Евгений Валерьевич Гришковец 5 страница

В т о р о й в о и н (Третьему). Ну что ты опять? Ты же хотел, чтобы мы договаривались, вот мы и пришли договариваться, а ты опять хочешь удрать? Что ты за человек? (Поворачивается к Первому.) Надо было им три минуты дать, а то, видишь, они за минуту не успели ничего решить.

П е р в ы й в о и н. Но я уже дал одну минуту. Она закончилась…

В т о р о й в о и н. Тогда давай, продолжай.

Третий воин медленно пятится назад и в сторону.

П е р в ы й в о и н. Ты куда это пошёл?

Т р е т и й в о и н. Да не хочу я здесь с вами стоять.

В т о р о й в о и н (хватает Третьего и подтаскивает его на прежнее место). Вместе пришли, вместе и уйдём.

Т р е т и й в о и н. Мы выглядим, как кретины.

П е р в ы й в о и н. Как кто? Это они такие. (Показывает в зрительный зал. Поднимает рупор и кричит.) Ага-а-а! Я вижу, вы не поняли всей…

В т о р о й в о и н. Катастрофичности…

П е р в ы й в о и н (Второму). Я не буду этого слова произносить. (В рупор.) Вы, наверное, в шахматы играть не умеете и не понимаете тупиковости ситуации. Ну ладно, я вам сейчас скажу, какое будущее вас ждёт. Вас, а также ваших родственников, близких детей и детей ваших близких, то есть вас всех. Так вот. Когда у вас кончится вся еда и вся вода и ваши дети будут пухнуть от голода и умолять вас о корочке хлеба… но никакой корочки не будет. И вот тогда вы всё поймёте. Тогда вы, конечно, откроете ворота, встанете на колени, выползете на милость победителям, нам, но мы вам ничего уже гарантировать не будем. Мы будем с вами говорить по-другому. (Поворачивается ко Второму воину.) А как мы по-другому будем с ними говорить?

В т о р о й в о и н. Совсем по-другому.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Совсем по-другому будем говорить! (Второму.) Как?

В т о р о й в о и н. Давай, продолжай, не останавливайся.

П е р в ы й в о и н. О-о-ох, как по-другому мы будем с вами говорить! Очень по-другому мы будем с вами говорить тогда! Поняли? Или не поняли… Но мы не звери… Мы прекрасно понимаем, что такие серьёзные вопросы с кондачка не решаются. Мы снова даём вам нашей милостью одну минуту подумать. И уж после этой минуты мы ждём от вас соответствующего для вашей кастрата… патовой ситуации знака… знак или сигнал, чтобы мы поняли, что вы нас поняли. Поняли?

В т о р о й в о и н. Почему ты опять дал одну минуту? Я же говорю, надо три давать.

Т р е т и й в о и н. Хотите, ждите минуту, хотите – пять, а я больше не могу. Я пошёл.

П е р в ы й в о и н. Подожди, постой.

Т р е т и й в о и н. Тогда ответь мне на один вопрос.

П е р в ы й в о и н. Да.

Т р е т и й в о и н. Прежде чем я уйду, скажи мне, только честно.

П е р в ы й в о и н. Ну, давай.

Т р е т и й в о и н. Ты искренне веришь, что тебе кто-то ответит?

П е р в ы й в о и н. Да, должны.

Т р е т и й в о и н. Тогда зачем ты так орёшь?

П е р в ы й в о и н (недоумённо и искренне). Потому что, если я не буду орать, они меня не услышат.

Т р е т и й в о и н. То есть тебе кажется, что, когда ты так орёшь, потеешь, пучишь глаза… Когда у тебя так надуваются жилы… Тебе кажется, что ты от этого становишься страшнее и мужественнее?

П е р в ы й в о и н. Да, кажется.

Т р е т и й в о и н. Так вот, это твоё глубокое заблуждение. Ты же сюда пришёл говорить о мире, и ты хочешь быть услышанным. Но, когда ты так орёшь, тебя никто не захочет слушать. Никто тебя не выслушает объективно. Нужно понять, что для того, чтобы быть услышанным, нужно искать консенсус.

П е р в ы й в о и н. Чего искать?

Т р е т и й в о и н. Консе… Ты должен искать путь к единому решению. А ты тут со своими безапелляционными заявлениями…

П е р в ы й в о и н. Что?!

Т р е т и й в о и н (отчаянно машет рукой). Если вы не чувствуете всю нелепость и безумие этой ситуации, то стойте здесь и продолжайте. А я не буду, я ухожу. А вы стойте здесь, как клоуны.

Третий воин уходит. Первый воин кричит ему вслед.

П е р в ы й в о и н. Э-э-э! Это кто клоуны?

Т р е т и й в о и н (издалека). Вы оба! Клоуны и ослы. Вот и стойте… (Уходит.)

П е р в ы й в о и н. Ах так! (Поднимает рупор и кричит.) Алё-о-о! Ну, я понял, что вы не поняли. Значит, для вас я клоун? Осёл я, да?! А вот это уже личное оскорбление. Запомните! Меня ещё мама в детстве учила: «Сынок, если тебя кто-то лично обидел, ты его найди, сынок, и лично его…». Ох, вы пожалеете, ох, вы будете стоять передо мной на коленях, а я вам припомню, как я тут стоял… Как осёл, как клоун. Ох, и пожалеете вы и все ваши родные дети…

Второй воин силой утаскивает Первого воина.

Занавес в глубине сцены закрывается. Свет меняется, освещённым остаётся только Юноша. Он встаёт, подходит к мачте с флагом. Говорит в зрительный зал.

Ю н о ш а. Бред какой-то. Я, конечно, может, чего-то не понимаю, но, по-моему, я попал. Вот нарвался на этого мужика. Он уже битый час прогоняет какую-то свою тему. Несёт чего-то такое, чего-то такое… Что раньше, мол, были такие люди, а теперь какие-то не такие. Типа раньше были все богатыри, и женщины были… Лучше… И всё говорит: «Раньше, раньше…». А что значит раньше? Ему что, сто лет, что ли? Когда это раньше?.. Но я из разговора понял, что он вроде человек военный или как-то с этим был связан. Потому что, как он говорит, раньше он часто ходил в лес по делам. Он, правда, не один ходил… Я не очень понял, что он мне рассказывал… Короче, был у них там один мужик здоровый, но дефектный. Куда-то они вместе пошли в лес. А там вроде в этом лесу жил дедушка. Этот дедушка, кажется, попросил мусор убрать за собой, или за ним, а они чего-то не стали это делать, поругались, нагрубили дедушке. И только этот здоровый с дефектом оказался вроде как добрый и дедушке помог. Мне что мужик этот рассказал… Там речка текла. Здоровый парень речку перегородил. И весь негатив смыло. Ну, он ещё много чего другого говорил, но я сомневаюсь, как может человек речку перегородить. А ещё я вот слушал его и думал: где-то я эту историю уже слышал, кто-то мне рассказывал, ну, про то, как здоровый мужик реку перегораживал. Врёт мне этот мужик. И почему это раньше были богатыри, а сейчас нету. У меня есть друзья спортсмены. А ещё у меня был одноклассник, так он вообще в водное поло играет. Очень здоровый! Ох, попал я, короче! Как от этого мужика отделаться, не знаю.

Юноша возвращается на место, садится на стул. Теперь освещены Ветеран и Юноша.

Ю н о ш а (Ветерану). Вы знаете, мне так понравилась ваша история!

В е т е р а н. Правда?

Ю н о ш а. Да, очень понравилась. Очень познавательная и полезная.

В е т е р а н. Молодец!

Ю н о ш а. Скажите, а у вас ещё есть что-нибудь такое, про то, что было раньше, про богатырей?

В е т е р а н. Есть! И много. Но я тебе вот что скажу. Людей много, и люди все разные. Раньше же не только были богатыри. Чудаков хватало. Но раньше какие были чудаки? Чудаковатые были чудаки. Сейчас тоже, скажешь, чудаки есть, но теперь-то чудак другой пошёл. Нынешний чудак тебе за просто так ничего не сделает. А вот раньше… Я знал одного! Про такого, знаешь, как говорят… Чудак-человек, говорят. Почему? А потому, что он был чудак, но человек. Познакомились мы с ним так… Расположились мы тогда с нашим отрядом в деревне, но оперативная обстановка так сложилась, что мы в этой деревне задержались. Разместились все по домам. Я у одной женщины поселился.

Ю н о ш а (усмехается).

В е т е р а н. Ну зачем ты? Чего ты хихикаешь? Она нормальная женщина была. Нормальная, но одинокая, это да. Одиноких вообще много. А когда война кругом, одиноких просто полно. Нормальная она, хорошая женщина. К тому же я же не постучался к ней, не сказал: «Здравствуйте, вы одинокая? Тогда я к вам». Нет! Я просто постучался и сказал: «Здравствуйте, я к вам».

Ю н о ш а. Понятно.

В е т е р а н. Да подожди ты. Ещё понимать нечего. Ты послушай… Разместились мы в деревне. А в деревне, знаешь ли, люди… В деревне… как тебе сказать… Ты вообще про деревню что-нибудь знаешь?

Ю н о ш а. Знаю. А чего там знать?

В е т е р а н. Да ничего ты про деревню не знаешь. Ты на руки свои посмотри. Ты вот во сколько вчера лёг, во сколько сегодня встал?

Ю н о ш а. Ну, это моё личное дело…

В е т е р а н (передразнивает). Личное дело!.. А в деревне нету личных дел. Там есть просто дело, там люди, как… Там солнце встало – и люди встали, солнце село – и люди… легли. Во как! Там, в деревне, либо спят, либо работают… потому что там люди деревенские… Люблю деревню! И люблю рано просыпаться. Помню, проснулся тогда рано. А хозяйка моя ещё раньше. И уже чего-то по хозяйству, по хозяйству. Я ей говорю: «Может, помочь чем?», а она говорит: «Нет-нет, отдыхайте». А завтрак уже на столе. Вот какая женщина! Я сел за стол, выпил молочка. В деревне же всё натуральное. И стал в окно смотреть, и даже не смотреть… а, как бы тебе сказать? Любоваться стал. А там красиво. Вот всё просто и красиво. Речка простая, лес простой. Просто и красиво! Деревенские-то уже этим не любуются, они там родились, они привыкли. Они уже на всю эту красоту внимания не обращают, для них это нормально. А для меня красиво. А у неё ещё из окна такую гору было видно… холм такой высокий. Холм себе и холм, ничего особенного, но недолго полюбоваться на него было можно.

Ю н о ш а. Большой?

В е т е р а н. Высокий! Холм или гора – они не большие, они высокие или невысокие. Ты не перебивай! А вот камень возле этого холма лежал большой. Очень большой камень! Холм этот, то есть гора, был высокий, а камень большой. Необычный камень, почти круглый. Я поэтому на него внимание и обратил. Сижу, завтракаю, любуюсь… Вдруг смотрю, по тропиночке к горе идёт мужик. А я, когда кто-то идёт, я всегда начеку. Особенно в деревне. Потому что там все люди-то деревенские. Там всегда надо быть начеку. Так вот, шёл, шёл этот мужик по тропинке, подошёл к камню и остановился. Постоял и вдруг начал этот камень толкать, то есть катить. И не куда-нибудь в сторону, к речке или в лес, а прямо в гору. А камень-то здоровый. А он, этот мужик, один. И видно по нему, что не особенно-то он богатырь. Но такой, жилистый. И толкает он этот камень. Толкает, толкает… Я увлёкся, засмотрелся, а он до середины горы его уже дотолкал, я даже подумал: «Во молодец какой!» И только я так подумал, как этот мужик то ли споткнулся, то ли камень у него вывернулся, короче, не удержал он камень, покатился этот камень вниз, и на место. А мужик постоял, покурил и пошёл откуда пришёл. Я подумал про себя, мол, мало ли. Я же не местный, может, чего-то не знаю, традиции, может, какие-то у них тут. А на следующее утро так же сижу, любуюсь, смотрю, опять этот мужик и опять к этому камню. Один. И опять начал этот камень толкать. Я посмотрел немного, подумал, может, помочь ему. А что, думаю, помогу мужику. Только я стал привставать, у него камень – раз, и вниз, а мужик покурил – и восвояси. А я свою спрашиваю, хозяйку, в смысле. Спрашиваю: «Ты не знаешь…», а мы уже с ней на «ты» были. «Ты не знаешь, тут мужик вот камень толкает? Что за человек?» А она мне, мол, даже не обращай внимания. Это, говорит, чудак наш местный. Как у него появляется свободное время – он идёт и толкает. В дождь, в снег… Зимой, весной, осенью, в другие времена года, идёт, говорит, и толкает. А я спрашиваю: «И чего?» А она, мол, пока не затолкал. Уже много лет вот так, а камень всё на месте. От него, говорит, уже жена ушла, детей забрала, к родственникам уехала, а он всё толкает.

Ю н о ш а. Дурак какой-то.

В е т е р а н. Кто?

Ю н о ш а. Да мужик этот.

В е т е р а н. Да не дурак он! Не дурак! Он чудак, ты дослушай, тогда поймёшь… Мы как-то, в общем… Как-то мы с моими боевыми товарищами собрались у меня… Ну, там, где я остановился. Моя накрыла стол, я ребят позвал. Сели, нормально посидели, закусили, выпили. Я свою меру знаю. Но в деревне пьётся по-другому. У них там, не знаю, воздух, что ли, другой какой-то, да ещё под деревенскую закуску… Короче, выпили мы сильно. Чего греха таить, перебрали. И начали мы между собой… ну, как бы это сказать…

Ю н о ш а. Драться?

В е т е р а н. Да не драться! Мы же боевые товарищи, если бы мы начали драться, мы бы начали с деревенских… Нет, так, между собой, шуткой, шутя. Правда, шутки у нас быстро закончились… (Короткая пауза.) Но друзьями мы всё-таки остались. Ты не перебивай меня! А моя хозяйка, как увидела, что мы перебрали, за мебель испугалась и всех нас вон из дому. Давайте-ка, говорит, ребятки, на воздух. Давайте, давайте, давайте! Хорошая женщина. Ну, и мы на воздух-то вышли, а силу-то девать-то некуда, силы-то и так много, да ещё пьяные. Увидели мы этот камень и друг друга начали подначивать, мол, «слабо». Ну, дураки, понимаешь. Вот это называется дураки, а не чудаки. Пьяные дураки. Ну и что? Всей гурьбой мы камень махом на эту гору закатили. А потом мы за это выпили ещё. Это уже мы зря сделали, потому что дальше я ничего не помню. Только помню, просыпаюсь, а голова… Она даже не болит, она гудит, как колокол. И кажется, голова такая большая и болит везде… Если с тобой такое случится, ты запомни: голову надо лечить, сразу. Это надо! Ты себе сразу, с утра налей. Да! Выпить будет трудно, но голову-то лечить надо. Ты себе налей… правда, если у тебя есть свободное время. Неделя или хотя бы дня четыре свободного времени, если есть – наливай. А у меня-то свободного времени не было, война! В любую секунду может что угодно случиться. Ну, на случай, если нет свободного времени, есть другой способ, особенно если ты в деревне. Ты пойди к колодцу. Набери водички колодезной студёной ведро, отпей сначала немножко или много, как хочешь. А потом всё остальное на себя вылей… И постой. Тебя ветерком обдует. Природа, она тебе всегда укажет, где твоё место, и тебя на это место поставит, запомни! И вот так стою я на месте уже, ветерок меня обдувает. Уже легче. Но боковым зрением вижу… А у меня боковое зрение очень развито, на войне без бокового зрения нельзя. Так вот, вижу я, идёт этот местный чудак к тому месту, где лежал его камень. Думаю, сейчас будет камень свой искать. А он, действительно, дошёл, огляделся по сторонам, понять ничего не может. А я-то хоть и уже обветренный, но ещё дурной. Подхожу к нему и говорю: «Молодец, закатил-таки, поздравляю». А он посмотрел на меня, осмотрел с головы до ног, молча развернулся и ушёл. Обиделся.

Ю н о ш а. А на что тут обижаться? Вы же ему помогли.

В е т е р а н. Да ты послушай сначала. Он же местный, его так просто не поймёшь. Но я чувствую, что обиделся человек. А я, когда вот такая обида возникает, мне всегда тяжело. Кое-как до вечера дотерпел, собрал ребят и говорю: «Обидели мы человека, неудобно, пойдёмте к нему сходим, поговорим». Взяли мы с собой выпить, закусить и пошли к нему. А у него домишечко на отшибе стоит. Мы пришли, постучались, всё честь по чести, мол, здравствуйте. И, должен тебе сказать, он нормальный мужик оказался. Дома у него бедненько, но порядок. Мужчина одинокий, но себя соблюдает. Усадил нас, тоже какую-то закуску достал. Посидели мы, выпили, поговорили. Ещё выпили. А он не отказывается, не пропускает. Нормальный мужик! Я тогда его в сторонку отвёл и говорю ему: «Ну чего ты обиделся? Не обижайся». А он говорит: «Да ладно, забудь уже. Проехали». А я ему: «Да я же вижу, что ты обиделся. Давай мы этот камень обратно скатим, и толкай его себе на здоровье». А он подумал и говорит: «Да нет, не надо. Теперь уже не то». А я ему: «Чего не то-то? Гора та же, камень тот же, ты тот же. Сейчас пойдём и вернём твой камень на место». А он остановил меня, взял за плечо, грустно посмотрел в глаза и говорит: «Теперь, – говорит, – уже не то». В общем, смысл такой: жизнь мы этому мужику поломали, понимаешь. Дай закурить.

Ю н о ш а. Так я же не курю.

В е т е р а н. Это ты молодец!.. До сих пор на душе камень. Вспоминаю каждый раз – и прям камень на душе. Мы-то спьяну… А он говорит: «Уже не то». Видишь, какой человек. Упорный! Один камень толкал, всегда один. Гордый! Другой бы на его месте стал бы кричать: «Куда вы мой камень? Как вы смели? Кто вы такие?» Мог бы так сказать? Мог! А он молча развернулся и ушёл. Вот какой человек, хоть и чудак. К чему я тебе эту историю рассказал? Аккуратнее надо быть с людьми.

Свет с Ветерана и Юноши уходит. Из-за занавеса в глубине сцены появляется Второй воин. Второй воин подходит к мачте с флагом. Свет только на него. У него в руке листок бумаги, он дописывает что-то на нём, а потом читает вслух.

В т о р о й в о и н. Здравствуй, дорогая моя. Здравствуй, любимая моя! Как давно я вам не писал, не сообщал, что жив и здоров. Прости, были на то военные причины. Обнимаю вас крепко, целую. Теперь вот могу наконец-то написать, что я жив и здоров. И всё хорошо. Были военные причины, про которые я писать не буду. Была передислокация, что значит – переезд. Переезд, как ты знаешь, дело непростое, даже когда с квартиры на квартиру. А у нас всё было намного труднее, нужно было всё собрать, перевезти, разобрать. Но теперь уже всё позади, хотя было трудно, потому что дело серьёзное, и времени писать не было. А теперь есть, и пишу, потому что всё хорошо. Но пишу неспроста. Произошло очень странное событие, но об этом позже. Сразу хочу сообщить, что, во-первых, я вас обнимаю крепко, всех вас целую и люблю. Потому что я по вам соскучился очень. Соскучился потому, что очень трудно было в последнее время, а теперь лучше, теперь мы стоим у моря, можно купаться хоть каждый день. Что ты видела в жизни? У нас-то там только речушка, да и та по колено, а здесь море. Мне нравится. В речке вода пресная, а тут солёная, пить нельзя, а купаться очень приятно. Но приснился мне странный сон. Вот поэтому хочу тебе написать. Снится мне, что небо ясное-ясное. И вдруг появляются три тучи. Представляешь, в небе три тучи, а остальное небо ясное. И плывут по небу эти тучи ко мне. (Появляется Богиня, тянет за верёвочку, и над головой Второго воина появляются три тучи. Второй воин продолжает.) Я смотрю на эти тучи, думаю, сейчас дождь пойдёт, и вдруг из одной тучи – молния, ба-бах! (Богиня дёргает за верёвочку, из одной тучи падает молния. Рядом со Вторым воином. Гремит гром. Второй воин продолжает.) Я думаю, ничего себе. А тут из второй тучи молния ба-бах! И опять рядом! (Богиня опять что-то дёргает, и из другой тучи падает молния. Гремит гром. Второй воин продолжает.) Ну, думаю, третья точно в меня, зажмурился, а тучи как летели, так и улетели. Проснулся я тогда весь в поту и думаю: это знак. Но вот какой знак? Мне кажется, хороший. И мне кажется, что скоро мы будем вместе. Вот вернусь домой и порядок дома наведу. Вот, ты пишешь, что сын растёт хороший, но хулиганит. Я приеду и порядок наведу, а ты его не ругай, он же пацан, пусть растёт пацаном. А если станет выпивать или курить, так ты ему скажи, что отец приедет и просто убьёт, но сама не ругай, ты же знаешь, что это – бесполезно. Он же весь в меня, ты же у меня умная. А я приеду и сразу порядок наведу, так сыну и скажи. И к деду его приводи почаще. Дед его плохому не научит. А если мы уже упустили его воспитание, то… всё равно приеду и разберусь. А дочку от себя не отпускай, за дочкой присматривай. За девочками нужен глаз да глаз. Так я думаю. И вот ещё. Это очень важно. Маме своей скажи!.. Скажи своей… маме! Ты объясни ей! Что деньги я высылаю. Высылаю сколько могу и когда могу. Пусть она… Не волнуется пусть… твоя мама! Передай ей… поклон и большой привет от меня. И скажи, что я шлю деньги, когда есть такая возможность. Я же здесь не на курорте. Скажи маме… своей, что… вспоминаю про неё и что у меня всё хорошо, только скучаю очень сильно и люблю вас, мои дорогие! А ты за меня не волнуйся, потому что мы здесь все товарищи, друзья, и все как один человек. Правда, есть у нас один, который сомневается и всё крутит-мутит. Всё чего-то юлит. Но он тоже наш товарищ. Он бы твоей маме понравился… Но ты не волнуйся. Люблю тебя, заканчиваю, больше нет времени писать. Держись там без меня, ждите меня!

Второй воин идёт к занавесу и почти скрывается, но только разворачивается и бегом возвращается обратно. И уже без бумажки говорит.

В т о р о й в о и н. Ой, забыл! Самое главное забыл… Пасскриптум. Вот что я хотел сказать: я знаю, что ты очень волнуешься. Переживаешь, не находишь себе места. Зря это. Не надо, пожалуйста, я прошу тебя. Я знаю, что тебе тяжело, а ты просто не волнуйся. Надо потерпеть. Потерпи. У нас, я не помню кто, но какой-то мужик очень грамотно и складно сказал. Щас вспомню: «Надо только выучиться ждать. Надо быть спокойным и упрямым, чтобы иногда получить… от жизни… Короче, жизнь всегда подскажет, и всегда жизнь выведет куда надо. Главное, идти и не сворачивать, а жизнь тебе пришлёт всё как положено». Вот так сказал один мужик. Так что ты крепись, держись и не думай о плохом. Хотя мы тут всегда рядом со смертью. И приходится убивать. И, как это ни странно, но, чем больше я убью, тем быстрее приду к тебе. Потому что на войне… жизнь и смерть…понимаешь… это такой закон… А ты меня жди, пока мы с тобой живы (путается, нервничает, волнуется), пока мы можем друг друга обнять… пока мы думаем друг о друге. Мне так плохо без тебя… А тут война… Тут такой закон. (Машет рукой.) Ну ладно, потом объясню. Что-то я запутался… да и в бой пора.

Звучит горн. Из-за занавеса появляются Первый и Третий воины. Зовут Второго воина. Второй складывает письмо, укладывает его в конверт. К нему подходит Богиня, забирает письмо и уносит его. Звучит тревожная музыка. Второй воин идёт к Первому воину и Третьему воину. Они скрываются за занавесом. Слышны звуки битвы. За занавесом мечутся тени. Богиня вновь появляется. В поднятых над головой руках у неё стрела. Она торжественно несёт её и уносит за занавес, туда, где идёт битва. Вдруг музыка резко стихает. Из-за занавеса на сцену выходит Второй воин, у него в руке та самая стрела. Он удивлённо смотрит на неё и стоит, беспомощно оглядываясь по сторонам. Из-за занавеса показываются Первый и Третий воины. Они печально смотрят на Второго воина, снимают головные уборы и печально уходят. На сцене появляется Икар со своим летательным аппаратом. Он подходит ко Второму воину, хочет поздороваться, но видит стрелу и снимает с головы лётный шлем. Второй пожимает плечами и уходит туда, куда ушла Богиня. Икар раскладывает свой отремонтированный и сильно усовершенствованный летательный аппарат, проделывает более сложные, чем в предыдущий раз, приготовления. Звучит тревожная и напряжённая музыка, Икар делает попытку взлететь и сильно падает. Хромая, собирает летательный аппарат, комкает, рвёт чертежи и уходит. Занавес раздвигается, на сцену выходят Первый и Третий воины. Они выходят на передний край сцены. У Первого воина в руках медный рупор и копьё с белым флажком.

Т р е т и й в о и н (Первому воину вполголоса). Ну, давай! Всё как мы учили, как готовились. Не волнуйся.

П е р в ы й в о и н. Ну ты же рядом?

Т р е т и й в о и н. Да, рядом. А что?

П е р в ы й в о и н. Так давай ты. (Протягивает Третьему воину руку.)

Т р е т и й в о и н. Нет уж. Ты в прошлый раз орал, ты уж и продолжай.

П е р в ы й в о и н. Я могу напутать. Я как-то не готов.

Т р е т и й в о и н. Я рядом, я подскажу. Ну давай, не тяни.

П е р в ы й в о и н. Ну хорошо. (Откашливается.)

Третий воин достаёт из ножен меч, показывает его зрительному залу и кладёт на сцену у своих ног.

П е р в ы й в о и н. Э-э, ты чего это делаешь? Чего это ты творишь?

Т р е т и й в о и н. Любые переговоры должны начинаться со знака дружбы и миролюбия. Это же нормально! Повернись вперёд и улыбнись.

П е р в ы й в о и н. Это нормально?

Т р е т и й в о и н. Улыбаться – это нормально. В этом есть достоинство и благородство.

П е р в ы й в о и н. То есть ты хочешь сказать, что люди посмотрят на нас, как мы тут стоим вдвоём и улыбаемся… посмотрят и подумают: «Это нормально». Так, что ли?

Т р е т и й в о и н. Да.

П е р в ы й в о и н. То есть мы сейчас не как клоуны?

Т р е т и й в о и н. Нет.

П е р в ы й в о и н. Хорошо! С чего начинаем?

Т р е т и й в о и н. Здравствуйте.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Здравствуйте, это снова мы. Внимание! Мы требуем вашего внимания! Слушайте и не говорите потом…

Т р е т и й в о и н (всё это время дёргает Первого воина за одежду, перебивает). Да не нужно было всего этого городить. Нужно было сказать просто: «Здравствуйте!»

П е р в ы й в о и н (в рупор). Просто здравствуйте!

Т р е т и й в о и н (Подсказывает). Послушайте нас. Мы просим просто нас послушать. Пожалуйста, послушайте.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Послушайте, пожалуйста, нас! А то что-то вчера вы нас слушать не хотели. Но мы не будем про вчерашнее вспоминать, потому что кто старое помянет…

Т р е т и й в о и н. Да не торопись ты…

П е р в ы й в о и н. Я понял.

Т р е т и й в о и н (подсказывает). Скажи спокойно и нормально: «Мы пришли с миром».

П е р в ы й в о и н (в рупор). Мы пришли с миром! И это нормально!

Т р е т и й в о и н (подсказывает). Мы готовы забыть все взаимные обиды, которые нанесли друг другу.

П е р в ы й в о и н (в рупор). Мы готовы забыть взаимные обиды, которые вы нам нанесли! Мы готовы, и это нормально!

Т р е т и й в о и н (перебивает). Ну что ты?! Ты же опять всё напутал.

П е р в ы й в о и н. Ничего я не напутал, это ты меня всё время путаешь. Если не нравится, то давай сам.

Т р е т и й в о и н. Нет-нет, давай ты, но только предельно внимательно… Скажи так: «Мы надеемся на то, что толерантность, с которой мы…»

П е р в ы й в о и н (перебивает). На что… на чего мы надеемся?

Т р е т и й в о и н. На толерантность! На толерантность, пойми, это же нормально.

П е р в ы й в о и н. Толерантность?

Т р е т и й в о и н. Да, правильно, у тебя получилось, давай!

П е р в ы й в о и н (в рупор). А мы ещё и на толерантность надеемся! И это нормально! Если кто-то из вас не знает, это шахматный термин, то есть тупиковость, безвыходность. И мы на неё надеемся. И мы ждём, что вы осознаете свою эту тупиковую толерантность, потому что это нормально. Вы поймите, мы не звери! И мы даём вам одну минуту на то, чтобы вы… поняли… всю толерантность и подали нам соответствующий знак или сигнал, чтобы мы поняли, что вы поняли.

Пока Первый воин говорил, Третий воин пытался его прервать.

Т р е т и й в о и н. Ну что ты городишь, что ты творишь?

П е р в ы й в о и н. Ну не могу я по-другому, не нравится, говори с ними сам.

Т р е т и й в о и н. Ты пойми, что после того, что ты вчера наговорил и сегодня уже успел, это должен сделать только ты. Если ты это сделаешь, это будет самым большим, а может быть, даже единственным твоим подвигом за всю эту осаду. Понимаешь?

П е р в ы й в о и н. А что я не то сказал?

Т р е т и й в о и н. Ну зачем ты давал эту минуту? Они вчера её не взяли и сегодня не возьмут, давай ты хоть целый час…

П е р в ы й в о и н. Почему?

Т р е т и й в о и н. А ты не понимаешь? Ты действительно не понимаешь?.. Да ты пойми! Кто ты такой, чтобы давать или отбирать время?!

П е р в ы й в о и н. А минута-то прошла, а они опять молчат. Как с ними можно разговаривать?!

Т р е т и й в о и н. Ладно, сейчас повернись к ним, улыбнись и повторяй за мной слово в слово. Только, пожалуйста, не ори, а громко скажи, понял?

П е р в ы й в о и н. Давай.

Т р е т и й в о и н. Значит, скажи им спокойно, с улыбкой: «Мы придём завтра, в это же самое время, и надеемся, что вы подумаете, здравый смысл возобладает, и вы примете непростое, но единственно правильное решение. Потому что это нормально! Это нормально – вступить в диалог, потому что мы люди, а люди всегда могут найти общий язык. Потому что это – нормально.

П е р в ы й в о и н (поднимает рупор и громко говорит). Мы ещё и завтра придём! В это самое время. (Неожиданно переходит на крик.) Это же нормально, ходить к вам сюда каждый день. Мы придём и подождём, когда вы наконец поймёте… Ну что же вы за люди-то такие? Вы нас, что, не слышите?! Это же нор-маль-но – открыть ворота! Поднять руки! Встать на колени! Это же нормально! И никаких обид, но если я кого-то лично обидел, я подойду и лично извинюсь, только ворота откройте.

Всё это время Третий воин пытается его перебить и увести со сцены.

Т р е т и й в о и н. Пойдём отсюда.

П е р в ы й в о и н (вырывается, выбегает опять на край сцены и кричит в рупор). Вы запомните меня, запомните моё лицо. Вы будете стоять на коленях, а я лично к каждому подойду… Я припомню, как я стоял здесь, как клоун, и улыбался. Я вам припомню. И лично, лично… перед каждым извинюсь. Мне мама в детстве говорила: «Если тебя, сынок, кто-то лично обидел, ты его найди и лично извинись».

Третий воин с силой утаскивает Первого воина. Первый воин продолжает выкрикивать уже не в рупор. Потом Третий воин возвращается на сцену, поднимает свой меч, делает извиняющееся лицо, виновато улыбается и уходит. Занавес закрывается. Свет падает только на Ветерана. Ветеран выходит к мачте.

В е т е р а н. Как же курить-то хочется. Я когда понервничаю, я всегда курить хочу… Ничего не понимаю. Я же этому мальчишке, этому пацану свои лучшие истории рассказал. Ему такого никто не расскажет. Никто! Да и откуда?! Он же просто, как пробка, тупой. Ему бы послушать, а он сидит, смотрит на меня своими глазами, как пуговицами стеклянными. Я же вижу, что ему неинтересно, я же вижу, что он каждую секунду норовит удрать или на своём телефоне кнопки вот эти понажимать. Он же не знает, не видел, не нюхал ни черта. Ему меня послушать полезно, а он… Мы такими не были. Я точно таким не был! Хотя отец мой тоже говорил, что они такими не были. Это что же получается, что с каждым разом всё хуже и хуже?! Куда же мы катимся-то?! За что же мы воевали?.. Да и я тоже хорош, обычно больше пятнадцати минут с людьми не разговариваю, и сам же вижу, что ему ничего не надо, так ведь нет, что-то ему доказываю, ручонками размахиваю. Ничего не понимаю… Покурить бы.

Дата добавления: 2015-08-28