пытаюсь сообщить такую банальную, давно привычную мысль, утверждение и практически аксиому, мол, каждый человек непознаваем, каждый человек бесконечный космос и отдельная планета одновременно. Нет, нет! Я не совсем об этом или даже совсем не об этом. Мне, например, часто кажется, что я быстро того или иного человека понял, причём понял полностью и до конца, и даже понял, что в нём и понимать-то нечего, ничего за душой у него нет и быть не может. Я догадываюсь, что многие так же думают про меня, многие уверены, что хорошо меня знают и отлично понимают.
Как легко и самоуверенно мы можем сказать про кого-то: «Да сразу видно, что он чистый жлоб. Вспомни, глаза такие бессмысленные, руки всегда влажные, холодные, губы толстые и вечно мокрые… И как его кто-то целует, кто-то же его любит…». Или: «Сразу же видно, что она чистая стерва, видно же по ней, что у неё одна цель, а в голове две извилины, да и те прямые. Вспомните, лицо у неё всегда такое хищное. И что в ней только мужики находят?! Как они ей позволяют из себя верёвки вить?!»
Такое легко и приятно говорится. Мы так уверены, что разбираемся в людях… Уж что-что, а в людях мы разбираемся! Да и прекрасно! И слава богу! Только я не об этом, я о другом.
Меня никто не знает… Меня никто не знает таким, каким я сам хотел бы, чтобы меня знали. Понимаете?! Это не значит, что все относительно меня ошибаются, нет! Просто никто не знает того, что я сам хотел бы, чтобы про меня знали. Почему? Да очень просто! Я этого сказать не могу. Не могу не потому, что это секрет, а потому, что у меня нет таких слов. Я не знаю, как такое говорить, с чего начать, о чём, какими словами и кому. Кому нужно знать меня таким, каким я сам хочу, чтобы меня знали? Кому? И что я хочу, чтобы обо мне знали?..
Может быть, я хочу, чтобы обо мне знали всё?.. Ну нет! Думаю, что я совсем этого не хочу. Даже уверен, что я не хотел бы, чтобы люди знали то, о чём я реально думаю в той или иной ситуации.
У меня есть один знакомый, он очень тонкий, умный, образованный человек, очень азартный рассказчик и спорщик. Так вот я не хотел бы, чтобы он знал, о чём я реально думаю, когда он произносит какой-нибудь свой эмоциональный и действительно глубокий монолог. Дело в том, что, когда он говорит без перерыва хотя бы полминуты, у него в левом углу рта образуется белая такая пена. А если он говорит больше минуты, то у него на губах возникает этакая слюна, которая от движения губ тянется и рвётся.
И что бы он ни говорил, какую бы чудесную и важную мысль ни высказывал, какие бы глубокие и своевременные цитаты ни цитировал, я, когда он говорит, могу видеть и думать только об этой пене и слюне. Я бы не хотел, чтобы он это знал.
А когда мы общаемся с женщинами… Ведёшь какой-нибудь учтивый и весьма витиеватый, совершенно пристойный разговор… А в голове вдруг такое проскочит. Или глаза вдруг так скользнут, в такие места… В общем, не хотелось бы мне, чтобы то, что у меня там мелькает и думается, стало известно собеседнице… Хотя боюсь, что женщины что-то чувствуют и догадываются. И сильно опасаюсь, что даже видят… Нет, не хочу так думать! Хочется верить, что получается быть таким непроницаемым, таким… Ну понимаете?! Именно что непроницаемым.
И хоть я понимаю, что непроницаемым быть не получается, но меня всё равно никто не знает. Не знают меня прохожие на улице, не знают меня те, кто едет мимо меня, не знают меня те, с кем я вместе лечу в самолёте или еду поездом, даже если мы сидим рядом, даже если всю дорогу болтали.
Не знают меня мужчина и женщина, прошедшие мимо меня однажды. Помню, они прошли мимо меня тогда и даже на меня не глянули. Они вообще никого тогда не замечали. Они видели только друг друга. Они так смотрели друг на друга!
А я подумал тогда, глядя на них: «Господи ты боже мой! Надо же, как глупо выглядит этот мужик. Как можно было сделать себе такую стрижку в сочетании с такими усами?! И зачем он купил себе пиджак на два размера больше, чем ему надо? Наверное, он стесняется своих узких плеч. А эта дама с ним! Но разве можно натягивать такую короткую, обтягивающую юбку на такие ноги! Как она себя вырядила! И в какие цвета! Что она навертела себе на голове! Она, наверное, забыла, сколько ей лет!»
А эта женщина перед тем, как встретиться со своим мужчиной, наверняка провела много времени у зеркала, наверняка тщательно продумала свой образ, и если она так открыла свои ноги, то они ей нравятся и она ими гордится. Она смотрела на своё отражение и видела совсем не то, что видел я, когда глядел на неё. Представляю себе её ужас и гнев, если бы она могла увидеть то, как я её вижу. Ну вот если бы подсоединить какие-то проводки к моей голове, и чтобы то, как я её вижу, оказалось на экране. Я думаю, что она была бы в ужасе. А тот мужчина так на неё смотрел, что было ясно, что он видит что-то намного более прекрасное и совершенное, чем то, что видела в зеркале сама женщина. И как, должно быть, ей понравилось бы то, как видит её этот мужчина. А она в свою очередь так смотрела на него… Что, наверное, хорошо, что она не посмотрела на меня. Что она увидела бы? Не хочу знать. Не хочу!
Я не хочу, я, наверное, боюсь узнать и увидеть себя глазами того человека, которому я неприятен. А уж тем более глазами женщины. Это даже страшно…
Страшно?.. Да! Бывает страшно…
Вот неожиданно встречаешь среди бела дня свою бывшую одноклассницу, которую не видел много лет. Много, много лет.
Или ожиданно… На встрече выпускников. Кто-нибудь позвонил из бывших друзей по школе, с кем ещё не оборвалась связь, мол, приходи, мы собираемся тогда-то. Ты говоришь: «Не знаю, постараюсь, если смогу, если будет время, то обязательно…».
И находится время, и даже чувствуешь, что тебя туда тянет. Раньше не тянуло, а теперь тянет. Думаешь: «Интересно, наверное, пройтись по школе, пройтись по тихим школьным этажам, где прожито и понято немало… Интересно, что и как после стольких лет вспомнится, интересно взглянуть на всё, что когда-то было важной и ежедневной жизнью. Забавно зайти в класс, посидеть за своей партой или хотя бы на том месте, где она стояла, мебель-то, наверное, давно сменили. Кто, любопытно, из учителей ещё работает, какие они теперь, узнают ли…».
Нo над всеми этими мыслями витает одна непроговорённая даже самому себе: «А придёт ли она? Придёт ли? Какая она? И когда я увижу её, всколыхнётся ли во мне то, что тогда?..»
И вот в назначенный день приходишь в школу в лучшей своей рубашке, которая, ты полагаешь, тебе очень идёт, в лучшем своём костюме, который так и говорит, мол, у меня всё хорошо и даже ещё лучше.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |