Потом оглядел пустые покои – и дверь за собой запер, шагнул ко мне.
— Сейчас уже воительницам из дворцовой охраны приказ дан собираться, с ними поедем… царица плачет, говорит, война и смерть за моим плечом стоят…
Я его обнял, поцеловал в висок и шепнул:
— Правильно говорит. За твоим плечом стою я – а это война и смерть любому, кто тебя обидеть посмеет хоть делом, хоть словом, хоть недоверием.
Солнце улыбнулся, помолчал немного.
Он уже не был таким бледным, как на рассвете. Видно, кровь его горячая вытеснила зелье из тела. Я его обнимал и слышал, как стучит в его груди сердце – и мне нравилось его слышать.
Вдруг у царя моего воинственного румянец выступил, и он щекой о мою щеку потерся. И шепнул:
— Приказ дан, поедем скоро. Когда еще доведется тебя обнять. — глянул из-под полуопущенных ресниц. – А я еще никогда в бой не шел без твоего поцелуя.
И меня в жар бросило. Я его в охапку схватил – и на постель.
Один только вздох его неровный – а меня этот вздох словно насквозь пронзает, хочется дыхание его пить, каждый выдох.
Я его куртку распахнул – а у него на груди ожерелье царское сияет. Диадему и серьги он снял, мешали, видно, а про ожерелье забыл. Я тронул пальцами – а Солнце, лежа ничком подо мной, грудью вперед подался, под мою ладонь.
И губы облизал… припухшие еще с брачной ночи… я только подумал, как сразу захотел его тоже всю ночь любить, чтобы ни о ком другом он и думать не смел, чтоб царицы той вздорной и не было никогда… Чтоб к утру, как бывало, потерялся вовсе, где он, на том ли свете, на этом. И голос бы сорвал от крика, и со счета сбился, сколько раз кончал: сладким мне и в рот и в руки изливался… Чтоб жил, черт подери, на моем члене! С утра бы до ночи и с ночи до утра!
Что только не промелькнуло перед глазами, пока раздевал мое Солнце. Когда он мне в руки попадает, ведь совсем собой не владею. Собой – не владею… им хочу владеть! Брать, двигаться в нем, вместе с ним, придерживать, то бережно, то крепко. Чувствовать его тепло, ловить взгляды, от которых сам дыхание враз теряю. И знать – он именно этого хочет, чтобы глубоко и слитно, и ближе, стремиться друг в друга.
Казалось – полыхнем сейчас оба. Я закрывал глаза – и все равно его видел. Всей кожей чувствовал, губами и пальцами, всем телом.
Он все же не сдержался, вскрикнул. А я ладонью услышал дрожь, биение, когда кончает – и сам тут же кончил. Упал на него и глаза открыть не мог – отчего-то казалось, что ослепит солнечным сиянием. А он еще долго постанывал, тихо и так сладко, что болью отдавалось.
И потом, хриплым уже голосом:
— Любимый… — выдохнул.
Комментарий к
========== Часть 27 ==========
Солнце
Сколько времени прошло с обрядов? Двое суток? Трое?.. потерялся совсем. Все-таки ненормально это, дико как-то, безумно. Как будто и правда солнце в груди: палит, тревожит, покоя не дает, а вот сейчас утихло, словно схлынуло, и только греет, мягко так, по-доброму… царица хоть и не доверяет мне, а все же бойцы будут готовы – Манора с Химурой позаботятся. Столица предупреждена, Эридар рядом, и я больше не нужен – в самом деле, для войска-то я небольшая потеря – могу успокоиться, отдохнуть. И даже пар весенней пашни как-то отдалился… мысли спутались, веки отяжелели, и до смерти захотелось спать. Я прижался к Эру, уткнулся носом ему в шею. Он в ответ обнял, чуть коснулся губами виска.
— Спи, царь ты мой заполошный. Не бойся: пора будет – разбужу.
Но я даже не понял, успел уснуть или нет, как дверь хлопнула и в комнату вошла Химура с большим тюком одежды. Не стучала, но и на нас не глянула – она одна никогда не удивлялась, не смеялась и не судила, когда видела нас вместе, словно все так и должно быть – только швырнула свой тюк мне в ноги, да рявкнула, что та рысь, чья шкура на плечах:
— Солнце, хватит валяться. Вставай, пора.
Я сразу понял, как это будет трудно: проснуться и идти в бой. Хотелось даже смалодушничать и отказаться. Только вот как я посмотрю в глаза своим лесным братьям?
Я рывком сел и начал яростно продирать глаза.
— «Со-олнце»! Он для тебя государь, невежа, — беззлобно проворчал на Химуру Эридар, — сама этого хотела, так величай, как положено. Привыкай — пригодится.
Он тоже поднялся и теперь разбирал тюк: добротную новую одежду, кожаные доспехи с бронзой и позолотой и плащ из шкурок горностая и алого шелка. В самом деле, облачение, достойное царя.
Химура оглянулась на Эридара, хмыкнула, но не с усмешкой, а скорее удивленно, а потом ко мне:
— Вставай, государь, одеться помогу.
Собирались спешно – надевали доспехи, седлали лошадей. Я ведь лучше всех понимал, что спешить надо, а чувствовал, что и в руках ловкости нет, и во взгляде остроты, и в мыслях ясности. Если бы мне не помогали, дотемна бы с застежками да ремешками возился. Потом Эридар меня на лошадь подсадил и напутствовал:
— Ты, государь, в дороге рядом держись, от меня ни на шаг чтобы, я-то точно не засну в седле – сберегу тебя. А в бою помни, ради всех богов, Солнышко, никогда не забывай: ты – стрелок. Стрелок! Но не мечник.
И посмотрел так, что я сразу понял: сегодня мой вождь достойного бойца во мне не видит. Будь его воля, он бы меня, как женщину, к себе в седло взял. А еще лучше – вообще бы в покоях запер. Только и он, и я знали, что так уже нельзя: раз решил править по-настоящему – назад пути нет. Второй-то раз в эту гору никому не влезть, а я и в первый только начал еще.
Я тоже ему в глаза заглянул, кивнул: хорошо, мол, все понимаю, буду слушаться, и очень старался. Но, несмотря на все мои усилия, сонный туман так и стелился перед глазами, лишь за городом немного развеялся.
Все отряды собрались в рощице, что на взгорке за городом и недалеко от берега: с моря не видно, зато вход в портовую гавань как на ладони, только чуть к опушке подойти. Вот мы и вышли к самой опушке: я с Эридаром, Химурой и остальными волками. А следом Манора с нынешней предводительницей девичьего войска пожаловали. Суровая старуха, сухая, как сверчок, и такая же безобразная, только коса цвета сосновой коры, и в ней ни нитки седины. Я вспомнил, что видел ее мельком до обряда, удивился тогда: как такая воевать будет? Но она и в седле держалась не хуже Химуры, и доспех на ней как влитой сидел, а вскоре оказалось, именно она царскую дочку всему и обучила. А сегодня как увидела – сразу спешилась, подошла, кротко склонив голову.
— Приветствую тебя, Меч Богини! Мы верны тебе. С тобой пойдем за победой и за смертью – веди! – и цепь с шеи сняла, на вытянутых руках протянула. Цепь тяжелая, золотая, с большим медальоном в виде правой ладони Богини, и на ней – чуть изогнутый остроконечный меч, как раз такой, какой Химура любила.
Химура надела, принимая командование, и тоже поклонилась. А Баларт рядом с вождем аж просиял весь.
— Как мальчишка, — усмехнулся Эридар, — будто не ей, а ему знак воеводы на грудь положили.
Но я сразу понял, что вождь тоже гордится. И тем, что вот такая злая девка из всех мужчин его побратима выбрала, и тем, что Баларт ее в семью взял и теперь за нее горой стоит.
Потом к нам и другие воеводы подошли: начальник столичной стражи, сивобородый гигант со здоровенным широким мечом, в тяжелых сапожищах и в цветном саронге, ярком, как праздничные платки молодых волчиц из лесного племени. А вместе с ним парень, кажется, из каменотесов, избранный товарищами вести ополчение. Правда, ополчение это больше походило на толпу молодых выпивох, и Аранбет, говоря о них, только презрительно скалился, но сейчас мы не могли пренебрегать ничьей помощью.
Как все собрались, начали советоваться, как оборону держать, как не допустить захватчиков в городские предместья, не позволить разграбить или пожечь дома. Что-то там Эр с Лартом, Химура со своей старухой и командир стражников говорили про то, что заманить подальше, да с боков зажать, в море сбросить, а то со спины, от кораблей отрезать, чтобы ни один не ушел… Даже Манора с каменотесом-ополченцем что-то советовали, а я никак вникнуть не мог – опять начали глаза слипаться… вот ведь глупо как выходило: бой скоро, война, смерть, а у меня ни страха, ни азарта… все за эти дни шальные выгорело.
Эридар сзади подошел, за плечи обнял – так я едва сдержался, чтобы на плече его не прикорнуть да не задремать. Но он меня встряхнул легонько:
— Не спать, Солнышко, не спать, — шепчет.
И уже громко, Химуре:
— Эй, воительница! Мы с ополчением слева зайдем, но нас слишком мало, опасно с нами будет. А вас тут, в роще, много, так пусть государь с вами остается. Надеюсь на тебя, Меч Богини…
Договорить не успел, как свист раздался – это дозорный сигнал подал. Все к морю обернулись, и я сразу увидел: паруса вдали. Четыре! Целых четыре галеры! Это ж человек восемьсот, не меньше. А нас-то всех вместе с городскими забияками хорошо если вполовину столько наберется! Вот тогда мне стало страшно, опять, еще страшнее, чем в том сне пророческом.
И тут, как последняя капля в отравленный кубок – супруга моя царственная, сама, собственной персоной. Да не верхом, а в паланкине вызолоченном, занавеску отдернула, прямо в глаза смотрит. А взгляд и ласковый вроде, и любящий, а такой, что кровь в жилах стынет – настоящий змеиный. И зовет:
— Солнце, государь, муж мой дорогой, нельзя тебе тут – твоя кровь чиста и драгоценна. Вернись со мной во дворец, именем Богини заклинаю.
И чувствую я: вот еще миг, еще только мгновение – и все, не удержусь, пойду за ней, как теленок на привязи. Видно так она мужей своих и на алтарь уводила. Но нет, думаю, не бывать этому, не сейчас, не сегодня – сегодня мой день и моя война. Пусть разбойничий меч мне голову снесет, все лучше твоего клинка и алтарного камня. И сон тут как растаял, и мысли разом просветлели: сразу вспомнил, кому порт охранять, кому в роще засаду устраивать, выжидать и в тыл бить, а кому к самой столице вернуться да в лоб ударить – и ясно мне стало, где настоящему царю самое место.
Стряхнул я с плеч руки Эридара, Манору за руку взял и повел к царице:
— Вот, дорогая моя царица, дочь наша, — говорю, — она дитя носит, будущего волчьего вожака. А отец этого ребенка мне ближе друзей и роднее братьев. Что я скажу, если жену и сына его не сберегу?
Она первый миг растерялась. Да и не только она – и Манора тоже, и даже Эридар. Но я-то не собирался ждать, пока они в себя придут да меня остановят – так из руки в руку Манору матери и передал.
— Увози дочь от беды подальше, да и сама во дворце запрись. А войну нам оставь – не дело это для царицы. Не бойся, до дворца я разбойников не пущу.
И только договорил – вскочил в седло да командиру стражников крикнул:
— За мной! Погоняем собак морских, отстоим святую столицу!
Я – царь. А раз царь, то и решать мне, и отвечать потом – прятаться нельзя, да и не за кого.
Стражник сразу мою решимость почуял, и мига не промедлил. А следом и остальные на позиции устремились. Птицы лесные опомниться не успели, как войска исчезли, словно не нет нас тут и не было никогда.
Я родился далеко отсюда и никогда не видел этих пиратов. Слышал только. Торговцы, из тех, что ведут свои дела в столице и западных провинциях, рассказывали: морские бродяги не похожи на нас. Они живут разбоем и сызмальства не держат в руках ни мотыги, ни лопаты, ни стила с абаком, зато каждый день машут мечом, бросают копья и дротики, дерутся до смерти на ножах. Некоторые говорили, что морская соль и злой ветер продубили их кожу, как воловью, потому им не нужны доспехи. А порой кто-то из рассказчиков, перебрав хмельного, начинал нести и вовсе немыслимое: мол, есть среди пиратов такие, что заговорены русалками, оттого для железа неуязвимы. Ударишь клинком – а он обратится в водяной столб и падет наземь. Но стоит отвернуться, как вода снова собирается в человека. Мы – люди труда и мира, приговаривали торговые гости, а они – люди грабежа и сражения. Воевать с ними хоть и благородно, но тяжко и страшно.
Вот и мне сейчас было страшно. Я не ждал с мистическим ужасом появления сказочных чудищ – усталость притупляла все чувства. Да и чего мне было бояться? Людей войны я знал не понаслышке. Но страх все же был. Страх, волнение и тошнотная дрожь – надо не уронить достоинство царя… а знал ли я, как это сделать?
Отсюда, с окраины столичных предместий, моря видно не было: его скрывал косогор и мыс портовой гавани. Так что мы не могли разглядеть ни причаливших судов, ни высадки команды. Но начальник стражи был уверен, что враг ударит именно сюда:
— Слушай меня, государь, — говорил он, — я давно стерегу столицу, знаю. В порту склады, это верно. Только зимой-то они почти все пустуют – бойкая торговля пойдет позже. А у боковых ворот и укрепления слабее, и стражи в обычное время меньше – проще до самого брюха города добраться. А они обязательно попробуют: раз напали по весне, значит не за урожаем пришли и не купцов щипать, а дворцы и храмы пограбить.
На подходе к воротам мы рассыпались и попрятались. Луки у стражников были похуже моего, потому я приказал им сразу: стрелы изготовить, но раньше меня не пускать. Нас было слишком мало, и я очень надеялся, что удастся напугать врага, сбить с толку и убрать хоть кого-то, прежде чем взяться уже за клинки.
И вот они появились: темной стаей рассыпались по белесому берегу, по сбегающей от ворот дороге. Нет, чудищами они не были, даже близко не напоминали ни степняков, ни тем более диких волков Эридара. Эти скорее походили на моих стражников: те же стриженые головы, щиты и нагрудники, разве что вместо пестрых саронгов вокруг бедер вязали пестрые лоскуты на головы и шеи. Но, милостивые боги! Сколько же их было! А нас – всего жалкая горстка, которая должна продержаться до подхода Эридара и Химуры.
Я уже отчетливо видел яркие тряпки на самых первых, видел блестящие жадностью глаза, приоткрытые в предвкушении резни и грабежа рты, всклокоченные бороды. Но – рано, еще рано… один удар сердца, второй, третий…пора!
Тетива загудела, и стрела упруго вонзилась в горло самого рьяного. И тут же вдогонку ей полетели другие, упал второй враг, третий… пираты встали, закрутились в замешательстве. Но я уже не смотрел – накладывал и пускал стрелу за стрелой.
Я успел выстрелить раз восемь и всего однажды промахнулся, когда стало ясно – пора. Выхватил меч, и, вопя во все горло что-то злое, бросился в атаку. «Ты не мечник, Солнышко» — вспыхнуло в памяти, но очень быстро угасло.
Рубился я яростно и отчаянно, не разбирая, был ли в этом какой-то смысл и толк. Что-то попадало мне под клинок, что-то звенело, хрустело и чавкало. Я запомнил перекошенную харю, удар, достойный кузнечного молота. Он сбил меня на колени, и убил бы. Но я чудом смог подставить щит. Успел понять: все, не встану…когда вдруг харя брызнула кровью и пропала в месиве тел и грязи, а чья-то могучая рука вздернула меня кверху. И я увидел начальника стражи.
— Держись, государь! Не время тебе помирать-то, — усмехнулся он, пряча меня за своим щитом.
Мы стали биться рядом и он, могучий, как бык, все время прикрывал меня, тесня врагов. Потом он куда-то пропал, а я, безумный от крови и страха, рубил направо и налево, уже совсем не понимая, кого…
И тут кто-то заломил мне руку и наотмашь ударил по щеке:
— Солнце, стой!
И я увидел перед собой Эридара, а в руке у меня – сломанный чуть не пополам меч.
— Солнце, отходить пора, - повторил Эр.
Я глянул вокруг – на берегу вповалку лежали мертвецы, грязно-бурая кровь лилась на песок, отовсюду несло, как на бойне… Это и была бойня – с первого взгляда не понять даже, где свои лежат, где чужие. Вокруг меня, близко – так и вовсе сплошь тела изрубленные: у одного горло разорвано, будто диким зверем, у второго – лицо разворочено, у третьего – брюхо… Я это сделал, не я – не помню… наверное, и я тоже – сколько-то ведь дрался сломанным мечом, как дубиной.
Смотреть было тяжко, меня мутило.
Не смотреть — было нельзя.
Тогда я глянул в небо. Тусклые низкие облака придавили берег, и он, недвижный, тоже казался мертвым. Я даже не мог понять, утро сейчас или вечер. Наверно, потому что на поле боя – и время умирает…
Эридар взял меня за плечи и встряхнул:
— Очнись, государь мой! Отходить надо! Веди людей за укрепления.
Я видел, как за косогором мелькали пестрые лоскуты – пусть передовой отряд пиратов весь полег на дороге, но с галер подходили новые силы. А стражников портовых в живых почти никого не осталось – рядом с Эридаром стояла лишь горстка воительниц, да уходили к воротам несколько раненых, помогая друг другу.
Он был прав – пора уходить. Уходить, показывая, что гарнизон ослаблен, что мы теперь – легкая добыча. Спешно уходить, чтобы пиратские отряды растянулись в погоне. Потому что там, за воротами предместий, и в роще, и у стен самой Столицы – затаились в засаде воины, и мне осталось только молиться всем богам, чтобы нам хватило сил разбить врага.
Я отбросил сломанный меч и оперся на плечо вождя. На всякий случай пошарил на поясе – дареный нож висел в ножнах, я забыл о нем в горячке боя. Это хорошо. Иначе вряд ли сохранил бы его, если уж не заметил, как меч сломал.
— Горазд же ты драться, Солнце! – сказал Эридар. – Я уж думал, всех пиратов перебьешь, нам не оставишь.
Потом глянул коротко. И промолчал.
Еще вчера, нет, еще сегодня утром, он сказал бы: «Напугал ты меня, Солнышко мое непослушное. Вот знал я, что тебя ни на шаг от себя отпускать нельзя. Если не в логово медвежье – так в степняцкую засаду угодишь. А теперь вот – пиратов по всему берегу гоняешь. Себя не бережешь».
Он бы так сказал – а я бы себя снова волчонком-несмышленышем почувствовал. И еще – что с ним я могу, могу быть волчонком. А он – защитит.
Но он ничего этого не сказал.
Может… может, решил, что меня не нужно больше защищать?
…Воины за воротами встретили нас приветственными криками, как победителей, хотя самый тяжелый бой был впереди.
Дальше… дальше было и сложней, и проще. Проще – потому что воины мои разнопестрые в победу поверили. В меня поверили. Я даже ловил восторженные взгляды. Я стал их чудом, их оберегом.
И бородатые стражники, что несли дозор на береговых башнях, и стройные надменные воительницы, и ополчение, набранное в постоялых дворах, выряженное во что придется – слушались четко, будто год готовились. Я даже вовсе чудное подумал – что она нужна им была, эта война, одна война на всех.
Поэтому стало проще.
А сложней – потому что рядом был Эридар, и всему, что я умел, меня научил он. Если я оплошаю – подведу не одного себя, но и его…
Когда горячка первого боя схлынула, я вдруг вспомнил свои удары, которые не достигли цели, вспомнил, как запнулся о мертвое тело и свалился посреди боя. Может, кому тот прием хитрым показался – я снизу, по ногам достал пирата, но ведь то была слепая удача, и только…
Вспомнил и тех, кто погиб: кто прикрыл меня, а сам умер, кто умер, а я прикрыть не смог…
Дурость наверное – ведь выжил, сумел, выстоял! Который раз уже! Но вот надо ж мне – сделать, а потом обдумывать, что да где не так вышло. Сам понимаю – дурость, а вытравить в себе неуверенность эту не могу. Почитай, все мое войско уверилось в моей воинской доблести – кроме меня. И кроме Эра, вон, так и твердит, чтоб я снова за лук взялся.
Кто еще? Ларт да Химура разве. Нет, они не твердят, но я-то знаю, что думают. Только вот бойцов таких, как они – единицы, да не в каждый год рождаются. А в стрельбе из лука я, может, и поискуснее буду.
Так я думал, думал… пока Эридар мне в руки бурдюк с вином не сунул.
— Пей, — приказал, — немного только, два глотка. Время есть, пока разбойники пузо чешут. Или что они там делают. Время есть, хмель выветрится, а тебе силы нужны.
Я улыбнулся даже. Ишь, разбойники. Пузо, значит, чешут. А сам, значит, не разбойник уже.
Я улыбнулся, а потом шепнул ему:
— Поцелуй меня.
И он вздрогнул даже, я заметил. А потом сглотнул и тоже тихо сказал:
— Что ж ты делаешь, государь мой? Как же воевать, если от твоих слов в глазах темнеет? Я ж не то что в пирата – я в море стрелой не попаду.
— Не надо в море, – с улыбкой ответил я, – еще Владыку морского разгневаем. Нет, хватит с нас одной Матери-богини.
Вождь
Баларт и Химура привели своих раненых и вернулись за стены, к воинам, что еще оставались в засадах и нового нападения ждали, а мы с Солнцем за стену ушли. Не хотелось мне, боевому вождю, в городских укреплениях отсиживаться, как бабе какой, тем более, что и мальчишка Аранбет, и даже Химура остались за стеной с мечами наголо. Но и Солнце одного бросить нельзя было, а ему уж хватит. Он хоть и царь теперь, настоящий царь, не чета прочим юбочникам, а все равно один из них – нежный, ласковый мальчик. Не для него доблесть воинская, мечи да секиры. Стило или кисточка какая с красками куда лучше в руку лягут. А я сберечь его должен. Коли не сберегу – сам себе в жизни не прощу.
Вот и осталось нам с ним только луки проверить, стрелами запастись да на стену подняться. Я все своих высматривал: хорошо ли спрятались, удачно ли обзор выбрали, легко ли выскочить на врага? И, случись что, отступать как?
На Солнце я старался не смотреть, вина подал – и отвернулся. Оно ведь как с парнишкой-то моим? Смотреть на него – все равно что на настоящее солнце в небе: глаза слепит и сердце обжигает. Не война будет, страсть да нега. А не время сейчас нежиться…
Только он-то никогда времени не понимал. Вина отхлебнул, и говорит:
— Поцелуй меня.
Ах, свет мой ясный! От слов таких, от мысли одной у меня дрожь по коже. И сердце даже на миг встало, так хочется. Но можно ли?
Нет, не взгляды чужие меня пугали и даже не то, что слишком это дерзко будет – дикому охранителю из леса государя целовать, но другое: на войне о войне думать должно, о том, как врага убить и живым остаться. А после поцелуя – где уж о врагах-то? Я и ответил, с шуткой, чтобы он вдруг не решил, что пренебрегаю: если поцелую, я, мол, стрелой своей не то что в пирата – в море не прицелюсь.
А потом посмотрел на него: доспех помят, в брызгах крови весь, волосы от той же крови да от пота слиплись, плащ грязен и подран, даром что с утра только чистотой блистал, меч сломал, благо лук сохранил… и подумал: а много ли времени в жизни нашей на поцелуи-то осталось? И надо ли еще выжидать? Прижал к простенку бойницы и ртом губы его обнял. Долго целовал, ласкал, нежил, казалось пил его, как воду родниковую… а он открывался, как я помнил, как всегда – верил мне безгранично по-прежнему.
Отпустил только тогда, когда оба мы чуть не задохнулись. Он оттолкнул меня, улыбнулся дерзко, зло почти, и, все еще задыхаясь, прошептал:
— Убьем всех морских крыс – придешь ко мне, чтобы без промедления. Я – царь твой – приказываю…
И договорить не успел, как из-за стены закричали:
— Лезут!..
И тут же старуха эта, наставница боевых дев, звонко так, по-молодому, скомандовала:
— Враг! Луки – к бою!
Мы тоже луки вскинули, стрелы наложили. И тогда я увидел, как пираты в поселок за стеной вступили, как наши их из засад бить начали, как потом в рукопашную сошлись: то тут, то там – маленькие очаги. Мало-помалу и весь берег боем вспыхнул, войной-железом зазвенел.
Тут и наша очередь подошла. Я выстрелил – ближнему бородачу точно в горло. И Солнце лишь на миг от меня отстал – второй пират со стрелой в груди упал. Снова по стреле – снова двое носами в пыль ткнулись.
Я улыбнулся.
— Считай, мой государь, — говорю, — десять стрел будет, и каждая во вражьей крови омоется.
А он только рассмеялся:
— И ты, — отвечает, — мой вождь, считай: ни в чем тебе не уступлю!
Славно мы в тот день из луков били! Наперегонки – и все в цель, будто боги за нашими спинами стояли, тетиву придерживали, направляли полет стрелы. Считанные стрелы в белый свет угодили, а убитых врагов мы до третьей дюжины досчитали, когда Солнце вдруг лук опустил, руку вскинул и в жиденький околок указал:
— Эридар, смотри, Химура!
Я за рукой глянул – и правда, она. Воительница наша с подругой спина к спине, а вокруг врагов не меньше десятка. И девчонка, что в паре с ней, видно, ранена уже: явно сдает, вот-вот рухнет.
Плохо дело.
— Далеко, стрелой не достать, — говорит Солнце.
— Я попробую, — отвечаю, — мой лук туже…
Стрелял я много, но и правда, далеко было – стрелы на излете не убивали, только ранили. Как ни старался, мало было толку от моей помощи. Хотел я было сам, бегом к ней кинуться, да понимал: не успеть мне, никак не успеть. Вот и девчонка упала, Химура одна осталась, еще двоих или троих зарубила, потом пошатнулась и скрылась. А потом, вроде, трое из ополчения подоспели и Баларт следом за ними. А мы со стены только смотреть и могли…
Бой был долгим. Мы с Солнышком стреляли и стреляли без конца. Я весь запас стрел выпустил, Солнце пальцы даже под защитой в кровь сбил. Только когда совсем стемнело и на небе высыпали звезды, мы отложили луки и почти сразу увидели, как в заливе один за другим взметнулись в небо пламенные столбы. Это наши ополченцы из рыбаков добрались до вражеских кораблей на своих вертких лодочках.
А вскоре и бой закончился: пираты, что еще сражались, потеряв корабли, сразу оружие сложили и начали сдаваться. И вот, наконец, на привратной башне затрубили победу.
— Выстояли… — устало шепнул Солнце, — победили…
— Ты победил, — ответил я, — понимаешь, что это значит? Ты спас этот город. Они – все! – жизнью тебе обязаны.
Но он не понимал, я это по глазам видел, ничего не понимал уже – устал сильно. И убивать устал, и бояться. Даже радоваться победе не мог.
— Потом, Эридар, все потом…
И я согласился: потом.
— А сейчас, – говорю, — пойдем, найдем наших: Гарбея, Баларта, Аранбета…
— И Химуру тоже. Надо ее найти, вдруг еще не поздно?
— И Химуру отыщем, обязательно.
Комментарий к
========== Часть 28 ==========
Вождь
Сказать-то я сказал, что пойдем и найдем наших, но за стену его не пустил. Не хватало еще, чтоб какой раненый пират своим кривым железом сунул, впотьмах-то.
Впрочем, вскоре от факелов стало светло – услышав о победе, городские жители кинулись встречать победителей. Помогали раненым, оплакивали павших… Мне вспомнился наш лесной стан в ночь пожара – так же светло было от огня. И тоже многие погибли.
Но если тогда я приказал увести Солнышка в безопасное место – теперь этого сделать не мог. Теперь его в свой плащ не завернуть да за руку не увести. Он должен быть со своим народом, должен принимать чествования, должен зажечь погребальный костер. Это было правильно, и я этого хотел – чтобы вся столица, от военачальников до малых детей увидела, кто их спас.
Все, что я мог – подставить ему плечо, все же мальчишка едва держался на ногах. Эх, в купальню бы сейчас, что в дальних пещерах, в теплую целебную воду! Раздеть бы его да уложить, смыть кровь и усталость, выгнать боль из тела. Но далека наша купальня, и горные ручьи, и густые травы… Вспоминать только.
В общей суматохе я все ж увидел Баларта – он входил в ворота, придерживая носилки, сооруженные из копий. На них, я сразу понял – воительница. Она лежала недвижно, с закрытыми глазами, и даже рука поверх плаща, и та окровавлена.
Я окликнул побратима, он обернулся. И не узнал меня сразу. Посмотрел – и сколько-то мгновений стоял да моргал растерянно.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |